Иногда мы, совершенно того
не замечая, задумываемся:
«Что было бы, если бы в прошлом
я сделал совершенно другой выбор?..»
«Я знаю, нужен был в то время, Когда весь мир сдавил тебя в стенах. Не нужно было нам той славы, премий, Хватало лишь меня с тобой в руках». — Эй, Бинни-Бинни-Бинни! Джисон радостно хлопает в ладоши, вприпрыжку усаживаясь на колени к работающему за компьютером Чанбину. Тот в страхе, что на них кто-то внезапно напал, с грохотом бросает наушники на стол и хватается за сердце. Такой выпад от донсена точно не был предсказуемым. — Хён-хён-хён-хён! Хан в блаженстве распевает его имя, вертит руками и довольно хватает за шею, пока Чанбин пытается сообразить, что произошло. Ребячество — вот, чего нельзя было променять ни на что даже во время работы. Даже когда сроки горят, даже когда появляются новые обязанности. Вкладку с открытой программой для создания музыки приходится ненадолго закрыть. — Эй, мелочь, а ну слезь с меня! — гоготнул Бин, срываясь на щекотку, и младший измученно захохотал, отпустив горло. — Ты меня от работы отвлёк! Ну чего? Чего надо тебе? Уже обед? Я же просил звать меня только во время обеда, эй! — Тебе бы только поесть! — Младший соскочил с колен и недовольно надул губы. — А что, нельзя что ли? Я всё время голодный! Как там на английском это… I'm hungry! — Как бы ты кого-нибудь из нас не проглотил, — скрестил руки на груди Хан, насупившись. — Обжора! Ты полкафетерия поглощаешь за один раз, посмотри на себя, все твои крутые мышцы и задница превратились в жир! — Что ты там сказал? — шутливо разозлился Чанбин. — А ну иди сюда, молоко ещё на губах не обсохло, чтобы принижать задницы хёнов!!! — Жирный-жирный! — высовывал язык Джисон, пока Бин пытался его поймать. Хан громыхал по всей студии: забегал в комнату звукозаписи, вертел крутящийся стул, сбивая с толку старшего, и чуть ли не на стол лез. Такие дурачества были в порядке вещей — айдолы ещё совсем юные и непоседливые, только стали продюсерами и хотели веселиться на полную катушку от новых возможностей. Они бы так и продолжали бегать друг за другом на манер детей, перемещаясь потом и в коридор, пока не зашёл шокированный Чан. Как ни странно, его тут же снес Джисон, не заметивший присутствия лидера, и припечатал к стене. — Опа, а вот и хён… — поджал губы Чанбин и отошёл к рабочему месту. — Это что, новый способ подкатов, Джисон? — ошеломлённо охнул Чан, и Хан отпрыгнул. — Ой, хён, а я и не заметил, что ты пришёл, — убрал руки за спину. — Я как раз вот хотел сказать Бинни, что ты ушёл разговаривать с начальством. — Ты мне так ничего и не сказал, — закатил глаза Чанбин, но Джисон его благополучно проигнорировал. — Как прошло у пидинима? Что решили? Как там трейни, нам же дали возможность для продюсирования? — Сколько талантов было на шоукейсе! — воскликнул Чанбин и снова сел за стол. — Я так взволнован. Они все были такими крутыми, я бы хотел взяться за каждого. Вы бы знали, сколько во мне вдохновения сейчас, закачаетесь! — Ты перевозбуждённый какой-то, — толкнул его в плечо Джисон. — Нам всего одного могут дать, разбежался! — Вообще-то, я договорился на трёх проектах, — обвёл взглядом студию Чан и довольно улыбнулся, когда увидел восхищение на лицах донсенов. — Да-да, только не всё сразу. — А нам расписание сократят? — заинтересованно протянул Чанбин. — Хён, ты только и делаешь, что отдыхаешь и жрёшь, не слипнется? — Эй, я серьезно вообще-то! — недовольно фыркнул продюсер. — Как нам с таким же расписанием, как в этот год, ещё и с трейни управляться? Мне не терпится уже заниматься с ними, когда там всё решат-то? — Уже решили, — спокойно заключил Чан. — Угомонитесь только. Будет правда три проекта, но только немного позже. У компании нет так много средств на продвижение сразу трёх новых групп или артистов, так что на первый раз нам дали сольного. Его тоже оповестили, так что он должен уже скоро подойти, чтобы обсудить детали концепта. Он пробыл трейни всего год, но до этого был года два бэкграунд-танцором. В общем, навыки в танцах имеются, осталось только нам раскрыть его таланты. — А что за сольный? — наклонил голову Джисон. — Надеюсь, это тот парнишка под номером семь! Его голос как будто сладкий мёд, намазанный на кусочек хлеба, — и он покраснел. — Не витай в облаках, романтик, — подъехал к замечтавшемуся Хану прямо на стуле Чанбин и отвесил ему лёгкий шлепок по заднице. — Тебе кого-то не хватает, кроме нас? Может ещё на свиданку тебя за ручку взять? — Эй, не смешно! — Давайте спокойнее, — похлопал их обоих по плечам Чан. — Нет, это не он. Мы сможем поближе познакомиться после обеда. Надеюсь, что всё пройдёт хорошо. — Вот и обед, Бинни-хён, ты как раз спрашивал, — повернулся к старшему Хан, но тот упёрся в экран монитора, снова открывая вкладку с дорожками, выстроенными по цвету вниз, и покусывая губы. — Да-а-а, я спрашивал… но, думаю, что поработаю ещё немного. Мне кажется, если сейчас брошу, то потом не допишу. Идите сейчас без меня, а я поем вечером. Заодно подумаю над тем, что можно аранжировать для этого сольного. — Уверен? — удивленно поднял брови Чан. — Тебя обычно от кафетерия не оттащить. Там сегодня курочку подадут, я специально заходил, точно не хочешь? — Ну сказал же, идите без меня, — заулыбался Чанбин. — Не умру, если не поем. Нужно сосредоточиться, я почти дописал «Peer Pressure». И вот если бы ты меня, Джисон, не отвлёк, я бы сейчас… — Ладно-ладно, мы пошли! — перебил его Хан, схватив Чана за руку. — И ты, хён, мы ухо-о-одим! Дверь закрылась, и Чанбин ухмыльнулся. Он безумно любил этих двоих. С самого начала стажёрства мужчина пережил с ними много давления, переживаний и проблем с дебютом. Чего стоит только времена трейни Джисона — Бина до сих пор пробирает по ночам, когда у младшего начинаются приступы гипервентиляции. Хан, хоть и до сих пор невинный ребёнок, только достигший совершеннолетия, но всё же очень сильный. Оклематься после такого кошмара, когда тебя выгоняют из компаний раз за разом из-за ужасного случая, в котором ты не был виноват, не каждый может, а Джисон уверенно сохраняет улыбку на лице. Чанбин гордился им и дорожил. «3RACHA» стала для него второй семьей. Он вздыхает и смотрит на монитор снова, цепляя наушники. Вся его жизнь в этих собранных дорожках — первая заинтересованность в музыке, уроки вокала в тайне от родителей, первые баттлы в клубах с поддельными документами, отказ от высшего образования ради мечты… В этих строчках и битах Чанбин как рыба в воде. Столько пережито, столько нового ещё предстоит узнать, и Бин готов работать дальше. Вдохновение бурлит, всё так и клокочет в предвкушении продюсирования молодых талантов. Чанбин так молод — ему только исполнилось двадцать, а он уже бьёт рекорды по быстрой читке и делает то, о чём так долго грезил во время стажёрства. Немыслимо, хоть и нужно было многим для этого пожертвовать. Он полностью погружается в работу, забывая про время и совершенно не замечая, как по коридору разносятся лёгкие шажки, эхом пробивающие тишину. — Надо прийти в себя, — бормочет себе под нос продюсер и потирает лицо ладонями. Ребят до сих пор нет, так что он предпочитает думать о том, как они всё ещё обедают в кафетерии. Чанбин устало потягивается, хочет взглянуть на часы и всё же пойти перекусить вопреки обещаниям сделать это вечером, однако его внезапно прерывает распахнувшаяся дверь. Со думал, что не успел до прихода