***
Вечер медленно опустился лёгкой дымкой тумана на город. В воздухе застыла эта умильная, таинственная прелесть: мохнатые тучи закрыли красоту неба, зловещий блеск осел на первых пёстрых листочках ещё голых деревьев, и изредка порывистый, холодный ветер создавал предчувствие медленно сходящей бури с ливневыми дождями. Весна, видимо, совсем ещё не хотела приходить со своей теплотой и расцветающими вишнёвыми деревьями. Поэтому жители ещё ходили в лёгких куртках и тонких пальто, правда, пренебрегая шапками и зонтами. Чего не скажешь об авантюристе Хёнджине — он пришёл сегодня в тренировочный корпус в одной толстовке с натянутым на длинные, незавязанные волосы капюшоном. Впоследствии, конечно, за это очень хорошо можно было получить нагоняй от Хан Джисона. Он, вообще-то, всё ещё волновался. Как только парень выходит на улицу и вдыхает побольше свежего, немного озонового воздуха в грудь, за ним выбегает Джисон. — Совсем с ума сошёл? Хёнджин поворачивается и широко улыбается. Джисон ростом небольшой, как и телом — смешной, когда злится, и безумно милый, когда не обращает внимания на свой насупившийся, растрёпанный вид маленького воробушка. Так и не скажешь, что он старше на целых четыре года. На первый взгляд Хану дашь лишь восемнадцать, и посчитать комплиментом это можно было с сомнениями. Старший нёс в руках свой потрёпанный плащ телесного цвета. Волновался, видимо, что Хёнджин прямо вот так на холод вышел — это не могло не порадовать ещё сильнее. — Ну что, что, хён? — обернулся к нему Хван и засунул руки в карманы. — Что ты чтокаешь? — фыркнул в сторону тот и подошёл поближе, чтобы накинуть на младшего плащ. — Увидел, что ты вышел на улицу чуть ли не голый. Думаешь, я буду тебя лечить дважды? Не мечтай даже, я ни вона не потрачу больше на новые лекарства. Хёнджин ещё больше заулыбался и покраснел — всё, что говорил хён, можно было расценивать как высшее проявление заботы и волнения. — А ты в чём пойдёшь домой? Как ты можешь отдавать мне свои вещи? — наклонил голову Хёнджин. — Это запасной, он у меня всё время висит в шкафу здесь. Как ты только додумался припереться сегодня только в толстовке? Хёнджин, ты реально не думаешь про своё здоровье или думаешь, что я вечно смогу за тобой ухаживать? — Я только и жду, чтобы ты, хён, за мной поухаживал! — ярко улыбнулся Хёнджин и растрепал его волосы в разные стороны. — Спасибо. На самом деле, вечером холоднее, чем я думал. Джисон что-то шикнул в сторону и поравнялся с Хваном, посмотрев вперёд. Спокойный пейзаж, больше похожий на осенний, не мог не расслабить. Город вдруг будто бы объяли дремотой и полумглой, на зелёные ели ложились сумрачные тени, и лишь Хёнджин в этой картине светился. Глаза, отливающие отблеском тусклых фонарей, тёплая, задумчивая улыбка, умиротворённое состояние. Хан не мог не приподнять уголки губ в ответ. Они стояли в тишине минуты, от силы две. Это было как передышка между непрерывным бегом в бесконечном марафоне — оба нуждались в какой-то разрядке скучных будней, наполненных обыденностью, и этим стало нахождение рядом друг с другом. Присутствие Хёнджина теперь не пугало — оно успокаивало. — Как твоя губа? — вдруг уже спокойно спросил Джисон, посмотрев на Хёнджина, и тот обернулся. — Не болит? Хван широко улыбнулся и показал на её уголок пальцем. — Как новенькая, — кивнул младший. — Стоило пару дней её мазать заживляющим кремом, и я снова как огурчик. А ты зачем спрашиваешь, хён? — Ну как зачем? Я интересуюсь… — отвёл взгляд куда-то вперёд Джисон. — Тебя всё-таки чуть не избили… С губ Хвана слетел лёгкий смешок, и он посмотрел на отливающее изумрудным цветом кольцо. — Ну, оно того стоило. Джисон цыкнул в сторону, но улыбнулся. В груди заиграла то ли гордость, то ли непреодолимое, эгоистичное удовольствие. У него это совсем впервые. Просто чувство, будто ты действительно кому-то нужен настолько, что этот человек пошёл ради тебя на такие жертвы, выбивало из прежней колеи. Теперь Хан не просто другой — он сделал шаг вперёд, и начался совершенно новый этап жизни. К нему Джисон обязательно привыкнет, потому что даже чувства на первых порах прогнозируют хорошее течение обстоятельств. — Гониль тебя не терроризировал в итоге? — спросил Хан следом. — Гониль-хён? — переспросил Хёнджин, будто бы о чём-то долго думал и отвлёкся. — Нет, всё в норме. Я собираюсь… сказать о нас ему в скором времени. Джисон удивлённо поднял брови, и щёки его зарделись. — О, ты… Правда? — Да. Но пока не могу найти в себе должной уверенности. Я обязан обо всём ещё раз подумать, поразмышлять над деталями… В общем, чтобы аргументы «против» не были такими разрушительными, какие они сейчас. Например, про контракт. Хан заметно помрачнел. Он прекрасно знал, в каком положении оба находятся. У Джисона с контрактом противоречий