***
— Я очень нервничаю, — говорит Чанбину Феликс, когда они снова обедают вместе в кафетерии. Снова еда, которую приготовил ему Ликс, снова томные взгляды и вздохи, снова ложные домысли и надежды. Регулярно, словно часы. Бин привык к этому за все те годы, проведенные рядом с Ли. — Ты про сегодняшний «отчёт»? — интересуется он и отправляет липкий рис в рот. Он немного пресный, но Чанбину хватает, чтобы потушить пожар в сердце из-за Ликса и его немного напряженного лица. — Я боюсь, что пидиниму не понравится то, что мы сделали с Вами, — растерянно глядит на старшего Феликс. — Мне кажется, мы взяли не ту тональность, да и вообще получилось как-то глупо с текстом, разве можно показывать настолько сырой материал… Чанбин осторожно поднял уголки губ, по-доброму улыбнулся и привлёк к себе внимание слетевшим с губ именем младшего. Тот вздрогнул, и щёки его тут же стали румяными. Ликс знал о том, насколько сильное влияние оказывает на него вот такой сонбэнним, который всегда готов подсказать и утешить. Сам Чанбин сейчас выглядел таким спокойным, и парень даже не подозревал, что творилось внутри него всё это время. Стоило лишь взглянуть в глаза поглубже — всё сразу как на ладони. Забота, нежность и любовь. Та, которую трейни так сильно хотел. — Эй-эй, всё в порядке, — кивает он, и Феликс более-менее успокаивается. — Мы всегда можем исправить, если что-то не так. — Я понимаю, но всё же… — Кушай лучше, не напрягайся так, — перебивает его Чанбин, но Феликс не обижается. Даже наоборот. Знает, что сонбэ пытается успокоить, сделать всё, чтобы младший чувствовал себя комфортно, и не может не тепло улыбнуться. Сердце слабое — не выдержит, если Чанбин ещё раз вот так к нему обратится, скажет слова поддержки, приголубит. Он поддевает палочками кусочек курицы в своем контейнере и заботливо подкладывает парню в рис. — Всё пройдёт хорошо, я уверен. Ты отлично постарался за это время. — Спасибо, — вжимает в плечи голову Феликс и пытается скрыть внутреннее ликование. — Я, честно, уже немного подустал… — Ничего, скоро рождество будет. Тогда отдохнёшь, в последние дни нам точно нужно постараться. — Вы правы… Как бы Феликсу хотелось пригласить сонбэннима отметить рождество вместе. Почему-то именно его, а не Хёнджина, Джису или других. В этой стране он, считай, один, ведь родители живут в Австралии, и Чанбин тоже, поскольку у того отношения с предками были натянутыми. Хотелось стать семьей друг для друга, как бы обнадёжено это не звучало. Потому что Ликс доверял ему сейчас всё, что имеет. Потому что сонбэнним — тот, кто был рядом в трудные моменты. Тот, кто заботился о нём и дарил нежность, уверенность, мотивацию. Чем бы мог ему ответить Феликс? Чем отплатить? Он всего лишь трейни, который просто готовится к дебюту, а Чанбин стал для него одним из самых родных людей среди всех остальных в этой компании. Возможно, он слишком много себе надумывает? Все те щедрые жесты, которые он получает от сонбэ на протяжении двух лет… Может, это всё время означало что-то большее? И это просто Феликс такой слепой и несмышлёный, что вовремя не распознал это, и как дурачок сидит и пялится на весьма голодного, но внимательного к тому, что говорит младший, Чанбина. Или же Ликсу мерещится из-за приукрашенного образа старшего? — Не забывай запивать, — добавляет напоследок Чанбин и придвигает ему стеклянный стакан с газировкой, которую они купили в кафетерии. Они здесь в этот раз не одни. Вокруг много стаффа и трейни, и Феликсу кажется, что каждая пара глаз направлена на них. Но, похоже, старший совсем не стеснялся. — А то в сухомятку жуешь. — Вы на меня много отвлекаетесь, — хихикнул Феликс. — Хочу, чтобы ты чувствовал себя комфортно. «Это всё ради того, чтобы Феликс чувствовал себя уютно». «Это всё ради того, чтобы Феликс не боялся». «Я всего лишь выполняю свой долг как старшего». «Я его сонбэнним, я должен быть рядом и помогать». «Это всё ради комфорта Феликса». — Вы решили выбрать себе комфортные условия для работы или что? Чанбин чувствует, как Феликс зажимает плечи и боязливо тычет носом в пол, ведь определенно не любит, когда Хон Джисан из продюсерской команды цепляется за него при любой удобной возможности и повышает голос от недовольства. Спокойнее себя ведет Пак Джинён-пидиним, пялясь в монитор компьютера и щурясь на название треков, которым им сегодня предоставили на проверку Чанбин и Феликс. Давка просто невероятная, конкуренция непроходимая, и каждый раз, когда ты приносишь новый продукт, результат упорной работы, в них находят какой-то заусенец, чтобы хорошенько за него ухватиться и содрать целый кусок кожи. Ли это кажется несправедливым, неправильным где-то внутри, но он держит это в себе, продолжая смаргивать ощущение беспомощности и стараться не смотреть на такого же напряженного сонбэннима рядом. Он чувствует его ладонь на плече — она теплая, утешающая. Чанбин не бросает его, стоит и мысленно держится за руки, уверенно собираясь защищать их пока что ещё сырой проект. Не позволяет Феликсу сдаться прямо сейчас, потому что у них, чувствуется, всё ещё прямо впереди. Это просто очередной барьер — перекладина, которую нужно пересечь с помощью шеста покрепче. Разогнаться, прыгнуть — и будь что будет. — Это… разительно отличается от того, что ты показывал на шоукейсе, — задумчиво промычал Джинён, так и не отводя глаз от монитора. — Чувствуется почерк Чанбина, и… — Феликс-щи, если ты собираешься провалиться сразу, как дебютируешь, то тебе стоит продолжать в том же духе, — брезгливо махнул рукой на пидинима продюсер и придвинулся ближе к столу. Ликс вздрогнул и наконец поднял голову. — Что Вам не нравится в нашей работе? — чуть ли не взорвался с обидой Феликс, и Чанбин нащупал его локоть, как бы предупреждая, что выходить из себя не стоит. Хон с возмущением вдохнул в грудь побольше воздуха, как будто бы их ошибки действительно были как на ладони, а затем продолжил: — Я удивлён тем, что ты сегодня мне принёс, — нагло проигнорировав возглас Феликса, обратился он к Чанбину, и тот сжал губы. — Ты разве не слышишь, что он верхние ноты еле тянет? Ещё немного, и это превратится в противный писк. У него же тембр вообще другой, ему нужно давать партии на октаву ниже как минимум. — Я думаю, господин Хон хочет сказать, что