«Бесконечно виновный перед тобой,
Я могу лишь оставить последнее письмо.
Пусть воспоминания останутся горькой слезой,
И всё плохое уйдёт само.
Тот, кого ты ненавидишь».
Чанбин сжал губы, и по покрасневшим щеками прокатилось ещё две слезы. «Я ненавижу тебя», — слова, в которые было вложено слишком много. Будет ли наполнено сердце Хо ненавистью к бывшему, если это больше всего не даёт двинуться с мёртвой точки? Стоило ли того напоминание о себе? Если Чанбин обещал, что будет наблюдать со стороны, то акцентировать на себе внимание нельзя. Минхо не должен вспоминать о нём как о чём-то плохом, не должен думать о своём прошлом. И эти стихи, еле собранные рифмой, никак не стыковались с тем, что Бин решил. Он осторожно засовывает листок в карман и оставляет пакет безымянным. Так будет лучше. Именно этого был достоин Минхо, на которого разломлено, сквозь слёзы глядел Чанбин. Мужчина уходит так же быстро, как приходит. Его присутствие ощущается с пробуждением только вкусом хрустящих снеков из магазина, лёгким дуновением ветра из форточки, еле видными следами на кафельном полу и знакомым запахом парфюма с приторным бальзамом для губ. Всё, что от них осталось.***
Рассматривая себя в очередной раз перед зеркалом в туалете тренировочного центра, Хёнджин поймал себя на очень интересной, весьма забавной мысли. Последнее время он совсем не умеет сдаваться. Целую неделю Хёнджин провёл в долгих раздумьях после случившегося. Размышлял, как до такого докатился, смотрел фанкамы с Джисоном, рассуждал, правильно ли поступил, признавшись Хану в чувствах. Даже пытался об этом косвенно, в третьем лице поговорить с Джуёном, но тот как обычно свёл всё к своим фирменным пошлым шуткам, и Хван решил больше не обращаться за советом. Оставалось рассматривать поздно ночью два кольца, купленных в лавке того загадочного продавца. Этот Ким Ёнхун был тогда во всём прав. Нужно было во всём уметь сомневаться, действовать намного осторожнее. Тогда, возможно, Хёнджин не напоролся бы на острые шипы, не получил удар в самое сердце. Но в то же время Хван Хёнджин понял, что сдаваться было нельзя. Джисон мог говорить что угодно, но парень чувствовал своим долгом продолжать идти напролом, пока все карты не раскроются. Пока он не достигнет цели, пока сердце не успокоится. Пока Джисон не станет счастливым. Он слегка растрепал свои волосы, а затем завязал их в небольшой хвостик резинкой. Остриженные пряди, которые не хотели забираться, всё ещё спадали на глаза. Ничего. Это всё равно не может помешать работе. Сегодня — один из последних дней, когда они с Джисоном заканчивают трек. Значит, в скором времени оба перестанут видеться друг с другом часто. Только не в смену Хёнджина. Но всё же, волнительно снова пересекаться с Ханом взглядами после того, что случилось. До сих пор очень волнительно думать о том, на какой ноте их прошлый разговор закончился. «Думаю, что Вам самим тоже стоит обдумать. Мы должны будем поговорить на свежую голову и мыслить трезво о том, что… будет между нами. Я хотел бы услышать окончательный ответ… больше всего на свете». Готов ли был Хёнджин услышать ответ прямо сейчас? А если Джисон ещё не придумал его? А если не хочет отвечать? Нет, он точно не был готов. Но от этого только интереснее. …Сидеть рядом с ним сейчас, смотреть, как Хан что-то вяло соединяет в программе… Сердце ужасно колотится. Хёнджин понятия не имеет, что происходит, ведь от прежней уверенности в себе не осталось и следа. Он даже не помнил, как оказался здесь. Ноги сами быстрыми шагами донесли его до двери, рука помогла зайти внутрь, а потом… А потом то, что Хёнджин имеет сейчас. Как только он в первый раз увидел Джисона после признания в чувствах, тот уже тогда казался странно всколоченным. То ли это было из-за произошедшего с Минхо, то ли из-за чего-то ещё, — Хван не мог утверждать. Но факт того, как он странно осунулся, как устало, виновато бегал глазами, отрицать было нельзя. Сейчас Хан выглядел ещё хуже. Большие, синеватые мешки под глазами, стеклянный, неживой взгляд и немного подрагивающее тело… Что с ним произошло? Почему казалось, что всё настоящее из него выпотрошили, оставив бесхозную оболочку? Хёнджин просто не знал, как последние дни провёл Джисон на самом деле. — Нужно добавить сюда бэк-вокалов, — безэмоционально пробормотал Хан и снял с себя наушники. — И, я думаю, перезаписать эту часть. Если бы Джисону было можно, он бы полностью перезаписал свою жизнь. Желательно начать с того момента, когда всё в ней пошло по наклонной, и Хан оказался здесь, за компьютерным столом, сидящим вместе с человеком, которого так сильно хотел любить. По правде говоря, он его полюбил. В одну из последних ночей, плачась в подушку. Когда сердце так сильно болело, требовало отдаться чувствам. И Джисон на миг отдался — сжимал ткань простыней на кровати, жалобно скулил и звал Хёнджина. Он ни разу не ценил то, как Джин пытался о нём заботиться, принципиально не хотел давать ему ни шанса, ведь так привык к одиночеству, бесконечным лабиринтам страданий… Когда ты к чему-то привыкаешь, отказаться уже трудно. Разве могло у Джисона быть всё хорошо? Разве мог Хёнджин что-то исправить, стать человеком, который вытянет его? — Вы про пре-корус? — Хёнджин придвинулся к нему поближе, заглядывая в экран ноутбука, но на самом деле украдкой следил за Джисоном. Как трепещут его ресницы, как губы сжимается, и он старается сторониться. — Да, про него, — сдавленно брякнул Хан. — Мне не нравится, как он звучит. — А что конкретно… надо? Джисон на секунду задумался. На самом деле, он вякнул это, потому что тишина была слишком разрушающей. Ещё немного, и продюсер бы с ума сошёл. — Пой её мягче, — ответил он немного погодя, понимая, насколько это непрофессионально звучит. Но, кажется, Хёнджин в этом всё равно ничего не смыслил. — Понял, сейчас. Джин старался вести себя естественно. Правда. Может, его могли выдать покрасневшие щёки и трясущиеся от волнения ноги. Хан, похоже, боялся. Заводить разговор на эту тему тоже не хотел. Что же оставалось теперь? Неужели они так и остановятся на этой отвратительной ноте?.. Он подходит к поп-фильтру и тяжело в него выдыхает, посматривая на Джисона через стекло. Такой замученный. Наверно, натерпелся предостаточно. Хёнджин переступает с ноги на ногу, пытается сосредоточиться на собственной песне, вспоминая слова и мелодию. Бесполезно — её Хван написал тоже под влиянием Джисона. О чём бы он не думал, везде Хан Джисон — в голове, на языке, где-то в сердце. Не верится, что Хёнджин вообще подобрался к нему настолько близко после того, что случилось. Когда музыка играет в ушах, Хёнджин тоже думает о нём. Поёт мягче, потому что сонбэ разбирается в звучании лучше, да и Джин доверяет ему во всём. Джисон долго наблюдает сквозь немного мутную гладь стекла. Когда Хёнджин поёт, его лицо кажется умиротворённым. Таким настоящим. Он не кажется злым. Он никогда не казался гнусным предателем, никогда не был сомнительным и дерзким. Хван почти во всём такой, какой есть, — немного рассеянный на первый взгляд, но чуткий и