коллег, но явно не рассчитывал увидеть новенького. Мужчина вздрагивает, тотчас же срывая с себя наушники, смотрит удивленно, немного взволнованно: прямо в проёме стоит, держать за ручку двери, немного худощавая фигурка с копной растрёпанных темных волос и кошачьими глазами, серьезно уставившимися в экран телефона и не подававшими никаких признаков заинтересованности в том, куда вообще он зашёл. Лицо кажется немного бледноватым и до странности маленьким по сравнению с этими большущими глазами; подбородок острый и точёный, щёки чуть припухлые, но всё же выраженные скулами, и это делало парнишку ещё привлекательнее. На плече свисает чёрный, практически свободный рюкзак, и, наверно, это единственное, что он принёс сегодня из общежития. В общем-то, всем своим видом трейни показывал образ обычного мальчишки-подростка, который только-только выпустился и принялся за работу. Чанбин вспоминает его — это был парень с шоукейса, который показал отличные навыки в танцах. Бину тогда показалось, что пидиним обязательно должен был обратить внимание на него. Видимо, так он и сделал, и этому продюсер был очень рад. Эта встреча не была запланированной — Со думал, что Чан представит его самостоятельно, но тот, похоже, пришёл один. Парень ещё долго что-то печатает в телефоне, стоя на пороге, пока Чанбин сам его не отвлекает: — Ты как статуя, дай сфоткаю, — и достаёт телефон, чтобы со смешком запечатлеть на снимке. Бин всегда подходил к работе с юмором, так что не нашёл ничего лучше, чтобы разбавить напряжённое молчание. Парень вздрагивает и смотрит в камеру карими глазами с янтарным отблеском, приоткрыв фигурные губы. Со на секунду останавливается. Кошачий разрез глаз ему безумно шёл. Как ни странно, Чанбину показалось, что внешне он весьма и весьма милый, особенно с этим удивленным выражением лица. Со смеётся, делая ещё одну фотографию, а затем слышит впереди недовольные возгласы: — Э-эй, жить надоело?! — вспыхнул парень и убрал свой смартфон в карман, забывая про переписки. — То есть Вы вот так с ходу решили меня на всю жизнь запомнить? — Ха-ха-ха, ты совсем невоспитанный мальчишка, — прыснул Чанбин. — Завалился ко мне в студию без стука и даже не заметил, что тут кто-то есть. Считай это наказанием! — А Вы меня фотографируете без разрешения! — скрестил руки на груди трейни, закрывая за собой дверь. — Я вообще-то музыкой пришёл заниматься, а не фотосессии устраивать. — Рано тебе про фотосессии думать, ещё молоко на губах не обсохло! — Это Вы что ли меня продюсировать хотите? Если так, то мне, похоже, стоит поскорее разорвать контракт, хён. Чанбин удивленно округлил глаза. — Э-э-э, какой я тебе хён! Мы не знакомы даже, забыл, что старших коллег надо «сонбэ» называть? — недовольно зажестикулировал он. — А я вижу, что ты очень дерзкий. У нас тут дружелюбно настроенный коллектив! — Да-да, конечно, хён, — дразнясь, улыбнулся во все тридцать два трейни. — Радуйся, что я тоже такой весёлый! Если бы ты так к пидиниму обратился, он бы тебя в порошок стёр. — О, ну Вы же не пидиним. Вас я не боюсь. — Не боишься? С чего ты такой уверенный в себе? А может я злой и сразу выпру тебя за фальшивую ноту, а? — Так Вы же сами сказали, что весёлый, — подловил парень и хихикнул. — Хён, не противоречьте себе. — Вот мелюзга… — фыркнул с улыбкой Чанбин. — Нынче все такие как ты? — А какой я? — Ну-у-у… Чанбин снова осмотрел его с головы до ног. Этот внезапный уникум казался очень уверенным в себе и в том, что делает; немного легкомысленным, но всё же со взрослым прищуром — будто не трейни, а профессионал, взрослый дядька в душе. Однако профессионал явно уставший, возможно невыспавшийся, и точно тот, кто сначала делает, а потом думает. — Выглядишь, как взрослый ребёнок, — заключил Чанбин, пока парень снова пытался поправить лямку рюкзака. — Дерзкий ребёнок-переросток, да и к тому же невоспитанный. Или ты до сих пор не понял, в каких мы категориях с тобой состоим? — О, нет, я Вас знаю, — саркастично усмехнулся он. — Вы из рэп-трио. Только, кажись, имя Ваше-е-е… я не запомнил, упс, простите. — Эй, ты шёл сюда, не зная имён продюсеров, с которыми будешь работать? — легко насупился Бин, не в силах совладать с этим буйным пареньком. — Тебе не сказали? Или ты специально не запомнил? — Не-е-ет, Чани-сонбэ и Джисона-сонбэ я знаю. — Стой, а почему их ты называешь сонбэ, а меня нет?! — А Вы просто как сонбэ не выглядите! — хихикнул снова он. — Вас хёном называть хочется. Вот и называю, потому что хочу, Чанбин-хён. — Ты надо мной издеваешься же, да? — О-о, правда? Вы так думаете? — Вот же нахальный. А я бы тебе задницу надрать хотел, но не буду, — похлопал его по руке Чанбин и наклонился вперёд. Трейни вздрогнул и округлил глаза. — Смотри штаны не потеряй. Стажёр что-то невнятно пискнул и уставился на лицо старшего. Чанбин казался с виду серьёзным рэпером, этого у него нельзя было отнять, но почему-то мальчишка сразу же увидел его весёлую, простую натуру, когда зашёл в студию. Добрые коньячные глаза смотрели на него снисходительно и совсем не осуждали, когда он вёл себя действительно смело и непочтительно. Парень, сам того не понимая, побагровел, но тут же встряхнулся. Дверь отворилась, и в студию завалились сытые Джисон и Чан, прерывая идиллию знакомства двух мужчин. — О, а вот и ты, — улыбнулся Чан, рассматривая повернувшегося, немного всколоченного парня. — Я смотрю, Вы уже познакомились с Чанбином. — Извините, что опоздали, но курочка была объеденьем, мы не могли не заказать дополнительную порцию! — подключился Хан. — Так это ты-ы-ы с нами работать теперь будешь? Выглядишь как ангел! — О-о-о, Джисон-а, лучше не суди по первому взгляду, — усмехнулся Чанбин. — А что не так? — Этот парень — та ещё находка в сфере общения. Он даже не представился мне, прикинь? Препирается стоит, крутого строит. Джисон удивлённо вскинул брови, Чан наклонил голову — Бин выглядел вполне довольным при таких словах. — Короче говоря — тот, кто нам был нужен. Почему-то Чанбин умолчал все подробности. Ему казалось это правильным. Парень повернулся к нему, с небольшим удивлением приоткрыв губы. Старший лишь улыбнулся и дружелюбно подмигнул, будто соглашался: «Не буду жаловаться. Можешь называть меня хёном, малой». Трейни молча опустил взгляд в пол, словно смущаясь этого неожиданного жеста со стороны Со, а затем сказал: — Минхо. Меня зовут Ли Минхо, и я пришёл, чтобы исполнить мечту. Чанбин скатывается по стене, хватаясь за волосы. Снова хочется плакать до ломки, но он, как бы не старался, не мог. Слёзы застряли где-то в горле и жгли изнутри. Колючий ком мешал дышать — пришлось с силой сжать зубы. Он измученно выдохнул, стараясь прийти в себя. Нет, это невозможно. Снова виноват. Снова делает больно, словно не хочет учиться на собственных ошибках. Как он мог сказать подобное Феликсу? Как только мог человеку, который ему доверял, полагался на него, сказать слова о ненависти? Страшно. Было страшно осознавать, что Ликс может повторить участь Минхо. Второй не был ни в чём виноват так же, как и Феликс. Они оба хотели исполнить мечту, и кто такой Чанбин, чтобы просто перечеркнуть её? Почему Бин — такое бесхозное, совершенно неуправляемое чудовище? Почему своими действиями он заставляет других страдать? Где-то там сейчас плачет Феликс и хочет, чтобы всё было хорошо. Надеется, что Чанбин вернётся. Но старший здесь — застрял в этих чёртовых лабиринтах