***
Чанбин засыпает сразу же, как Джисон укладывает его на кровать. Конечно же парень догадывался, что тот не спал всю ночь из-за своего напряжения. Сейчас ему пора восполнить баланс сил и хотя бы на время забыть переживания, которыми была наполнена его голова. И когда что-то пошло не так? Когда последний раз Хан вообще видел хёна по-настоящему весёлым и счастливым без притворства? Он старался не вмешиваться в конфликты прошлого и вести себя, будто бы ничего и не произошло, однако хотя бы внутри не мог не видеть, как Чанбин постепенно меняется, а Чан начинает всё больше обращать внимание на, казалось бы, совершенно обычные вещи и придавать им огромное значение. В этом можно было найти отголоски гиперопеки старшего, но на деле Джисон знал, что Крис не способен так явно травмировать этим кого-то. Просто бывают моменты, когда ты оступаешься и перестаёшь осознавать свои действия — это нормально. Стоит только обратить внимание на то, как тебя пытаются остановить, и всё будет хорошо. Джисон посмотрел на старшего ещё раз перед тем, как закрыть дверь в тёмную комнату: занавески легко развевались из-за сквозняка непрочных оконных рам, пустой тазик заботливо стоял рядом, Бин тихо похрапывал, ластясь щекой к подушке. Сейчас его лицо расслаблено, и это греет душу. Хан надеется, что хён увидит самые добрые сны. Он вышел из комнаты и ещё раз проверил мессенджеры: Чан так и не ответил на сообщение, хотя был в сети совсем недавно. Наверно, на пути домой. Хотя бы так. Лишь одно сообщение у Джисона помечалось непрочитанным. От Хван Хёнджина. Хан несмело нажал на иконку с чатом и пробежал по единственной смс-ке глазами: «Вам понравилось то, что я дал?» Джисон хотел ответить, но почему-то выключил телефон. В голове снова всплыл образ того рисунка и строчек, которые написал Хёнджин. Возможно, они помогут им в продвижении написания. А рисунок поможет Хану хотя бы немного успокаиваться. Правда, он сейчас не здесь, — Джисон нашёл для него место в рамке у себя в квартире. Не хотелось, чтобы кто-то ещё его видел. То ли это было от того, что Хан чувствовал с изображением себя неразрывную связь, то ли начинал что-то чувствовать к Хёнджину. Ибо всё, что он дал, парень не выбросил, как делал с остальными вещами. Такова была его натура — это только на первый взгляд Хан кажется таким дружелюбным, открытым шутником. На деле тот ещё отшельник, который никому не доверяет. Почему-то только Хёнджин понимал, что на самом деле в привычном Джисоне нет ничего живого, и где-то там таится настоящий. Со своими шрамами, переживаниями и проблемами. И почему-то Хан так сильно одновременно и боялся этого парня, и хотел потянуться навстречу. Потому что до этого кроме друзей в «3RACHA» им никто не интересовался настолько настойчиво. Но могло ли это быть той же самой ловушкой, в которую его заманили когда-то в прошлом? Лучше лишний раз побыть анти-романтиком. Хан умывается пару раз в туалете, открывает везде окна на проветривание, потому что всё в помещении буквально пропахло перегаром Чанбина, и выходит из комнаты в коридор, чтобы не переохладиться. Здесь, кажется, и дышится легче, и думается лучше. Джисону лучше быстрее всё переосмыслить, прежде чем понять, что он снова обрёк себя на сожаления. Он медленно бредёт по коридору туда-сюда, рассматривая матовые стены корпуса, окидывает взглядом двери в чужие комнаты и посматривает на время. Пяти минут проветривания было бы предостаточно. Главное, чтобы Чанбин сам не задохнулся и не простыл. Пора бы возвращаться, а то кто следить будет за ним. — …да я понять никак не могу, как это произошло вообще! Кто так поздно шляется здесь? Джисон оборачивается и удивлённо поднимает брови. Как этот чудаковатый парень вообще забрёл сюда, если должен уже отлёживаться на кровати в своём корпусе? — То есть ты хочешь сказать, что вы просто в рождество… Эй, так нечестно, ясно?! Я ещё два года назад говорил про то, что вы будете мутить у меня за спиной и в итоге бросите. Всё-всё, даже слушать об этом не хочу, я о-би-дел-ся, — прервался на лёгкий кашель. — Обиделся, слышишь? Дон Жуан чёртов, а я уверен, что ты сам мою святую Джи-Джи соблазнил, даже не говори мне обратное! Всё, кладу трубку, мы обязательно поговорим с тобой лично, понял? Голос Хван Хёнджина будет звучать у Джисона даже в кошмарах. Почему-то его экспрессивность и драматичность вызывала у него неподдельную улыбку — очаровательно. Парень показательно показывает язык телефону и нажимает кнопку «сбросить». Запускает пятерню в незавязанные чёрные волосы, раздражённо облизывает губы, а уже потом замечает Хан Джисона в нескольких метрах от себя. Его реакции просто замечательны — сначала испуг, потом звёзды в глазах, а затем расцветающее удивление в смеси с радостью встречи. Джисон совсем не помнил, когда настороженность с каплей страха смешались с чувством, что этот определённо был тем, кого можно было бы считать «соулмейтом». Возможно, до того момента, когда захочется показать себе другую сторону себя. — Что ты здесь делаешь? — подошёл немного ближе Джисон, сжевав улыбку. — Потерялся в чужом корпусе? — О, сонбэ, добрый вечер, — прикусил нижнюю губу парень и тут же принялся приглаживать волосы, будто бы на голове у него творился полнейший беспорядок. — Я просто по телефону говорил, и так вышел из себя, что Джуён сказал, чтобы я говорил где-нибудь в другом месте. Ну вот и пошёл. Правда когда я по телефону говорю, я всё время шляюсь из стороны в сторону и совсем забываю про маршруты, знаете же, каково это, да? Я читал, что это происходит из-за того, что наш мозг пытается найти собеседника, с которым мы говорим по телефону, и это так интересно… — Всё-всё, прекрати болтать, — закатил глаза Хан. — Слишком много информации. — Вы как обычно… — протянул в ответ Хёнджин. — А Вы тут почему? Я думал, что очень поздно, и все уже давно спят. Джисон тяжело вздохнул и с недоверием посмотрел на Хвана. — Проветриваю помещение. Как видишь, уже иду домой, так что пока-пока. Хан решительно поворачивается, однако тут же чувствует перехват — Хёнджин схватил его за толстовку на локте. — У-уже? А я думал, что мы хотя бы поговорим, или… Джисон дёрнул руку и заломил брови. Теперь Хёнджин казался немного растерянным и раздосадованным. Почему он вообще так хочет проводить с Ханом столько времени? Может, ему не с кем общаться, его кто-то буллит или ненавидит? Или его только Джисон интересует? Правда, лучше бы и не интересовал. — Вы на моё сообщение даже не ответили, я подумал, что Вам не понравилось, — продолжил он. — Просто я много думал об этом и много старался над рисунком, а ещё боялся, что Вам не понравится то, что я написал, ждал ответа… Джисон хотел что-то сказать, но тут Хёнджин сначала громко кашлянул несколько раз, а