***
Остывающий кофе на губах, приглушённый свет в комнате. На часах пять часов вечера, но в Сеуле уже почти стемнело. Суббота оказалась пройдена слишком быстро, и Хёнджин даже смог отпроситься пораньше, чтобы понежиться в кровати с Джисоном. Он лежит под боком, пахнет шоколадом и молотыми зёрнами, потому что только что отпил латте из чашки, которая теперь покоится на комоде рядом с рисунком Хвана в рамочке. Из панорамных окон видно ещё пару многоэтажек и двор — там проехала машина и устроилась на стоянке, приютившись между двумя другими иномарками. На улице холодно, и водитель жмётся в своей лёгкой курточке, стараясь не замёрзнуть, а Хёнджину тепло, потому что рядом любимый. Он с теплом в глазах наблюдает, как мужчина потягивается и зевает. Последнее время Джисон спал по три часа, наверно поэтому завёл Хвана в кровать прямо сейчас, в столь раннее время. Во всяком случае, напротив них висит плазма — можно посмотреть фильм и заснуть в обнимку, как это обычно бывает. Тепло, интимно, иногда под конец даже горячо. Хёнджин натягивает на себя одеяло и подкладывает подушку, чтобы было удобно сидеть. На его коленях теплеет ноутбук, потому что катышки от покрывала залетают прямо в вентиляторы. Но так даже лучше — отопление хоть и работает на износ, но согреть ноги дополнительно не помешает. Это только Джисон его постоянно ругает, Хёнджин сто раз донесёт его до мастерской, чем послушает. Зато не холодно. — Устал? — спрашивает Хван, разрывая тишину, когда видит, что Джисон еле держится, чтобы не сомкнуть глаза. — Может быть, — потёр глаз он. — Не знаю. Я хотел вместе что-то посмотреть… Хёнджин пропустил смешок, не отрывая глаз от ноутбука. Он с огромным интересом читал новости про себя, группу, Джису, Феликса и других айдолов. — Выбери что-нибудь, я ещё пару минуток позалипаю, — сказал Хван и продолжил скроллить ленту в лаптопе. Хан недовольно прищурился, но всё же повернулся в сторону телевизора и со сладким зевком стал искать фильм. — Что будем смотреть? Триллер? Боевик? Ужастик? Хёнджин придвинулся ближе к экрану компьютера, чтобы прочитать заголовок статьи. Джисону пришлось подождать, прежде чем он услышал ответ: — Выбирай сам, на твой вкус. Хан фыркнул. При таком отношении даже желание поспать как рукой сняло. Вообще-то, Джисон здесь, и он определённо интереснее, чем компьютер. Хёнджин хоть целыми днями напролёт может читать свои новости и статьи, однако вечер и ночь субботы всегда принадлежит им. Из-за того, что Джин живёт в общежитии, ночевать вместе они ходят только в этот день, и даже он оказывается неудачным из-за поведения младшего. Хан старается не обращать внимание. Он снова отпивает остывший кофе, немного морщась от горького вкуса на кончике языка. Возможно, именно он сейчас позволил Джисону избавиться от сонливости. — Недавно дорама новая вышла. «Поцелуй шестого чувства» называется, — монотонно проговаривает Джисон, явно намекая на своё недовольство. Хёнджин что-то невнятно промычал. — Если ты это так спрашиваешь, о чём она, то романтика с элементами фантастики. Про девушку, которая видит будущее, когда целует человека. — И что, сколько мужчин она расцеловала? — гоготнул Хёнджин, что-то увлечённо читая. Джисон закатил глаза и сложил руки на груди. — Я думаю, больше, чем тебя. Улыбка с лица Джина резко слетела, и он обиженно насупился. Он хмурится, глядя в экран, но даже после такого не поворачивается к Джисону. Тот, конечно, терпеть это не захотел. Хан как бы ненароком подползает к Хёнджину ближе, чтобы соприкоснуться плечами, а затем хищно улыбается, просовывая руку к талии, чтобы провести ей по горячему животу сквозь футболку. У Хёнджина с губ слетает томный вздох. Джисон нетерпеливый — он всегда действует, словно шпион без особого плана. Интуитивно, чтобы сбить с толку, и у него определённо получается. Особенно, когда он вдруг немного оттягивает футболку на плече и припадает к нему губами. Наверно, такой способ действовал намного лучше. У Хвана перед глазами всё плывёт, потому что ладонь как будто ненароком прыгает под футболку и очерчивает очертания пресса. Если бы сенсорная панель, которая помогала скроллить новостную ленту двумя пальцами, их буквально бы свело судорогой от внезапно возникших ощущений. — Х-хён… — только и мог выдавить из себя Хёнджин, когда рука Джисона задрала футболку и очертила ореол левого соска. Младший физически почувствовал, как в колени стрельнуло электричеством и как его подорвало на одном месте. Чёрт возьми, Джисон знал абсолютно каждое чувствительное место Хёнджина. И это явно играло с младшим очень злую шутку, особенно сейчас. Видимо, чтение новостей стоило… немного отложить. Как и просмотр дорамы, наверно, а ещё ранний сон. У Хана губы всё ещё на вкус как латте — Хёнджину стоило лишь повернуть голову, как тот поцеловал его, не убирая руки из-под футболки. Джисон под одеялом шуршит, и оно с ног слезает практически полностью. Но им это уже не нужно — наверно, тепло тел друг друга было более ощутимо, чем что-либо ещё. Хван чувствует, что он безумно уязвим в таком положении. Хан проявляет инициативу, Хан доминирует и не даёт ему продыху. Приходится срочно делать что-то, чтобы не казаться настолько жалким, даже несмотря на то, что его тихий скулёж похож на попытку попросить пощады или что-то в этом роде. Хёнджин неловко двигает локтем, задевая какую то кнопку на ноутбуке, и вплетает свои пальцы в рыжие, немного мокрые волосы после душа. Они целуются ещё какое-то время, пока Хёнджин наконец не отстраняется и затуманенным взглядом не пытается понять, что происходит. — Ты же предлагал дораму смотреть… про поцелуи какие-то, — сказал он, нежно поглаживая старшего по затылку. — Знаешь, твои поцелуи всё равно лучше, — ухмыльнулся Джисон. — Если хочешь, можем и посмотреть. — Даже если захотим, я думаю, что ещё на первых десяти минутах перестанем… — Хёнджин охает, когда Хан ведёт ему по бедру до границ с ноутбуком. — Возбудился только от того, что я потрогал тебя под футболкой? — поднял брови Джисон, рассматривая низ живота младшего. — Ты сегодня податливый. Будешь снизу? — Ты ещё целовался, неправда, — фыркнул Хёнджин. — Думаешь, я способен перед тобой устоять? Ты всё время делаешь это, когда тебе что-то нужно или когда хочешь меня проучить. Считаешь меня маленьким! — А ты не маленький? — потрепал его по голове Джисон. — Смешной ты, Джинни. Смотришь новости, как взрослый, строишь из себя защитника, а потом так сдаёшь позиции. Так что, будешь снизу, или мы всё же