сознания, не может выпутаться из клубка собственных страхов, опасений и чувства, будто стены сжали до неспособности сделать даже малейшее движение. — Всё… всё будет хорошо… Всё пройдёт… — шепчет себе в колени продюсер с дрожью в голосе. — Я в-верю в тебя… Минхо выходит из здания компании, поправляя капюшон маловатого пуховика. Кожа побледнела ещё сильнее, чем обычно, но затем на щеках приобрела тёмно-розовый оттенок из-за колючего морозного воздуха. Улицу освещают тусклые одиночные фонари, по которым он мог ориентироваться по ночной дороге в общежитие. Сегодня парень поработал усердно — долго обсуждал вместе с продюсерами концепт его дебюта, попробовал распеться и немного потренироваться. Его следующий год обещал быть весьма и весьма многообещающим. На землю уже давно сыпался пушистый снег, и Ли осмотрелся: дорогу будто облили серебром. Он искрился, преломляя лучи фонарей, ветви голых деревьев украшены кружевом инея, сливаясь в зимний морозный узор, ели в парке напротив укрылись белыми шапками и свесили хвойные лапы вниз. Минхо невольно улыбнулся, но тут же зевнул — атмосфера была вполне успокаивающей, несмотря на несущиеся по своим делам машины и толпящихся людей. Как хорошо, что его никто не знает — приятно просто постоять перед дорогой «домой». — Красиво, да? — вдруг раздался хриплый голос по левую сторону от трейни, и он вздрогнул. — Снег выпал. Мы были так заняты, что совсем забыли встретить его. Чанбина защищали лишь длинный бирюзовый палантин и накинутая сверху куртка. Но он совершенно не выглядел, будто собирался замёрзнуть: улыбался, часто моргая, пока его щёки становились такими же красными из-за мороза. Минхо мог взглянуть на него под другим углом — Со был всё таким же лёгким и простым, но в такой атмосфере казался чуть более романтичным. Как бы это не было страшно признавать самому себе, Минхо нравился Чанбин. Не только на первый взгляд — Ли видел его много раз на ТВ-шоу и в клипах за последний год, ибо трио становилось достаточно популярным, но такой Чанбин (обычный и весёлый) казался ему живее образа на экранах. Ли Минхо очень нравился Чанбин, больше всех в хип-хоп команде. Как продюсер, как артист, как рэпер и как возможный потенциальный друг в будущем. — Что в нём особенного? Снег как снег, обычный, — серо хмыкнул Ли. — Ну и скучный ты. Смотри, какая романтика! — и Чанбин вытянул руку из-под козырька у входа, чтобы поймать пару снежинок, которые сразу же растаяли. — Красота. Учись видеть её в мелочах, Ли Минхо. — Через пару часов всё это превратится в грязь и слякоть, — задумчиво протянул в ответ Минхо. — От романтики ни следа не останется. Хотя нет, останутся грязные следы прохожих, а потом лужи, когда потеплеет, но если ты можешь назвать это романтикой, то пожалуйста. — Посмотри на это под другим углом. Не надо думать про будущее — наблюдай за миром прямо сейчас. А сейчас снег — это красота, любовь и волшебство. Будешь рассуждать вот так, как ты это делаешь, — никогда не станешь счастливым. Минхо задумался и снова посмотрел посмотрел вперёд: снежинки искрились, вытанцовывали пируэты в воздухе и покрывали собой асфальт. Затем повернулся к улыбающемуся Чанбину и побагровел сильнее, сжёвывая растущую улыбку, чтобы не дать волю эмоциям. — А ты, хён? Ты разве счастлив? Чанбин промолчал, сделал шаг ближе и приобнял младшего за плечо. Одобряюще, дружелюбно и чертовски тепло. Минхо хотел скинуть с себя руку, как он делал это обычно при общении с людьми, но сейчас почему-то решил воздержаться. Будто позволил Бину быть немного ближе, чем остальные. Ли Минхо нравился Чанбин. Только вот он мастерски скрывает свои настоящие эмоции, стараясь быть лучшей версией для самого себя. — Ты никогда не можешь ответить точно, от чего и когда ты можешь быть счастлив, — наконец ответил Чанбин, заострив взгляд на кружевных покровах инея на изгибах фонаря. — Счастье может быть мимолётным… Вот, например, когда я занимаюсь продюсированием, я счастлив. Когда обнимаю своих коллег, я счастлив. Когда смотрю на первый снег с кем-то, я счастлив. — Я б-был тогда счастлив… — сквозь зубы бормочет Чанбин, до боли сжимая волосы в кулаке и чуть ли не вырывая их с корнем. Сожалений осталось так много. Воспоминаний, которые должны были приносить ему радость, но от которых теперь осталась лишь горечь и боль, ещё больше. Минхо смотрит ему в глаза серьезно, но когда тот отворачивается, в тени век искрится вдохновение и упоение. Был ли он счастлив сейчас? Что он чувствовал, когда этот человек стоял рядом с ним и говорил мотивационные речи? Чанбин ведь знает его от силы часов пять-шесть, но уже обращается как с давним другом, не обращая внимание на грубость со стороны Ли, его дерзкие замашки и странности. — Подумай, а от чего ты бываешь счастлив? — встряхивает Минхо Чанбин, и тот вздрагивает. Погрузился в раздумья. От чего же Ли Минхо бывает счастлив? — Счастлив, когда ты злишься от того, как я называю тебя «хёном», — усмехнулся Ли, и тут же получил лёгкий подзатыльник. Он и сам знает, что это просто шутка для прикрытия, потому что Минхо на самом деле не знает, от чего может быть счастливым. — Ну ты и юморист, — цыкнул старший. — Что, вот прям это и приносит счастье? Я польщён. Если тебе от этого хорошо, то продолжай, я не против. У Минхо после такого взгляд машинально вниз ползёт, будто Чанбин сказал что-то запредельно удивительное. Он умел расположить к себе, чёрт его подери. Ли никак не думал, что тот «тёмный рэпер» на сцене может оказаться добродушным наставником. Ему, как никак, минимум год с ним работать над дебютной работой. Да и не только с ним — Чан и Джисон тоже приложат к нему руку, однако именно Бин был тем, с кем Минхо хотелось быть немного ближе. Ли снова на него посмотрел. Возможно, быть друзьями? Будет ли Минхо счастлив, если они станут друзьями? — Ну чего ты на меня палишь? Знаю, что вижуал-красавчик, — шутливо поднял подбородок Чанбин, и Ли тут же скинул с плеча чужую руку. — Да какой из тебя вижуал? Опустись на землю, — надулся Минхо. — Ты самый противный из всех сонбэннимов, что я когда-либо встречал! — О, так я всё-таки сонбэнним? — не обратил внимания на колкие выражения Бин и засверкал. — Ты признал, что я сонбэ! Признал-признал, не отвертишься теперь, ха-ха-ха! — Я… я всё равно буду тебя хёном называть! — насупился младший и скрестил руки на груди. — Так ты хочешь со мной быть друзьями, а не коллегами? Минхо промолчал и поправил шапку. Он задумчиво взглянул на снегопад, затем на Чанбина. Тот казался серьёзным, но в то же время шутливым — нельзя было угадать, что он имел в виду. Его улыбка сбивала с толку. Определённо Минхо не знал, что ему ответить. — Ты как язык проглотил. Скажи же, это сделает тебя счастливым, да-да? — Бин толкнул его локтем в плечо. — Моя дружба, этого ты хочешь? — Вот ещё, мечтай! — выплюнул Ли, отвернувшись. — Я называю тебя хёном, потому что ты угарно злишься. Видел бы ты своё лицо, когда я первый раз тебя сегодня так назвал! — Тс-с-с, ты всё ещё чёрствый как моя двоюродная прабабка, — шикнул Чанбин. — Но всё равно ты милый. И сегодня отлично постарался. Я серьёзно, не хмурься так! Ты всё ещё немного плохо ориентируешься в вокале, но это всё можно подтянуть перед отчётом. У тебя есть харизма — пока что это твой приоритет. Минхо слабо улыбнулся и снова взглянул вперёд. По улице шли люди по делам, снег приятно комкался между собой в сугробах, старшего