ID работы: 11379676

сонбэ, я танцую для тебя

Stray Kids, ITZY (кроссовер)
Слэш
NC-17
Завершён
495
wind blade бета
Размер:
800 страниц, 35 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
495 Нравится 269 Отзывы 247 В сборник Скачать

Часть XXII: Я буду жить в твоём времени.

Настройки текста
      Любовь иногда может ранить, иногда очень сильно причиняет боль, но по-другому и не бывает. В какие-то дни бывает слишком тяжело, и преодолеть это практически невозможно — тогда на помощь приходят те самые чувства, которые ранее вырезали тупым ножом на сердце опознавательные знаки. Они просто привлекали внимание. Что не надо их бояться, что всё будет хорошо, если ты прислушаешься и примешь это в себе.       А Феликс пытался заглушить громкие возгласы собственных эмоций. Они причиняли боль, но Ликс не пробовал дождаться, чтобы любовь сама залечила раны. Джису стала для него пластырем, который быстро отклеился — остался лежать, оторванный и совсем не нужный. Им воспользовались лишь раз, и ничего не помогло. Раны те же, и чувства тоже.       Ликс не мог заставить себя любить другого человека, как бы не пытался.       Что осталось теперь? Плачущая Джису позади? Может быть, его до сих пор ждёт Чанбин? Хоть кто-нибудь мог дать гарантии, что всё будет хорошо?       Феликс был практически полностью опустошён и выпотрошен. Только сердце осталось биться еле-еле — оно требовало вернуться к истокам, полюбить того человека заново. Не только сейчас — все те два месяца, которые Ликс провёл в мнимом счастье вместе с лучшей подругой. Если ты перестанешь слушать внутренний голос, это не будет означать, что он перестал говорить. Так и с влюблённостью.       Если ты начнёшь встречаться с другой, любовь не исчезнет. Почему-то, осознавая это прекрасно, парень всё равно сделал выбор в сторону Чхве Джису. Теперь за всё нужно было платить.       Парень выходит из магазина с маленькой бутылкой соджу — наличных у него с собой было не так много. Лямка рюкзака по дороге порвалась из-за тяжести, и, держа вещи за его ручку, он плёлся в неизвестном направлении. По дороге откупорил алкоголь и сделал пару глотков — в голове даже появилась смешная мысль: может, Чанбин тоже пил, когда осознал, что всё испортил?       Почему-то пьяный мозг специально подсовывал мысли про сонбэ. То, как он переживал сказанные Ликсом слова в тот день, что означало это самое «За то, что пытался защитить?», было ли предостережение Минхо правдой… Может, Феликс всё не так понял? Может, ему стоило бы проанализировать каждое событие от начала и до конца и добиться от Со Чанбина правды?       А может он ему уже не нужен?       Феликс присел на ближайшую скамейку и опустил голову. Всхлип, потом ещё один. Он наконец почувствовал, каково это — делать людям по-настоящему больно. Чувство одиночества не могло исчезнуть просто так. Теперь оно усилилось в сто крат, не давало парню дышать. Предатель. Так его теперь можно называть?       Он отпил ещё раз и шмыгнул носом, сжимая зубы. Ликс осуждал Чанбина, но в итоге оказался таким же. Лицемерие? Может, он просто запутался? Значит, и сонбэ мог запутаться как и он? Слишком сложно, это всё невыносимо сложно. И думать об этом сейчас тоже невозможно.       На пьяную голову думать и не надо. Когда в бутылке остаётся жидкости ровно на донышке, его щёки рдеют, губы распухают, а взгляд теряет прежнее внимание. Феликс всегда пьянел быстро, поэтому Хёнджин постоянно прятал от него телефон, чтобы тот ненароком не позвонил родителям. Он мог вести себя немного оторвано, совершенно не так, как вёл бы себя, будучи трезвым. Ему бы сейчас отоспаться хорошо, полежать в кровати и поплакать, но Феликс на улице, совсем один.       Сердце так гулко стучит. Эгоистично в голове крутится лишь…       — Сонбэ… — дрожит всем телом пьяный Феликс и роняет слёзы. — Чанбин-сонбэ…       К чёрту всё. Феликс не может больше притворяться, что всё хорошо. Он не разлюбил. До сих пор не разлюбил и не может разлюбить, и из-за этой острой невзаимности причиняет боль другим. Двигаться дальше оказалось практически невозможно. Ему не повезло полюбить в первый раз по-настоящему именно в тот момент, когда отношения были невозможны. Ликс сам загнал себя в угол.       Но до сих пор, до сих пор хотелось почувствовать ту сладкую карамель на губах после солёного разочарования.       Ликс стёр с щеки горячую слезу и запрокинул голову назад. Долго-долго смотрел на чистое звёздное небо, витая в облаках, загнанно дышал и не мог привести сердцебиение в норму. Мысли совершенно не слушались. Сколько бы не плакал, сколько бы не пытался размеренно вдыхать и выдыхать. Может, стоит кому-то позвонить? Хёнджину, например, или маме… Рассказать обо всём, что тревожит. Может, так станет хотя бы чуточку легче?       Он лениво лезет в карман куртки, пытаясь нащупать смартфон и не отрываясь от ночного небосвода, пока не натыкается на что-то немного помятое и острое по углам. Шипит от того, что резко напоролся пальцами на бумажку, матерится под нос, не находя телефона, но зато вытаскивает загадочную находку.       Расфокусированным взглядом Феликс пытается прочитать вслух надпись на ней:       — Ким-Ён-хун… Сувенирная лавочка… 40-6 Пиль-дон… Кто такой этот Ким Ёнхун?..       Мысли спутываются, когда Ликс пытается ухватиться за обрывки памяти, и он делает это не зря. Перед глазами всплывает тот растерянный парень из кинотеатра с родинкой на кончике носа, который предлагал оплатить попкорн, а потом устроил сеанс бесплатной психотерапии прямо перед остатками рассыпанной еды.       Он предлагал заглянуть к нему в лавку, «если что». Может, это «если что» наступило прямо сейчас?       Феликс не знает, почему идёт по этому адресу в такое позднее время. Не знает, откроют ли ему вообще, со стеклянной бутылкой в руках и раскрасневшимся от алкоголя лицом, но всё равно шагает сквозь толпы людей, которые совсем не обращают на него внимание. Оно и хорошо. Сейчас, когда Ликс старательно, сквозь затуманенное сознание, пытается читать опознавательные знаки, желание быть услышанным пересиливает всё остальное.       Лавка совсем ещё без вывески, но свет в ней горит. И там, за большим окном, Ликс даже сослепу смог разглядеть знакомые черты лица. Это был тот самый парень.       Звон колокольчиков при отворении двери разрывает тишину.       — О, извините, мы ещё не рабо…       Ёнхун не ожидал увидеть на пороге своего нового места обитания гостей так поздно. Особенно, конечно, не ожидал увидеть очевидно пьяного Ли Феликса, от которого разило перегаром за километр. На самом деле, со стороны он выглядел ещё печальнее — растрёпанные от ветра волосы, красные щёки, прерывающееся дыхание… Для каждого человека это зрелище покажется удручающим.       — Господин Ли Феликс? — нахмурился Ким и вышел из-за кассового аппарата, кажется, только-только установленного. Заплаканное лицо заставило его немного впасть в ступор. — Вы… Что с Вами случилось? Как Вы тут…       Ликс, придерживаясь у стены, чтобы не упасть от головокружения, достал из кармана куртки визитку и протянул её дрожащей рукой продавцу. Ёнхун тяжело вздохнул.       — Точно, я же сам Вам дал… — Он потёр переносицу. — Чёрт, Вы… У Вас бутылка соджу в руках? Только давайте Вы не будете ей размахивать, я ещё жить хочу!       Шутка не удалась. Ёнхун вздохнул, не понимая, что ему делать, и оглядел Феликса ещё раз. Что-то парню подсказывало, что здесь что-то не так. Определённо. Во-всяком случае, пьяных трейни ему ещё видеть не доводилось, хотя он действительно повидал многое. Особенно, если это связано с буднями стажёров.       — Вы — Ким Ёнхун, — легко оттолкнулся от стены Феликс и попал прямо в руки Кима, ибо ноги не держали от слова совсем. — Вы…       — Да-да, это я. От Вас несёт перегаром, Ли Феликс, я должен позвонить Вашему менеджеру или родственникам, чтобы Вас забрали.       Ликс беспорядочно завертел головой, и Ёнхун наблюдал в реальном времени, как глаза младшего наполняются блестящими слезами.       — Нет-нет-нет… — забормотал он. — Вы сказали, что я могу прийти… если что… «Если что» наступило, я так решил! — Феликс икнул и отвернулся, чтобы Ёнхун не видел, как щёки намокают от влаги. Конечно, это было бесполезно, ведь спрятаться было некуда. — Вы сказали, что я могу у Вас попросить помощи, и я хочу, хочу…       Ликс на секунду потерял мысль, потому что здравый рассудок окончательно помутился. Ёнхун тем временем аккуратно подтолкнул стул к стойке с кассой и посадил на него Феликса, чтобы тот не грохнулся на пол. Пришлось присесть на корточки и убрать бутылку из рук, пока тот что-нибудь с ней не сделал.       Этот парень казался несчастным ещё с того дня, когда Ёнхун в первый раз поговорил с ним в кинотеатре. Даже глупый разговор про попкорн, который явно намекал на реальную жизнь, прекрасно показывал моральное состояние трейни. То, что он ошибся в выборе, и очень сильно. Что не имеет возможности быть с тем человеком, с которым хочет быть. Удивительно, как, казалось бы, параллели могли переплетаться между собой в разных плоскостях, и как люди могут фатально ошибаться, поставив на кон самое важное.       Ёнхун осторожно погладил Феликса по руке от плеча до локтя и снова вздохнул.       — Ну, о чём хотел поговорить? — спросил он, но Ликс не ответил.       Молчал, очень долго. Так, что можно было услышать треск потолочной лампы и несущиеся по дороге машины. Но потом снова икнул, задрожал и всхлипнул, уронив в ладони лицо.       — Я всё испортил… — затравленно задышал Феликс. — Я сделал подруге больно, очень больно, я остался оди-и-ин…       С губ Ёнхуна слетела грустная усмешка. Этому парню нужно было хорошо поспать, ибо пьяные консультации у Кима получались далеко не лучшим образом. И Ликс явно не настроен на то, чтобы услышать советы. Ему бы подарить тёплые объятия от любимых и близких, потакать каждому действию, чтобы тот выплакал всё, что есть, а на следующий день забыл всё как страшный сон.       