дораму смотреть пойдём? Или, может, позволишь мне уснуть, когда я выпил крепкий кофе? Хёнджин не ответил. Он долго смотрел в чужие карие глаза, рассматривая в них ту искринку, которая всё время сводила его с ума, а потом повернулся к экрану ноутбука, чтобы выключить. — С-сейчас, мне нужно убрать всё… — пролепетал Хван, и Джисон усмехнулся. На щеке младшего остался лёгкий поцелуй — Хан нечасто об этом говорит, но этого человека он любит до безумия. — Пару вкла… Фраза оказалась неоконченной. Внезапно Хёнджин замолчал, заламывая брови и останавливаясь на полпути, когда увидел что-то там, в ленте новостей. Джисон нахмурился, когда младший стал снова щёлкать кнопками на сенсорной панели и шокировано молчать. — Эй? Ты чего завис? — спросил Хан, положив руку младшему на плечо. — Хёнджин, эй, ты передумал уже? — Хён… Посмотри на это. Джисон хмурится, но всё-таки придвигается поближе и щурится в экран, чтобы разглядеть. Теперь и его лицо полностью меняется, когда он видит огромные выведенные буквы, словно новость была сенсацией. И, возможно, она действительно была.[ЭКСКЛЮЗИВ] «SPEARB (Со Чанбин) и HEIZE (Чан Дахё) встречаются! Эксклюзивные кадры от Dispatch, которые поразили интернет. Что скрывается за свиданиями с вином и фруктами? Неужели вот так решил напомнить о себе бывший участник «3RACHA»?»
[+648] [-460] Не может такого быть. Роман за спинами других людей? Со Чанбин слишком обнаглел. Мало того, что ничего не выпускал за последний год и не разговаривал с фанатами, а теперь таким грязным способом решил устроить хайп! [+639] [-499] Какая же HEIZE страшная!!! Они оба друг друга стоят, такие отвратительные. Наживают себе славу за счёт отношений. И что, они думают, что после этого их музыку кто-то будет слушать? [+538] [-699] Авторы статьи и комментаторы те ещё лицемеры. Ну и что, что они встречаются? А Со Чанбин, что ли, не имеет права уйти в отставку и завести семью? Тем более, что компания ещё не давала комментариев! А «P NATION» всегда была открыта для артистов, которые хотят заниматься любимым делом и заводить семью. Посмотрите на HYUNA и DAWN, они что, по-вашему, тоже хайпят? [+633] [-482] Фу, гадость! Особенно фотка, где Дахё его кормит… Как такая девушка могла повестись на того, благодаря которому распалось моё любимое трио! Отвратительно! — Что за чертовщина… — чуть ли не выкрикнул Джисон, схватившись за голову. — Чани-хён только сегодня просил меня дать номер Феликса, потому что его просил Чанбин-хён! Что это значит?! — Хён… Это не может быть подставой, посмотри на эти фото, — сглотнул Хёнджин, повернувшись. — Тогда что значит то, что он просил номер Феликса? Зачем ему просить номер, если он встречается с другой? — Попросить прощение и попрощаться… Джисон охнул, прикрыв рот рукой. Бин же обещал. Он обещал, что вернётся, но не сдержал слова. И, чтобы не оказаться трусом и предателем, Чанбин бы точно последний раз встретился с Феликсом. — Ты имеешь в виду… — протянул Джисон. — Сказать ему, чтобы он больше не ждал, — поджал губы Хёнджин. — Феликс же три года провёл вот так. Феликс до сих пор надеется, но теперь увидит эти фотографии сам… Каково ему теперь будет? Что теперь ему придётся пережить, хён?.. — Какой кошмар… — сжал зубы старший и забегал глазами по своим ногам. Хвану стало страшно. Безумно страшно за Феликса, хотя он много раз предупреждал его об этом. Но теперь пути назад не было. Ликс не глупый — он всё поймёт сразу, хоть и, возможно, поначалу будет отрицать. Возможно, это ударит по нему слишком сильно, но избежать этого невозможно. Остаётся только найти его, позвонить ему, утешить, как и подобает друзьям. Но что, если Феликс уже трубку не берёт?..***
— Повернитесь, пожалуйста, у Вас смазался тональник, Ли Феликс. Парень охает, тут же кивает, устраиваясь на стуле поудобнее, и смотрит на себя в зеркало. Блондинистые волосы маллетом спадают на плечи, шоколадные глаза умиротворённо сосредоточены на отражении, мягкая улыбка озаряет лицо. Пока симпатичная визажистка пытается замазать последнюю веснушку, к Ликсу подходит менеджер и сверяется с расписанием. — Это твоё последнее выступление, — говорит Сонхо, отрываясь от телефона. — MusicCore стал нас часто приглашать. В этот раз номер c Юци и Субином, правильно? — Да, хён, — кивнул Феликс и тут же напоролся на руку с кисточкой. Визажистка нахмурилась, и Ликс тихо извинился. — Отвезёшь меня потом в торговый центр? Мне нужно кое-что купить. — Хорошо, только потом сам в общежитие поедешь. Ликс усмехнулся, но всё же согласился. Ещё какое-то время перед ним крутилась девушка, по гримёрной то и дело бегал стафф, но в конце концов Феликс наконец встал со стула и отряхнулся. Белая майка с надписью «Louis Vuitton», заправленная в такие же белые штаны, за исключения их ярких, бирюзовых концов, постоянно мялась, из-за чего её приходилось поправлять. Не любил Феликс заправленную одежду — она всегда доставляла дискомфорт. Однако ничего не поделаешь. На него ещё плавательные очки не нацепили, спасибо пока и на этом. Он проверяет в смартфоне время. До выступления оставалось двадцать минут. Небольшое волнение отдаётся покалыванием в кончиках пальцев и лёгким румянцем на покрытых тональником щеках. — Извините, — отдёргивает он одну из девушек, которая продолжала ходить туда-сюда. — Можно мне на пару секунд сгонять в уборную? — Ли Феликс, давайте быстрее, через семь минут нужно уже выходить. Ликс кивает и быстро ретируется из гримёрной. Ему сейчас немного душно — на самом деле, это выступление они репетировали достаточно, чтобы всё прошло отлично, но Феликс всё время такой. Волнуется по пустякам, даже если танец не очень сложный, и петь вживую удобно. Не хотелось расстраивать фанатов, особенно, когда последнее время о нём очень много говорят нетизены. Он какое-то время проводит в одиночестве перед зеркалом, тихо разговаривая сам с собой. Это часто помогало успокоиться — об этом ему рассказал Хёнджин. В голове у Феликса будто клевался маленький птенчик, требуя обратить на себя внимание, но Ликс специально сосредотачивался на улыбке и вокале. Всё пройдёт отлично. Должно было пройти. Феликс тяжело вздыхает и напоследок включает телефон, чтобы проверить расписание на завтра. Только вместо него первое, что видит парень, — это пришедшее сообщение от Хёнджина. Неожиданное и настолько странное, что Ликс хмурится и заходит в чат, пытаясь понять, не сошёл ли он с ума. «Ликс, только успокойся, ладно?» «Ты уже видел ту статью…?» «Я про вот эту…» «Ссылка: «SpearB и