затем сморщился, помассировав пальцами выступы лимфоузлов на нижней стороне челюсти. Почему-то Хан не заметил этого с самого начала — Хван говорил в нос и был неестественно покрасневшим. — Эй, ты чего, болеешь что ли? — спросил старший и попытался заглянуть в лицо. Хёнджин тут же отрицательно завертел руками. — Нет-нет, просто горло болит немного и всё… Джисон выжидательно на него смотрел и буквально вынуждал сказать как есть. — Ну, немного сопли… Я просто съел целую бадью мороженого в новый год. Но это же ничего, температуры нет — и хорошо! Я могу работать как обычно, и тем более завтра пойду работать над сольником, я же не могу подвести Гониль-хёна! — И ты называешь это «всё хорошо»? — цыкнул недовольно Джисон. — А твой лидер разве не в курсе, что вообще-то таблетки пить надо? — Я и пью! Ну, там, от горла… Одну закинул с утра — и как огурчик! Джисон разочарованно покачал головой и выдержал паузу, чтобы подумать. Однако толком не получилось — этот покрасневший, говорящий в нос парень вызывал жалость, нежели настороженность. А ещё его блестящие глаза без макияжа и родинка на нижнем веке так и просили, чтобы Хан перестал отталкивать. Хотя бы так. — Эй, пойдём со мной. Хотя бы чай попьёшь. Хёнджин округлил губы в немом звуке «о» и моргнул два раза, будто бы не поверил. — Что? Правда? Джисон повернулся и закатил глаза. — Я могу прямо сейчас передумать! Лучше послушать его прямо сейчас. Хван ободрёно улыбнулся, шмыгнув носом, и поспешил за сонбэ, неловко посматривая себе в ноги. А Джисон сделал вид, будто бы не вспомнил, как сегодня с утра слышал такое же сопение в коридоре. В общежитии оказалось темно и тихо. Все лампы был приглушены, за исключением декоративного синего освещения на кухне, куда Хан и провёл Хёнджина, сняв обувь. Хван огляделся и слабо улыбнулся, потирая руки от прохлады. Большого обеденного стола здесь не было, только маленький барный с такими же высокими стульями, на один из которых Хёнджин смущённо сел. Обегая всё пространство вокруг себя, Хван не мог не ликовать внутри — всё-таки когда-то он был ярым фанатом, а теперь сидит у участников группы в общежитии. Удивительно, как иногда может повернуться судьба. — Тут так холодно… — кашлянул Хван и сжался сильнее, чтобы сохранить тепло. — Я же говорил, что проветривал, — ответил Хан, закрывая каждое окно, которое открывал. — Сейчас потеплеет. Могу принести плед, сейчас сделаю чай, подожди только. — От чая бы не отказался… Джисон ещё раз оглядел парня в синем освещении. Такое ощущение, будто бы он — актёр фильма, в котором играют оба. Всё это так и сквозило сюрреализмом. Буквально недавно Хан избегал айдола, старался как можно реже говорить, а сейчас пускает к себе на кухню и готовит для него чай. И когда мужчина стал настолько уверен в том, что делает? Хёнджин долго и пристально смотрел на него в ожидании. Тёмные локоны спадали на лоб и глаза, красные губы поджались, а о щёки можно было обжечься. Такой немного беспомощный, домашний Хёнджин, кажется, не вызывал никакого дискомфорта. Даже наоборот… Неужели Джисон боится последствий сближения с человеком зря? — Д-Джисон-сонбэ, со мной не так что-то? Чёрт. Засмотрелся. Сколько же он стоял на одном месте? Джисон пытается прийти в себя и остановить прилив крови к собственным щекам. Чёрт, это слишком стыдно. Неужели прошлое снова повторяется, и Хан проваливается в пучину чувств заново? — Нет-нет, я… Сейчас принесу чай. И плед. Хёнджин же не спускает с него глаз. Он не может забыть разговор, который услышал сегодня утром. Джисона точно что-то сдерживало — Хван видел, что настоящий Хан на самом деле хочет сближаться с людьми, однако что-то не позволяло этому случиться. Даже в таких пристальных зрительных контактах было что-то — в темноте или при солнечных лучах, в его томных очах оставалась та тоска и печаль о том, что он не может быть таким, как все. И Хван был тем, кто стремился разрушить эту стену, несмотря ни на что. Интерес к кумиру заканчивался для него громким стуком сердца в груди и прерывистым дыханием, когда Джисон снова к нему обращался. То ли привязанность, то ли порывистая, неконтролируемая влюблённость — всё это неважно. Хёнджин готов принять это всё в себе без всяких предрассудков, взять ответственность за чувства и бороться за них. Проблема была только в Хане — узнать, что на самом деле держит его, и защитить. Стать тем самым человеком, который сможет сделать его счастливым. Хотя бы немного. Увидеть настоящую, искреннюю улыбку Хан Джисона. Кружка с едва различимой надписью в темноте согревает руки, а колючий плед на плечах позволяет хотя бы немного расслабиться. Хан ещё роется в верхних ящиках над плитой в поисках чего-то, и Хёнджин пытается проконтролировать температуру тела. — Вот, держи, у меня остался стомасин, — распечатал таблетку Джисон и протянул Хёнджину. — А чай этот какой? — Терафлю. С лимоном, надеюсь, что ты не презираешь лимонный чай. — Я не привередлив в еде… — протянул Хёнджин и отпил чай, сморщившись и издав звук, похожий на больной стон. — Настолько болит? — выдержав паузу, спросил Джисон и присел напротив на ещё один барный стул. — Кто вообще ест мороженое в мороз, а? — Мама купила, как же я мог отказаться! — возмутился Джин и откашлялся. — И не волнуйтесь за меня… Лучше волнуйтесь за то, что Вы от меня заразиться можете. — У меня очень сильный иммунитет, — цыкнул Джисон, улыбнувшись. — И говори потише. Чанбин спит, мы не одни. Хёнджин кивнул и на всякий случай обернулся в сторону чужих комнат. Он ещё долго томился над горячим паром из чашки, прежде чем снова отпить. Джисон за ним наблюдал, рассматривая правильные черты лица и еле шевелящиеся губы. — Мне понравилось то, что ты мне дал, — вдруг сказал он, собирая мизинцем невидимые пылинки со стола. Хёнджин прокашлялся, робко отрывая взгляд от чайных кругов. — Про что Вы… конкретно? — И про стихи, и про рисунок. Я на нём выгляжу как настоящий. Спасибо. Я обещаю, что буду бережно его хранить. Хёнджин кротко и тепло улыбнулся. Раньше он никогда никому не дарил свои рисунки. Стеснение из-за своего явного непрофессионализма побороть было очень трудно, но, кажется, сонбэ понравилось. И Хван ценил это. — Насчёт лирики… Мне понравилась твоя идея. Я думаю, что это разбавит ваш «дерзкий концепт». Фанатам нужна передышка в виде чего-то спокойного. Но с твоей хрипотой сейчас мы вряд ли уедем далеко. Джин мог лишь согласиться. Ещё несколько минут они сидели в сумеречной трепетной тишине, которая сопровождалась тихим кашлем Хвана и хлюпаньем чая. — Ты же мог бы просто полечиться, почему пошёл на работу? — в какой-то момент разорвав её, спросил Джисон. — Да как же я мог? — пожал плечами Хёнджин, опустив кружку на стол. — Я не хочу подводить других. Не хочу