сонбэ, я танцую для тебя

      «Почему я это сделал?..»       Это первое, что приходит Феликсу в голову, когда он остаётся в полном одиночестве. Если бы глупая уверенность не вскружила голову, сейчас всё могло было быть иначе. Если бы тогда не потянулся и не поцеловал, бесстыдно желая заполучить то, что ему никогда не принадлежало, Феликс бы не оказался здесь — посередине танцевального зала, с полной отчаяния душой и подрагивающими в такт завыванию ветра из форточки ресницами.       Перед глазами всё расплывается. Ликс не знает, куда себя деть — вот рядом стоял Чанбин, только-только улыбался, и вот — ничего. Звенящая тишина, изредка перебиваемая едким визгом колёс автомобилей.       Мысли съезжают одна за другой, смешиваются в густую кашу из сожалений и прочего дерьма, разбивают сердце. Парень даже перестаёт на миг дышать — тело совершенно оторвано от разума; Феликса трясёт и укачивает, а слёзы уродуют ранее весёлое веснушчатое лицо, которое он любил рассматривать по утрам только благодаря сонбэ.       Он хотел не такого конца для них. Возможно, всё дело было в том, что он глупо расценивал попытки старшего быть дружелюбным как что-то большее. В этом не было скрытого подтекста — по сути, даже вполне обосновано: Чанбин после их первого поцелуя выглядел отрешённо и потерянно. Так люди не выглядят, если всё взаимно. Феликс просто заигрался с чувствами. Забыл, что значит влюбиться в старшего коллегу. Здесь никто не скажет, что это нормально.       Ликс хватается одной рукой за горло и оседает на пол. Больно. Настолько больно, что он пальцами другой чуть ли волосы и кожу не раздирает в попытках усмирить пылающие осколки сердца.       Парень краем глаза видит себя через начищенные глади зеркал.       Отвратительный.       Феликс считает себя таким уродливым. Имеет ли он право закричать, срывая голос, прямо сейчас? Может, хоть так сердце перестанет болеть?       Это чувство не сопоставить со сломанной рукой или походом к зубному врачу (два самых сильных порога боли, которые испытывал парень за всю свою жизнь). Это сравнимо с раскалённой кочергой, которую прижимают к тонкой коже, прожигая мышечные ткани до костей; с ударом острого ножа по грудной клетке и медленными, поступательными движениями остриём по мясу, кромсаемым с ожесточенным и безумным желанием растянуть удовольствие; с чувством, когда толкают в скалистую пропасть, и ты летишь вниз долго-долго — не знаешь, где днище, где встретишь свой конец, потому что под тобой кромешная темнота.       Феликс никогда не думал, что может быть что-то больнее предательства. То, что он испытал сейчас, — сильнее и отчётливее.       Безумие охватило его. Он не знал, сколько провалялся на полу, сколько рыдал и находился в беспамятстве. От эмоциональных потрясений Феликс всегда отходил очень долго, но сейчас мог поклясться, что потерял связь с собственным телом. Для него всё вдруг резко потеряло смысл — возможно, в последнее время Чанбин был для него намного больше, чем сонбэ, в которого он влюблён. Это был человек, которому он искренне верил. В его поддержку, добрые слова и чуткие прикосновения.       Чанбин и был частью его смысла.       Перед глазами стоят все те воспоминания, которые подарили ему краску жизни: вот они вместе работают над песней, вот сидят в кинотеатре и смеются над исковерканным именем актёра, вот обедают в кафетерии, и старший подкладывает еду из своей тарелки. Всё как на ладони. Они будто и правда были вместе, пусть и такое недолгое время. Феликс чувствовал себя по-настоящему счастливым всего лишь полторы недели.       Если это всё было фальшивым… Значит ли, что всё пережитое было таким же ненастоящим?       Парень лежал на полу ещё какое-то время, ощущая, как щёки медленно стягивались от засохших слёз, как глаза щипало и чуть ли не драло, а затем с трудом поднялся, взглянув в зеркало ещё раз. Растрёпанный, красный, потный и разбитый, Феликс тяжело дышит и дотрагивается до губ пальцами.       Безжизненный.       Ликс не чувствовал самого себя — создавалось ощущение, что он первый на свете человек, который умер от разбитого сердца. В голове всё ещё бегущей строкой повторялись фразы сонбэ: «Да, я ненавижу тебя» и «Ты просто механизм для моей работы».       