сонбэ, я танцую для тебя

      Седая гроза пронеслась над городом и разлетелась по лазури переливающихся между собой огоньков в окнах высоких многоэтажек и маленьких, хилых трущоб. Освежённые деревья, постепенно приобретающие формы привычных зелёных крон, колыхались под воздействием ветра и всё никак не прекращающегося дождя. У лунного серпа пролетают пушистые тучи, и их прозрачный оттенок тает прямо у уголков месяца. Капли стучат по стеклу большого окна, скатываются вниз, и сквозь занавески прорывается тусклый, голубоватый свет с улицы.       В тишине покрытой полумраком комнаты было слышно лишь слабые звуки улицы и размеренное дыхание двух парней, укрытых одним одеялом. Простыни мягко мнутся под ними, когда Феликс подкладывает маленькие ладони под щёку. Лунный свет ласково обнимает его веснушчатое лицо, шоколадные глаза немного блестят то ли от влаги, то ли от ночных лучей, но на этот раз его озаряет счастливая, нежная улыбка.       Чанбин смотрит на него неотрывно — хочет что-то сказать, но не может. На Ликса смотреть можно только задержав дыхание. Этот волшебный лесной эльф как будто не из этого мира — сердце требует узнать, настоящий ли он. Бин осторожно касается нежной щеки, и пальцы немного покалывают от мягких прикосновений — Феликс реальный.       Это удивительно. Чанбин даже думать не смел о том, что когда-нибудь сможет с ним вот так полежать. Ещё несколько минут назад они страстно целовались, пытаясь наверстать упущенное за эти долгие месяцы, а сейчас, когда распирающие эмоции немного утихомирились, легли на кровать в комнате Бина. Но даже теперь Со не может не улыбаться так глупо и широко, ведь это маленькое счастье он теперь имеет право положить в свой кармашек.       — Мне нравится, как звучит дождь, — тихо проговорил Феликс, разорвав молчание, и поддался прикосновению сонбэ. — Так хорошо.       — Да, — кивнул Чанбин, и в его глазах блеснуло искреннее обожание. Бин смотрел на младшего как на самое дорогое сокровище. — С тобой вместе всё так хорошо…       С губ Феликса слетела лёгкая усмешка, его глаза сияли. Наконец в них нет прежней боли, сожаления и тоски. У Чанбина сердце болело каждый раз, когда он понимал, что из-за него Ликсу было плохо и невыносимо жить дальше. До сих пор чувство вины покалывало где-то в груди, но для этого ещё время не пришло. Со лелеял каждый момент, который ему был дан, — скользил взглядом по поцелованному солнцем лицу и всё никак не мог насмотреться.       — Раз, два, три… — вдруг забормотал шёпотом Бин, обратив на себя внимание.       — Что Вы считаете? У меня… что-то на лице? — улыбнулся Феликс, заметив, как пристально его рассматривает Чанбин.       — Я всегда мечтал пересчитать твои веснушки, — завороженно сказал старший. — Но в темноте это очень сложно. — Он коснулся одной из них большим пальцем. — Будто нарисованные. Такие красивые.       Чанбин влюблённо посмотрел ему в глаза.       — Ты красивый. Очень красивый.       Шёпот такой горячий, он сквозит щемящей искренностью. Даже сквозь темноту можно было разглядеть, как покраснели щёки Феликса и как он опустил смущённый взгляд куда-то вниз. Чанбин погладил его по волосам. Он мог поклясться, что полюбил Феликса в этот вечер ещё сильнее. Какой же он был красивый, невероятный, нежный и маленький в его руках. Тело само тянет к Ликсу как магнитом — старший льнёт немного ближе к щекам, осторожно целуя каждую веснушку, кончик носа, уголок губ. Его хочется съесть, ведь он весь такой сладкий и податливый.       — Эй, щекотно… — хихикнул Феликс, хватая старшего за щёки.       — Ну что? Я просто очень соскучился… — Чанбин немного поник головой — его улыбка вдруг приняла грустное настроение. — Очень… Я очень по тебе скучал.       Бин посмотрел на него с опаской. Он до сих пор боялся, что Феликс никогда не примет его из-за того, что он сделал. Сердце терзали сомнения — как Ликс может сейчас лежать рядом с ним? Как может простить после этого кошмара, держать за щёки, улыбаться, будто бы ничего не случилось?       Феликс словно нутром почувствовал, что Чанбин потерял прежний настрой — он огладил пальчиками его очерченный подбородок и челюсть, а затем мягко поцеловал. Сердце трепетало, когда он ощущал, как ласково Бин отвечает ему на каждое прикосновение, будто боится, что Ликс сомневается в правдивости его слов и в том, что каждое стихотворение в тетради было настоящим.       — Я тоже скучал, — ответил Феликс, отрываясь, а потом ещё раз коротко поцеловал. — Правда. Даже когда встречался с Джису…       Чанбин поджал губы и отвёл взгляд. Разговоры о Джису и Феликсе были для него странными, но это — часть времени, когда Ликс пытался жить дальше, и оно непосредственно касается Бина. Значит и знать ему об этом нужно. Однако чувство ревности, поселившееся на сердце, не могло не тревожить.       — Так у тебя с Джису… — протянул Чанбин, выдыхая, и Ликс кивнул.       — Когда Вы сказали о том, что ненавидите меня, я был разбит, — честно признался Феликс, теряя улыбку. — Я хотел побыстрее избавиться от этого чувства, но не знал, как это сделать. В рождество мы с Джису поехали в парк Намсан к телебашне, и я подумал, что лучше всего было бы пережить это вместе с кем-то. Я был зависим от чужого мнения и чувствовал, что нуждаюсь в чьей-то любви. И Джису… Она любила меня. Мне показалось, что я тоже смогу полюбить её в ответ, но в итоге, когда она узнала о моих чувствах к Вам… Я понял, что у меня не получится.       — Значит…       — Я воспользовался ей, — горько отозвался Ликс. — До сих пор не могу себя за это простить. Это было ужасно.       — В этом огромная доля моей вины, — вздохнул Чанбин, едва сдерживая гримасу отчаяния. — Если бы я тогда тебе не соврал, ничего бы не случилось. Но я безумно боялся, что могу подвергнуть тебя опасности.       Феликс вспомнил разговор за общим столом, когда Бин много выпил и начал перепалку с Джису. Постепенно прояснялись те детали, которые Феликсу казались непонятными.       — Так вот, что значили те слова про то, что Вы пытаетесь меня уберечь… — пробормотал Ликс. — Я думал, что Вы издеваетесь надо мной…       Ещё долго в комнате стояло молчание. Чанбин посмотрел на него — смотреть на то, как Феликс о чём-то жалеет, было невыносимо. Он был достоин всего самого лучшего, и Бин точно не из тех, кто мог бы сделать его счастливым по-настоящему. Но Ликс полюбил именно его, и, даже вопреки тому, что Бин предал тогда, всё равно принял. Чанбин не знал, чем заслужил такое милосердие, ведь у Ликса даже был шанс построить здоровые отношения с Джису, но даже его он не променял на Чанбина.       Любовь Феликса хотелось оправдать.       — Я хочу, чтобы у нас всё было правильно, Хэнбокки, — обратился к Ликсу Чанбин, снова прижимаясь ближе. — Хочу, чтобы ты почувствовал, что снова доверился мне не зря. Мы можем начать всё с самого начала, с чистого листа? Я думаю, что готов попробовать построить с тобой отношения, только без спонтанности. Я хочу попробовать сделать тебя счастливым. Прошу, помоги мне в этом.       Феликс замер — в глазах Чанбина блестела искренность и решительность пойти другим путём, теперь держась за руки с Ликсом. Он смотрел в ожидании, с щемящей надеждой, и младший мягко улыбнулся, погладив его по волосам.       — Я тоже хочу, сонбэ. Очень хочу.       Чанбин кивнул и крепко-крепко его обнял, утыкаясь носом в шею и водя им вдоль выпирающей косточки, а затем оставив совсем незаметный поцелуй на ней. Так, лёжа, они продолжили говорить шёпотом, поглаживая друг друга по спинам и прижимаясь так, будто бы становились одним целым.       — Тогда… можно я задам Вам несколько вопросов? — спросил Ликс, устраиваясь поудобнее. — Мне многое хочется узнать и… понять.       — Сколько хочешь.       Феликс попытался собраться с мыслями — этих вопросов было слишком много, и они путались в голове. Хотелось восстановить их хронологию, но сразу не получалось. Чанбин лишь мог успокаивающе гладить его по голове, намекая на то, чтобы тот не спешил. Им многое стоило ещё наверстать, и на это требовалось время. И пока Феликс думал, старший терпеливо ждал, вслушиваясь в атмосферный звук дождя по стеклу, смешивающийся с родным дыханием под ухом.       — Почему Вы сказали, что ненавидите меня? — прозвучал внезапно первый вопрос, и Чанбин догадывался, что он будет именно таким. Наверно, это самое главное из того, что интересовало Феликса, и это было вполне справедливо.       — Потому что боялся, что у тебя возникнут проблемы с твоей карьерой и компанией, — честно ответил Бин. — Я не знал, как по-другому отгородить тебя от себя. До этого я с тяжёлым сердцем надеялся, что ты никогда ко мне не почувствуешь то, что чувствовал я.       — Вы могли бы просто об этом сказать, — разочарованно прошептал Феликс куда-то в майку и почувствовал кивок где-то у себя на плече.       — Я не могу спорить с этим, — вздохнул он. — Я не просто мог — я должен был. Но из-за того, что я уже сделал тебе шаг навстречу, я подумал, что ты не поймёшь. Думал, что сделаю больно, а в итоге сделал ещё больнее. Прости меня за это. Я повёл себя как идиот.       — Ну… есть такое… — не мог не согласиться Ликс и на секунду замолчал снова, обдумывая следующий вопрос. — Но, тогда… Зачем Вы ответили тогда? На… мой поцелуй.       Чанбин почувствовал, как сжалось сердце. Те воспоминания действовали на него как тупым ножом по грудной клетке. Именно из-за того, что он тогда сделал тот самый шаг, произошло всё это. Но и на это было веское оправдание, наверно, не стыкующиеся с любыми бумажками, документами и рамками дозволенного.       — Потому что я любил тебя, — сказал Чанбин и почувствовал, как тело в его руках вздрогнуло. Вблизи он мог видеть только то, как усыпанные веснушками уши покраснели.       — Вы… — выдохнул Феликс, отпрянув от объятий и заглянув с опаской в чужие глаза.       — Я не мог устоять, — признался Бин, сжав губы. — Ты засел у меня в голове. Я думал о тебе постоянно, я мечтал о том, чтобы сделать это, и я знал, что мне нельзя. И когда ты признался мне, я разочаровался в себе, потому что смог допустить это. Что… ты тоже почувствовал ко мне те же эмоции. Но даже тогда я всё равно не мог отказать себе в этом, потому что желание было сильнее рамок, которые мне установили. Я потом… очень сильно пожалел об этом.       Ликс поджал губы. Он всё ещё слабо мог поверить в то, как в итоге всё обернулось, и что стояло за странными поступками сонбэ на самом деле. Однако, вот они здесь — лежат вместе, и Чанбин пытается всё исправить, наконец говоря всё как есть.       — А что насчёт… тетради? — кротко спросил Феликс.       Чанбин поёжился. Эта тема была не шибко приятной и личной, но теперь об этих стихах знает и Джисон, и Феликс. Видимо, когда-нибудь всё же пришлось открыть завесу тайны над переживаниями Бина такими, какими они были на самом деле.       — Что… конкретно?       — Стихи, те зачёркнутые записи, моя анкета, — перечислил Феликс. — Когда всё это появилось? Почему именно… именно так?       Чанбин хмыкнул, пытаясь найти подходящие слова.       — Я считаю себя творческим человеком, — начал он. — Так свои эмоции было выразить для меня легче всего. Особенно, когда появился ты, два года назад. Именно благодаря тебе я вышел из эмоционального застоя и снова начал писать. Как раз тогда появились записи «Streetlight», которую ты, кстати, слышал, если помнишь…       — Да, я… — хотел согласиться Ликс, но вдруг запнулся, чувствуя, как щёки зарделись. Глаза стали похожи на две тарелки, и губы парня застыли в немом звуке «о». — Погодите, это значит, что Вы уже тогда… Я Вам тогда… Я же правильно понял?..       Старший кивнул и слабо улыбнулся.       — Поэтому ты нашёл анкету в тетради, — сказал он. — Я сохранил её ещё со дня прослушивания, когда мы столкнулись в коридоре. Я почувствовал это с первого взгляда, как бы странно это не звучало. Когда увидел тебя, сидящим на полу, а вокруг были все эти листы бумаги… А когда увидел, как ты танцуешь, из моей головы больше не вылезал твой образ. Я полюбил тебя ещё два года назад, Бок-и.       Ресницы Феликса быстро запорхали над нижним веком, и в попытке осознать парень немного поникнул головой. Чанбин воспользовался моментом и погладил его по тёмным локонам снова.       — Значит Вы целых два года скрывали это и пытались подавить… — Это звучало больше как утверждение, нежели как вопрос, но Чанбин грустно подтвердил это слабым кивком.       — Я не имел права, Бок-и, — вздохнул Бин, и в его охрипшем голосе проскочили нотки отчаяния. — Я и сейчас не имею права. Я боялся проблем, я боялся того, что может на тебя свалиться, если кто-то узнает. Против этих чувств найдётся миллион отговорок. Ты читал «Прости, что я люблю тебя». Я написал её, потому что это было единственным шансом хоть как-нибудь выплеснуть эти чувства. Я думал, что так быстрее смогу ослабить свою ношу, а в итоге… «Хотел бы ненавидеть тебя, знаю, но не могу, я не спускаю с тебя глаз».       В глазах младшего застыла тоска и сожаление, и они пронеслись в тени век стеклянной пылью. Феликс осторожно огладил чужую щёку, и Чанбин прильнул к этой ладони, прикрывая глаза. Невозможно было даже представить, что испытывал все эти два года Бин. Как заставлял себя сторониться, как подавлял чувства, как наблюдал со стороны и мечтал о большем.       — Это может звучать странно… — прошептал Ликс, касаясь лба старшего своим и заглядывая в полузакрытые глаза. — Но я будто прочувствовал каждое слово, которое Вы написали.       В носу защипало. Чанбин сморгнул накатившие слёзы — Феликс был таким тёплым, настоящим. И он старался его понять, даже несмотря на то, что должен возненавидеть за всю ту боль, что пережил. Но Ликс разделял её с Бином — он смешивал их переживания, проживал их заново, а потом отпускал, отдаваясь прикосновениям и дыханию.       Он снова поцеловал — коротко, но так чувственно, что у Чанбина защемило сердце.       — Каждое стихотворение было посвящено только нам с тобой, — горько признался старший. — Но я хочу, чтобы о нас говорили не те тоскливые строчки на жёлтой бумаге, а твоя песня. Та, которую мы писали вместе до того, как произошло всё это.       Феликс кивнул. Ещё полминуты они смотрели друг на друга, замечая, как усилился дождь за окном, и как тишина разрушается потрескивающими звуками, слышимыми только когда они молчат. Вскоре Ликс о чём-то задумался и, кажется, придумал ещё один вопрос, который мучил его очень долго.       — Вы сказали, что каждое стихотворение было посвящено нам… — протянул Ликс, замечая, как Чанбин нахмурился. — Но что насчёт самых первых двух и вырванных страниц? Кажется, они далеко не про меня…       Бин на миг потерял мысль, и только потом понял, про что говорил Феликс. Эту тему он старался обходить стороной постоянно, потому что сердце болело каждый раз, как об этом вспоминали. Слишком больно и несправедливо. Незаконченная история, оставившая много незаживших шрамов в душе. Чанбин поёжился и учащённо заморгал, и Ликс не мог этого не заметить.       — Да, они не про тебя, — согласился Бин, смотря куда-то в потолок. — И все те вырванные страницы… Моё прошлое, в котором я совершил очень много ошибок.       — Там ещё была дата… — добавил Феликс. — Двенадцатое сентября. Что это за дата?       Нижняя губа Чанбина дрогнула. Все воспоминания пронеслись перед глазами, а потом и недавнее событие. Оплошность, которая стоила кое-кому почти что жизни. То, за что себя Бин никогда в жизни не простит, даже если пройдёт время. Опыт уже показал, что время никогда не лечит. Шесть лет Бин потратил на то, чтобы забыть, и чувства охладели. Только не чувство вины.       — Первая дата дебюта Минхо, — коротко отрезал Чанбин, и Феликс задержал дыхание. — Он должен был дебютировать годом ранее, но из-за меня ничего не вышло.       Ликс вдруг вспомнил, как и из-за чего Хо оказался в больнице. По телу пробежали мурашки — фотография в рамочке, перевязанные руки, слова о прощении… Теперь всё насчёт Минхо имело совсем иной окрас. Однако оттого было ещё интереснее. Узнать о прошлом сонбэ, понять его, узнать, какие преследовал мотивы он, а какие — Минхо. Это касалось и Феликса тоже. Большинство проблем вытекало именно оттуда.       — Расскажите мне, — прошептал Ликс, обратив на себя сломленный взгляд. — Я хочу знать всё про Минхо и Вас.       И Чанбин рассказал. Всё: от начала и до конца. Как они познакомились, как Чанбин поддерживал его и верил во всё, что тот делал, как первый раз поддержал в танцевальном зале и как они отметили вместе рождество, стоя у ручья и держась за руки. А потом про то, как поклялся быть на его стороне, никогда не бросать, не подумав о последствиях. Конечно, позже говорить без слёз уже не удавалось — как только речь зашла про самоповреждения Минхо, Чанбин подавился словами и на несколько минут прекратил рассказ. Но Феликс, лежащий всё это время и трепетно слушающий, обнимал его и сцеловывал каждую солёную слезу, и тогда становилось легче.       Позже Бин без ярких подробностей рассказал, как Хо утвердили на дебют и как в этот же день их сфотографировала фанатка, разослав фото на почту компании и прислав несколько снимков в конверте. А потом случилось то, чего Чанбин так боялся повторить, — младшего отстранили от дебюта, Бина ограничили в продвижении, и им пришлось расстаться. Феликс слушал, не отрываясь, и с каждым разом в сердце становилось всё тяжелее и тяжелее — всё то же самое могло случиться и с ними.       — У нас с Минхо не могло быть счастливого конца с самого начала, — горько заметил Бин немного погодя, когда слёзы на щеках почти высохли. — Он искренне меня любил. И он нуждался во мне. Но я не подумал об этом, и в итоге… В итоге сейчас он в больнице. Я не спросил его тогда, что ему важнее — мнимая мечта или я. Понятия не имел о том, как сильно он переживал и страдал все эти шесть лет. Я чувствовал себя ужасно. Я думал, что испортил ему жизнь, что сделал только хуже. И я боялся, что сделаю и тебе этим хуже, но снова не спросил. Такое ощущение, что я пытался учиться совсем не на тех ошибках. Мне очень жаль…       Феликс ещё раз огладил его щёки и убедился, что на них больше нет слёз. Он казался таким светлым и ярким — такое чувство, что он совсем никогда не держит зла на людей. Чанбин не знал, чем заслужил его и почему Феликс выбрал его из сотен возможных вариантов.       — Тогда Вы должны извиняться сейчас не передо мной, — сказал младший, грустно улыбнувшись. — То, что произошло… это правда ужасно и больно. Но Вы должны обязательно попросить прощения у Минхо-сонбэ, когда представится возможность. Может, это не сможет залечить его раны до конца, но я уверен, что это будет очень важно для него. Правда.       — Я знаю, — кивнул Чанбин. — Обязательно.       Феликс снова крепко его обнял. Лежать в руках сонбэ было спокойно и тепло. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Как же радовалось сердце, когда в голову било приятное осознание — теперь у Ликса есть возможность вот так лежать с ним. После долгих месяцев разлуки это действует как лекарство.       Чанбин о чём-то ещё долго думал. Кажется, говорить он не закончил — что-то ещё вертелось на языке, и Феликс это почувствовал, отпрянув и заглянув в глаза.       — Что-то не так?       Бин выдохнул.       — Я хочу спросить у тебя, что для тебя важнее, Хэнбокки, — вдруг сказал он, решительно посмотрев на младшего. — Все те ошибки в прошлом были из-за того, что я не интересовался мнением Минхо и не знал, что на самом деле для него было важно. Я хочу, чтобы мы не напоролись на те же грабли. Хочу, чтобы мы продумали всё до мелочей. Ты сам понимаешь, в какой среде мы находимся. Это необходимо, и это может обеспечить нам подушку безопасности в случае непредвиденной ситуации.       — Сонбэ… — прошептал Феликс, поджимая губы, но Чанбин на это слабо улыбнулся.       — Я выбрал тебя, Бок-и, — нежно промолвил он и, взяв его ладонь в свою, поцеловал костяшки пальцев. — Я люблю тебя, слышишь? Мне никто кроме тебя не нужен. И если я хочу быть с тобой, а я очень-очень этого хочу, то я должен обеспечить нам хороший конец, во что бы то ни стало.       — Я… Я понимаю… — Щёки его покраснели снова, как только сонбэ проговорил слова о любви. — И я тоже очень хочу быть с Вами.       — Тогда мне нужно знать, что для тебя важнее, чтобы не ошибиться. Помоги мне в этом, Бок-и.       Феликс кивнул. Мысли в голове тут же спутались в тугой клубок — что для него было важнее? На самом деле, Ликс отчётливо помнил о том, почему приехал в Корею и какие первоначальные цели ставил. Всё это было для него важной частью в жизни. Но в то же время он помнил, сколько за эти два года сделал Чанбин и как Феликс дорожил им и лелеял каждое воспоминание, какими бы последние месяцы не были. Однако о его решении уже твердили чёрные локоны волос, которые перебирал между пальцев Чанбин, — кажется, это было бы важным доказательством в случае, если Ликс соврёт сам себе. И врать он не стал.       — До того, как Вы сказали, что ненавидите меня, я старался постоянно считаться с Вашими наставлениями и видел в Вас своего направляющего, — начал немного погодя Феликс. — Только потом я понял, как оказывается всё это время сам себя ненавидел и слушал всех, кроме себя. Я был слишком зависим от чужих слов. Но сейчас всё по-другому — я хочу слушать только себя, и только иногда прислушиваться к советам, когда посчитаю нужным. И я понимаю, что приехал в другую страну изначально, чтобы исполнить свою мечту. — Феликс поднял на него решительный взгляд. — Я хочу встречаться с Вами, сонбэ, но я не хочу бросать свою мечту. Помню, как сказал тогда, во время первого снега, что я добьюсь своего ради Вас. Сейчас я хочу добиться этого ради себя. Поэтому я буду неправ, если скажу, что для меня важнее любовь. Я очень много работал ради этого.       Феликс ожидал увидеть на лице старшего всё — разочарование, тревогу, грусть или злость… Но он не подумал бы никогда, что Чанбин гордо улыбнётся ему, понимающе кивнув. Немного погодя он сладко обнял его, целуя в щёку, и Феликс обмяк в его руках как детский пластилин. Бин долго гладил его по голове, каждой клеточкой чувствовал жар чужого тела и то, как Ликс благодарен ему за проникновенность и понимание.       — Я очень тобой горжусь, — сказал Чанбин, не отрываясь от объятий. — Ты так вырос, мой мальчик, я даже и моргнуть не успел… Такое чувство, что двадцать шесть не мне, а тебе.       — Я не такой старый, — закатил глаза младший.       — А я по-твоему что ли старый? — Чанбин отпрянул и с ироничным укором посмотрел в глаза Феликса, отливающие игривостью. — Почему ты так смотришь, эй? Я старше всего на шесть лет, думаешь, разница большая?       — Когда Вы дебютировали, мне было всего тринадцать. Вы уже взрослым были, а я в школу ходил в Австралии. У Вас всё равно намного больше опыта, чем у меня.       — И больше ошибок за спиной, — вздохнул Чанбин. — Вот почему я назвал тебя лилией. Чистый и невинный. Ещё совсем не тронутый тяжёлой реальностью. Но теперь, когда всё это произошло… Может, теперь тебя можно назвать… м-м-м, думаю, георгином? Знаешь, он символизирует целеустремлённость и упорство. Похоже? — С его губ слетел смешок.       — Да, — с улыбкой согласился Феликс. — Возможно, есть что-то общее.       — И твой цвет волос теперь, — промычал старший, перебирая между пальцами мягкие локоны. — Он так мне нравится. Ты такой красивый, Бок-и. Я готов часами смотреть на тебя, лишь бы ты только любил себя. Мне большего и не надо.       Чанбин прильнул к его лбу своим и легко приподнял уголки губ, когда увидел, как Феликс густо покраснел. Его реакции на комплименты всегда были чудесными — Бин любил в нём всё. Каким бы он ни был: натренированным или худощавым, блондином или брюнетом, голубоглазым или кареглазым, веснушчатым или бледным — Чанбин всё равно бы любил его. Ликс стал для него музой, которую потерять снова было бы ужасно и необратимо.       Он задумался — теперь, когда они правда вместе, Бин должен был обязаться сделать всё, что поможет Феликсу достигнуть своей мечты. Однако проблемы никуда не исчезли — из-за контракта Ликс всё ещё мог пойти по стопам Минхо, и если тому было важнее всего присутствие Чанбина рядом, то Феликс действительно хотел дебютировать больше всего. Он переехал в другую страну и выучил чужой язык, он преодолел много препятствий и потратил много времени на тренировки. Чанбин вспомнил, как Ликс вдохновенно танцевал на прослушивании. Допустить того, чтобы Феликс остался ни с чем, было невозможно. Бин бы никогда себе этого не простил.       — Если произойдёт так, что случится то же самое, что было с Минхо… — вдруг заговорил старший, не отрываясь от чужого проникновенного взгляда. — Мы должны иметь план. И если ты правда выбираешь на первое место карьеру, то чем-то должен пожертвовать я.       Феликс вздрогнул и потерял улыбку.       — В каком… смысле? — заломил брови он, напрягаясь.       — Если о нас узнает компания, то я… готов разорвать контракт и уйти.       Стук дождя по стеклу стал для Ликса шумом в ушах. Он почувствовал, как в носу защипало, и в непонимании не мог даже слова выговорить. Чанбин же наоборот — улыбнулся, погладив парня по щеке.       — Ну что ты так смотришь? — спросил он, и Феликс сморщился.       — Почему я смотрю? — вдруг повысил тон тот и сквозь слёзы постарался перейти снова на шёпот. — Потому что Вы отказываетесь от чего-то только из-за меня. Это неправильно. У Вас же тоже были мечты, желания и…       Тихий смех вдруг прервал младшего, и он потупился, отчаянно пытаясь выяснить, почему в такой ситуации Бин может хихикать и строить ужимки.       — Что тут смешного? — обиженно спросил Ликс. — Это не смешно, сонбэ, Вы…       — О чём я могу ещё мечтать, Хэнбокки? — перебил его Чанбин. — Все мои мечты остались в далёком пятнадцатом году, когда я ещё мог к чему-то стремиться. Послушай меня внимательно, Бок-и. — Он взял его за щёки и заглянул ему в глаза. — Я люблю тебя. Понимаешь? Очень сильно люблю. Я говорил — мне никто не нужен, кроме тебя. Без тебя моей музыки не существует — именно ты спас меня из того застоя, только благодаря тебе я смог снова считать себя продюсером. Поэтому все мои мечты сейчас, если они вообще есть, упираются только в тебя. Для них мне нужен ты. Твоя любовь и моя любовь к тебе. Даже если я уйду из компании, я смогу пойти в любую другую, а у тебя возможностей не так много. Я не хочу, чтобы ты из-за меня чем-то жертвовал. Лучше уж я пожертвую. Я ради тебя сейчас на всё готов. Я устал бояться этих чувств — хочу любить тебя и делать счастливым, пока могу.       Феликс не выдержал и тихо всхлипнул, опуская голову, однако Чанбин специально удержал её в одном положении, стирая слёзы с щёк так же, как это делал Ликс. Он сначала исцеловал их, затем перешёл на кончик носа и на фигурные губы. Оторваться от них было невозможно — помнится, как Чанбин раньше часами мог вспоминать их вкус, основываясь на воспоминаниях первого снега, а сейчас целует без препятствий. Как можно отказать себе в этом сейчас?       Ликс поддаётся вперёд, кладя руку на чувствительную шею, и немного углубляет поцелуй, не желая, чтобы Чанбин отстранялся и дальше. Он получается развязным и бесконечно долгим, жадным и немного непонятным, но безумно приятным. Феликс чувствует себя любимым и легко возбуждённым от чувствительных прикосновений сонбэ и чуткого языка в собственном рту, который проходится по дёснам и зубам, а потом сплетается с чужим. Вожделение пробегает по телу тысячью мурашек, и разум застилается лёгкой завесой дыма, когда Чанбин вовремя успевает разорвать этот яркий контакт, пока они не зашли слишком далеко.       Он знает, что Феликс безумно чувствительный и тактильный, и если не сможет в один момент себя остановить, то они дойдут до более интимных моментов слишком быстро и без обсуждения — не хотелось бы, чтобы так начиналась их жизнь «с чистого листа».       — Ты такой падкий на мои поцелуи, — усмехнулся Чанбин, облизывая покусанные, распухшие губы, и Феликс сглотнул.       — Я наверно очень… очень давно хотел, чтобы это произошло.       Чанбин ещё раз коротко его поцеловал.       — Я очень тебя люблю, — честно признался он, повторяя который раз за вечер. — Давай сделаем всё правильно, хорошо?       — Хорошо, — кивнул Феликс и тихо зевнул, прикрывая рот рукой и ойкая. — Вы не подумайте, я не хочу спать, мне просто…       Чанбин вздохнул и устроился поудобнее, чтобы прижать к себе парня и укрыть их одеялом до плеч. Тот что-то пискнул, но противиться не стал — в объятиях сонбэ сон действительно приходил намного быстрее. А ещё в них было очень тепло.       — Уже поздно. Завтра воскресенье, — прошептал старший. — У нас будет целый день. Я никуда больше не уйду. Отдохни, Бок-и. — Он мягко поглаживал его по голове, целуя в макушку. — Ты, наверно, очень устал…       Феликс, правда, больше ничего не ответил. Под спокойный голос Чанбина он быстро уснул — впервые за последнее время без переживаний и навязчивых мыслей. В груди теплилось приятное чувство — теперь всё хорошо.