снова казаться тем, кто может полагаться только на свою внешность и популярность в группе. Я понял, что каждый из нас очень важен, и я не могу ставить свои интересы выше других… А если и ставлю, то должен понимать, насколько большая ответственность лежит на моих плечах, и брать её на себя, чтобы лидер не отдувался за меня. — Ты стал так взросло рассуждать, — опёрся щекой о свою руку Хан и наполовину опустил веки. — Помню тебя два года назад, ты был совсем других взглядов. Что с тобой случилось? — Мне кажется, я просто расту и учусь на ошибках, — задумчиво взглянул на круги, развеивающиеся в чае, Хван, а затем нашёл там своё отражение. — Мне хочется быть тем, на кого можно положиться, а не кого считают инфантильным ребёнком или тем человеком, которому нельзя доверять ничего серьёзного. Хёнджин внезапно перестал развивать мысль, слушая размеренное дыхание Джисона. Тот, кажется, тоже погрузился в томные раздумья. Хван посмотрел на него — при этом синем освещении он был похож на персонажа мультфильма. Несуществующего, такого неземного. И парень хотел бы дотянуться до него. Он понял, что хочет. Когда поблёскивающие карие глаза рассматривают столешницу, а затем соприкасаются взглядом с чужими подобно электрическим разряду, Хан выглядит безумно, безумно красивым. Растрёпанные волосы, смытый макияж, бесформенная толстовка — расслабленный, сонный Джисон на самый короткий миг становится настоящим, и в этот момент Хёнджин видит в нём вселенную, которую может дополнить и своими звёздами. — Это касается и Вас. Нас. Хан застывает. Сердце колотится как бешеное — вот оно, это чувство. Оно снова появляется у обоих, когда Хёнджин говорит это. — О чём ты?.. — Я не хочу, чтобы Вы считали меня инфантильным ребёнком, — продолжает одними губами говорить Хван, не разрывая зрительного контакта. — Хочу, чтобы Вы видели во мне того человека, на которого можете положиться. И кому Вы можете открыться. Я чувствую это. Что я готов разделить с Вами то, что так тревожит Ваше сердце. — Ты так говоришь, потому что ничего не знаешь, — потёр руки Джисон и спрятал взгляд под чёлкой. — Ты почти ничего… обо мне не знаешь. Мы даже не успели сблизиться, что и от кого ты хочешь защищать? — Так расскажите, — не унимается младший. — Расскажите мне. Или Вы всё ещё во мне сомневаетесь? Может, мне доказать поступками, или… — Твоя «инфантильность» здесь вообще не причём, Хёнджин, как и ты сам, — сглотнул Хан, как вдруг почувствовал на подбородке тёплые пальцы. Хёнджин осторожно приподнял лицо Хана и взглянул в глаза, но так, чтобы тот не испугался. Мягко, чутко, нежно. Джисон вздрогнул и не сдвинулся с места, приоткрывая сухие губы. — Тогда я не понимаю, в чём проблема, сонбэ, — сказал Хван, и сердце пропустило удар. — Есть же что-то, что Вас до сих пор удерживает. Барьер, который не даёт нам преодолеть это короткое расстояние. Поверьте мне, я не хочу Вам навредить. Хан хочет довериться. Но ему всё равно очень страшно. — Увидьте во мне того, кто хочет заботиться, а не делать больно. Джисон долго смотрел в его глаза и ощущал, как проваливается под землю, как чувствует пульсацию в ушах и висках, как в горле пересыхает, и он растворяется в чарах этого парня. При синем освещении он казался безопасным, но касание, которое ощущалось так остро по всему телу, буквально перекрыло кислород. Он перестал понимать сам себя — воспоминания о прошлом и сидящий напротив Хван Хёнджин смешались в одну цельную массу. От неё хотелось бежать, но в то же время в неё хотелось окунуться с головой. И только когда Хёнджин медленно начал приближаться к чужому лицу, пытаясь самостоятельно расправиться с этим ничтожным расстоянием, а Джисон как статуя замер и принимал все удары и шаги, в замочной скважине зашуршал ключ. Дверь быстро отворилась, впуская в общежитие яркий жёлтый свет. Момент, когда у Хвана был шанс, разрушился в тот же миг. Он как ошпаренный отскочил от старшего, и колючий плед упал с плеч. Парень почувствовал, как стало ещё жарче, чем было, и как вся атмосфера практически настроенного доверия испарилась, будто бы её и не было. Джисон испуганно взглянул на дверь и схватился за сердце, пытаясь вернуть дыханию размеренность, — на пороге стоял Чан с пустой бутылкой из-под соджу и молча снимал обувь, не обращая абсолютно никакого внимания на двух парней, которые сейчас буквально чуть не… Они… Когда Хану пришло осознание, что могло произойти, он ощутил, как руки начинают трястись, а температура тела не перестаёт прыгать. Это было похоже только на одно — снова возможный приступ. Чёрт, только не так, только не при Хёнджине. Чан безэмоционально оглядел обоих: Хёнджин, сидящий около чашки с чаем, Джисон с ужасом наблюдающий за реакцией старшего… Но Криса будто бы перестало всё это касаться. Он прошёл в свою комнату, будто бы его здесь не было. — Тебе надо к своим… — хрипло пробормотал Джисон, после чего с громким скрежетом стула по полу встал с него. Хёнджин, смаргивая наваждение, кивнул и последний раз хлебнул чай. — Сонбэ, всё… Всё в порядке? — Просто уходи, ладно? Без вопросов… Хван не стал спрашивать дважды. Он поблагодарил его ещё несколько раз за заботу, выпил таблетку, а затем тихо ушёл, оставив Джисона в одиночестве. Хан осторожно сел на край дивана и, придерживаясь за грядушку, начал глубоко дышать носом, задействуя диафрагму. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Как учил врач. Избежать приступ можно всегда, если постараться и успокоиться. Ничего не произошло. Хёнджин просто ничего не знает, он не хотел навредить. Джисон устал это терпеть. Устал жить в страхе того, что снова пострадает из-за любви к кому-то. Ведь это неправильно. Не все люди были такими, как… Не все. Но Хану всё равно страшно, даже если хочется открыться.***