вообще не было — отношения разрешались по истечении трёх лет работы айдолом, и Хан прошёл этот порог давно. С Хёнджином была совершенно иная ситуация — с его дебюта пролетел один год. То, что с ним мог сделать пидиним, в голове не укладывалось. Да и представления об этом не было ровным счётом никакого — Джисон застал лишь приговор Минхо, но тот был трейни, и с ним было всё понятно. Насчёт Чанбина… Того не выгнали, но ограничили в продвижении, что тоже было неточно в сторону Хёнджина. Чанбин был продюсером и очень важным звеном в «JYP», в то время как Хван — просто участник группы. Оставалось только тщательно скрываться, пока контракт не разрешит? Условия по бумажкам вызывали всё больше и больше тошноты. — Хён, ну чего ты головой поник? — спросил Хёнджин, коснувшись чужого плеча, и Джисон вздохнул. — Я везде лазейки найду, чтобы быть с тобой. Я тебе обещал, помнишь? — Но это не отменит всех проблем, — вздохнул Джисон. — Вот в чём загвоздка. — Я обязательно придумаю что-то, поговорив с Гонилем-хёном, — ответил Хёнджин и осторожно притянул Джисона к себе за плечо, потираясь щекой о его мягкую макушку. — Можешь не волноваться. По крайней мере, в ближайшее время я тебя не брошу. Джисон тоже оглядел кольцо, остававшееся на пальце непрерывно. С кольцом Хёнджина оно казалось таким правильным, и без него не существовало. Сердце переполнило тёплое чувство — младшего отпускать больше не хотелось, как и отталкивать. Хан и мечтать о таком не мог последние годы. Но, видимо, верить в чудеса бывает очень полезно. Так вот чудо свалилось ему на голову, появившись внезапно и оказав просто неизгладимое впечатление на прослушивании в компанию ещё два года назад. Хан робко прижался к нему в ответ, теперь уже крепко обнимая. От нежности в груди щемило — Джисону нужно было восполнить баланс любви за всё то время, в которое он её отрицал. — Тебя проводить до общежития? — пролепетал под нос умиротворённый Хёнджин, не отрываясь от объятий. — Я бы очень хотел. Побуду джентльменом, который доведёт прямо до двери. Джисон отрицательно промычал. — Мне ещё работать надо, прости, — раздосадованно вздохнул Джисон. — Я вышел, чтобы тебе плащ отдать. Альбом сам себя не напишет, песни сами себя не спродюсируют. А жаль. Хёнджин ещё сильнее прижал Джисона к себе. — Тогда я не хочу тебя отпуска-а-ать… — завертел головой он. — Они подождут. Хан закатил глаза и вздохнул. — Ты серьёзно дорам насмотрелся… Ну и из которой эта сцена? Мы не в мелодраме, Хёнджин. — Джисон наконец выбрался из объятий. — Колись, какая? — Не знаю я, я не придумал. Я просто… Блин, это всё ты. Ты получше любых дорам действуешь, если честно. Хан усмехнулся и заглянул под тень его век. Родинка на его веке была будто нарисованная, и весь Хёнджин будто бы персонаж из сериала или мультика. Нереальный, будто его не существует. В груди снова взыграло удовлетворение. Хван Хёнджин — прелестный, заботливый, искренне любящий красавчик, и он достался в итоге именно Джисону. Будто бы джекпот сорвал — теперь ему придётся его беречь. Хёнджин и сам был счастлив иметь Джисона, как и защищать. Он весь такой маленький и милый, а ещё похож на воробушка, и ростом вышел очаровательный. А ещё Хван хотел бы его поцеловать. Вообще-то, ещё с того момента очень хочет. И он потянулся — медленно, будто бы на пробу. На самом деле, Хёнджин не стал закрывать глаза, потому что бешено колотящееся сердце подсказывало, что здесь будет подвох. И слава богу, что Хван это сделал. Это позволило ему вовремя, немного оробело отпрянуть, так и не дотянувшись до губ, ведь Джисон в его руках весь сжался, даже головой поникнул. Это всё психологический барьер — возможно, Хан хотел его поцеловать в ответ, а он хотел, и очень сильно, но тело всё ещё не поддавалось настолько интимным и близким прикосновениям. Джисону нужно было время привыкнуть, и Хёнджин это прекрасно понимал. Именно поэтому, когда Хан помрачнел ещё больше и хотел извиниться, Хван ободряюще улыбнулся и осторожно, совсем лёгким прикосновением поцеловал того в лоб, немного отодвинув чёлку. На Джисона это подействовало намного лучше. Может быть, такой поцелуй был намного интимнее, чем прикосновение губами. — Эй, — пресёк очередную попытку извиниться Хёнджин, погладив Джисона по мягким волосам, — ты прекрасный, хён. Очаровательный. Спасибо, что сегодня уделил мне время. Я очень тебя люблю. У Джисона вместо очередного порыва чувства вины в животе снова разлетелись бабочки. Хёнджин умел говорить приторные вещи, которые в дорамах казались клишированными, так, что они заставляли щёки краснеть, а сердце — стучать и отбиваться пульсацией в висках. И улыбка его, когда Джин махал ему рукой, прощаясь, надолго засела в голове. Он стоял на одном месте ещё минуту, а затем ощупал лоб, где ещё секунды назад задержались