[ОБНОВЛЕНИЕ] «Ли Феликс прилетает из тура в Америке домой. Смотрим, как сольный артист отмечал третью годовщину дебюта в Сиэтле».
[+378] [-52] Какой же он очаровательный! Я очень жду фото с фансайта, господи, Ли Ёнбок-и сияет ярче солнца ㅠㅠㅠ [+329] [-33] Ура, Shineez, с прошедшей третьей годовщиной! Кто сколько следит за Феликсом? Я всего год, но пересмотрела все дебютные клипы и представления, Ёнбок-и такой красавчик ㅠㅠ [+53] [-498] Он же вообще петь не умеет. Вы читали, что он под фанеру поёт? Я думаю, что его голос вообще не настоящий, ему специально накладывают эффекты при записи, чтобы он не звучал настолько убого… [+287] [-28] Солнышко Феликс! Какой же он молодец в этом году… Стримьте «Wow», Shineez! [+568] [-62] Интересно, какую подарочную песню на рождество Ёнбок-и выпустит на этот раз? Он всё время их пишет самостоятельно, это похвально… Надеюсь, это будет баллада! Пускай Феликс отдохнёт после тура, мы тебя любим!!! ㅠㅠ — Ли Феликс! Ли Феликс, посмотрите в камеру! — Феликс, улыбнись для Shineez! Ты такой красивый, оппа! — Это Феликс, Феликс здесь! Ли Ёнбок! Вспышки фотоаппаратов, ослепляющие неподготовленных к толкучке аэропорта людей, совсем не заботили парня в солнечных очках, который был сегодня в центре внимания. Спереди и сзади него толпу разгоняют два мощных охранника, сбоку рядом пытается поспеть менеджер, параллельно проверяя завтрашнее расписание. Светлая, блондинистая макушка выделялась из серой массы, мягкая коричневая куртка с эмблемой медвежонка, больше похожая на смесь шубы и кофты, заставляла фанатов умиляться и кричать только громче. Айдол собирает чужие улыбки и отдаёт свою — яркую и светлую. Сегодня на фансайте появится очень много новых фотографий. Фанаты будут размещать их на всех сайтах и группах, кричать о возвращении парня в страну. А сам айдол перейдёт от очередного момента звёздной жизни к своей обычной — той, где его ждут лучшие друзья. — Быстрее, Феликс, залезай… — немного подталкивает его в плечо менеджер, и Ликс кивает, натягивая капюшон на голову, а с ним и маску на лицо. Фотографы успевают сделать ещё пару снимков, прежде чем айдол скрывается в чёрной машине вместе со стаффом. Уже там он наконец распахивает свою мягкую куртку, скидывает капюшон и выдыхает полной грудью. Родной запах Сеула — Феликс несколько месяцев пробыл в другой стране, разъезжая по разным городам. Столько любимых фанатов приходило на них, и Ликсу до сих пор лестно, что такое большое количество людей из других стран любят его музыку. Даже после трёх лет жизни айдола он не успел привыкнуть к этому — его добродушная натура всегда поражала других, за что его и полюбили. — Сегодня в аэропорту больше людей, чем в день, когда ты уезжал, Феликс, — на одном дыхании проговорил менеджер и повернулся к парню с переднего сидения. — Всё в порядке? — Всё отлично, — солнечно улыбнулся Ликс и поправил кольца на тонких пальцах, а затем снял солнечные очки и маску. — Хотя, я думал, что стёкла отвалятся от количества вспышек. Значит, больше фоток будет в СМИ. — Ты всё больше обсуждаешься у нетизенов, — снова отвернулся менеджер, проверяя что-то в телефоне. — Скоро встанешь наравне с IU. Смотри, не твори чего-нибудь глупого, нам сейчас не нужны скандалы. Феликс с любопытством заглянул в окно — декабрьский город казался немного взбудораженным приближающимися праздниками. Однако осадками даже не пахло, не говоря уже о морозе. В этот раз зима казалась странно тёплой — голые деревья, расставляющие свои угловатые ветви, не колыхались от ветра, люди не надевали тёплых курток. — Сонхо-хён, а снег уже выпадал? — завороженно спросил Ликс, не отрывая взгляда от городских пейзажей. Он ощупал свою поясную сумку — там всё ещё можно было очертить пальцем контур выпирающего снежного шарика, пронесённого парнем через года. Менеджер удивлённо поднял брови. — Ты о чём? Снег? Ещё вроде не было, а что? — Он открыл расписание. — Сегодня особо ничего нет по расписанию, разве что вечером индивидуальные занятия по вокалу. Феликс тяжело вздохнул. Первый снег последние три года был для него одним из самых важных событий. Каждый раз он выходил на улицу и долго-долго стоял, пока погода немного не утихнет. Было ли это во время расписания или отдыха — всё это неважно. Каждый раз он ловил руками маленькие снежинки, и они таяли на его тёплых пальцах. — Это хорошо, что ещё не было… — задумчиво пробормотал себе под нос Феликс. — Значит, я не опоздал. — М-м-м? Ты о чём? Ликс наконец оторвался от окна. — Ты говорил про расписание? Раз сегодня ничего нет, я планировал встретиться с Джису и Хёнджином в кафе рядом с общежитием Джису. Подбросишь туда? — А вещи завезти? — нахмурился Сонхо и снова обернулся. — Феликс, только не говори, что мне самому их тащить придётся. Ты же только с дороги, надо отдохнуть, какие друзья? — Хё-ё-ён, ну я обещал! — Феликс состроил милую моську. — Пожалуйста, это правда в последний раз! Я куплю тебе бабл-ти завтра на обед, как тебе такое? Менеджер недовольно заломил брови и закатил глаза. — И ты серьёзно думаешь, что меня можно купить бабл-ти? — цыкнул он и отвернулся. Ликс уже было расстроился, но тот вдруг снова заговорил: — Только если накормишь таккальби. Феликс тут же рассмеялся и обнял менеджера через сиденья, застав его в расплох. — Эй, ну чего ты?! — засуетился он, когда руки сзади практически душили его. — Спасибо, хён! Спасибо-спасибо-спасибо! С меня завтра большая порция таккальби! На улице всегда приходится надевать чёрную маску, чтобы не попасться на фанатов. Феликс прикрывает блондинистые волосы капюшоном, шмыгает и направляется в кафе, в котором его ждали друзья. Сладковатый запах выпечки приятно щекочет нос — за последние месяцы Ликс питался только американской едой и успел соскучиться по уже породнившемся местам. Спокойная музыка, совсем немного людей и ширма, за которой обычно они сидели все вместе. — Ликс! Эй, Ликс! — послышался радостный возглас с той стороны, и Феликс тут же направился к выглянувшей девушке. — Джису! Момент, и они уже в объятиях друг друга — куртка у парня мягкая, и Джису не упускает возможности понежиться в руках друга подольше. Феликс рад её видеть до безумия — конечно, успел заскучать без её компании. Распущенные каштановые волосы, подведённые глаза, нежная улыбка… Сколько времени прошло с того момента, когда они последний раз виделись? — Я как прилетел, так сразу к вам! — оторвался от объятий Феликс и тыкнул девушке в щёку. — Пришлось даже менеджера уговорить, чтобы он вещи сам занёс домой. — Я думала, что помру со скуки, серьёзно! — толкнула парня в плечо Джису и села вместе с ним за стол. Феликс нахмурился, когда не нашёл за ширмой Хёнджина — он был уверен, что они встретятся вместе. — А где… — Хёнджин? — закончила за него Чхве. — Вот про это я и говорила, почему мне скучно было. Он постоянно на свиданках! Почему-то за последнее время у них с Джисоном-сонбэ участилось это всё, ну, ты понимаешь… И даже сейчас опаздывает, потому что с сонбэ где-то ходит. А с девочками я уже привыкла, с вами всё равно — другое! — Он как обычно… — фыркнул Ликс и запустил пятерню в блондинистые волосы, чтобы растрепать. — Блин, и даже со мной не захотел встретиться после моего тура! А я ведь всё побросал, даже Сонхо-хёну задолжал таккальби и бабл-ти. — У-у-у… Это ты серьёзно попал, — протянула девушка. — Ну а как тебе самому тур? Круто снова съездить в Америку к фанатам? Я смотрела записи с концертов, ну ты в Сиэтле разревелся! — Это не смешно вообще-то! — фыркнул Феликс. — Всё было круто. А разревелся я, потому что годовщина третья была… — О-о-о, ты такой чувствительный. — Джису залезла в телефон, чтобы проверить мессенджер. — Так любишь своих фанатов. Ну, вообще, это правильно, у меня тоже такое бывает каждый год. Всё-таки, это была наша мечта когда-то давно… Эх, были времена. Столько всего произошло, ужас. Мне всего двадцать два, тебе двадцать четыре, а мы ведём себя как дряхлые старики! Феликс пропустил смешок и взглянул в окно — там, в парке напротив, зеленели тёмные ели и раскидывали в сторону свои мохнатые лапы. Трава полностью исчезла, деревья оголились, и лишь хвоя продолжала оставаться яркой среди серой реальности города. Ликс тяжело вздохнул. И