Завтра — ложь

– Дурак ненормальный!– не удержавшись, заявила первым делом Маиза, явившись навестить своего возлюбленного в больнице. Диогу, прежде погруженный в изучение какого-то глянцевого журнала со спортивными автомобилями на обложке, удивлённо поднял глаза. Маиза стояла на пороге его палаты, раскрасневшись от бега и с чуть сбившейся укладкой, чего обычно с ней не случалось, и на его взгляд выглядела прехорошенькой, уставившись на него со столь явным возмущением. Судя по тому, насколько быстро она появилась после визита Далвы, парень сделал вполне закономерный вывод, что Далва и сообщила ей о том, что он пришёл в себя, тем более что накануне бывшая няня распылялась многочисленными похвалами в адрес Маизы, добавляя, что уж у него всегда был отличный вкус и она не капельки не сомневалась, что и девушку он себе выберет лучшую из лучших. Конечно, поддерживать разговоры нянюшки о скорой свадьбе он не стал. Какая женитьба в его возрасте? Это было бы пустой тратой молодости! Но Маиза, несомненно, занимала в его сердце более важное место, нежели длинная череда однодневных подружек, даже имена которых он далеко не всегда запоминал. С самого пробуждения, и потом, когда его уже переводили в палату, он всё думал, а знает ли она, что с ним случилось, захочет ли его навестить, пока не пришла Далва (притащив с собой домашний пирог, стопку его любимых журналов и яркое вязаное одеяло из лоскутов, призванное, по её словам, украсить его скучную больничную палату) и не рассказала обо всём, что он пропустил: да, Маиза знает, она очень переживала и первые дни после катастрофы дневала и ночевала в больнице (что очень польстило его самолюбию), Лукас до сих пор в Фесе, умудрился затеряться в пустыне и получить ожоги в тот же день, когда рухнул его вертолёт, и вернётся только после какой-то марокканской свадьбы, не знает, что с ним произошло, потому что отец запретил ему рассказывать (про себя Диогу подумал, что отец в своём репертуаре, наверное, взорвись он вместе с вертолётом, и тогда не потерял бы свою привычку всеми командовать), а главное – отец поругался и, кажется, даже всерьёз расстался со своей подружкой. Последнее особенно порадовало Диогу, с тайным злорадством он подумал, что отец, наверное, таки усвоил урок, хотя говорить с ним всё же отказался, пусть помучается подольше, поволнуется, а там, так и быть, может он великодушно примет его извинения и даже согласится вернуться домой. «Представь себе,– рассказывала Далва, десятый раз поправляя ему одеяла и разрезая пирог,– эта дешёвка даже вернула твоему отцу украшения, которые он ей подарил, а сеньор Леонидас взял и всё отправил обратно, так ещё за квартиру её заплатил! И как взрослые и умные мужчины вроде твоего отца идут на поводу у таких женщин? Беспутная женщина!– ворчала экономка.–И это после того, как ты едва не разбился из-за неё, имела бы совесть и не появлялась перед сеньором Леонидасом!» Пожалуй, если уж быть правдивым, было не очень-то справедливо обвинить подружку отца в крушении вертолёта, всё же он в любом случае, наверное, не устоял бы перед идеей впечатлить Маизу своим фееричным появлением на вертолёте, но отрицать слова Далвы не собирался. Зачем ему защищать какую-то стерву? Только к лучшему, если отец с ней порвёт! Попереживает малость, да успокоится, мало ли женщин в мире, отец легко найдёт другую! Маиза до сих пор молчала, изучала парня пристальным взглядом, подмечая каждую деталь, рука девушки, сжимающая модную сумочку, непроизвольно дёрнулась, когда в глаза бросился длинный глубокий шрам, пересекающий его правую щеку. Увидев его живым, она только теперь осознала, насколько злилась на его вопиющую беспечность. Каков дурак садится в вертолёт накануне грозы, даже не имея удостоверения на