понимающий. Упрямый до жути. Что, если Хан что-то в нём сломал? Ту самую решимость, стремление к цели? Что, если растоптал уверенность и вдавил в грязь способность идти напролом, через самые разные трудности и препятствия? Когда Хван заканчивает и хочет выйти из комнаты, Джисон останавливает его: — Перезапишем ещё раз. Надо… Надо выразительнее. Хёнджин вздыхает, и музыка включается, Хан всматривается в его черты внимательнее. Сердце почему-то так болит. Джисон плакал каждую ночь, винил себя, находил остатки рассудка в объятиях Чанбина. Душа рвалась к любви, но разум притуплял его чувства, не давал Хану и шанса на то, чтобы сделать шаг вперёд. Хан отверг по привычке. Но на этот раз сердце не отпускало. Хёнджин закончил. — Давай ещё раз, — как мантру повторял Джисон. Хван на этот раз посмотрел на него с недоверием, но снова нацепил трущиеся о кожу наушники. Джисон просто не знал, что говорить потом. Он прекрасно помнил, что Хёнджин хотел слышать настоящий ответ, без лишних эмоций и предрассудков. Но как Хан мог? Открыться и сказать, что на самом деле происходило с ним всё это время? По правде говоря, Джисон так устал. Тревожность упала лёгкой дымкой на плечи сразу же, как он об этом подумал. Хан не спал последнее время, не мог нормально есть, не мог общаться с Чаном и работать. Поэтому сейчас наверно ком в горле не даёт нормально дышать, глаза слезятся, когда в ушах снова проносится мелизм Хёнджина. Когда младший поёт, Джисону ещё больше хочется задохнуться. Хёнджин снова закончил. — Нужно ещё раз… — встрепенулся Хан, но сейчас его резко прервали. Джисон сжал побледневшие губы, когда Хван снял с себя наушники и медленно подошёл к стеклу. Кажется, выходить из комнаты записи он не собирался. Сердце стучит и отдаётся неприятной колкостью на кончиках пальцев. Джисон сглатывает, отводя взгляд, когда чувствует, с каким интересом смотрит на него младший. Не видит, как тот мягко, грустно улыбается. — Всё ведь нормально с песней, — раскусил Хёнджин. Хан промолчал. — Вы это специально, правда? Джисон посмотрел на него большими, несчастными глазами и сохранил тишину. Поддерживать зрительный контакт в такой ситуации было крайне трудно, и он пытался отчаянно бороться против разгоравшегося пожара в животе. Внутренности скрутило и вывернуло наизнанку. Хан и правда не знал, что сказать. За эти дни он так и не придумал точного ответа на вопрос. Или это тот самый барьер блокировал его… — Сонбэ, — наклонил голову Хёнджин. — Вы, кажется, совсем не в том состоянии, чтобы работать… Может, лучше отложить… — И что потом? — наконец обмолвился Джисон. — Я же говорил о том, что осталось совсем немного, и всё закончится, зачем ещё сильнее растягивать это… Что-то определённо блокировало. — Вам неловко? Или Вы до сих пор не знаете ответ на мой вопрос? Если Хёнджин продолжит говорить об этом так прямо, Джисон правда не выдержит. Ком подкатил к горлу и упёрся в гланды — дышать так трудно. Хан чувствует, как теряет контроль, — столько событий и моментов, когда он проклинал сам себя, выжгли на обратной стороне век провоцирующую надпись: «Ты трус, Хан Джисон». Джисон боится не просто так. Джисону страшно, потому что может повториться опыт прошлого. Поэтому пытается сдержаться, предотвратить катастрофу. Но с чего он взял, что Хёнджин был таким же? Хёнджин не такой. И от того, что Хан так ужасно отверг его, ему ещё больнее. — Сонбэ? Джисон снова поднял голову — Хёнджин опёрся рукой о стекло и провёл по нему пальцем, вырисовывая невидимые линии. — Послушайте меня внимательно, ладно? — обратился к нему младший. Хан продолжал сдерживать учащённое дыхание и тихо пересчитывал первые попавшиеся на глаза предметы. — Я не просил Вас отвечать мне при первой же встрече. Не просил так быстро придумывать ответ. Вы можете размышлять над ним хоть недели, месяцы и годы. И всё это время я буду ждать. Стоять где-нибудь здесь, за этим стеклом, иногда о себе напоминать и ждать, когда Вы созреете и когда созрею я, чтобы услышать, что на самом деле Вас так гложет. Джисон невольно сжался. Пересчитывать предметы становилось всё сложнее, ведь с каждым новым словом рассудок мутился и не хотел ему подчиняться. — Вы сказали мне, что Вам не нужна любовь, — продолжил Хёнджин. — Но я чувствую, что нужна как никогда. Страх сковывает Вас, и я буду ждать для того, чтобы его развеять. Я не знаю, чего Вы на самом деле боитесь, но мне без разницы, за кого Вы меня считаете. Я — честный человек, я — тот, кому доверяют люди. Возможно, моё доверие с мемберами ещё строится на начальных этапах, но Феликс доверяет мне самые потаённые углы сознания. Я хочу, чтобы Вы хотя бы попытались сделать мне шаг навстречу. Хотя бы небольшой — этого будет достаточно, чтобы я за Вас сделал всё остальное. Джисону сложно на чём-то сосредоточиться. Сердце колотится как бешеное, зрачки дрожат, а ресницы трепещут. Дыхание спирает. Доверять… Доверять почти незнакомым сложно. Перед глазами самые отвратительные сцены. Мерзко. Хану хочется убежать, когда его разум блокирует сердце, заставляя вспомнить то, что он предпочёл бы забыть. — Вы сказали также, что мне не нужен такой, как Вы, — всё не унимался Хёнджин, нежно обводя мужчину взглядом. — А я скажу, что это не так. Мне нужны Вы. Если бы были не нужны, я бы не думал о Вас по ночам, не воображал себе о том, как мы когда-нибудь обнимемся, не придумывал бы часами, какой подарок подарить и что нарисовать, чтобы Вы почувствовали себя счастливым. Вы нужны мне, потому что я хочу Вас оберегать. Хочу видеть, как Вы радостно улыбаетесь и доверяете мне так же, как Чану-сонбэ. Забыть. Забыть. Забыть. Хёнджин хочет, чтобы Джисон улыбался, а тот человек не хотел. Тот человек не говорил настолько тёплых слов. Но тот человек сумел очаровать, а потом… Это невыносимо. — А ещё Вы сказали мне, чтобы я Вас разлюбил. Невыносимо. Джисону хочется выть и скулить, хочется снова завернуться в одеяло и плакать, пока глаза не выпадут. Ему то холодно, то жарко. Тело обнимает та знакомая паника, при которой всё впереди расплывается, а голова кружится. Джисон чувствует, что сейчас задохнётся. — И я ответил, что не хочу, — сказал Хёнджин и провёл кончиками пальцев по стеклу снова, вырисовывая контур сердечка. — И я не откажусь от своих слов. Я люблю Вас, я говорю это напрямую. Люблю Вас как сонбэ, как знакомого, как друга и как мужчину. Люблю и платонически, и романтически. Вы нравитесь мне так, что занимаете всё в моей голове, я даже отвлечься не могу — везде Вы. И я не откажусь от этого. Я никогда от Вас не откажусь и не откажусь от своих чувств. Не просите меня остановиться. Я всё равно буду ждать терпеливо, будто Хатико. Так долго, на сколько меня хватит. Вечность. Больно. «Ты просто остановиться меня потом не проси». Как же это больно. Хёнджин хочет сказать что-то ещё, наконец всматриваясь за стекло внимательнее, как тут теряет прежнюю улыбку и оступается. Джисон, ранее хотя бы как-то похожий на живого человека, теперь выглядит скорее как живой труп. Слёзы брызнули из глаз быстрыми потоками, заструились по зардевшимся