Последующие дни прошли у Феликса с осознанием, что он абсолютно точно не был готов к настолько сильным изменениям в жизни. Это только на первый взгляд всё так просто — ты чётко говоришь себе, что забудешь человека, будешь жить дальше вместе с другим, который любит тебя и заботится о тебе, больше не будешь грустить и обращать внимание на чужую жизнь. А потом это переворачивается с ног на голову, как и твоё представление о простоте, когда ты первый раз видишь его после долгой разлуки. Когда встречаешься взглядами, улавливаешь привычное рваное дыхание при взволнованности, движение фигурных губ, которое рисовал в воображении перед тем, как заснуть, чувствуешь, как проваливаешься в пучину своих эмоций — ведь это то, что ты раньше считал своим комфортом, своей жизнью и привычкой. Но теперь ты не имеешь право снова ощущать те же эмоции, и от этого больнее всего. Отношения с Джису Феликсу ни разу не помогали — он всё равно не успел почувствовать к ней чего-то такого же. И совесть за это медленно съедала. Феликс видел Чанбина после этого случая очень редко, однако каждый раз, когда он случайно замечал мелькающий силует или серьезный тон голоса из коридоров, заставлял сердце содрогаться. Ликс не хотел в это верить — он всё еще не может принять это. Всё ещё не может смириться, что этот человек продолжает работать, и с ним придётся вести общие дела. Как он только сможет? Как у него хватит смелости, решительности?.. Найдутся ли силы, чтобы вести себя так, будто ничего не произошло? В голове постоянно вспоминалась фраза Чанбина — «За то, что пытался уберечь?». И именно она так сильно не давала покоя. Подрывала всё то, к чему пришёл Феликс. Строила надежды на то, что он что-то не так понял… Ведь могло случиться так, что сонбэ действительно пытался своей фразой от чего-то трейни защищать. Мыслей было слишком много, и они загоняли в тупик. Всё в итоге сводилось к Со Чанбину — тренировки, музыка, танцы, отношения… И это стало невыносимо терпеть. «Ты занята сейчас?» Феликс отправляет это сообщение Джису, почти не раздумывая. Тревожность разъедала сердце с остатками и давило на грудную клетку. Становилось трудно дышать — ты не знаешь, куда деться в этот момент. Терпеть практически невыносимо. Хочется забыть и больше никогда не вспоминать, найти хоть что-то хорошее в сегодняшнем дне. Так почему, даже если ты с силой цепляешься за это, всё равно больно? Парень накидывает драповое пальто на плечи, устало расправляя сладки на плечах, отряхивается. Сегодня закончил раньше, чем обычно. Чувствует, что если слишком переутомится, то не сможет завтра встать на ноги. Телефон завибрировал в кармане. «Ещё час тренировки, а что?» Феликс посмотрел на себя в большое зеркало. Кажется, он снова не узнавал сам себя — мутные глаза, сдвинутые к переносице брови, обкусанные губы… Но нужно верить, что всё к лучшему, ведь так? Он долго думает, как написать лучше. Наверно, так всегда, когда вы встречаетесь? Когда ты толком не можешь рассуждать и размышляешь, как бы больше понравилось человеку услышать это… Может, все переживания — сущий пустяк? «Тогда давай пойдём сегодня в кино?» «Я оплачу всё» «Можем встретиться там, я пока куплю чего-нибудь вкусного» «Если ты всё же не против» Сообщение сразу помечается прочитанным. «Я не против, если это D8 :)» «CUL8R, Feliz» «XOXO» Феликс тяжело вздыхает, засовывает телефон в карман и ещё несколько секунд глядит в своё отражение, прежде чем выйти на улицу. Середина января, однако мороз всё ещё не собирается уходить. Сегодня парень оделся легко, стоило бы не прогуливаться слишком долго во избежание простуды. А то Хёнджин уже успел повалиться с чем-то, не стоит уподобляться. Ликс молча бредёт до ближайшего кинотеатра в районе тренировочного центра и пишет Джису его местоположение. Он прекрасно знает, что это за место и с кем он однажды ходил сюда. Кто ему купил билеты на фильм, который Ликс даже не запомнил. Ему в то время это и не нужно было — единственное, о чём парень до сих пор не забыл, — мечущийся от экрана к Феликсу взгляд сонбэ и его тёплая улыбка, когда он назвал того милым. Кто же знал, что всё обернётся именно так? Он не проверяет пришедшее сообщение от Джису. Покупает два билета на ближайший вечерний сеанс какого-то недавно вышедшего исторического фильма, идёт к стойке с едой и продавцом. Феликс помнит всё. И до сих пор лелеет каждый момент — когда они с сонбэ подходили к этому же месту, купили сладкий карамельный попкорн и два стаканчика с колой (хотя Ликс мечтал, чтобы они пили из одного), шутили и улыбались. По правде говоря, Феликс до сих пор верит в то, что это было искренне, сколько бы ему не доказывали обратное. Вернуть бы это ощущение… хотя бы на миг. — Здравствуйте, можно, пожалуйста, один карамельный попкорн и два стаканчика с… — Извините, но карамельный кончился, — сказал монотонно продавец, играя в какую-то мобильную игру на телефоне, и Ликс плотно сжал губы. Так всегда. В попытках отчаянно цепляться за моменты прошлого ты упускаешь главную мысль о том, что ты никогда не повторишь их в точности. Такова натура людей — мы не делаем тех же действий дважды. Даже если бы Феликс купил этот карамельный попкорн, он не вернул бы Чанбина обратно. И воспоминания о нём так и останутся воспоминаниями. — К-кончился? — переспросил он, чувствуя, как подрагивают ресницы. — Да, но могу насыпать солёный. Как Вам? Но ты ведь можешь создать новые с другими людьми, ведь так? Что мешает заменить эту несвежую карамель солью, которая никогда не изменится? Что мешает жить дальше, несмотря ни на что? Кинотеатр всегда был кинотеатром и до Чанбина, и солёный попкорн Ликсу нравился так же… Проблема была лишь в том, сколько эмоций он получил от этой сладкой, немного приторной карамели. Столько, сколько никогда не восполнит жгучей солью. — Сыпьте… Может жжение от новых воспоминаний хотя бы заглушит старые, которые уже насквозь им пропитались? Он благодарит мужчину за еду и идёт в сторону залов на втором этаже. Из-за закрывающего обзор попкорна парень толком ничего не видел перед собой, поэтому приходилось ориентироваться наугад. Да ещё и вся голова забита этими мазохистскими страдальческими мыслями — будто бы Феликсу так нравится страдать, и он ничего не может поделать с этим. Ничего не помогает. Он действительно всё перепробовал. И будто это «сыпьте» могло дополниться фразой «соль на рану». Ликс будет пытать себя этим, словно это способно вернуть его в тот миг, когда он действительно был счастлив. Феликсу жаль Джису. Безмерно. Он знает, как она любит его. Но правда… ничего не может дать взамен… Вдруг парень не рассчитывает угол поворота — из-за отсутствия нормального зрения он не увидел перед собой спешно идущего человека. Момент — и оба врезаются в друг друга с громким возгласом. Стаканчики с колой падают на пол, и жидкость разливается по паркетным доскам, а бадья с попкорном падает вверх днищем. … он даже не может обеспечить ей вкусную еду во время просмотра фильма. Наверно, в этом и есть вся суть. Феликс ощущает это у себя в больном сердце — они и есть эта бесполезная деформированная солёная кукуруза, испачкавшая весь пол в коридоре кинотеатра. Рассыпавшаяся, теперь никому не нужная. Даже не карамельная — от неё нет ни вкуса, ни пользы. — О боже мой! — вскрикнул незнакомец и прикрыл рот ладонью. — Боже-боже, давайте я помогу Вам встать! Ваша еда… Чёрт, мне так жаль! Парень быстро поднимается с пола, стараясь не наступать в липкие лужи, и подаёт Феликсу руку. Но тот застыл на месте. Пальцами подбирает одну штуку из стакана с попкорном, смотрит на неё тоскливо и разбито. Всё, что осталось. Это правда. — Ничего… Это всё равно уже неважно, — произнёс Ликс и поднялся сам, продолжая рассматривать беспорядок. Это