***

      С наступлением рассвета звёзды померкли и вскоре погасли. Перистые облака — единственное, что осталось от ночных тяжёлых туч, и, рассеиваясь по раннему голубому небу, они горели огнём в красном солнышке. Ещё немного, и туманный пар рассеется, позволяя светилу пустить свои лучи к мокрой земле и высушить асфальт после дождя. Наконец они пробились и сквозь занавески в комнату, и в ней запахло мёдом.       Первым проснулся Чанбин. Пощурившись от красных ладошек солнца, он вяло заморгал, с трудом преодолевая желание провалиться в сон снова. Под одеялом было тепло, и понежиться ещё немного в нём было бы отличной идеей с утра в воскресенье. Особенно, когда ты просыпаешься не один.       Бин шмыгнул носом и посмотрел на соседнее спальное место — здесь, прямо у него под боком, прильнув к груди щекой, сопел Феликс. Он обхватил старшего одной рукой во сне, устроился поудобнее и, кажется, легко улыбался. Чанбин счастливо расплылся в ответной улыбке и не мог отказать себе в удовольствии провести пальцами по его чёрным локонам, легко поцеловать в макушку и задумчиво выдохнуть. Помнится, как на протяжении года Бин видел одни и те же сны, где признавался Ликсу в любви, а потом просыпался в слезах. Это всё тоже похоже на сон — если это действительно нереально, то он не хотел бы просыпаться никогда.       В сладкой неге после дремоты Чанбин не мог определить реальность и вымысел — то, что произошло вчера, до сих пор казалось выдумкой больного сознания. Но все теории и опасения рассеиваются, когда Феликс реагирует на прикосновения и приоткрывает свои шоколадные, блестящие глаза. Лёгкая улыбка всё не сходила с его лица — она грела сердце.       — Доброе утро, Бок-и, — тепло хриплым голосом произнёс старший, поправляя растрёпанную чёлку на лбу Ликса. — Ты улыбался во сне.       Феликс промычал что-то невнятное в ответ и прильнул к чужому телу ближе, не желая отпускать. С губ Чанбина слетел лёгкий смешок.       — Я видел хороший сон… — прошептал Ли, снова прикрывая глаза и выдыхая куда-то в недра домашней футболки Чанбина.       — И что же ты видел? — задумчиво спросил Бин, продолжая гладить парня по голове и смотреть в проём между занавесками, откуда били яркие солнечные лучи.       — Что мы с Вами танцевали на реке Хан… — ответил он, и Чанбин задержал дыхание, вспоминая, как видел когда-то точно такой же сон с весьма печальным концом. — Вы обняли меня и сказали, что будете рядом…       Но теперь плохого конца для них не будет. Бин счастливо улыбнулся — было похоже, что это судьба. Какое бы Чанбин тогда решение не принял, всё равно бы всё закончилось их тёплыми объятиями. Теперь, кажется, Бин полюбил просыпаться по утрам — если таким будет каждое его утро, то, наверно, он бы только спал и просыпался, чтобы поцеловать Феликса.       — Прекрасный сон, Бок-и, — вполголоса пробормотал Чанбин. — Будешь вставать? Солнце уже поднялось…       Феликс замотал головой, обнимая крепче.       — Не хочу… — промычал он. — Хочу спать.       — А я говорил вчера, что уже поздно, — улыбнулся старший. — Будешь и дальше спать? Меня не отпустишь, м-м-м?       — Нет-нет-нет, — хихикнул Ликс, наконец отмыкая и сонным взглядом оглядывая лицо сонбэ. — Я говорил уже, что не отпущу… Давайте дальше лежать, пожалуйста.       Бин перешёл ладонью от волос до щеки, и Феликс отдался этому прикосновению. В районе сердца стало так тепло и легко, будто никакой боли и не было. Чанбин снова попытался посчитать его веснушки, дотрагиваясь до каждой большим пальцем.       — Мы же не навсегда разойдёмся, — вздохнул он. — Всего лишь пойдём поедим. Мы же не можем лежать с тобой целый день. Хоть сегодня и воскресенье, у нас есть дела, правильно?       — Всё равно не хочу, — поджал губы Феликс, потянувшись лёжа. — Я слишком буду грустить, поэтому…       Он хотел сказать что-то ещё, и Чанбин готов был выслушать его милые доводы, но вдруг оба услышали шаги по коридору, направляющиеся прямо к двери. Они даже подумать не успели, когда ручка дёрнулась, и дверь открылась, пуская на порог незваного гостя.       Феликс отпрыгнул от Чанбина как ошпаренный, и сон тут же сняло рукой. Сердце провалилось в пятки, да так, что Бин резким движением сел на кровать и ударился затылком об изголовье.       — Бинни-хён, скажи, ты не…       Чёртов. Хан. Джисон. Пропади он пропадом.       Парень, держа в руках пачку хлопьев, наконец поднял взгляд и застыл на одном месте. Его глаза стали как две тарелки — Джисон явно не ожидал увидеть что-то подобное с утра, даже если вчера пошёл на совершенно безумную авантюру, которая могла бы привести к ожидаемым последствиям. Но картина, которая предстала перед ним, всё равно оказала не самое потрясающее впечатление — испуганный Чанбин и весь красный, растрёпанный Ли Феликс. Наверно, Джисон вчера не зря решил не заглядывать на ночь глядя хёну в комнату. Помешал бы… идиллии.       Феликс трусливо спрятал лицо в руках и стыдливо отвёл взгляд. Предстать перед сонбэ в таком виде в чужом общежитии было не из самых приятных вещей.       — Я, кажется, не вовремя… — вдруг выдохнул Хан, показывая на них по очереди указательным пальцем. — А вы…       — Хан, блять, Джисон! — крикнул на него Чанбин, и этого возгласа испугался даже Феликс.       — Хён, хён, я же не знал, погоди, — завертел руками Джисон, а потом вдруг застыл, оглядываясь в коридор. — Стойте, а вы здесь сколько собираетесь… Я имею в виду, Чан-хён скоро с пробежки вернётся, вы же знаете, что…       Чёрт. Они же в общей общаге «3RACHA».       — Блять, Ёнбок-а.       Чанбин испуганно глядит на Феликса, а затем вдруг хватает его за запястье и тянет за собой через всю кровать, не давая шанса на то, чтобы хотя бы спокойно надеть тапочки, и в итоге тот вынужден натягивать их по дороге. Он и моргнуть не успевает, как Чанбин берёт его рюкзак, пролетает прямо перед Джисоном и бежит ко входной двери по коридору.       Позавтракать не получается. Феликс даже не думает о еде, ведь все мысли заняты тем, что их сейчас могут поймать с поличным. И если это будет Чан, то вряд ли он отреагирует так же, как Джисон. Вообще-то, с ним ещё нужно поговорить насчёт того, зачем он вообще отдал Ликсу чужую тетрадь, и было ли это специально.       — Джисон, скажи, что я ушёл рано в качалку, если хён объявится, ладно? — прокричал Чанбин из коридора, на босую ногу пытаясь напялить кроссовки, а затем плюнул и взял первую попавшуюся пару резиновых тапочек из обувного шкафчика.       — Хён, погоди, ты прямо так что ли пойдёшь? — прибежал в коридор Хан, украдкой оглядывая Ликса и всё ещё удерживая в руках пачку цветных хлопьев. — Нет, стойте, надо же…       — Потом я всё объясню, — завертел головой Чанбин, взяв Феликса за руку. — Просто скажи, что я ушёл в качалку. — Он нажал на ручку двери. — Или просто скажи, что я вышел подышать воздухом, и скоро вернусь. Или… Всё, короче, потом я…       Не успел Чанбин даже посмотреть в проём открытой двери, как вдруг над ухом прозвучал знакомый голос, и все трое встали в ступор.       — Джисон-хён, доброе ут…       Неожиданные встречи заканчиваться не собирались. Феликс, выпучив глаза, поднял указательный палец и направил его на ещё одного незваного гостя в лице лучшего друга. Чанбин, став похожим на варёную свеклу, сначала удивлённо поднял брови, а затем заломил их, в непонимании оглядываясь на отвернувшегося Джисона, который отчаянно пытался сделать вид, что читает состав хлопьев.       Хван Хёнджин, держащий в руках букет свежих ромашек, встал столбом и в шоке посмотрел на Хана, а затем на сцепленные ладони сонбэ и Феликса.       — А ты тут чего забыл? — выронил шокировано Чанбин, указывая на цветы. — И что это? Это ты к…       — Я к Джисону-хёну пришёл… — немного погодя ответил Хёнджин, уставившись на Феликса. — А вы… Феликс, твою мать, а ты здесь почему?!       