Он ощупал его карманы, наткнувшись на смартфон, и вытащил его, приложив пальчик Ликса к ключу разблокировки. Сейчас самым лучшим вариантом действительно будет позвонить его родным.       — Скажи, кому я должен позвонить, кто тебя сейчас может забрать? — спросил старший, но Феликс уже во второй раз завертел головой.       — Нет-нет, никому не надо… — Он шмыгнул носом и захныкал. — Хочу к маме… Домой хочу… К сонбэ хочу…       — Ладно, значит сейчас найдём контакты самостоятельно…       Листая не очень большой список, Ёнхун краем уха слушал, что бормочет себе под нос Феликс. Дом, Австралия, мама, сонбэ… Столько информации, а разъяснения никакого. И что это за сонбэ, к которому он так хочет? Неужели Ликс может к кому-то быть настолько близок? Помнится, когда Ёнхун стремился в айдолы, ни с кем из сонбэннимов завести тесные отношения не получалось, а Феликс, видимо, парень слишком открытый и наивный. Интересно, как это влияет на его привязанности к…       — Это же…       Ёнхун нахмурился и всмотрелся в имя контакта. Всхлипы Феликса не давали толком сосредоточиться, но, кажется, это имя перепутать было нельзя.       Вот чего-чего, а «Со Чанбин сонбэнним» у Ликса в телефоне он совершенно не ожидал увидеть…              … так же, как и Чанбин не ожидал получить звонок от Ли Феликса поздно вечером.       Он собирался домой и никаких внезапных происшествий переживать не планировал. А в особенности не планировал отвечать по телефону человеку, который с недавнего времени стал его презирать. От Феликса Чанбин больше ничего не ждал: ни прощения, ни внимания, ни чувств. Но когда на экране высвечивается знакомое имя, у Бина кровь в жилах стынет, а зрачки сужаются.       С каких пор вообще Ликс ему звонит?       Незадача. Не брать трубку, чтобы не нарушать обещание ненавидеть? А если что-то важное? Это же Феликс, которого Чанбин до сих пор лелеет в своей памяти, как же можно отказать и проигнорировать?       Дыхание сбивается. Бин трясущейся рукой тянется к кнопке «принять вызов» и долго сомневается. Сглотнув, он всё же преодолевает себя — подносит смартфон к уху, слыша копошение на конце, но всё равно сказать ничего не решается.       Страшно. Сердце так гулко стучит, что Чанбин готов оглохнуть. В горле пересыхает. Мужчина ждёт хотя бы чего-то, хотя бы какого-нибудь опознавательного знака.       — Ёнбок-а…?       Чанбин выдал это, не подумав. Просто в мыслях он всё ещё там, в прошлом, где называл его ласково корейским именем, придумывал милые прозвища и не стеснялся этого. Когда Бин понял, что сказал, он успел себя проклянуть тысячу раз и хотел уже бросить трубку, держась подальше от позора, но наконец на конце зазвучал чей-то голос. Только голос этот был не Феликса.       — О, господин Со Чанбин, это и правда Ваш номер.       И очень знакомый голос.       — Это Ким Ёнхун, господин, помните меня?       Вот это уже интересно. И далеко не понятно.       — Стоп… Ким Ёнхун? — Чанбин встал со стула, на котором сидел в пустой студии, и нахмурился в явном непонимании и лёгком шоке, оттого что действительно слышит сейчас именно его голос.       Действительно интересно.       — Да, господин, Вы точно меня должны помнить. — На секунду показалось, что Чанбин слышит эту странноватую, но приятную улыбку. Однако по тону голоса становится понятно, что Ёнхун серьёзен и, кажется, напряжён. — Вы не заняты?       — Погоди-погоди… — пробормотал Бин, потирая переносицу. — Почему ты звонишь с телефона Ли Феликса? Откуда у тебя вообще его телефон, что происходит?       — Я вот поэтому и звоню… — протянул Ёнхун неловко и, кажется, отдалился от микрофона, ибо звуки размеренного дыхания исчезли. — Я надеюсь, что Вы не заняты, потому что… Как бы Вам объяснить…       Чанбин опёрся о спинку стула и попытался прийти в себя. Нет, этого он точно не мог ожидать. Чтобы этот продавец, которого недавно Бин искал по всему рынку, и звонил ему с телефона Феликса… Пазл так и не смог сложиться самостоятельно. Хотелось задать очень много вопросов, но Ким опережает его быстрее.       — В моём магазине, прямо напротив меня, сейчас сидит Ли Феликс. И он очень пьян, я бы даже сказал, что слишком. Бормочет про дом и про сонбэ. Я нашёл в его списках контактов Вас и подумал, что щебечет он про Вас. Если у Вас есть время, можете подъехать и забрать его? Я был бы очень благодарен, правда.       Чанбин ещё никогда так быстро не бежал. Чёрт его побрал оставить мотоцикл на парковке в жилом квартале, где у него была квартира, так было бы намного скорее. Но удивительным и удобным оказалось то, что адрес, который дал Ёнхун, находится очень близко к тренировочному центру. Значит и времени уйдёт не очень много.       Сердце колотилось как бешеное, а в голове вопросов стало только больше. Откуда у Ёнхуна магазин, если он обанкротился? Откуда Ёнхун знает Феликса? Откуда Феликс знает Ёнхуна? Почему Феликс пил? Какого чёрта Феликс бормочет его имя?       Последнее, конечно, должно было быть предельно ясным, но, кажется, до Чанбина доходит всегда с большим опозданием. В любом случае, на все вопросы он получит ответы по прибытии. Оставалось только унять сердце, ведь оно перед Ликсом до сих пор устоять не может. Особенно, если тому плохо и тоскливо.       Оно держалось из последних сил.       Чанбин жмёт из себя всё, когда видит свет через одну из витрин, а там уже знакомые фигуры за стеклом. Ноги болят, дыхание не может восстановиться — Феликс там, его любимый Хэнбокки сейчас всего в паре метрах.       Второй раз за вечер звон колокольчиков разрывает тишину.       — Вы здесь, — охнул Ёнхун и легко поклонился, отряхиваясь. Чанбин кивнул в ответ, всё ещё пытаясь прийти в себя. Получается плохо. — Я рад Вас видеть, Со Чанбин-ним.       Чанбин не успевает даже нормально поздороваться. Когда взгляд падает на красного, растрёпанного Ликса, предохранители слетают. Сердце сжимается, и Бина всего трясёт. Он кидается к нему без оговорок, садится перед ним на корточки и пытается робко, но в то же время с волнением и озабоченностью взглянуть в его глаза поближе. Опухшие веки, мокрые трепещущие ресницы, запах перегара… Что, чёрт возьми, произошло?..       — Как же ты… Чёрт возьми, Ёнбок-а, как же ты… — пролепетал Чанбин, совершенно забывая и про рамки дозволенного, и про свои грубые слова, и про свою приверженность образу человека, который ненавидит.       Феликс опускает на него свои пустые, остекленелые глаза, и в них тотчас же что-то загорается. Может потому, что парень пьян до невозможности, а может потому, что скучал. По этому знакомому взгляду, который сейчас так неожиданно было увидеть снова, по волнению, по тёплым рукам, ощупывающим его. Чанбин здесь.       Чанбин здесь.       — Сонбэ… — охрипшим голосом произнёс Феликс.       А потом расплакался. Без предпосылок, без объяснения причин. Когда он такой чувствительный и падкий на эмоции, другого не остаётся. Нижняя губа дрожит, потому что Бин настоящий. Это же не сон, да? Сонбэ не испарится, если до него дотронуться, не отвернётся?..       Попробовать. Хочется попробовать. Потому что даже обжечься больше не страшно. Возможно, только на трезвую голову Ликс не осмелился бы на это, но когда им руководит влюблённость, думать не хочется. Он вдруг кидается на старшего, цепляется за одежду и обнимает за плечи, хныча что-то в плечо и оставляя в немом шоке.       Небольшие ладошки буквально впиваются в куртку, пока Феликс вдыхает аромат одеколона. Невозможно родное. Он настоящий, родной, безумно любимый.       Чанбин здесь. И вообще-то, он тоже скучал.       У старшего нижняя губа дрожит от щемящей близости родного тела. Чанбин не ждал от Ликса ничего. Ни прощения. Ни внимания. Ни чувств. Но они есть, и наполняют старшего доверху насильно, чтобы тот распробовал вкус разлуки в полной мере. Феликс даже в пьяном бреду будет стараться показать Бину, как же по нему всё это время скучало сердце. Даже если Ликс говорил ему грубости напрямую — это лишь слова, только слова делают больно. Чувства обмануть нельзя, как бы они не старались.       Ёнхуну, стоящему в стороне, вдруг кое-что стало понятно. Про снежный шарик, кулон и попкорн. Похоже, теперь это намного больше, чем просто сувениры и еда.       — Он пришёл, думаю, полчаса назад, — заговорил Ким, опираясь о стойку с кассовым аппаратом. — Кажется, у него что-то случилось с лучшей подругой. Если он так много пил, зная реакцию на алкоголь, значит было зачем. Надеюсь, Вы сможете ему помочь. Учитывая то, как он за Вас цепляется, я обратился к нужному человеку.       — Я, кажется… — выдохнул Бин, осторожно поглаживая по спине пьяного Ликса, — понимаю, что за лучшая подруга. И… Спасибо, что позвонил мне, Ёнхун.       — Не за что, — легко улыбнулся он и снова зашёл за кассовый аппарат.       Чанбин, слушая всхлипы прямо под ухом, осторожно отстранился и отряхнул Феликса: пригладил растрёпанные в разные стороны чёрные локоны, расправил куртку и вытер слёзы. Когда он пьян, ничего страшного нет. В большинстве случаев всё забывается с наступлением утра. Значит, и Феликс ничего не вспомнит. Можно ведь побыть заботливым хотя бы раз? Может, поиграть в настоящую любовь между ними?       — Сонбэ… — снова всхлипнул Ликс, и Чанбин кивнул. — Сонбэ, сонбэ…       — Да-да… Ёнбок-а, можно ты перестанешь дрыгаться, я хочу понести тебя на спине, — прокряхтел Бин, когда развернулся и ловко подхватил под ноги. — Держись за шею.       