никто не узнавал. Спокойствие для души. У Чанбина был приятный тёплый хриплый голос, который практически ни с чем нельзя было сравнить — по-своему уникальный и привлекательный. Со был совсем немного ниже Ли, на парочку сантиметров, но казался старше. Так, собственно, и было. По-моему, старше всего на два года. Не так много, но разница на лицо — Бин опытен, мудр, но всё же относится ко всему с особым ребячеством и простотой. Это и цепляло. Привлекало. — Я думаю, что был бы счастлив, если бы дебютировал, — вдруг разорвал тишину Минхо. Старший внимательно его слушал. — Не хочу всю жизнь быть чьей-то подтанцовкой. Безумно постоянно оставаться в тени кого-то, когда ты можешь блистать сам. — Ты прав, — посмотрел вперёд Чанбин. — У тебя есть все шансы быть звездой, Ли Минхо. Когда я увидел тебя на шоукейсе, ты был действительно хорош. Даже поселил во мне вдохновение. — Не нахваливай меня, я всё равно не соглашусь на дружбу. — Я и не рассчитывал на это. Хотел сказать, — он тепло улыбнулся, и Минхо покраснел, — что я верю в тебя, Ли Минхо. — В-верю в тебя, Хэнбокки… — шепчет Чанбин, повторяя эту фразу раз за разом. Все события в его жизни были цикличны. Теперь он чувствовал себя ещё большей мразью, чем прежде. — Дерзай, пока есть силы, — похлопал его по плечу напоследок Бин, прежде чем, опуститься по ступенькам под снег и достать чёрную маску из кармана куртки. — Мне пора. Завтра приходи пораньше, подтянем твой вокал! Минхо не ответил. Почему-то в него верили не бывшие друзья из команды подтанцовки, которые отговаривали его от идеи пойти в айдолы, не родители, что скептически относились к его хобби, а Со Чанбин, который знает его один день. Почему-то со всеми тараканами в голове Минхо хотел попробовать довериться именно этому мужчине, не зная, что можно ожидать от него от слова совсем. Возможно, Ли совершает самую большую ошибку, связываясь с Чанбином, но именно этот момент он запоминает на всю жизнь. В него поверил Чанбин, и Минхо это принял. Минхо нравился Со Чанбин. Может быть, теперь немного больше, чем просто надоедливый хён, над которым хочется подшучивать.***
Даже в рождественскую ночь Минхо один в этом чёртовом зале трудится в поте лица и забывает про счёт времени. Он не был готов к подобному роду занятий и расписаний, хотя до этого трудился как трейни не меньше. В тот момент, когда все семьи собираются вместе и устраивают новогодние посиделки за накрытым столом, его родители, наверно, даже не ждут его. Возможно, работу в подтанцовке они ещё и одобряли, но вот карьеру айдола — точно нет. После той ссоры насчёт подписания бумаг для доверенности по контракту Ли получал от них лишь деньги — никакого интереса или тоски по сыну. Когда-нибудь им придётся примириться с его мечтой, а пока трейни вынужден справляться со всем в щемящем одиночестве и смотреть на себя сквозь зеркала. Напряжения безумно много. Минхо знал про свою склонность к чрезмерной эмоциональности и раздражительности, знал, что за этим следует невроз и бессонница, но отказаться от того, чего достиг, уже не мог. На какие он жертвы только не шёл — бросить было бы преступлением. Неважно, сколько слёз пролил, скольким людям перестал доверять и как закрылся в себе от чужих глаз — Минхо не может просто так опустить руки. Возможно, даже испорченное рождество — не предел. Он встаёт на ноги, потягиваясь, смотрит на себя в зеркало, чувствуя, как в носу противно щиплет, а потом снова включает музыку, чтобы продолжить учить хореографию. За эти две недели они успели написать два трека, под один из которых Ли придумал хореографию, и теперь должен отточить ее до идеала. Он обязан показать себя в хорошем свете перед пидинимом, обязан доказать, что стоил того, когда именно его вместо девочки Сюзи и другого стажёра допустили до дебюта. Минхо постепенно отдаётся музыке, прикрывая глаза и двигаясь ровно в такт. Он практически профессионал — два года подтанцовки давали о себе знать. Поэтому Ли как рыба в воде, даже не замечает, как в зал приоткрывают дверь. Только когда музыка затихает, и он опирается руками на колени, из прохода слышатся одиночные хлопки: — Браво! Очень даже круто, Ли Минхо! Ли вздрагивает. В зал заходит Со Чанбин и снова тепло улыбается. Он всегда такой. Минхо заметил за эти две недели, что Чанбин всегда улыбается ему по-особенному. Парню это нравится, правда нравится. Ему Чанбин нравится, причём, наверно, как хороший друг, только ему он об этом не скажет. Никому не скажет. — Эй, ты меня напугал, — бросил вымученно Ли и потянулся за полотенцем и бутылкой воды. — Ты как призрак, хватит постоянно так тихо подкрадываться! — А я специально хотел, — ехидно подтрунивает Чанбин. — Но я серьезно! Ты очень круто танцевал, мне нравится хоряга. Пидиним оценит, можешь не сомневаться. Минхо игнорирует похвалу (на самом деле, привык так делать), протирает лоб махровой тканью, а затем, вздыхая, спрашивает: — Почему ты здесь, хён? Рождество же, праздновать вроде как надо. — Это я у тебя спросить хотел! — скрещивает руки на груди старший. — Тренируешься здесь, хотя должен пожирать салаты вместе с предками за столом. Совсем что ли себя не любишь? «Если бы ты знал, насколько», — проносится у него в голове. — Я не люблю салаты, — присаживается на пол, всё ещё восстанавливая дыхание после тренировки. — И… мне не с кем. Так что лучше вместо самобичевания отвлекусь танцами, это и то полезнее. Чанбин удивленно округляет глаза, садясь рядом с ним. — Как это так? Почему не с кем? — взволнованно тараторит он. — Погоди, только не говори, что твои родители… Минхо толкнул его в плечо. — Не говори такие вещи! Всё с ними нормально. Просто… Неважно. Проехали. — Эй, нет, ещё как важно. Говори давай! — Знаешь поговорку, начинающуюся с «Любопытной Варваре…»? — Нет, не знаю, — поджал губы Чанбин, и Минхо закатил глаза. — Знаю только, что если тебя что-то тревожит, то нужно поделиться этим с кем-то. А я чувствую, что тебя действительно что-то тревожит, Ли Минхо. Минхо сглотнул. Сердце тут же кольнуло — Чанбин слишком проницательный. — Я просто… я предкам поперёк горла встал. Устали они от моих мечт. Короче… ну, поссорились мы из-за моих амбиций. Не хотят меня видеть, так что я и не заявляюсь. Смысла нет. Чанбин поджал губы и легко похлопал парня по плечу. Тот, кажется, выглядел немного зажатым. Со достаточно повидал для того, чтобы уловить нотки чужого отчаяния. Минхо был явно тем, кто держал всё в себе до последнего момента, пока не взорвётся, и весь поток эмоций не хлынет через край. — Эй, Ли Минхо, глянь на меня. Ну же, — Минхо нехотя поворачивается, видя перед собой ласковое выражение лица, так и пытающееся расположить к себе. Чанбин грустно улыбался, осторожно приобнимая. Тактильности у него было не отнимать. — Не дрейфь, всякое случается, понимаешь? — О чём ты вообще? — Я тебя очень понимаю. Правда. — Ну да, понимаешь… — попытался вытиснуться из объятий Ли, но Чанбин не позволил. — Так все говорили. И в итоге ничего. Одно враньё вокруг. — Приубавь свою грубость, — вдруг неожиданно для самого себя серьезно произнёс Бин, и младший замолк. — Я понимаю тебя, потому что у самого предки разорвали связи из-за карьеры. Тишина. Минхо чертовски стыдно. Чанбин не желал его унизить — всего лишь подбодрить, а он снова показал свой характер во всей красе. — Прости… — выронил Ли, боясь, что его осудят за извинение. Но Со был не из таких. Он улыбается