правда, времени прошло очень много. Но главное, сколько прошло и чего всё это время парень так ждал… — Вообще-то, я расчувствовался не только из-за этого, — протянул он задумчиво, и Джису нехотя оторвалась от телефона, поднимая глаза на друга. — Ты же знаешь… — Ты про… — Три года прошло, уже как месяц назад, — на одном дыхании произнёс Феликс. Джису прикусила нижнюю губу в небольшом напряжении. — Целых три. И я боялся, что пропущу в Сеуле первый снег, потому что, возможно… — Ты до сих пор не забыл? — заломила брови Джису, сглотнув. Феликс потерял точку за окном, на которой фокусировался, и опустил шоколадные глаза вниз. — Прости, ты просто совсем нечасто говорил про это. Я подумала, что ты давно забыл и не ждёшь… — Как я мог забыть? — Ликс повернулся к ней и наклонил голову. — Хён же обещал. Джису тяжело выдохнула. Это действительно было сложно — разговаривать с Феликсом об этом, когда он продолжает жить в мечтах и не замечает реальности вокруг. Он прямо как эти ели в парке — среди серого пейзажа продолжает зеленеть и надеяться на что-то. — Ликс, — как можно мягче хотела говорить Джису, но по её выражению лица Феликс, кажется, понимал всё, — я тебя правда понимаю. Терять любимого человека очень больно, но столько времени прошло… Ты правда веришь в то, что сонбэ вернётся к тебе? — Конечно, — немного нервно усмехнулся Ликс. — Как я могу сомневаться? Хён обещал, что не бросит меня. А я верю его словам, потому что он не мог мне соврать. — Феликс, он мог сказать что угодно, чтобы тебе не было так больно. Прошло столько времени, у него наверняка своя жизнь, поинтересуйся хотя бы у Бан Чана. Когда тебе вообще последний раз писал Чанбин-сонбэ? Он вообще интересовался тобой всё это время? — Последний раз было три года назад, он поздравил меня с днём рождения… — грустно улыбнулся Ликс. — А потом ему пришлось сменить номер. Но это ничего, он просил его дождаться… — Ох, чёрт… Джису выглядела жуть какой обеспокоенной. Её друг буквально живёт грёзами, которым не суждено было сбыться. Причём, вытащить из этой буквально погребной ямы не так-то просто — Феликсу нравится там лежать, нравиться думать о том, что его мечты равны реальности. Девушка с тяжёлым сердцем открывает мессенджер и что-то быстро печатает, пока Ликс продолжает смотреть в окно. «Джинни, срочно, пришли хотя бы какие-нибудь последние статьи про Со Чанбина-сонбэ». «У нас тут Феликс опять в метаморфозах…» И сразу же приходит незамедлительный ответ. Джису даже усмехнулась про себя — этот парень даже на свидании умудряется сидеть в телефоне. «Мне стоит на часик припоздать, а у вас там уже катастрофа и конец света?» «Треш, по-другому не скажешь». «Держи, это то, что я тебе скидывал пару дней назад. Скоро буду, кстати». — Ликс, пожалуйста, давай поговорим об этом, — на одном дыхании проговорила Джису и накрыла его ладонь своей. — Давай мыслить как взрослые люди, хорошо? Ты старше меня, но… мне кажется, ты слишком наивный, Феликс. Парень медленно оторвался от пейзажей за окном и тут же наткнулся на статью, которую держала перед ним в телефоне Джису.[ЗВЁЗДЫ И ШОУ-БИЗНЕС] «Бывший участник «3RACHA» Со Чанбин — что о нём известно сейчас? Как ведёт свою деятельность SpearB после службы в армии и когда фанаты дождутся камбека?»
— О нём не слышно уже как минимум год, — продолжила Чхве. — После того, как он отслужил, даже не продюсировал никого. Это, может быть, и не моё дело, но… Ликс, я за тебя волнуюсь. Пора бы уже жить дальше там, завести отношения с кем-нибудь другим, but not to let the grass grow under your feet, если ты меня понимаешь. — Мне это неважно, — завертел головой Феликс. — Мне неважно, что он делает сейчас. Я просто знаю, что он не бросил меня. И я не хочу находить кого-то другого, мне это не нужно. Джису обречённо выдохнула и выключила телефон. Возможно, всё это не имело никакого смысла. Доказывать Феликсу что-то было как об стенку горох. Пока он сам в этом не убедится, не сломается. Значит, оставалось лишь поддерживать. — Эх, Ликс… Я надеюсь, что в какой-то момент ты это всё-таки поймёшь. — Чхве грустно улыбнулась. — Не пойму, — усмехнулся Феликс. — Поверь, никогда. Хён обещал вернуться, а я обещал ждать. Когда-то я назвал себя человеком-словом. Я не могу нарушить это слово, так что прости, если заставляю тебя волноваться. Давай лучше поторопим Хёнджина-хёна, потому что он очень задерживается, а у меня ещё занятие вечером! Возможно, наивность нового Ликса была совершенно на пустом месте, но это был Феликс — тот, которого запомнили друзья, семья и Чанбин. Он как ребёнок ждал первого снега, мечтал, чтобы именно во время него произошла их встреча. Чтобы как в дорамах, как в самых волшебных сказках. Но то, как искренни были его намерения, невозможно было не заметить. Возможно, за эту самую искренность Феликс получит своё, стоит лишь немного подождать.***
Хёнджин тяжело и разочарованно выдыхает. Блядство, по-другому и не скажешь. Он запускает пятерню в длинные блондинистые волосы, сидя на кухне с переливающейся разными цветами подсветкой. Прямо перед ним, на столе, стоит всё ещё недопитый латте. Не успела радость от того, что лучший друг наконец приехал в Корею, появиться на его лице яркой улыбкой, так сразу же рассеялась с новыми сообщениями Джису. — Чего выдыхаешь, как страдалец? — слышится у плиты голос Джисона. Хван прикрывает глаза и закидывает голову назад. — Случилось что-то? — Феликс приехал с тура, — протянул Хван. — Ехать мне надо, обещал встретиться. — Уже меня покидаешь? — смеётся Хан и поворачивается к нему, опираясь спиной на тумбу. Хёнджин не может не приоткрыть один глаз, чтобы рассмотреть его поближе. У Джисона волосы перекрашены в этот раз в ярко-рыжий, а ещё без макияжа он очаровательный и домашний. Наверно, это только больше подчёркивается мешковатой одеждой, в которой он кажется маленьким и мягким. Даже несмотря на то, что Хан — взрослый двадцатидевятилетний мужчина, для Хёнджина он останется крохотным бельчонком, которого он оберегает как зеницу ока уже три года. Он ощупывает большим пальцем кольцо на пальце — оно продолжало отливать изумрудным при дневном свете, и солнечный зайчик, покатившийся по стене кухни, стал запрыгивать на картины, что висели над ним. Все уникальные, особенные — Хёнджин рисовал их сам, когда позволяло время, а Джисон вешал у себя. Хван кратко улыбается, но затем снова мрачнеет и задумчиво отпивает свой кофе. — Прости. Это воскресенье я должен потратить на Ликса. — Он ставит стакан обратно на стол. — Ну так и что грустного? Решил на друга забить ради своего парня? — наклонил голову Джисон и пропустил смешок, а затем снова повернулся к плите, чтобы доварить рисовые клёцки. — Я думал, мы поедим ттокпокки, но я думаю, что и сам могу поесть. — Да нет, дело не в этом, — вздохнул Хёнджин. — Джису написала, что Ликс снова говорил о Чанбине-сонбэ. Я, честно, думал, что он забыл… Но недавно стукнуло три года с его дебюта, вот в чём соль. Хан удивлённо приподнимает брови и смотрит на парня через плечо. Кипящая вода булькает в кастрюле так, что ему приходится немного оторваться от ручек, чтобы не обжечься. — Феликс ждёт Чанбина? До сих пор? — охнул старший. — Я думал, что у них действительно закончилось всё на той ноте… И это, конечно, очень жалко. Если бы им повезло, как нам с тобой, продержаться, то, возможно, не приходилось бы и расставаться. А он прям реально…? — Видимо да, — разочарованно вздохнул Хёнджин. — А как насчёт Чанбина-сонбэ? Он хотя бы что-нибудь говорит о Ликсе? — Я пытался пару раз спрашивать, — пожал плечами Джисон. — Но он либо молчит, либо переводит тему. Не знаю, чего он там наобещал Феликсу, но не думаю, что у них что-то выйдет заново. По крайней мере, у них были очень красивые отношения те полгода… — Мне больше Ликса жаль. — Хёнджин вздохнул и почесал затылок. — Он ведь реально ждал все эти годы. Сколько бы мы ему не говорили, что это бесполезно, он всё равно не сдаётся. Железная выдержка… Хан понимающе кивает. На самом деле, за эти три года многое изменилось. Работа, окружение, общее настроение… Их положение. Джисон прекрасно помнил трудолюбивого мальчика-трейни Ли Ёнбока, который хотел дебютировать, и теперь он сияет на сцене наравне с другими