мягкие губы. Очень важная мысль пронеслась в его голове — Джисон зря всё это время сторонился этих отношений. Хоть и доверие для него пока что — трудный механизм, шестерёнки которого были заржавевшими, медленно, но верно Хан заменял каждую из них. И Хёнджин помогает ему в этом. Удивительно, как иногда бывает важно и нужно уметь рискнуть — если бы Джисон не попробовал, никогда бы не почувствовал это нежное ощущение в груди. Джисона любят. По-настоящему. И теперь ему ничего не угрожает. С этими мыслями Хан развернулся обратно в тренировочный центр и направился в студию, не скрывая своей широкой, влюблённой улыбки. Когда-нибудь они должны сходить на настоящее свидание. Возможно, когда будет время. Сейчас, когда по работе полный завал, стоило сосредоточиться, чтобы закрыть все дела как можно скорее. Парень несколько секунд стоит у двери, пытаясь охладить пыл после чувственной беседы с Хёнджином и избавиться от очевидно красных щёк, а затем нажимает на ручку и входит в комнату. Картина, конечно, не самая весёлая. Чанбин и Чан сидели всё ещё чуть ли не по разным углам, занимаясь каждый своими делами. Эта разобщённость в последнее время ужасно пугала — Крис чуть ли не игнорировал Бина, да и Чанбин оставался совсем неразговорчивым, даже несмотря на то, что он включился в рутину и работал в привычном режиме, редактируя что-то в дебютнике Феликса. Чан заметил Джисона немного погодя, только когда тот плюхнулся на диван сзади и тяжело вздохнул, потирая глаза. — Тебя долго не было, — сказал он, повернувшись. — Где пропадал? — Да так, — отмахнулся Хан. — Воздухом подышать выходил. Устал ужасно, но нужно ещё инструментал один доделать. Надеюсь, хён скоро освободит место. Чан кивнул, украдкой оглядев Чанбина, сидящего в наушниках за компьютером. Да, они действительно в последнее время практически не общались. Крис часто оставался у Минхо в палате, а у Бина не находилось смелости откровенно поговорить с лидером. Даже сейчас, когда он пытается сосредоточиться на дорожках в программе, усталый взгляд Чана не мог не напрягать. Со всё ещё чувствовал себя виноватым. — Хён, что нам по альбому осталось доделать? — вздохнул Джисон, потягиваясь. — Я подумывал заглавку подкорректировать, — повернулся обратно Чан. — Не знаю насчёт этого. Нужно проконсультироваться с пидинимом. — Мне кажется, в ней ничего не надо менять, — сняв наушники, вдруг сказал Чанбин, повернувшись к Джисону и мягко ему улыбнувшись. — В ней есть своя изюминка. Если что-то снова менять, то она точно потеряется, и вернуть её уже не сможем. Мне кажется, больше времени надо уделить дебютникам трейни. Про них тоже скоро отчитываться надо будет. — Да, кстати о дебютниках, — заметил Джисон, улыбаясь Чанбину в ответ и вытянул указательный палец, жестикулируя. — Скоро же дату дебюта «ITZY» должны определить. Девочки очень много старались. Я слушал заглавку, которую мне показывал Чан-хён, несколько раз. Песня для дебютной очень дерзкая! Думаю, они станут очень успешными. — Мы хорошо постарались, — монотонно согласился Чан, а затем продолжил работать. Да, изменения было не заметить очень сложно. Чанбин чувствовал недовольный, не настроенный на удачное взаимодействие голос Чана, поэтому быстро замолчал, принявшись обратно за работу. Однако, это продлилось совсем недолго. Через несколько минут Чану поступил звонок на телефон, и трубку пришлось взять. На него снова обратили внимание двое коллег. — Это пидиним, — сбросив звонок, сообщил Крис. — Говорит, нам надо подняться к секретарю и что-то узнать. Пойдём, Чанбин. Бин беспрекословно встал, стараясь не пересекаться с лидером взглядами. — Эй, а я? — поднялся с дивана Джисон. — Там только мы нужны, можешь занять компьютер пока кстати, — похлопал его по плечу Крис, и Хан вздохнул. — Вечно всё без меня, будто я вообще в «3RACHA» не состою. Чанбин в спешке быстро закрыл проект на компьютере, сохранив какие-то файлы, после чего выскочил из студии за Чаном. Хан остался в комнате один и снова потянулся. Напряжение в их коллективе осело на плечи и заставило многое переосмыслить. Оказывается, гармонию может разрушить, по сути, обычная человеческая привязанность к другим людям, а потом и ошибки, которые свойственно совершать каждому. Думать об этом было… немного непривычно. Странно. Джисон никогда не считал Чана каким-то очень строгим лидером, который мог игнорировать кого-то подолгу. Помнится, как когда-то, ещё будучи только-только дебютировавшими, они с ним поссорились из-за того, что Хан пренебрегал походами к психологу. В итоге, они не продержались и трёх дней — Джисон расплакался тут же, как Чан спросил, поел ли он. То, что происходит сейчас, в разы сложнее. Крис не способен понять Чанбина. Чанбин не способен понять Криса. Да и Джисон не может понять Бина — они не обговаривали