управление лётным средством?! А если бы не заглох на том же пути автомобиль того мужчины, который и бросился бесстрашно к рухнувшему вертолёту, вытащив этого сумашедшего из вертолёта буквально за минуту до взрыва?! По сведениям других очевидцев, позже явившихся на место аварии, этот храбрый человек едва успел укрыться в стороне вместе с пострадавшим, прежде чем вертолёт загорелся. Сам Диогу к тому времени был в глубокой отключке, получив серьёзное сотрясение, и ни за что бы сам не выбрался из вертолёта, этот сумашедший сгорел бы заживо! Маиза с трудом подавила в себе настойчивое желание стукнуть его сумочкой по голове, напоминая себе, что у него и без того достаточно травм. Её глаза метали искры, а сам Диогу невольно расплылся в широкой улыбке, напоминающей ухмылку нашкодившего мальчишки, ни капельки не сожалеющего о своей каверзе. Пожалуй, это возмущало больше всего! Он словно бы и не понимал, что прошёлся по тончайшему льду, до жути всех перепугал! – Чего ты так хмуришься, детка?– весело спросил Диогу.– Так ли встречают героя, едва не павшего в бою и только чудом сохранившего свою жизнь? Где же слезливые объятия и заверения, что без меня твоя жизнь потеряла бы всякий смысл? – Не дождёшься!– вспыхнула Маиза, застучали каблуки в такт её шагам, а потом она села рядом, замахиваясь таки на него сумочкой.– Ты не герой никакой, а дурак последний! Безумец, которому почему-то очень везёт! И это мягко сказано! – Помилуйте, моя королева,– он перехватил ладонь девушки и игриво улыбнулся, целуя костяшки её пальцев, замечая, как смягчается её лицо, хотя Маиза опять постаралась напустить на себя строгий вид,– у меня и так сотрясения и ребра переломаны, а твоя сумочка, небось, такая тяжёлая, что опять растрощит мне голову. Я же знаю вас, женщин, носите с собой вещи на все случаи жизни! – А ты так хорошо знаешь женщин...– скептически усмехнулась Маиза, зная, что Диогу, должно быть, так и думает, хотя умение привлечь кучку поклонниц вовсе не значило, что он хотя бы чуточку приблизился к пониманию женской природы, но мужчинам этого не понять. Она тяжело вздохнула.– Ты хотя бы понимаешь, какую глупость сделал? Ты же мог погибнуть, вертолёт взорвался через пятьдесят восемь секунд после того, как тебя из него вытащили, и даже тогда врачи не были уверены, что ты выйдешь из комы! – Но не погиб же...– беспечно отмахнулся Диогу.– Мне все твердят, как мне повезло, как близко я был к тому, чтобы погибнуть... Может и повезло. Но что толку, если я буду хмуриться и сутками думать о том, что могло бы быть? Мне всегда говорили, что я везучий. Хотя, я до сих пор думаю, что везением было бы, успей я посадить вертолёт где-то в Ангре и сделать тебе сюрприз, собственно говоря,– тут он игриво улыбнулся,– таков и был план с самого начала. Я старался, хотел тебя впечатлить, а вместо благодарности ты на меня ругаешься. И где в мире справедливость? – Я получила отличный "сюрприз", когда на утро после своего дня рождения узнала из новостей о крушении вертолёта, а потом – что ты попал в больницу и находишься в коме на грани жизни и смерти!– заметила Маиза.– Честно говоря, я сначала решила, что ты просто решил не приезжать, даже разозлилась на тебя... – Я же обещал приехать, а если я обещаю, значит исполняю, я думал, ты это знаешь,– пожал плечами Диогу, может среди девушек о нём ходили несколько другие слухи, но в общем-то он не так уж и часто давал любые обещания представительницам противоположного пола. Он ли виноват, что достаточно сказать каждой второй девице, что она хорошенькая, а она в этом слышит признание в любви и тайком подбирает подвенечное платье? Женщины таки дико странные создания!