звёздами. Его знают по всему миру — в этом была заслуга и Чанбина тоже. Однако где теперь он сейчас? Загадочно продюсировал первый альбом Феликса, выпустил две личных песни, а потом залёг на дно, отслужил и тихо продолжил работать, словно отшельник. Джисон и Чан продолжали общаться с ним, несмотря на всё это. Они могли говорить о чём угодно, но никогда, никогда не заикались о Ли Феликсе. Бин, если и говорил о нём, то в общих чертах и так, точно ничего вместе с ним его не связывало. Но ведь Феликс до сих пор ждал. Стоило ли узнать у Чанбина, что происходит? — Феликс всегда был таким, — сказал Джисон, поворачивая голову обратно. — Помню, что он всегда отличался целеустремлённостью. Он просто не умеет сдаваться, пока его не поставишь перед фактом. — Я бы хотел видеть его счастливым… — опёрся щекой о кулак Хёнджин. — Чтобы он наконец завёл себе другого парня или даже девушку, жил дальше, забыл уже о «первой любви, которая не забывается»… Я тоже думал, что первая любовь не забывается, когда расстался с той одноклассницей, винил себя, но ничего. Живу и всё в порядке! Джисон фыркнул в сторону, напряжённо помешивая рисовые клёцки в кипящей воде. Его свободная ладонь сама потянулась к ручке, медленно увеличивая огонь. — Чего это ты о своей первой любви вспомнил? Хёнджин оторвался от кулака. — А? Смешок сам слетел с его губ. Хван сдвинул брови, влюблённо вздыхая, затем встал со стула и медленно подошёл к старшему. Его ладони нежно легли на талию, и руки обняли сзади, позволяя Хёнджину прижаться к чужой спине всем телом и положить подбородок на плечо. Хан закатил глаза, однако огонь приуменьшил, чувствуя тепло любимого человека. — Ты такой милый, — хихикнул Хёнджин и чмокнул того в шею. — Вот почему ты такой милый? — Хван Хёнджин, ты ребёнок, — глухо отозвался Джисон. — Тебе уже двадцать пять, ты взрослый мужчина, но… — …но это не ответ. — Хван снова его поцеловал, теперь чуть выше, прямо под мочкой уха. — Милый Хан Джисон. Мой любимый муж. — С чего это я твой муж? — хотел было повернуть голову старший, но вдруг охнул, когда Хёнджин прикусил мочку, мягко оттягивая её. Рука резким движением поворачивает ручку плиты, огонь потухает, и вода перестаёт бурлить. Наверно, в этом было их очарование. Они дразнят друг друга и ведут себя, как Том и Джерри, но за этим стоят нежные чувства, основанные на уважении и взаимопонимании. Та страсть первых эмоций уже утихла, но не исчезла полностью — теперь она проявлялась томными касаниями, руками на талии перед сном, нежными поцелуями и такими резкими выпадами, о которых Хёнджин никогда не предупреждал. Они прошли все стадии отношений и сохранили их, и это не мешало работе. Хоть Хёнджин и не имеет права прокричать публике, что он любит только Хан Джисона, трогать его при всех и целовать, когда вздумается, сердце утешает мысль, что для старшего он точно особенный. — Ч-чего ты… Ох, — смог выдавить их себя Джисон, когда Хван захватил часть уха губами и дразняще ухмыльнулся. Ладони на талии казались немного властными и намекающими на что-то горячее, и у Хана на таких моментах мозг плыл почти что буквально. В какой-то момент он находит в себе силы развернуться, прижимаясь к тумбе, обвить руками шею и завлечь в медленный поцелуй. Каждый раз, когда Хёнджин целовал его, Джисон чувствовал себя в собственной маленькой вселенной, где они могут делать, что захотят. Это он любил больше всего. То, что Хван даёт ему почувствовать себя на седьмом небе от счастья и ощущений. Как только старший последний раз проходится языком по нижней губе, увлекаясь настолько, что забывает про клёцки, Хёнджин наконец отрывается, приподнимая уголки губ. Джисон долго не может понять, что происходит, когда улыбка младшего становится донельзя милой, и он последний раз чмокает Хана в щёку. — Извини, любимый муж, ты, конечно, безумно горячий… — Хёнджин ещё раз глубоко его целует напоследок и ухмыляется, пока Джисон непонимающе сдвигает брови к переносице, — но горячее только преисподняя, в которой я окажусь, если не приду встретить Феликса. Он игриво щёлкает старшему по носу, отстраняясь, и вприпрыжку удаляется в коридор, где натягивает на себя пальто. Джисон возмущённо охает, оборачиваясь только за тем, чтобы убедиться в недоваренных клёцках, а ещё в полутвёрдом стояке, с которым Хёнджин его собирался оставить наедине. Чертёнок. Он знал, что делал. — Хван Хёнджин, я тебе покажу сейчас «любимого мужа»! И с пылающими щеками, распухшими губами он идёт «налаживать справедливость». Интересно, увидит ли Феликс сегодня лучшего друга вообще?***
Стафф оглядываются по сторонам, когда слышат спешные, грузные шаги по коридору. Такое чувство, что кто-то решил заняться спортивным шагом прямо в здании компании. Воздух сотрясается от тяжёлого, немного рваного дыхания — мужчина пытается удержать папки под мышкой и одновременно побыстрее закончить разговор по телефону. В итоге, конечно, чуть ли не запутывается в ногах и не врезается в угол, правда быстро приходит в себя и поднимается на третий этаж по ступенькам. — Да, мам… Посмотрю, смогу ли на неделе прийти, извини, дела есть, — тарахтит мужчина в трубку, то и дело поджимая её щекой. — Мне неудобно сейчас говорить, я потом скажу точно, когда… Мам, ну правда, меня человек ждёт, работа. Да, в воскресенье, я работаю тогда, когда удобнее всего ребятам из компании. Да, давай, отключаюсь. Он быстро щёлкает кончиком носа по кнопке отмены вызова и засовывает телефон обратно в карман. Каштановые волосы чёлки небрежно спадают на глаза, и парень пытается сдуть их. Когда попытки оказываются тщетными, он просто беспорядочно трясёт головой, пока не может увидеть перед собой вход в студию. Очередное воскресенье, а ещё куча работы, будто за это ему будут платить потом высокие сверхурочные. Продюсерская деятельность в отсутствии собственного расписания айдола заполняла почти что всё свободное время. Значит, нужно было хорошо постараться, чтобы выбить себе хотя бы один выходной. Мужчина свободной рукой дёргает за ручку двери и тут же оказывается в комнате студии. Воздух здесь спёртый, немного душный, зато за столом уже сидит девушка, ожидающая продюсера. И, как только он входит, она встаёт со стула и спешно кланяется. — Со Чанбин, Вы пришли. Бин тепло ей улыбается и кладёт папки, скидывая с плеч пальто. На шее остаётся лишь повязанный бирюзовый палантин, который приходится развязать, прежде чем повесить тоже. Девушка с длинными, закрученными волосами пепельного цвета, квадратными очками без стёкол, персиковыми губами и пастельной одеждой снова уселась на своё место, забирая одну из папок. — Сонбэ, я же обещал, что загляну помочь, — устало пробормотал Чанбин в ответ и ощупал мешки под глазами. В них, наверно, уже можно было складывать картошку — настолько большими они были. Девушка тут же нахмурилась и посмотрела на Со. Тот с бежевой толстовкой и небольшими морщинками от недосыпа у кончиков глаз казался практически изнемождённым, однако готовым приступить к работе. — Чанбин, я же сто раз говорила Вам, что можете ко мне на «нуна» обращаться, — вздохнула она и заглянула в папку. — Чан Дахё-нуна, — приподнял брови Чанбин. — Извини, всё время забываю. Сегодня тяжёлый день был, совсем замотался… — Мы могли бы тогда завтра встретиться и поработать, зачем сегодня выбрали? Чанбин вздохнул. Последние недели действительно были тяжёлыми. Да что там недели — годы. Начиная с обязательной службы в армии, где он забыл, что значит прежняя жизнь, и заканчивая последними двенадцатью месяцами, которые он провёл за рабочим местом в «P NATION». Новая жизнь казалась немного терпкой на вкус, возможно местами горькой на кончике языка, но всё же приемлемой. Чанбин отпраздновал несколько месяцев назад своё тридцатилетие — конечно же, с родителями и любимыми бывшими мемберами, но чего-то всегда на сердце не хватало. Легко тревожили нотки того странного чувства одиночества, которое иногда забиралось под кожу, словно клещ, и паразитировало внутри. Бин должен был привыкнуть. По крайней мере, за три последних года точно. — Просто хотел, чтобы один день свободным был. Обещал родителям, что навещу перед рождеством, — ответил продюсер, устало улыбаясь. — Времени-то не очень много