деталей того, как так Чанбин влюбился в Феликса, поэтому в голове Хана этот факт совершенно не укладывался. В любом случае, сейчас об этом думать было совершенно не к месту. Джисон пользуется возможностью освобождённого компьютера и пытается закончить работу. Проходит всего минута — программа запускается очень медленно, а Хану спать хочется до невозможности. Да ещё и этот бардак на столе, который оставили после себя хёны — хорошо бы это всё убрать в ожидании. Джисон тяжело выдыхает, что-то бормоча себе под нос, а потом всё же решает разложить всё по стопкам. Здесь и папки Чана, и документы, и какие-то диски… — Тц, даже уборка вся на мне… Моя позиция в «раче» не ведущий рэпер, наверно, а гувернантка, вешалка и мусорщик… Увлёкшись уборкой на столе, Джисон случайно снёс с него локтём лежащую на самом краю тетрадку в старенькой, потрёпанной обложке. Заметил он это не сразу — только когда чуть на неё не наступил, поэтому проматерился и наконец поднял с пола, отряхнув. Она показалась Хану странно знакомой — эта коричневая корочка, желтоватые листы и порванная на краях мутная обёртка. Любопытство взяло над ним верх, и Джисон открыл её, просмотрев первую страницу и обнаружив на ней знакомый почерк. Вдруг воспоминание из прошлого всплыло в его голове пленочными снимками. «Вот, вот, пожалуйста! Купил тетрадку в канцтоварах. Буду там идеи теперь писать! Стихи, лирику… Потому что вдохновение деть некуда!» Точно, эту тетрадь Джисон, кажется, помнил! Та самая, в которой Чанбин постоянно что-то черкал. Наверно, здесь столько идей для песен, концептов и дебютов… Только вот содержание было совсем иным. — Это… С каждой новой прочитанной взахлёб страницей глаза Хана лезли на лоб, ноги сами собой подкашивались, и под конец он уже был вынужден сесть на стул, схватившись за голову. Строчки, напитанные слезами и болью. Некоторые из них были настолько страшными, что мурашки щекотали затылок, а слезы в глазах застыли плотной завесой. Джисон бы никогда не подумал. Хан никогда бы не посчитал, смотря на своего хёна сквозь года, что тот переживает столько дерьма, и оно выливается сюда. Хан хотел прочитать это вслух, но сил не хватило озвучить даже пару этих рифм. Он вдруг встал со стула — ему хотелось на стены лезть, выяснить всё лично у Чанбина, сказать ему, что он увидел всё. Куда бежать, что делать? Джисон закрыл тетрадь, попытавшись прийти в себя. Нет. Это нельзя так оставить. Он внезапно оставляет программу на компьютере открытой, а сам выходит в коридор, судорожно осматриваясь. Никого. Чанбина и Чана не видно и не слышно. А хочется, чтобы гармония снова процветала, чтобы Крис наконец понял, что на самом деле творится у Чанбина в сердце. Парень идёт по направлению к лестнице, чтобы подняться к секретарю и поймать их уже там, но вдруг застывает на одном месте, заостряя внимание на одном человеке. — Ли Феликс…? А если немного… поменять планы? — Ли Феликс! Ли Феликс! — замахал рукой Джисон и привлёк к себе внимание. Феликс, спускающийся по лестнице вниз, удивлённо поднимает брови, и его губы застывают в немом звуке «о». Лёгкая улыбка озарила веснушчатое лицо, и Ликс поравнялся с Джисоном, становясь напротив. Кажется, он был рад видеть сонбэ. А как же Хан был рад, тут словами не описать! — Сонбэ, — поклонился Феликс и снова выпрямился. — Добрый вечер. — Добрый-добрый, Феликс, — немного нервно улыбнулся в ответ Хан и выдохнул. Сердце у него колотилось бешено — то, что он собирался сделать, было очень опасно и не давало никаких гарантий на успех. — Как ты, как настроение? Ликс на секунду замолчал, пытаясь найти слова. На самом деле, в последнее время он очень много думал и пытался понять самого себя. Парню постоянно вспоминался смутными обрывками разговор с Чанбином в общежитии, когда Феликс жутко напился, и Бин, кажется, нёс его на себе и даже укладывал на кровать. Ликсу многое осталось непонятно, да и Чонин, который был свидетелем всего этого, говорить наотрез отказывался. В итоге оставалось только собирать осколки воспоминаний о том дне и долго-долго самокопаться, чтобы найти причину того, почему именно Чанбин согласился ему помочь. Был ли он жертвой обстоятельств? Может, он единственный мог откликнуться на просьбу Ёнхуна? Или же Чанбин действительно хотел помочь Феликсу? — Настроение? — переспросил Ли после недолгих размышлений. — О, настроение… Всё в порядке. Всё идёт своим чередом, потихоньку. А Вы? Вы вроде бы меня звали… Джисон закивал головой, наконец вытаскивая тетрадку из-за спины. Удивительно, как быстро Феликс её узнал и покрылся лёгким румянцем — помнится, как он случайно перепутал её два года назад с документами Чана-сонбэ, и Чанбин вовремя спохватился, чтобы закрыть её и скрыть от чужих глаз. Это же что-то вроде личного ежедневника Со Чанбина, так ведь? Почему