щекам. Хван пугается ни на шутку — его сонбэ вдруг схватился за сердце, глядя в пустоту, и тяжело задышал. — Сонбэ?.. Сонбэ, Вы в порядке? Это как во сне, только в сто раз страшнее. Джисон не просто плачет, он действительно задыхается. В прямом смысле. В реальной жизни. Теряет над собой контроль, срываясь на истерику, не может остановить чувство удушья. Кажется, такое чувство, что он сейчас потеряет сознание. У Хана случился приступ прямо при Хёнджине. — СОНБЭ! — вскрикнул Хван и пулей выбежал из комнаты для записи, оказываясь рядом и не осмеливаясь что-либо сделать. Джисон хватался за первые попавшиеся вещи, чтобы не потерять равновесие. Сначала за сердце, потом за стол, ручку, мышку, а потом и вовсе потерял рядом с собой какие-либо предметы, продолжая задыхаться. Хан то краснел до цвета варёной свеклы, то синел будто штормовой океан, то бледнел как труп. Хёнджин побледнел и сам, от такого же страха. Прямо перед ним происходило что-то необъяснимое. Хёнджин не знал, куда себя деть, — на самом деле, он готов был расплакаться прямо на месте, схватиться за голову и просто начать молиться (хотя он не особо верующим был). Но как только Джисон беспорядочно завертел рукой, Хван не придумал ничего лучше, чем мягко взять её в свою и позволить сжать настолько, насколько это было нужно. Плевать, что больно. Плевать, что так невыносимо и страшно. — Сонбэ, сонбэ, прошу… прошу… — забормотал испуганно Хёнджин, чувствуя, как дрожит нижняя губа. Он, по правде говоря, вообще не понимал, что ему нужно делать, но это действие казалось правильным. Потому что руку Хан сжимает очень сильно и больше не мечется из стороны в сторону. У Джисона паническая атака с приступом гипервентиляции. Младший про это знал совсем немного. Таких же происшествий у него никогда не было, а у Джисона, кажется, это не редкость. Как можно было помочь человеку в такой ситуации? Что Хёнджин вообще должен чувствовать в момент, когда любимый человек задыхается?.. Страх вытесняет какие-то остатки здравого рассудка, и Хёнджин видит, как перед глазами расплываются предметы из-за пелены слёз. Такое чувство, что Хван схватит паническую атаку с Ханом на пару. Дышать. Надо дышать. — Сонбэ, прошу, дышите… Ды… Именно в момент, когда Джисон снова сжимает его руку, а сбитое дыхание пытается восстановиться, до Хёнджина вдруг доходит. То, что он случайно подслушал с утра в тот день. Разговор Джисона и Чана. «Я просто… просто знаю, что могу своим поведением показать себя не с лучшей стороны. Да и не хочу, чтобы он что-то про меня… не так понял». «Всё нормально. У меня не было этого уже почти два месяца. Я хорошо держусь». «Если что, ты всегда знаешь, где лежат пакеты, и можешь позвать меня…» Пакеты. Вот оно. Вот, для чего они были нужны на самом деле. — С-сейчас, сейчас я… — забормотал младший и расфокусированным взглядом попытался разглядеть что-то на столе. Слышать затравленные вдохи и выдохи Джисона было очень страшно. Хёнджин не знает, что на него находит, но по наитию он вдруг начинает, не отпуская чужой руки, шерстить по каждой выдвижной полке в надежде найти хотя бы что-то похожее. Он понятия не имеет, где могут быть пакеты, но спрашивать у Хана бесполезно. Он не в том состоянии, Хёнджин пока что не сошёл с ума окончательно. Они могли бы помочь. Если Хёнджин не ошибается, то это то, что спасёт Джисона. Ему повезло искать совсем немного. Хёнджин буквально нутром чуял, что они были здесь. Схватив первый попавшийся пакет дрожащей рукой, да так, что все остальные тут же разлетелись по полу, он быстро поднёс его к чужим губам и, потряхиваясь всем телом, наблюдал, как бледный Джисон отчаянно восстанавливает запасы кислорода и углекислого газа. По щеке скатилась слеза. Хёнджину никогда не было так страшно. — Дыши… Дыши, хён, дыши, пожалуйста… — шептал он как мантру. — Я здесь, я буду здесь… Буду… Буду здесь… Хёнджин всё ещё держал его за мягкую руку, поглаживал её большим пальцем, оседая на пол, тихо всхлипывал, видя, как щёки старшего принимают прежний розоватый оттенок. Всё будет хорошо. Сейчас всё будет хорошо. Но второй рукой он всё равно набирал Чану, ведь тот единственный мог забрать его обратно в общежитие и уложить спать, заставить хотя бы как-то отдохнуть. Тот точно знал, что происходит. Тот точно мог рассказать, как всё есть на самом деле.***
Чан дрожащей рукой хватается за ручку двери и последний раз глядит на Джисона, уложившегося на постели и посапывающего так тихо, что за небольшим шумом из открытой форточки его было совсем неслышно. Он ластится к подушке сильнее, укрывается тёплым одеялом, и Крису больно, так больно на него смотреть. Эти впалые, уставшие глаза, растрёпанные, немного сальные волосы, бледноватый оттенок кожи и слабые конечности… Если бы Бан хотя бы что-то мог с этим поделать, совесть не ела бы изнутри настолько сильно. Последнее время, проводя больше всего времени рядом с больным Минхо, Чан совсем забывал проведать состояние Джисона как обычно. Что он чувствовал всё это время, как спал, как работал? Неужели одиночество окутало его настолько сильно, что приступ снова повторился?.. Крис не мог перестать винить себя за это. Если бы он только успевал заботиться обо всех, если бы не терял контроль в руках, то гармония процветала бы ещё шесть лет назад. Но теперь, когда проблемы наваливаются одна за другой, поделать больше ничего нельзя. Молча принимать удары судьбы в попытках что-то исправить. Он прикрывает за собой дверь не до конца, чтобы свежий воздух выходил на всю квартиру общежития, тяжело выдыхает и выходит в коридор. Долго-долго стоит на кухне, смотря на депрессивные пейзажи из окна. За ним немного моросит, сизые тучи сгущаются над районом и перекрывают возможность укрыться одеялом из солнечных нитей лучей, золотившимися пятном в облаках. Даже синяя подсветка, так и не выключенная с ночи, не перебивает эту удручающую, грустную картину. У Чана глаза наполнены тоской и усталостью. Он набирает в стакан воду, отпивая всего несколько глотков, затем вытирает влажные губы рукавом рубашки. Спать последнее время мужчина не привык. Заботиться о Минхо нужно было постоянно, несмотря на то, что родители к нему приходили особенно часто. Ему не повезло недавно задремать — кто-то прошёл к Хо в палату и оставил еду из круглосуточного. Менеджер говорил, что это от него, однако знакомый запах одеколона и бальзама для губ, который узнал Минхо, невозможно было ни с чем спутать. Хорошо, что хотя бы Чанбин не заявил о себе слишком громко. Всё в последнее время ужасно сложно. А ситуация с Джисоном… Что бы было, если бы Хёнджин не был вместе с ним? Синяя подсветка напоминала о том, что сквозь пьяные бредни Чану казалось всего лишь сном. То, как Джисон и Хёнджин сидели в темноте с чаем в руках. Неужели настолько близки?.. Хан смог быть с кем-то незнакомым открытым? Кстати о Хёнджине… Он ведь до сих пор даже в мелкий дождь оставался на улице. Стоило бы спровадить его обратно в тренировочный центр и придумать отговорку. Чан последний раз окидывает взглядом кухню, потом дверь в комнату Джисона, а