HEIZE встречаются…»» «Я говорил тебе об этом много раз, но сам не поверил… Прошу, скажи, что с тобой всё в порядке сейчас». — Ч-что?.. Какого чёрта?.. Он видит это. Его пальцы трясутся и не слушаются, когда он пытается листать фотографии, сделанные словно аляповатыми масками и наштопанные в фотошопе, но не может не потерять дар речи. Это… Это ведь настоящие снимки. Снимки, сделанные Dispatch, — изданием, которое всегда разоблачает пар и почти никогда не ошибается. Глаза ведь… не могут врать, правда? Феликса тошнит, когда он видит, с каким удовольствием на лице Чанбин принимает из рук этой женщины яблоко, наколотое на шпажку. Феликса буквально тянет рвать, когда он видит в его руке изящный фужер с тёмно-фиолетовым вином на дне, пунцовый румянец на знакомых щеках, яркую, узнаваемую улыбку. А ещё то, как они смотрят друг на друга. В глазах блеск, пьяный энтузиазм; пылкие, глубинные чувства. Хён выглядит очень счастливым. Счастливым с другой женщиной. Без него. Без Феликса. Хёнджин говорил ему об этом много раз. Что за три года многое может поменяться, что те бурные эмоции могут быстро утихнуть и раствориться, словно сахар в чашке горячего какао. Однако от них ты не почувствуешь эту немного приторную сладость — на её месте лишь горечь утраты. Но Феликс никогда не слушал — Феликс слепо верил, что Чанбин вернётся. Вернётся… спустя три года разлуки? Они ведь даже не общались. Даже не созванивались ни разу, но Ликс всё равно продолжал ждать, как самый настоящий дурак. Наверно, со стороны выглядел безумно глупо и не стеснялся этого. Почему он вообще в это поверил? — Н-нет… Нет, это… — залепетал он, в шоке выронив телефон на пол. Он отлетел в сторону, к стене, и Ликс схватился за блондинистые волосы, которые так долго укладывали визажисты. — Нет, пожалуйста… Парень медленно поворачивается и смотрит на себя в зеркало, сбито дыша. Считает про себя до трёх, затем делает четыре глубоких вдоха. Нельзя впадать в истерику перед выступлением, нельзя плакать. Только почему сердце так болит? Почему такое чувство, словно по нему раскалённой кочергой проходятся, прожигают насквозь, вставляют в него острые иглы, из-за которых Феликс корчится на одном месте и хватается за грудь? Больно. Так больно, что хочется плакать. Ещё хуже, когда ты этого не можешь. Грудь сдавливает невыносимое чувство и концентрируется в одной точке, где приобретает форму горящего шара. Зубы скрипят, разум полностью застилает завесой дыма, и Феликс ничего не слышит. Он верил. Он до конца не может смириться. Это невозможно, это невыносимо. Неужели вот так закончится их история? Чанбин даже не объявился ни разу, не сказал Ликсу о том, чтобы тот его не ждал. И всё это похоже на самый худший кошмар, который Феликс когда-либо видел. — Ли Феликс, Вам пора готовиться к сцене, выходите быстрее. Стук в дверь практически отрезвляет сознание. Феликс суженными зрачками рассматривает дверную гладь и понимает, что выступление не выдержит. Во всяком случае, это кажется практически невозможным — улыбаться, петь и танцевать, когда в душе — кромешная тьма. Пустота. Словно все эмоции перемешались в однородную массу, и теперь ни одну из них нельзя различить, даже если посмотреть под микроскопом. Как так получилось, что Феликс помогал Чанбину выбраться из бездонной пропасти, а теперь потонул в ней самостоятельно? — Д-да, я выхожу… Надтреснутый, хриплый голос звучал неестественно и уязвимо. Феликс на дрожащих ногах вышел из уборной, заодно захватив телефон с трещиной на защитном стекле. Наверно, это было отличным показателем, как себя чувствовал Ликс. Правда, наверно, эта трещина намного глубже и страшнее, чем кажется на первый взгляд — она кровоточит, не даёт Феликсу даже вздохнуть спокойно, чего уж говорить про выступление. Менеджер ловит его в коридоре и хватает за плечо. Феликс старается не смотреть ему в глаза, потому что тот может увидеть. Что они пустые, что от них осталась лишь оболочка. — Так, надевай это побыстрее. — Он сует ему в руки большие синие очки, больше похожие на строительные или плавательные. Феликс чувствует, как его ладони дрожат. — И давай, выходи к подсобке, там уже стоят Юци и Субин. Вас потом проведут к сцене, отдай мне только телефон. Ликс молчит, потому что знает, что если заговорит, то, наверно, заплачет. Он тихо отдаёт смартфон, пытаясь сглотнуть ком в горле, однако менеджер не перестаёт болтать. — Эй, а когда ты успел его разбить? — хмурится Сонхо, но Феликс качает головой и прячет разбитый взгляд под блондинистой чёлкой. — Я пойду… Его хватает только на это. Менеджер щурится на него обеспокоенно, смотрит до самого конца, пока сгорбленная спина не исчезает за углом. Ликс не чувствует себя живым — он будто теряется в пространстве и видит себя со стороны. Беспомощного и оторванного от реальности. Феликс не помнит, что ему говорит стафф, что пытаются обсудить Юци и Субин. Он словно только что умер, словно переместился назад во времени и почувствовал то же самое, что и тогда, в танцевальном зале. Но теперь Ликс даже не мог заплакать. И из-за этого ком в глотке давит, из-за этого на грудную клетку напирает тревожность в виде огромного, угловатого и тяжёлого камня. Их заводят на сцену, сажая на декоративные шезлонги, устанавливают камеры. Как хорошо, что здесь нет публики. Наверно, Феликс не выдержал бы, если бы ему улыбались фанаты. Он видит, как о чём-то смеются Субин и Юци, как кривляются и забавляются. Он физически может разглядеть, как им о чём-то говорит стафф, и они устраиваются поудобнее, готовясь к музыке. То же проделывает как по репетиции Феликс. Только, в отличие от них, он теряет способность слышать. Музыка звучит как в вакууме. Ликс натягивает на себя счастливую улыбку, двигаясь в такт звучащему в наушнике метроному, и с виду всё отлично. Но это невыносимое чувство — он пуст внутри, из него как будто вырвали сердце, весь энтузиазм и прежний оптимизм. Сквозь улыбку, наверно, не видно, как сильно сдавило и сковало его тело, как слёзы выступают на глазах, потому что Феликс подавляет их через силу. Как только доходит очередь до его пения, голос ломается и перестаёт попадать в ноты. Он не может выдержать даже партии в десять секунд — после первых двух ему включают фонограмму, и Феликс продолжает просто открывать рот, но даже разочарования в себе не чувствует. В голове только эта фотография, где Чанбин сидит с бокалом вина. В голове только то, как счастливо старший улыбался. Хён больше никогда не улыбнётся ему так же. Хён больше не