-1-
Молод. Красив. Респектабелен. Скучен. Быть таким молодым, таким красивым и таким респектабельным — скучно. Таково впечатление первой минуты. Во вторую к скупому набору данных добавляется следующее: опасен. И глаза — совершенно волчьи. Любопытно, почему вспыхнул в его голове этот тревожный образ? Вспыхнул и запечатлелся в подкорке. Шерлоку неуютно под янтарно-зелёным доброжелательным взглядом. Какого чёрта ему понадобилось? Стоп, осаждает он себя, откуда такая нервозность? Если пришёл, значит понадобилось. В целом ничего агрессивного в посетителе нет. Мягкие движения, тёмно-русые пряди с романтичной небрежностью, чистая кожа, высокая подтянутая фигура. Ну разумеется. Здоровое питание и элитные спортивные клубы — с такими капиталами это немудрено. — Стефан Росс, — представляется он, протягивая ладонь. (Прохладная, влажная — едва ощутимо, не так, чтобы захотелось немедленно вытереть руку. Скорее всего, волнуется, в чём нет ничего удивительного — к Шерлоку Холмсу просто так не приходят.) — Я знаю. — Знаете меня? Растерянность не свойственна Шерлоку, но внезапно он теряется от простого вопроса. Имя Стефана Росса ему известно, да, но лично они не знакомы. Знаю и знакомы — это одно и то же, или? … Шерлок раздосадован — он стушевался в самом начале, не успев даже выяснить, что привело сюда наследного принца империи Россов. Такого с ним ещё не бывало. — Проходите, садитесь, — бросает он, решая не отвечать. В конце концов, его бесцеремонность для окружающих не секрет, и если этот богач к нему заявился, то явно осведомлён о независимом характере младшего Холмса. Потерпит. Росс улыбается и вопросительно смотрит: куда прикажете? Несмотря на высокое положение посетителя, предложить ему кресло Джона Шерлок не считает возможным. Во-первых, это кресло Джона, что само по себе уже аргумент. Во-вторых, личность Росса не вызывает симпатии. Это поднимается изнутри волной необъяснимого отторжения — не желаю иметь что-то общее с этим субъектом, и будет лучше, если он сию же секунду уберётся к чертям. Но отказать в разговоре Шерлок не может — не исключено, что в данный момент чья-то судьба или жизнь зависят от его симпатий и антипатий, не исключено, что судьба или жизнь самого Росса. Поэтому он ставит в центре гостиной стул. Дополнительные почести он оказывать не собирается, и кем бы ни был этот красавчик, с него довольно и стула. — Прошу. Росс садится, скромно сложив на коленях руки. — Благодарю. — Слушаю вас. Прочистив горло, клиент излагает самую суть — сжато, без лишних эмоций. Его плавный голос не сорвался ни разу. Но вскоре глаза его наполняются характерным блеском, и он досадливо прячет взгляд, как видно не имея привычки проявлять слабость на людях. Его отец, Питер Росс, давно и крепко дружен с неким Джорджем Уилсоном, предпринимателем не самого высокого уровня, но, тем не менее, имеющим устойчивый бизнес и вообще замечательным человеком. («Если сравнивать с вашим папашей, мистер Росс, то любой уровень в этой стране высок в недостаточной степени», — саркастично думает Шерлок, внимательно всматриваясь в ухоженное лицо, где каждый штришок кажется ему продуманно выверенным.) Младший сын Джорджа… — Младший? — перебивает Шерлок. — Сколько детей у господина Уилсона? — Двое, — холодно отвечает Росс, недовольный тем, что его перебили. — Старший сын владеет собственным предприятием в Штатах, но какое это имеет значение? — Пока не знаю, — говорит Шерлок не менее холодно, почему-то подумав, что прямо сейчас между ними пробежала чёрная кошка, и в дальнейшем, если, конечно, он возьмётся за это дело, взаимодействие с Россом покажется ему затруднительным. — Продолжайте. Далее следует