снова, обнимает только крепче. Минхо чувствует его искренность, и от этого становится безумно тепло. Весь Со Чанбин тёплый и нежный, как горячий шоколад во время простуды. — Мне иногда кажется, что ты меня боишься или ненавидишь, — смеется старший. — Не волнуйся, всё в норме. Я тебя понимаю. Иногда довериться кому-то очень сложно, особенно из-за проблем в семье. Сам был в такой ситуации, пока не понял, что Чан мне ничего плохого за это не сделает. — Ну и что… что он тебе сказал? — На удивление, Минхо, дал дельный совет, который я передам теперь тебе, — нужно просто подождать, пока они не свыкнутся и не поймут, что ты самостоятельная личность со своими желаниями и амбициями. А если и не привыкнут, то всё равно продолжай делать своё дело. Слишком жалко тратить жизнь на чужие прихоти, скажи же. Даже если это родные. Ты должен в первую очередь прислушиваться, — он тыкнул пальцем ему в грудь, — сюда. К сердцу. Чего оно хочет — то и делай. В пределах разумного, конечно, ха-ха-ха. Минхо промолчал, немного покраснев. Старший был чертовски прав, да так, что у Ли к горлу подкатила тошнота. Он привык стоять на своём и ни с кем не соглашаться, но сейчас не оставалось ни единого аргумента «против». — Ты можешь выговориться, если хочешь, Минхо, — улыбнулся Бин. Повисло гудящее молчание. Ли сидел ещё минуту, раздумывая и взвешивая все варианты. — Я… был очень взволнован этим, — вдруг вымолвил он, сглотнув, и Чанбин снова внимательно его слушал. — Мне трудно об этом говорить, но… Я чувствовал, будто все вокруг против меня. Нет никого, кто помог бы, кто смог бы подставить плечо в трудную минуту или… Просто я привык полагаться сам на себя, и из-за этого было трудно вдвое больше, я часто думал об… — он запинается, — ужасных вещах, которые хочу сделать с собой, и… — Тихо-тихо, спокойнее, — шепчет Чанбин, чувствуя, как Минхо захлёбывается в собственных словах. Он осторожно касается тёмных локонов, перебирает их пальцами и жмётся ближе, будто разорвать контакт было немыслимо. И Ли поддаётся, впервые за столько времени начинает кому-то доверять, скрепляя собственное одобрение руками, обвивающими тёплое тело. Минхо страшно и в то же время так спокойно, словно у него с плеч упала целая гора. — Полагаться на кого-то — это нормально, Минхо. И рассказывать кому-то о том, что у тебя на душе, тоже. Увидишь, как после этого легче. Вокруг столько людей, которым ты будешь интересен, я уверен. Хотя бы мне, Минхо, я думаю, что ты можешь говорить мне всё, что тебя тревожит. Я всегда буду рядом и всегда смогу тебе помочь. Минхо болезненно всхлипывает, но вытирает нос кулаком. Ему хочется без слёз — он не рассчитывал плакать в рождество. Просто тихо прижимается сильнее, будто бы Чанбин — единственное, что у него есть. Почему-то за эти две недели он действительно начал так думать. Чанбин — тот, над кем можно подшучивать, с кем можно разговаривать неформально. А теперь тот самый человек, который сможет поддержать в трудную минуту. Эти слова, что он сказал… Ли так хорошо от них. Минхо это нравится, он безумно этим поглощён. Он тает от того, как спокойно гладит его по голове Бин, чувствует внимание наставника и что-то ещё. Там, в груди, совсем отдалённо напоминающее бурление кипящей воды. Ему со старшим хорошо, настолько, что он готов отбросить принципы. Ли уже сейчас от них избавился, когда позволил себя обнять. Возможно, всё началось именно в этот момент. — Как бы мне не разреветься, — фыркнул Чанбину в толстовку Минхо, отстраняясь. Глаза мокрые, однако щёки оказались нетронутыми. — Ну и позорище… — Ну и что в этом позорного, а? — улыбается Чанбин. — Не стыдись. Всё нормально. Если хочешь плакать — плачь. — Не в этот раз. — Ты милый, когда такой серьёзный строишь из себя непробиваемого, — гоготнул Чанбин и дотронулся до пушистых волос ещё раз, чтобы растрепать. Минхо замер. Почему-то ему это понравилось. Это и Чанбину нравилось — у Ли волосы были особенными. Такими мягкими и приятными, что Со сразу к ним пристрастился. Минхо хотел было возразить, но почему-то протянул руку вперёд, приоткрыв пухлые губы, и кончиками пальцев провёл по чужим волосам тоже. Будто на пробу, будто боялся, что сейчас его с силой одёрнут и обвинят во всех смертных грехах. Чанбин замер и замолчал, улыбка практически сползла с его лица — Минхо казался заинтересованным и таким красивым, что он не посмел отвлекать от действий. Почувствовав напряжение младшего, Со аккуратно наклонил голову, намекая, что тот может сделать то же самое — и Минхо делает. Пробует чужие волосы ладонью, поглаживает и слышит довольное урчание со смешками. Почему-то и самому хочется смеяться. Ситуация до жути нелепая, но с Чанбином захотелось впадать в крайности. — У тебя волосы… такие волосы, — почему-то ляпнул завороженно Минхо и стал похож на варёную свеклу. Чанбин расхохотался. Ли одёрнул себя, разрывая контакт. Он хотел сказать всё, что угодно, но не такую глупость. — Боже, Минхо, попридержи коней, — прыснул он, хватаясь за чужое плечо. — Я точно с такими подкатами не выдержу и перед тобой ноги раздвину! — Что ты говоришь такое?! — вспыхнул Минхо и опустил лицо в ладони. Даже его тело и уши покраснели — настолько ему стало стыдно и неловко. Особенно, когда Чанбин продолжает шутить на такие темы… Это так… Это странно. Потому что хотя бы тот факт, что Минхо сам к нему потянулся и попытался сделать комплимент, уже говорит о многом. Ради чего? Почему? С какими мыслями? Точнее, понятно, что голова в то время у него была пустая, но всё же… Как там Чанбин говорил, к сердцу прислушаться? — Я понял, что они мягкие. У тебя тоже, — успокоился Со, и Минхо поднял распалённый взгляд на него. — Хороший шампунь используешь. Посоветуешь мне потом. А сейчас пойдём. Минхо замер, когда Чанбин поднялся. — Ку… куда? — Что значит «куда»? Рождество праздновать, конечно. Мы с тобой оба одинокие и печальные, так что можем составить друг другу компанию и отметить его вместе. Ты же не думал до полуночи тут оставаться? Я бы тебе всё равно не позволил! И Чанбин протягивает ему руку, всё же предоставляя выбор. Минхо знает, что для него значит это — если позволит себе взять его за ладонь, то пути назад не будет. Они уже достаточно для друг друга открылись, а значит просто знакомыми с секретами не будут. Готов ли Минхо довериться ему до конца? Готов ли позволить заглянуть в своё сердце кому-то другому и разрешить себе завести друга? К чёрту. Минхо кивает и берёт его за руку, посылая свои предрассудки. Бин сказал, что полагаться на кого-то — это нормально. Но Минхо считает, что они оба должны сделать это, и старший не был исключением. Он не отпускает чужую руку — не хочется. Тем более, что их никто не видит. Кроме, наверно, Бан Чана в коридоре, который до последнего подозрительно щурится на удаляющихся парней. — Я до сих пор не могу доверять тебе после того, что случилось тогда, — вздохнул Чан и пальцами потер переносицу, даже не заметив достаточно предсказуемой реакции Бина. — Я пытаюсь верить, что ты не повторишь этого, но всё так похоже на те события… То, как ты шёл с ним по коридору поздно ночью, просто… Ты смотрел на него так же, Чанбин.***