кое-что напомнило. Что-то похожее уже происходило один раз в коридорах… Всё напоминает о Чанбине. Как же это достало. — Что Вы, я… Я должен Вам оплатить, это же неправильно, — поджал губы незнакомец. — Сколько он стоил? Я правда не знаю, сколько стоит попкорн, простите, я никогда его не покупаю… — Не стоит, он всё равно солёный, — монотонно сказал Феликс. — Солёный не создаст мне хороших воспоминаний. И не сделает меня счастливым. На то он и солёный… Парень удивлённо посмотрел на Феликса — тот казался замученным и разбитым, будто всё вокруг не имело никакого смысла. Даже то, что сейчас произошло. Обычно люди всегда злятся, расстраиваются или кричат, но Ликс смотрел так отрешённо, словно попкорн, который он купил за деньги, ничего не стоит. — Но ведь есть люди, которым нравится солёный попкорн, — вдруг сказал незнакомец, и Феликс наконец обратил на него внимание. — Что Вы скажете им? — Что у них нет вкуса, — отрезал Ликс. — А я скажу, что Вы не правы, — покачал головой он. — Найдётся хотя бы один человек, который скажет, что этот вкус попкорна очень даже неплохой. И дело не в том, что у него нет вкуса. Просто именно солёный произвёл на него самое сильное впечатление, поэтому он его и купил. Феликс промолчал и сжал зубы. — Даже если Вы отказываетесь от солёного вкуса, он всё равно когда-нибудь Вам понравится. А если и не понравится, то Вы всегда можете купить другой. Выбрать тот же самый карамельный. — А если карамельного нет? Если я не могу физически выбрать карамельный? — Даже если сейчас его нет в наличии, он всё равно появится. — Если не появится? А если у меня такого выбора нет, что тогда? Что будет, если я не смогу позволить себе карамельный? Питаться солёным и вытирать слёзы от того, насколько он горький и жгучий? Это Вы имеете в виду? Да что Вы знаете вообще о попкорнах?! Парень долго смотрел на Феликса и о чём-то думал. Кажется, он точно кого-то ему напоминал. Кого-то… с таким же образом мышления. — Вы кажетесь очень одиноким. Будто Вы специально берёте тот попкорн, который Вам не нравится, чтобы не ощущать пустоту из-за его отсутствия. Ликс промолчал. Мышцы его лица дёрнулись. — Так почему бы тогда… научиться не брать тот, что доставляет Вам такой дискомфорт? Просто не есть попкорн, пока Вы не сможете позволить себе карамельный? — Потому что я знаю, что не протяну и дня без хотя бы какого-нибудь, — разбито ответил Феликс, как вдруг на нижнем этаже услышал знакомый возглас. Оба парня посмотрели вниз через перила. Чхве Джису — машет Феликсу радостно и стремительно идёт по направлению к лестнице. Ликс тут же сморщился и рвано тяжело выдохнул. Да, сегодня ей придётся смотреть кино без еды. Незнакомец покачал головой и с жалостью посмотрел на него. Он, кажется, прекрасно понял, что Феликс подразумевал под «солёным попкорном» на самом деле и что было у него на душе. Он открыл свою кожаную сумку через плечо и несколько секунд рылся в ней, чтобы вытащить небольшую прямоугольную картонку с выгравированным именем, почтой и телефоном. — Вот, возьмите, — протянул парень её Феликсу. — Я чувствую, как уже говорил, что Вы очень одиноки. И Вам правда… имеет смысл подумать над этим. Что Вам одиноко без людей вокруг себя. Это визитка моей небольшой лавки, адрес там же. Я продавец безделушек, но очень много занимался психологией и проходил курсы перед университетом. Если что — заглядывайте. Заодно я оплачу Вам этот попкорн — можете выбрать любую вещь с моего прилавка. — Он хотел было уже уйти, но решил дополнить: — Ли Феликс. Ли вздрогнул. — Откуда Вы… — Я ходил на шоукейсы в «JYP». Вы бы знали, какой я фанат нашей индустрии. С этими словами и улыбкой он спустился по лестнице, задевая плечом и Джису. Он, видимо, её узнал тоже, однако ничего не сказал. — Ликс, а что ты… — оглядываясь назад, хотела что-то вымолвить девушка, как вдруг охнула при виде беспорядка на полу. — О боже, что тут произошло?.. — Мы сегодня, видимо, будем без попкорна, Джи… — протянул тихо Ликс, так и продолжая глазеть на визитную карточку. Девушка подошла к нему и попыталась рассмотреть то, что там было написано. — А это что? — Ким-Ён-хун, — по слогам прочитал Феликс. — Сувенирная лавочка на улице 40-6 Пиль-дон. — Кто это? — продолжила задавать вопросы Джису, пока Ликс не сунул картонку в карман. Он снова тоскливо посмотрел на неё — та невинно и немного раздосадованно глядела в чужие глаза. Наверно, разочарована. И в чём смысл был этого разговора? — Никто, — коротко ответил Феликс и натянул на лицо улыбку. — Прости за попкорн. Пойдём побыстрее в зал, ты как раз вовремя пришла. Но даже со жгучим солёным попкорном Ликс чувствовал себя менее одиноко и печально. Может, где-то этот Ким Ёнхун был прав. Феликс правда старался сосредоточиться на фильме. Вроде бы интересный, и сюжет хороший и закрученный, а исторические Ликс любил вообще больше всего, однако всего этого для души не хватало. Сравнивать было с чем — походы в кино в детстве казались новым и захватывающим, в подростковом возрасте символизировали беззаботность и свободу… А с Чанбином это было как рождество, как тёплый улун, как дом. Сейчас же для Ликса просмотр — «галочка» для отношений с Джису. Если все пары ходят вместе на свидания, значит и они тоже должны. Если кто-то считает такое времяпровождение романтичным, то и Феликс тоже должен. Ведь он хотел жить дальше. Только вот слишком разочаровался в этом намного, намного раньше, чем себе представлял. Когда Чхве радуется, он радуется тоже. Но это не та радость. Это не то чувство, которое можно было бы назвать той самой любовью. Кино с Чанбином трепетало его сердце, а кино с Джису… не давало абсолютно ничего. — Ну как тебе? — тихо спрашивает девушка, присаживаясь поудобнее. Феликс рассматривает лицо главной героини с грязью на лице — видимо, уже был какой-то бой. Ликс снова что-то пропустил. — Неплохо… — пробурчал он. — Мне нравится Чон Джианна как актриса, — улыбнулась Чхве. — Она снималась в «Легенде синего моря», ты смотрел? Очень крутая дорама! Там ещё Ли Минхо играет. Ну, не наш который, другой… Один чёрт любой Ли Минхо вызывает теперь странные воспоминания. Особенно с его наставлениями и тем, что он знал обо всём изначально… Лучше вообще об этом не вспоминать. Постараться забыть хотя бы на минуточку всё то, что доставляет столько боли. — Не смотрел, — коротко ответил Феликс. — А хотел бы? Мы могли бы устроить в какой-нибудь из выходных марафон по какой-нибудь дораме… Можно не романтическую, если тебе не нравится, просто… — Я вообще не особо дорамы много смотрю, — отвёл взгляд Феликс. — Пытался, но на это уходит так много времени… В общем, это не моё. Джису промолчала и ещё несколько минут смотрела фильм, периодически оглядывая Феликса. Он, похоже, был каким-то