обнимет. Он соврал. Он бросил, и он никогда не будет рядом. И это больнее фальшивых нот, спетых на проходном выступлении с другими айдолами. Ноги становятся ватными и трясутся. Ликс молится всем богам, чтобы это закончилось быстро и безболезненно, чтобы поскорей перестать улыбаться. У него больше не осталось сил на это. Губы дрожат, глаза краснеют. Под финал он физически ощущает, словно его насквозь пронзил ледяной заточенный кол, который впился в кишки, извернулся, прошёл сквозь сердце и рёбра. В животе будто несварение, и Феликса тошнит до такой степени, что готово вырвать прямо на сцене. — Эй, Феликс-щи, ты в порядке? — спрашивает его удивлённый Субин, когда оператор заканчивает свою работу. Юци пугается его взгляда — он неживой, страшный и полностью пустой. — Ты… Ты сфальшивил на ровном месте, Феликс-щи, что с тобой? — спрашивает она, дотрагиваясь до чужого плеча, но Ликс быстро его одёргивает. Он снимает с себя давящие на лоб очки, запускает пятерню в локоны и треплет их. У него не получается произнести ни слова, поэтому Феликс уходит молча и пугая всех остальных. Перед глазами сплошной туман — он буквально практически переместился в эту пропасть и видит её такой, какая она есть. Безумная, жестокая, беспощадная. И она затягивает его с головой. Ликс расталкивает в гримёрной весь стафф, который попадается ему на пути, трясущимися руками пытается переодеться. В носу противно щиплет, и это чувство не даёт ему дышать. Феликс практически задыхается, уличная одежда только больше сдавливает лёгкие и сковывает всё тело. Даже менеджер, ворвавшийся в комнату, не способен отрезвить сознание парня. — Эй, Феликс, что происходит? — дёргает его за плечо Сонхо. — Феликс, ты меня слышишь? Что случилось? — Прости, хён, — не своим голосом говорит Ликс, отряхиваясь. Все эмоции иссякли. — Наверно… я плохо спал. — Всё было нормально, пока ты не пошёл в уборную, — присел на корточки менеджер и взял его руки в свои. — Эй, что происходит? Скажи, в чём причина, Ликс, может я смогу тебе помочь? Сонхо-хён казался добрым и понимающим. У них с Феликсом с самого начала выстроились доверительные отношения, которых, наверно, не было ни у одного айдола с менеджером. Ликс часто говорил ему о своих проблемах, часто оставался с ним вместе и болтал по ночам, рассказывая про прошлое, про друзей и семью. Но Ликс никогда, никогда не говорил Сонхо про Чанбина. Никогда не упоминал про свои отношения с продюсером, никогда не заикался про то, что до сих пор ждёт. Поймёт ли менеджер его сейчас? Сможет ли утешить, если ни малейшего понятия не имеет о том, что пришлось пережить Феликсу? Сможет ли помочь, если парень буквально рассыпается на части, и собрать его никому не получится?.. — Ты ничего не сумеешь сделать, хён, — вырвал свои болезненно холодные ладони из чужих Феликс и отклеился от стула, окидывая пустым взглядом гримёрную. — И… я не поеду в торговый центр. Я пойду один, можешь меня не везти… Ликс быстро хватает свою сумку и направляется к выходу, пока Сонхо продолжает смотреть ему в спину. Невозможно было даже представить, что испытывал сейчас Феликс. Как будто всё, что раньше придавало смысл жизни, полностью исчезло. Ликс любил свою работу, любил своих фанатов, но не мог не искать в каждом лице на перекрёстках любимое, по-своему родное. И в каждом из них Чанбин мерещился — добрый, заботливый, такой хороший и прекрасный человек, которого Феликс простил бы за всё. Любовь сделала из Феликса взрослого. Она взрастила в нём уверенность в себе, умение признавать свои ошибки, умение доверять и жить дальше. Только последнее без неё не получалось — кажется, одной из самых важных составляющей его жизни стали настоящие чувства, которые делали его живым. Но теперь, когда эти чувства постепенно угасали, угасало и желание Ликса оставаться весёлым, честным и лёгким на подъём. У него есть возможность плакать, пока он идёт по оживлённой улице, но все эмоции исчезли. Его как будто выпотрошили изнутри, оставив мёртвую, бесхозную оболочку. Он плетётся по улице и случайно врезается в идущих людей, которые ругаются и беснуются. Кто-то из толпы его узнаёт, но Феликсу нет дела. Перед глазами всё ещё стоят фотографии. В каждом окне ночного Сеула Ликс видит сидящего за столом Чанбина, который вертит в руке бокал с крепким вином. А напротив сидит безликая девушка, получающая ужимки и тёплые взгляды. Это разбивает, это заставляет ноги подкоситься. Невыносимо. Боль, раздирающая ему сердце кошачьими когтями, не давала сосредоточиться на чём-то одном. — Ч-чёрт… — шепчет Ликс себе под нос, когда осознаёт, что оказался далеко от здания, где только что снимался. Расфокусированный взгляд ползёт по горящим фонарям и указательным знакам, будто они могут показать ему, что делать дальше. Ему приходится остановиться у кирпичной стены, чтобы не упасть в обморок — голова раскалывалась от количества звуков, которые оглушали парня. Перемешанная мелодия какой-то песни с соседней улицы, разговоры людей, визг колёс автомобилей, собственное дыхание… Ликс хотел бы перестать слышать всё это, хотел бы прекратить это блуждание в лабиринтах туманной пропасти, в которую попал. Только бы побыстрее. Феликс поворачивает голову на другую сторону улицы и из последних сил вглядывается в витрины и вывески. Именно в этот момент сердце валится в пятки, губы дрожат и эмоции рождаются накатывающими волнами безумия. — Н-нет… — всхлипывает парень, когда осознаёт, что находится прямо напротив той забегаловки, у которой они с хёном встретили первый снег. Из больших окон всё ещё бьёт желтоватый свет подвесных ламп, дверь немного трясётся от сквозняка, напротив растут голые деревья, увитые огоньками гирлянд. И люди всё ещё ходят туда-сюда: кто-то — с работы, кто-то — на вечеринки с друзьями, кто-то — в караоке-бар. Только Феликс больше никуда не бежит. Именно сейчас его сознание рисует старого, восемнадцатилетнего себя — с растрёпанными каштановыми волосами, с вязанной шапочкой и шарфиком, с припухлыми щеками, усыпанными звёздами веснушек, покрасневшим носиком и невинным шоколадным взглядом. Ещё совсем невинный Хэнбокки выходит из забегаловки, спешно поправляя шапку, оглядывается по сторонам. Такой радостный, смеётся и прыгает с крыльца. «Сонбэ, Вы очень быстро ходите! Я думал, что Вы сейчас сбежите, если я не побегу…» Он вдруг теряет улыбку, когда оказывается один среди толпы. Сегодняшний Феликс видит. Сонбэнним того парнишку на улице больше не ждал. Восемнадцатилетний Хэнбокки пересекается