Чанбину много чего по жизни нравится. Он любит заниматься музыкой, любит вечерние посиделки с друзьями с обсуждениями о наболевшем, а ещё теперь, видимо, любит ужинать с Ли Минхо в канун рождества. Потому что компания Минхо интересная и приятная, хоть младшему и нравится колко задевать Чанбина. Но тому от этого ни жарко ни холодно. Ему весело. Со не обижается нисколько. Видеть довольного трейни, который с удовольствием кушает новогодний ттоккук, хоть сейчас и не самое время для этого, немного краснеет от сильного отопления и иногда посматривает на свою чашку риса, в которую Чанбин подкладывает овощи и самгёпсаль, — самое прекрасное зрелище. Почему-то Со хотелось сейчас о нём позаботиться. Когда человек тебе в первый раз доверяет проблемы и открывается с другой стороны, ты обязан сделать всё, чтобы закрепить связь между вами. Со должен был удержать Минхо, не дать ему отдалиться. Они как никогда близки сейчас. — Ну что, вкусно? — улыбается продюсер, переворачивая мясо и шкурки на гриле. — Да, — коротко отвечает Минхо. — А ты почему не ешь? — Успею ещё. Сейчас тебя кормлю, как видишь. — Эй, я не ребёнок, чтоб меня кормить! И сам могу себе положить овощи в тарелку! — Ну, ты так увлёкся супом… — протянул задумчиво Чанбин и положил себе в миску мясо. — Я подумал, что тебе стоит помочь. Ешь, пока свинина свежая. — У самого наверняка всё остыло уже, — фыркнул Ли, однако, опустив взгляд обратно в чашку, глупо приподнял уголки губ. Нравится же. — Эй, не отвергай мою помощь, — берет кусок в рот старший и жестикулирует палочками. — Считай, что на рождество подарки дарю. — Мы почти вообще не близки, зачем тебе мне что-то дарить? — В смысле не близки? — нахмурился Со и обиженно насупился. — То есть в музыке я тебе помогаю, позволяю называть себя хёном, выслушиваю твои тирады, кормлю за свой счёт, и после всего этого мы всё ещё не близки? — Я думал, что мы с тобой не больше, чем знакомые коллеги… — Ты специально, да? — наклонился над столом старший. — Я думал, что заслужил хотя бы статус друга… Ты меня глубоко обидел. Раз не хочешь — не буду тебя кормить, пф-ф-ф, нужно мне больно… Минхо вжал голову в плечи. Краска тут же бросилась ему в лицо, и он смущённо отвёл взгляд, опустившись к тарелке ещё ниже. Он знал, что Чанбин просто так шутит, но самому становилось стыдно из-за того, как иногда относится к нему. Может, тому неприятно? — Н-нет, я считаю тебя другом, — пробормотал тихо себе под нос Ли и снова начал есть, как будто ничего не произошло. — Что? Что ты сказал? — тут же радосто вспыхнул старший, заставляя Минхо краснеть ещё сильнее. — Ничего, проехали, ешь давай… — Нет-нет, повтори! — не унимался продюсер. — Повтори, чтоб я слышал, ну же! — Н-не буду я… Я ничего вообще не говорил, тебе просто послышалось… — надул щёки Минхо и надломил брови. — На свинину обрати внимание, она подгорает! — О боже, точно, моя свининка! Ничего не подгорало. Возможно, подгорала только у Минхо его гордость, когда он находился рядом с Чанбином. А ещё сердце в придачу. Ли не знал, как объяснить постоянный стук в груди при виде чужой тёплой улыбки и чуткого искреннего взгляда. Наверно, Минхо просто забыл, каково это — общаться по душам, иметь знакомых и друзей, и поэтому хватается за Со как за спасательный круг. Ну, а может быть, это что-то, что он испытывает впервые. Минхо просто нравился Чанбин. Как рэпер, как собеседник и как хороший-прехороший друг, являющийся для него опорой. — Обманул меня, чертёнок, — вздохнул Чанбин. — Ладно, кушай давай. Когда я ем — я глух и нем. Поедем потом обязательно к Чхонгечхону, на ёлку посмотреть успеем к полуночи. — А не далеко ли отсюда? — А ты куда-то спешишь? — Да, от тебя подальше, — фыркнул Минхо. — Ну вот опять ты за своё! Да, всё-таки Минхо очень нравился Со Чанбин. — Зачем ты пошёл с нами? — хрипло пробормотал Минхо, стоя в туалете забегаловки над раковиной. — Мне нельзя есть вместе со своими коллегами? — задал Чанбин риторический вопрос. — Ты тоже всё ещё мой коллега. — Я знаю тебя слишком хорошо, ты бы не пошёл со мной на ужин просто так. — Почему не пошёл бы? — невозмутимо вскинул брови Чанбин. — Минхо, я говорил. Это ты ненавидишь меня, а не я тебя. «Нет, я ненавижу себя за то, что ты всё ещё мне нравишься… как тогда», — думает Ли Минхо в тот день. — Мы могли бы на такси доехать до самого конца, почему нас высадили именно здесь? — недовольно ворчит Минхо, закатывая глаза. — Я напоминаю, что ты всё ещё знаменитость, и тебе вообще опасно так по ночам без охранников расхаживать. Совсем потерял самосохранение, или жизнь не дорога? — Эй, харе бурчать. Праздник, успокойся, — толкает его в плечо Чанбин и немного опускает чёрную маску с носа, чтобы вдохнуть морозный воздух. Он специально затягивает шарф немного туже, чем обычно, заставляет Минхо сделать то же самое и направляется куда-то в неизвестном для Ли направлении, пока тот пытается его догнать. — Ты мне объяснишь, насколько далеко мы вообще от площади? — рвано дыша, спрашивает младший. — Тебе так обязательно расстояние? — Я не люблю много ходить. — Ну извини, — пожал плечами Чанбин. — Я, видимо, твоя полная противоположность. Не сломаешься, пройдём по торговым путям. Посмотри, как красиво! Чанбин рукой показывает на массивные высокие здания, на яркие новогодние огоньки вдоль улиц, некоторые из которых напоминали переливающиеся золотом серёжки прекрасного, волшебного Сеула. Весь город был похож на зимнюю снежную красавицу, приукрасившую свой образ новой бижутерией, чтобы в праздник быть ещё более эффектной и блестящей. Минхо молчит, рассматривает прозрачный городской пейзаж с лёгкой ухмылкой, после сглатывает и вздыхает. — Я такое каждый год вижу. Пойдём уже, я и так устал в такси полчаса гонять. На языке Минхо это означало: «Да, это безумно красиво, Чанбин-хён», и, кажется, старший начал его понимать. Чанбин специально ведёт его по ночному рынку Мёндона, пытается уломать его посмотреть хотя бы на какие-нибудь сувениры и смеется, пока младший вовсю отнекивается со словами «это всё очень дорого». Но Со не отчаивается, пытается развеселись и улыбается так широко, что у Минхо мурашки по коже пробегают. Он сам хохочет где-то внутри над глупостью Бина, и старший это прекрасно понимает. Со примеряет на себя странные драконьи маски, пытается сфотографировать и Ли в таком виде, пока тот делает то же самое, чтобы запомнить на всю жизнь, и где-то там, в его сердце, трепещет жизнь. Чанбину нравится то, какой Минхо есть на самом деле. Он***
— Прости, Минхо, правда, мне очень жаль, — кладёт младшему на плечо руку Чанбин и поджимает губы. Ли соврёт, если скажет, что ему нисколько не обидно. Нет, если бы мог, то он бы избил кого-то прямо сейчас от злости. — Это не я составлял себе расписание, ты же понимаешь… — Да, я понял, — сухо ответил он, нервно теребя кулон на шее в руке. Почему-то за последний долгий месяц такие внезапные порывы что-то взять в руки, чтобы не было так тревожно, заметно участились. Но Минхо внимания не обращает. Просто работает в поте лица и всё. — Не оправдывайся, хён. — Минхо, я бы правда с радостью поддержал тебя перед пидинимом, — всё ещё не может отделаться от чувства вины Чанбин. — Я считаю это своим долгом как наставник. Но чёртово интервью… Я не знаю, почему нас именно в эту субботу поставили, когда у тебя отчёт с треком. Я пытался упросить, чтобы нам переставили, но… — Хён, хватит, — бесцветно отрезал Минхо. — Я понял. Ничего, я справлюсь сам. — Точно? — Да, хён, я не совсем безнадёжен. — Я, в плане… Ты точно в порядке? Минхо запнулся. Кажется, нет. Не в порядке. Ему страшно, его гложет чувство, что он бесполезный и