Ёнхун наблюдал практически молча, изредка вздыхая. Если пазл в его голове складывался правильно, то теперь было ещё более понятно, кого Чанбин хотел, но боялся вернуть, и кого Феликс подразумевал под «карамельным попкорном». Они были связаны настолько, что даже Ким задался вопросом: почему они столько страдают, если до счастья — рукой подать?       — У меня столько к тебе вопросов, знаешь… — наконец обратился Чанбин к Ёнхуну, и тот поднял брови. — Я недавно искал тебя.       — О, правда? — Ким почесал затылок. — Наверно, это было уже после того, как я съехал с того места…       — Мне сказали, что ты обанкротился. Это меня разбило, правда.       Ёнхун удивлённо округлил глаза. Вот что-то, а это он не ожидал услышать. Особенно, когда он новым магазином начал заниматься.       — Это Вам моя соседка по прилавку сказала? — Парень разместил руки на бёдрах и раздражённо фыркнул. — Эта старая карга… Она всё время мне козни строила и завидовала, что я в лучшие времена продавал больше, чем она свои вонючие ттокпокки! Она нагло Вам соврала, у меня наоборот всё последнее время хорошо было. Ну… более-менее. Я уже давно хотел это место для аренды снять, но из-за отсутствия подушки безопасности сомневался. После того, как я продал два кольца одному хорошему человеку, точно решил, что съеду оттуда. Как видите, — Ёнхун широко расставил руки и оглядел помещение с потолка до пола, — готовлюсь к открытию. Приходите, если появится возможность. И приводите Ли Феликса с собой. Обязательно.       Ким ярко улыбнулся и покачал головой.       — И мне очень льстит, что Вас это разбило. Значит, даже после двух встреч я Вам так важен! Даже не знаю, что и сказать… Надеюсь, Ваша любовь ко мне не ограничится словами, и Вы пропиарите мой магазин в инстаграме.       Чанбин кратко улыбнулся. Да, Ёнхун точно во многом ему помог. Но на другие вопросы сил у него не хватило. На ухо что-то сопел Феликс, и сейчас все мысли были о нём. Он хотел было уже поблагодарить и уйти, но в последний момент Ёнхун решил задать окончательный вопрос.       — Извините, может быть странно, и я не имею права об этом знать… — Ёнхун закусил нижнюю губу, когда Чанбин нахмурил брови. — Я хотел спросить у Вас ещё в рождество, но забыл. Про Хан Джисона…       Чанбин в недоумении уставился на него. Вот что-что, а про Хан Джисона слышать от Ёнхуна он не ожидал.       — А что с ним? Что-то не так?       Ёнхун хотел что-то добавить, а потом, опустив взгляд куда-то в пол, замотал головой.       — Э-э-э… Нет, ничего. Как-нибудь позже сам узнаю. В любом случае, доберитесь домой хорошо.       Чанбин не стал забивать себе голову и, кивнув, вышел на улицу. Только теперь чувства дали о себе знать ещё сильнее — когда Феликс обнимает его за шею сзади, когда тихо-тихо мычит и изредка всхлипывает, и слёзы впитываются в его куртку… Безумие. Последнее время и так вышло тревожным, а то, что происходит сейчас, точно останется на Бине огромным отпечатком. Особенно, если Ликс запомнит каждый эпизод этого вечера.       Он снова зашевелился, когда Бин зашагал по более-менее спокойным переулкам, и захныкал что-то на ухо.       — Сонбэ, сонбэ… Вы здесь… — Шёпот горячий, такой низкий, что у Чанбина сердце в пятках бьётся уже. Он осторожно подкидывает его, когда колени ускользают из рук, и Феликс цепляется, жмётся ближе, сильнее.       — Держись крепче, говорю же… — с дрожью в голосе предупредил Чанбин и, почувствовав, как в носу щиплет, добавил: — Да, я здесь… Сейчас я здесь.       Здесь. Этого пока что достаточно.              Когда за окном мир погрузился в тишину, а в комнате молчание было настолько гробовым и спокойным, что замолчали даже соседи сверху, во входную дверь неожиданно постучали. Причём постучали так, что недовольный Чонин схватился за сердце и смачно проматерился себе под нос.       — Где тебя твою мать носило, хён, мне пришлось самому всё съесть, ты вообще знаешь, что из-за этого мои параметры на еженедельной прове…!       Это действительно какой-то вечер потрясений абсолютно для всех. Может, всемирная порча, а может заговоры, но то, что Чонин не ожидал увидеть картину, на которой Чанбин-сонбэ держит на спине Феликса-хёна и стоит, заглядывая внутрь квартиры общежития усталым взглядом из-под припухших век, — очевидно.       — А… Вы… — только и мог заикаться младший, учуяв запах перегара, и дёрнул носом.       — Пожалуйста, Чонин-а, принеси воды, мокрое полотенце, ведро или тазик — что есть, — точно скомандовал Бин, входя в коридор. — Где ваша комната? Я уложу его.       — А что случилось…? — отойдя назад, спросил Ян, и тут же получил грозный, серьёзный взгляд в свою сторону. — Я понял, понял… Спальня в той стороне.       Чанбин не стал слишком много разговаривать. Его руки успели онеметь за то время, когда он нёс Ликса на себе, ведь тот был достаточно тяжёлым, но всё же, как оказалось, занятия в спортзале дали о себе знать. Мужчина тяжело вздыхает, чувствуя сопение под ухом, и осторожно спускает парня на пол. Тот на ногах вообще не стоит — приходится придерживать и слегка трясти, чтобы Феликс совсем не повалился в сон на пол.       — Ёнбок-а, тебе надо лечь, давай… — шептал ему Бин, пока подводил к нижнему ярусу кровати и укладывал на него. — Вот так.       Старшего немного смутило, что Ликс ляжет прямо в уличной одежде, но осмелиться переодеть его не смог. Слишком интимно, слишком близко. Они и так за этот вечер провели вместе столько времени, сколько не проводили последние два-три месяца точно. Сколько прошло с момента, когда последний раз Чанбин видел улыбку в свою сторону от своего солнечного зайчика? Сколько прошло с момента, когда Бин улыбался ему в ответ?       Невозможно думать о том, как долго длилась разлука. Безумные часы, наполненные болью и одиночеством, слёзы, которые сдерживал Чанбин и не сдерживал Феликс, неверные решения, что привели к необратимым последствиям… Если бы Бин объяснил ситуацию Ликсу с начала и до конца, он бы наверняка всё понял. Но та роковая ошибка, испортившая всё… Теперь Чанбин сидит на коленях перед его стянувшимся от слёз лицом, видит каждую деталь: созвездия веснушек, дрожащие ресницы, поджавшиеся губы…       Чанбин всё в нём любил. От красоты до недостатков, от заката до рассвета. Не любить Феликса невозможно — невозможно и ранить, как сделал Бин.       Очередной всхлип выбил Чанбина из размышлений. Феликс весь продрог, нуждался в заботе — Бин осторожно накрыл его одеялом и с опаской коснулся волос снова, пригладив. Такие мягкие, но теперь чёрные. Наивная, чистая лилия превратилась в чёрный георгин.       Феликс двигался вперёд, но почему до сих пор зовёт Чанбина, когда сердцу плохо?       — Почему же ты просто не разлюбишь меня?.. — прошептал старший, когда пальцами перешёл от волос к тёплым, красным щекам. — Если бы ты остался с Джису, ты был бы намного счастливее…       Глаза слабо приоткрылись и тоскливо оглядели сонбэ сквозь завесу слёз. Одна из них скатилась по щеке, и Чанбин стёр её большим пальцем.       — Ты продолжаешь цепляться за меня даже после всего, что произошло… — Чанбин грустно улыбнулся и почувствовал, как в носу снова защипало. — Я ведь не тот, кто тебе нужен. Я ничего не смогу тебе дать, Ёнбок-а.       Его лицо, перекошенное болью и одиночеством. Его чувства и сердце — такие хрупкие, с маленькими трещинками. Почти совсем разбитые, которые уже не залечишь пластырями. Феликс вытаскивает руки из-под одеяла, слабо хватает чужое запястье, не давая выбраться, прикладывает к нижней щеке и льнёт так нежно, так сломлено, что Чанбин не может сдержать слёз.       — Не уходите…       Его шёпот отчаянный — Ликс почти что тихо кричит. Чанбину словно ледяным колом грудь протыкают, отрезают ноги, раз он с места сдвинуться не может, отчаянно скуля от боли. Феликс не должен видеть его слёз, но всё равно видит. От него пахнет алкоголем, но взгляд трезвый и серьёзный. Потому что за него говорит сердце.       — Останьтесь со мной. Не бросайте меня, пожалуйста…       Не бросай. Снова это. Чанбин не может опять давать пустые обещания, раз не выполнил самого главного. Когда дал слово не любить Ли Феликса, но всё равно полюбил. Сделал шаг навстречу, а потом сделал больно. Как он может вернуть его доверие теперь, разве Феликс поверит ему после всего этого?       Даже несмотря на то, что сердце так просит остаться, Бин не может.       Чанбин осторожно убирает руку из-под чужой щеки, пока ещё может. Пока ноги всё ещё на месте, пока он может удержать себя. Феликс пьян, и эти просьбы на следующий день он не вспомнит. Бин не имеет права так использовать своего хубэ, даже если очень хочет.       — Я не могу, — дрожащим голосом ответил он, чувствуя, как по щекам заструились слёзы. — Пока я не могу, Ёнбок-а. Я должен убедиться в том, что у тебя всё будет хорошо. Я буду смотреть на тебя со стороны, хорошо? Осторожно и ненавязчиво… Моё положение будет твердить мне про адекватность и границы, но сердце подождёт. Подождёт… столько, сколько нужно. Но пока я не могу, прости.       Прости.       Чанбин поднимается на трясущиеся ноги, последний раз укрывая Феликса поудобнее. Желает ему спокойной ночи, выдыхает, вытирая слёзы, и выходит в коридор, сразу же встречаясь взглядами с Чонином, который кое-как пытается притащить еле найденное ведро и стакан воды. Ян смотрит на него странно — пристально и с недоверием.       — Проследи, чтобы его не вырвало на кровать, хорошо? — сказал Бин, потирая переносицу, пока дыхание восстанавливалось после стресса.       — А Вы… — хотел что-то ответить Чонин, но его перебили.       — Ничего. Меня просто попросили его забрать, — безэмоционально произнёс старший. — В любом случае… на большее я права не имел.       Чанбин растворяется словно тень в ночи, и только воспоминания отрывками останутся в голове Феликса с самого утра. Слово «прости» — особенно.