слишком напряженным. Может, что-то не так? Или Чхве сделала что-то не так, и тот обижен? Тогда зачем позвал на свидание? Возможно, сейчас его что-то беспокоит? Но как об этом спросить? — Тебе… не нравится фильм? — робко спросила Джису в один момент. Феликс вздрогнул. — Что? Нет, фильмы мне нравятся. — Ты просто такой хмурый, — протянула она. — Разве я такой хмурый?.. Нет, я просто был в сюжет погружён, — пробормотал Феликс и снова уставился на движущуюся картинку. Джису долго смотрела на него, следя за меняющимися эмоциями на лице. — Тебе больше идёт, когда улыбаешься. Тогда у тебя глаза такие живые, а твои веснушки так… ну, не знаю, светятся. Феликс свёл брови к переносице и ощупал щёки. — Что? — Нет-нет, ничего, я просто… неважно, проехали, — повернулась к обратно экрану Чхве. — Я вроде сказала, что Чон Джина играет хорошо… — Так её разве не Джианна зовут? Джису покраснела. Феликс нашёл это странным — её действия казались скованными, будто она чего-то боялась или стеснялась. Но тот момент, когда она снова назвала имя актрисы, дало волну мурашек по всему телу — он помнил, как однажды уже путал чьё-то имя в зале кинотеатра, а потом переводил тему из-за конфуза. Ликс понял кое-что. Чхве Джису просто влюблена в него — волнуется, путается и боится показаться странной. Он был таким же. И, кажется… Чанбин тоже? — Ну да, Джианна, я просто перепутала, потому что есть ещё Чон Джина, и… Ей не нужно было оправдываться. Феликс чувствовал эту атмосферу сердцем. Будто он снова там, как месяц назад, и он снова рядом. Сидит и пытается оправдаться, что сказал какую-то глупость, начинает болтать и дальше несвязную чепуху… Чанбин был таким. Чанбин снова рядом, улыбается и заботится. Снова здесь. И всё с самого чистого листа. — …ну ты же знаешь, когда она пыталась спасти свою мать… Ликс видит его. Эти растрёпанные каштановые волосы под чёрной кепкой, растерянный, но в то же время такой любящий взгляд, шевелящиеся фигурные губы… Он настоящий. Феликс хочет, чтобы это продолжалось. Хочет сказать всё, что так накопилось, спросить, что не так, погрузиться в него полностью. Пережить это заново. Почувствовать, как это сонбэ снова смотрит на него. Как совершенно не обращает внимание на фильм и не помнит персонажей, их реплики, их историю. Потому что фальшивые истории не нужны, если существует их собственная. Удивительная и оригинальная, которую никто во всём мире не сможет повторить. И Феликс хочет её продолжить, даже если им не суждено быть вместе. Суть была совсем не в этом — главное, что он видит его сейчас. Смотрит так сломлено, потому что хочет дотянуться. Хочет видеть всегда: с раннего утра и до поздней ночи, и чтобы даже во снах являться друг другу. Феликс всё ещё его слышит. «Милый». В тишине совсем никто не отвечает, но Феликс всё ещё… всё ещё слышит его голос. Слёзы колят глаза. Если Чанбин уловит его тихие мольбы, то подойдёт ли ближе? Скажет ли, что никогда не оставит и боится потерять так же?.. Феликс несознательно тянется к нему рукой, накрывает тёплую щёку. Будто настоящая. Будто та самая, хотя не ощущается немного покалывающая щетина и те же ужимки. Но Ликс всё равно хочет ближе, потому что он так сильно скучает. «Извиниться? За что? За то, что пытаюсь уберечь?» Феликс готов поверить в это. Только чтобы его… никогда не бросали. — …ну и в общем, я удивилась, как… Парень целует робко, но в то же время серьёзно и почти отчаянно. Он не хочет больше этой боли в виде солёного попкорна, который обжигает внутренние стороны щёк и чувствительный язык. Он хочет ощутить карамель. Мозги затуманены. Феликс тянется прямо через подлокотник, обхватывает вторую щёку и чувствует ответную реакцию. Ему отвечают. Ликсу хочется в полной мере, чтобы по-настоящему, чтобы чувствовать это каждой крупицей тела. Он вдруг смело раздвигает пухлые губы своими и задействует горячий язык, сплетая его с чужим, и это ощущается так… так странно и непонятно. Совсем ново, потому что до этого Феликс так не целовался. Пресно, потому что по-другому это, видимо, не бывает. Солёно. Это не карамель. Феликс вдруг отстраняется и оставляет меж губами тонкую нить слюны, которая вдруг обрывается, как и осознание Ликса о том, что вообще творит. Он вдруг сумасшедшим взглядом сталкивается с тёмными глазами напротив и понимает, что всё это время целовал Джису. Никакого Чанбина. Феликс снова сходит с ума от одиночества. Даже с человеком рядом. Губы всё ещё ощущают этот солёный привкус. И Ликс готов проклянуть весь мир, потому что возненавидел это ощущение. — Фе… Феликс… Джису смотрела немного ошарашено. Щёки полыхают, взгляд расфокусирован, голова совершенно ничего не соображает. Чхве это всё впервые чувствует. Чхве это впервые пробует. И это для неё целый парк аттракционов. Она не знает, что и ощущать, потому что опыта совсем нет, а сердце колотится как бешеное — Феликс, кажется, тоже не умел, поэтому так опешил и смотрел куда-то вниз. Но Ликс боялся не потому, что он не умел целоваться. Потому что тот парень из коридора был прав. Он страдает от любви, которую имеет сейчас, и не имеет права сделать другой выбор. А без первого Феликс просто сойдёт с ума. Прямо как сейчас. Проблема только в том, что Ликс даже с Джису чувствовал себя одиноко. Потому что Феликс до сих любит Чанбина, и он не может отказаться от него, как долго бы не пытался. — Ты плачешь?.. Чёрт. Ликс вздрогнул и снова почувствовал, как режет глаза от влаги. Нет. Только не так. Он не может оказаться в таком положении перед Джису. Он не может показать, как всё обстоит на самом деле. Это будет равно предательству. Джису не была достойна такого. — Нет, я… — очнулся Феликс, повертев головой и усевшись в прежнее положение. — Я просто почувствовал слишком много всего сразу… Джису дотронулась пальцами до своих немного покусанных губ. Ощущение странное, но… всё же, вроде приятное. Она слабо улыбнулась. — Я думаю, что тоже… Только наверняка оба чувствовали совсем разные эмоции.***