Было ли это предательством? Или Ликс и правда виноват, что надумал себе лишнего и напоролся на острые шипы? Ведь его много раз предупреждали и Чан, и Минхо, а он не придавал этому значения. Значит, они были в курсе, что такое может произойти, если Феликс вовремя не остановится? Неужели Ли настолько глупый, что ничего не понял?       Не стоило доверять кому-то, разве что только самому себе. Но даже этого Феликс не сделал, слепо цепляясь за всех, кто к нему хорошо относился, в поисках любви и заботы. И в конечном счёте жизнь, которая наполняла парня, раскрошилась на мелкие кусочки и развеялась лёгким дуновением по воздуху, словно человеческий прах.       Феликсу хочется извиниться перед теми, кому он не верил. Действительно — дурак без внутреннего стержня. Несмышлёная амёба, которая следовала инстинктам. Но вот и тупик — дескать, пожинай теперь плоды своей глупости.       Он хрипло вздыхает, оглядываясь на настенные часы. Почти одиннадцать вечера. Неужели он провалялся в зале целый час? Сколько людей слышало его истерику, и насколько громко он рыдал? Что вообще говорил?       В голове совершенно пусто. Ни одного воспоминания, будто всё произошло за считанные секунды.       Ликс собирает свои вещи трясущимися руками, пытается прийти в себя, вылив остатки питьевой воды на руки и растерев ее по лицу. Толком не помогло. Он только сильнее покраснел.       Всё равно. Уже поздно, скоро тренировочный центр закроют, а значит нужно поторопиться.       Возможно, стоило хотя бы немножко подождать, прежде чем выходить на морозный воздух. Мало того, что глаза тут же начало резать при блеске выпавшего снега под светом фонарей, так ещё и не вовремя посчастливилось натолкнуться на стоящего поодаль Чана-сонбэ, который сразу же узнал веснушчатую мордашку. Безумие какое-то — по-другому и не скажешь.       — О, Феликс-щи? Я думал, все разошлись, а ты почему так поздно ушёл? — улыбнулся Бан, и Феликса будто приковало к земле.       Что сказать? Как быть? Увидит ли старший в нём изменения, и насколько вообще Ликс стал неузнаваемым?       В голове крутится лишь что-то наподобие: «Да ничего такого, просто рыдал в голосину, не обращайте внимания!»       — Тренировался, — сухо ответил трейни и вдруг ужаснулся от собственного голоса, который стал похож на бас любого старикана без жилья, сидящего у ближайшего мусорного бака. Парень тут же поник носом в шарф. — Вы не слышали музыку?       — Нет, кажется, что нет, — пожал плечами Чан. — Я долго работал в студии.       Слава богу, уже хоть что-то радует. Феликс провалился бы со стыда, если бы Чан хотя бы краем уха услышал его отвратительные всхлипы.       — Пришлось усердно поработать, потому что отпустил Чанбина домой пораньше, — продолжил Бан. Феликса заломило.       Он скривился и почувствовал, как в носу снова начало щипать. Нет, только не так — если он сейчас позорно разрыдается перед сонбэннимом, то это точно будет фиаско.       Но глаза всё равно мокнут вместе с ранее пушистыми ресницами. Будто само тело заставляет его убрать напыщенную гордость, отвернуться от принципов и дать хотя бы небольшую одышку. Нельзя всегда прятать всё в себе, ведь так? Почему тогда Феликс до сих пор стоит, не шелохнувшись, и старается сглотнуть наваждение?       — Он выглядел сегодня уставшим. У Вас хорошо продвигается по дебюту? Слышал, что последнее время вы много работали над ним.       «Нет. Хватит говорить. Это невыносимо», — шепчет у себя в голове трейни, зажмуриваясь, и вдруг предательски шмыгает носом. Вот это действительно невозможно было не заметить.       Чан взволнованно нахмурился — что-то было не так. Феликс выглядел не как обычно. Отвечает односложно, отворачивается и будто специально пытается что-то скрыть. Крис слишком долго наблюдал за младшими коллегами и заботился о них, чтобы научиться распознавать подавленность и внутренние противоречия.       — Феликс-щи, всё в порядке?       Что можно было ожидать от мальчика с разбитым сердцем? Вряд ли Феликс сможет довериться тому, с кем его связывает лишь работа. Они с Чаном совершенно не близки, за исключением того, что старший волнуется за него последние два года точно, и Ликс об этом не в курсе. Трейни знает лишь то, что крупно облажался и не отреагировал на предостережение сонбэ должным образом.       