Чанбин выбрал не ту тональность, — мягче попытался перефразировать Пак. Феликс весь раскраснелся от обиды, ибо его присутствие здесь намеренно игнорировали, однако за него продолжил Чанбин. — У Феликса растяжимый тембр, и он спокойно берёт почти четыре октавы при распевке, — спокойно начал он, и Ликсу почему-то стало намного легче. — Я думаю, здесь нужно просто перезаписать партию. Если мы дадим ему показать свой голос с разных сторон, то это привлечет даже больше слушателей, чем Вы думаете, Джисан-ним. Хон промолчал. Феликс с опаской озирнулся на Чанбина и тут же практически расцвёл — сонбэ смотрел на него и тепло улыбался, будто защищал собственного ребёнка. И Ли чувствовал себя под крылом его заботы. — Можно всё равно взять вместо ми-бемоль мажора до-диез, — предложил пидиним. — Вы не потеряете высоких нот, зато, думаю, Феликс сможет взять ещё ниже. Попробуй сейчас настроиться в до. Феликс немного потух. Без распевки и подыгрывания хотя бы на синтезаторе взять нужные ноты было трудно, особенно транспонировать на ходу в другую тональность. Хон сверлил его взглядом недовольно, так и норовя сейчас принизить при стоявшем поодаль менеджере, пидиниме и Со Чанбине. В глазах сверкнул на долю секунды страх, и он повернулся к старшему, боясь увидеть там отчаяние. Но Чанбин лишь ободряюще кивнул и странно беззвучно зашевелил губами, так, что Ли нахмурился, явно не понимая, что тот имел в виду. Но, когда взгляд попробовал самостоятельно расшифровать послание, Феликс почувствовал, как в носу защипало. «Я верю в тебя», — шептал сонбэнним, и Ликс поверил в себя тоже. Конечно, в паре моментов он сфальшивил и мысленно ударил себя за это, однако его умению подстраиваться под нужные тональности практически ровно и удачно можно было только порадоваться. Джинён был правда доволен будоражащим тембром Феликса и рассчитывал на вполне успешный выход в свет как сольного артиста, ведь таких, как Ликс, поискать ещё было нужно. А то, как он старается и прикладывает все усилия, было только на руку. — Ладно, включайте последний, — безразлично шмыгнул Джисан, и теперь уже напрягся Чанбин. Насчёт любовной баллады он был неуверен больше всего. Нет, Феликс нашёл там своё присутствие и отлично вписывался, однако ему до последнего момента чего-то не хватало. Сам Ликс, правда, был вполне доволен. Нельзя было точно сказать, получилось успешно или нет. Чанбин долго переспрашивал его, точно ли нет больше никаких идей для того, что можно было добавить, однако Феликс твердо настаивал на своем, будто эта песня — самое дорогое сокровище, которое у него есть. Непоколебимое, неразрушимое. То, что Ликс готов был беречь до конца своих дней и лелеять. Эта мягкая, робкая лирика, отдающая нежностью и чистой любовью, будто трейни сам переживал это, будто бы писал для кого-то. Чанбин ценил искренность Феликса, какой бы она ни была — горькой или счастливой. Когда Ликс придумывал эту лирику, делился ею со старшим с неким упоением, загадочным, задумчивым взглядом и покрасневшими щеками от смущения, Чанбин чувствовал, насколько она была личной для него. Настоящей. Будто где-то там, на другом конце планеты, есть человек, которого Феликс готов был защищать, которого Феликс готов был любить. И Бин соврет, если скажет, что не думал о самом себе, когда услышал строки о готовности помочь в трудную минуту. Но ведь… в этом же не было смысла, ведь так? Он смотрел, как искажается лицо Пак Джинёна, как дергается лицо Хон Джисана, как менеджер пытается вслушаться в пение Феликса, а тот медленно следит за их реакциями, чуть ли не потея, и Чанбин не может не вздохнуть, потому что вот настолько напряжённо ему никогда не было. — Это… — первый осёкся на полуслове пидиним, но его тут же перебил Хон. — В этом нет никакого смысла, — закатил он глаза раздраженно, и Чанбин мог поклясться, что увидел блеснувший огонёк агрессии в глазах Феликса. Он никогда не видел его таким взволнованным и недовольным. — Пожалуйста, объясните, что не так. Бин хотел снова его остановить, но Феликс уже потерял контроль, мысленно начиная борьбу с непоколебимым Джисаном-нимом. Тот усмехнулся в сторону, но трейни весело не было. — Пожалуйста, объясните, что не так, — повторил Феликс более настойчиво, особенно скандируя второе слово. Чанбин испугался такого хода событий, потому что неизвестно, что бы сказал на такой немного хамоватый тон продюсер. И, кажется, тот явно был не рад этому. — Ты хочешь выпустить такое в дебютном альбоме? — поднял брови он. — Трек наискучнейший, штампованный… Таких уже выпущено куча, хоть задохнись. Сольным артистам всегда труднее продвигаться среди групп, нужно уметь цеплять чем-то, помимо голоса. Чем ты поразишь других в этой песне? — Я не хочу петь о том, что мне не близко, — отрезал Феликс в замешательстве, явно решаясь продолжать перепалку. — В этом мире иногда приходится делать то, что тебе не хочется, — усмехнулся продюсер. — А особенно в этой индустрии. Или ты приехал сюда из другой страны, думая, какие радужные перспективы тебя тут ждут? Почему в тебя должно быть выгодно вкладываться? Почему мы должны выпускать тебя на рынок? Ты не состоишь в группе, чтобы делать проходные треки. Для успешного сольного артиста каждый должен быть хитом, чтобы не потонуть среди других. Каждый здесь хочет быть на твоем месте и завидует тебе. Феликс слушает молча. Чанбин хочет остановить старшего продюсера, смотрит украдкой на немного встревоженного пидинима, который не хочет вмешиваться, и Со понимает, почему. Потому что такова была реальность. И такое проходили все трейни — долго пахали, тренировались, а потом разбивались о скалы безысходности и разочарования, ведь никому не было нужно их творчество позже. В этом мире нужно было уметь поражать других, особенно, когда ты становишься айдолом. Это калечит тебя, но раны затягиваются со временем, оставляя лишь тонкие белые полосочки шрамов — напоминание о том времени, когда ты страдал и хотел всё бросить. И он это переживал. И Чан, и Джисон, а в особенности Минхо. У всех остались рубцы, а у кого-то они даже не успели зажить. — «Почему он, а не я». «Я достоин больше, чем он». «На его месте должен был оказаться я, я старался больше», — имитирует голоса стажёров Хон Джисан, и Феликс вспоминает всех