***

      Проходит несколько недель, и наступает долгожданная весна. Дни, когда все ждут цветения вишнёвых деревьев, наслаждаются потеплением, а дети идут в школу в новый учебный год. Наверно, только Хёнджину в последнее время весело не было. Всё это время он много думал и ждал. Только не розовых лепестков, опадающих с пышных крон, а хотя бы какой-нибудь информации о человеке, который когда-то сломал жизнь Джисона.       На самом деле, Хёнджин не знал, почему именно собрался решать проблемы таким способом. Не имел точного плана, что будет делать, не знал, куда бежать, если что-то случится, но в то же время имел чёткую цель — расправиться со злосчастной видеозаписью.       В тот день, когда менеджер с весьма недоумённым настроением присылает всю информацию про школьный класс Джисона, того парня удаётся найти гораздо легче, и Хёнджин быстро собирается, в спешке натягивая толстовку и новые кроссовки. Мемберы интересуются, куда он собрался так поздно, но и отговорки находятся — позаниматься в танцевальном зале, а потом погулять.       На самом деле парень направляется по весьма размытому адресу — в поисках местонахождения этого человека пришлось немного попотеть, ибо тот, похоже, выбрал скользкую дорожку. Да и район, больше похожий на гетто, доверия не вызывал. Хотя, судя по истории, которую рассказал Чан, нужно было догадаться — такой ублюдок вряд ли стал бы ветеринаром или добрым учителем.       Ким Ёнкван — так звали того загадочного, отвратительного мужчину. По возрасту он старше Хёнджина чуть ли не на пять-шесть лет, да и по старым фотографиям, найденным со школьных форумов, он казался достаточно мощным. Там, кстати, Хёнджин и их совместную фотографию с Джисоном нашёл — удивительно, какой силой обладают эти форумы и школьные сайты. В них многое запечатлено.       Всё же, Хёнджина всё это не останавливало. Наверно, в этом была его суть — Хван, когда дело касается Джисона, пойдёт сворачивать горы и рисковать своими привилегиями айдола, лишь бы тому было спокойно. И в этом есть своё противоречие — Хёнджин обещал быть ответственным, но вне внимания своего любимого человека он бунтующий, крайне эмоциональный — обострённое чувство справедливости не давало нормально дышать, поэтому он сейчас решительно направляется в этот район, всё же заранее написав об этом менеджеру.       Мало ли.       С каждым шагом сердце стучало сильнее — неизвестно, что может случиться там, где вместо слов власть имеют кулаки. Но Хван искренне надеялся на лучший исход. Здесь фонари мигали с большей чистотой, чем в Чондам-доне, где располагался тренировочный центр. Оно и понятно — гетто с повышенной преступностью не будет слишком безопасным. Хёнджину бы обдумать всё досконально, может, нанять охранника, но он берёт всё в свои руки и заворачивает в нужный переулок. Здесь горят лишь пару фонариков на старых кирпичных домах, а на каждом углу стоят весьма подозрительные молодые люди — некоторые из них уже взрослые, а некоторые совсем подростки, курящие и выпивающие втайне от школы.       — Гляньте, какой красавчик в кепочке…       — Модель что ли? Волосы отрастил…       — Что он тут ищет? Может, закладки?       — Нынче айдолы вынуждены жить грязной жизнью в тайне, пока малолетние течные девчонки не видят…       Это перешёптывание начинает надоедать. Хёнджин оглядывается по сторонам, старательно пытаясь скрыть свою личность за маской, кепкой и сливающейся с местностью одеждой, щурится на людей, но нужного парня не находит. Он был уверен, что информация достоверна, и здесь этот ублюдок обитает очень часто. И не только — имеет авторитет среди этих цыплят-школьников, прикуривающих у наркоманов.       Отвратительно. Хёнджин бы сплюнул, если бы не находился в уязвлённом положении. Он вздыхает, осматриваясь внимательнее и подмечая про себя детали про узкие проходы, а затем подходит к случайному подростку, который либо кого-то ждал, либо чего-то определённо опасался.       — Извините, — обратился Хван, похлопав паренька по плечу, и тот испуганно вздрогнул, с недоверием озирнувшись на айдола. Удивительно было наблюдать, как его узенькие глаза становятся огромными, и всё тело съеживается.       — Вы… Вы кто, кто… — забормотал он, отойдя в сторону. — Вы пришли за деньгами, да?..       Хёнджин нахмурился и завертел руками.       — О, нет-нет, я всего лишь хотел спросить…       — Где та часть, которую я не отдал, да-да? — Юноша задрожал и начал заикаться — кажется, у него был нервный тик. — Я обещаю, что принесу потом, просто моя мама больна, у меня нет сейчас денег…       Хёнджин сочувственно похлопал его по плечу. Лёгкий шок осел на плечи парня — похоже, теперь предельно ясно, каким был человек, к которому он нагрянул сегодня в гости. Такие, как он, не могут быть порядочными, если проводят время в районе, где со школьников сдирают последнюю заначку, завлекая удовольствием и кайфом.       — Я не за этим, парень, — вздохнул Хёнджин. — Я хотел спросить, где я могу найти человека с именем Ким Ёнкван. Знаешь такого?       — О-о-о, Ким Ёнкван…       Голос из тени разрушил идиллию, и юноша что-то пискнул, когда на левое плечо легла чья-то большая ладонь. Хёнджин настороженно сдвинул брови к переносице и отошёл на шаг назад. Ярко-рыжие волосы с чёрными корнями, один глаз чуть выше другого, пухлые губы и выраженные скулы — он мог бы быть красавчиком из дорам, но выбрал другой путь.       Вообще-то, Хван узнал, кем был этот человек. Его красивую мордашку хотелось набить без разбирательств, но Хёнджин ещё со школы пацифист — попытки борьбы с буллингом в учебное время сделали своё дело.       — Эй, ты знаешь, кто такой Ким Ёнкван, дорогой? — сказал подростку на ухо мужчина, и тот ещё больше сжался. — Ну-у-у, Нам Дарым, ты скучный. Иди-иди, отдавай долги своим. Оставь дядей поговорить.       Школьник последний раз взглянул на Хёнджина, прежде чем быстро убежать. Мужчина впереди скрестил руки на груди, оглядев Хвана с ног до головы и усмехнувшись.       — Это же Вы — Ким Ёнкван, я правильно понимаю? — помрачнел парень и постарался запомнить его черты внимательнее — ростом они не отличаются, да и по силе соотношение примерно одинаковое, чего не скажешь про фото на форумах.       — А ты — тот, кто пытался со мной связаться, — констатировал Ким, подняв брови. — Смотрю, дорогой, ты прямо замаскировался. Боишься, что тебя здесь кто-то узнает?       Хёнджин презрительно фыркнул.       — Отойдём подальше.       Пока Ёнкван шёл в неизвестном направлении по закоулкам, и Хван следовал за ним, приходилось запоминать дорогу. Кирпичные стены почти ничем не отличались друг от друга, и лабиринты могли стать опасным препятствием, если что-то приключится. В итоге оба оказались в тёмном углу — поблизости никого, это настораживало не меньше. Сердце колотилось от страха, но Хёнджин старался держаться мужественно. Здесь защитник он.       Ким запустил пятерню в свои рыжие волосы, немного их растрёпывая, и развернулся к Хвану, заставив непроизвольно вздрогнуть. Подул слабый ветерок, будто о чём-то предупреждал.       — А ты ведь упорно хотел на меня выйти, — сказал мужчина и пару раз топнул ногой по сырому асфальту, пытаясь заглянуть под кепку. — Ты же айдол, правда? Айдол же?       Хёнджин учащённо заморгал, засовывая руки в карманы.       — Тебя так ебёт?       Ёнкван гоготнул, похлопывая по плечу и тут же подходя на шаг ближе. В тени его век проскользнуло любопытство и крайняя заинтересованность.       — Ну так и скажи, что айдол, чего ёрничаешь? — Он облизнулся. — Только не знаю, зачем тебе я. Обычно такие как ты связываются с немного другими людьми. Я думал, что тебе нужна дурь, у меня есть нужные люди…       — Я всё равно не за этим, — сухо ответил Хёнджин. — Это по личному делу лично к тебе, и я не ошибся.       Лицо мужчины тут же изменилось — морщинки из-за широкой улыбки разгладились, и глаза потемнели, будто в них блеснуло раздражение. Кажется, к нему не так часто обращались по этим «личным делам».       — Личное дело? — поднял он брови и облизал внутреннюю сторону щеки, отводя взгляд. — Какое у тебя может быть ко мне личное дело, если мы незнакомы? Может, чего-то я не знаю?       Хёнджин вдохнул побольше воздуха и попытался прийти в себя. Этот Ёнкван немного пугал своей странноватой экспрессией и мимикой, которая могла в могилу свести. Иногда харизму и правда можно использовать не очень удачно. Всё же Хван, взяв себя в руки, достал из кармана телефон и открыл на нём фотографию, которую без оговорок поднёс чуть ли не к носу Ёнквана.       — Это ты, да? — сказал Хёнджин, показав на парня в школьной форме, стоящего возле окна. — Ты знаешь этого парня. — Он указал на Хана, смущённо улыбающегося в сторону около старшего. — Я правильно понимаю?       Удивительно, как быстро Ёнкван ушёл из непонимания и напряжённости в восторженность и крайнюю степень насмешки. Он тыкнул пальцем в экран прямо в изображение Хан Джисона, который тут же увеличился в размерах и приблизился.       — О, это же крошка Сонни, — скривился Ким, и Хван еле сдержал рвотный позыв. — О да, я помню этого парня. Что хотел спросить-то? Может, компромат на него нужен?       У Хёнджина сердце в пятки упало. Так это всё правда. Значит, этот самый «компромат» всё-таки существует и до сих пор хранится не только в памяти Джисона, но и в памяти телефона.       — О, раз ты айдол, значит хочешь его карьеру развалить, я правильно понял? — оскалился Ёнкван и довольно улыбнулся, достав свой старый, потрёпанный смартфон. — Так бы сразу и сказал. У меня есть отличное видео, в котором…       — Вообще-то…       Ким тут же потерял улыбку, снова посмотрев на немного спохватившегося Хёнджина.       — …вообще-то что?       — Я хотел сделать в точности наоборот.       Ёнкван в недоумении нахмурился. Хван сглотнул, несколько раз всё обдумав снова, а затем полез в поясную сумку и достал оттуда белый, достаточно толстый конверт. На щеках тут же взыграл румянец, и Хёнджин обозлился на самого себя — он давал этому ублюдку деньги, будто бы делал одолжение.       — Что это? Зачем? — В глазах мужчины пролетели вихри метели.       — Здесь пятьсот тысяч вон, — констатировал Хёнджин, протягивая сумму. — Хочу, чтобы ты удалил это видео. Навсегда, чтобы больше никаких копий не осталось.       Мужчина в лёгком смятении усмехнулся, будто бы ничего не понял.       — Ха-ха… Что?       — Я же сказал — вот деньги. Удали это видео, я плачу тебе за то, чтобы ты его удалил.       Ёнкван вдруг совсем потерял улыбку.       — Эй, парень… Может, объяснишь, что здесь происходит и зачем ты здесь? С чего мне удалять это видео?       Хёнджин тяжело вздохнул.       — Это… Ах, что, денег не хватает? Тебе, мерзкому ублюдку, сколько нужно, чтобы этого видео больше не было? Знаешь, сколько последствий вытекло из того, что оно просто существует на твоём грязном телефоне, Ким Ёнкван? — Хван потряс деньгами в воздухе. — Я раздумывал долго о том, какая ты шваль в реальности, и подозревал, что ты будешь препираться, кусок говна. Как тебе только по ночам спится, зная, что ты сломал человеку жизнь? Я попросил тебя, кажется, предельно ясно — зачем тебе это видео до сих пор? Хранишь как трофей? Или что, что? Какая причина того, что выносит хён…       Одно сказанное слово заставляет Хёнджина замолчать, а Ёнквану тихо засмеяться, показывая все тридцать два зуба.       — Так вот оно что, — подошёл на шаг вперёд мужчина. Хван сделал два назад. — Так крошка Сонни твой любимый хён… А я всё думал, пока ты этот бред нёс, почему это тебе так важно…       Хёнджин замер.       — Ты такой смешной, — покачал головой он. — Мне очень хорошо спится по ночам. Так мало того… я нисколько не жалею о том, что сделал. Крошка Сонни был слишком настойчив в своей мечте стать образцовым айдолом в группе. Знаешь, как это обидно? Когда ты остаёшься притеснённым более красивым, более талантливым и успевающим, хотя тоже стараешься предостаточно… Знаешь? Мой младший брат знал.       Что-то в груди Хвана ёкнуло — кажется, ещё несколько месяцев назад он пытался притеснять своих мемберов и их интересы в пользу своих, и это было отвратительно.       Ёнкван сморщился, когда заговорил о своём близком родственнике.       — Он хотел в группу так же, как и Хан Джисон, старался, приходил домой поздно ночью и выматывался. А Хан Джисону всё доставалось по щелчку пальца. Что в учёбе, когда мы одноклассниками были, что здесь. Из-за него мой брат не проходил, и все старания были зря. Хан Джисон — любимчик директора и хореографов. Надменный, считающий себя лучшим во всём, и все трейни знали, как он на самом деле любил себя и свои успехи. Но он явно не был таким чистым, как все полагали. — Ёнкван вдруг садистски усмехнулся. — Знаешь, как я был счастлив, когда узнал, что он давно в меня втрескался? Как же я мог упустить момент спасти положение брата и показать Хан Джисону, что значит — быть притеснённым? Правда мой брат оказался таким же бесхребетным… когда отказался от карьеры после того, как крошка Сонни показал своё настоящее лицо.       Хёнджина всего трясло. От несправедливости, от того, какой же на самом деле реальный мир грязный и как здесь действуют только в соответствии со своими интересами. Ёнкван говорил о своём поступке как о достижении, хотя в итоге все оказались в проигрыше — и его брат, который всё равно перестал быть трейни, и Джисон, который в итоге карьеру продолжил, только со шрамами и травмами на всю жизнь.       Хан не должен был быть высокомерным, но над ним не имели права издеваться и не имели права пользоваться его чувствами.       — А то видео — произведение искусства, — оскалился Ёнкван, включая свой старый смартфон. — Как же я буду счастлив, если когда-нибудь отомщу и выложу его в сеть, чтобы сломать всё то, что сломалось у моего младшего брата. А ты хочешь посмотреть? Посмотреть, какая же Хан Джисон подлиза и потаскуха?       Хёнджин не мог этого вытерпеть. Не мог даже секунды продержаться, но всё равно стоял как вкопанный, когда видеозапись воспроизводилась прямо перед его лицом. Джисон там настоящий. Джисона там обманули, и смотреть на то, как незнакомые парни суют ему… Нет, боже, только не так.       Только не так.       У Хёнджина ком поперёк горла встал. А видео всё идёт и идёт. Оно никак не заканчивается. Видеть его слёзы, его беспомощность, безвыходность его положения — невозможно.       Невыносимо. Хёнджин хочет избавиться от этого. Удалить навсегда.       — Ну как тебе, как…       Хван не знает, что в нём в этот момент взыграло — то ли смелость, то ли отчаяние… Но ему всё равно. Он вдруг, сам того не понимая, выбивает чужой телефон из руки так, что он падает на землю, и, пока Ёнкван в шоке соображает, что произошло, хватает его и бежит сломя голову в неизвестном направлении.       Когда дело касается Джисона, Хёнджин в авантюрах самый первый.       — Ах ты кусок дерьма, вернись!..       Когда Хёнджин шёл в айдолы, он никогда бы не подумал, что влюбится в своего сонбэ, а потом из-за него же будет убегать от какого-то криминального авторитета в районе гетто. Но, видимо, судьба иногда подбрасывает монету так, что и сама не знает, что произойдёт.       Он не зря запоминал дорогу назад — закоулки действительно были «на одно лицо». Особенно, когда адреналин в крови скачет как бешеный, а сердце безумно колотится. Но Хёнджин в отчаянном желании спасти свою шкуру, кажется, угадывал дорогу почти без ошибок. Правда, когда тебе чуть ли не на пятки наступает разъярённый мужик, которому ты сейчас достаточно насолил, вся уверенность быстро испаряется.       Пару раз пришлось на долю секунды останавливаться, чтобы понять, где сейчас он находится, но всё же Хёнджин удивился тому, как долго держался — даже при всплесках адреналина и сбитом дыхании он умудрялся сохранять целомудрие и постарался скрыться быстрее, чем тот его догонит.       Однако же всё меняется, когда Хван оказывается в главном переулке, где собиралась вся шваль, которую он уже видел. Он хотел пробежать быстрее, но голос сзади вынудил его в страхе остановиться:       — Держите его! Он украл мою мобилу!       Мурашки пробежали по затылку — со всех сторон его окружили мужчины совершенно разных возрастов и внешности. Никто из них явно не был настроен дружелюбно. Хёнджину пришлось опустить телефон в карман и спрятать потемневший взгляд в тени козырька чёрной кепки.       — Эй, куда собрался?!       — Красавчик с ТВ, хочешь засветиться с гипсом на руке?       — Ну подойди по-хорошему, воровать нехорошо!       «Это может разрушить твой имидж айдола», — прокряхтел внутренний голос, будто бы скрежетал по стеклу острыми когтями. Но Хёнджин этому лишь усмехнулся.       Вообще-то, он сам кого хочет разрушит, если дело касается любимых людей.       Как только мужчины стали по очереди приближаться к Хёнджину, замахиваясь кулаками, тот уворачивался как мог — на самом деле, он был выше всех здесь, как и его руки были длиннее, поэтому и удары наносить было легче, и сила их была намного сильнее. Самооборона, не более. Любой человек, попавший в такую ситуацию, будет защищаться, и неважно, что несколько минут назад Хёнджин сам нарвался, украв смартфон.       В один момент у него случайно слетает маска, и ему попадают по губе, рассекая её уголок, — Хёнджин шипит, теряет влияние. Именно в этот момент он понимает, что стоит быстрее уходить, пока ещё совсем не поздно. Не хотелось бы, чтобы Джисон отскрёбывал его с асфальта вместо того, чтобы целоваться. Хван этими губами, по которым стекала кровь, хотел бы когда-нибудь это сделать.       Именно этот стимул помогает ему найти лазейку — пока двое получивших удар парня потеряли понимание происходящего, Хёнджин вовремя успевает ускользнуть от оставшихся, снова бросаясь бежать. Теперь за ним следует не только Ким Ёнкван, но ещё и оставшиеся алкаши с наркошами — так себе битва. Если Гониль узнает об этом, то Хёнджин получит нагоняй такой, что, наверно, осипнет и вообще больше рэп читать не сможет. Но сейчас осталась надежда только на длинные ноги — они должны были унести парня быстрее, чем до него достигнет хотя бы кто-то из них.       И вот он уже на выходе — сейчас будет видна главная улица, а значит дальше они не пойдут. На каждом фонарном столбе висит камера, вряд ли кто-то из них осмелится прямо сейчас…       — Вот я тебя и поймал!       … ну, или осмелится.       Вдруг откуда-то слева, из какого-то переулка, который Хёнджин не учёл при обходе, вылетает весь красный, разъярённый Ким Ёнкван. Эффект неожиданности на Хвана действует далеко не так весело — он застывает на одном месте, теряет самообладание и уже сейчас оказывается прижатым к стене. Мужчина держит его за воротник, не даёт выбраться из хватки, и Хёнджин вынужден сбито дышать, смотря на него исподлобья и цепляясь за запястья ослабшими руками. Губа отвратительно щиплет, не даёт мыслить здраво, как бы он не пытался.       — Сказал же стоять, малой, — прошипел Ёнкван и приблизился сильнее, буквально сквозя желчью и ненавистью. — Решил, что так все проблемы решишь? Воровством?       — Кабан, — с ноткой тревожности усмехнулся Хёнджин, облизывая нижнюю губу под маской и чувствуя металлический вкус на языке, — ты и сам криминал. Думал, что карма не настигнет твою лживую задни…       Хёнджин даже договорить не успел, как ему снова нанесли удар. В ушах зазвенело — благо, маска смягчила боль, и новой гематомы уже не образуется. Правда, старая всё ещё болела и давала о себе знать.       — Карма… — цыкнул Ёнкван, и на его лице расцвела улыбка. — Ты говоришь про карму? Неужели карма — это ты? Ты серьёзно настолько уверен в себе?       — А кто бы ещё осмелился припомнить тебе старые проёбы? — поднял брови Хёнджин. — Уж не я виноват в том, что всё окружение схавало то, что случилось с хёном, а я терпеть не стал. И больше это видео ты не получишь, даже не сомневайся. Даже больше — ты получишь своё наказание, и тогда…       — Заткнись!       Снова удар. С Хёнджина сдирают маску и кепку, и его волосы клочками растрёпываются в разные стороны, создавая спутанное гнездо.       — А ты всё-таки айдол, — усмехнулся Ёнкван, хватая чужую челюсть и вертя её в разные стороны, рассматривая лицо. — Ну и какое агентство? Коллега крошки Сонни? Значит, много для тебя значит твоя работа? Может, и на тебя компромат склеить, чтобы ты замолкнул? А я могу, дорогой. Могу сделать так, что вся твоя карьера полетит к чертям, как и карьера крошки Сонни тогда, чтобы ты миллион раз пожалел о том, что сделал, как тебе такое?       Хёнджин соврал бы, если бы сказал, что в этот момент усомнился в том, что сделал. На секунду потерял уверенность, подумал, что будет делать, если в передрягу попадёт не только он, но и вся его команда. А он ведь обязался вести себя как ответственный человек, не подводить группу, что бы на кону не стояла.       Но с другой стороны он не делал ничего плохого, даже если не укладывался в установленные рамки. Защищая любимого человека, невозможно самому стать плохим. Ты будешь ужасным, если будешь молчать и ничего не делать, пока кого-то будет разъедать желание исчезнуть, скрыться ото всех людей и покончить с собой. Каким будет Хёнджин, если не поможет Джисону, когда он нуждается в этом, как никто другой? Каким он будет, если будет молчать, пока существуют такие люди, как этот ублюдок?       Он решительно поднимает голову, ловя себя на том, что улыбается. Внутренний голос не был его совестью — совесть говорила ему идти до конца.       — Чего лыбишься, урод? — сквозь зубы процедил Ёнкван, сжимая его челюсть сильнее.       — А ты серьёзно думаешь, что для меня карьера важнее Джисона-хёна?       И он больше не сомневался в своих словах.       В момент, когда мужчина снова со злости замахнулся на парня, а сзади начали подбираться другие отставшие ублюдки, Хёнджин всё равно верил, что карма их настигнет. И так и случилось.       — Стоять! Ни с места! Отпустите гражданского, немедленно!       Идиллию нарушили горящие красным и синим мигалки. Хёнджин так и знал — стоящий полицейский с шокером в руках и менеджер у машины ответили на все вопросы. Он правда больше нисколько не сомневался.