он у Джисона? — У меня всё тоже хорошо, — быстро пробормотал Хан, а затем протянул тетрадь Феликсу, с опаской думая про то, как ему может потом за это попасть. — Вот, я… хотел передать тебе это. Ликс замялся, и вопросов в его голове стало только больше. — Это же вещь Чанбина-сонбэ, так? — Так, — кивнул Джисон. — Он и просил тебе передать. У Хана пот градом со лба лился. То, что он сейчас нагло врёт, казалось почти что очевидным. Его выдавали и трясущиеся руки, и намокшие пальцы, и дрожащий голос. Но он чувствовал, будто обязан сейчас это сделать. Ему казалось, что это намного важнее сейчас, чем помирить Чана и Чанбина. Оно придёт своим чередом. Бину будет намного легче поговорить с хёном, если он почувствует себя счастливым. Джисон убедился в этом на себе — он хотел любить, когда аргументов «против» было тысячи, но всё равно сделал выбор в сторону собственного счастья. И Бину стоило бы сделать то же самое. Разобраться наконец с Феликсом и обрести гармонию прежде всего с самим собой. — Там записаны слова песен, которые Чанбин-хён написал. Думаю, что он хотел, чтобы ты прочёл их на досуге и решил, можно ли там что-то добавить в ваш дебютник. В общем, передаю тебе. Ты же сейчас уходишь, да? Вот и прочтёшь, когда до общежития доберёшься. Потом лично ему скажешь, как тебе, окей? Ликс долго смотрел на коричневый корешок тетради в своих руках, и что-то ему подсказывало, что здесь был какой-то подвох. Они с Чанбином почти не общаются, а тут такое… Хотя, с другой стороны, в этом был смысл — Бин не обговорил с ним наедине, а передал через Джисона-сонбэ. Значит, точно сторонится снова. А это было в его духе. Феликс нерешительно складывает тетрадь в портфель. Любопытство поселилось в его голове — что там могло быть такого, чтобы Чанбин передал именно свой личный ежедневник? — Хорошо, я… посмотрю потом. Всё равно собираюсь заниматься в танцевальном зале до ночи, как раз, может, вдохновение поймаю. У Хана с плеч упал тяжёлый груз. В его враньё поверили, значит половина пути пройдена. Осталось надеяться на Феликса, который всё поймёт сам, прочитав каждую строку на пожелтевших листочках. А ещё на Чанбина, который сможет сделать правильное решение. — Отлично, — похлопал его по плечу Джисон. — Хорошо тебе доехать до дома и отдохнуть. И заранее доброй ночи. Феликс слабо улыбнулся ему, поправив на плечах лёгкое пальто. — И Вам. Так прошло как минимум полчаса. Джисон к тому времени уже успел практически закончить с инструменталом, конечно же не забывая про томящееся в груди чувство напряжения. Хан не знал, как теперь воспринимать хёна и что ему сказать в своё оправдание, хотя парень ни о чём не жалел. Поступок, который он совершил, казался донельзя правильным, но Бин может отреагировать на это по-разному. Хан не мог гарантировать Феликсу того, что Чанбин примет верное решение, от этого и тревожно. Вскоре в студию возвращаются Чан и Чанбин. Уставшие, кажется, полностью изнемождённые долбёжкой секретарши про какие-то документы, и Джисон знал, каково это. Чанбин уселся на диван, опустив лицо в ладони, а Чан снова занял рабочее место, возвращаясь к папкам. — Ну как? Устали? — спросил Хан, снимая с себя наушники. — Она одно и то же повторила раз пять, я не шучу, — промычал в руки Чанбин. — Я думал, что засну, реально. Её речь можно было бы уместить в пять минут, но она болтала больше получаса. — Я заметил, — цыкнул Джисон и поправил воротник толстовки. — Я думал, что вы там к полу приросли. — Джисон, спасибо, что убрался здесь, — улыбнулся Чан, обратившись к младшему. — Мне будет удобнее ночью работать. А то я никак не мог себя в руки взять, чтобы порядок навести. Я слишком много времени у Минхо провёл… Чанбин прокашлялся и отвёл взгляд. Когда Крис говорил про Минхо прямо при нём, создавалось ощущение, будто старший действительно хотел его задеть этим. — Хён, может отдохнуть домой всё же пойдёшь сегодня? — взволнованно спросил Хан. — Снова будешь работать до поздней ночи, серьёзно? Я уже не помню, когда ты дома ночевал, хён. Чан отмахнулся. — Всё в норме. Мне тут ночевать не впервой, — кивнул на диван он. — Тем более как раз последнее время я очень мало работал, сбрасывая всё на вас. Стоит восполнить баланс, чтобы всё честно было. Бин еле-еле отклеился от насиженного места, тоже вступая в разговор. — Я тоже останусь поработать. Мне много нужно сделать вообще… — сказал он и потянулся к столу, чтобы взять что-то. — Дописать лирику, подкорректировать пару… Джисон смущённо отвёл взгляд, когда Чанбин внезапно замолчал, перебирая сложенные в стопку папки в поисках нужной. Он часто заморгал и, не найдя ничего, полез посмотреть под стол, затем проверил собственный рюкзак. Хан понял, что хён пытался найти, сразу же. Подобрать слова и оправдания стало ещё сложнее — теперь на