своих знакомых среди трейни. — Я слышу это изо дня в день. Каждый, кого ты считал своим другом, думал так, когда тебе дали добро на дебют. Без исключения. Они соврут, если скажут, что это не так. В каждом из них кипит дух соперничества и вытесняет все моральные принципы. Если они захотят, то разорвут тебе глотку, потому что выбрали тебя вместо их. Ты не просто должен, ты обязан соответствовать тому, что на тебя возложили. — Джисан-ним, я уверяю Вас, что Феликс более чем… — вдруг вклинился в разговор Чанбин, заметив, как глаза Феликса поблёскивают, но тот перебил его сразу же. — Я понимаю, — кивнул Ликс сдавленно. Чанбин видел, что тот в шаге о того, чтобы расплакаться, но мужественно сдерживает себя, продолжая говорить прямо в лицо продюсеру. — Но я всё равно не хочу бросать эту песню, потому что она действительно много значит для меня, моих чувств и переживаний. И я готов отстаивать её перед Вами. В следующий раз, когда мы вернёмся к Вам, я сделаю так, чтобы Вы точно не пожалели о том, что взяли именно меня. У Феликса глаза были тонкими стекляшками, хрупким хрусталём — дотронься до него, и они разобьются. Чанбину было больно на него смотреть, но он видел чёткую целеустремленность. Всё, что он говорил, было всерьез. Со верил в его чувства, верил в переживания, что касались этой песни, пусть и не знал, кому они предназначались, но сейчас это было неважно. Тот момент, когда трейни готов был отстаивать свои интересы ради намерений и амбиций, — вот настоящий час для гордости. И Чанбин им гордился. Он всегда им гордился.***
— Может, мне перепеть этот момент? Феликс звучит измотанно и устало. Чанбин видит, что он слишком утомился, но останавливаться явно не собирался в ближайшее время. Он отчаянно всматривается в старшего через стекло, отделяющее пространство в студии от звукозаписывающей комнаты, поправляет на себе наушники и глазами мигает так лениво, что старшему самому спать хочется. Ждёт хоть какого-то ответа от сонбэннима, потому что уже постепенно выходит из себя из-за того, что ничего у него не получается. — С ним всё нормально, Ёнбок-а, — вздыхает Чанбин и облокачивается на спинку гибкого стула. — Ты ищешь ошибки там, где их нет. В песне всё нормально, просто она не укладывается в твой дебютный концепт. — Может, мне перейти в этом моменте на кварту вверх? — всё не унимается Феликс, трясущимися руками почёсывая кожу под наушниками, ведь они уже хорошенько ее натёрли. — Давайте попробуем. Вы включайте, я только горло прочищу… Чанбин вздыхает и сжимает губы, всматриваясь в напряжённое лицо, покрывшееся тонкими морщинками. Феликс не щадил себя, не давал себе отдыхать. Который час они уже сидят в этой чёртовой студии и пытаются что-то сделать с этой песней (а точнее пытается сделать Ликс, протестуя Хон Джисану), и Бин честно выдохся, пытаясь кое-как убедить младшего не насиловать самого себя постоянной, непрерывной работой. Сейчас приходилось лишь слушаться — Феликс был по горло сыт постоянными унижениями со стороны других, когда впахивал, пропуская сон, когда старался больше всех остальным и не давал себе даже передышки. Его глаза красные, чуть блестят, и это видно даже сквозь плотное стекло. Вся эта ситуация разбивает Чанбина на осколки, потому что видеть такого стажёра безумно больно. Он снова нажимает на пробел, освобождая мелодию в наушники Феликса, и тот устало трясёт головой, продолжая хрипло брать ноты заново — теперь уже немного другой структурой и намного, намного мучительнее, будто заставляя себя через силу. — Я снова не попал, — будто бы констатировал факт младший, отходя на шаг от поп-фильтра. — Ёнбок-а, дело не в том, что ты не попадаешь. — Я уверен, что можно сделать мой голос интереснее, — скривился Феликс. — Может ещё раз попробовать? Уверен, тут надо добавить мелизм. — Ёнбок-а. — Я знаю, как нужно сделать, я понял, включите ещё раз, я… — Хэнбокки. Феликс замер и наконец повернулся. Он ещё ни разу не слышал, чтобы к нему кто-то так обращался, но, видимо, позволил бы только сонбэнниму. Он смотрел на него серьезно, будто выжидая, когда парень успокоится и наконец обратит на него внимание. Ли шмыгнул, слегка помявшись на месте, и почувствовал себя беспомощным котёнком, оставленным в драной коробке у обочины. Было весьма трудно принять тот факт, что его действительно задели слова мужчины из продюсерской команды. И обидело то, как его сонбэ молчал. — Простите, — мяукнул он, и полностью дал своим видом понять, что и правда был загнанным зверьком. — Не нужно извиняться, — слабо улыбнулся Чанбин, кивнув в сторону подвинутого стула. Феликс понял намёк, перемещаясь плавно из комнаты звукозаписи к старшему, будто привидение, и присел, уронив в ладони лицо. — Ты просто устал. Мы можем заняться этим и завтра. — Я буду винить себя, если не закончу, — хмыкнул Феликс. — Но я понятия не имею, что ещё не хватает Джисану-ниму. Он специально ко мне цепляется по пустякам! — Он просто знает, как устроена эта индустрия. И я, к сожалению, тоже знаю. Он в чём-то прав, сольный исполнитель не может выпускать проходных треков. Пока он не услышит, ну, не знаю… как ты общаешься в этом треке с тем, кто тебе дорог, — последнюю фразу он протянул неуверенно, — и не увидит там интересный диалог, то точно не обратит на него внимание. Ликс почему-то замолчал, уставившись задумчиво в одну точку. Чанбин не стал его отвлекать — возможно там, в голове, сейчас происходили достаточно долгие мыслительные процессы, которые могли сложиться в единый пазл. — Говорите, диалог… — протянул Ликс загадочно. — Да, но не думаю, что мы сможем сейчас что-то… — Сонбэ… — вдруг встрепенулся Феликс, попытавшись оторвать взгляд от той точке, но получилось это не с первого раза. У него глаза были будто два блюдца — сверкающие и ослепительные, и в них Бин смог разглядеть собственное отражение. — Спойте ее со мной. Чанбин кашлянул и прыснул в кулак, как будто эта идея была самой бестолковой. — Что ты хочешь? — Спойте некоторые строчки за меня! Феликс был похож на сумасшедшего, но как болванчик кивал, даже не рассчитывая на отказ. Чанбин стал похож на спелую вишню — такой же весь бордовый и поблескивающий, и ему не хватало рядом пары на одной веточке. Такого же покрасневшего, смущенного Ликса, который понял, что сказал, и