Минхо когда-нибудь сойдёт с ума с количеством этой грёбаной работы. Чёрт его дёрнул подумать, что сегодня он сможет спокойно отдохнуть без всякого постороннего напряжения. Да и вообще, кто в такое время просит сорваться с места и принести черновые работы из студии, которая находится в другом корпусе общежития у Чана? Этот бред, наверно, вообще никогда не закончится. У Ли и так вся голова забита камбеком, фансервисом и клоунскими шоу, так ещё и директору всякое надобится поздно вечером. Он постоянно следит за временем и матерится себе под нос — стресса в последние дни вполне предостаточно. Заодно открывает мессенджер, чтобы проверить непрочитанные за последнее время. От менеджера ничего, только один Чан ещё несколько дней назад написал что-то снова. Видимо, на эмоциях, или как он обычно это делает. «Прости, если иногда я зажимаю тем, что слишком волнуюсь» — Чёрт, хён, не до тебя, — закатывает глаза и выдыхает. Сохраняет традицию никогда не отвечать на сообщения. Даже если бы очень захотел (что навряд ли), то всё равно бы не укладывался по времени. Всё-таки, корпусы в этом большом общежитии действительно расположены неудобно. В этом уже каждый убедился. Наконец нужный коридор — Минхо знал, что первая дверь слева — это комната «3RACHA», а самая последняя — студия, в которой они обычно работают. Самое удобное, что они могут заходить в неё как изнутри, так и снаружи. Откуда Ли знает столько подробностей? Ну… он просто был очень частым гостем их общежития в прошлом. Но лучше об этом не вспоминать. Не самые лучшие моменты из-за их сегодняшней окраски. Минхо быстро открывает дверь, особо не раздумывая и совсем не замечая, как оттуда доносятся звуки бьющего по ушам инструментала. Там точно кто-то сегодня работал. И кто-то явно мог помешать ему взять нужные бумаги. Ли застывает в проходе и видит знакомую макушку в наушниках. Каштановые волосы, серьёзный взгляд, направленный в экран компьютера, миди-клавиатура под пальцами. Кажется, это что-то напоминает. Например… — Ты как статуя, дай сфоткаю! Нет. Не вспоминать. Чанбин замечает чужое присутствие почти сразу, но на самом деле сначала думает, что это Чан или ещё кто-то. Только по знакомой приземистости, движению губ и дыханию он наконец понимает, кто посетил их личную студию в общежитии так поздно. Их взгляды снова встречаются. Минхо это уже порядком надоело. — Я не к тебе, не волнуйся, мне бумажки забрать надо, — монотонно проговаривает Ли и быстро подходит к выдвижным полкам внизу стола, сдвигая Чанбина с места. Бин вздыхает и устало глядит на него — Минхо очень изменился. Всё в нём перестало быть привычным, но старший всё равно умудрялся узнавать его по индивидуальным чертам, которые выучил наизусть. Он видел этого парня в любом из возможных видов. Он видел его в совершенно разном настроении и состоянии, запомнил каждую деталь его тела и характера. Того, что был прежде. Хотя к чему лукавить? Чанбин должен был запомнить и этот, потому что сам является его автором. — Я и не думал, — фыркнул Чанбин и снова уставился в монитор. Но на Минхо всё же продолжал смотреть. Изредка. Хо предпочитал вообще с ним взглядами не встречаться, будто их ничего и не объединяло в прошлом. Это было очевидно — после того переломного момента поддерживать нормальные отношения было бы просто невозможно. — Да где же эта хуйня! — раздражённо стукнул по деревянной полке Минхо и сжал зубы. Чанбин вздрогнул. — Эй, хватит мне мебель портить. Что ты ищешь? — спросил он, но в итоге получил презрительный взгляд в ответ. — Я тебя что ли о помощи просил? Чанбин тяжело вздохнул. — Ты невыносимый. Я просто спросил, что ты ищешь. Может я знаю, где это лежит. Минхо встал с пола и отряхнулся, расправив бежевую толстовку. Зачесал нервно затылок, оглядываясь по сторонам, затем подошёл к полке с другой стороны и начал рыться там. Чанбин внимательно его осмотрел — он знал о его нервозности и вспыльчивости, но, кажется, за эти годы она возросла во много раз. Бин и забыл, как вёл себя с Хо — осторожно, дружелюбно, боясь поранить. Боясь, что он поранит сам себя. — Эй, хватит меня игнорировать. Скажи, что ты ищешь? — нетерпеливо задал вопрос Чанбин, и Минхо раздраженно прошипел в ответ: — Заготовки с Чаном я ищу. — Сразу бы и сказал, — выдохнул Бин и зашёл в зону записи за стеклом. Минхо отрешённо смотрел на то, что мужчина долго там роется, чем-то шуршит, а затем достаёт уже знакомую красную папку. Да, именно в этой Хо работал. Сам бы он вряд ли нашёл, видимо, продюсеры устраивают в своей студии такой беспорядок, в котором могут разобраться только сами. — Вот. Она? — вышел Чанбин и протянул заготовки. — Она. Минхо не поблагодарил. Это в принципе и так, и так было в его манере, однако сейчас приобретало совершенно другой окрас. Помнится, когда-то они подшучивали друг над другом, любя при этом так же сильно, как и ненавидя, но теперь от тех чувств не осталось почти ничего. Возможно, разве что привязанность. В крайнем случае, только если Чанбин напьётся, ощутит прежнее вожделение, но и то будет всего лишь иллюзией. Он молча разворачивается и уходит, а Чанбин потирает пальцами переносицу и смотрит на клавиатуру. Он вроде бы только сосредоточился над работой, и тут же потерял всё вдохновение. Даже и работать после такого визита не хочется больше. Бин устало садится на корточки и задвигает оставленные Минхо полки, параллельно поправляя все перетасованные материалы. Он уже хочет встать и отряхнуться, как тут замечает на полу что-то неестественно блестящее — вон там, прямо закатилось под стол… Капсульной формы. — Это же… Чанбин не верит глазам. Он быстро подбирает и теперь может рассмотреть поподробнее — та же серебряная цепочка, те же шляпки с двух сторон, тот же стеклянный цилиндр. Тот самый кулон, который когда-то Бин подарил Минхо на рождество. Их больше не продают, он убедился лично. Хо что… всё это время хранил его? Чанбин быстро оглядывается на дверь. Чёрт. Если уж Минхо до сих пор не выбросил вещь, которую ему подарил когда-то бывший, то значит она до сих пор ему важна. И неважно, сколько Хо будет твердить, что ненавидит, но этот кулон… Это никак нельзя обмануть. Бин срывается с места и бежит вниз по этажам. Минхо не должен был далеко уйти, в этих коридорах общежития заблудится даже самый бывалый житель. Он должен его отдать. Почему? Чанбин знал Минхо слишком хорошо. Его спасают дорогие ему вещи, помогают с тревожностью, ОКР и неврозом. Пусть хотя бы так — если у Минхо всё ещё осталось что-то дорогое, то Чанбин не позволит ему это потерять. — Эй, Ли Минхо! Он видит его в холле. Одетым почти полностью, совсем не подозревающим, что потерял. Чанбин так рад, что успел. Искренне рад. Он ещё может чувствовать удовлетворение от подобных мелочей. Только для младшего оно таковым не являлось. Минхо оборачивается с выраженным на лице отвращением. Честно, когда тебя зовёт Со Чанбин, тут никак нельзя состроить другое выражение. Но, кажется, он что-то несёт ему в руке… Что-то забыл? Быть того не может. Или действительно умудрился на эмоциях выронить какую-нибудь скрепку, и теперь Со Чанбин как настоящий супергерой решает возвратить пропажу? — Хочешь из себя сделать мега-крутого? — недовольно цыкнул Минхо. — Эй, прекрати, я же сказал, что… — Ты подвеску выронил. Сердце ёкает и проваливается куда-то в пятки. Он видит знакомые очертания в его руке — та самая подвеска, дорогая его сломанной душе. Та самая, что одновременно и лечила, и калечила. — Эй, о-отдай! — вскрикнул Минхо, покраснев, и попытался силой забрать