осталось. — И то верно. Родители — это святое, — посмеялась Дахё. — А Вы, Чанбин, заботливый сын. Чанбин знал Дахё ещё до того, как пришёл в «P NATION». Знакомая с одного шоукейса певица HEIZE, поражающая своими самобытными песнями, которые она пишет сама. В её альбомах собраны и акустические композиции, и атмосферные инструменталы со звуками дождя. Она определённо заслуживала свою аудиторию и симпатии. Тем более симпатию Бина — он всегда уважал тех, кто пишет свою дискографию сам. С ней он сдружился сразу же, как попал в компанию. У них было много тем, чтобы поговорить, и её странности, вроде того, как она не перестаёт обращаться к Чанбину на «Вы», привлекали к ней много взоров, в том числе и Бина. Поэтому и то, что певица попросила мужчину помочь с лирикой, не показалось странным. Наоборот — оказать услугу Чанбин всегда был готов, особенно, если это кто-то близкий в узком кругу. А ещё она — та, кто стал постоянным собеседником за обедом. — Ну так… Что насчёт песни? Ты же мне за песней обратилась, нуна? — оторвался от раздумий Чанбин. — Да, мне совсем небольшая помощь нужна. С лирикой, — кивнула Дахё и обернулась назад, чтобы взять чехол из-под гитары и достать инструмент. — Я писала альбом, и я думаю, что немного застряла в тексте. Бывает такое, но я думаю, что не у меня одной. — Ну конечно. Девушка достала тюнер из кармашка и продолжила говорить, настраивая струны. — Так вот… Песня называется «Lyricist», то есть лирик. — Она поддела пальцем струну, и по всей студии разлетелся немного неровный, вибрирующий звук. — Я написала первый куплет и припев, но со вторым куплетом мне нужна помощь. Эта песня на немного отвлечённую от меня тему, но я подумала, что она больше подходит Вам. — Мне? — удивлённо вскинул брови Чанбин. — Да. Думаю, относительно, но… О, всё, гитара готова. Бин тяжело вздохнул. На самом деле, от лирики он немного отвлёкся последнее время. Что-то внутри ему подсказывало, будто чем больше Бин будет себя загонять с грустными текстами, тем сложнее будет работать. Тем более, что свои песни он пишет крайне редко — возможно, конечно, заглядывает в старую, потрёпанную тетрадь, которой уже чуть ли не десять лет, но это тоже происходит нечасто. Да и себя понимает Чанбин теперь более низменно — человек, судьба которого быть тем, кто способен помочь, но только не себе. Но ему и так жилось нормально — по крайней мере, лучше, чем в первые моменты одинокого плаванья. — Посмотрим, как хорошо ты знаешь меня, нуна, — усмехнулся Бин и опёрся на спинку стула. Дахё приподняла уголки губ и села поудобнее, чтобы достать пальцами с ногтями пастельного цвета до струн. Очки смешно сползли на кончик носа, и она быстро их поправила, чтобы начать петь. А Бин спокойно прикрыл глаза, настраиваясь на музыку. «Ангел и демон на кончиках моих пальцев Заставляют меня писать тексты, улыбаюсь я или плачу. Даже когда бумага намокает, Я не могу остановиться… Иногда я преувеличиваю свою печаль, когда пишу». Цветные пятна перед глазами рассеивались, словно бензин в дождевой воде. Чанбин чутко внимал каждой строчке и хмурился, когда приходилось находить в них старого себя. Мурашки прошли по его телу, когда прозвучала последняя строка, и он медленно приоткрыл глаза, направляя взор в потолок. Многое изменилось. На самом деле, изменился и Чанбин с годами. Теперь от того человека-энтузиаста со смешными шутками и иногда загадочной натурой, которая способна была завлечь к себе внутренним музыкантом-романтиком, остался простой человек с немного притупленными эмоциями и зрелым взглядом на вещи. Он реже обращался к лирике, чтобы выплеснуть себя, — вместо этого предпочитал говорить о том, что беспокоит, родителям или друзьям. Наверно, кроме единственной вещи, которую Бин оставлял себе и окутывал томными раздумьями перед сном. «Почему я стала лириком, Заставляю себя говорить о тебе? Иногда мне становится больнее, чем было, Поэтому я должна заткнуть уши, Когда ты слышишь мою песню. Пожалуйста, прости мою эгоистичную жадность…» Тот остаток музыканта-романтика, который оставался дремлющим и иногда просыпался. В моменты, когда Чанбин чувствовал себя немного сентиментальным и падким на эмоции. Когда, листая новости, случайно натыкался на светлую макушку и разбросанные по щекам веснушки, и в груди оставался тёплый, немного тяжёлый остаток чувств. Недосказанность, вина и не потухшая восхищённость, которая заставляла сердце биться в прежнем темпе, придавать чёрно-белой размеренной жизни краски и эмоции. Песни, которые были выпущены перед тем, как Чанбин ушёл в армию, были для него своеобразным бременем, которое он отпустил. Однако если когда-нибудь это веснушчатое лицо послушает их при Бине, он действительно предпочтёт заткнуть уши, потому что ему всё ещё стыдно. За то, что считал свою любовь этим самым «бременем». Только не для Чанбина. Бремя для Ли Феликса. — Вот на этом месте у меня небольшая пробка, — усмехнулась Дахё, закончив петь и прочистив горло. — У меня есть пара идей, но я не могу выбрать, какая из них лучше. Может… — Я… могу дать небольшой отрывок, который я писал, — вымолвил Чанбин, оставляя фразу девушки недосказанной, а затем полез к папкам. А там уже лежала тысячу раз порванная и переклеенная тетрадь с коричневой обложкой и старыми, неровными листами и растёкшимися чернилами. — Сыграй мне ещё раз, пожалуйста, аккорды куплета, нуна, я постараюсь накинуть слова правильно, — сказал Чанбин, и Дахё кивнула, снова ставя пальцы в позицию. «Я не могу тебя защитить. С моих слов иногда я думаю, Что проклят. Я не хочу, чтобы ты слышал это, Но я должен писать, делать заметки, Даже если ты этого не хочешь. Будто социопат, я понимаю, но продолжаю это делать. И я уверен, что ты пойдёшь дальше, Даже если не имеешь это в виду…» Чанбин, увлечённый построением мелодии и чувственностью строк, хотел было на этом закончить, однако Дахё продолжила за него, приоткрывая глаза и направляя взгляд в чужие. «Но даже если мы станем звёздами трагедии, Всё будет в порядке. Потому что это сможет утешить кого-то другого». Бин глубоко вздохнул, когда услышал скрип струн от проведения по ним ладонью. Наверно, Дахё действительно была права, а ещё она хорошо его понимает. Хотя бы то, что эта песня действительно похожа на Чанбина — на его взгляд на вещи, на его старую, романтическую натуру страдальца и новую, практически свежевыпеченную. Из дурацкой попытки защитить и при этом остаться одному. Какой был вывод у этой песни? Хороший или плохой? Можно ли было ориентироваться на неё или же подвести черту о том, что Чанбин остался слабым и бесхребетным, раз боится даже сказать о своих внутренних коллизиях и желании вернуть всё на прежние места? — Вы безумно красиво пишете, Чанбин, — тепло улыбнулась Дахё, наклонив голову. — Думаю, Вы даже могли бы забрать эту песню себе полностью. Она даже не моя по духу. — Я свой дух уже давно испустил, — поджал губы Чанбин, посмотрев на чутко наблюдающую за ним девушку, а затем опёрся на руку головой. — Так что забирай эти строки. Не думаю, что хотел бы петь их сам. — Боитесь чего-то? — Наверно. Не знаю. Пока что не знаю точно, чего. — Чанбин вырвал листок из тетради, придвигая его Дахё. — Вот. Забери, это твоё. Девушка задумчиво провела краешком пальца по контуру написанных синей ручкой строчек. Некоторые из слов были перечёркнуты, некоторые немного выезжали за рамки клеток. Старшая посмотрела на тетрадь, которая оставалась лежать открытой на столе. — У Вас осталось совсем мало страниц, — заметила она. Чанбин устало посмотрел на листы бумаги и скрыл их под коричневой обложкой. — Так много писали в ней? — Только то, что мне было нужно. Что могло бы мне как-то помочь. В голове снова всплыл образ Феликса с блондинистыми волосами и яркой солнечной улыбкой, которую он дарил своим фанатам, и Бин мысленно ударил себя по щеке. Не думать. Даже ни секунды, иначе не сможет устоять. — Это у Вас такое после того, как Вы ушли из трио? — подняла брови девушка. — Пытаюсь жить дальше вот. Правда, понятия не имею, сколько раз уже пытался взять себя в руки. — Чанбин усмехнулся. — Мне кажется, что во мне не изменилось, так это безнадёжность. — Это Ваш собственный шарм, — посмеялась Дахё, и Бин отмахнулся. — Иногда