затем, накидывая лёгкую куртку, которую оставил на барном стуле, выходит из общежития и направляется на улицу. Крис был прав — Хёнджин был всё ещё здесь. Немного жался от февральского холода, сидя на скамейке около большой, мохнатой ели, прикрывал глаза от маленьких капелек дождя и грел одну ладонь в кармане куртки. Другая лежала на коленке — вся в красных следах, немного пережатая. Именно за неё Джисон так отчаянно держался во время приступа. — Всё ещё сидишь? — устало подаёт голос Чан, и Хёнджин подскакивает с места, выпучивая глаза. — Сиди-сиди. Точнее, тебе пора бы идти. — Как он? — несмотря на слова Криса, вспыхнул Хван, и его щёки зарделись сильнее, хотя и пытались спрятаться за распущенными длинными тёмными прядями. — Как Джисон-сонбэ? С ним всё хорошо? — Я уложил его спать, — ответил Чан и присел рядом с Хёнджином. Тот с неловкостью поёрзал на месте. — Последнее время он не спал, видимо. Несколько десятков секунд стояло молчание. В воздухе пахло озоном во время моросящего дождя, и Хёнджин отчаянно вдыхал его, пытаясь сосредоточиться на мысли, которую хотел озвучить. Взволнованными глазами он бегал по очертаниям пушистых елей, рассматривал свои немного грязные кроссовки и морщился от болей в руке. На самом деле, это было не так важно. Чан настороженно посмотрел на неё. — Что с твоей рукой? — Когда у Джисона случился приступ, он сжал мою ладонь, — вздохнул Хёнджин и покрутил её перед собой. Красные следы всё никак не спадали. — Она пройдёт. Но вот то, что происходит с сонбэ… Я не думаю, что оно пройдёт так быстро. Чан хотел было ответить, что это не проходит уже чуть ли не седьмой год, но промолчал. — Я очень испугался, когда это произошло, — продолжил Хван. — Правда, я никогда не сталкивался с этим, я… — Он уронил лицо в одну из ладоней. — Я боялся, что случится что-то намного хуже… Чан покачал головой и тоже вдохнул полной грудью озоновый воздух, легко запрокинув голову назад и засунув обе руки в карманы. — Ты всё сделал правильно, — сказал он. — Хорошо, что он сообразил про пакеты, иначе он действительно мог бы потерять сознание. Хёнджин оторвал ладони от лица и посмотрел на старшего. На его лице были написаны вопросы, непонимание и отчаянное желание что-то узнать. — Это я вытащил пакеты. Я их нашёл, сонбэ. Ветер растрепал его мягкие локоны, и Хван убрал их пальцами с тоскливых глаз. Чан вздрогнул, медленно поворачивая голову. Этот мальчишка знал о пакетах? Неужели настолько осведомлён в теме? Или Джисон успел ему открыться? Неужели Хёнджин так сильно стремился ему помочь? — В любом случае, — оторвался от размышлений Чан и посмотрел на кроссовки, — спасибо тебе. Ты помог нам. Я не могу разорваться между всеми сразу, и не успел бы ничего предпринять… Пушистые ресницы Хёнджина затрепетали. Тот факт, что Крис так сильно опекал Джисона, заставлял усомниться в том, что всё было так просто. Хван вытянул руку и поймал несколько капель дождя. Куртка уже немного намокла, но Хёнджину хотелось продолжать сидеть здесь, пока не найдётся той самой лучшей ноты для серьёзного разговора. Хван очень любил Джисона. Если он не узнает, что на самом деле происходит, то никогда не сможет спать спокойно. А особенно после того, как увидел собственными глазами приступ любимого человека. — Ещё раз спасибо, и ты можешь идти обра… Чана прервали. — Сонбэ, — сказал Хёнджин и сглотнул. В уголках его глаз застыли совсем небольшие капли слёз, которые могли бы посоперничать с моросящим дождём, — из-за чего это произошло? В груди у Чана что-то ёкнуло, и он вздрогнул так, что его плечи дёрнулись от мурашек, разбежавшихся по всему телу. — Что? — Из-за чего у Джисона-сонбэ случился приступ? — повторил Хёнджин и разломлено посмотрел на старшего. — Скажите, в чём причина? Чан застыл как музейная статуя и будто робот проговорил заученную наизусть строчку: — Из-за усталости. Джисон плохо спал последние дни. Хёнджин разочарованно хмыкнул. — Вы сказали сами, что не можете разорваться между Минхо и Джисоном… — грустно усмехнулся он. — Тогда откуда Вы знаете, что он плохо спал? Почему Вы так думаете? Сонбэ, прошу, скажите мне настоящую причину. Я многое слышал. Что ему нужно к психологу, что он знает, где лежат пакеты, что мне нельзя с ним сближаться. Почему? Почему он всё время так на меня реагировал, сонбэ? Почему не может принять мою помощь?.. Чан ошарашенно хлопал ртом как рыба, не знал, что сказать. Все мысли выскочили из головы, оставив пустую оболочку. Он привык держать всё под контролем, но в момент, когда всё вокруг рушится, теряет самообладание. Таков был Бан Кристофер Чан. Отчаянный спасатель, который не может спасти самого себя. Он тяжело выдыхает и опирается руками на колени, прикрывая собственное покрасневшее лицо. Это подействовало на него слишком сильно. Хёнджин знал много. Он знал достаточно, чтобы не поверить ни в одну сказку, которую наизусть рассказывал Чан изо дня в день каждому, кто хоть как-то волновался за него: стаффу, менеджеру, фанатам… Всем, потому что история Джисона для кого-то кажется постыдной и ужасной настолько, что тошнит. Чан устал. Он правда устал притворяться, что может справиться со своей ролью. Минхо, оказавшийся в больнице, разрушивший доверие «3RACHA» Чанбин, сломленный Джисон и работа. Работа, которая не даёт нормально дышать. Крис совершенно не справляется. Всё это лежало на его ослабших плечах. — Я… Я не знаю, я… — залепетал Чан, и Хёнджин изменился в лице. Одновременно добрый, понимающий CB97 на трансляциях и экранах телевизоров и суровый лидер, который помогал всем без исключения, предстал перед ним в новом обличии. В виде безумно уставшего, перегоревшего человека, у которого есть переживания и который не может совладать с количеством той ответственности, что возложили на него. — Сонбэ, — уже спокойнее обратился к старшему Хёнджин и положил ладонь на его плечо. — Вы сказали, что не можете разорваться между ними, и это… — Это слишком тяжело, — закончил мысль Чан и сдавленно всхлипнул. — Им всем так тяжело… Минхо очень тяжело, и Джисону… Я должен быть для них сильным лидером, на которого можно положиться, но я не могу уследить за всеми, помочь всем, и из-за этого… Ты знаешь, как сильно совесть грызёт? Что я не справляюсь с обязанностями, Хёнджин. — Крис поднял на него голову, и Хёнджин увидел вблизи его наполненные слезами глаза. — Я за всех волнуюсь. Очень сильно. Но… — Но о Вас не волнуется никто, — понимающе кивнул Хван и ещё мягче погладил его по плечу. Чан отвёл взгляд снова — ему было слишком стыдно это признавать. — Я просто устал… Чанбин говорил мне, что я слишком давлю на всех со своей опекой, но я всего лишь хочу убедиться, что в нашем коллективе стоит гармония. Что никаких проблем с начальством не возникнет, что никаких ужасных происшествий больше не повторится, что все будут счастливы… Но как только я отвлекаюсь на Минхо, только-только хочу установить с ним контакт и помочь, ускользает Джисон и страдает. У него больше никого нет, кроме нас, а Чанбин… Он и сам натворил дел, которые теперь все расхлёбывают… — Про Чанбина я в