взглядами с другим, настоящим. Ликс не может сдержать пустых слёз, скатывающихся по щекам и спасающих веснушки от плена макияжа. Они горячие, но Феликс их практически не чувствует. Он видит, как ранее счастливый Хэнбокки опускает свой мокрый взгляд и стаскивает с себя шапку, оседая на холодный асфальт. Он плачет, сидя на корточках, но люди не обращают на него внимания. Феликс знает, что это рисует его сознание. Наверно, только не маленькие, почти еле заметные снежинки, которые медленно падают с укрытого тучами неба. Ликс с придыханием поднял голову наверх, не веря собственным глазам. Это был первый в этом году снег. Щёки свекольного цвета, распухшие от покусываний губы, слезящиеся от горечи внутри глаза. Феликс снова смотрит на ресторанчик — Хэнбокки, который плакал у входа, медленно растворился в воздухе с первыми снежинками. Его больше нет. Внутри пустота. Когда нет Хэнбокки, нет и чувств. Ликс задыхается в слезах. Он ощущает, как будто из сердца что-то с силой выдрали. Острая боль, прошедшая по всему телу маленькими крупицами мурашек, ватные конечности, опухшие глаза. Феликс не знал, как описать собственные эмоции. Из последних сил он перебирает ногами и суёт руку в карман сумки, чтобы позвонить хотя бы кому-нибудь. Однако обнаружить, что ты забыл телефон у Сонхо-хёна, было самым ужасным. Вместо него Феликс нащупывает что-то круглое. Лежащее на самом дне. Снежный шарик. «Но если когда-нибудь так получится, что нам всё же придётся расстаться… Я хочу, чтобы ты не печалился и не расстраивался. Во что бы то ни стало, просто смотрел на этот шарик и обращался за помощью. Ты очень сильный, Хэнбокки, я это знаю. Здесь есть частичка меня — все мои эмоции и мои чувства к тебе». — Почему тогда я… совсем этого не чувствую, хён? — надрывно всхлипнул Феликс, прижимая сувенир к груди и продолжая шагать. Холодные снежинки таяли на его смугловатой в свете ночных фонарей коже, попадали на лицо и обжигались о горячие слёзы. Ликс больше не мог находиться здесь. В месте, где всё началось и, наверно, закончилось. Вместо этого он хочет побывать в последнем пристанище, где встретил с хёном первый снег. Наверно, больше Феликс туда никогда не пойдёт. Но он хотел бы… увидеть его в последний раз. — Хён… Мой сонбэ… — лепетал он, и его голос разносился по каждой из маленьких снежинок, словно одно большое послание. Феликс хотел увидеть первый снег с Со Чанбином.***
Он чувствовал, как кожа лоснится от пота, как покрывается мурашками от страха того, что может быть в будущем. Чанбин мог поклясться, что ещё день назад был самым счастливым человеком на земле, но теперь потерял шанс на то, чтобы снова им стать. Цветы в сердце медленно увядают, как только он смотрит на обеспокоенную Дахё, которая сидит рядом. Напротив них — директор, который всё ещё продолжает с кем-то разговаривать по телефону. Хотел бы и Чанбин сейчас позвонить Феликсу. Хотел весь сегодняшний день, но подумал, что должен сделать всё красиво. Но что теперь он мог? Что ему оставалось, кроме как стыдливо прятать глаза и молиться, чтобы Ликс не увидел эту статью до того, как ему позвонит Бин? Он чувствуют прикосновение на плече — Дахё смотрит ободряюще, но Чанбин успокоиться никак не может. Он хотел бы, чтобы всё повернулось иначе. Чтобы сейчас сидеть с любовью всей своей жизни, держась за руки и ни о чём не думая… Поэтому девушка, как только видит его выражение лица, убирает ладонь и тяжело вздыхает. — Я позвонил сейчас PR-менеджеру, он должен написать опровержение, — наконец положил трубку директор и тяжело вздохнул. — Объясните мне теперь эти фотографии и то, что вы якобы не встречаетесь. Чанбин растрепал волосы на голове и ругнулся под нос. Он крупно облажался, раз думал, что сидеть у окна вместе с другой айдолшей будет хорошей идеей. Конечно, теперь каждый, увидев эти фотографии, не поверит, что Чанбин и HEIZE не встречаются. Но это был просто факт — Чанбин не любил её и не мог полюбить. — Мы не встречаемся, — отрезал Бин с такой интонацией, словно он говорил эту фразу тысячу раз за день. — Нет, мы не встречаемся, директор. Это всё ошибка. — Мы просто пили вино, директор, — вздохнула Дахё. — Обстановка, конечно, может показаться романтичной… Но мы точно не вместе. Вы же знаете, если бы я встречалась с кем-то, то я оповестила бы компанию в первую очередь. — Опровергнуть это будет сложно, но мы постараемся, — вздохнул мужчина и поправил прямоугольные очки. — Эти фото говорят сами за себя, особенно во время того, как ты ничего не выпускал, Чанбин. Подготовьтесь к ещё парочке скандалов и хейту. Будет хорошо, если вы напишете опровержения отдельно на своих страницах, так будет убедительно. Ну и, конечно, если напишете, как есть. — Это моя вина, директор, — сказала Дахё, поникнув головой и вызвав у Чанбина непрошенную реакцию. — Если бы я… — Уж кто-кто, а ты уж точно ни в чём не виновата, нуна, — тут же вступился за неё Бин, положив ладонь на плечо. — Ты просто приглашала меня выпить, а я возвёл в абсолют и не подумал. Не бери на себя вину, не только ты пила вино. — Простите меня, Чанбин, — подняла на него свои пустые, усталые глаза Дахё. Чанбин сочувствующе покачал головой. — Я правда не ожидала, что так произойдёт… — Не извиняйся, нуна. Всё нормально. Всё определённо не нормально. Чанбин, правда, об этом ничего не скажет. Он не хочет обременять своими проблемами бедную Дахё, которая, наверно, натерпится в ближайшее время хейта по самое горло. Стоило надеяться лишь на удачу, в которую Бин перестал верить, наверно, ещё три года назад. Чанбина съедал заживо страх далеко не из-за опасений за себя. Больше всего он боялся, что цветы, посаженные проснувшимся музыкантом внутри, завянут, потому что муза не придёт его навестить. Тогда, возможно, завянет и музыкант — снова погрузится в спячку, и мужчина потеряет вдохновение на долгие годы. Но не это самое важное. Ведь даже во сне музыкант будет бесноваться и плакать, потому что жаждет узнать, где сейчас его муза и что с ней. Они были неразделимы. За время, которое музыкант провёл со своей музой, они слились воедино и ластились, дополняя друг друга недостающими качествами. И без неё музыкант уже не музыкант — любому творческому человеку нужен толчок, нужен кто-то, кто будет питать его энергией жизни. Но что будет с музой? Сможет ли она существовать без музыканта? Чанбин бы возрадовался и заплакал одновременно, если бы узнал, что это правда. — В любом случае, мы сделаем всё, что в наших силах, — заключил директор в