***

      В этот вечер участок был переполнен. На самом деле, никто не ожидал устроить облаву на целый притон, состоящий из людей совершенно разных возрастов и мастей: здесь и пьяные, и наркоманы, и школьники, и даже те, кто чуть не устроил массовую драку. На последних было больше всего внимания — Хёнджин не стоял, он пытался прорваться к мужчине в наручниках сквозь менеджера, который удерживал его насильно.       — Пожалуйста, господин, успокойтесь, — говорил полицейский, устроившийся напротив Ким Ёнквана, который презрительно оглядывал Хёнджина. — Присядьте, остудите пыл, и мы сможем продолжить допрос.       — Да что тут можно продолжать?! — вспыхнул Хван который раз за вечер и ещё раз попытался вырваться из хватки менеджера. — Я прошу у Вас только удалить это видео, это моё единственное условие, мне больше ничего не интересно!       Менеджер устало вздохнул, поставив Хёнджина ровно на месте и шикнув прямо ему в ухо. Вот угораздило его помочь айдолу в поимке недоброжелателей — если бы мужчина только знал, зачем Хёнджину информация об одноклассниках Хан Джисона, он бы никогда её не дал и тем более не отпустил справляться с «врагами» самому. Но Хван, видимо, очень проворный и смышлёный, раз смог надурить и одновременно сообщить о местонахождении в случае чего. Слава богу ещё прессу не пускают — если бы СМИ узнали, что здесь находится известный айдол, раздули бы такой скандал, что потом вся компания бы долго не могла отделаться.       Полицейский встал со стула и потёр переносицу. Это было похоже на дурдом — здесь не хватало столов для всех виновных и невиновных, школьники отказывались называть свои имена и контакты родителей, а самый главный зачинщик не хотел говорить без адвоката.       — Вы поймите, господин Хван, — устало проговорил офицер, пытаясь успокоить пыл Хёнджина, — нам ведь тоже тяжело. Вы — пострадавший и свидетель, Вы должны описать всё, что видели, чтобы нам было легче осудить преступников, а потом уже написать заявление на того, кто на Вас напал.       — Господин офицер, — вздохнул менеджер, всё же осмелившись вмешаться, — и Вы нас тоже поймите. Он ещё молодой айдол, знаете, сколько скандалов посыпется, если он станет фигурантом дела? Вам не хватает вещественных доказательств?       — Эй, что ты такое говоришь! — вспыхнул Хёнджин, и щёки его зарделись. — Я хочу написать заявление на этого ублюдка, знаешь, что у него на телефоне?!       — Не тебе с этим разбираться, Хёнджин, — процедил сквозь зубы менеджер. — Ты знаешь, как нас всех подставляешь из-за своих амбиций снова?       — Разве я делаю что-то плохое, если хочу помочь хёну? — поджал Хёнджин губы. — Вы все не осмелились сделать то, что сделал я, а ещё я помог поймать целую банду, или как там её… Тут есть, на что злиться? Лучше бы ты злился на этого ублюдка, ты знаешь, что он сделал с Джисоном-хёном?!       — Послушайте, пожалуйста, — снова прервал идиллию офицер, — это, конечно, всё очень хорошо, но Вы не можете утверждать что-то о том, что сделал гражданин, если не являлись свидетелем событий.       — Что это Вы хотите мне сказать?       — Что Вы можете привлечь к ответственности этого человека только за то, что он на Вас напал, а в других преступлениях он должен признаться либо сам, либо кто-то должен стать свидетелем и подтвердить вещественными доказательствами.       — Я отказываюсь что-то говорить без своего адвоката и опекуна, — фыркнул в сторону Ёнкван. — Сюда должен прийти мой брат, без него — ничего не скажу.       Точно дурдом. В Хёнджине злость кипит такая, что желудочный сок бурлит и испаряется, ведь он не может даже главной цели выполнить. А этого ублюдка хотелось засадить или хотя бы заставить ответить. Он даже не успел видео удалить, не убедился, что нигде не осталось резервных копий.       — Ну правда, господин офицер, Вам не хватает вещественных доказательств? — разочарованно выдохнул менеджер, но его перебил Хёнджин.       — Эй, Вам нужны вещественные доказательства того, что сделал Ким Ёнкван? У него на телефоне всё есть! Он и сам знает, за что ответственен, и я уверен, что даже брат его об этом знает, а ещё…       — Хван Хёнджин!       Все вдруг замолчали, обернувшись на вход в участок. У Хёнджина сердце ёкнуло — он этот голос узнает из тысячи. Глаза его вдруг сияют и радуются — знакомая каштановая макушка, мягкие щёки и раздражённый вид. Даже если так, Хан Джисон всё равно безумно милый. И он сейчас здесь. Слава богу, что он здесь.       — С-сонбэ? — охнул Хёнджин, расплывшись в удивлённой улыбке.       Но вдруг получил сильный толчок в грудь. Настолько сильный, что отшатнулся от менеджера на несколько метров и на миг потерял равновесие. Кажется, только Хан Джисон не был рад такой встрече при такой обстановке — в участке, когда у Хёнджина разбита губа, а рядом человек, который когда-то разрушил Хану жизнь.       У продюсера кожа на щеках полыхает, в глазах помимо ярости застыли тонкие нити блестящих слёз от обиды, а руки, сжатые в кулаки, трясутся так, что можно подумать, будто у парня тремор. И губы такие красные, подрагивающие и влажные. Словно намокшие от солёных слёз.       — Ты совсем с ума сошёл! — вскрикнул Джисон и растрепал свои каштановые волосы ещё сильнее, становясь похожим на домовёнка. — О чём ты только думаешь?!       — Сонбэ, но я же…       — Ты точно сумасшедший… — раздражённо усмехнулся Хан, не давая и слова вставить. — Кто тебя просил? Ты хоть о себе думаешь, когда делаешь что-то такое безрассудное? Как ты можешь говорить об ответственности, если…       — О, это же…       Джисон вдруг замолкает, медленно обращая свой расфокусированный взгляд на человека, сидящего за столом в наручниках. В сердце проносится паника, застывает острым копьём и заставляет ноги подкоситься, а тело согнуться чуть ли не пополам. Этот знакомый, уничижительный прищур, надменная ухмылка и бледный цвет кожи. Он помнил каждую секунду. Каждый миг того, как смотрел на него этот взгляд, когда всё это случилось.       Будто покадровая съемка — совершенно разная экспрессия, от поощрения до предательства. Этот человек разбил его от начала и до конца.       — Ким… Ёнкван?.. — пролепетал Джисон, оступившись и почувствовав, как дыхание сбилось.       — Мы с тобой да-а-авно не виделись, крошка Сонн…       — А ну заткнись, кусок дерьма!       Джисону слышать это прозвище отвратительно и невыносимо — оно режет душу на куски, не даёт дышать. Но его вовремя обрывает Хёнджин, который вдруг находит момент, чтобы броситься на Ёнквана и чуть ли не вцепиться в его толстовку, продирая ногтями. Хан никогда его таким не видел — злым, отчаянным и жаждущим защитить. Он знает? Он же точно теперь знает…       Но Хёнджин не делает того, что делали все. Он рвётся отомстить, он не осуждает и не унижает. Наоборот — пытается совершить то, на что у других смелости не хватает. Хёнджин, оказывается, совсем другой.       — Я тебе говорил! Говорил, чтобы ты его так не называл, уродец поганый! — кричал он, пока его пытались силой оттащить и менеджер, и офицер. — Говорил, говорил же!       — Отцепись ты от меня! — плюнул ему в лицо тот.       — Всё, все замолчали! — выкрикнул офицер. — Здесь вам не место для петушиных боёв! Понимайте, где Вы находитесь!       