прикусил нижнюю губу. Чертовский красивый. Бин и правда не мог отказать. — Я не настаиваю, — буркнул под нос младший и потупился. — Вы сказали, что здесь нужен диалог. Давайте Вы запишете песню вместе со мной, и она будет совместной. — Ты хочешь правда сделать песню как диалог? — Да, мне кажется, что это отличная идея. — Диалог со мной? — вдруг переосмыслил Чанбин, и Феликс вздрогнул. Именно сейчас его идея показалась особенно безумной. Зная о своих чувствах, Ликс не думал заявлять об этом настолько открыто. Даже не намёком, как пуля в лоб — и Чанбин не мог не ощутить ее, при этом ощупав. Интересно, а сколько ещё Ли придётся бегать вокруг да около и скрывать свои очевидно тёплые чувства к старшему коллеге? Может, из-за ограничений компании он не может сейчас и слова вымолвить, продолжая глупо хлопать глазами и бесполезно бранясь про себя? — Н-ну… не то, чтобы с Вами… с воображаемым предметом моей любви? — неуверенно протянул Феликс. — Не думаю, что им понравится такое… Не подумайте, я ничего против не имею, просто… — Я тебя понял, — перебил его Чанбин и ухмыльнулся. Такой напряженный и смущённый Ликс был очень даже милым. — Давай, сейчас попробуем. Феликс не пожалел, что ухватился именно за эту идею. Он ещё ни разу не слышал вокал своего сонбэннима, потому что тот в основном читал только рэп, причём так, что и не скажешь про его лирическую сторону. А она явно была и пряталась за завесой закрытой для других глаз личности, которую Ликсу Чанбин почему-то готов был охотно показать. Несмотря на принципы, несмотря на ограничения, несмотря на давление. Мозг Феликса был лёгким, как дуновение майского ветерка, как взмах крыла белого голубя. Он чувствовал Чанбина насквозь — слышал его горячий голос, которым он тянул ноты, прислоняясь к поп-фильтру, и его тембр был похож на расплавленное на сковородке масло. На теплые волны потрескивающего камина. На сердце Ликса, совершившее в этот момент кульбит и приземлившееся куда-то в пятки, потому что оно было таким же распалённым и растаявшим. Почему Ликс был настолько сильно влюблён? Сколько ещё потребуется ему, чтобы осознать это ещё один раз и захотеть сказать это вслух? Когда наступит тот момент, когда ватные ноги перестанут его держать, и он будет обязан ухватиться за старшего, вцепившись не только руками, но и тёплыми губами? Чанбин осёкся на моменте, когда Феликс начал петь на английском у него в наушниках. Парень не заметил, как утонул в мыслях, но выкарабкаться из них так и не захотел. Продолжал фантазировать и грезить, ожидая, когда Бин выйдет из комнаты, и двусмысленно на него посмотрел. Тот был немного огорошен и озадачен — казалось, что ему не нравился полученный результат, и если так и было, то Феликс готов был оспорить это решение. — Я явно не создан для пения, — усмехнулся Бин, и почувствовал сверлящий взгляд у себя на щеке. Когда прослушивание материала закончилось, Ликс прильнул к его плечу виском и глубоко вздохнул, будто бы так себя успокаивая. Чанбин не смел пошевельнуться — он позволил Феликсу сделать это. Потому что ему нравилось. Потому что всё, что Чанбин делал, было ради Феликса. Ведь так?.. — Это так прекрасно, — завороженно пробормотал он, чувствуя тепло чужого тела через толстовку. На долю секунды задержать это, хотя бы чуть-чуть. — Не говорите так. Вы сейчас буквально меня спасли. — Чем это я тебя спас? — Своим присутствием здесь. Чанбин слышал треск потолочной лампы, когда Феликс звучал так уютно и спокойно. Хотелось быть ближе. Сейчас, завтра, послезавтра. Через месяц и через два, а потом через год и через пять лет. Через десять и двадцать, до самой старости. Настолько близко, что Бину всё равно должно его не хватать. Фантомно Со почувствовал, как Феликс будто собирался что-то сказать. Его губы застыли в немой фразе и были чуть приоткрыты, и почему-то именно сейчас старший испугался. Он никогда не видел его таким. Растрёпанным, всколоченным сегодняшними событиями, но всё же безумно родным сердцу. Феликс у него в печёнках, в его сознании, меж рёбер и лопаток, в самом центре грудной клетки. Это он заставляет ретивое биться и жить. Это пугало. Вся эта обстановка его пугала. В этот же момент Чанбину захотелось что-то предотвратить, но что — он не знал. Или догадывался, просто надеялся, что всё было не так, как он думал. — Сонбэ, Вы… — вдруг разорвал тишину младший и придвинулся чуть ближе, но Со отскочил, как от вздымающегося вверх огня. Феликс сейчас добавил туда масла специально, словно хотел посмотреть на чужую реакцию, и Чанбин не оценил этого шага. Вместо этого он выпалил, не задумавшись: — Пошли в кино! Вот это номер, Со Чанбин. Он и забыл на самом деле, что покупал билеты из-за занятости и очевидного стресса, но его защитная реакция смогла сработать только так. Именно кино, именно пошли, именно туда. Вот так думал мозг Чанбина, когда пытался защититься от языков пламени, которые направил на него Феликс. Но тот, похоже, явно этого не ожидал, ибо встрепенулся и удивлённо вскинул брови. Каждый раз, как только Ликс делал это выражение лица, Со точно знал — это всё закончится чем-то неожиданным и совершенно непредсказуемым. — Вы приглашаете меня… — В смысле, я хотел сказать… — сконфуженно перебил его Чанбин, чувствуя жар в щеках, и хлопнул себя ладонью по лбу. — …меня в кино? — закончил всё-таки Феликс, несмотря на попытку Бина оправдаться, и надул щёки. — Я хотел сказать, что видел, как ты усердно работал, — как можно чётче отчеканил Чанбин и поднял заплывший взгляд на него, — и хотел чем-то тебя порадовать. Я купил билеты на новый триллер сегодня утром, сеанс в девять, так что… — Я согласен. — Правда? — Конечно, — светло улыбнулся Феликс. По нему сейчас было видно, как сильно он был доволен и насколько же эта забота на него повлияла. Он сверкал счастьем, и Чанбин даже защурился. Ликс действительно был лучиком солнца в тёмном царстве. — Вы на самом деле правы насчёт того, что я утомился. Простите, что отрицал. — Ничего, — кивнул ему старший. — Зато сейчас ты как следует отдохнёшь. Тогда собирайся, мы должны успеть к самому началу. — Сейчас, только сложу вещи в рюкзак! И весь мир засиял.***