Он молчит, прерывисто дыша. Переживания скапливались в его сердце постоянно, как только он осознал свою влюблённость. Может, именно в этом была вся причина — Феликс влюбился не в того человека, поэтому винит себя за признание. Наверное, он не был бы так опечален, если бы ему нравился, как говорила Джису, другой стажёр или обычная девушка.       Чанбин — другой случай. С ним его связало намного больше, чем просто дебют. Много долгих часов, проведённых вместе, атмосфера искренности и доверия, взаимопомощь — всё это Феликс потерял, а может быть и вообще никогда не имел. Но это помогало ему жить. Жить и не бояться, быть уверенным в себе, не сдаваться и идти напролом сквозь трудности.       Феликса качает из стороны в сторону, и перед глазами силуэт Чана окончательно расплывается.       Ликс не знает, что ему делать дальше. Всё это время он не был так убеждён в своих способностях, он просто верил Чанбину.       — Феликс-щи!       Он не помнил, как вдруг не только старший, но и всё вокруг поблекло, а затем почернело, и он оказался в его руках, тяжело дыша. Чан испугался не на шутку, ведь не каждый день перед тобой трейни падают в полуобморочное состояние, теряя силы на то, чтобы банально устоять на ногах.       Ли еле мог уловить голос Криса, который сразу же перекрывался своим:       «Признайся, ты беспомощен без него рядом».       Ликс побледнел. Это не могло быть так.       Он беспорядочно завертел головой и вцепился в куртку Чана, пытаясь запереть свои мысли: если продолжит доводить практически пьяные рассуждения до точки невозврата, то не выдержит и не сможет с собой совладать.       Феликса не могла отпустить мысль, что он был чертовски зависим от старшего коллеги. Что создал себе из этого зону комфорта, из которой теперь, как бы не старался, не мог вылезти.       — Феликс, ты слышишь меня? — Ликс вдруг снова уловил голос Чана сквозь потрясение. Он был дрожащим, ужасно взволнованным. Сонбэ легонько похлопал Феликса по щеке, чтобы привести в себя, и вновь, придерживая, поставил на ноги. — Пойдём зайдём внутрь, тебе нужно водички выпить…       — Н-нет, всё… в-всё нормально… — кое-как пробормотал под нос Феликс и, когда наконец сдавливающее мозг наваждение исчезло, попытался отойти от Чана.       Но почему-то не смог.       Вместо этого заплакал. Горько, обессиленно и разочарованно.       Он думал, что боль в зале для тренировок была самой сильной. Но это не так. Осознание своей беспомощности было намного, намного больней. Брошенность и разбитое сердце не сравнятся с ощущением безысходности.       Феликс потерял себя, как только услышал слова Чанбина. Вот и всё.       Чан сначала не знал, что ему делать: вроде разговаривали, вроде улыбались, а сейчас его куртка стремительно намокает из-за слёз трейни. Но в итоге он молча принял всё, что тот выдавил.       Бан не знал причины, по которой трейни вышел из себя и выплеснул это в виде слёз, но даже не собирался спрашивать. Если захочет — сам расскажет. Они уже не маленькие дети — выбивать клин клином Крис не имел права, ибо банально не мог назвать их с Ликсом друзьями, но в тот момент, когда ему требовалось выплакаться в жилетку, был рядом.       И Чан всё же не дурак.       Что-то произошло. Нельзя списать такой ход событий на простую усталость и выгорание. Он это уже проходил, они все проходили — благодаря несчастной истории Чанбина и Минхо Крис научился всегда смотреть в оба и заботиться о гармонии в коллективе. Во избежание всех ошибок, которые два легкомысленных человека когда-то совершили, нужно было как можно деликатнее предотвратить возможную катастрофу, пока она находилось в зачаточном состоянии.       Чан и не знал, что его опасения были уже почти что родившимся ребёнком.       Он осторожно взял Феликса под руку, когда тот более-менее пришёл в себя. Младший выглядел бледным и слабым, будто из него выжали все жизненные соки, оставив мёртвую оболочку.       — Я отвезу тебя в общежитие, — без лишних слов вздохнул Чан, и Ликс был благодарен. Меньше всего он хотел нежелательного любопытства. — Пойдём.       Трейни неуверенно кивнул. Голова всё ещё кружилась.       Феликс совершенно не имел понятия, какими будут последующие недели. Что-то ему подсказывало — ничего хорошего можно было и не ждать. Главное — переждать бурю, чтобы потом по глубоким лужам приближаться к выходу. Может, он не так далеко?