рассказ о том, что, несмотря на разницу в возрасте («мне тридцать два, мистер Холмс, как и вам…»), младший Уилсон с красивым именем Габриэль и сам Стефан Росс находились в тёплых приятельских отношениях; что мальчик, имеющий довольно скверный характер и дурные наклонности, всегда видел в Стефане друга, прислушивался к его словам и, стараясь заслужить его одобрение, нередко корректировал излишне вольное поведение в пользу добропорядочности. Он замолкает, опустив заблестевший взор. — И?.. — нетерпеливо бросает Шерлок, не столько заинтересованный, сколько желающий поскорее добраться до сути. — Но я не обладаю магической силой, мистер Холмс, — огорчённо вздыхает Росс. — Моего влияния, моей искренней дружбы оказалось недостаточно, чтобы оградить Габриэля от глупостей. Время от времени он сбегал, пропадая на несколько дней, а потом появлялся как ни в чём не бывало, игнорируя гнев отца и мои увещевания. В этот раз все, и я в том числе, были абсолютно уверены, что имеет место очередной подростковый протест против сытой, благополучной жизни, и поначалу ничего, кроме ярости, исчезновение Габриэля не вызвало. Но прошёл год… — Год? — Да. Шерлок поднимается с кресла, чувствуя нарастающую тревогу. А потом — озарение. Он уже слышал об этом деле. — Что говорит полиция? Надеюсь, вы обращались в полицию? — Разумеется. Никаких следов Габриэля не обнаружено. Словно он растворился в воздухе. Словно сам Дьявол похитил его… Не слушая больше Росса, Шерлок лихорадочно прокручивает в памяти разговор девятимесячной давности. — Мальчишка Уилсон пропал, — сказал ему Грег между делом, сидя у них в гостиной с бутылкой пива и уставившись в телевизор рассеянным взглядом. — Чертовщина какая-то. — Уилсон? Редкая фамилия, — усмехнулся Шерлок. — Кто это? — Джордж Уилсон… Шерлок закатил глаза: — Ещё и Джордж. — Ну не всем же посчастливилось родиться с такими благородными именами, как Шерлок и Майкрофт. Кто-то просто Джордж, кто-то… — Грег повернулся в сторону Джона и подмигнул, — … Джон. Джон улыбнулся. В тот момент, и это Шерлок тоже отчётливо помнит, он испытал двоякое чувство: нежное тепло и колючую ревность. Почему бы инспектору Лестрейду не искоренить эту раздражающую привычку — подмигивать Джону Уотсону? — Ну и кто этот Уилсон? — Достойный человек. Не магнат, состояние, я бы сказал, умеренное, но при этом полный комплект среднестатистического толстосума: стабильный бизнес, благотворительность, шикарный дом, крепкая семья. Двое детей, один из которых, к огорчению любящих родственников, не совсем благополучен. — Проблемы с законом? — Проблемы с характером. Своеволен, непокорен, склонен к неограниченной свободе и не гнушается способами её заполучить — несколько раз покидал отчий дом с внушительной суммой из папочкиного сейфа, код к которому взламывает практически виртуозно. У мальчишки редкий талант «медвежатника». Шерлок дёрнул плечами. — Ну и в чём тут загадка? Снова сбежал. — Три месяца ищем, Шерлок. Как в воду канул. Обычно он пропадал не больше недели. — Возможно, его потребность в неограниченной свободе на этот раз тоже оказалась неограниченной — временными рамками, например. Сколько ему? — Семнадцать. — Всё ясно. Мучительный поиск самоидентификации, обострённый отсутствием материальных проблем и вседозволенностью. Ищите. — Ищем, — вздохнул инспектор и перевёл разговор на очередную бутылку пива и жареные колбаски, которые, по его мнению, того и гляди подгорят. Джон спохватился и бросился в кухню. И это стало самым важным для Шерлока во весь вечер: Джон, его торопливая походка и рубашка, клетчатым пламенем метнувшаяся к плите… — Вижу, вы вспомнили, мистер Холмс, — доносится до Шерлока