Ликс хотел что-то ответить или просто оправдаться, потому что Хван ещё ничего не знал, но вдруг их с сонбэ насильно вытолкнул Джисон, наставляя, чтобы они уже наконец бежали, раз решили скрыться от Чана. Им всё равно пора было бы узнать о том, что происходит, но сейчас время было не самое удобное. Хёнджин, всё ещё сжимающий обрезанные стебельки ромашек, сглотнул и попытался прийти в себя. Не каждый день видишь растрёпанного заспанного друга рядом с человеком, который, вообще-то, был с ним больших тёрках, да ещё и держащимся за руки.       — Ты чего пришёл сюда так рано? — шикнул на него Джисон, и Хван пожал плечами, немного оторопело протягивая цветы. — Не знаешь, что я тут не один живу или что? А если бы Чан-хён дома был?       — Я, вообще, ромашки принёс… — вымолвил он. — Но я не думал, что у тебя так гостей много, хён…       Джисон устало потёр переносицу, и хлопья в пачке зашуршали.       — Они точно не ко мне пришли, — вздохнул он, забирая букет ромашек. — Куда мне теперь эти цветы ставить, м-м-м? Зачем ты вообще поддерживаешь продажу мёртвых растений, а?       Хёнджин виновато поджал губы, опустив грустный взгляд вниз, и Хан не смог на него больше злиться. Он ведь правда хотел как лучше. С горячим сердцем Джисон выдохнул и похлопал младшего по плечу, замечая, как по-домашнему он выглядит — наверно, встал ни свет ни заря, чтобы пойти и купить этот несчастный букет. Ромашки и правда очень красивые, а их лепестки чисто белые и ярко контрастирующие со смугловатой кожей и пёстрой коробкой.       — В следующий раз покупай в горшке, — слабо улыбнулся Джисон. — Буду ухаживать.       Хёнджин поднял глаза на хёна снова и, оглядевшись по сторонам, обнял. А обнимать любимого человека с самого утра, даже если ты накосячил, — самое приятное ощущение.       — А я буду ухаживать за тобой, — ответил Хван и мягко поцеловал того в лоб. Да, самое приятное.              Дверь пустого зала тренировок громко захлопывается и разрывает щемящую тишину в ней. Нельзя не заметить и тяжёлого дыхания парней, оказавшихся наедине и прячась не знамо от чего — Феликс опёрся руками о колени, опуская рюкзак на пол и пытаясь прийти в себя после нескольких потрясений одновременно, а Чанбин запрокинул голову назад, похлопывая себя по покрасневшим щекам. Он и забыл, что в общежитии жил не один — вчера они с Феликсом так увлеклись друг другом и выяснением отношений, что совсем не подумали о последствиях. Благо Чан не стал заглядывать к нему на ночь глядя и ушёл на пробежку рано утром.       Бин облизывает губы и смотрит на настенные часы — в суматохе он даже не удостоверился, сколько спал. А было не так уж и поздно — всего девять с лишним утра. Была бы его воля, он бы действительно потакал каждому желанию Ликса и лежал бы с ним ещё час в обнимку, рассказывая истории, но, видимо, с началом отношений началась и ответственность.       — Ты как, в норме? — спросил он, поворачиваясь к Феликсу.       — Да, в порядке, — ответил младший и повернулся к мужчине тоже.       Вся ситуация вмиг стала абсурдной и смешной — вид обоих с самого утра был комический. Чанбин с растрёпанными волосами в одной пижаме и резиновых тапочках и Феликс и заспанным лицом, немного опухшими глазами и помятой футболкой, в которой он, вообще-то, вчера ещё занимался в этом же тренировочном зале.       Первым сдался Ликс. Он прыснул в кулак, бегая по немного удивлённому выражению лица старшего, а затем рассмеялся, прикрывая рот ладошкой. Потом засмеялся и Чанбин — они оба прятались от Чана в танцевальной комнате в спальной одежде и почти что босиком, будто бы бежали от грабителей. Это было похоже на дешёвый ситком и, кажется, на самое лучшее начало отношений, которое можно только придумать.       Вскоре, когда ужимки утихли, Чанбин смахнул невидимую слезу с нижнего века и посмотрел на Ликса снова — его растрёпанные чёрные волосы, веснушки на щеках и солнечная улыбка придавали ему особенный домашний вид.       — Опять Вы на меня так смотрите, — заметил Феликс, когда смех перестал мешать.       Чанбин ухмыльнулся, выпрямившись и потянувшись.       — Как?       — Ну Вы знаете сами, — закатил глаза Феликс. — Вы мной очарованы, не правда ли?       Бин немного удивился такой уверенности, но потом вспомнил старого Ликса именно таким — иногда смущённого и робкого, но всё же характерного, и это ещё больше делало его очаровательным.       — Я этого не стесняюсь, — невозмутимо ответил Со, а затем погладил парня по плечу, сохраняя тёплую улыбку. — Из-за всей этой суматохи я даже не успел тебя поцеловать.       Феликс смущённо отвёл взгляд, но всё же внутри заликовал — осознание, что сонбэ он небезразличен, тешило самолюбие. Оно шершавым языком проходилось по сердцу, заставляло мурашки пробежать по телу, а волосы на затылке шевелиться от предвкушения. Возможно он слишком наивный, возможно — лёгкий на подъём и совершенно себя не уважающий, но сонбэ хотелось снова довериться. Хотя бы попробовать, даже несмотря на то, что сомнения, бывает, опускаются на плечи тогда, когда их не ждёшь.       — Но теперь это будет сложнее, — хмыкнул парень, поджав губы.       — Сам знаю, — разочарованно протянул Чанбин и постарался продолжать говорить, чтобы гудящее молчание не нарушило между ними образованную связь. — Но я всё равно не хочу, чтобы наше время пропадало зря.       Феликс вопросительно на него взглянул.       — Я хочу сегодня взять у тебя немного этого времени, чтобы пойти на свидание, — сказал решительно мужчина. — У нас было очень мало моментов, в которые мы могли бы назвать встречи свиданиями. Да и называть их так тогда было очень неловко… Сейчас хочу, чтобы у нас было полноценное свидание и чтобы мы это оба понимали. Ты… разрешишь мне?       Ликс с небольшим непониманием потупился. Осознание, почему Бин вообще спрашивает про это так, будто он может не согласиться, всё никак не приходило. Парню не хотелось, чтобы Чанбин хоть как-то сомневался — он смотрел на него с волнением, словно от ответа зависела его жизнь. Сердце ускорило свой темп — мысли о настоящем свидании пожирали неуверенность в себе с большой скоростью и заставляли Феликса чувствовать себя нужным.       Он сделал один шаг вперёд и оказался в чужих объятиях. Именно сейчас он пожалел, что у них с Чанбином совсем небольшая разница в росте (старший всего на сантиметр его опережал), потому что хотел бы услышать стук его сердца. Ликс был уверен, что оно бьётся у Бина в груди сейчас бешено из-за того, какими дрожащими руками он обхватывал его плечи.       — Разрешаю, — хихикнул младший. — Конечно пойдём. Только, пожалуйста, давайте оно не закончится, как в прошлый раз.       — А в прошлый… — начал было говорить Чанбин, как тут понял, что Ликс имеет в виду, и густо покраснел, пряча туманный взгляд за длинной чёлкой. — Оу, я… Больше такого точно не повторится, правда.       — Я пошутил, сонбэ, — отпрянул от мужчины Феликс и коснулся его носа пальчиком, светло улыбаясь. — Я пойду сейчас к себе в комнату, чтобы переодеться и принять душ, а потом я собираюсь потренироваться. А сейчас Вы хотите мне компанию составить?       Чанбин разочарованно вздохнул.       — Сейчас как раз хочу, но у меня есть незаконченные дела. Я убежал из-за того, что ты забрал мою тетрадь, слишком рано. Нужно теперь долги закрывать.       Феликс грустно поджал губы.       — Но я освобожусь к вечеру, — вдруг продолжил Чанбин. — И тогда пойдём на свидание, хорошо? Только нам нужно быть аккуратнее. Я напишу тебе, как закончу, ладно?       Кивок означал не только согласие — он будто продолжил дорожку между ними, которая вела сквозь этот густой туман. Когда Феликс подал ему руку, чтобы выбраться из бездонной пропасти, расстояние между ними всё ещё сохранилось, однако совсем не такое большое, каким было раньше. Преодолеть его стало намного легче — если оба постараются сделать для этого всё, то, возможно, уже ничего не будет страшно. Оставалось только проложить начало и начать шагать навстречу друг другу.