***

      Они попрощались короткими кивками у двери в комнату трейни, после чего тот скрылся за ней. Было уже достаточно поздно, чтобы как-то обсуждать произошедшее. Чан лишь тяжело вздохнул и поник головой, отходя на шаг назад.       С каждым днём следить за происходящим становилось всё сложнее и сложнее, а то и практически невозможно. Столько работы — продюсирование коллектива «ITZY», собственный камбек, проблемы с Джисоном и Чанбином, а где-то на заднем фоне пылился ещё и Минхо. По правде говоря, он не был ответственен за его поведение, но чувствовал огромный долг — когда-то Крис сам упустил из виду их отношения с Чанбином и не смог вовремя предостеречь, из-за чего у Ли теперь просто завались травм, которые он ещё и лечить не хочет. Заботиться о нём и просто интересоваться, как проходят дела, — важная часть жизни Чана.       Он ещё долго смотрит на дверь, но потом, оторвавшись, берёт в руки холодный от мороза на улице смартфон и набирает знакомый номер. Почему сейчас? Ну, возможно, после потрясений с Феликсом в голову приходит только айдол с похожими заскоками.       — Почему ты так поздно звонишь? — захрипел на конце трубки высокий голос. Чан покрутил прядь своих волос на пальце и прислонился к матовой стене.       — Вспомнил тебя просто.       — Как ванильно. Фу.       Послышалась слабая мелодия какого-то трека, но тут же замолкла по щелчку пальцев Минхо. Видимо, сам выключил и куда-то направился.       — Минхо, — выдохнул Крис, — ты же снова поздно занимаешься, так?       Собеседник промолчал, но затем решился ответить:       — Хён, это моё дело. Ничего не случится, если я отработаю хореографию несколько раз перед сном. Ты сам работаешь допоздна, а мне делаешь выговоры. Прекрати уже, бесишь.       В этом был весь Минхо — такой внешне твёрдый и холодный, но внутри так и трепещущий от внимания и заботы. Чану жаль, что младший до сих пор не хочет в неё верить.       — Я не делаю выговоры, Хо, — хмыкнул он. — Я просто за тебя волнуюсь. Не сравнивай меня с собой, ты и сам знаешь, кто душевно сильнее.       — Морализатор, — отрезал устало Минхо. — И всегда ты такой. Я уже не ребёнок, понятно?       — Кто тут из нас морализатор? В любом случае, Хо, хочу, чтобы ты заботился о своём здоровье, окей?       Минхо устало промычал что-то невнятное.       — Почему ты вообще продолжаешь мне звонить? — вдруг сказал он, пока Чан медленно брёл по коридору. — Мы с тобой не друзья. Я понимаю, что ты мой старший, но на этом всё, хён, хватит.       — Эй, ты в порядке? У тебя что-то случилось? — переспрашивает его в ответ Чан. — Я чувствую, что не в порядке. По твоему тону голоса чувствую. Тебе стоит хоть кому-то почаще выговариваться, Хо. Не мне, так психологу. Ты же и сам всё понимаешь, тебе давно уже не восемнадцать.       Грубый, несносный Ли Минхо с тысячей загонов и проблемой с доверием, но Чан всё равно не бросает. Даже если будет морально сложно терпеть его выходки, он никогда не перестанет перебивать или срываться. Такому человеку как Ли нужна забота и любовь, несмотря на то, что он отвергает ее после случившегося.       — Хён, — устало выдыхает Минхо, и что-то на конце трубки начинает журчать. Он включил воду в раковине. Видимо успел перебраться в туалет, — это у тебя что-то случилось. Твоя гиперопека меня душит.       — Прости. Не могу перестать думать о твоём состоянии.       Ли раздражённо усмехнулся.       — Сегодня Ли Феликс упал в обморок и расплакался прямо передо мной, — сглотнул старший. Звуки воды утихли. — Это напомнило мне тебя. Что-то произошло. Я как раз отпустил сегодня Чанбина пораньше, и он выглядел мягко говоря не очень… Не думаю, что и Феликс просто утомился.       — Мы в любом случае его предупреждали, — сухо отрезал Минхо. — И Чанбина тоже.       — Это не решение всех проблем.       — А что мы можем, хён? Влезть в их отношения? Рассказать Феликсу всю эту историю? Или ты хочешь Чанбина изолировать от всего мира?       — Я не хочу, чтобы он страдал, как ты, — снизил тон Чан.       — Кто тебе сказал, что я страдаю, хён? — выплюнул раздражённо Ли. — Я в полном порядке, ясно? Мне плевать на то, что думает Чанбин и кого он себе снова нашёл, у меня своя жизнь с плотным графиком и единственным выходным, который я провожу в компании своих котов у родителей. Ты мне вздохнуть спокойно не даёшь, говоришь про этого… про… про них… — поперхнулся и пару раз ударил себя по груди.       — Минхо, — слабо улыбнулся Чан, и парень, похоже, почувствовал это. — Никогда не стесняйся признавать, что тебе тревожно или плохо.       Тишина. Крис продолжает:       — Я волнуюсь за всех. Поверь, видеть то, как вы накручиваете себя, очень трудно. И ты, и Феликс… Вы похожи. Не характером — стремлением доказать, что оба чего-то стоите. Но при этом вы не признаете чужую помощь. Поэтому я боюсь, Минхо. Феликс ничего не скажет, если что-то правда произошло. Как и ты.       Ли шмыгнул носом и снова включил воду. Чан почувствовал его эмоции даже на расстоянии.       — Минхо, — закусил губу он, но Ли перебил:       — Поговорим позже, — и голос задрожал.       — Мин…       Послышались короткие гудки. Чан остановился и устало посмотрел на матовую голубую стену впереди, растрепав кудрявые волосы. Он не может завоевать доверие Минхо, как бы не старался. Пытается почти четыре года — всё бестолку. Только ты подбираешься к хрупкому сердцу, стараешься склеить осколки — оно тут же ускользает из рук и теряется. Ли — неприступная крепость.       Но Чан всё равно не бросает.              … Минхо откидывает нагретый телефон на пол и слышит звук разбитого стекла. Купит новый. Это всё не сравнится с тем, насколько же сильно выматывает заинтересованность других в его жизни.       Глаза на мокром месте, в ушах белый шум из-за журчания воды. Общественный туалет пустой. Только Ли и давящие стены.       Проходит несколько секунд, прежде чем он начинает тяжело дышать и срывает с ладоней новые пластыри. Рубцы от постоянного трения ещё не зажили, но Минхо всё равно делает это снова: подставляет руки под воду и намыливает с ожесточённым желанием выпустить весь гнев наружу.       Смывает, а потом ещё раз. Ранки сдираются, по стенкам раковины течёт смешанная с кровью вода. Минхо шипит, но терпит. Тогда сердцу не больно. Оно внутри саднит невыносимо, как только Ли говорит, что всё хорошо.       Минхо не хочет видеть никого рядом с собой. Минхо не нужен назойливый Чан, как заноза в заднице.       Минхо нужен был лишь один человек, который никогда не вернётся и не скажет, что всегда будет рядом.       — Будь ты проклят, блядина… — жмурится Минхо и глотает слёзы. — Это всё из-за тебя. Из-за тебя, кусок говна… М-мразота… Почему я только повёлся на твою уродскую свинячью улыбку… И почему Феликс тоже?..       Минхо смотрит на свои ладони. Измазанные в крови, дрожащие и безобразные. Как скрывать это снова? Как объясняться фанатам, если рубцы опять попадут в объективы камер? Что делать, если пластыри перестанут помогать?       В голове пусто. Единственное, о чём Ли может думать, — осознание факта, что он сам стал причиной, почему сейчас страдает и рыдает в общественном туалете. Сделать шаг навстречу незнакомцу было сложно, довериться и полюбить — ещё сложнее. Минхо отдавал этим чувствам всего себя, но в итоге остался ни с чем. Мысль о том, что он может быть не одним таким несчастным и обременённым, отдаётся в висках. Феликс, вероятно, испытывает теперь то же, что и Ли.       Минхо сжимает руки в кулаки, от боли жмурится и шипит. Ему не хватает, хочется ещё — почему-то с каждым днём кажется, что эти чувства всё тяжелее и тяжелее. Ненависть и влюблённость, счастье и горечь — всё смешалось в одну вязкую массу, которая не даёт парню дышать. Приходится сползти на пол, восстановить дыхание заново и подавить слёзы. Невыносимо чувствовать, что ты не можешь даже заставить себя поделиться горем с кем-то.       Кто-то ведь может пообещать то же самое, а в итоге…       Что Чанбин сказал Феликсу, раз он чувствует теперь то же самое?