него вопросительно глядел Чан. Наконец Чанбин выпрямился, почесав голову. На его лице застыли непонимание и лёгкий страх, соперничающий с защитной реакцией в виде смеха. — Джисон, слушай… Ты здесь убирался, ты не видел тетради? — спросил он, нервно ухмыляясь. — Я точно её сюда клал, там была записана лирика ещё, ты её случайно не положил куда-то? Хан замялся. Сердце очень гулко стучало, а слова путались на языке. Мысли не могли выстроиться в единую линию, ведь всё, что он сделал, было совершенно спонтанно и непроработано. Оставалось только сказать всё как есть. — Прости, хён, — наконец выдавил из себя младший. Улыбка с лица Бина слетела быстро. Извинения Джисона звучали так, будто он совершил что-то ужасное, но в то же время ничуть не раскаивался. Даже наоборот — считал, что всё сделал правильно. Чанбин опёрся одной рукой на стол, заламывая брови, и Хан облизал губы. — Ты о чём? — прищурился Бин, наклонившись к младшему. — Джисон, где тетрадь? — Я отдал её Феликсу. Прости. Сердце упало куда-то в желудок, а затем спустилось прямо в пятки. Чан, сидящий рядом и совершенно не понимающий, что происходит, мог поклясться, что увидел, как в тени век Бина пролетает страх, и его естественно румяное лицо бледнеет с осознанием, что сделал Джисон. Мужчина стоял оробело несколько секунд, прежде чем оступиться и в один момент потерять равновесие. — Ты… Что сделал?! Перед глазами будто вся жизнь пронеслась — каждая строчка, написанная в полубреду его страданий, каждое слово, выведенное в попытках заплакать… В той тетради таилась исповедь его души, которая оставалась лишь между ним и этими жёлтыми листами бумаги. Её никто не должен был видеть. Вообще любой человек, не говоря уже о Ли Феликсе, которому посвящалась половина обличительных памфлетов. Он не должен был это увидеть. — Джисон, ты… Ты хоть понимаешь, что натворил?! — вскричал Чанбин, уже начав трясти того за плечи, но вовремя остановился, попытавшись взять себя в руки. — Неважно… Неважно, уже неважно. Куда, куда он пошёл? Он поехал в общежитие? Чанбин сорвался с места и быстро открыл шкаф, надевая на себя плащ, а затем схватил свой рюкзак, небрежно накидывая лямку на плечо и забывая застегнуть молнию. — Хён… — хотел что-то сказать Джисон, но его вдруг перебил Чан. — Чанбин, что происходит? — сказал он, встав со стула. Бин расфокусированным взглядом нашёл дверную ручку и зацепился за неё рукой, последний раз смотря на своих коллег. — Со Чанбин. — Не сейчас, — завертел головой Бин. — Не сейчас, это… Я должен успеть его остановить, он не должен прочесть это, не должен… Крис посмотрел ему в глаза — испуг сопровождался выбросом адреналина, и зрачки его сузились. Чанбин смотрел на него так, как никогда, наверно, не смотрел. Хотя бы с того дня, шесть лет назад, когда Чан ворвался в студию с конвертом, полным компрометирующих фотографий. Сейчас в них было то же самое — непонимание, страх, вина. Чанбин выскочил из студии быстро. Так, что Чан даже моргнуть не успел. Однако Джисон оставался сидеть на месте, пряча взгляд, и Крис теперь уже обратился нему, разворачивая к себе за плечо. — Эй, Джисон, может объяснишь, что происходит? — спросил старший, и мышцы его лица непроизвольно дёрнулись. — Что ты отдал Феликсу? Что вообще у тебя в голове, Джисон? Хан поднялся со стула и отряхнулся, судорожно выдыхая. План мог провалиться в любой момент, и Джисон хотел бы наблюдать за всем со стороны, но ему стоило отставить свои чувства в сторону, ведь речь зашла далеко не про него. — Хён, — вымолвил Хан, решительно взглянув на Чана. — Я устал смотреть на то, как Бинни-хёну постоянно плохо. Так больше продолжаться не может, понятно? Я нашёл сегодня тетрадь со стихами хёна и отдал её Феликсу, чтобы он узнал правду. — О чём правду? О чём ты вообще говоришь, Джисон? — О том, что Чанбин влюблён в Ли Феликса, хён. Чан отшатнулся назад и учащённо заморгал. Он догадывался, конечно догадывался обо всём. Строил много теорий о том, как есть всё на самом деле, и эта версия была самой правдивой. То, что Бин в него был влюблён, было как на ладони. Но то, что об этом узнает Ли Феликс… Это была полнейшая катастрофа. Крис почувствовал, как вскипел внутри, и кровь в венах забурлила так, что тоненькие синие ниточки выступили на виске. — Джисон, ты понимаешь, что вообще натворил? — первым делом сказал то же, что и Чанбин, Чан, а затем несильно сжал его плечи. Хан продолжал стоять неподвижно и не терял хватку. — Зачем ты это сделал?! Ты всё это время делал вид, что не в курсе того, что произошло с Минхо, разве его нахождение в больнице тебе ничего не сказало? Почему ты… — Почему только с Минхо? Чан затих на какой-то момент, рассматривая спокойное лицо Джисона. Тот скинул с себя чужие руки, даже и бровью не поведя. — Что? — заломил брови Крис, хлопая