мне нравится, что что-то в мужчинах не меняется. Иногда какие-то черты, которых нет у других, привлекают даже больше, чем Вы думаете. Если Вам она не нравится, и Вы её убираете, совесть потом может замучить, ведь вернуть уже не удастся. — Нуна, думаешь, что безнадёжность может кому-то понравиться? — улыбнулся Чанбин и встал со стула, отряхиваясь. — Вот именно, что это только Вы считаете эту черту «безнадёжностью». Иногда это может быть скрытой, очень сильной преданностью. Вот это людям и нравится — когда ты настолько предан, что можешь даже спустя годы оставить в себе те же чувства и прийти, когда человеку это нужно. Чанбин на секунду замер, медленно теряя улыбку. Было ли то чувство в груди… преданностью? Возможно, эта преданность была далеко не на пустом месте, как, возможно, думалось сначала? — Не знаю насчёт преданности, но вот то, что это всё равно безнадёжно, я точно знаю, — посмеялся Бин, почесав затылок. — Нуна, ещё с чем-то помочь нужно? У меня по планам было ещё встретиться с секретарём. Чем раньше выполню всё, тем быстрее пойду отдохнуть. Щёки Дахё зарделись, и она немного опустила взгляд. Её губы так и оставались приоткрытыми, будто она хотела что-то добавить, но всё же удержалась и кратко улыбнулась. Румянец так и остался томиться у её ярких, карих глаз. — Нет, думаю, что мы сделали всё, что было нужно, — кивнула она. Чанбин хотел было уже уходить, однако его вдруг остановил звук отодвигающегося стула. Он оглянулся — Дахё тоже встала. — Чанбин, я просто напоследок хотела сказать, — вдруг сказала девушка и улыбнулась. — Если у Вас будет время, могли бы мы ещё встретиться вне рабочего времени и выпить по бокальчику вина за разговором? Бин приоткрыл губы, чтобы что-то сказать, но тут же запнулся и замолчал. Странное чувство, будто что-то здесь точно неправильно. Такое, что залезает в глотку комом, а затем проваливается в сердце и течёт по венам. «Вино с Дахё»… звучало вполне заманчиво. Терпко и горьковато, прямо как вкус полусухого красного и жизни Чанбина последние три года. Стоило ли волноваться, если этот вкус не собирался меняться? Чан Дахё красивая, умная и талантливая. У неё милая улыбка, томные карие глаза, глубокий взгляд, а ещё нежный голос, который можно распробовать как сладкий мёд. А ещё она отличный собеседник, с которым можно поделиться чем угодно. Тем более, если Чанбин собрался в очередной раз «жить дальше»… Что плохого в том, чтобы согласиться? Разве что, это немного отличается от тягучей карамели, которую он любил раньше. — Звучит круто, — улыбнулся он, накидывая пальто сверху. — Даже очень. Хорошо, я выберу день. — Замечательно, — кивнула Дахё. — Я останусь ещё в студии на какое-то время, идите, Чанбин. — Удачи, нуна. И Чанбин, захватив папки, вышел из студии, уже представляя вкус терпкого вина. Правда, невозможно было забыть сладкую карамель на корне языка, постоянно напоминающую о себе. Интересно, как долго это будет продолжаться?***
— Мама, ну почему ты отказалась от грузчиков? Я бы оплатил всё, и нам бы надрываться не пришлось! Женщина фыркает в сторону, переставая говорить с водителем перевозной машины. Отец поднял брови, выглядывая из-за открытой двери кузова с большой коробкой в руках, а потом немного подбросил её, чтобы было удобно нести. Ветерок немного сдул его чёлку в сторону, и он попытался сбросить её с глаз, чтобы пойти в сторону дома. — Дорогой, ты уже и так нам купил целый дом, мы и сами можем! — завертела головой мать и снова обратилась к водителю. Парень недовольно выдохнул и поправил давящий на горло шарф ладонью. Его зачёсанные назад чёрные волосы немного растрепались из-за ветреной погоды, и он обеспокоенно провёл по ним рукой, чтобы убедиться в их сохранности, затем отряхнулся от катышков на драповом пальто и посмотрел на отца, который с воодушевлением нёс коробку внутрь. — Минхо, это же ничего, тут целых три мужчины! — счастливо сообщил он. — Как-нибудь сами справимся, сынок, зачем тратиться? Мама права. — Эй, ладно там я, но вы Чани-хёна обременяете… — раздосадованно ответил Хо. — Хо, скажешь тоже! Мне же несложно! Теперь, когда Минхо повернулся в сторону кузова, можно было разглядеть кудрявую макушку и яркую, тёплую улыбку. Хо качнул головой в сторону, наблюдая, как старший несёт свою коробку в ту же сторону, что и отец, а затем стыдливо выдохнул. Прошло столько времени, но даже Крис практически не менялся. Оставался таким же добродушным и мягкотелым, стоило только родителям Минхо что-то попросить. За все эти годы он стал как старшим братом и частью семьи. Человек, находящийся вдали от дома, нашёл здесь ещё одних дорогих сердцу родственников, которых не собирался бросать. Даже если приходится таскать такой груз. — Хён, мне очень неловко, правда, — промычал Хо. — Давай мне, я донесу. — Тихо-тихо-тихо, — посмеялся старший. — Если хочешь помочь, Хо, то пойди и возьми другую. Вместе веселее. Минхо медленно подошёл к кузову и осмотрелся. Коробок было навалом — в некоторых из них была одежда, в некоторых, видимо, посуда, в некоторых — постельное бельё или части от мебели. Родителям было, что перевозить из старого дома в новый. А Минхо было, что подарить любимым маме с папой на день рождения. Особенно, если на это оставались деньги. Он коснулся одной из коробок кончиком исполосованного шрамами пальца. Он был одним из самых пострадавших от разрушительной силы прошлого Хо — иногда напоминал о том, что было, а иногда предостерегал и свидетельствовал о конце всего плохого. У Минхо теперь совершенно другая жизнь, а ещё сам Хо совсем другой — новый, живой и весёлый. Такой, что его можно было бы назвать другим человеком. Хо снова поправил выбившиеся из зачёсанных волос пряди. Его глаза сверкнули янтарно-карим, когда он потянулся к коробке, но оказался прерванным Чаном, подошедшим к кузову. — Ну и чего ты стоишь? Помогать ведь хотел, — улыбнулся старший и положил руку на плечо. — А как ты считаешь? — съязвил с ухмылкой Минхо. — Очевидно, что думаю. — О чём же может думать наш скромный Ли Минхо, кроме как о своей богатой жизни популярного хореографа? Хо закатил глаза и смахнул чужую ладонь с плеча. Однако теперь на его лице красовалась кошачья улыбка, заменяющая любые слова. Чану очень нравилось, когда Минхо улыбается. Это был отдельный вид удовольствия — когда после стольких лет страданий не можешь привыкнуть к тому, что этот парень может быть счастливым. — А что ты глаза закатываешь? Разве ты не богатый хореограф? — прищурился Чан. — Ты целый дом родителям купил, я бы так точно не смог! — Не принижай свои заслуги. Ты разве сам не богатый продюсер? Один из самых популярных в Корее, вообще-то! — Не такой богатый и популярный, как ты, Хо, — сказал Чан и ущипнул его за щёку. Минхо буквально взвизгнул, отпрыгивая в сторону. — Эй, Бан Кристофер Чан! — насупился он, но, услышав громкий смех, не мог не рассмеяться тоже. — А ты смелый, не думаешь? — Я веду себя с тобой как с младшим братиком, — покачал головой Чан и, наблюдая, как Минхо демонстративно скрестил руки на груди и вздёрнул нос, обошёл его и обнял со спины. Его подбородок идеально лёг на плечо, и тёплое дыхание обдало незакрытую шею младшего. Он противиться не стал. Минхо безумно любил эти объятия, хоть и не часто признавал. Чан — его дом, часть его семьи, его утешение, его опора и его наставник, за руку с которым он двигался сюда, именно в точку невозврата, где жизнь изменилась полностью. Они оба ушли со сцены, Хо прошёл реабилитацию у психотерапевта во время реста, а потом ушёл в специальность, которую любил, — теперь, став хореографом в «JYP» и занимаясь любимым делом, Минхо мог назвать себя по-настоящему счастливым. А ещё, если рядом тот человек, которого Хо мог называть старшим братом, то любая трудность ему нипочём. — Я просто так рад видеть тебя и твоих родителей счастливыми… — пролепетал ему на ухо Крис и прижался сильнее. Минхо не мог не улыбнуться тепло, погладив чужие тёплые руки. — Вы сегодня так сияете. Никогда бы не подумал, что окажусь здесь и сейчас, увижу тебя таким. — Как ванильно, фу, — прыснул Хо, а потом дотянулся до чужой макушки через собственное плечо и потрепал её. Чан довольно заурчал. — В любом случае, я бы не оказался здесь без