каком-то смысле… в курсе, — вздохнул Хёнджин. — Но… почему Вы считаете, что не имеете права на то, чтобы уставать так же, как и они? Чан грустно усмехнулся и посмотрел на свои покрывшиеся от холода красными пятнами ладони. — В моих руках сосредоточено слишком много. Я не могу думать о себе, когда вокруг всем нужна моя помощь. — Но это неправильно, — возразил Хёнджин. — Вы не можете проконтролировать все процессы в мире. Если Вы не будете успевать следить и за собой, то в конце концов выгорите, и уже никому не поможете. Разве оно того стоит?.. — А что мне остаётся? — спросил отчаянно Чан. — Есть какие-то другие выходы или варианты? Хёнджин решительно на него посмотрел. В его глазах вспыхнул огонь той прежней уверенности. — Например, ослабить часть своей ноши. Расскажите мне про Джисона, сонбэ, — сказал он, и Чан посмотрел на него как на дурака. — Не нужно считать меня тем, кто не достоин услышать его историю и прочее. Я уже говорил это несколько раз, но я — достаточно ответственный, чтобы помочь хотя бы чем-то Джисону-сонбэ. Вы знаете… — Он запнулся. — Я его… — Только не говори, что… — Я люблю его, — сказал Хёнджин. — Очень сильно. И я верю, что у него ко мне тоже есть чувства, но он не может сделать ко мне шаг из-за чего-то. Ему мешает что-то — барьер, который я пытался разрушить. Но я не знаю, в чём причина, поэтому никак не могу помочь. Чан-сонбэ, помогите и мне, и себе. Расскажите. Дайте мне возможность позаботиться о нём вместо Вас. Крис оторопело опустил взгляд в мокрый асфальт. Любовь… Она однажды сыграла со всеми злую шутку. Та история с Минхо и Чанбином, если она повторится с Хёнджином… Джисон ведь по контракту уже имеет право на отношения, а вот Хван Хёнджин, который в этой индустрии от силы год… — Это слишком большая ответственность, — уже более серьёзно ответил ему Чан. — Ты знаешь, что может быть, если обнаружат, что вы встречаетесь? Знаешь, как сильно пострадает ваша группа? — Я готов взять за это ответственность, — решительно сказал Хёнджин. — Даже если это значит уйти из группы. Я уйду, я отплачу за весь ущерб, которой ей причинил, заработаю на то, чтобы оплатить неустойку и заключу контракт с другой, но никогда не брошу его. Я очень хочу ему помочь. Я очень хочу защитить Джисона-сонбэ, во что бы то ни стало. Прошу, сонбэ, расскажите мне. Снимите с себя часть ноши и помогите заодно Джисону. Я верю, что он нуждается в этом, хотя и отрицает. Чан долго на него смотрел, не решаясь начать говорить, но всё же сломался. Будь что будет. Джисон последнее время слишком много страдал. Если уже специалисты не смогли ему помочь в должной мере, то остаётся лишь надеяться на то, что Хан сможет преодолеть себя, забыть о прошлом как о страшном сне и двигаться дальше. Если он что-то чувствовал к Хёнджину то, возможно, это было бы легче. — Я не знаю, с чего начать… — сжал губы Чан и снова опёрся руками на колени. Слова путались на языке, в голове — полнейшая пустота. Та ужасная история вертелась в ней ужасными потоками цунами и изрезала кожу. — Это очень тяжело вспоминать снова. Но это произошло, когда Джисон заканчивал старшую школу и стажировался в другой компании. В тот момент ему очень нравился один нехороший человек… Джисон выходит из здания школы поздним вечером. Занятия до глубокой ночи, чтобы подготовиться к экзаменам в конце учебного года, занимали слишком много времени. С утра — общие занятия, потом тренировки в центре компании, а потом снова учёба и домашние занятия. Но Хан должен был справиться. Ради родителей, которые позволили оставить учёбу в Малайзии и остаться практически одному в другой стране, Джисон должен был постараться. Он тяжело вздыхает, когда смотрит в небо, — и сколько по времени здесь идёт дождь? Когда это синоптики успели его обещать? Чёртова погода. А у Хана ведь даже зонтика нет, чтобы добраться до автобусной остановки. Подстава. Джисон всматривается в экран телефона, жмурясь от не настроенной яркости, а затем решает, что так продолжаться не должно. Нельзя же всё время стоять и пялиться в смартфон, пока дождь не закончится! Хан считал, что этот опыт ему всё равно когда-нибудь пригодится, поэтому, решительно зажмурившись, делает шаг вперёд, однако… ничего не чувствует. Ни прилипающей к телу одежды, ни намокших волос… Что произошло? Моргнув несколько раз, Джисон засуетился — прямо перед ним раскрылся большой красный зонтик, и железные спицы немного ослепили его, отсвечивая от фонариков. Сердце пропустило удар, когда он повернулся в сторону и рассмотрел свисающие шторкой вниз тёмные волосы и оправу на кончике носа. Ухмылка парня заставила Хана вздрогнуть и покраснеть. — Ну и почему ты пошёл под дождь? — спросил дерзко парень, и Джисон опустил взволнованный взгляд в пол. Бабочки в животе тут же разлетелись как по полю, когда одноклассник притянул его к себе за талию. — Чего не отвечаешь? — Хён… — выдохнул Джисон, и в его глазах можно было даже рассмотреть сердечки. — У меня просто нет с собой зонтика… — Почему ты не спросил о помощи меня? — Он только сильнее сжал ладонь на талии, почти что касаясь бедра. — Я всегда готов прийти к тебе на помощь, Сонни. Не стесняйся, дорогой. Джисон покраснел ещё больше. От тактильности хёна хотелось лезть на стены. Кажется, Хан слишком был на нём помешан. Хёнджин выдохнул. Вспомнив, как Хан испугался, когда Хёнджин притянул его к себе, чтобы спасти от дождя, Хван понял, что теперь всё встало на свои места. Неужели Хёнджин напомнил о бывшем из прошлого? Это многое объясняло… — …настолько он нравился, что этому человеку Джисон готов был доверить всё. И доверял Джисон слепо, совсем не задумываясь, каким этот человек мог быть. Им было всего по восемнадцать. У Джисона бушевали гормоны, чувств было слишком много, и поэтому он видел предмет обожания в розовых очках. Но многое прояснилось после окончания школы, в день святого Валентина. Когда Джисона почти определили к дебюту в группе с большим отрывом от остальных. Хёнджин помрачнел. — Это же связано с ревностью из-за конкуренции? — Я не знаю точно, этот момент Джисон всегда умалчивал, хотя размыто говорил о каком-то предательстве, — вздохнул Чан. — Возможно, что-то послужило мотивом поступка этого человека, но его нельзя оправдать. Никак. То, что случилось в день святого Валентина, разрушило жизнь Джисона. Хёнджин снова внимательно слушал, с каждым разом разламываясь на мелкие кусочки. Джисон говорил, что ненавидит этот праздник всей душой. — В тот день… — продолжил более сдавленно Чан, так как подходя к самому главному, говорить становилось всё труднее, — этот человек пригласил Джисона потусоваться в барном клубе… Шумная музыка била по ушам Джисона. Он оделся сегодня не как обычно — теперь на нём не было привычной школьной жилетки, так как теперь учебные будни были позади. Чёрная, обтягивающая водолазка сидела на нём просто отлично, а латексные штаны привлекали внимание прямо за километр. Серьга в ухе казалась особенно сексуальной — Хан оделся сегодня, потому что его пригласил лично его любимый хён. Он любил весёлые компании, любил веселиться