– Не вмешайся в мои планы стихия, этот день рождения запомнился бы тебе надолго. – Он и так мне запомнится на всю жизнь,– хмыкнула Маиза. Она медленно погладила его щеку рукой, осторожно касаясь шрама, на что он помимо воли зашипел.– Прости... Больно? – Если скажу, что больно, заслужу поцелуй прекрасной дамы?– хмыкнул он. – Тебе бы только паясничать,– покачала головой Маиза, вздыхая. И как на него злиться, когда он смотрит этим своим взглядом, от которого ноги превращаются в желе? И знает же, негодяй такой, какое влияние оказывает на женщин, и бесстыдно этим пользуется! – А если серьёзно,– махнул рукой Диогу,– вполне терпимо! Ну отведу бороду, будет братцу радость, что нас больше не путают! Представь себе, как было бы неудобно, оторви мне, скажем, ногу! Был бы эдаким отшельником, шаркающим при ходьбе протезом, вот это жуть! Но тоже было бы весело, подался бы в пираты, завёл бы попугая, и рассказывал бы всем, как героически потерпел крушение, пытаясь добиться расположения прекрасной дамы... – Какой ты всё-таки дурак!– очередной раз заметила Маиза, крошечная улыбка мелькнула на её губах. – Ну вот, ты наконец улыбаешься,– он тут же потянулся к её губам, пользуясь её хорошим настроением,– это хорошо, грустить тебе не идёт, хотя ты таки очень хорошенькая, когда злишься... – Не советую часто меня злить... – Это угроза?– улыбнулся он. – Просто предупреждение. Но лучше тебе к нему прислушаться, знаешь ли, я умею быть очень мстительной...

***

Улицы Феса во всех смыслах отличались от привычных видов Рио-де-Жанейро, настолько же сильно, как отличались сами жители Марокко от кариоки, в окружении которых Жади провела почти всё детство и юность. Как ни старалась, а с большим трудом могла вспомнить расплывчатые детали того, как приезжала сюда совсем малышкой вместе с родителями. Мама всегда любила вспоминать, как маленькая Жади любила кататься на верблюде в пустыне или бродить по старинным развалинам в поисках "клада", то есть разных камушков и тому подобного, из чего потом мама делала для неё нехитрые украшения из всяких безделушек. Юная Жади уже не могла вспомнить ни вкус верблюжьего мяса, которое подавалось на кухне дома её дяди Али, ни призывы минаретов на молитвы, по которым так скучала тоскующая по родине Саула, ни даже лицо родного отца. Последнее, безусловно, очень огорчало, тем более что осталось всего-то несколько фотографий отца, немного выцветших во времени, но мужчина на них казался почти незнакомцем. Она не помнила его голос, не помнила его привычки, едва могла вспомнить, как этот самый человек носил её на своих плечах,– это была её единственная фотография с отцом, словно его никогда и не существовало, словно он и не жил. Для Жади он так и остался кем-то неизвестным, вырванной страницей из истории, слишком уж она была мала, когда его не стало, а вот мать до последнего тосковала по мужу, Жади знала об этом, видела, как Саула тайком пересматривала немногочисленные фотографии, вытирая сбежавшие по щекам слёзы и оглядываясь, как бы дочь не заметила её грусти, потому что грустить по ушедшим нельзя, это харам – большой грех, и тем не менее, Жади многое замечала, дети всегда видят больше, нежели взрослые хотят показать. Для Саулы счастливая жизнь закончилась в тот самый моменты, когда отец Жади испустил последний вздох, после этого были только борьба за выживание в городе, где у неё не было ни одного близкого человека (альтернативой было возвращение на родину, но там Саулу могли снова выдать замуж, разлучив с дочерью, чего она не могла допустить), и тяжёлая работа, преждевременная старость, покрывшая некогда юное красивое лицо сетью морщин, посеребрившая некогда густые тёмные волосы сединой ещё до того, как ей исполнилось сорок лет, даже глаза и те выцвели, словно бы потеряли свой блеск. Так что её мама, какой запомнила её Жади в последние годы, вовсе