насмешливый голос. Он удивлённо смотрит на Росса: забавляться по такому трагичному поводу? Но лицо Стефана Росса наполнено откровенной тревогой; маску бесстрастия сорвало вихрем застарелой, тщательно скрываемой боли, здесь, в этой гостиной, рядом с этим человеком наконец-то выпущенной на волю. Показалось, думает Шерлок, однако, уверенный не до конца… — Мальчика надо найти… где бы он ни был. На родителей страшно смотреть, — продолжает Росс, не давая Шерлоку углубиться в сомнения. — Надеюсь, вместе мы справимся с этой задачей. — Вместе? — Шерлок приподнимает брови, но тут же хмурится. — Благодарю за доверие, но в команде я не работаю. — А как же Джон Уотсон, ваша верная тень? — Джон Уотсон не тень, — резко вставляет Шерлок, но Росс как будто не слышит. — Впрочем, это не моё дело, — говорит он и поднимается, недовольно оглядываясь на стул — жёстко. — В любом случае, я надеюсь, что вы не откажете в помощи и по обыкновению будете на высоте. Конечно, отказать в помощи Шерлок не может. Более того, внутри него стремительно нарастает чувство вины. Возможно, не будь он так равнодушен тогда, парнишка давно бы вернулся домой, к этому времени уже замышляя новый побег. Но отвечает он уклончиво: — Я подумаю. — И делает шаг в сторону двери, давая понять, что встреча окончена. Росс послушно направляется к выходу. — Всего хорошего, мистер Холмс. Так или иначе, моё время и мои деньги в вашем распоряжении, я щедро оплачу любой… исход. — Он протягивает визитку. — Звоните, а я, в свою очередь, побеспокою вас. На этот раз рукопожатие сухое и тёплое. Его ладонь скользит по ладони Шерлока, своим плавным и неуместным скольжением возвращая чувство опасности. Этот миг навсегда врезался Шерлоку в память. Как закрылась за посетителем дверь. Как зачастили по лестнице каблуки его туфель. Как щёлкнул внизу замок, напоминая звук взведённого до отказа курка. Как содрогнулся он в неприятном ознобе. Как сильно, до смертной тоски захотелось ему увидеть Джона — его простое лицо, его внимательные глаза. И как он подумал, что в этом деле таится нечто ужасное, и что ему потребуется защита… Он находился в странном оцепенении, не в состоянии думать. Когда Джон возвратился с работы, застав его в кресле всё в том же оцепенении, первым порывом Шерлока было броситься навстречу к нему, встать рядом и прижаться плечом.*
На следующий день он приступает к расследованию, впервые не зная, что предпринять. Его странная заторможенность не проходит, словно на тело наброшена невесомая сонная сеть. Ночью он не может уснуть, раз за разом воскрешая в памяти образ Стефана Росса, вспоминая каждый жест, каждый взгляд и почему-то воспринимая этого благополучного, уверенного в себе человека как некий ключ. Летняя ночь втекает в комнату духотой и влажным тяжёлым смогом. Шерлок ворочается с боку на бок, сбивая простыни и сбрасывая на пол подушки, много пьёт воду и оттого его мочевой пузырь наполняется чаще, доставляя дополнительные неудобства. Пот струится по голому торсу, выступает в промежности, скапливается под волосами, завивая кудри в крупные кольца. Всё это мучительно неприятно, и ближе к утру он плетётся в ванную, принимая прохладный душ и получая хоть какое-то облегчение. Задремать получается лишь на рассвете, но сон его чуток и от негромкого звука Шерлок подскакивает на постели с колотящимся сердцем. Это Джон. Джон на кухне. Джон набирает воду в электрический чайник. Всё хорошо. Что со мной?! Он не может припомнить такой изнуряющей ночи. Джон кидает на него встревоженный взгляд. — Ты рано. И хреново выглядишь. Духота? — Да, — говорит Шерлок, усаживаясь за стол и с необъяснимым отвращением глядя на склянки и микроскоп. — Может