Возможно, для Чанбина фильм был не таким уж и интересным. Или просто рядом с Феликсом сосредоточиться было просто невозможно. Тот же взгляд от большого экрана не отрывал — видимо, настолько был поглощён этим закрученным сюжетом, внезапными поворотами и игрой актёров. Лицо его постоянно менялось от крайне удивленного, испуганного до весёлого, и заканчивая огорчённым. Никогда Со не видел настолько разносторонних и эмоциональных людей, как он. Возможно, за исключением Джисона, который мог учудить всякое, но в Феликсе была какая-то особенная изюминка, в которую смог влюбиться Чанбин. Он попытался сжевать улыбку и настроиться на просмотр. Сидели они в самых задних рядах, и Чанбин постоянно задыхался в чёрной маске, которая так и норовила сползти с носа. Да ещё и под козырьком кепки было душно, будто бы Бин в сауне сидит, а не в зале кинотеатра. Знаменитостям лучше не появляться в подобных местах с кем-то. За ними постоянно идёт фотоохота — каждый хочет заполучить эксклюзивные снимки очередной интрижки айдола, из которой можно будет раздуть огромный скандал, и Чанбину это было совершенно не нужно. И Феликсу это не нужно. Тем более ему. Если что-то произойдет, то пламя может перекинуться на него, и тогда никакая компания тебе не поможет. Поэтому Со сейчас старался держаться молодцом: мужественно глотал пот и немного расфокусированным взглядом смотрел вперед, конечно, больше времени уделяя сидящему рядом человеку. Какой фильм сравнится с Феликсом, звонко бурлящим измученную колу, наблюдая за событиями картины? Его темные, бездонные глаза, бегающие по экрану, подёргивающийся нос, то и дело поблёскивающие блондинистые волосы из-за смены кадров… Любуйся сколько хочешь — этот парень никогда не станет твоим, потому что такие, как он, выбирают карьеру превыше всего, какие чувства бы не испытывали. Чанбин, хоть и чувствуя определенную отдачу от парня, понял это со временем, и именно это было его главным аргументом в пользу невзаимности чувств. Феликс горел мечтой и целью, его невозможно было упрекнуть на трезвую голову. Какие отношения? Какие чувства? Ли отдаётся движениям и вокалу, а не продюсерам, которые на него западают. Однако, что же на самом деле было за потайной дверцей в сердце парня? Эмоции. Бурлящая страсть. Гормоны и желание жить. Влюблённость, да такая пылкая, что можно было задохнуться в непролазном дыму. Ликс весь такой нежный цветочек, а на деле ведь смотрит на сонбэннима отнюдь не профессионально, глотая слюни и определенно пытаясь найти намёки на хоть что-нибудь. И он их, как ни странно, находил — даже сейчас, когда боковым зрением видел, как Чанбин пялится на него, а не на фильм. Думает, что щёки краснеют из-за эмоций от кинокартины, конечно. Если бы Ли сам мог сосредоточиться на ней, а не пропускать половину диалогов в попытках уследить, когда Чанбин отвернется, чтобы посмотреть самому. Не хотелось поддаваться ему — Феликс хочет и сам насладиться его профилем, почему старшим доставалось больше? — Интересно? — с упоением спрашивает Чанбин, когда Ликс погружён в раздумья, и выбивает его из них. Парень вздрагивает и пытается допить колу в стаканчике, чтобы изобразить увлеченность. Её как назло уже не остается — он использовал этот манёвр уже много раз за последний час. — Да, — отрезает сухо Феликс и пытается понять, что сейчас происходит по лицам героев. — Мне тоже, — кивнул Чанбин и сделал ровно то же самое. — Я давно не смотрел подобные триллеры. — О, я тоже, мне так нравится игра этих актёров, — пробубнил Феликс. — Особенно… Том Хохланд хорошо играет. — Разве он не Холланд? — Может и Холланд, — надул щёки Ликс в раздумиях и постарался перевести тему. — Я так… удивлен этому повороту. Я не думал, что Ленора окажется дочкой Шарлотты… — и сглатывает. — Я думал, что она дочь Сэнди, — хмурится Чанбин и чувствует, как проваливается под землю. — Нет, погодите, разве не Шарлотты? — Шарлотта — это та, которая вышла за Роя? — Нет, за Роя вышла Сэнди, а Шарлотта за Уилларда, — не унимался Феликс, рассказывая этот сюжет так, будто защищает диссертацию. — Разве Рой не на Хэлен женат? — Кто такая Хэлен? Чанбин прыснул в кулак. Это не могло не забавлять, потому что они оказались в весьма неловком положении, когда поняли, что действительно не наблюдали за фильмом. Феликс засмеялся следом, стараясь не шуметь и не отвлекать единственного сидящего на передних рядах человека — только трое присутствовали в этом зале так поздно. Однако Бину действительно было комфортно сидеть с парнем вот так. Чтобы только их смех было слышно. Чтобы смотреть не на фильм, а на друг друга. Чтобы тихо-тихо, нежно-нежно, как сейчас расцветает на лице Феликса счастья, и губы превращаются в очаровательный бутон алого тюльпана. Чанбин бы хотел его поцеловать. Эта мысль появилась так же внезапно, как закончил смеяться Феликс. Покрасневший, немного растерянный, но безумно милый. Его веснушки милые. Улыбка милая. Глаза милые. — Милый… — одними губами произнёс опьянено Чанбин. Только по вытянувшемуся стыдливому лицу Ликсу, потерявшему то выражение, он смог понять, что сказал это вслух. — Я, в смысле… Том Хохланд милый. И Феликс снова рассмеялся. — Вы же сами говорили, что он Холланд! — А я как сейчас сказал? — Вы «Хохланд» сказали! — О, правда? — поднял брови Чанбин и задумался. — Ну… и тот, и тот милый. Феликс фыркнул и отвернулся. Казалось, что он с самого начала понял, что Чанбин говорил явно не о хвалёном актере. И хотел бы, чтобы сказал напрямую. Только вот… на каких правах он мог говорить это своему коллеге? Насколько у них были близкие отношения для таких слов? Что имел в виду Чанбин? Или это всё — игра его разума? Ликс осторожно взглянул на него снова. Профиль его сонбэ был действительно прекрасным и безумно красивым, сколько бы парень не смотрел на него. Он чувствовал с ним неразрывную связь. Безумие. Это было похоже на чёртово безумие, ведь Феликсу казалось сейчас, что мысль о взаимных чувствах не была такой уж и глупой. То, как старший заботился о нём, как говорил такие слова невзначай, как защищал и поддерживал… Это же не было фальшью, да? Он сердцем чувствовал, что Чанбин настоящий и не мог противостоять этому. Феликс улыбнулся, когда он повернулся к нему снова. Ли не был виноват в этом — уголки губ сами приподнялись машинально, потому что по-другому парень реагировать не умел. Сердце участило свой бег — он