Хёнджин сдул тёмную прядь с лица и отошёл к Джисону, осторожно касаясь плеча. Хан обернулся на него — Хван был высоким будто небоскрёб, стоял уверенно как скала, смотрел осуждающе и проницательно словно мощный, властный орёл. И он укрывал Джисона своим крылом, стал для него опорой, возле которого стоять было совсем нестрашно. Даже посмотреть теперь на обидчика, который когда-то послужил причиной всех проблем Хана, совсем не так опасно.       — Вы в порядке? — боязливо оглядел Джисона Хёнджин. — Вам… Может, Вам нужна помощь?       — Нет-нет, всё… — завертел головой парень, сглотнув. — Всё нормально.       Ёнкван за это время изменился. Раньше он казался крутым зачинщиком всех вечеринок, и Джисон тоже хотел казаться таким же крутым. Уверенным в себе, высокомерным… Возможно, иногда он перегибал, а потом винил себя очень долго, считал произошедшее кармой. Но со временем взгляды меняются, как и интересы. Теперь они совершенно другие — Джисон сидит за столом и делает музыку, продюсируя свои и чужие треки, а Ким Ёнкван сидит за столом в наручниках, и напротив него что-то пишет офицер полиции.       Хотел он этой мести и справедливости? Джисон уже и не знает. На самом деле, человеку свойственно забывать, и Хан думает, что теперь сможет забыть. Почему-то он считал, что встреча с обидчиком не может пройти гладко, — рассудок твердил ему изо дня в день, что опасность повсюду, и когда-нибудь этот человек снова объявится. Но на самом деле всё не было так страшно.       Во всяком случае, когда Хёнджин стоит рядом, всё становится неважным, даже этот уничижительный прищур. У Хвана он намного увереннее.       — Ну что, как поживал все эти деньки? — усмехнулся Ёнкван, и тогда его наручники звонко зазвенели. — Я уверен, что не забыл, как же меня можно забыть?       — Эй, ты… — нахмурился Хёнджин, но Джисон завертел головой.       — Отвратительно поживал, если ты хочешь это услышать, — монотонно проговорил он. — Но, я вижу, и ты лучше жить не стал. Криминал? Серьёзно? А где же все твои амбиции насчёт младшего братика? Где же теперь он сам, разве ты не хотел отстаивать его честь так долго?       — Мой младший братик…       — …здесь.       Ёнкван удивлённо поднял брови и посмотрел на вход, заставив всех замолчать. Хёнджин оглянулся назад, и челюсть его отвисла — этого он ожидать не мог.       Чёрные волосы, родинка на кончике носа и бейджик на куртке.       — Ким… Ёнхун?! — в шоке указал на продавца пальцем Хёнджин и схватился за голову.       Вот это номер.       Джисон почти что вжал голову в плечи. Старый знакомый со стажировки, младший брат человека, который разрушил ему жизнь. Тот, с кем у них шло соревнование за место в группе и кто мог бы встать на его сторону, когда случился весь тот кошмар. Но он не встал.       Ёнхун смотрел на Джисона с сожалением, пытаясь как можно меньше обращать внимание на собственного брата, сидящего в наручниках. Он тоже удивился, когда увидел здесь Хван Хёнджина. Теперь стало понятно и это — тот, кому Хёнджин покупал кольца, был пострадавшим от рук плохих людей.       Ким Ёнхуну было стыдно. На самом деле, очень.       — Это ты… — произнёс Джисон, и его брови надломились.       — Я не могу поверить, как это мог быть ты? Ты же продавец, ты… — забормотал Хёнджин, хлопая ртом как рыба, а Ёнхун был вынужден кивать головой и хрустеть пальцами от нервов.       — Многое произошло с того момента, — вздохнул парень и сделал шаг вперёд. — Я пытался про тебя многое узнать, Хан Джисон. Долго хотел извиниться, но… Я был трусом, что тогда, что сейчас. Но я знал, что ты здесь появишься, поэтому приехал. Так бы я… думаю, что я бы никогда не пришёл сюда, если бы не был в этом уверен.       Джисон замер. Он прекрасно помнил, как Ёнхун тогда предал его и отвернулся. Прекрасно помнил, что для него это значило — друзья со стажировки, близкие знакомые. Тогда Хан не осознавал, как сильно мог обидеть ещё молодого парнишку своими колкостями и самоуверенностью, как мог заставить усомниться в своих возможностях, и это, на самом деле, никак нельзя было оправдать.       — Ёнхун, — вдруг встрял в разговор Ёнкван, придвигая ногами стул так, чтобы видеть его лицо. Младший брат посмотрел на него с осуждением.       — Тебе бы молчать, — холодно произнёс он, и это ощущение было равноценно окатившей с ног до головы ледяной воде. — Ты до сих пор это делаешь? До сих пор думаешь, что то, как ты обманул меня, как ты воспользовался Джисоном-хёном, было мне на пользу? Как ты думаешь, я себя чувствовал? Разве такого дебюта я ожидал? По-твоему, я хотел этого?       — Но Ёнхун, я же ради тебя…       — Позорище, — процедил он сквозь зубы так, что у всех слышащих их разговор прошлись по всему телу мурашки. Ёнкван замер, теряя самообладание. — Я не могу даже осознать то, что когда-то поверил тебе. Нужно было до конца сомневаться. Из-за того, что я верил каждому твоему слову, пострадал Джисон. Я отказался от общения с тобой, я сделал всё, чтобы не ассоциироваться с тобой и с тем, что произошло, но ты всё равно это продолжаешь? Как тебе не стыдно, хён. Думаешь, что вернёшь меня таким способом? Значит ты точно глупый, хён, я никогда в жизни не захочу больше быть твоим братом.       Ёнквана перекосило. Возможно, только это заставляло его делать подобные вещи — любовь младшего брата, которого он каждый день наблюдал уставшим после тренировок и несправедливо оставленным в стороне. Но теперь, когда её больше нет, пытаться делать что-то больше не имеет смысла. Как и в этой злосчастной видеозаписи…       — Джисон-хён, — снова обратился к Хану Ёнхун. — Я разберусь с ним сам, ладно? Скажите, что я могу сделать, чтобы загладить свою вину. Я знаю, как для вас, айдолов, важна репутация, так что не могу позволить себе впутывать вас.       — По правде говоря, я собирался давать показания и писать заявление… — протянул Хёнджин, оглядев участок. По углам то и дело сидели школьники, которые не были виноваты в том, что клюнули на уловки и оказались в долгах. — Но я не уверен, что совесть мне простит то, что я заставлю страдать фактически детей. И если об этом узнает Гониль… Мне точно не поздоровится.       — Тогда, может, что-то более неформальное?       Джисон тяжело вздохнул и отвёл взгляд. Хёнджин видел, что ему будет очень неловко, если кто-то узнает о существовании этого видео. А если это попадёт в СМИ, тогда точно вся его карьера разрушится, даже если его признают жертвой. В любом случае, вариант с заявлением рассматривать было нельзя.       — Удалить сами понимаете что, — решительно сказал Хёнджин. — Этого будет достаточно.       Ёнхун кивнул и грустно улыбнулся. Он ещё раз посмотрел на Джисона и сжал губы. Чувство вины до сих пор его глодало.       — Прости, хён. В том была доля моей вины, — ещё раз проговорил Ёнхун. — Я должен был сомневаться и быть на твоей стороне.       — Я тоже не должен был вести себя так высокомерно, — вздохнул Джисон. — Это в любом случае в прошлом. Думаю, давно стоило это отпустить.       — Я рад, что у тебя всё хорошо. Я следил за вашим трио с дебюта. Вы сияете вместе.       — И я… рад, что теперь у тебя всё наладилось, даже если тебе пришлось расстаться с мечтой, — похлопал его по плечу Джисон и с тяжестью выдохнул.       — Ничего. То, что я делаю сейчас, нравится мне намного больше. — Ёнхун оглядел участок снова. — Идите. Я сам со всем разберусь. Главное, не попадайтесь на глаза журналистам. Я, пока сюда шёл, ещё ни одного не видел. Неизвестно, что там на улице сейчас.       Хёнджин, стоящий рядом, не мог не улыбнуться. Кажется, постепенно всё налаживалось, и это невозможно было не заметить. Он был уверен в том, что всё сделал правильно.