тебя, хён. На улице холодно, потому что появились первые морозные дни. Но им тепло сегодня, потому что их семья вместе. Минхо бы хотелось познакомиться с родителями Чана в Австралии и назвать их своей второй семьёй так же, как это сделал Крис. Они заслужили это, потому что преодолели всё вместе. В кармане больше не томилась старая подвеска. Шрамы на ладонях больше не болели. Хо больше не плакал и не хотел закончить свою жизнь. И от этого так хорошо, что даже не верится. Они бы продолжали стоять на одном месте, обнимаясь, если бы не раздавшийся на всю улицу звук чего-то разбившегося. Чан и Минхо тут же посмотрели в сторону шума, распахивая глаза от неожиданности. — Ёну, это была моя любимая ваза! Они не могли не пропустить смешки, превратившиеся в громкий хохот. Чан аккуратно отпустил Минхо, но всё же продолжил держать его за плечо и мягко поглаживать по нему. Ветерок снова выбил пряди Хо, но в этот раз прилизывать заново он их не стал. — Ну что, пойдём помогать маме? — весело улыбнулся Крис, смахивая невидимую слезу с нижнего века. Хо охнул, схватившись за голову, когда увидел стоящего у входа отца и осколки фарфоровой вазы. — Похоже, им правда нужна помощь нас двоих, хён. — Папа, не двигайтесь с места, мы сейчас всё уберём! Они прошли свой собственный путь ожиданий, сделавший их счастливыми. И, кажется, Чан и Минхо этого определённо заслуживали.***
Вывешенные заранее на огромную витрину магазина рождественские гирлянды вкупе со всё ещё серой местностью вечернего Сеула казались странными и нелепыми. Люди оглядывались, проходя мимо магазина, рассматривали загадочную вывеску, но входить всё же не решались. Конечно, только некоторые, приезжие, заходили в лавку «У Ёнхуна» на чай и сувениры. А ещё его старые знакомые — те, к кому продавец давно привык. Когда в последние часы открытия магазина помещение практически пустеет, а Кевин Мун с осветлёнными волосами недовольно подметает под полками, Ёнхун с прикушенной нижней губой и небрежно вставленным блютуз-наушником качается в разные стороны, что-то увлечённо просматривая на ютубе. Рядом с ним, на стуле, сидит Чанбин и задумчиво листает ленту новостей. Младший, ни на секунду не отрываясь от экрана, быстро поправляет свои отросшие тёмные волосы, чтобы они не лезли в глаза, а затем хватается за телефон, не желая отрываться от занятия. Кажется, что смотрит он с таким воодушевлением, что сейчас взлетит в небеса от счастья. — Смотри из штанов не выпрыгни, — фыркает друг, опираясь на метёлку и вздыхая. Ёнхун молча отмахивается от Хёнсо, зато внимание на парня обращает Чанбин, отрываясь от новостей. В строке ввода комментария под новостью осталась недописанная фраза, которую Бин хотел написать, и он снова возвращается к ней, заканчивая: Пользователь @sprbbin_92. [+1] [-0] «Да вы только и умеете, что хейтить талантливых артистов. Ли Феликс очень крутой певец и рэпер, а ещё у него диапазон четыре октавы. Я стэню его с дебюта, и его первый альбом самый крутой! Вам делать нечего, раз вы пишите про него мерзкие комментарии, займитесь личной жизнью!!!» Он выдыхает и немного разочарованно покачивает головой. Чанбин не может заметить за собой эти странные, внезапные вещи, которые он склонен делать в порыве эмоций. Причём все эти вещи касались Феликса и странной озабоченности Бина в нём. Казалось бы, они оба живут дальше, и скорее всего Ликс его забыл, но Чанбин не может себе противостоять: пишет глупые комментарии, думает о нём, а ещё постоянно листает ленту с хэштегом «ShineOnTour2024», где часами рассматривает чёртову блондинистую макушку. Даже то, что он постоянно приходит к своему другу Ёнхуну, не даёт отвлечься. Один чёрт вся эта «преданность» и привязанность, о которых говорила Дахё, мешает жить и сеет безнадёгу. Телефон Чанбина вдруг завибрировал, и он увидел уведомление об ответе на комментарий. Пользователь @potatohead004 [+0] [-0] «А у тебя что ли самого личная жизнь есть, раз ты даже знаешь его диапазон вокала? Фанаты айдолов везде одинаковые, вы только и делаете, что фотки его облизываете». Чанбин хотел было написать гневный комментарий снова, но вовремя остановился, вчитываясь в текст. И правда, личной жизни у Бина нет, раз он продолжает думать о Феликсе до сих пор. Прошло целых три года: у мужчины поменялись имидж, работа, окружение и взгляды. Но только не спящий музыкант, который продолжал лелеять конопатого мальчишку из прошлого. А ведь Минхо забывался намного проще… Это похоже на напасть. — Эй, Ёнхун, поговори со мной, — вдруг пробормотал Чанбин, устало потягиваясь. Однако друг не ответил — продолжил с зажатым между зубами ногтем смотреть что-то на телефоне и охать, чуть ли не хватаясь за сердце. Бин тихо придвинулся к нему поближе, заглядывая в экран. — Эй, чего это тут у тебя? — прошептал он ему на ухо и застал врасплох. Ёнхун дёрнулся и быстро выключил телефон, однако Чанбин уже увидел всё. — Смотришь фанкамы Чхве Джису? И тебе не стыдно за это? — Хён, ну я же фанат! — воскликнул Ким, откладывая смартфон и вынимая из уха наушник. — Все фанаты смотрят фанкамы биасов! — Ты её в реальной жизни знаешь, забыл? — толкнул его в плечо старший. — Мы всего пару раз виделись… — обиженно выдохнул Ёнхун. — И то, это не запрещает мне смотреть её фанкамы! Лия очень красивая, почему бы мне не посмотреть на неё и на то, как она старается? — Если ты влюбился, то так и скажи. Ёнхун возмущённо охнул и покраснел, на чём его подловил хихикающий в стороне Кевин. — А я ему уже годами твержу, чтобы перестал зажимать яйца и наконец хотя бы самому себе признался, что влюбился. Ким демонстративно встряхнул волосами и блеснул в сторону друга недовольным, яростным взглядом. Тот лишь показал язык, продолжая подметать помещение. — Слушай, ну подумаешь — трагедия, — протянул Чанбин, усмехнувшись. — Ты взрослый мужчина, а она взрослая девушка. Ну, относительно, конечно, ей двадцать два, но всё же… Неважно. Попросил бы меня, я бы Чану там немного нашептал, чтобы вас ещё раз свести. У неё же контракт недавно трёх лет достиг, уже имеет право встречаться. — Я же сказал, не влюблён я, — закатил глаза Ёнхун, зардевшись только сильнее. — Вот кому и надо думать про трёхлетний контракт, так это тебе, хён. Ты когда к Феликсу… Чанбин вдруг приложил к его губам указательный палец, шикнув. Как только разговор затих, стало слышно треск потолочной лампы и насвистывание какой-то мелодии Кевином. — Не ори так… — прошептал он, когда пришлось одёрнуть палец из-за того, что Ёнхун начал брезгливо плеваться. — Не дай бог ещё кто-то… — Хён, ну я правду говорю же, — расстроенно вздохнул Ким, вытирая губы. — Я всё ещё помню это. Месяц прошёл с ровно трёх лет контракта. Тебе показать новости о том, что Ли Феликс буквально неделю назад прилетел с тура в Америке? Почему ты ждёшь? — В чём смысл ожидания, Ёнхун? — Чанбин перешёл на полушёпот. — Это ты у себя спросить должен, почему ты погряз в этом ожидании, хён. — Но я ведь ничего не жду. Ёнхун замер на полуслове. Кажется, на его лице застыла смесь удивления и непонимания — сложно было считать эмоции, но то, что Ким был сбит с толку, было точно. — Как это… В смысле не ждёшь? — нахмурился он, хлопая глазами. — Хён, я думал, что ты ждёшь, когда пройдёт три года, и вы сможете наконец встретиться, разве не так?.. Ты говорил, что ты дал обещание… — Как я мог ждать? Думаешь, что он меня ещё помнит? Или помнит это обещание? — Горький смешок слетел с губ Бина, и он сжал смартфон в руках, роняя взгляд на пол. — Ты не можешь взять и просто дать обещание, а потом его нарушить, хён, — сказал Ёнхун, немного размягчившись. — Это неправильно. Даже если ты сомневаешься, нужно всё равно заявить о себе. Взять номер у кого-нибудь, позвонить, написать. — Ёнхун, я сказал это, потому что не хотел, чтобы он расстраивался, — слёзно сообщил Чанбин. — Чтобы было легче перенести, а потом забыть. У него карьера сейчас. Много забот помимо меня. Мы взрослые люди, давай мыслить реалистично. — Прежде всего «взрослость» определяется поступками, хён. — Ёнхун посмотрел в сторону вставляющего в уши наушники Кевина. — Тебе может быть тридцать, но это не будет означать, что ты взрослый. Ответственные люди извиняются, если накосячили, а ещё всегда выполняют