***

      Добраться домой для Чанбина было одной из самых невыполнимых задач за последнее время. Возможно из-за того, что ноги его совершенно не держали, да ещё и специально подкашивались, когда до остатков трезвого рассудка доходили весьма здравые рассуждения: «Ты снова всё испортил своими внезапными отчаянными идеями».       И никогда они не были настолько правдивыми.       Кто его за язык тянул? Чанбин совсем спятил, раз подумал, что признаться в ненависти человеку, которого любишь, будет гениальным решением всех проблем? Или он находится в дешёво снятой дораме с напиханным через край клише? Если Со когда-то считал себя стеклянным воробьём, то сейчас полностью провалился и доказал, что всё наоборот. То, как Чанбин поступил с Феликсом, показало, насколько же сильно мужчина всё это время был покалечен.       Продюсер закрывает за собой дверь в комнату и шумно выдыхает. Может, всё не так уж и плохо? Его же можно понять, да?       Конечно, ну конечно Феликсу будет больно первое время. Чанбин даже мысленно поставил себя на его место: человек, который тебе нравится, говорит, что ненавидит. Как бы себя чувствовал Бин, если бы Ликс признался ему в ненависти? Смог бы пережить? Возрадовался или остался опустошённым?..       Нет. Если бы Феликс признался, что ненавидит, Чанбин бы поверил и понял.       Чанбина понять было нельзя. Чанбин — лицемер и предатель. Потому что ненависть его ненастоящая.       Он скатывается по стене, хватаясь за волосы. Снова хочется плакать до ломки, но, как бы парень не старался, не смог. Слёзы застряли где-то в горле и жгли изнутри. Колючий ком мешал дышать — пришлось с силой сжать зубы. Бин измученно выдохнул, стараясь прийти в себя. Нет, это невозможно. Снова виноват. Снова делает больно, словно не хочет учиться на собственных ошибках. Как он мог сказать подобное Феликсу? Как только мог человеку, который ему доверял, полагался на него, сказать слова о ненависти?       Страшно. Было страшно осознавать, что Ликс может повторить участь Минхо. Второй не был ни в чём виноват так же, как и Феликс. Они оба хотели исполнить мечту, и кто такой Чанбин, чтобы просто перечеркнуть её? Почему Бин — такое бесхозное, совершенно неуправляемое чудовище? Почему своими действиями он заставляет других страдать?       Где-то там сейчас плачет Феликс и хочет, чтобы всё было хорошо. Надеется, что Чанбин вернётся.       Но старший здесь — застрял в чёртовых лабиринтах сознания, не может выпутаться из клубка собственных страхов, опасений и чувства, будто стены сжали до неспособности сделать даже малейшее движение.       — Всё… всё будет хорошо… Всё пройдёт… — шепчет себе в колени продюсер с дрожью в голосе. — Я в-верю в тебя…       Толстовка мнётся под его пальцами, оглаживающими случайные узоры, чтобы успокоиться. Его мечтой всё это время было стать успешным продюсером или завести отношения с парочкой трейни? Разве что-то извне должно мешать Чанбину работать? Почему даже малейшая искра при взгляде на одного человека заставила жизнь преобразиться до неузнаваемости? Забыть о том, что когда-то влекло…       Размышления прервались неслышным стуком в дверь его комнаты. Бин вздрогнул и оторвался от колен. Продюсер и забыл, что живёт не один.       — Эй, Бинни?              Он безумно любил этих двоих. С самого начала стажёрства мужчина пережил с ними много давления, переживаний и проблем с дебютом. «3RACHA» стала для него второй семьей.              Приглушённый голос Чана за стеной заставил мышцы напрячься сильнее. Чанбин почувствовал себя маленьким и беспомощным — старший и их хип-хоп команда больше не казались ему домом и семьёй.       — Ты здесь?.. — продолжил Крис, и Бин уловил, что тот легонько прислонился ухом к двери. — Устал наверно, да? Тяжёлые деньки выдались, правда?       «Разговаривать с тобой слишком тяжело. Чан, ты — бельмо на глазу для меня».       — Эй, ты в норме? — Монолог Чана не желал заканчиваться. Бин продолжал молчать. — Сегодня все на взводе были, я чувствую. Не только ты.       Послышалось шуршание, будто бы Крис рыскал в пластиковом пакете.       — Я сходил и купил нам всем еды, — выдохнул он. — Мне нужно было проветриться, извини, что пришёл поздно. Я… провожал сегодня Феликса домой, Чанбин.       Бина заломило, и он наконец поднял взгляд, направив его на затемнённое белыми занавесками окно.       — Ему было плохо, я… думал, ты знаешь, что с ним случилось. Надеюсь, что это просто утомление. Не обижай его, ты должен быть для него примерным наставником, ладно? Может… Сходи и угости его чем-нибудь завтра, я знаю, что для него ты самый любимый сонбэ.       Завывание лёгкого ветра за стеклом разрушало повисшее молчание. Занавески чуть колыхались и показывали чьё-то присутствие — наверно, это была улетевшая душа Чанбина, которая не выдержала всей той гнили, что осталась в нём. Мужчина кратко усмехнулся, а затем тут же изменился в лице — Феликсу всё-таки было больно. И в ближайшее время он не сможет подойти и утешить, как бы не хотелось.       — Ладно, я… оставлю еду на столе, — добавил Крис, после чего послышались отдаляющиеся шаги. — Если захочешь — поешь. Спокойной ночи, Бинни, не забывай, что завтра расписание.       Наконец комнату охватил покров ночи. Чанбин изредка посапывал в попытках заплакать, но всё было так же безуспешно. Боль разрывала его тело, и выплеснуть Бин так ничего и не смог. Как всё это напоминало прошлое — Минхо страдал так же, когда остался совсем один, и Чан помогал, как и Феликсу сейчас. Разница лишь во времени и ситуациях — Ликс ещё мог оклематься, а для Хо тогда было почти всё потеряно.       Но они были тогда вместе. Они хотя бы немного насладились моментами, которые могли разжечь огонь той взаимности и теплоты внутри.       — Я б-был тогда счастлив… — сквозь зубы бормочет Чанбин, до боли сжимая волосы в кулаке и чуть ли не вырывая их с корнем.       Сожалений осталось так много. Воспоминаний, которые должны были приносить ему радость, но от которых теперь осталась лишь горечь и боль, ещё больше.              — Я думаю, что был бы счастлив, если бы дебютировал, — вдруг разорвал тишину Минхо. Старший внимательно его слушал. — Не хочу всю жизнь быть чьей-то подтанцовкой. Безумно постоянно оставаться в тени кого-то, когда ты можешь блистать сам.       — Ты прав, — посмотрел вперёд Чанбин. — У тебя есть все шансы быть звездой, Ли Минхо. Когда я увидел тебя на шоукейсе, ты был действительно хорош. Даже поселил во мне вдохновение.       — Не нахваливай меня, я всё равно не соглашусь на дружбу.       — Я и не рассчитывал на это. Хотел сказать, — он тепло улыбнулся, и Минхо покраснел, — что я верю в тебя, Ли Минхо.              — В-верю в тебя, Хэнбокки… — шепчет Чанбин, повторяя эту фразу раз за разом.       Все события в его жизни были цикличны. Теперь он чувствовал себя ещё большей мразью, чем прежде. Но Феликс должен был идти вперёд, иначе все жертвы будут напрасны. Иначе Чанбин будет винить себя за содеянное ещё сильнее и до самого конца. Сколько бы трудностей Ликс не перенёс, у него остаётся мечта.       Чанбин считал, что эта мечта была важнее его самого. Но было ли это правдой?       Бин был уверен лишь в том, что настоящая правда была озвучена на листах бумаги его потрёпанной тетради, в которой были вложены сложенная анкета Феликса и все те чувства, которые Чанбин питал к нему:       «Сдержать, сдержать я чувства больше не смогу.       Набравшись смелости, делаю к тебе шаг,       Но этот шаг никогда не был для меня прост.       Пусть моё сердце уже решило всё, мне нужно ещё время».       Время… Сколько же времени Бин ещё потратит, прежде чем окончательно потеряет Феликса так же, как и Минхо когда-то?..