итоге. — Можете идти и отдохнуть, мы позаботимся о хейте в вашу сторону. Будьте аккуратнее. — Спасибо Вам огромное, — поклонилась Дахё и посмотрела украдкой на Чанбина. Тот, кажется, был раздроблен и опустошён. — Спасибо, директор. Они выходят из кабинета вместе. Бин смотрит в одну точку стеклянным взглядом, его руки, похоже, очень сильно трясутся, а тело зажато. Женщина сочувствующе гладит его по плечу, и Чанбину ужасно стыдно, ведь утешать сейчас должен именно он. Но в голове ни одной адекватной мысли — нижняя губа подрагивает, перед глазами стоит образ разочарованного Феликса. Бин так долго старался, чтобы сделать этого парня счастливым, так долго пытался найти выход и видеть, как он улыбается, ведь больше ничего и не нужно. Но в итоге всё с них всегда играет злую, беспощадную шутку. Как там Ликс? Считает, наверно, Чанбина подлым и гадким, правильно? Не верит своим глазам или уже смирился? А может даже и не заметил? Что Чанбину думать, как ему быть? — Чанбин, Вы в порядке? — спросила Дахё в какой-то момент, когда Бин схватился за затылок и ругнулся. — Нет, — честно ответил он. — Нет, я не в порядке. Я не могу быть в порядке. — Вы слишком чувствительно реагируете на критику в интернете? — наивно предположила девушка, и Чанбин горько усмехнулся. — Хотел бы я, чтобы дело было только в критике… На некоторое время повисло молчание. Чанбин пытался собрать мысли в одну кучу, придумать какой-то план или хотя бы оправдание, но всё спуталось между собой, и единственное, что сейчас хотелось мужчине, — сбежать отсюда куда-нибудь далеко. Неважно куда, неважно зачем. Просто чтобы не видеть ни одного человека на своём пути, чтобы сидеть в тишине и думать, бесконечно думать и потихоньку распутывать этот злосчастный клубок. — …дело в человеке, который Вас до сих пор ждёт? — вдруг издалека начала Дахё и заставила Бина на секунду протрезветь. Кажется, его плечи ещё сильнее сжались, и решения не нашлось. Его маленький человечек, его лучик солнца и самый любимый артист на сцене. Чанбин, наверно, готов бы был продать своё счастье и смех просто ради того, чтобы видеть его радостным. Когда ты жертвуешь чем-то ради кого-то, тебе не должно быть жалко ни карьеры, ни денег. И Чанбину правда всё это было не нужно. Ни новой жизни. Ни дороги дальше. Ни других женщин и вина. Но, кажется… — Похоже, я уже опоздал, — горько вымолвил он, когда звонок, который он совершил, оказался без ответа. Феликс не знал его номера, но даже так не стал поднимать трубку. Значит, наверно, это всё-таки был конец. Чанбин вдруг хватается за сердце, еле сдерживаясь, чтобы не задохнуться. Дахё смотрит на него обеспокоенно, что-то говорит, что Бин ничего не слышит. Он чувствует, как его голова раскалывается, как тело теряет прежнюю силу, чтобы банально устоять на ногах. Но он всё равно, всё равно успокаивает женщину одним словом, которое тут же забывает, а затем бежит по лестнице вниз, задевая плечом стафф. Ему хочется убежать от этих чувств. Чанбин был счастлив ещё утром, когда отходил от сладкой неги прошедшей эйфории чувств, но теперь от них точно не осталось ни следа. Он не знал, куда себя деть, куда идти. Ноги сами ведут его к мотоциклу на стоянке, и только на середине пути, на тёмной улице с фонарём Бин замечает это. Первый снег. Самый настоящий, немного холодный и неожиданный. Снежинки вытанцовывают пируэты в воздухе, кружась вокруг мужчины, тают на асфальте, остаются на хвойных лапах еле видным покровом. В воздухе пахнет колючим морозом, и Чанбину бы закутаться лучше, но бирюзовый палантин, надетый в спешке, сильно давит на горло, перекрывая Бину кислород. Феликс так и не дождался?.. Невозможно. Чанбин с силой пытается подавить слёзы хотя бы здесь, у здания компании, поэтому быстро поворачивает ключ зажигания на мотоцикле, надевает на себя шлем, который тут же становится мокрым из-за снега, и выезжает в неизвестном ему направлении. Только бы подальше, только бы убежать отсюда раз и навсегда. Туда, где нет этих дурацких правил, традиций и контрактов. — Как первый снег, как первый снег… — бормочет про себя Чанбин, когда несётся по оживлённой дороге среди машин. Он пытается придумать строчки из последних сил, пока вдохновение не исчезло полностью. Но с каждым разом они всё больше путались, всё хуже связывались между собой. Музыкант засыпал, он не мог без музы. Снег бьётся ему в стекло шлема, тело физически замерзает от сильных порывов ветра, но мужчине всё равно. Никакая боль от мороза не может сравнится с болью от опустевшей, неживой души. Расфокусированный взгляд не может сосредоточиться на чём-то одном. Чанбин даже не помнит, как вдруг оказывается во дворах и замечает знакомое место, в котором раньше прятался от менеджера и в котором… …произошёл их первый поцелуй. У Чанбина сердце разрывается, когда он проезжает пару закоулков, а затем заворачивает в те самые проёмы между домов, где стоит старая и еле работающая телефонная будка, всё ещё мигает старенький фонарь и где до сих пор стоит звенящая тишина в отсутствии камер наблюдений и людей, живущих в заброшенных кирпичных домах. Бин останавливается ровно возле одной из стен и, не снимая шлема, слезает с транспорта и пытается восстановить дыхание. Он снова хватается за грудь и с силой сжимает зубы. Очень больно. На самом деле, это, наверно, больнее даже чувства, когда ты «отравляешь себя и других». Когда ты пуст, и всё вокруг становится неважным, сердце продолжает биться, хотя ты практически уже венчаешься со смертью. И вот, что больнее всего — когда тело пытается жить, а душа — нет. Бин пробует звонить Феликсу ещё один раз. Бесполезно. Трубку так никто и не взял. Да и связи здесь практически нет — в такое захолустье попробуй провести, так ничего не получится. Чанбин ощущает себя потерянным во времени странником, который потерял всё, что было дорого. Интересно, сможет ли Бин вообще себя простить? За то, что думал о другой жизни. За то, что попытался нарушить обещание. За то, что никого не слушал и получил по заслугам, а теперь корчишься от боли. За то… — Ч-чёрт… Чанбин вздрагивает, когда внезапно слышит чьи-то шаги и еле слышный голос. Он, всё ещё не снимая шлема, смотрит в сторону, откуда исходят шорохи. Его мотоцикл стоит в примерно десяти метрах от телефонной будки, за которой видно проход с другой стороны, и именно оттуда к нему приближаются звуки человека. Чанбин сглатывает — об этом месте практически не помнит уже никто. Неужели, его облюбовали местные бездомные? Прошло столько времени, не