обещания, какими бы они ни были. А если не могут выполнить, то сообщают об этом, а не молчат. Чанбин хотел было что-то сказать, но на этот раз промолчал. — А ты не предполагал, что он всё ещё может ждать тебя, хён? — спросил Ёнхун, наклонив голову. — А вдруг он все эти годы сидел и считал дни до третьей годовщины? — Я взрослый, потому что умею расставлять приоритеты, Ёнхун. Потому что если бы я этого не сделал, то был бы совершенно в другом месте, а на месте Феликса стоял второй Минхо. — Он и получится, хён, — сказал Ёнхун, перебив. Чанбин поднял голову. — Потому что ты снова не спросил о том, что думает Феликс. Написанное отчаяние на лице Чанбина говорило само за себя. Сомнения таились в нём постоянно, как и мысли, которых он пытался избежать. Однако иногда ты не можешь этого сделать — спотыкаешься о свои же ноги, особенно, когда говоришь с тем, кто знает толк в людях. И Ёнхун всегда видел его насквозь лучше, чем кто-либо ещё. Их разговор прерывает поздний звон колокольчиков. Киму приходится всё же закончить препираться и встретить покупателя. Он встаёт со стула и собирается поклониться, как тут его внимание привлекает удивлённое лицо Чанбина, ведь он поднимается вместе с ним. — Нуна? Женщина заправила завитую пепельную прядь за ухо и наклонила голову, улыбнувшись своими персиковыми губами. Кевин, слушающий музыку и завидевший гостью, аж вытащил один наушник, приоткрывая губы и краснея в щеках. Через дверной проём, который до сих пор не до конца исчез, сквозил лёгкий морозный холодок. — Чанбин, я просто шла мимо и увидела Вас через витрину, — сказала Дахё, поправляя свой жёлтый круглый шарф. — Вы здесь с друзьями? Я не потревожила? — Нет, что ты, нуна… — почесал неловко затылок Чанбин и поймал странный, даже двусмысленный взгляд Муна. — Чанбин-хён, а эта красивая госпожа — твоя девушка? Надо было видеть, как посмеялась в сторону при этих словах Чан Дахё, как раскраснелся Чанбин, хмурясь, и как подозрительно взглянул на женщину Ёнхун. В его взгляде сквозила настороженность и небольшой страх. Только что они говорили про то, как Бину нужно объявиться Феликсу, а сейчас перед ними оказывается загадочная госпожа. — Кевин, за языком следи! — шикнул Бин и поклонился старшей. — Прости, нуна, он немного глуповатый парень. Как видишь, уборщиком заделался. Хёнсо охнул и обиженно поплёлся с метёлкой обратно к полкам. — Уборщик — это тоже уважаемая профессия, между прочим, — подметила Дахё, но затем немного поникла головой. — Чанбин, извините, что так нагло, конечно… Просто, если у Вас здесь дела, я вторглась в пространство… — Нет-нет, я как раз освободился, — завертел головой Бин и поймал на себе хмурый взгляд Ёнхуна. Однако спорить с ним он больше не намеревался. — Нуна, слушай, у тебя сейчас есть время? Помнишь, ты приглашала меня на вино? Мне кажется, сейчас для этого как раз отличный вечер! Ким охнул и поднял брови, наблюдая за тем, как Чанбин повязывает на шее бирюзовый палантин, а затем накидывает пальто. Он будто не верил своим глазам. Бин действительно собрался идти куда-то с девушкой? Неужели теперь действительно всё кончено? — Я не против выпить с Вами сухого красного, Вы же знаете. Напоследок парень одарил старшего грозным, немного осуждающим взглядом. Он очевидно предостерегал, говорил о том, что так делать не стоило. Однако Чанбин всё равно не послушал, пытаясь убедить себя в той зрелости, которая пересиливала романтическую натуру. Проходя свой собственный путь ожиданий, он в конце концов затянет себя в тупик. Для этого всего лишь нужно было немного времени.***
Немного приглушённый свет в ресторане позволял привыкнуть глазам к темноте и бархатно-красному цвету. Из окна было видно макушку Чанбина, который задумчиво смотрел на сидящую напротив Дахё. Её плечи были немного оголены из-за широкого выреза не застёгнутой на две пуговицы рубашки, румянец был то ли искусственно выделенный с помощью макияжа, то ли действительно отражал её некое смущение от романтической обстановки. За окном несколько голых деревьев горели яркими огоньками нитей гирлянд, обвитыми подобно змеям вокруг ветвей. Они создавали свои собственные узоры, которые переливались на глади окон тонкими, идеально ровными линиями. Бин смотрел на то, как плывут перистые облака по звёздному, спокойному небу, затем смотрел на девушку. Она глядела на него, не отрывая взгляда, и, кажется, о чём-то думала. — Здесь красивая музыка играет, — вымолвил в какой-то момент мужчина, отрываясь от пейзажей за окном. — У хозяев этого места очень хороший вкус. — Я не зря привела Вас именно сюда, — опёрлась на спинку стула Дахё и наклонила голову. — А ещё здесь действительно очень хорошее сухое красное. Вы же любите такое? — Вообще, обычно предпочитаю полусухое, но и такое люблю, — кивнул Чанбин и кратко улыбнулся. Как только Дахё подозвала официанта, тот поднёс им стеклянную бутылочку чёрного цвета с большой белой наклейкой и два фужера с тарелкой фруктов и песочным печеньем. Чанбин задумчиво смотрел на то, как уходит официант с белым полотенцем на руке, затем увидел, как вино оказалось открытым — он даже не успел сообразить, когда всё произошло. Дахё смотрит на него глубокими, карими глазами, и Бин буквально тонет в них. Как под притяжением он тянется к бутылке и наливает им обоим почти одинаково, словно замеряет. Тёмно-гранатовый цвет напитка заставляет Чанбина пьянеть, даже не притронувшись к нему. Он сегодня немного не в себе, особенно, когда напротив сидит красивая Чан Дахё. Это немного кружит голову, как и ситуация, в которой Бин сегодня оказался. — Chateau Chasse-Spleen, — на чистом французском выговаривает Дахё, читая с этикетки. — Попробуйте этот аромат, Чанбин. Я брала это вино один раз, оно очень помогло в написании песни, Вы знаете… Под него просыпаются те чувства, о которых ты даже и не подозревал. — Звучит заманчиво, — улыбнулся Бин и, взяв фужер в руку, протянул его в сторону женщины. — Выпьем за нашу работу? — За нашу совместную работу, Чанбин. Пришлось подержать жидкость во рту несколько секунд и посмаковать, прежде чем проглотить и закусить песочным печеньем. Вкус сухого отличается от других — он более структурирован, отдаёт чем-то металлическим и эластичным, с нотками спелой вишни, гвоздики и тёмного, горького шоколада. Послевкусие остаётся долго, а ещё при закуске печеньем на кончике языка отдаёт мощный вкус ежевики. Чанбин отпил ещё немного и посмотрел на то, как элегантно держала бокал Дахё. Наверно, её образ был полностью списан с этого сухого вина — у неё такой же терпкий, бархатный вкус, а ещё речь словно чёрная смородина, проскакивающая в этом вине. От него можно опьянеть, как и от Дахё. — Знаете, Вам очень идёт бирюзовый шарф, который Вы носите, Чанбин, — задумчиво сказала девушка, когда томила языком напиток. — В нём есть что-то от Вас. — Он уже достаточно старый, нуна, — посмеялся утомлённо Бин, покачивая бокал из стороны в сторону. — Ему, наверно, больше десяти лет. — И Вы до сих пор его храните? Почему так, Чанбин? Бин задумчиво ощупал свою грудь на месте, где до этого висел его палантин. После отпития вина появилось фантомное ощущение его присутствия, причём казалось, что что-то его странно душит. Катышки свитера остались в ладони, когда Бин оторвал её от шеи. Это было странно. Чем больше продюсер пил, тем сильнее жар на сердце усиливался, словно вино стекалось по его венам. — Дорогая мне вещь. Знаешь, с ним много чего связано, — немного развязно проговорил Чанбин, подливая им обоим вино. — Тоже своего рода преданность, как ты говорила. — Да… Я была права насчёт Вас, Чанбин, — улыбнулась она. — Вы действительно преданный человек, и я уверена, что не только к вещам. — Думаешь? — усмехнулся Бин, устремив взгляд в тарелочку с фруктами. — Моя преданность — моя слабость. С этим шарфом у меня много связано, и очень много не очень хорошего. Иногда мне даже кажется, что он сдавливает мне горло чувством вины. Но всё равно я не могу от него отказаться, как бы не пытался. — Не думаете, что он сдавливает в момент, когда это действительно нужно? — Что за философские мысли, нуна? — усмехнулся Чанбин. — Давай лучше выпьем за тебя, что скажешь? Бин буквально мог поклясться, что увидел, как щёки Дахё