цепочку, однако рука, удержавшая его ладонь, слишком сильно надавила. Хо зашипел от боли и схватился за неё другой, практически оседая на пол. Чанбин вздрогнул и, засуетившись и забыв про всё, что они проходили, осторожно коснулся плеча и попытался посмотреть на руку. — Хо, что такое? Рука болит? — взволнованно заговорил Бин, когда наконец увидел всё своими глазами. Раны, рубцы и мозоли. Феликс идёт с Джису в общежитие почти без осознания, что происходит вокруг. Ликс даже забывает про счёт времени — кажется, оно и так шло слишком медленно. Он не мог отделаться от мысли, как плохо на самом деле поступает, что сегодня сделал в кинотеатре и почему сейчас его так сильно это гложет. Безумно чувствовать всё это заново — апатия, тоска, непреодолимое желание заснуть и никогда не просыпаться. Безумно ощущать, насколько же сильно ты подавлен, что представляешь на месте девушки мужчину, который очевидно тебя ненавидит. Но всё равно даёт надежду, что делает это не просто так. Было ли в этом хоть что-то толковое? Может быть, Феликс совсем обезумел, раз постоянно думает об этом как о последней возможности стать счастливым? Неужели готов бросаться в крайности? — Мы в итоге всё равно пропустили самое интересное, — робко подметила Джису, поднимаясь по ступенькам общежития. — Думаю, нужно будет сходить на этот фильм снова или посмотреть его дома, чтобы точно понять, что случилось в конце. — Ты права, — коротко отрезал Феликс, не ощущая собственных эмоций. — И обязательно с попкорном! Если что, я больше всего люблю солёный, имей в виду, хорошо? Ликс ни разу не сомневался. Их вкусы слишком… слишком разные. Как только оба заходят в холл, тут же попутно раздеваясь, Феликс планирует прийти в комнату и хорошенько отоспаться, чтобы не дай бог не расчувствоваться прямо перед соседом Чонином. Хорошо было бы выплакаться в ванной, но это всё равно не поможет. Да и потом, сил-то в ванную идти нет. Чувствуется, что Ликс такими темпами скатится в полнейшую депрессию, из которой ему потом уже никто не поможет выкарабкаться. Если бы не звуки чьих-то возгласов, они прошли бы мимо. Лучше бы они просто прошли мимо. — О, это там… сонбэ? — щурится Джису, когда видит весьма странную и очень даже озадачившую её картину. Феликс застывает на месте. Чанбин и Минхо. Вместе. Чанбин прикасается к нему, трогает за руки, пытается успокоить. Ли же — отойти подальше и скрыться от чужих глаз, потому что тут же заметил посторонних. Ликсу хочется спрятаться тоже. Он видит, как сонбэ поворачивает голову к нему, как смотрит. Их взгляды соприкасаются. Феликс точно видел сегодня почти такой же. Здесь он более живой, более настоящий, чем в его воображении. Этот Чанбин смотрит насквозь, и его коньячные глаза тут же напитываются смесью тоски с… безразличием? Что это? Каков был последний ингредиент? Феликсу хочется провалиться сквозь землю, когда он видит, что Чанбин прикасается к Минхо так же нежно, как когда-то прикасался к нему. Он знает, как их связывало между собой что-то очень сильное, и он догадывался, что это может быть. Но не так. Не вживую. Ликс не хотел видеть подобное именно сегодня, в этот поганый серый день без какой-либо причины оставаться на этом месте, на этой планете. Потому что Феликсу всё равно хочется приблизиться. Даже когда он держит за руку Джису, ему хочется подойти и задать те же самые вопросы. «Боишься ли ты потерять?» «Останешься ли со мной?» Но на них никогда нельзя будет получить ответа. В отличие от воображения, Чанбин никогда не потянется больше вперёд. Никогда не поцелует и не скажет тёплых слов, которые согреют разбитое сердце и соберут его по острым осколкам. Чанбин отворачивается, будто бы Феликс для него ничего не значит. Снова смотрит на Минхо — тот отталкивает, прижимая к себе руки, смотрит презрительно, засовывая в карман цепочку, и уходит. Остаётся только разъедающее чувство в груди. Ликса словно этим только что предали. — Ликс, ты… — хочет что-то сказать Джису, но Феликс тут же её останавливает. — Я что-то устал… Пойду к себе, обещаю, что провожу тебя до твоего корпуса в следующий раз… Он еле может добежать до комнаты, пытаясь сдержаться до самого конца. Мутным взглядом пытается увидеть замочную скважину, чтобы вставить ключ, поворачивает несколько раз, теперь оказываясь в полной темноте. Их общежитие. Чонин наверняка спит на своем втором ярусе кровати. Сквозняк совсем не помешает. Феликс сдаётся ещё в прихожей, прислоняясь к двери и сразу же глотая горькие слёзы. Одиночество — это самое невыносимое чувство на земле. Самое страшное — когда даже с родными людьми, будь то девушка или лучший друг, ты не можешь перестать чувствовать это. Будто один единственный человек на земле заменял всех вместе взятых, и без него ты уже не чувствуешь себя прежним. Настоящим. Живым. Он даже не пытается себя успокоить, только надрывно всхлипывает и задыхается. Хорошо было бы купить седативное на такие случаи, но Ликс совершенно не думал об этом. Он вообще никогда не думал о том, что будет лить слёзы из-за любви. Это была не просто любовь. Доверие. Привязанность. Забота. Никакой солёный попкорн не заменит карамельный. Никакая Джису никогда не заменит Со Чанбина — первую любовь Ли Феликса. Феликс пытается раздеться, продолжая тяжело дышать и сглатывать слёзы. Перед глазами полнейший туман, в груди — дробление костей вместе с сердцем. Главное, чтобы Чонин не услышал. Главное, чтобы никому не сказал. Позорно наверное пользоваться доверием человека, которого обманываешь насчёт своих чувств. Дорогого тебе человека, не чужого. Но не сейчас. Сейчас это Феликса не интересует. И плачет он не из-за этого. Ликс ложится в кровать прямо в уличной одежде и сворачивается комочком. Больно. Как же чертовски больно. Снова это чувство, которое он испытал, когда его отвергли, — оно с каждым разом ощущается по-новому и всё так же невыносимо. Пальцы лезут в карман штанов, вытаскивают уже почти разрядившийся смартфон. Нет даже сил, чтобы уменьшить яркость. Затуманенным от слёз взглядом парень ищет в самом дальнем и старом альбоме воспоминаний фотографию, которая хранилась у него всё это время подобно самому дорогому сердцу сокровищу. Он нажимает на неё, и теперь захлёбывается в слезах ещё сильнее. Пропускает громкий всхлип, судорожно выдыхает. Первый снег. Пухлые румяные щёки. Короткие темные волосы. Со Чанбин с неподдельным взглядом и улыбкой, который приобнимает Феликса за плечи. День обещания. Феликс обнимает телефон и зажмуривается, чувствуя, как грудь раздирает от этого чувства — он никогда не отделается. В его разбитом, раздробленном сердце всегда найдётся место для воспоминаний со вкусом той самой сладкой карамели. Теперь они могут стать солёными только от его нескончаемых потоков слёз.