ртом будто рыба. — Почему, по-твоему, это произошло только с Минхо? — переспросил Хан, повышая тон голоса. — Почему ты забываешь про Чанбина? Разве это не произошло с Чанбином и Минхо? — Да, это так, но… — Что «но», хён? — выпалил Джисон, поставив Чана в ступор. Тот Хана уже давно не видел злым и отчаявшимся. — Ты не замечаешь, как ты везде вычёркиваешь Чанбина? По-твоему он был просто так, каким-то пятном, которое только проблемы создаёт? Почему ты так к нему относишься? Чан, не ожидав такого выпада со стороны младшего, долго не мог прийти в себя, но в какой-то момент всё же сумел вставить своё слово. — Чанбин сознательно пошёл на то, чтобы нарушить… — …нарушить контракт, он нас всех подвёл, он свёл Минхо в могилу и бла-бла-бла… — перебил его снова Джисон. — Почему, хён? Ты заботишься обо всех: обо мне, о Минхо, о других трейни, о нашем формальном коллективе и о репутации компании — но только не о Чанбине! Чан вдруг вспомнил, как несколько минут назад увидел что-то странное в глазах Чанбина — они были наполнены страхом и чувством глубочайшей вины, которое предназначалось именно старшему. Чанбин будто бы снова боялся разочаровать. Боялся, что когда-нибудь Крис окончательно откажется от него, и это ранило в самое сердце. — Я… — Ты знаешь о том, как он чувствовал себя всё это время? — спросил Джисон, загибая пальцы на руке. — Может, ты, хён, интересовался, почему он ходит никакущий, бледный и постоянно сонный? Может, хоть как-нибудь поддерживал, когда случился тот ужас с Минхо? Подошёл, спросил, как он? Почему ты постоянно винишь его за то, что хён просто полюбил кого-то? Почему он должен быть виноват за то, что полюбил? Чану нечего больше было сказать. Воспоминания о том, как сильно давил на него всё время, как не давал сделать и продыха, как постоянно предупреждал о невидимых границах дозволенного, а в итоге завёл в самую чащу сожалений и ненависти к себе и потом не заметил, как тот наткнулся на пропасть, в которую свалился, и уже не сможет больше выбраться… Вопросы, которые раздавались в его голове, когда Чан выпил. В порядке ли он? Не отключился ли на улице? Застегнул ли пальто? Не тошнит? Хочет ли спать? Не подавлен ли слишком сильно из-за произошедшего? Чан не задал ни одного из них. — Ты говоришь постоянно о гармонии между другими, и это правильно, — продолжил Джисон, — но как ты можешь построить между нами гармонию, если пренебрегаешь чувствами Бинни-хёна? Если давишь на него, не даёшь решить ему что-то самостоятельно, игнорируешь, заставляя потом давиться слезами… «Это вообще всё из-за того, что ты всех давишь своей опекой!» Крис действительно давил. Не осознавая, делал родному человеку больно, не обращал на него внимания, никогда не считался с его проблемами. — Бинни-хён думал… — Хан вдруг почувствовал, как в носу защипало, и всхлипнул. — Он думал, что не имел права плакать, потому что совершил много ошибок… Но то, что он влюбился, не было ошибкой, хён. Я сам понял это только недавно, только когда сам почувствовал любовь на себе. Это невозможно преодолеть, хён. Невозможно заставить себя не любить кого-то, просто потому что этого требует бумажка, собственные тараканы в голове или кто-то, кто эту любовь отрицает. Чанбин не мог заставить себя не любить, только потому что об этом сказал ты или потому что так написано в контракте. Хён, он тоже человек. Прошу, дай ему шанс разобраться с этим самостоятельно. Дай ему возможность сделать так, как хочет его сердце, потому что иначе он потонет окончательно, и мы не сможем его спасти. Чан обессиленно свалился на диван и прикрыл рот рукой, не в силах сдерживать слёзы. Джисон сел рядом, понимающе кивая. Для Криса это осознание было болезненным — он не только не обращал внимание на себя, когда помогал остальным, он ещё и, сам того не замечая, заставлял усомниться в себе человека, который считал его единственной семьёй, ведь настоящая уже давно не отвечает на звонки. Достоин ли вообще теперь Чан называться его семьёй? — Джисон, я… Мне так жаль… — смог выдавить из себя Чан, прежде чем опуститься на его плечо и тихо заплакать. Перед глазами всё ещё стоял тот напуганный взгляд Чанбина, который просил старшего не отказываться от него. — Я не могу, я… Я запутался… Хан судорожно выдохнул и обнял старшего, поглаживая по спине. Его хён, как ни странно, тоже имел право на ошибку. На Чана тоже возложили непосильную ответственность, благодаря которой он стал повёрнутым на этой «гармонии», что заключалась в более глубоких вещах, чем просто соблюдение контракта. Это всё калечащая индустрия, которая сделала из них травмированных людей, вынужденных справляться с проблемами самостоятельно. Ошибки, совершённые под её крылом, теперь должны быть исправлены. Джисон принял в себе способность любить, Чан понял, что тащить на себе такой груз нельзя в одиночку, ведь это приводит к разрушительным последствиям… Остался только Чанбин, который мог только лишь осознать, что тоже имеет право на счастье. Теперь это было вопросом времени — осмелится ли он всё же ухватиться за протянутую ему руку помощи в этой бездонной пропасти?***