могло же оказаться, что кто-то не нашёл его. Бин собирается уже уезжать, потому что, похоже, делать здесь больше нечего, — особенно, когда с неба сыпятся маленькие снежинки, заставляющие мужчину ломаться пополам. Однако, останавливает его лишь голос, который доносится до ушей словно вместе с крупицами снега. — Г-господи… — снова слышится издалека. Чанбин мысленно пропускает ухмылку — он, наверно, спятил или заработал шизофрению. Иначе как объяснить, что голос такой знакомый, переливается в ушах сладким мёдом и одновременно делает безумно больно?.. Шаги такие лёгкие и тяжёлые одновременно, тембр голоса низкий и хриплый, а вздохи такие до безумия напоминающие… — Что?.. Когда из-за угла тенью выходит знакомая фигурка, Чанбин не может поверить своим глазам. Они у него неестественно расширяются, а зрачки сужаются, и Бин протирает стекло шлема, чтобы разглядеть это лицо ближе. Красное, заплаканное и веснушчатое. Волосы ложатся на плечи аккуратным блондинистым маллетом. Белая, короткая шуба будто сдавливает его в груди. А трясущиеся руки изо всех сил сжимают такой до боли знакомый снежный шарик с искрящейся ивой. Муза пришла. Она вернулась. Чанбин в шоке охает, но с места сдвинуться не может. Всё стоит, опираясь на мотоцикл, и смотрит неотрывно и удивлённо. Феликс идёт практически на полусогнутых ногах, словно они совсем не держат, касается косяки двери, чтобы отдышаться и уронить ещё пару тяжёлых, горячих слёз. Его губы скривились и дрожали, а зубы скрипели настолько громко, что Бин смог услышать на расстоянии. Ликс старшего не видит. Всё, что его интересует, — телефонная будка. У Чанбина сердце замирает, когда он видит его. Вживую видит, спустя три года видит. Любимый, маленький, такой до безумия родной. Он плачет, и Бину тоже плакать хочется до боли, потому что он ненавидит видеть его таким несчастным и разбитым. Феликс будто не знает, куда себя деть, — сначала глубоко дышит, затем снова затравленно всхлипывает. Чанбин чувствует на расстоянии — у Ликса сердце разбито, и это не даёт ему мыслить здраво. Он будто находится между двумя мирами и мечется, как потерянная душа. Ему нужно направление, ему нужен кто-то рядом. Сжатый в ладонях снежный шар оказывается прямо на таксофоне. Парень шуршит в кармане и, не находя, наверно, собственного телефона, топает ногой и ударяет в ярости кулаком по стеклу. Чанбин вздрагивает и уже собирается сорваться с места, как тут тот снова засовывает руку в кармашек и достаёт монету в пятьсот вон. Бин глазам своим поверить не может — неужели эта будка до сих пор работает? — Ч-чёрт, ну давай же… Ну как же так… — Феликс всхлипывает себе под нос, пытаясь засунуть монету в приёмник, и выдыхает, когда у него это получается. Но здесь уже другая напасть — телефон, в котором практически не слышно гудков. Но плачущему Феликсу всё равно. Он бьёт по автомату, кричит на него и матерится. Чанбину смотреть на это невыносимо — ему хочется приблизиться и сбежать одновременно. Ликс такой беспомощный и маленький, ему как никогда нужен кто-то сейчас. — Тупая ты машина! Почему ты, блять, не работаешь?! Зачем ты тут нужна, если ты такая?! — отчаянно срывается Феликс, хрипя из последних сил, а затем, невзирая на отсутствие гудков, всё равно трясущимся пальцем набирает какой-то номер. Ему всё равно. Он прикладывает трубку к уху и вдруг, кажется, что-то слышит. Звуки с перебоями, какое-то странное шипение, а потом голос женщины, отчётливо проговаривающей свои слова так, что их слышно на весь переулок. «Абонент недоступен. Вы будете перенаправлены на голосовой почтовый ящик». — Г-голосовой ящик… — задыхается Феликс, прижимая к уху телефон сильнее, как будто это в чём-то могло помочь. Чанбин не может совладать со своим телом — он сжимает кресло мотоцикла ладонью и тихо всхлипывает, когда Ликс вдруг приоткрывает покрасневшие губы, чтобы что-то сказать. Почему-то даже так, при медленно падающих снежинках, он выглядит ненастоящим. Всё меняется, когда Феликс начинает говорить. — Х-хён… Чанбин-хён… Бин вздрагивает и на секунду отрывается от транспорта, пытаясь понять, не ослышался ли он. Ликс пытался позвонить ему. Он сейчас посылает ему сообщения?.. — Я… Я знаю, что этот номер недоступен больше, потому что ты сменил его ещё три года назад… Но я до сих пор его помню, хён… — лепечет он в трубку, громко всхлипывая. — Я видел новости… Видел всё, что там написано. Никогда мне ещё не было так больно улыбаться и танцевать на сцене. Когда я понимал, что ты… Что ты совсем меня не ждёшь так, как ждал я… Он прерывается, чтобы глубоко вдохнуть, но потом снова плачет, повышая тон своего хриплого голоса. Чанбин не верит. Он не может в это поверить, но Феликс сейчас говорил про него. Про то, что всё это время ждал и надеялся, что любимый хён и сонбэ вернётся. Сквозь ливневые дожди, сквозь сильные грады, сквозь палящее солнце и сквозь непрерывные снегопады. Чтобы быть сейчас здесь, чтобы держаться за руки и понимать, что всё хорошо. Но теперь всего этого нет — Феликс здесь, он плачет и задыхается, хватаясь за сердце, а потом снова говорит, выпуская пар. — Но я надеялся… Я до конца надеялся, ты знаешь?.. — Он поднимает свои стеклянные глаза в слезах и смотрит на отражающий свет фонаря стеклянный шарик с ивой. — Ты сказал мне, чтобы я не печалился… Что в этом подарке есть твои чувства, и они всегда будут со мной, тогда почему… Почему я этого больше не чувствую? Почему, скажи мне?! Почему я чувствую и вижу только то, как ты в каждом окошке, в каждом лице смотришь на эту девушку… Я понимаю, что ты хотел жить дальше, я всё прекрасно пойму, если ты забыл меня, если ты больше никогда не захочешь встречаться со мной… Но почему ты даже ничего не сказал, хён?.. Почему?.. Я что, действительно не достоин знать, кто она, почему она рядом с тобой и почему так и не дождался?! Когда Феликс срывается на крик, Чанбин чувствует, как тихо, надрывно плачет под шлемом. — Ты обещал! Ты обещал мне, что никогда меня не бросишь, но почему всё так? Почему, хён?! — Ликс спотыкается на словах, потому что голова раскалывается, потому что руки трясутся, а голос трескается. Потому что злость и отчаяние перемешались между собой, потому что Феликс хотел знать ответ. — Почему ты не ждал так же, как я ждал тебя?! Я ломался по ночам, я думал о том, чтобы мы встретились в первый снег, чтобы я снова мог тебя обнять! И помнишь… Помнишь, ты спросил, что для меня важнее всего, хён? — Его тело снова дрожит, а по щекам текут горячие слёзы. — Хёнджин