***

      На улице ранним утром стояла ощутимая свежесть после ночного дождя. Однако асфальт, полностью испачканный лужами и грязью, постепенно высыхал, как только солнце взошло, и тучи покинули Сеул. На стадионе с беговой дорожкой было совсем тихо и безлюдно, но сказать так можно было бы, если бы единственная фигура в спортивке и немного измазанными в грязи кроссовками не наворачивала очередной круг, который раз выдыхаясь, но всё же продолжая изнурять своё тело.       Чан пришёл сюда очень рано — ещё даже не пахло рассветом, а дождик тихонько моросил, постепенно исчезая вместе с мохнатыми облаками. На самом деле, Крис не так часто выходил на пробежки — обычно хватало тренировки в качалке вместе с Чанбином и прогона хореографии с растяжкой в танцевальном зале. Но на этот раз всё было по-другому — на самом деле, свежесть уличного воздуха помогла бы не уснуть. Занимаясь аранжировками до пяти утра, он отказал себе в кровати дома и свободном воскресенье.       Чан просто боялся возвращаться домой.       Он пробегает ещё один круг, прежде чем выдыхается полностью и падает на вымощенную дорожку, распластавшись на земле и устало смотря в серовато-голубое небо. Больше сил не было.       Забавно — раньше таких переживаний и проблем у Чана никогда не возникало. Когда Джисон сказал ему в лицо всё как есть, понимание своих поступков и действий стало совсем иным. Он не боялся наставлять Чанбину, что делать, а сейчас боится. Он не боялся встретиться с ним взглядами и посмотреть с укором, а сейчас боится.       Что же всё это время он чувствовал? Как же все эти шесть лет себя ограничивал, что в итоге выгорел окончательно? Почему только Чан мог на это смотреть спокойно? Мог ли предотвратить?       Нижняя губа дрожит — наверно, мог. Очевидно, что мог. Он на то и лидер — должен был быть заботливым и более приземлённым. Как они теперь могли считаться семьёй? Как Чанбин, который нуждался в тепле, сможет смотреть на него? Насколько давно доверие между ними потерялось?       Слёзы на глазах. В кармане звенит телефон — Крис из последних сил берёт его в руки, проходя блокировку экрана, и читает пришедшее сообщение. Ему писал Минхо… Неужели что-то действительно изменилось?       «Хён, меня выписывают на следующей неделе».       «Я, конечно, не прошу, но…»       «На самом деле, ты бы мог помочь мне и родителям и поприсутствовать».       «Не хочу чувствовать себя должником, ты тратил на меня свои силы».       «Но правда, не знаю, кого ещё просить».       Какая хорошая новость. Чан должен был бы почувствовать хоть что-то, но внутри сплошной мрак. Даже сил на ответ не находится, хотя на Криса это совсем не похоже — если речь заходит о Минхо, а тем более о том, что он сам пишет ему сообщения, то старший должен быть впереди всех. Но в этот раз ничего. Пустота. После вчерашнего разговора ему остаётся прикрыть глаза и постараться не расплакаться так глупо на беговой дорожке.       А потом лежать долго-долго… Долго… Долго-долго…       — Извините, господин?       … и задремать.       Чан вдруг ахает и приоткрывает глаза снова, щурясь от яркого света, который потом закрывает собой молодой человек, смотрящий на него сверху вниз. Его чёрные локоны спадают на лицо, губы чуть приоткрыты, на носу выделяется яркая родинка, а в руках рюкзак с полотенцем и бутылкой. Знакомый незнакомец — так бы его назвал Чан. Но сил на то, чтобы встать, не находится даже сейчас.       — Эй, господин, Вам плохо? — охнул юноша, садясь рядом на корточки. — Вам помочь встать? Вы лежите посреди беговой дорожки…       — Оставь меня, — отмахнулся Крис, и это было ему крайне несвойственно. Сейчас в голове даже не сдвинулось как обычно, что его могут узнать как айдола и продюсера. — Не видишь, я думаю…       Парень наклонил голову набок и заломил брови, хмурясь. В его глазах застыло что-то вроде смеси удивления и непонимания. На самом деле, он узнал Чана, просто не подал виду. Это было в его стиле — этот парнишка вследствие своей работы уж частенько встречал знаменитостей. А ещё, кстати, имел с ними очень сильные связи. В его стиле, в стиле Ким Ёнхуна.       — О чём думаете? Можно тогда с Вами подумать? — поинтересовался Ким и вдруг лёг вместе с ним. — О, мне есть, о чём подумать.       Чан устало вздохнул.       — Я хочу думать один, извини, — уставился в небо снова Чан, борясь с желанием провалиться в сон снова. — Не думаю, что наши «думаю» будут похожи.       Ёнхун усмехнулся, подкладывая руки под голову и тоже смотря на небо, наслаждаясь видами перистых облаков.       — Не попробуете — не узнаете, — сказал он. — Думать вместе с кем-то всегда легче, понимаете? И это очень полезно, потому что люди могут узнать что-то новое друг от друга. Тогда раздумья приходят к какому-то заключению.       — Зачем мне говорить с незнакомцем? — прохрипел Чан, поджимая губы и чувствуя, как апатия окутывает всё тело. — Я уже пытался говорить. Легче не стало.       Ёнхун хмыкнул.       — Это смотря как говорить. Когда ты с кем-то говоришь, нужно установить определённую связь. Если ты в основном слушаешь, то нужно, чтобы тебе хотя бы немного, но доверяли. А если сам говоришь, то нужно понимать, с кем говорить. Сами посудите — я незнакомец, который сможет трезво проанализировать Ваши поступки без личной неприязни. Это ли не лучший вариант, если Вы боитесь осуждения со стороны родных людей?       — А как же мораль и прочее? — хмыкнул Крис. — Ты всё равно так или иначе зависим от мнения общества.       — С чего Вы взяли?       Чан вздохнул и прищурился, рассматривая в перистых облаках фигуры, которые создавало его воображение. Ёнхун, завидев это, тоже присмотрелся. Крис — именно такой человек. Будучи креативным, он обычно проницательный, а ещё видит почти всех людей насквозь. Но иногда упускает что-то, когда увлекается гиперопекой, и это играет с ним злые шутки.       — Ты же наверняка знаешь, кто я, — сглотнул он. — Нам запрещено трепаться посторонним. Я должен быть ответственным, иначе то, что когда-нибудь всплывёт в виде слухов, может разрушить жизнь. Мы это всё проходили. Думаешь, что особенный? Даже несмотря на то, что ты хочешь показаться добрым и понимающим, и это правда кто-то оценит по заслугам, я не могу говорить о личных вещах.       — Ну так и не говорите, — поднял брови Ёнхун. — Зачем мне знать что-то конкретное? Я всего лишь человек, который интересуется психологией и поведением других людей, потому что когда-то был наивным и совсем непроницательным. — Он усмехнулся. — А ещё до Вас у меня было правда очень много контактов с айдолами. И поверьте, некоторых из них Вы знаете больше, чем я.       Чан промолчал и на секунду прикрыл глаза, ведь тело боролось с сонливостью крайне плохо. Однако монолог этого парня уснуть до конца не позволял.       — И это похоже на проклятье, — перешёл на шёпот он. — Потому что даже когда я хочу просто заняться пробежкой, в итоге встречаюсь со знаменитостями и устраиваю им сеанс психотерапии забесплатно. — Ёнхун повернул к Чану голову, тяжело вздохнув. — А что насчёт Вас… Мне кажется, что Вы как и все достаточно закрыты. В Вашем случае из-за ответственности на плечах.       — Мне об этом уже говорили, — промычал Крис тоскливо. — И говорили не держать всё в своих руках. Ну я и ослабил ношу — не на слишком много, но всё же достаточно. А потом всё пошло, извини за выражение, по пизде. Оказалось, что моя забота причиняет только боль.       Ёнхун из-под пушистых ресниц смотрел на то, как меняется выражение лица Чана — он невероятно уставший человек, которому по-хорошему нужно было бы отдохнуть.       — И почему Вы так думаете? — спросил он. — Этому есть подтверждение?       — Да. Из-за меня один человек очень долго подавлял свои эмоции, — издалека начал Чан. — Я не смог быть для него хорошей семьёй. Теперь от нас практически ничего не осталось. Не знаю, что делать с собой и с нашими отношениями. — Его нижняя губа дрогнула. — И я не знаю, как после этого можно меня считать ответственным человеком.       Ёнхун понимающе кивнул, снова обратив взгляд на синее небо. Чан долго лежал молча, старательно пытаясь не расчувствоваться перед незнакомцем, который путём нужных вопросов и правда смог завлечь Чана в беседу. Он не знал, что будет после этого, но сердце странно колебалось из стороны в сторону — будто требовало, чтобы Крис не молчал больше.       — Человек иногда может побыть безответственным, это нормально, это в нашей природе, — спустя какое-то время заговорил Ёнхун. — Даже если Вы лидер, Вы всё равно можете ошибаться. Но если уж Вы действительно считаете себя ответственным, Вы не должны постоянно бегать от него вокруг да около, как на этом стадионе. Вам просто нужно извиниться.       Чан вдруг открыл глаза, повернувшись к парню.       — А нужны ему вообще мои извинения? — горько спросил он. — Разве могут они исправить все эти годы, в которые он страдал?       — Это уже его дело — прощать Вас или нет, — посмотрел на него Ёнхун совершенно безэмоционально. — Он может отнестись к этому как угодно. Но Ваше дело — сказать «прости». На самом деле, это не так страшно, как Вы думаете. Знаете… Мне приходилось извиняться перед одним человеком совсем недавно спустя целых семь или даже восемь лет. И я всё это время очень боялся найти его, как-то с ним связаться… Но в итоге, как только встал прямо перед ним, ждать уже не мог. И знаете, даже спустя все эти долгие годы он смог меня простить. У меня от сердца отлегло сразу же — всё остальное было всего лишь издержками. Главное — понять, что Вы ошиблись, и извиниться. Дальше будет намного легче.       Крис задумался — возможно, этот парень был прав. В его словах было что-то искреннее и настоящее, будто он действительно хотел помочь. Хотя, казалось бы, обычный незнакомец, пришедший побегать с утра, а в итоге наставил на правильный путь.       — В любом случае, — пришёл к заключению Ёнхун и, потянувшись, встал с асфальта. — Дальше уже дело Ваше. Но если Вы совсем не хотите потерять с Ча… — Он запнулся, отведя взгляд, — с этим человеком, то Вам стоит поторопиться. Но я думаю, что его очень тронет то, как Вы можете быть с ним откровенным. Я не просто думаю, я уверен в этом.       Он ярко улыбнулся, и Чан сел на землю, пристально наблюдая за его лицом.       — А теперь, пожалуйста, можете освободить дорожку, если не будете бегать? — отряхнулся Ёнхун, посмотрев куда-то вдаль. — Я вообще бегать сюда пришёл, но вот, разговорился. Мне и самому это надо было.       Парень уже было развернулся, но его вдруг остановил Чан, встав на ноги.       — Стой, а… — Крис задержал дыхание. — Как тебя зовут, парень?       Ёнхун ухмыльнулся, поправив чёрные волосы. В его глазах таилось что-то, что Чан не мог распознать — как будто тот сам видел его насквозь.       — Вы можете спросить об этом у Чанбина-нима или Джисона-хёна, — сказал он, вызвав у Криса крайнее удивление. — Возможно, когда Вы наладите с ними контакт, они расскажут обо мне поподробнее. А сейчас извините, мне ещё сегодня магазин открывать!       Случайные люди иногда бывают совсем не случайными.