ни на что не годится, но Чанбин волнуется за него. Добрый хён, который так нравится Минхо, не может так себя терзать за это. Хотя Ли безумно хочет поддержки… — Да, — кивает вместо просьбы помочь Минхо. — Не волнуйся. Чанбин слабо и недоверчиво улыбается. — Я буду держать за тебя кулачки. Главное — чувствовать себя на сцене лучшим из лучших. Будь уверен в себе, ты очень хорош. Если Чанбин так говорит, то, может, Минхо стоит поверить? … После выступления стоит гробовая тишина, перебиваемая лишь прерывистым дыханием потного Минхо. Он видит, как нахмурены два продюсера, сидящие перед ним, видит, как, кажется, они недовольны, и снова ощупывает кулон. Ему страшно, ему хочется видеть рядом с собой Чанбина, но его здесь нет. Если только воспоминание о его улыбке и тёплом, родном взгляде. Как бы не сорваться. Как бы не заплакать. Нужно помнить о том, что говорил хён. — Минхо, э-э-э… — протягивает вдруг Пак Джинён, смотря на задумчивого Хон Джисана. Тот, кажется, совсем ничего говорить не хочет. Ли от этого не по себе. — Я вижу, что твои навыки танцев предельно хороши, но… — Ты поёшь как любитель, — отзывается Хон, и у Минхо всё внутри сжимается. — Твой голос часто срывается, Минхо-щи, ты это слышишь? — Я просто… — глотает нервно Ли, сжимая кулон в руке, — я просто волновался… — Волновался — не волновался… Публике будет до этого какое-то дело, Минхо? Как сольный исполнитель ты должен показывать в первую очередь свой сильный вокал и рэп. Люди не будут интересоваться тобой, если в тебе нет чего-то особенного. Зачем слушать певца, который петь не умеет? — Я бы не сказал, что Минхо плохо поёт, — вмешался Джинён. — Минхо, тебе очень многое придётся наверстать, иначе нам придётся переместить тебя в группу, ты понимаешь? И то, если ты будешь тянуть всех участников на дно, то придётся отправить на стажировку ещё на год. Минхо молчит. Внутри его всего сковало, мышцы то и дело подёргивались от напряжения. Всё тело чешется, поэтому Ли машинально пальцами трогает затылок, чтобы избавиться от этого. Нос щиплет от поступающих слёз. Он снова не справляется. — Но песня довольно хорошая, Минхо, я бы даже сказал, что очень хорошая, — продолжил Пак, но его тут же перебил Джисан. — Давайте все будем честны, — заключил он, — песня хорошая, потому что над ней очень старались «3RACHA». Они действительно талантливые продюсеры, и я чувствую здесь стиль Чанбина. Но, Минхо, ты в ней как таракан, плавающий в воде. Еле справляешься. Если не поспеваешь, то не стоит вообще идти в эту сферу. Мы рассчитываем увидеть сдвиги в следующий раз. Возьми тональность пониже, не бери такие фальцетные ноты — они тебе ни к чему. В общем, приведи себя в порядок. Сделай так, чтобы мы не пожалели того, что отставили Сюзи на второй план ради тебя. Не пожалели. Ради него. Делать, делать, как много нужно делать. У Минхо в ушах гудит. Ему хочется спрятаться от всего мира, выплакать все слёзы, которые у него остались. Хочется… очень к Чанбину хочется. Минхо выходит из зала разбитым и сокрушённым. Боль пронизывала всё его тело вдоль и поперёк. Он не мог вытерпеть того, что сейчас навалилось на него. Казалось, что сейчас весь мир против него. Ты стараешься, долго работаешь и не даёшь себе продыха, а в итоге тебя окунают в грязь лицом и смешивают всё, что ты так долго делал, с говном. Отвратительное, раздирающее чувство. Ли снова нервно чешет затылок, долго жмурится. Единственное, что сейчас хочется, — поддержка хёна. Он — единственное, что осталось у Минхо. Ли судорожно открывает его KakaoTalk. Молчание. Был в сети четыре часа назад. Вряд ли Чанбин захочет с ним переписываться, хоть как-то ответит или что-то ещё, но Минхо всё равно дрожащими пальцами щёлкает по загорающимся клавишам, набирая сообщение. «Хён, ты мне нужен». Это всё, что он написал. Знал, что Чанбин даже не прочитает. Смотрит на время, сверяется и решает сделать что-то более действенное — набрать Чану-сонбэ. — Алло? Минхо-я? — раздаётся победное на конце трубки, и Минхо пытается сглотнуть горечь, что скопилась у глотки. — Д-да, это я… — Выходит плохо. Голос всё равно дрожит, чуть ли не срывается. Ли бесконечно теребит кулон на шее, который по-хорошему должен был уже оторваться. — Чан-сонбэ, я Вас не отвлёк? — О, нет-нет, Минхо. Как прошло с пидинимом? Что он сказал? — сразу же встрепенулся старший, и Ли затух. Не хотелось говорить об этом с Крисом. — Я расскажу об этом в понедельник подробнее, ладно? — Чан что-то промычал в трубку. — А Вы уже освободились? — Мы еще час назад закончили с интервью, на пути к общежитию, а что? Ли тут же вытянулся по струнке. — Оу, уже? А… а Чанбин-хё… То есть, Чанбин-сонбэ с Вами? На конце трубки повисло молчание, и Минхо уже собирался отнекиваться, как тут Чан всё же решил ему ответить. — Чанбин? О, нет, завтра выходной, поэтому он уехал в квартиру сам, а что? — Голос его звучал с недоверием, какой-то тревожностью. Будто бы что-то лидер подозревал, однако виду подавать не собирался. Ли сглотнул. — Ох, тогда… Это прозвучит странно, но Вы не могли бы дать мне его адрес? Мне нужно кое-что с ним обсудить лично. — Э-э-э, Минхо… — прокашлялся продюсер. — Мне кажется, я могу подвергнуть Чанбина очень большому риску, если буду распространяться про его квартиру. Не пойми неправильно, но я не знаю точно, что ты будешь делать с этим адресом. — О, нет, сонбэ, мы с ним уже бывали в его квартире, — решил соврать Минхо, потому что отчаяние безумно сковало. Не было больше сил. Хотелось встретиться, хотелось рассказать всё. Хотелось почувствовать себя менее одиноким. — Я просто не запомнил точное расположение, а сам он… мне не отвечает, вот я и решил, что Вам набрать быстрее. Чан долго молчит, слышно лишь его размеренное дыхание. Минхо всем богам молится, чтобы старший сжалился над ним. Сейчас или никогда — он буквально чувствовал, что умрёт, если снова не увидит лицо Чанбина сегодня. Настолько разбитым он себя ещё никогда не чувствовал. — Я надеюсь, что ты меня не обманешь, Минхо. Уже через несколько минут Ли едет на такси к названному адресу, совершенно не осознавая, что он собирался делать и о чём говорить. Что-то внутри него определённо сломалось в миг, когда тело почувствовало себя беспомощным. Минхо никогда не ощущал себя таким бесполезным, таким неопытным и совершенно ненужным. Кто-то внутри так и твердил: «Лучше бы ты отказался от этого. Лучше бы вместо тебя взяли кого-то другого. Лучше бы ты вообще не шёл в стажёры JYP». Под курткой трейни всё перебирал между пальцев кулон, который подарил ему Чанбин. Единственное, что помогало ему не сойти с ума. Минхо на всё плевать. Он принципиально не читает ленту новостей, как обычно делал, не пишет знакомому из инстаграма насчёт впечатлений о стажировке, не заглядывает в телефон вовсе — все мысли о Чанбине. Ли доверял ему больше, чем кому-либо. Он хотел почувствовать его тепло снова. Почувствовать, что хён живой, что он рядом и никогда не исчезнет. Минхо захотелось опять быть счастливым и любимым. Он поднимается на лифте нерешительно, так же стоит перед дверью. Долго не хочет стучать — не знает, что сказать при таком неожиданном, неоправданном визите. Только сейчас пришло осознание, насколько глупые бывают его действия в порыве эмоций. Может, хён вообще его видеть не желает? Может, устал после тяжёлого дня и не захочет его слушать? Минхо чувствует себя самым настоящим эгоистом, но всё равно тихо