говорил мне, что я глупый, но я не верил ни одному слову, потому что ты… Ты был мне важнее всего. Я хотел карьеру, хотел быть счастливым, достигнув мечты, но оказалось, что ты и мечта — это то, что переплелось… переплелось между собой. Потому что как только я достигнул мечты, я почувствовал, как мне не хватает тебя, мой хён… И каждый раз, когда я танцевал на сцене, я вспоминал… Вдруг гудки становятся короткими, запись обрывается, и Феликс роняет трубку на проводе так, что она виснет, словно бесконечно качающийся маятник. — …как мы танцевали вместе. Что-то в Чанбине сломалось. Он трясся, словно его сейчас штурмует на американских горках. Голова закружилась в бесконечном потоке слов, и Бин буквально перестал дышать, когда всё закончилось. Бриллианты слёз сыпались с покрасневших глаз, оставляя после себя ощущение стеклянной пыли, рассеявшейся по зрачкам, зубы сжимались до скрипа, а голова была опущена так, что шея от тяжести заболела. Но это всё было неважно. Феликс ждал и надеялся. Феликс любил и продолжал любить, пока Чанбин уверял себя, что это всё — неправда. Потому что думал, что не должен мешать чужой карьере. Но всё оказалось иначе. Мечта и спящий музыкант для музы — одно и то же. Бин вздрагивает, когда снова слышит шаги, рассеивающиеся по переулку. Поднимает голову — Феликс с шариком в руках, на ватных, безжизненных ногах шагал вперёд и вдруг зацепил мужчину своим покрасневшим, стеклянным взглядом. Его всё ещё трясло от эмоций, высказанных в никуда, и они отдавались в его насупившийся вид и дрожащие губы. — Что? Что Вы на меня уставились? — прошипел он сквозь зубы, и Чанбин охнул надломившимся голосом. Феликс не узнал его в шлеме для мотоцикла. — Что, хотите рассказать про всё, что я говорил здесь, журналюгам? Да пожалуйста! Пожалуйста, говорите, что хотите! А если хотите, могу Вам и денег кинуть, договорились?! В Бина внезапно прилетает мелочь из кармана, и он дёргается в сторону, чтобы не попало ещё. Слава богу, на нём сейчас был шлем. Но Чанбин не перестаёт видеть чужое выражение лица — эти красные, веснушчатые щёки, эти ярко выраженные глаза, с которых Ликс стирал растёкшиеся тени, эти фигурные губы, которые старший привык видеть счастливыми. Всё это было прямо перед ним, но быстро удалялось, когда Феликс зашагал по направлению к выходу. Пока они были вдали друг от друга, Чанбин будто ждал знаков на перекрёстках, которые укажут ему путь. Но только он сам мог это сделать — найти Феликса, прийти и сказать, чтобы он продолжал ждать. Вместо этого Бин выбрал отчаянный, который привёл их сюда. Но и отсюда должен был быть свой собственный выход. Чанбин отряхивается от мелочи, а затем, не теряя ни секунды, срывает с себя шлем, который так долго стискивал его в вакууме сомнений и дурацких надежд, что он выбрал воплотить в реальность. Пока они не лишились друг друга, Феликс не знал, что его мир оказался настолько одиноким. То же самое было с Бином — он хотел, чтобы Ликс был счастливым, но из-за этих желаний Феликс плакал. Только плакал он не из-за этого. Его слёзы были прямым доказательством, что его счастье — это Со Чанбин. И Бин хотел остаться им навсегда. Поэтому, откинув тяжёлый шлем, ускорил шаг и вдруг сорвался на бег, пока снег бил ему в лицо, а сердце громко стучало — оно было живым. — Хэнбокки!.. Феликс даже остановиться и осознать не успевает. Он пропускает лишь один выдох, прежде чем сильные руки разворачивают его, и Чанбин хватает ими заплаканные щёки. И тогда отчаянный, внезапный поцелуй отрезвляет их волной безумия и яркой страсти. Ликс застыл как вкопанный с распахнутыми глазами, когда почувствовал этот знакомый вкус, запах одеколона и тепло родного тела. Хватило несколько секунд, чтобы понять, кто был перед ним всё это время. Снежинки кружились вокруг них в воздушном танце, дыхания смешались между собой. Они перестали понимать, что происходит. Чанбин просто целовал, потому что до безумия скучал, а Феликс стоял и ничего не понимал, но всё равно жался ближе, словно Бин — его спасательный круг. Но в какой-то момент всё затихает, и Ликс находит в себе силы, чтобы отстраниться и опешившим взглядом окинуть мужчину, оказавшегося напротив. В его глазах всё ещё стоят те нотки злости и отчаяния, но теперь они перекрываются тем, что цвет в них снова живой. А значит, живой и Феликс тоже. — Ты… Ты что делаешь?! — вдруг воскликнул Ликс, одёрнув руки. Чанбин тут же испугался и изменился в выражении лица. — Откуда… Что ты здесь… Почему?! Все вопросы остались такими же безумными, как их положение сейчас. Чанбин знал, каково ему может быть. В глазах Феликса Чанбин теперь тот, кто сидел с Дахё за столом и пил вино, и никак больше. Поэтому и нужно их присутствие сейчас — нужен тёплый взгляд, нужна тёплая улыбка и память о трепете чужого сердца. — Я целую тебя, — честно ответил Бин и глупо улыбнулся. Феликс только гуще покраснел, моргая заплаканными, опухшими глазами. — Ты… ты встречаешься с другой! Я всё видел, почему ты это делаешь?! Я не хочу быть замешанным в этом, я… — Я ни с кем не встречаюсь, — тут же перебил его Чанбин, и Феликс сдвинул брови к переносице. — Слышишь меня? Я ни с кем не встречаюсь, Хэнбокки. — Я… что?.. Феликс почувствовал себя самым глупым человеком на планете. Он не знал, куда себя деть и что ему теперь делать. Хён стоял прямо перед ним, и только сейчас осознание этого факта ударило ему в голову, словно метеорит. Ликс ощутил, как слёзы снова накатывают взрывной волной, но Чанбин держал его, чтобы Феликса не снесло. Бережно и трепетно, как он делал всегда. — Ты. Я всегда буду встречаться только с тобой. Чанбин положил ему ладонь на затылок и прижался лбом к чужому. Снежинки, всё ещё танцующие вокруг них, таяли на горячих лицах и между ними, потому что их чувства до сих пор нельзя было измерить в градусах. Феликс всхлипнул и снова заплакал, высматривая в чужих глазах правду. И она была на поверхности — хён, держащий его в своих руках, был самым искренним и настоящим. — Как и обещал, что никогда не брошу, — сквозь слёзы усмехнулся Бин. — Ты дождался. Я здесь. Как настоящий первый снег. Спящий музыкант проснулся от поцелуя в лоб — это была его муза, тихо подкравшаяся к кровати. Она плакала, но была счастлива. Они ластились меж друг другом, обнимались и чувствовали себя одним целым. Именно в этот момент Чанбин был способен дописать стихотворение до конца. «Прости за то, что ты заждался. Я нёсся словно быстрый ураган, Чтоб ты мне снова улыбался, И первый снег нам заменил туман».