на полную катушку, даже если во время школы это было практически невозможно. Все тусовались парочками в день всех влюблённых, и Хан тоже искал глазами знакомую зачёсанную на бок чёлку. И он нашёл — его хён шёл по лестнице с двумя друзьями (видимо, какие-то университетские) и дерзко, надменно окидывал его взглядом. Сквозь розовые очки Джисон не мог разглядеть в нём презрения. — А вот и Сонни, — захлопал в ладоши старший и закинул ему руку на плечо. Хан заметно покраснел, но решил сохранить самообладание. — Вечеринка, надеюсь, без меня не начиналась? — попытался уверенно сказать Джисон, и, по его мнению, всё получилось прекрасно. Университетские парни задумчиво окидывали взглядом его ноги в обтягивающих штанах и оценивали торс в водолазке. — Хён попросил ждать всех ради тебя, крошка Сонни. Ты сегодня очень сексуален, — сказал парень и переместил ладонь на талию снова. Пока Джисон молча гордился собой, соглашаясь с оценкой хёна, старший перекинулся взглядами с друзьями. — Ну что, пойдём выпьем? — А куда? — Ну как куда… — усмехнулся хён, ведя Джисона за собой. — В VIP-комнату конечно. Там уже все-е-е… собрались. Хёнджин вздрогнул. Каждое новое слово, сказанное Чаном так ломано и сбито, заставляло его голову кружиться. Он до последнего молился, что тогда произошло не то, о чём он подумал. — Когда Джисон плакался мне в плечо, он всё время повторял, что лучше бы он никогда не заходил в ту комнату… — дрожащим голосом проговорил Чан, и слеза скатилась по его щеке. — Они дали ему выпить… Достаточно, чтобы он подчинялся каждому приказу человека, в которого был так слепо влюблён. Потом кто-то предложил ему какие-то таблетки. Скорее всего, чистой воды дурь, это всем понятно. Но Джисон уже тогда здраво не мог соображать. Он был всё ещё наивным ребёнком. Он не был достоин того, чтобы над ним так надругались… Голова шла кругом. Хан не помнил, как кайф забил ему мозги, и тело перестало слушаться. Глаза помутнённые. В них было всё — вожделение, полнейшая катастрофа и отсутствие понимания ситуации. Лишь потом, когда он будет перебирать в памяти произошедшее, краем сознания вспомнит стоящего в углу хёна, который снимал всё на камеру телефона и громко смеялся над ним. Джисон точно не запомнил, как вдруг оказался на коленях, и его окружили все те университетские ребята. Он никого из них не знал. Никого раньше не встречал, но они вели себя, будто знают его несколько лет, чтобы поглаживать по мягким волосами и притягивать их на себя. — Ну же, крошка Сонни, — оскалился один из них. — Ты сегодня тако-о-ой сексуальный. — Крошка Сонни, на тебе так по-блядски сидит эта водолазка… — заметил второй. — Ты оделся как самая настоящая шлюха. — А серьга в ухе… — подал голос и третий. — Ну же, доставь хёнам удовольствие. Джисон и слова не успел сказать. Его использовали как игрушку. Разум совершенно отказывался воспринимать эти мерзкие, липкие половые органы, которыми били по его распухшим влажным губам, мускусный вкус на языке, а потом ощущение вязкой, белой жижи стекающей по лицу. Хан не мог этого понять. Не мог вспомнить, как долго это продолжалось, сколько раз его рот использовали в столь ужасных фрикциях. Но хён, снимающий всё на камеру, запомнился ему надолго. — Только не проси остановиться, это такое зрелище! — звучал эхом его голос ещё долго. Чан, пытаясь сгладить углы повествования, старался не допустить им обоим сильно расчувствоваться. Но Хёнджин не выдержал, роняя слёзы и ощущая, как грудь разрывается от осознания, что с Джисоном сделали. Ненависть, презрение, сочувствие и вина — всё это за раз испытал Хёнджин, и более ничего не мог с собой поделать. Он плакал тихо, почти неслышно. Слушать до конца было невыносимо, но Чан продолжил, усиленно пытаясь остановить слёзы тоже. — Это видео отослали на почту директора той компании, а потом рассылкой участникам группы, в которой должен был дебютировать Джисон… — Он прервался из-за тяжёлого всхлипа. — Его выгнали без оговорок, будто бы Джисон был в этом виноват. Будто бы действительно оказался по их мнению «потаскухой»… Я ненавижу это слово… Я ненавижу людей, которые так его называли, ненавижу директора той компании, который разрушил жизнь Джисона и ненавижу этого человека. Он сделал это специально, он отдал Джисона на растерзание тем ублюдкам, чтобы угрожать слить это видео в общий доступ. Он остался буквально без ничего, его предали даже его друзья. Они сломали его полностью так, что больше Джисон никому не доверял. — Хён, что это значит?! — вскричал Хан, чувствуя, как слёзы струятся по горячим щекам. Он дрожащей рукой пытается дотянуться до смартфона хёна, на котором воспроизводится раз за разом видео, где Джисона используют. — Что это значит? — усмехнулся парень. — Что ты шлюха, Хан Джисон. Ты — грязная шлюха, которая сосёт члены. Как такая шлюха может дебютировать, а? Айдолы должны быть чисты, а ты по уши в грязи. Хан не верил своим ушам. Ноги подкосились, в голове стоял гул. Это было невыносимо. — Я… Я — шлюха?.. — пробормотал он, и увидел перед собой усмешку. — Да. Грёбанная потаскуха — Хан Джисон! Парень развернулся и начал медленно удаляться, пока Джисон пытался догнать. В голове было столько вопросов, столько непонимания и невинности, которую разрушили навсегда. Больше ничего. От Джисона ничего не осталось. Сердце, ранее так наивно бьющееся, теперь застыло и не издавало признаков жизни. — Как я могу быть таким?.. Как я могу быть таким, если я любил только одного тебя?!.. — Я отчаянно защищал Джисона перед пидинимом, когда формировалась «3RACHA», — заканчивая рассказ, произнёс Чан. — Вокруг него было очень много слухов в то время, которые компания должна была опровергать. Я был… безумно ошарашен, как Джисон мог оставаться сильным всё это время… Как не сошёл с ума?.. Как остался стоять на ногах и даже умудрялся улыбаться, стоя на сцене?.. Ведь то видео до сих пор не удалено… То видео до сих пор могут в любой момент выложить, и тогда Джисону придёт конец… Возможно, именно это всегда останавливает его, — чувство, что его снова предадут и то, что видео в любой момент может оказаться в сети. Несмотря на то, что Джисон был сильным, он больше никогда не доверял незнакомцам. Мы стали для него семьёй, но никого больше он к себе не подпускает. Боится, Хёнджин, — Чан поднял голову, — он безумно боится, что, возможно, ты окажешься таким же. Хёнджин не выдержал, уронив лицо в собственные руки и отчаянно зарыдав. Его Джисон, его милый Джисон всё это время боялся, что Хёнджин сделает с ним то же самое. Что предаст. Он боялся, когда Хван защёлкивал дверь, когда пытался прикасаться и целовать. А Хёнджин ничего не знал. Не знал, что на самом стоит за этим «я не хочу любить». Это было не «я не хочу любить». Это было «я не хочу снова оказаться в ловушке». Чан мягко погладил его по плечу и уронил две слезы. Дождь немного усилился, окатывая их с ног до головы, но потоки слёз Джина были намного сильнее и мощнее. Он понял, что любит Джисона ещё безудержнее. Что хочет навсегда заключить его объятия, что хочет отомстить. Хочет навсегда удалить то видео, чего бы ему это не стоило. Будь то память телефона или память человека. Хёнджин пообещал, что расправится с ним раз и навсегда. Поэтому, когда оказывается в тренировочном центре, разбито просит менеджера выполнить загадочное пожелание — разузнать всё про бывших одноклассников Хан Джисона. Он найдёт этого человека и обязательно добьётся, чтобы Джисон стал счастливым.***