покраснели. Она смотрела на него скорее так, как смотрят на пожар. И вино, которое затуманило им мозг, только сильнее воздействовало на эмоции. Женщина загадочно потянулась к шпажке с фруктами и взяла наколотое на остриё яблоко. Она хотела поднести его к своим губам, но затем остановилась и посмотрела на выжидающего Чанбина. Её ладонь сама потянулась вперёд, молча предлагая фрукт из собственных рук, и Бин, немного поколебавшись, захватил его зубами. Это выглядело романтично. Наверно, в каком-то смысле даже сексуально. Когда перед ними вино на столе, когда они немного разгорячённые и развязные из-за алкоголя. Чанбину почему-то хочется творить безрассудства, будто это способ двигаться дальше, как он и планировал. — Выпить за меня… — протянула Дахё, снова взяв бокал в руку. — Чанбин, Вы правда этого хотите? — Да, — тут же ответил младший. — Думаю, что хочу, нуна. — И что… Вы бы хотели мне сказать? — подняла на него свои томные глаза женщина. Бин на секунду задумался. Он смотрел на неё непрерывно — на то, как красиво лежат её пепельные волосы, как немного приоткрыты губы с немного смазавшейся помадой из-за вина, как её накрашенные ресницы легко трепещут, когда она говорит. Кажется, Дахё — это предел мечтаний любого мужчины. Она лучше, чем любая айдолша из группы. — Что ты красивая, умная и невероятно талантливая, — немного подумав, ответил Чанбин. — Что ты достойна большой публики, что ты очень хорошо стараешься, что твои песни прекрасны, как и ты сама, нуна. Мне кажется, что ты — девушка, о которой думает каждый парень в своих снах. Как принцесса или фея… В общем, что ты — чудесный человек. Дахё долго смотрела на него, всё никак не решаясь протянуть бокал, чтобы чокнуться. Её щёки оставались румяными то ли от алкоголя, то ли от смущения, но взгляд был таким проницательным, что у Чанбина даже мурашки прошли по всему телу. — Ну… И готов ли такой человек-преданность, как Вы, быть преданным мне? Чанбин замер с бокалом в руках. Его опьяневший мозг не мог понять вопроса какое-то время. — Преданным… тебе? — переспросил он, сдвинув брови. — Я не скрываю, Чанбин. На самом деле, Вы мне нравитесь достаточно долгое время, — честно призналась Дахё, оперевшись на щёку. Чанбин почувствовал, как то горячее чувство в груди резко провалилось и чуть не заставило его поперхнуться и закашляться. — И я прекрасно понимаю, что Вы говорите мне вещи, которые могут заставить меня, как девушку, растрогаться перед Вами. — Я действительно так считаю, нуна, — возразил с пущей горячностью Бин. — И это я понимаю, Чанбин, — кивнула она. — Вот я и спрашиваю. Если Вы так считаете, то ответьте. Готовы ли Вы быть преданным мне? Я — женщина принципов, Чанбин, как и Вы. Если мне говорят такие вещи, значит должны быть настроены серьёзно, а не просто так. Бин молчал, прерывисто дыша. Принципы, которые у него всё время менялись, не внушали никакого доверия. Он то давал обещания, то нарушал их из-за страха. Он сто раз за год пытается взять себя в руки, но всё равно думает о бывшем парне, как бы не старался забыть. Дахё заставляет его мозг пьянеть, и Чанбин чувствует, словно он совершенно не готов к этому вину. Это как бомба замедленного действия. Как неожиданно появляющееся горькое послевкусие после металлического, бархатного сочетания. И это горькое ощущение жгло ему глотку. — Мне тридцать два, Чанбин, — продолжила женщина. — Я пью с Вами вино, потому что знаю и понимаю сама для себя, чего хочу. И я хочу серьёзных отношений. Хочу завести семью с мужчиной, которого полюблю. Это мой принцип. Я ничего не начинаю, если в этом не уверена. — Я, кажется, это уже понял… — согласился Чанбин, рассматривая собственное отражение в бокале с вином. — И я могу предложить Вам выпить за Вас. Потому что я точно уверена, что Вы нравитесь мне. Я знаю, что если захочу, то буду предана Вам, помогу выбраться из тупика, в который Вы зашли. Если Вы хотите двигаться дальше, то мы пойдём за руку вместе. Я чувствую к Вам что-то похожее на это вино — ощущение очень сложное, многогранные вкусы с приятными бархатными нотками… А что насчёт Вас? Готовы ли Вы быть преданны этому вину, пить его не один раз, а постоянно, чтобы привыкнуть? Если Вы серьёзны в своих намерениях, то я всегда смогу подать Вам руку помощи, Чанбин. Бин застыл и не смог оторвать взгляда от собственного отражения. Он разглядел в своих глазах горечь от разлуки, невозможность быть прежним без кого-то. Либо он хочет этого, либо живёт так, как сейчас, — обычной, терпимой жизнью, которая потом может повернуться другим углом и предложить выпить красное сухое вино. Ёнхун и Дахё говорили об одном и том же. О способности отвечать за свои поступки, о приоритетах, о преданности и принципах. Готов ли Чанбин что-то менять, при этом не отвечая за свои старые действия? Может, где-то там его ждёт его выращенный в любви и заботе цветочек? Будь то белая лилия или чёрный георгин, это всё не так важно. Мог ли он быть предан кому-то другому, если был в ответе за чувства, которые до сих пор испытывал к Феликсу? К его маленькому росточку, солнышку и мальчишке. Того, кого он клялся оберегать, во что бы то ни стало. Того, кому он обещал вернуться через три года. И спящий музыкант в его душе до сих пор надеялся на эту встречу, даже если настоящий Чанбин этому противился. Никакое терпкое, красное вино не сравнится со вкусом детской, тягучей карамели и губ Феликса. Рука медленно опустила бокал обратно на стол. — Прости, нуна, — вдруг сказал Бин, поджав губы и почувствовав, как в глазах застыли горячие слёзы. Фантомное ощущение сдавливающего палантина исчезло. — Нет, я не готов быть преданным. Я думаю, что моя преданность всё ещё принадлежит одному человеку, который до сих пор меня ждёт. И, мне кажется… что я в ответе за эти чувства к нему. Прости, нуна. Прости меня. — Я знала, что Вы это скажете, Чанбин, — кивнула Дахё и опустила фужер тоже. — Я, кажется, понимала это ещё с того момента, когда Вы дали мне свои слова песни. Там, на обратной стороне, были стихи. Чанбин с замиранием сердца смотрел на то, как старшая вытаскивает немного смятый листок из сумки и разворачивает его, кладя стороной со стихом. Бин медленно читает строчки, которые написал очень давно, и грузно охает. «Стою под светлою луной, Не избегаю сладких грёз. Не надо плакать предо мной, Ведь я не стою твоих слёз. Я буду прятаться во тьме, И сердце участит свой бег. Дождись, и я явлюсь к тебе, Как настоящий первый снег». — Н-нуна… — только и мог вымолвить Бин, придвигая слова к себе. — Вы сказали, что боитесь говорить те слова сами. Так вот… не надо бояться. Потому что это Ваши чувства и Ваша преданность. Она может выражаться как угодно, и Вы можете бояться, что этот человек Вас за это застыдит, но… это и есть чувство привязанности. И оно важнее любых законов, бумажек и прочего хлама. И я думаю, что этот человек обязан знать, что ждёт Вас не зря, Чанбин. — Прости, если я дал тебе надежду, нуна… — выдохнул Бин. — Кажется, я не хочу двигаться дальше. Моё место там, где находится тот человек и надеется, что я приду. — Ничего, Чанбин. В конце концов, наша с Вами дружба от этого не пострадает, — грустно улыбнулась Дахё. — Но, если честно… — Если тебе надо, нуна, я уйду. — Я была бы… признательна. Надевая на себя пальто и шарф, Чанбин чувствовал, как бьётся его сердце и вырывается из груди. Это был спящий музыкант — он наконец проснулся и требовал вернуться к музе. Сквозь препятствия, года и время, проведённое в одиночестве. Бин впервые за это самое время хочет попробовать прислушаться к нему, хочет пройти через густой туман. Туда, где его ждут веснушчатые щёки и светлая улыбка. Проходя собственный путь ожиданий, Чанбин открыл для себя, что любовь к тому человеку невозможно подавить никаким «движением дальше». Он бы перешёл все барьеры, предотвратил любые катастрофы ради него. Наверно, это и называют преданностью, о которой говорила нуна. Если бы только они с Дахё не сидели у окна и не были пойманы объективом камер журналистов, этот вечер мог бы ознаменоваться полной победой. Видимо, вселенная была против Чанбина даже сквозь долгие года. Интересно, что теперь ему оставалось и как пройти сквозь туман, если пропасть образуется сама?