не напоминала запечатлённую на фотографиях (Зорайде показала Жади альбом) юную красавицу в ярком кафтане, чьи густые волосы прикрывал расшитый золотой нитью палантин, а руки, ещё не огрубевшие от тяжёлой работы, украшали золотые кольца и широкие браслеты. К концу жизни у матери Жади не было ни одного золотого украшения, Саула продала последнюю толстую золотую цепочку, когда Жади было около восьми лет и ей нужен был новый школьный ранец, оставался один только браслет с жемчужинами (первый подарк отца Жади), с которым мать не решилась расстаться. Почти никакого сходства с той юной красавицей, запрокинувшей голову к верху, заливисто смеясь. Жади почувствовала глубокую грусть, увидев эти фотографии. Её мама, должно быть, была бы так счастлива, что она теперь здесь, в доме дяди Али, даже помолвке, наверное, Саула бы обрадовалась, а вот у Жади не получалось быть здесь счастливой. До чего хотелось снова влезть в любимые джинсы, пройтись по знакомым улицам Рио, окунуться в морские волны, почувствовать бриз от вздымающихся с океана пенистых гребней, пройтись по тянущейся полумесяцем набережной, проехаться на фуникулёре ввысь к Сахарной голове, любуясь заливом Гуанабара, подняться по знаменитой лестнице Селарона, снова увидеть старых школьных приятельниц... Часто она сожалела, что не осталась в Рио, согласилась поехать в Фес, ведь оставалось всего ничего до её восемнадцатого дня рождения! Впрочем, тогда бы она так и не встретилась с Лукасом, а этого Жади не хотела теперь представлять. Но как же освободиться от помолвки? Даже звонок жениху и ложь, якобы она изуродована, не помогли его отпугнуть! Пришлось раздеваться перед сестрой Рашидов, а Латифа до сих пор дуется, потому что её Мохаммед, видите ли, может от неё отказаться! До чего быстро Латифа изменила своё мнение, подчинилась дяде, а ведь совсем недавно кричала, что ни за что не выйдет за этого парня! Жади даже не сразу поняла, что давно уже оторвалась от Зорайде, с которой она и шла на рынок за специями и разного рода кухонной утварью, и теперь бесцельно бродит по лабиринтам улочек. Вот ведь незадача! И как теперь вернуться домой? Она осмотрелась и вдруг услышала знакомые голоса, инстинктивно прислонившись к шероховатой стене, прислушалась к разговору. – Ничего не хочу слышать,– говорила Лара Назира, а это была именно она,– Назира согласилась обмануть всех, что у Саида с Латифой была одна кормилица, Назира взяла на себя грех, потому что ты, Мохаммед, меня умолял, ты захотел получить девушку в жены! Но я сделала это не просто так! Теперь ты мне обязан! Я хочу наконец выйти замуж, я и без того потратила на вас слишком много бесценных лет, Назире тоже нужны муж и дети! Если ты мне не поможешь... – Назира, но временный брак...– не переставал сокрушаться Мохаммед.– У дяди Абдула сердце не выдержит! А что скажут люди? В нашей семье никогда не было временного брака! Рашиды никогда не вступали во временный брак! – Тогда найди мне другого мужа, не временного!– отрезала Назира.– А если не найдёшь, я всем расскажу правду, или я не Назира! Жади едва успела вовремя убежать, чтобы не столкнуться с Назирой, выходившей из лавки брата. Очень скоро она столкнулась на Медине со встревоженной Зорайде. – Слава Аллаху, Жади! Где ты бродишь?– вздохнула старшая служанка дома Эль Адиб. Она бы подумала, что Жади опять сбежала на свидание, но этот парень, Лукас, остался в их доме, до сих пор выздоравливал от недавней болезни. Зорайде уже испугалась, как бы племянницу хозяина не похитили бедуины! – Я просто потерялась, не смогла тебя найти, ты же знаешь, я никак не могу привыкнуть к этому городу,– пожала плечами Жади. – А чему ты так улыбаешься? – Ничему,– только шире улыбнулась интриганка,– просто у меня очень хорошее настроение!