— Эй, Чонин, можешь мне тоже захватить тогда ттокпокки? Я обязательно тебя потом накормлю, правда-правда! Ян Чонин смотрит на Феликса с наигранным раздражением, закатывает глаза, но Ликс знает, что тот притворяется. У них с соседом отличные дружеские отношения, и Феликс не упустит момент воспользоваться ими, чтобы провести время вместе и вкусно покушать. Младший, надевая на себя лёгкую куртку и стоя в проходе в тренировочный зал, хмыкнул и покачал головой. — Вот всё время ты так, — цыкнул Чонин. — А потом никогда не кормишь… Я вообще тебе не друг, а буфетчица получается, так?! Феликс, встав с пола, усмехнулся и подошёл к другу, похлопав по плечу. В его глазах расплылось удовлетворение, и это ещё больше подстегнуло Чонина на демонстрацию актёрского мастерства. — Не драматизируй. — Ликс потрепал его по голове. — Мне бери не острые, окей? И обещаю, что в этот раз точно выполню обещание! Можешь даже мои слова на диктофон записать. Звучало неубедительно, но Ян сдался, легко оттолкнув старшего от себя и застегнув куртку. Феликс довольно заулыбался и снова развернулся в танцевальный зал, чтобы завершить тренировку. — А когда ты домой собираешься? — спросил Чонин, сверяясь с временем на часах. — Уже скоро. Думаю, ещё часик позанимаюсь. — Ликс сделал небольшую растяжку рук и, мимолётом оглядев себя в большом зеркале, снова встретился глазами с Чонином. — Надеюсь, еда не остынет, пока я домой буду добираться. — Понятно. Тогда я пошёл, — проговорил невозмутимо Ян. — Только не обижайся, если я всё съем из-за того, что ты задержишься, окей? Феликс усмехнулся. — Окей. Как скажешь. Вскоре в зале не осталось никого, кроме Ли Феликса и гладей зеркал, в которых он размножался. Музыка со временем утихла, и парень уже вытирал покрывшийся испариной лоб, сидя на полу. Тренировка прошла достаточно продуктивно. Последнее время у Ликса преумножились силы во много раз, поэтому каждый день был насыщенным и не похожим на другие. Он больше общался с друзьями, работал, обедал с другими трейни и улыбался. Самое главное, что улыбался. Так искренне и так светло, что его поцелованные солнцем щёки искрились, а веснушки будто бы выделились ещё ярче, став похожими на созвездия. Единственное, чего до сих пор не хватало под боком, — Чхве Джису. Последнее время они действительно виделись не так часто — на то было много причин. Например то, что у девушки на носу дебют, и ей лучше бы сосредоточиться на рабочих буднях, нежели на объятиях и поцелуях. Но, на самом деле, по мнению Ликса, это было тоже важно. К ней он успел привыкнуть. То ли это всё-таки была долгожданная симпатия, то ли ярко выраженная привязанность… Феликс и сам толком не мог объяснить. Просто в какой-то момент её прикосновения стали особенно тёплыми, а улыбка — родной. Он даже попытался написать ей стихи. У Ликса с поэзией всё ещё не очень, но он старался. От всего сердца, желая наконец построить их отношения на понимании и романтике, которой вначале совсем не было. Парень лениво тянется к телефону, поправляя отросшую чёлку, и открывает мессенджер. От Джису даже сообщений особо не было. Интересно, может сегодня у неё найдётся время, чтобы прочитать то, что писал Феликс, и поесть вместе с Чонином ттокпокки? С улыбкой на лице, Феликс тут же начинает печатать льющиеся безудержным потоком смс-ки: «Не хочешь поесть вместе ттокпокки?» «Ты очень много старалась последнее время, я чувствую». «I wrote you something, wanna know what? <3». «О, тебе точно понравится!» «Моя. Милая. Джису! Быстрее отвечай мне!!!» Ликс в нетерпении выключил телефон и захихикал. Он чувствовал себя тем ещё флиртуном, который способен растопить чужое сердечко. Пока это приятное чувство разливалось внутри, парень встал с насиженного места и стал собирать вещи в свой рюкзак. Его гиперактивность в последнее время, кажется, даже стала выходить за рамки. Но ему это только больше нравится. И потом, это наоборот помогает работать усерднее и не переутомляться. В Ликсе столько энергии ещё никогда не было, и даже сейчас, когда он запихивает полотенце в отсек рюкзака, чувства распирают его изо всех щелей. Его прерывает лишь звонок телефона. Феликс хмурится, но всё же трубку берёт. Это была Джису — на самом деле, обычно она отвечает сообщениями и не любит болтать по телефону, именно это Ликса сначала насторожило, но он всё же вернулся к своей привычной манере. — Джису-у-у-у, — протянул он, застёгивая молнию портфеля. — Я только что как раз освободился, а ты? Видела мои сообщения? Что решила? Может, мы… Но его прервали. — You said you wrote me something… — неожиданно на английском начала Чхве. Её интонация в голосе заставила Феликса постепенно терять улыбку, — and whether I want to know what you wrote… Ликс захлопал ртом, будто рыба, и попытался что-то сказать, но Джису вновь стала говорить: — I'd like to tell you something too, but it would be rude to text it. If you want to know, can you go outside? Феликс сначала долго молчал в недоумении. Сердце провалилось куда-то в пятки, потому что, кажется, Джису было не до шуток. Самые худшие подозрения сразу же полезли в голову, нежелательно вытесняя здравый рассудок. Почему его девушка могла обращаться столь дрожащим голосом?.. Если опасения верны, то… — Okay, wait a second. Ликс не помнил, когда бегал настолько быстро. Он хватает за почти порванную лямку рюкзак, скачет по ступенькам, практические спотыкаясь и падая на середине, и попутно накидывает на себя куртку. Щёки его немедленно краснеют, а в глазах уже читается испуг и волнение. Что-то было не так. Что-то произошло. Что-то произойдёт прямо сейчас, и уже не до выключения света в зале, не до неприятной боли из-за неправильно поставленной ноги во время бега. На улице только прошёл дождь. Свежий запах озона, мокрый асфальт, который марал белые кроссовки, мурашки, пролетающие по телу. Не только от холода — там, прямо у ворот, стояла Джису с полуопущенной головой. Её высокий, знакомый хвост, сжимающиеся кулаки в карманах и поблёскивающие глаза… Феликс боялся, что когда-нибудь увидит эту картину вживую. — Д-Джису! Девушка поднимает на него тревожный взгляд. Феликс такой привычный, и всё будто бы как обычно. Как тогда, ещё два месяца назад, когда они только начали встречаться. Отличается лишь тёмная макушка, ранее отливающая золотом, похожая на лучики солнца. Наверно, тогда именно они её так ослепили. — Джису… — медленно подходил ближе Ликс, пока у девушки кровь в жилах стыла. — Ты пришёл… — пролепетала она и облизала губы. — Я бы хотела, чтобы наш разговор не слишком затянулся, потому что я и так сильно задержалась… Феликс нахмурился и попытался дотронуться до чужого плеча, но оно одёрнулось. У