Позаниматься долго у Феликса в танцевальном зале не получается. Удивительно, каким в последнее время он стал быстро устающим — спать хочется постоянно, и не только в ночное время. Прежняя производительность снова утратилась, и оставалось довольствоваться тем, что есть. Ликс последний раз прогоняет собственную хореографию ближе к девяти вечера, а после решает всё же закончить на сегодня. Музыка на телефоне затихает, наконец позволив услышать лёгкий стук дождя по окну под потолком. Форточка была открыта — с улицы потянуло мёдом, и небо, застеленное тёмными тучами, будто бы плакало. Оттуда несло тоской, смешанной со сладостью. Словно пророческий ветерок подул и заставил по телу Феликса пронестись тысячи мурашек. Что-то пытался сказать, о чём-то предупредить, но Ликс не стал слушать, вставая на скамейку и закрывая окошко. Это напоминает о том, как они с Чанбином сидели на полу, слушая беснующуюся погоду и тиканье часов, и он сказал, что Феликс красивый. Ликс посмотрел на себя в большое зеркало, ощупав щёки, поцелованные солнцем. Они не любили пасмурную, тоскливую погоду. А ещё не любили, когда про их красоту врут. Феликс верил, что в его веснушках есть особое очарование, но говорил ли Чанбин правду? Разве сейчас это имеет какое-то значение? Феликс выдыхает, опуская взгляд в пол, и направляется к рюкзаку, чтобы достать полотенце. Ворсовая ткань мягко оглаживает нежную кожу у чёрных корней волос, затем проходится лёгким движением по шее и заканчивает на открытых ключицах у кромки белой футболки. Удивительным образом контрастировал тёмный цвет его головы с яркой, белоснежной одеждой. Будто инь и ян — разделённый Ли Феликс. Кто же настоящий? Парень отпивает немного воды и всё же решается возвращаться в комнату общежития. Последнее время выдалось сложным, стоит отдыхать столько, сколько хочет тело. Феликс перестал общаться с Джису, да и воспоминания про выпитый алкоголь в ту ночь исчезать не хотели. В голове всё ещё звучит чанбиново «прости». Рука, укладывающая полотенце обратно в рюкзак, натыкается на тетрадь, которую дал Джисон. — Ежедневник… Что такого хотел передать Чанбин в своём ежедневнике, и хотел ли вообще? Феликс поднимается на ноги вместе с тетрадью, рассматривая её поближе. Коричневая мятая корочка, мутная, испачканная в ручке обложка, пытающаяся хоть как-нибудь защитить картонку, жёлтые листы. Кажется, эта тетрадка очень старая. Сколько же ей уже? Что там такого важного, раз Чанбин, помнится, наотрез отказывался показывать её? Сердце странно замирает, когда пальцы касаются уголка обложки, и клетчатая бумага показывает первые записи, когда-либо сделанные в ней. Это стихи, здесь Чанбин и правда писал лирику. Для песен ли? Может, просто для удовлетворения собственных желаний в душе? «Хочу я стать к тебе всё ближе И с полуслова понимать. Хоть сотни песен мы запишем, Ты разреши лишь вспоминать… …Твои глаза кошачьи, руки… Ведь чисты помыслы мои. Лишь я весь твой, оставь все муки, Причины счастья подари». Феликс сжимает губы и отводит взгляд — ощущение, будто ты читаешь личный дневник. Это писал Чанбин? Кажется, запись очень старая, почти стёртая, да и описание… Если Ликс верно догадывается, то кошачьи глаза он видел только у одного человека, с которым когда-то был связан Бин. Неужели это действительно…? Тогда это похоже на какое-то издевательство. Всё же, любопытство выигрывает у здравого рассудка, который взывал к благоразумию, и Феликс переворачивает страницу. Удивительно, но большинство следующих страниц были вырваны очевидно резкими, бездумными движениями. Клочки от них содержали какие-то случайные слова, из которых воссоздать точный текст уже было невозможно. Зато за ними уже на целых оранжевых листах от, видимо, пролитого кофе или чая продолжались полноценные записи. «Я знаю, нужен был в то время, Когда весь мир сдавил тебя в стенах. Не нужно было нам той славы, премий, Хватало лишь меня с тобой в руках». То ли это зависть, то ли ревность… У Феликса в груди так странно клокочет чувство, будто это предательство действительно было только в его сторону, а Минхо Чанбин по-настоящему любил. Может, сейчас он по нему тоскует, а Ликс бесконечно напоминает о том времени? Ликсу хочется закрыть тетрадь уже сейчас, но Джисон говорил, что там есть что-то, что можно добавить в дебютник Феликса. Стоило ли читать дальше, если здесь на первых порах только оды о неудавшейся первой любви? Всё же, поборов отвращение и горечь, Ликс перевернул страницу и продолжил читать.