видел в нём свою маленькую вселенную. — Сонбэ, — как-то неожиданно сорвалось с его губ, и Чанбин поднял брови. — М-м-м? — Мы же оба не смотрим фильм, — он всего лишь констатировал факт, но почему-то Чанбину от этого стало неловко и стыдно. — Извини за это, — облизал старший губы и разорвал притягательный зрительный контакт, — я просто задумался и пропустил самое интересное. — Я тоже пропустил. На Вас отвлёкся. — Эй, не стоит говорить такие вещи, — усмехнулся Бин, по-приятельски толкая того в бок. Сердце повторило этот ритм. — Я хотел, чтобы ты хорошо отдохнул, а в итоге деньги просто зря потрачены. — Я как-нибудь отплачу Вам обедом за это, — опустил голову набок Феликс. — И… я хорошо отдыхаю. Просто не благодаря фильму. Чанбин замер и проскользил глазами по младшему с головы до ног. Сегодня он действительно был более развязным, и это само опустошало Бину мозг. Феликс был причиной всех бед в его голове. Это благодаря ему сейчас он не мог совладать с собой, еле сдерживаясь, чтобы в порыве чувств не расцеловать его прелестное конопатое личико. Какой-то штык внутри не давал сорваться с места. Возможно, это был ангел на его плече в образе Чана, который над ухом постоянно шептал: «Не совершай тех же ошибок». Чанбин совершил ее ещё два года назад, когда беспросветно влюбился. — Если мы не смотрим фильм… — продолжил Феликс, протянув предложение по слогам, — то, может… сбежим отсюда? — Хочешь сбежать из кинозала? — ухмыльнулся по-родительски Со. — Из тебя плохой «плохой мальчик». — О, а из Вас очень плохой поэт. — Ты просто не видел, какие я стихи на досуге пишу, — закатил глаза Чанбин. — Но твоя идея звучит отлично. Я за. «И лучше тебе не видеть эти стихи», — заключил про себя Чанбин тускло, прежде чем Феликс вытянул его из зала за тёплое запястье.***
На дороге прохожих почти не было. В такое позднее время редко кто выбирается погулять; возможно, только те, кто захотел разбавить свою рутину и отдохнуть от тяжёлого дня на свежем морозном воздухе. Фонари были достаточно редкими и горели тускло желтоватым оттенком, то и дело мигая, как в тех самых ужастиках, поэтому улицу могла освещать только большая яркая луна. Но сейчас из-за плывущих по небу сизых густых туч, словно испачканная в саже вата, ее видно не было. Мир будто погрузился в молчание, и только где-то там, за маленькими бедными домиками из красного кирпича, можно было услышать прерывистый шум автомобилей и перекликающиеся между собой разговоры людей во дворах. Ночью было действительно холодно. Феликс кутается в свой большой вязаный шарф носом и шмыгает, пока прогулочным шагом идёт вместе с сонбэ. Он успел привыкнуть к теплу в кинотеатре, поэтому, когда вышел на мороз, тут же кинулся за шерстяными варежками в карманы, во избежание сыпи на нежной коже. А Чанбин, кажется, был вообще не восприимчив к прохладе — он шёл без шапки в одной лёгкой куртке с повисшим бирюзовым палантином, и Ликс с упоением восхищался старшим снова. Для него, как для австралийца, выросшего в жару, такая погода была немыслимой. Тот даже кепку засунул в сумку, не утруждаясь согреть кожу головы. Глаза младшего бегали по нему в каком-то изумлении, и наконец он решил разбавить тишину своим бархатистым голосом. — Вам так тепло? — удивляется Феликс, и Чанбин поднимает брови. — Ты о чём? — Я про то, Вы так легко одеты… — протянул Ликс. — Вы не боитесь простудиться? Посмотрите, как я закутался. — Я не особо восприимчив к холоду, — пожал плечами Чанбин и поправил шарф на шее, который его чуть ли не душил, подобно гремучей змее. — Но из-за того, что я не надел шапку, меня фанаты могут по волосам узнать. Это будет не слишком приятно. Феликс вытянулся в лице и немного замедлил шаг, останавливая при этом и рассуждающего о своих вещах Чанбина. — Фанаты могут узнать Вас по волосам? — О да, — усмехнулся Бин, теперь понимая, почему Феликс так удивился. — Это одна часть из жизни знаменитости. Я правда благодарен фанатам за поддержку, но некоторые из них особо… странные. Они действительно так хорошо меня знают, что узнают по шее и по носу. Так что и по волосам, уверен, могут. — Но ведь эта прическа достаточно распространённая, разве нет? — Они считают, что у меня она уникальная, — посмеялся в кулак Чанбин. — И ты берегись. Не у каждого есть такой светлый маллет. Точно будешь счастливым обладателем парочки безумных сасэнок. — Если смогу стать популярным. Такой небольшой диалог, а на душе у Феликса стало теплее. Особенно, когда клубы пара стелятся по холодному воздуху изо рта, а те шумы оживлённого города стихают. Он жмётся немного ближе, словно котёнок, но уже не беззащитный. Крохотный и ласковый, он трётся о чужую руку и улыбается так невинно, что у Со чуть ли не слёзы на глаза наворачиваются. Он снова близко, снова здесь, совсем рядом. Они общаются о чём-то совершенно незначительном, пока медленно, никуда не спеша, идут по безлюдной улице. Феликс изредка поглядывает на дымные мохнатые тучи, рассматривает за ними лунный свет, томно вздыхая о чём-то, и Чанбин хочет об этом спросить. Но не будет. Ликс и не ждал вопросов. Хотел, чтобы его воспоминания о том дне, когда они в первый раз встретили снег около ресторанчика с тем вкусным нэнмёном, появились в голове Чанбина самостоятельно. Об этом напоминали эти непроглядные облака, тёплая обстановка, зимние январские дни и их искренность. Бин не мог об этом не вспомнить, и Феликс знал это. Поэтому, перекидываясь с ним кроткими взглядами, улыбается так ярко и ласково. Им и говорить об этом не нужно. Никакие слова не заменят этот взгляд, подобный завтраку в постель и тёплым поцелуям по утрам. Они могли ещё долго брести вот так, однако ноги затекали из-за достаточно крутой улочки, ведущей в гору, поэтому, разорвав столь сладкую идиллию, Феликс прервал молчание: — Может, нам остановиться и отдохнуть? — и поправил неудобно сидевшую шапку с помпоном на голове. — Ты устал идти? Мы можем заказать такси, — тут же спохватился старший, однако Феликс помотал головой. — Нет, мне нравится идти пешком. Просто мне нужно пару минут для передышки, — хихикнул Ликс и спрятал нос в пучине толстого шарфа. — Правда, здесь даже скамеек нет. Не знаю, где и остановиться можно… — Я это место знаю, кажется, — оглянулся по сторонам продюсер. — Вон