***

      Мигалки полицейских машин создавали синие и красные рефлексы в ночной темноте, не давая совсем потерять равновесие среди тёмных пятен деревьев и машин. У участка было почти совсем тихо, но молчание изредка нарушало шипение Хёнджина от попадания на разбитую губу перекиси. Джисон, заботливо обрабатывающий его раны, лишь вздыхал и о чём-то думал, иногда заглядываясь на виноватое выражение лица Хвана.       — Ш-ш-ш… Это больно, — пробормотал младший, дёргаясь от ватной палочки назад, и Хан который раз прикрыл глаза в разочаровании.       — Не дёргайся, — прошептал он и потянулся к нижней губе снова. — Иначе я не успею до прихода менеджера. Хочешь прямо на ходу машины обрабатывать?       Хёнджин отрицательно завертел головой, и Хан продолжил обрабатывать ему губу. Невозможно было не любоваться им в такой обстановке — в сине-красном свете Хёнджин с распущенными волосами был невозможно красивым. И его родинка под глазом казалась прекрасным дополнением к тёмному, томному взгляду вдаль, и красные, фигурные губы с ранкой на уголке… Джисон, кажется, так к этому привык. Прекрасный, такой родной. Сегодня влез в передрягу ради него. Безумный, совершенно оторванный, но в то же время, видимо, настолько любящий, что в этой любви можно задохнуться.       Хван посмотрел ему в глаза и вдруг застыл. И Джисон при синем освещении казался тем же Джисоном из того дня, когда Хёнджин пил чай вместе у него на кухне. Но в этот раз он не такой беспокойный, хотя и немного раздражён и обижен. В этом его собственное очарование.       Хёнджин улыбнулся и снова шикнул от того, что ранка защипала.       — Ну вот что ты улыбаешься? — хмыкнул Джисон. — Что тут смешного?       — Я просто рад, что Вы здесь, — прошептал младший и не мог не заметить, как щёки Хана снова загорелись. — И Вы пришли сюда. Потому что я попал в передрягу, да?       — Эй, хватит. Мне просто стало тебя жалко. Почему ты вообще такой? Говоришь, что ответственный, делаешь вид, что взрослый, а потом творишь такое безрассудство… Ты всё ещё ребёнок, Хван Хёнджин, и ты меня в этом не переубедишь.       Хёнджин ещё несколько секунд думал, пока Джисон продолжал помогать ему с рассечённой губой.       — Знаете, это… — вдруг снова начал говорить он, — это просто всё Вы. И Ваше влияние. Я не мог стоять в стороне, когда Вам было больно и плохо. Когда дело касается Вас, я всегда авантюрист. И я ничего не могу с собой поделать, мне будто крышу сносит! — Он продемонстрировал это жестом руки. — Сердце мне твердит, что я должен Вам помочь, что бы то ни было. Даже если это значит пойти на такие жертвы.       — Ты себя оправдываешь, — закатил глаза Джисон, вздохнув. — Ты невыносимый.       — Нет, я просто очень дорожу Вами.       Ещё на минуту повисло молчание. Джисон о чём-то долго думал, заламывая брови и чувствуя, как дрожит нижняя губа. Слова, сказанные Хёнджином, засели глубоко в сердце — Хван им дорожит? Он в курсе, на что шёл, знает теперь, что стоит за бесконечными истериками Хана по поводу любви и чувств к другим людям?       — Ты ведь знаешь про… — пролепетал Джисон, опуская взгляд и руку вниз.       — Знаю, — кивнул младший. — И я даже видел…       Хан спохватился. Сердце болезненно ёкнуло.       — В-видел? Полностью?.. Видео?.. — В глазах застыло отчаяние. Хёнджин кивнул, поджав губы, и Джисону захотелось плакать. Он не хотел, чтобы кто-то узнал об этом. Не хотел, чтобы всё вскрылось именно таким образом, но вот они здесь — сидят друг напротив друга, знают всё, и от этого ещё страшнее.       — Мне рассказал Чан-сонбэ, — сказал Хван, перебирая пальцы. С каждым словом говорить становилось всё труднее. — После того, как увидел Вашу паническую атаку, я не смог больше терпеть этого молчания. Мне хотелось помочь, хотелось узнать, почему на самом деле Вы так сторонитесь меня, и это… Это очень сильно по мне ударило.       — И тебе не противно?       Хёнджин поднял на Джисона удивлённый взгляд — Хан был сломлен, держался практически из последних сил, чтобы не развалиться на части окончательно. Внутри Хёнджина застыл немой вопрос — неужели Хан даже на секунду сомневался в искренности своего хубэ?       — Противно?.. — переспросил Хёнджин.       — Противно, что я такой… — прошептал Джисон. — Что на том видео мне… Разве это не ужасно? Разве после этого ты не должен ещё больше сторониться меня?       У Хёнджина сердце готово было разбиться. Он осторожно коснулся его рук — таких мягких, нежных и холодных. Хван обогрел их в своих с почти что разбитыми костяшками, будто бы пытался дотронуться до его скрытой, ласковой души.       — Посмотри на меня, — сказал Хёнджин, вдруг перейдя на более неформальный разговор, и для Джисона это было важно. — Ты думаешь, что я такой? Что я буду как этот ублюдок? Я готов был его по земле размазать, когда увидел, но до конца сохранял самообладание. Ради тебя. Мне никто не нужен, кроме тебя, понятно? Я хотел тебя защищать, и я буду. С тобой совершили ужасные вещи, и я никогда это им не прощу. Как мне может быть противно?       — Я просто… — дрожащим голосом произнёс Джисон. — Я действительно вёл себя ужасно. Задирал нос, иногда даже указывал на недостатки трейни напрямую, будто у меня их не было. Я не знаю, как меня вообще терпели, я считал, что всё это было не зря. Что то, что со мной случилось…       — Это никак не могло оправдать то, что с тобой случилось, — ответил Хёнджин и мягко погладил старшего по волосам. — Ты не был достоин такого ужасного отношения. Ты замечательный, хён, если я могу тебя так называть. Ты не представляешь, насколько сильно…       Джисон почувствовал, как гулко колотилось его неспокойное сердце. Он видел, какой Хёнджин красивый в синем освещении, как его глаза блестят той щемящей искренностью, какие у него тёплые руки и такая же тёплая улыбка. Весь Хёнджин сквозил комфортом, располагал к себе, позволял прикасаться к себе, рассматривать под любым углом, чтобы убедиться, что в нём не спрятано никакой опасности. Что ему можно поверить.       — Насколько сильно я люблю тебя, хён.       Поверить в то, что Хёнджин никогда не обидит. Что действительно будет оберегать, что подарит самые лучшие воспоминания и не бросит.       — Хёнджин, я…       — Ты самый чудесный, — ласково сказал Хёнджин, и у Джисона снова защемило сердце. — Я хотел разрушить этот барьер между нами, и я разрушил. Того видео больше нет и никогда не будет. Я не хотел, чтобы моя любовь осталась лишь на словах, поэтому я сделал это для тебя, даже если это стоило мне разрушенной карьеры. Мне осталось только ждать, хён. Столько, сколько тебе потребуется, чтобы поверить и сделать шаг навстречу. Я буду ждать, буду помогать, пока ты не скажешь, что готов принять мои чувства. И я постараюсь сделать всё, чтобы оправдать надежды. — Он мягко огладил его ладони большим пальцем. — Я очень люблю тебя. Правда. И я хочу, чтобы…       И Джисон верил. Каждому слову, сказанному в кабине машины в сине-красном освещении и с разбитой губой, верил. Хёнджин больше не казался страшным, он был самым родным и дорогим. Так, что в нём можно было задохнуться.       Хан вдруг не даёт ему договорить, протягивая руки вперёд, чтобы обвить за шею и прижаться отчаянными, тёплыми объятиями. В порыве он случайно задел аптечку, и она, немного отодвинувшись, грохнулась на пол автомобиля. Но Джисону в этот момент стало на неё плевать. Когда Хёнджин оказался сжатым в долгожданных объятиях, груз с плеч упал так же, как эта аптечка, и Хан позволил себе улыбнуться и уронить несколько слёз, которые заструились по красным щекам. Доверие. Даже если оно зацепилось за Хвана совсем неустойчиво в шаге от того, чтобы снова сорваться, Джисон удерживал его как только мог. Чего бы ему это не стоило.       Хёнджин почувствовал, как в носу защипало. Он думал о том, как будет себя чувствовать, если Джисон всё же ответит на его чувства, но когда до этого дошло, ни одного слова он вымолвить так и не смог. Нижняя губа задрожала, и Хёнджин улыбнулся, стискивая его в объятиях в ответ.       — Я хочу попробовать, — вдруг, спустя какое-то время, сказал Джисон, не отрываясь от плеч.       — М-м-м?       — Хочу попробовать довериться, — повторил Хан и снова сморгнул слёзы. — Я чувствую, что ты мне не врёшь.       Хёнджин оторвался от объятий и осторожно стёр слёзы с его щёк большими пальцами. Хан, немного опешивший от собственной уверенности, попытался опустить голову вниз, но Хван удержал её за подбородок.       — Разве этот ублюдок говорил тебе хороших слов? Разве давал тебе право выбора? Я не хочу быть в твоих глазах его образом, пожалуйста. Я никогда не стану таким как он. Я люблю тебя искренне и всем сердцем.       Хёнджин взял его руку в свою и приложил к груди. Джисон вздрогнул, когда почувствовал, как сильно и быстро оно бьётся. Он видел в глазах Хёнджина тепло и ожидание. Улыбка не могла не расцвести на лице Хана — эмоции вмиг переполнили его до краёв.       — Я хочу кое-что дать, — сказал вдруг Джин, залезая в свою поясную сумку и вытаскивая две бархатные коробочки.       — Это…       — Ты не поверишь, но я купил их у Ким Ёнхуна в лавке, — усмехнулся Хёнджин, поймав удивлённый взгляд Джисона. — Я как раз тогда с ним познакомился, в канун день святого Валентина. Это кольца — одно синее, твоё, другое зелёное. Это моё. Синий — это цвет невинности, чистоты и заботы. Он прямо как ты, хён. А я как этот зелёный — упорный и уверенный. Хочу, чтобы эти цвета слились на наших пальцах воедино, как и мы сами, хён. Прими этот подарок.       Джисон завороженно смотрел на то, как Хёнджин надевает на его палец кольцо, как блестит оно при сине-красном освещении и как красиво смотрится на них. Будто бы они созданы прямо для Хёнджина и Джисона. Будто и они сами созданы друг для друга, и это судьба, которая выведет Хана из круга страданий и сожалений.       — До этого я жил в прошлом, — сказал он, качнув головой и не отрывая взгляда от украшения. — Думал, что от него никогда не смогу отвязаться. Но я просто очень боялся, Хёнджин. Больше я этого не хочу. Я буду жить в твоём времени вместо того, чтобы снова вспоминать то, что было в прошлом.       — Я оправдаю твоё доверие, обещаю, — на одном дыхании проговорил Хёнджин и счастливо хихикнул, снова заглядывая в чужие глаза. — Я бы поцеловал тебя сейчас, но у меня разбита губа. Правда, я сейчас еле сдерживаюсь!       Джисон усмехнулся в сторону, а затем, подумав и пересилив себя, осторожно поцеловал того в тёплую щёку. В животе разлетелись бабочки — теперь настоящие, практически живые и приятные. Хёнджин сначала долго не двигался с места, а затем драматично схватился за сердце и охнул.       — О боже, кто же так делает, не предупреждая! — вскричал он. — У меня так приступ случится!       — Эй, хватит с тебя! — цыкнул Джисон, покраснев. — Всё, больше не делаю. Иначе ты действительно в обморок упадёшь, актёр погорелого театра.       В этот момент дверь водительского сидения открылась, и в салон заглянул менеджер. Парням тут же пришлось сесть на свои места и прокашляться. Правда, их состояние выдавало с потрохами — красные щёки, растрёпанные волосы и немного расфокусированный взгляд.       — Как вы там? Готовы ехать в общежитие? — спросил менеджер, и парни синхронно кивнули. — Я всё уладил вместе с Ким Ёнхуном, Гониль не должен ничего узнать, и я надеюсь, что не узнает. Скажем, что ты, Хёнджин, споткнулся и упал, пока гулял. А у вас тут что произошло? Похоже на то, что тут ураган пронёсся…       Джисон, спохватившись, начал собирать с пола содержимое аптечки. Конечно, не обошлось и без мата в сторону невиновного Хёнджина, но это всё не так важно. По дороге назад уже играла спокойная классическая музыка на радио, менеджер что-то напевал себе под нос, а Хван улыбался, держа руку Джисона в своей, ведь сейчас кое-что в его жизни точно поменялось, как и их пальцы, обрамлённые кольцами. Теперь, когда они живут в своём времени, никакие проблемы будут не страшны. Только если не считать чего-то подозревающего Гониля и Чана, который уже давно не видел Хана таким счастливым и влюблённым.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.