***

      Когда дела были закончены, а предвкушение горело в груди пылким огнём, дальний край у горизонта уже розовел, солнце и небо опускались всё ниже и ниже, а воздух охмелел и стал нежным и сладким. Асфальтовые дорожки после ночного дождя успели высохнуть, и большая часть народа стягивалась посмотреть в этот вечер вишнёвую аллею Йоидо. Сегодня был поистине волшебный день. А ещё это был официально первый день для Чанбина и Феликса.       Бин заканчивал работу наспех, считая каждую минуту и проверяя свой телефон на наличие новых сообщений — больше всего он боялся увидеть что-то вроде «я не смогу пойти сегодня» или «мне очень жаль». Удивительным ещё стало, как в их самый первый день расцвела сакура — будто бы по волшебству, будто бы весь мир наконец ликовал о том, как они наконец сошлись. Чанбину это грело сердце. Расправившись со всем залпом, он вскочил из-за рабочего места в домашней студии и ринулся к своей комнате, выбирая, что надеть.       Впечатление хотелось создать невообразимое. Куда они пойдут? Может, сначала поедят? Или же сразу смотреть на вишнёвые деревья? Столько всего крутится в голове, а сердце в нетерпении колотится — хотелось быть на все сто, чтобы Феликс ни разу не пожалел о том, что доверился и выбрал его.       Выбрав толстовку с капюшоном и надев на неё лёгкое пальто, Чанбин схватился за телефон и снова проверил мессенджер — ничего. Пустота. Вообще-то, последний раз Феликс писал ему чёрт знает когда. Ещё до того, как случилось всё это. Сейчас же Бину как кислород нужно было от него хоть что-то — убедиться в том, что всё хорошо.       «Я закончил!!!»       «А у тебя как? Ты знаешь, что сакуры зацвели?»       «Это так красиво ㅠㅠㅠ»       «Пойдём посмотрим? Или ты хочешь в другое место?»       С горячим сердцем Чанбин опустил смартфон и выдохнул. Нужно держать себя в руках. Слишком навязчивым быть тоже неправильно. Почему-то волнение выталкивало весь здравый смысл из его головы — ему двадцать шесть, он, вообще-то, состоявшийся мужчина с карьерой и предостаточным запасом денег, но всё равно ведёт себя как ребёнок, когда дело касается Феликса.       — Эй, Бинни-хён, ты куда-то идёшь? — послышалось из кухни, когда Чанбин стал надевать обувь в прихожей. Вскоре Джисон вышел в коридор, что-то жуя. — Ты в магазин? Можешь купить чего-нибудь вкусненького?       Чанбин помотал головой.       — Скажи Чану-хёну, что я вышел подышать свежим воздухом и посмотреть на сакуру, — завязывая шнурки, сказал он и улыбнулся. — Иду на свидание. Пожелай удачи, чтобы я не опозорился.       — Ха-ха, удачи провалиться, — посмеялся Джисон и отпрыгнул назад, когда Чанбин враждебно дёрнул носом. — Ладно-ладно…       — К тебе всё ещё есть вопросы насчёт Хёнджина и моей тетради, не забывай, — встал Чанбин на ноги, отряхнувшись. — Я в любой момент могу тебе это припомнить. Всё, я…       Бин хотел было уже открыть дверь, как тут заметил на полке что-то блестящее. Глаза огладили круглый снежный шарик — тот самый, что помогал Чанбину не сойти с ума и был куплен у Ёнхуна, который хорошо так смог ему помочь два раза. Джисон наклонил голову, в непонимании продолжая что-то жевать.       — Что-то забыл?       Чанбин прикусил внутреннюю сторону щеки, а потом, наконец решившись, взял шарик в руки и положил в поясную сумку. Да, он забыл. Забыл про то, как он помог ему и теперь, возможно, поможет Феликсу.       — Да так, — отмахнулся Чанбин. — Всё, я ушёл.       По дороге к выходу, когда Бин спускался по лестнице, в его кармане зазвенел телефон. Невозможно представить, с какой скоростью Чанбин вытащил его и разблокировал — наверно, ещё никогда он не был таким быстрым и взволнованным. Феликс отправил ему два сообщения, одно из которых было фотографией — селфи на пороге общежития с уличной стороны. Чёрные убранные волосы, те же веснушки, хотя и немного замазанные тоналкой, слегка подведённые глаза и улыбка.       «I'm already waitin', сонбэ ~!»       Даже без особых знаний английского Чанбин всё понял и перепрыгнул несколько ступенек подряд, чтобы быстрее оказаться на первом этаже и преодолеть совсем незначительное расстояние. Там, на улице, со смартфоном в руках уже стоял Феликс. Удивительно красивый, хорошо постаравшийся сегодня и заслуживающий внимания. Сердце колотилось бешено — Чанбин даже дар речи потерял.       — Сонбэ, Вы заставили меня ждать, — заметив Чанбина, сказал Ликс и ярко улыбнулся. — Скоро уже совсем потемнеет, как же мы посмотрим с Вами цветущие сакуры?       Бин прикусил нижнюю губу, слегка побагровев. Он краснел перед ним как маленький мальчишка, как школьник, который только-только познал и ещё не обуздал любовь. Это только с Феликсом так, потому что он сегодня в белой водолазке и накинутой чёрной джинсовке сверху. Удивительный.       — О, извини, — наконец вздрогнул Чанбин, почесав затылок. — Так мы… пойдём смотреть на сакуры или сначала поедим? Я думаю, что знаю отличное местечко совсем рядом, и там очень вкусная курочка.       Они спустились по ступеням вниз и направились в сторону парковки. Феликс хихикнул, закатив глаза, и Бин вопросительно уставился на него. С севера подул лёгкий ветерок и заставил мурашки пробежать по телу.       — Посмотрите на время, сонбэ, — прыснул он, следуя за старшим. — Если мы пойдём поесть сейчас, то не успеем посмотреть до заката на сакуры. Я думаю, стоит сходить после. Как думаете?       — Точно, я совсем забыл, — растрепал свои волосы Бин. — Да, конечно, как скажешь.       Феликс вопросительно осмотрел парковку и Чанбина, который направлялся к своему виду транспорта. На самом деле, для Ликса было удивительно то, что Бин использовал не автомобили, как все остальные, а именно мотоцикл. Поэтому и то, когда старший отцепил два шлема от сидения, он воспринял с крайним удивлением.       — А мы с Вами поедем… на мотоцикле?       — Ну, машины у меня нет, — пожал плечами Чанбин, протягивая парню шлем. — Зато второе сиденье есть. Залезай и держись за меня покрепче — мы прокатимся с ветерком.       Ветер, бьющий в стекло шлема, высокая скорость и сцепленные руки на талии — наверно, Чанбин никогда об этом не смел мечтать. Время уже близилось совсем к закату, зарница теплилась разными огнями, и горизонт постепенно становился всё более и более оранжево-красным. Небосвод посинел, в почти ночном дыханье слышатся вздохи прошедшего дня. Люди шли в неизвестном направлении, но это было всё неважно. Феликс, жавшийся к мужчине крепче, как только он набирал скорость, был сейчас единственным на уме у него.       По прибытии солнышко соприкоснулось с линией равнины, и его слабые лучи выглядывали из-за многоэтажек и крон деревьев. Удобно припарковавшись, Чанбин наконец смог снять свой шлем и поправить мешающую чёлку на лбу. Однако же Феликс, прижимающийся к его спине, обнимать не переставал.       — Эй, Хэнбокки, — ухмыльнулся он, постучав кулаком по стеклу шлема. — Приём. Мы приехали. Ты самый первый сюда стремился, теперь не хочешь идти?       — Просто ехать на мотоцикле страшно… — пробурчал низкий голос из-под стекла.       — Эх ты, — ухмыльнулся Чанбин и сам снял с него шлем. Теперь из-под тёмной чёлки на него смотрели такие же большие, тёмные глаза. — Пойдём, Бок-и. Скоро солнце зайдёт.       Феликс смущённо отвёл взгляд, но всё же с помощью чужой руки поднялся со второго сидения и отряхнулся. В воздухе пахло чем-то сладким и вкусным, а люди стягивались в парк Йоидо, находящийся неподалёку, в нескольких метрах. Чанбин достал из кармана чёрную маску и нацепил её на лицо, поправляя в ушах, чтобы не спадала. Ликс сначала и не понял, зачем сонбэ надевал её — только потом пришло осознание, что тот личность медийная, и у них есть очень высокие риски напороться на неприятности. Это в каком-то смысле заставляло помрачнеть, ведь, по сути, они даже поцеловаться не смогут. Но время их первого дня было дано не для этого — хотелось скорее взять Чанбина за протянутую руку и поймать розовый лепесток сакуры, чтобы найти свою судьбу.       Сердце странно трепетало — Чанбин смотрел на него с мягкой улыбкой, озаряющей его немного пухлые щёки, и с невероятно добрыми глазами, в которых читалась искренность. Он даже подумать не успел, даже оглянуться — они теперь больше, чем просто коллеги и знакомые. И больше нет никакой мнимой ненависти.       — Ну что же ты стоишь? — нежно произнёс Бин, и Феликс потупился.       — А разве мы можем… взяться за руки? — робко спросил он, выглядывая исподлобья, и Чанбин подошёл к нему, отряхнув плечи от осадка пыли после езды на мотоцикле.       — Корея — страна тактильности. Тут все за руки берутся, — сказал Чанбин, самостоятельно вкладывая свою ладонь в чужую и мягко сжимая её. — До того момента, как я тебя не поцелую, никто не посмеет ничего сказать.       Рука старшего тёплая и немного шершавая. Ликс тут же влюбился в неё — смущающий контакт заставлял сердце стучать ещё сильнее, а щёки — краснеть. Они медленно направились в сторону парка, тихо вдыхая свежий воздух, наполненный ароматом прошедшей ночью грозы и сладости мгновения. Зайдя за угол, Феликс наконец ахнул — это была Вишнёвая аллея — розовые и красноватые лепестки кружились в этом приторном ягодном запахе, мощные сморщенные стволы сакур возвышались над маленькими людьми, фотографирующимися на фоне расцветающих крон, а мгновение, равное доле секунды, заставило Ликса воспылать любовью к Сеулу и его весенним апрельским красотам.       