там, слева, есть закуток с телефонной будкой. Я, когда трейни был, прятался там от менеджера, ха-ха-ха. Он меня долго найти не мог. — А я вижу, Вы были не таким уж и правильным. — Каждому по молодости хочется хотя бы немного веселья, — улыбнулся Чанбин, заворачивая вместе с Ликсом. — Когда тебе двадцать шесть, времени на такое уже не остаётся. А тогда… тогда, даже несмотря на усиленные тренировки, я умудрялся сбежать с Джисоном куда-нибудь. Например, в клуб. Только Сонни не шибко любил их, и до сих пор не любит. — Почему? Он с виду такой весёлый и оторванный, прямо как Хёнджин, — задумчиво пробормотал Феликс. — Связано с тёмными временами, — мрачно отвёл взгляд Чанбин и, завернув за угол, наконец остановился, показывая рукой на местечко между несколькими домами, что создавали небольшой проём со старой телефонной будкой и желтым тускловатым фонарём. — Не будем о грустном. Вот, я про это место говорил. Здесь нас и журналюги застать не смогут, даже если захотят. Лицо Феликса немного вытянулось, а губы сложились в немом звуке «о». Это действительно было неплохое «укрытие» для того, чтобы перевести дух и пообщаться без чужих глаз. Спокойно, тихо, умиротворённо… То, что требовалось Ликсу в последнее время как никогда раньше. По телу разлилось приятное теплое чувство, и он рефлекторно поправил шарф, озирнувшись на Чанбина. Парень опёрся спиной о стену кирпичного домика и подозвал рукой к себе. Фонарь отсвечивал на него своим приятным раскалённым оттенком, и его каштановые волосы сразу бросились в глаза своим золотистым отблеском. — Устал? — послышалось от него, и Феликс подошёл ближе. — Немного. — В принципе, если хочешь, можешь сесть на кирпичи вон там, — почесал затылок с усмешкой Чанбин, на что Феликс недовольно фыркнул и встряхнул волосами. — Эй! Я Вам боган что ли? — Кто-кто? — прищурился Чанбин. — Вы не знаете кто такие боганы? — вытянулся в лице младший, а затем стукнул себя по лбу ладонью. — Точно, я забываю, что только я и Чан-сонбэ понимаем австралийский сленг. — Странно, что я за десять лет дружбы с Чаном его наизусть не выучил. — Это что-то вроде… необразованных и некультурных австралийцев, — хихикнул Феликс. — Не знаю, как это точно объяснить… Это просто наш сленг. — По типу гопников что ли? — нахмурился старший, и Ликс толкнул его в плечо. — Эй, а не слишком ли ты завёлся? Вот сейчас ещё немного, и я правда начну считать тебя бескультурным боганом, или как там… — Это слишком унизительно! — воскликнул Феликс. — Я не веду себя так. — А как они себя ведут? Младший рассмеялся, а затем, бросив недвусмысленный взгляд, развернулся и подошёл к телефонной будке. Он слегка помялся на месте, сначала в смятении рассматривая трубку, ибо никогда раньше таким не пользовался, а затем поднял ее и с особым утрированием заговорил: — Эй, йоу! У аппарата Феликс Ли, — плюнул он в сторону, и Чанбин прыснул в кулак. — Я тебе на мобилу звякнул, как там тебя… Джисан Хон! Я чёт не понял, ты решил меня в том, что я кумарюсь, обвинить? Думал, загноишь за это? Ты за базар отвечай, братуха, чем тебе мой тречок не зашёл, а? Чё молчишь? Думаешь, терпила я? Я живу по понятиям, за себя и пацанов горой стою. Обоснуй, брателло! Чанбин за живот схватился от смеха и услышал ответный от Феликса. Тот, видимо, и сам не выдержал, когда на выдуманном языке материл мужчину из продюсерской команды. Их хохот, похоже, эхом распространился по всей округе, и Чанбин на миг испугался того, что их может кто-то услышать. Однако, отставив все сомнения, он всё же подошёл к будке и попытался вытеснить Феликса. — Я тоже хочу попробовать, погоди, — во все тридцать два улыбнулся Со, и Ликс любезно уступил его место. — Эй, ты! Биныч на связи! — Биныч? — гоготнув удивленно Феликс, а мужчина продолжил. — Пак Джинён, то есть Джуп? О, я тебе звякнул, чтоб ты за свои слова ответил, терпила! Кто там Минхо постоянно сдавливал и так и не извинился? Кто Ли Феликса позволял травить Джисану? Ты чё, не вкурил, на кого напал? Я за своих трейни горой стою, пацанчик! Западло с нормальными пацанами побазарить? — Эй-эй, дайте снова мне! У Феликса щёки болели от смеха, и он готов был смеяться и дальше. Если бы, возможно, не отвлёкшая его влага на носу, которую он побыстрее постарался стереть. Только потом пришло осознание, откуда она появилась. Ликс сжевал улыбку и удивленно, почти что не дыша, посмотрел на небо. Чанбин, услышав отсутствие хохота, повернулся к парню, выйдя из будки, и поднял голову тоже. Подобно лёгким пушинкам, сверху на них сыпались миниатюрные, слепленные между собой снежинки, кружившиеся в воздухе из-за дуновения ветерка. Они порхали, приземляясь на землю, крыши домов, на голые деревья и тела людей, в том числе и на Феликса с Чанбином, которые практически не шевелились, глупо хлопая глазами. Младший первый осторожно вытянул руку, спрятанную в перчатке, и поймал одну из них — она приземлилась ему на пальцы и так и не растаяла. Ликс с интересом взглянул на нее, рассмотрел и искренне улыбнулся, подобно маленькому невинному ребёнку. — Сонбэ, это первый снег, — с упоением произнёс Ликс, и Чанбин почувствовал разливающуюся по телу ностальгию. Он слышал это уже однажды. Только сейчас это звучало настолько интимно, что по телу пробежали тысячи мурашек. — Мы снова встречаем его вместе. Вместе. Вместе. Вместе… Это звучало так по-настоящему. Феликс рядом с ним был таким настоящим, что Чанбин не заметил, как в итоге почувствовал себя прежним. Счастливым и целеустремленным, искренним и обыкновенным. Простым парнем, который любил этот мир и людей вокруг, улыбался каждому дню и не боялся ничего. Не боялся своих чувств. Не отрицал их и не скрывал. И этот снег сейчас был той самой тоненькой ниточкой, что соединила их теплые сердца вместе. Связала их так, что разрезать ее было уже невозможно. Даже если придётся прибегнуть к крайним мерам и разорвать в клочья всё то, что они выстроили вместе — это всё только внешне. Это всё только на поверхности. Чувства никогда невозможно было обмануть. Феликс смотрит на продюсера, и тот продолжает твердить себе, что делает это всё ради него. Эта прогулка, кино, песня — всё для него. Оправдывается, что просто заботится. Ничего более, ведь так? — Красивый, — выдохнул очередным клубом пара Чанбин, пока на