нажимает на дверной звонок. Потому что Чанбин говорил ему, что нельзя держать все эмоции в себе. Он делится ими со старшим. Когда на пороге появляется взволнованная фигура в бесформенной домашней одежде, Минхо хочется резко исчезнуть. — Минхо? Ты… ты что здесь… Чанбин выглядел всколочено и взвинченно — как будто ждал его, хоть по словам и не скажешь. Может, нутром чувствовал, что Минхо где-то рядом. Хочет встретиться, чтобы ему помогли. — Хён, — дрогнул Ли, и Бин рассыпался на части, услышав этот жалобный тон опять. — Боже, я видел твоё сообщение, ты бы знал, как ты меня напугал, — схватился за голову старший и тут же потянул Минхо за запястье внутрь. — Входи давай, раздевайся, я тебе чай сделаю! На улице холодно, ты почему так легко одет? Минхо и сам не знает, почему. Он нацепил всего лишь одну свободную куртку без шапки и шарфа. Возможно, потому что так легче было ощущать кулон в ладони и присутствие Чанбина у сердца. Трейни видит, как Бин мечется из одного угла в другой, пытается то принести плед на диван, то включить чайник, и эгоистично чувствует себя нужным. Даже когда за него вот так волнуются, ему мысленно становится немного лучше. — Ну что ты так бесхозно стоишь? — ощупывает его Чанбин немного погодя и специально подводит к сидению, накрывая колени колючей клетчатой тканью. — Давай, присаживайся. Ты весь продрог, Хо, совсем себя не жалеешь! И меня в том числе, хочешь, чтобы я инфаркт схватил в свои двадцать? Видеть такого недовольного, но в то же время заботливого хёна для Минхо как успокоительное. Чанбин прямо здесь, на расстоянии вытянутой руки — смягчается тут же, когда Ли устало глядит в его тёмные коньячные глаза. В них — вся его жизнь. — Ох, ладно… Как мне злиться на тебя, если ты как брошенный котёнок сидишь? — Бин осторожно поглаживает его по плечу, затем слышит бурление чайника в кухне. — Я отойду на пару секунд, принесу чай, подожди меня, ладно? Чанбин хочет встать, однако Минхо не даёт — хватает за локоть и нерешительно смотрит. Глаза его блестят, и Бин может поклясться, что видит в них надломленность. Что-то произошло. У Ли что-то не так, он это чувствует, будто они чёртовы соулмейты из клишированных книг. Для старшего было в порядке вещей быть проницательным и ухаживать за донсенами, однако Ли Минхо всегда был для него особенным. — Не уходи, — хрипло просит младший. У Чанбина сердце разбивается. Обычно он был грубоватым, иногда дерзким или чёрствым, но внутри всё же ранимым, и за это время Бин прекрасно стал различать его эмоции. Таким он Минхо не видел даже в канун рождества, когда тот открылся ему, хоть и совсем немного. Сейчас это был невинный, сломленный мальчишка, которому нужна была помощь. Нужен был кто-то рядом. Чанбин садится ближе, поправляет плед так, что теперь он лежал на ногах обоих, затем осторожно приобнимает младшего за плечи и пытается вглядеться в сморщенное лицо, покрасневшее то ли от холода, то ли от тёплых прикосновений. — Что случилось, Минхо? Ты ещё мрачнее, чем обычно. — Минхо поджимает губы. — Тебе принести сменную одежду? Хочешь остаться сегодня здесь, со мной? Минхо хочется плакать, впервые за столько времени. Он чувствует, как внутри всё крутится, сердце очень громко колотится и отбивает ритм в висках — его хён здесь, он рядом. Он правда будет рядом. Ли хочется остаться, хочется понежиться в его объятиях и забыть всё, что так его волновало. — Тебе пидиним что-то сказал, да? — горько спросил Чанбин. — Мне не хотелось тебя разочаровывать, хён. Вас всех. Не хотелось. Чанбин чувствует, как Минхо весь будто горит — постоянно чешется и перебирает в руке кулон, который он сам ему подарил на рождество. Ощущает, как Ли страшно сейчас, как ему как никогда хочется быть понятым кем-то. Он осторожно накрывает его ладонь своей, и Минхо вздрагивает, останавливая поток нервов, упирающихся в украшение. Рука старшего шершавая и тёплая. — Ты никого не разочаровывал, Минхо. Всё хорошо. Я здесь. Минхо надломился. Чанбин ему улыбается, как и всегда. Безумие. То, что чувствует в этот момент Ли, похоже на чёртово безумие. Он не хочет никуда уходить. Он не хочет отпускать Со Чанбина никуда и никогда. — Хён, пожалуйста, — Минхо нерешительно протягивает руку вперёд и оттопыривает мизинец, — обещай, что всегда будешь на моей стороне. В комнате повисло гудящее молчание, прерываемое лишь до сих пор кипящей в чайнике водой с кухни и потрескиванием потолочной лампы. Чанбин чувствует, как собственные щёки наливаются кровью. Становится очень жарко. Минхо хочет ему довериться, и от этого сердце стучит так неопределенно, странно. Ли был похож на маленькую, тоненькую тростиночку. Разломленную тяготами жизни, жаждущую, чтобы кто-то пересадил ее в другое место и позаботился. И это практически безжизненное растение в саду хочет, чтобы Чанбин был его садовником. Он осторожно касается мизинца Минхо своим — бережно поливает и клянётся, что Ли снова расцветет. — Обещаю, Минхо. Конечно обещаю. Трейни глотает слёзы, которые всё равно безмолвно катятся по тёплым щекам. Минхо не знал, что думать в этот момент, просто почему-то дёрнул Чанбина за руку, не разрывая контакта мизинцев, и мягко, будто прикосновение лёгкого пёрышка, запечатлел поцелуй на его сухих губах. Сердце вмиг совершило кульбит — он его поцеловал. Он его правда поцеловал — сквозь боль, уныние и страх. И с плеч свалилась тяжёлая ноша. Чанбин оторопел. Он сначала правда не понял, что произошло. Пришёл в себя в момент, когда Минхо оторвался от него и выпучил глаза, словно совершил самый тяжёлый грех на земле. В груди разлилось приятное, покалывающее чувство — похоже, Бину это понравилось. И он не видел в этом ничего плохого. — Я, э-э-э… — Минхо шмыгнул носом и покрылся красными пятнами от стыда. — Прости, забудь, я это не… Он хочет разорвать тёплый контакт мизинцев, но Чанбин ему не даёт. Удерживает на месте, теперь сплетая каждый палец, и Минхо читает по его глазам — ему можно. Чанбин сам целует второй раз, притягивая за затылок, Ли не смеет от него отцепиться. Он слишком долго ждал этого момента, слишком долго оттягивал. Бин здесь, они вместе. Губы его мягкие. Их хочется целовать вечно. Трепетность, забота, чувственность — вот так Минхо мог описать то чувство, когда для удобства сел на колени хёна и продолжил выцеловывать каждый миллиметр его губ. От сердца отлегла та тревога. Теперь весь Ли был заполнен любовью, шептал об этом Чанбину так тихо, словно их слышали даже стены, колючий плед и кипящая вода в чайнике. Но Со чувствовал его — вот, что было главным. Оба понимали, что сейчас лезут на рожон и из-за этого готовы потерпеть крушение. Только думать об этом не хотелось. В сознании Чанбина только Минхо. В сознании Минхо только Чанбин. Минхо нравился Чанбин. И он был счастлив, что его любят в ответ. — Я не хочу видеть этого мальчика таким же страдающим, как ты, Минхо, — сглотнул Чан. — Если мы не возьмём всё под свой контроль, то правда неизвестно, во что перерастёт интерес Чанбина и наивность Феликса. Я бы хотел… Доверять Бину, правда. Но ты же сам понимаешь. — Почему именно я? — дрожащим голосом произнёс Минхо. — Потому что никто об этом не знает, кроме тебя. Не хочешь жалеть Джисона, который и так за всю свою жизнь натерпелся, пожалей Феликса. Он то ни в чём вообще не виноват, Минхо. Как и ты… Не был тогда виноват. «Нет, — думает в этот момент Ли Минхо, — это я первый сделал шаг навстречу».