Чанбин видел каждую эмоцию на лице младшего: его удивление, восхищение, его красные щёки и звёздочки в глазах. В животе затрепетали бабочки, разлетелись по всему телу. Пока Феликс был влюблён в вишнёвые деревья, Бин безнадёжно любил Ликса, и с этим ничего не мог поделать. А делать ничего не надо — достаточно колкого прикосновения руки и улыбки, которую ему подарил Феликс.       — Как красиво! Сонбэ, это удивительно! — воскликнул он и вдруг потянул старшего за собой. — Пойдёмте, пойдёмте туда!       Люди вокруг были заняты своими делами — кто фотографировался, кто разговаривал, кто просто проходил мимо. Чанбин же наблюдал, как вдохновлённый Феликс восхищёнными шоколадными глазами рассматривал падающие лепестки и пытался их поймать. Тёмная макушка прыгала из стороны в сторону, будто бы букашка, и это не могло не смешить. Не могло не заставить полюбить сильнее.       Он — тот, кто дарит ему вдохновение и любовь к музыке, к тому, что Чанбин делает сейчас. Поэтому у Бина в голове целое море строчек, которые он мог бы ему посвятить, и он спешит их куда-то записать — той злосчастной тетради с собой не было, и может быть оно и к лучшему. Зато есть заметки на телефоне, которые можно использовать для этого.       — Эй, сонбэ, ну что Вы в телефоне сидите! Пойдёмте со мной лучше! — засмеялся Феликс, подойдя к мужчине поближе.       — Извини, Бок-и, я просто… писал стихотворение, — честно признался Чанбин, и Феликс замер на одном месте. — Про тебя. Хочешь, я тебе прочитаю?       Ликс ничего не ответил, но по его щекам и глазам было видно — хочет, очень хочет. Бин понимал его и без слов — опустил глаза в телефон и зашевелил губами, немного стесняясь читать вслух, но всё же отчаянно стараясь понравиться Феликсу ещё больше:       «Ладони, что тянутся к небу могучему…       Улыбку я солнцем хочу описать.       Вишнёвые листья спадают на лучики,       А ты, мой родной, продолжаешь сиять».       — Оно, возможно, не такое внятное, как мои другие, которые ты видел… — задумчиво протянул немного погодя Чанбин, поджав губы. — Но всё же в нём нет той тоски, и я сам это чувствую. Я писал, что написал бы тебе оду, если бы мог, помнишь? Тогда я не мог, но сейчас во мне бурлит что-то совершенно другое. Я очень хочу, чтобы ты это чувствовал.       Феликс смотрел на него неотрывно — Чанбин для него был больше, чем просто сонбэ или знакомый. Сердце так сильно стучало, будто готово было вырваться наружу. Небо потемнело, и загорелись первые фонари, придавая лепесткам вишни немного желтовато-оранжевый оттенок. Да, Чанбин для него намного больше. За эти месяцы долгой разлуки, которую спровоцировало их положение, Ликс ещё раз в этом убедился.       — Это так красиво… — немного дрожащим голос произнёс Феликс, нащупывая руку Чанбина и оглаживая её большим пальцем. — Это прекрасно, сонбэ. Я очень ценю это, правда. Я… Я не знаю, как бы мог выразить мою благодарность к Вам, это…       — Для начала ты мог бы перестать обращаться ко мне на «Вы» и на «сонбэ», — ухмыльнулся Чанбин сначала в шутку, но потом вдруг стал серьёзным. — Правда. Я не хочу быть для тебя настолько формальным, Бок-и. Зови меня просто хёном, ладно? Между нами и так осталось много расстояния, а ты увеличиваешь его таким «уважением».       Феликс потупился, немного не понимая, как переключиться от одного к другому. На самом деле, он уже привык называть так Чанбина, и переходить на другую форму обращения было неудобно, да и к тому же очень странно. Бин все эти два года был для него как наставник, а сейчас резко стал любимым хёном, к которому и на «ты» разговаривать как-то…       — Просто попробуй, — улыбнулся Бин. — Я же тебя не съем.       Хотя хотелось бы.       — Хорошо… хён, — кивнул Феликс и крепче сжал чужую тёплую руку. — Может, ещё какая-нибудь просьба? Или Вы… то есть, ты… хочешь насильно мне насаждать ещё что-то?       Чанбин медленно пошёл с Феликсом по аллее, о чём-то задумавшись. Ликс, конечно, прекрасно понимал, что это всё шутки, но внутри засело что-то вроде ожидания. Самолюбие снова вылизывало его сердце — то, как Бин был к нему внимателен, как сильно пытался вернуть всё потерянное время, не могло не отдаваться сладким чувством на душе.       Так, идя в раздумьях, он заметил, как перед носом летит маленький лепесток, — Чанбин смог вовремя среагировать и поймать его, тут же озираясь на Феликса. Тот удивлённо поднял брови, остановившись.       — Поймал, — улыбнулся Чанбин. — Теперь ты точно будешь моей судьбой.       — О чём Вы… ты? — наклонил голову Ликс и осмотрел протянутый лепесток в ладони мужчины.       — Если ты поймаешь лепесток вишнёвого цвета, то первый, на кого ты посмотришь, будет твоей судьбой, — весело сказал Чанбин и наклонился к парню, чтобы вложить его в чужие руки. — Теперь ты — моя судьба. И я хочу, чтобы мы были вместе настолько долго, насколько это только возможно, ладно? Это был наш первый день, но пусть он будет одним из многих.       Феликс ощупал нежный лепесток в своих руках. Сегодня Чанбин сказал ему так много хороших вещей, столько сделал комплиментов, что кажется, будто Ликс совсем ничего не чувствует. Но он чувствует, и эти эмоции разрывают его изнутри — он не может не улыбнуться широко, не ощутить, как слёзы радости подкатывают к глазам, но Чанбин, кажется, ещё не закончил.       Он немного замялся, переваливаясь с ноги на ногу, а затем ощупал свою поясную сумку и достал из неё тот самый снежный шар, поблёскивающий от преломления тусклых лучей фонариков. Феликс поднял на мужчину глаза, осторожно сунув лепесток в кармашек, и хлопнул ими два раза в удивлении и непонимании.       — Знаю, конечно, сейчас не сезон… — протянул Чанбин, но всё же встряхнул шарик, и маленькие снежинки закружились вокруг раскидистых, белых и ломаных ветвей ивы. Ликс завороженно наблюдал, прерывисто дыша. — Я купил этот шарик в канун рождества, ты просто не поверишь, в лавке Ким Ёнхуна. Тогда я много думал обо всём, что происходило между нами, чувствовал себя подавленным и неуверенным в себе… И тогда Ёнхун подарил мне этот шарик, дав очень дельный совет, который теперь я хочу передать тебе.       — Хён… — выдохнул Феликс, но Чанбин продолжил говорить.       — Я сказал ему, что потерял кое-что и всё ещё могу это вернуть, но очень боюсь. Тогда он рассказал мне, что означает этот снежный шар и как он мне может помочь. Видишь дерево внутри? — Бин дотронулся до стекла, указывая на ветви. — Это ива. Будь то шторм, вихрь или ураган — ветви ивы никогда не сломаются. По верованиям японцев это дерево — то, к чему всегда можно обратиться за помощью, когда внутри гложет неуверенность. И я много раз использовал его, чтобы помочь себе принять решение. А теперь я хочу отдать его тебе, потому что своё самое главное решение я уже сделал, когда выбрал тебя.       Феликс с придыханием принял подарок, всё ещё не произнося ни слова, внимательно слушая старшего и чувствуя, как щёки стремительно краснеют.       — Я хочу, чтобы у нас с тобой было много дней. Но если когда-нибудь так получится, что нам всё же придётся расстаться… — вздохнул Чанбин, поджимая губы. — Я хочу, чтобы ты не печалился и не расстраивался. Во что бы то ни стало, просто смотрел на этот шарик и обращался за помощью. Ты очень сильный, Хэнбокки, я это знаю. Как эта ива сильный. Но у всех бывают такие дни, когда хочется побыть немного слабым. Поэтому это поможет тебе не ослабеть слишком сильно. Здесь есть частичка меня — все мои эмоции и мои чувства к тебе. Хоть доверие сейчас для нас — это очень сложно, но я хочу, чтобы мы начали хотя бы с этого.       И Феликс понял. Понял, что верит Чанбину, во что бы то ни стало. Верит его искренним коньячным глазам, верит его пухлым губам, сложенным в широкой улыбке, каждому его слову. Поэтому, почувствовав, как нижняя губа задрожала, он вдруг не выдержал и кинулся ему на шею, крепко обняв. Чанбин, не ожидав такой реакции, сначала оторопел, и только затем погладил парня по спине, растрогавшись окончательно.       — Я люблю Вас, — с придыханием прошептал старшему на ухо Феликс, и у того остановилось сердце. — Я очень… Я очень Вас люблю.       Этого было предостаточно. Чанбину не нужно было ничего больше, чтобы понять, как быстро они преодолевают это бесконечное расстояние между собой и как видят друг друга сквозь непроглядный туман. Что бы то ни было, они всё ещё чувствовали обмотанную вокруг сердец красную нить, указывающую путь. Они бились в унисон, будто ямб и хорей в стихах Чанбина и ритм в медленной песне Феликса. И эту оду друг другу они споют вместе.       — Я же говорил обращаться ко мне на «хён», а ты… — сквозь слёзы посмеялся Чанбин и обнял мягкое тело крепче, чувствуя, как наконец тоска в душе угасла.       Розовые лепестки, облетающие с вишнёвых деревьев из-за порывов ветра, будто бы танцевали вокруг них.       — И я тоже… И я тоже тебя люблю, Хэнбокки.