плечи его лёгким пухом ложились снежинки. Феликс вздрогнул. — Ты красивый. Очень красивый, когда смотришь на снег. «Это всё ради комфорта Феликса», — повторяется в его голове снова, и луна освещает его слова специально для парня напротив. — Можно попросить Вас… потанцевать со мной? — робко произнёс Феликс, намеренно не отвечая на комплимент, и весь мир замер. Всё как в том сне, что мучил его день ото дня. Только та атмосфера, что стояла сейчас, никогда не сравнится с теми, что видел он раньше. Она во многом превосходила их. Она была неповторимой. Такой Феликс в шапке с помпоном и большим теплым шарфом тоже был неповторимым. А Чанбин согласился так же, как и в мечтательных грёзах. Младший покраснел и осторожно протянул ему свою руку в перчатке, будто на пробу, будто боялся, что прямо сейчас его отвергнут, что на самом деле это всё было простой шуткой, на которую он отреагировал серьезно. Но когда он чувствует чужое прикосновение сквозь ткань, этот момент разрушить уже невозможно. На его конопатом лице расцветает мягкая чуткая улыбка, подобная той нежной лилии, которой назвал его сонбэ. Он улыбался тоже. Он отвечал ему тем же. Чанбин касался его плеча так аккуратно, будто бы Феликс перед ним был фарфоровой куклой из антикварного магазина — одно движение, и разобьется на тысячи острых осколков. Но Ликс льнёт к его груди ближе, обдает жаром кожу и двигается в такт фантомной музыки, что они сейчас придумывали. Это было правда неважно. Центром вселенной для друг друга стали они сами, когда находились настолько близко и неуверенно двигали ногами во время снегопада. Чанбин об этом никогда не мечтал. Находиться настолько близко он никогда не мечтал. Трогать чужое тело. Танцевать вместе. Любить так, как в данный момент, будто это был последний раз. — Твой шарф сполз, ха-ха, — разгоряченным шепотом произнёс Чанбин и трясущимися от волнения руками поправил его, заставив Феликса остановиться, и теперь открыл себе путь дальше. Позволил шагнуть в ту самую бездну, которая являлась чужими тёмными глазами. Феликс смотрел на него. Был буквально в паре сантиметров от полнейшего провала, однако приоткрыл влажные губы в немом слоге и почувствовал, как сердце упало в пятки. То, что он сказал, вскружило ему голову, и тело больше не слушалось. — Сонбэ, Вы мне нравитесь. Улыбка слетела с лица Чанбина так же быстро, как он пересёк черту и оказался на другом берегу. Он подумал, что ему послышалось. Что это всё снова игра его больного воображения, и на самом деле сам старший произнёс эти слова. Но Бин понял, что молчит. Стоит и молчит, когда Феликс становится похожим на спелую клубнику и прячет красный нос в шарфе. Его глаза поблёскивают, будто слезятся, и у Чанбина отказывает тело почти что в прямом смысле. Он будто чувствует пульсацией его быстрое сердцебиение. Он чувствует, что это сказал Феликс. И что он не лжёт. Чанбин проиграл. Не уследил. Не смог понять раньше, когда Ликс почувствовал к нему что-то, что было сравнимо с чувствами Бина. И он не знает, что ему делать дальше. Не знает, что говорить, но разум затуманивается навязчивым желанием, которое вытеснило остатки здравого смысла. Он захотел ещё ближе. Ликс чувствует, как будто совершил самую огромную ошибку в своей жизни, ведь обнажил то, что, по его мнению, всё ещё было неправильным. Но всё это перестаёт иметь какой-либо смысл, когда он слышит шелест собственной куртки под напором чужой ладони. Он поднимает глаза — Чанбин пытается оттянуть его руку и заставить на него посмотреть. Феликс слетает с предохранителей, полностью стирая остатки надуманных границ, и расценивает это как шанс. Продюсер ничего не соображает. Он видит, что губы у Феликса холодные и посиневшие, как у Кая из сказки, находящегося в плену у Снежной королевы, но парень согревает их в тепле чужих, и лёд в его сердце подобно волшебству оттаивает. Чанбин никогда бы не подумал, насколько сладкими и нежными они могут быть. Сколько смысла может быть вложено в их первый настоящий поцелуй. Он видел это лишь в своих снах, и Ликс был там намного раскрепощённее. Настоящий Феликс другой. Настоящий Феликс целует неумело, приопустив ладонью шарф, жмётся и робко шевелит губами, но Бин никогда бы не променял такой поцелуй на что-либо другое. Когда Чанбин сдаётся и поддается вперед, отвечая, совесть на миг замолкает, и он рад этому. Потому что на долю секунды мужчина наконец понимает, что это было не ради комфорта Ликса. Билеты, совместные обеды и тренировки просто были оправданием. Чанбин просто хотел видеть себя и Феликса вместе. Они не могут друг от друга отцепиться. Снежинки тают на разгоряченных лицах, и оба жмутся ещё сильнее, будто если отпрянут, то весь сказочный волшебный мир, собранный из остатков их мечт и надежд, разрушится. Для Чанбина это было подобно свободному падению. Как только этот короткий, сладостный миг заканчивается, и он видит перед собой робко, смущенно улыбающегося Феликса, в голове всё смешивается только в одну единственную фразу, заменяющую щемящую боль: «Прости, что я тебя полюбил». В глазах лишь горечь. Чанбин винит себя за это. Он не послушал Чана, он совершил ту же ошибку, и теперь Феликс был обречён. Со не смог уберечь их тёплые дружеские отношения. Он не смог сдержать обещание. Проиграл, проиграл с позором. Переступил ту черту, которую нельзя было переступать. Возможно, это и было его наказанием за вседозволенность. — Пойдём. Холодно, — только и может дрожащим голосом вымолвить он, и Феликс кивает. Будто ничего и не произошло. Бин не собирался обсуждать это, не собирался объяснять. По крайней мере, прямо сейчас, когда им руководят эмоции и сожаление обо всём, что сделано. Обо всём, что он говорил Феликсу, что он обещал Феликсу. Осколок сокрушения и боли проскользнул в тени его век и замер тонкой нитью блестящей слезы, которую он тут же сморгнул. Чанбин всё понял. Стоя на краю бескрайнего обрыва, он думал, что будет лучше спрыгнуть, но теперь стоит на той стороне один в густом, непроглядном тумане. Проходя через него, Чанбин осознаёт, что здесь не было ни чащобы с острыми, будто лезвие перочинного ножа, елями, ни знойной безлюдной пустыни, ни Феликса, который его ждёт и хочет сделать фотографию вместе. Здесь была только щемящая, всепоглощающая пустота.