парня сердце так гулко стучало, что перед глазами всё расплывалось. Волнение возрастало с каждой секундой всё больше — что-то точно было не так. — О чём… о чём ты? — спросил он. — Я не понимаю, что случилось, Джису. Чхве грустно усмехнулась. Даже не знала, с чего начать. В голове столько мыслей, что они стягиваются в тугой клубок, не дают нормально соображать. Это чувство в груди… Оно странное, отталкивающее. Будто давление, заставляющее ком подкатить к горлу, а глаза заслезиться. — Я не знала, что когда-нибудь мне придётся говорить с тобой на такую тему, — начала она, перебирая края куртки. — Потому что я… я была уверена, что всё это время мы были с тобой очень счастливы вместе, что всё, что мы все вместе преодолели, было не напрасно. Феликс, я правда считаю тебя хорошим человеком, но мне так сложно говорить, что я… — Джису, я правда… — завертел головой Феликс, но его вдруг прервали. — Я не знала, что ты можешь пойти на такое. Почему-то в этот момент как по волшебству завыл ветер, и волосы Феликса растрепались. Наверно, как и клубок в их головах размотался. — Я на самом деле… не думала, что за тем, как мы начали встречаться, может быть какая-то скрытая подоплёка, Феликс, — горько вымолвила Джису. — Я думаю, ты прекрасно понимаешь, о чём я, не надо притворяться. Молчание перекрыло Ликсу кислород. — К-как… Что… Он не понимал. Он не мог этого понять. Он совершенно не готовился к этому разговору. Ещё даже не придумывал план, по которому мог бы действовать. Феликса выдавало всё — зардевшиеся щёки от стыда, суженные зрачки даже в темноте, трясущиеся руки. — Как ты… — Я слышала ваш разговор с Минхо, — наконец серьёзно выдала Джису, смотря куда-то в пустоту. — Об этом я хотела поговорить. Это было похоже на сюрреализм. Что они оказались в такой ситуации, что действительно говорят об этом, что ещё несколько минут назад Феликс с счастливой улыбкой печатал девушке сообщения. — Прошу, ничего не говори, — пресекла попытку Ликса оправдаться Джису. — Я… Я правда могла бы понять, но… Феликс, это похоже на безумие. Я не знаю, как мы до этого докатились, а особенно ты. Хах, ещё… Ещё в начале наших отношений я долго думала о том, что человек, о котором ты говорил постоянно и в фуникулёре, и в танцевальном зале, почти что не стыкуется со мной. Но я правда считала, что я накручиваю себя, что ты на самом деле всё это время боялся мне признаться… Нижняя губа Джису дрогнула. — Но я даже и подумать не могла, что ты можешь говорить о своём сонбэ. Феликс готов был разрыдаться на месте. Всё то, что он хотя бы как-то пытался придумать, из головы вылетело насовсем. Теперь язык запутался, а мысли толком не формировались. Он как самый последний трус пялился на девушку — хотел объясниться, но не мог. — Джису, мне… ужасно стыдно, — только и мог выговорить он, опуская голову и сжимая кулаки. — Безумно стыдно… Я просто… I just… I didn't know, that… Что это обернётся вот так… — Ты ведь… использовал меня, да? Джису смотрела на него с отчаянием в глазах. Они такие блестящие, круглые, наполненные слезами. Её хочется обнять, сказать, что это всё не так. Она была достойна намного большего. Феликс хотел что-то сказать. Хотел сказать, что Чхве действительно нравилась ему, что с ней было комфортно и спокойно. Что он любил её прикосновения, что любил объятия, и что губы её мягкие и сладкие. С ней не могло быть плохо. Ликс бы соврал, если бы сказал, что последнее время с ней было так паршиво. Но… — Прости. Он бы также соврал, что не использовал её. Потому что не любил. Никогда. Никогда не любил. И он помнил, как одно время даже хотел перестать общаться, потому что чувства к другому человеку были намного сильнее. — И ты… Не любил меня, да? Никогда бы Феликс не подумал, что… — Прости. …когда-нибудь почувствует себя таким же предателем, как Чанбин. — Мне жаль. Мне очень… очень жаль. Что именно ты попала под мою руку в тот момент, когда мне так кого-то не хватало рядом. Когда я… Когда Чанбин-сонбэ меня отверг, и мне хотелось жить дальше… Я думал, что смогу почувствовать к тебе что-то, если постараюсь, п-правда… — Я не осуждаю, — задрожала всем телом Джису, и голос её — тоже. — Я не осуждаю то, что ты любил другого. Ты не изменял мне, но это выглядит будто… — Прости, — третий раз произнёс Феликс, сжимая зубы. — Я не хотел, чтобы это произошло вот так… Я должен был рассказать сразу, мне жаль, Джису, мне очень, очень жаль… Он услышал её надрывный всхлип. А потом ещё и ещё. Почему это так больно? Почему это чувство в груди настолько невыносимое? Как он только мог использовать лучшую подругу в собственных целях? Возможно, всё это время Ликс любил только её образ. Любил её любовь, её внимание. Любил чувство, которое заменяло одиночество и тоску по другому человеку. Но в итоге это вылилось в ситуацию, когда ублюдком оказался он. И Феликс не чувствовал себя уникальным, каким-то особенным, но Джису в нём что-то по-настоящему нашла. Она выбрала его, когда рядом был и Хёнджин, и Чонин, и десятки других трейни. А Ликс предал. Её настоящие чувства предал, и это было непростительно. В голове Феликса вдруг всплыла строчка из какой-то песни, которую он украдкой услышал в грустном плейлисте. «Это разобьёт тебе сердце, и мне так жаль». Это и есть любовь? Любить то, как к тебе относятся? Тогда что это за решение двигаться дальше, если ты стоишь на месте? — Я думаю, что нам нужно перестать общаться на какое-то время… — разломлено констатировала Джису, ещё раз всхлипнув, и Феликс кивнул. — Пока мы оба не… придём к чему-либо и не остынем. И тебе нужно поскорее разобраться со своими чувствами. — Я знаю. Прости… Прости ещё раз. Ликс хотел развернуться, но Джису спросила у него что-то в последний раз. — Извини, но… Если всё-таки мы расстанемся с тобой, что ты будешь делать с… — Я ненавистен ему, — отрезал Феликс. — Прости. Наверно, теперь тебе тоже. И, идя в неизвестном направлении, Ликс мог поклясться, что слышал её плач. Непонимание, боль, ощущение, будто с тобой поигрались и выкинули чувства в мусорное ведро. Вынести это было слишком сложно. Феликс знал, что Джису только на людях такая уверенная и сильная. Что как только он уйдёт, она заплачет ещё сильнее, и сердце её разобьётся, прямо как в той песне. Теперь это на его плечах — вся ответственность за ту боль, которую он ей причинил в попытках угнаться за движением вперёд. Может, Ликс всё это время двигался назад? Может, теперь его действительно есть, за что ненавидеть? Что ему теперь делать? Полное опустошение. Казалось, дальше уже невозможно. Безумие, игравшее на его нервах, стало намного отчётливее. Наверно, это — притупленная совесть, которую стоило бы хотя бы раз послушать. Оно могло бы дать хотя бы какое-нибудь переосмысление, и Феликс никогда бы не провалился в эту разрушительную яму, снова чувствуя боль в сердце. Теперь, кажется, Чанбина он стал понимать как никогда раньше. И это самое переосмысление стало новой раной на сердце, ведь с Чанбином они действительно созданы друг для друга — они абсолютно одинаковы в своих ошибках и ничем не отличаются.