быть, уберём это всё? — С ума сошёл? — восклицает Джон и подходит к столу. Он близко. Он рядом. Всё хорошо. — Ты здоров? — Пальцы озабоченно трогают лоб и виски. Всё просто отлично. Шерлок закрывает глаза. — Жара как будто нет… Что с тобой? — Плохо спал. Но это не важно. — Он смотрит на Джона и видит его морщинки. — Я подумал, что тебе это мешает. — Мне это не мешает, — говорит Джон с нажимом на не. — Давай-ка я напою тебя кофе. Шерлок пьёт кофе, чувствуя, как постепенно возвращаются силы. Ночное наваждение отступает. — У меня новое дело, — сообщает он Джону. — Вернее, старое… Вернее… Ты помнишь наш разговор с Грегом о пропавшем сыне Уилсонов. — Ох, Шерлок, — виновато вздыхает Джон, — мои чертоги явно уступают твоим. Когда это было?.. Шерлок напоминает события прошлой осени, а потом рассказывает о посещении Стефана Росса. — Н-да… — тянет Джон. — И с чего думаешь начинать? — Не представляю, — отвечает Шерлок с предельной честностью и беспокойством. — Впервые в жизни. — Наверное, с Грега. Нет? — говорит Джон. Шерлок и сам понимает, что с Грега. Не понимает он только одно — почему в это жаркое утро по его коже несётся озноб. — Мне надо, чтобы ты находился рядом, — произносит он с твёрдостью. — Неотступно.*
Грегори удивлён: — Тебя заинтересовал этот висяк? Хм! Помнится, тогда… — Покажи материалы дела и расскажи, что вами обнаружено, — нетерпеливо обрывает инспектора Шерлок. — Ничего нами не обнаружено. Я ещё не сталкивался с чем-то подобным. Молодой парень исчезает с лица земли — бесследно. Он ужинает с родителями, они обсуждают запланированную поездку в Италию… — Конкретнее. Куда планировалась поездка? — Шутишь? Думаешь, я это помню? Я и название курорта тогда услышал впервые… Посмотришь в деле. — Курорт проработан? — Естественно. В первую очередь. Хотя глупо сбегать туда, куда на днях собираешься без всяких проблем. — Да, глупо. Что дальше? — Дальше… Лестрейд продолжает рассказ, потом демонстрирует довольно внушительный том, пролистав который, Шерлок не находит ничего интересного, ничего озаряющего, однако надеясь, что в тишине Бейкер-стрит его концентрация обострится. — Неужели за год вы не обнаружили хотя бы один, хотя бы маленький след? Как такое возможно? — Слушай, не надо, а? Мне достаточно Джорджа Уилсона, который задаёт один и тот же вопрос на протяжении года. «Как, как, как?» Вот так! Человек выходит из дому и — всё. Нет его. — А камеры слежения? — Глухо. Словно он испарился прямо у себя на крыльце, не сделав с него ни шагу. Или надел плащ-невидимку. Это не даёт мне покоя весь год, но я в самом деле не знаю, что ещё можно придумать. Возможно, у тебя это получится… Кстати, кто к тебе обратился, сам Уилсон или его адвокат? — Стефан Росс. — А-а! Понятно. Единственный нормальный человек, сохранивший трезвую голову в этом аду. С ним приятно общаться, знаешь ли. Я вообще хотел бы иметь дело только с ним — напыщенные адвокаты Джорджа Уилсона сводят меня с ума. Так ты взялся за поиски мальчика? — А это похоже на что-то другое? — Странно. В тот раз ты отмахнулся от меня как от мухи. — И очень об этом жалею. — Не жалей. Ты, безусловно, гений, но даже ты, уж прости, Шерлок, вряд ли смог бы продвинуться дальше, чем мы. Ну, если только на пару дюймов. Я лично рыл носом землю, не спал и не ел. — А сейчас? — Сейчас я от этого смертельно устал. Просто жду неизвестно чего. Чуда. Вот, кажется, и дождался. Но… — Давай без «но», Грег. Я взял это дело, не забывай. — И если ты раскроешь его, если обнаружишь мальчишку или его тело (а родственники согласны даже на это), я поверю в то, что ты бог — раз и навсегда. Поедешь к Уилсонам? — Да. Договорюсь о встрече через Стефана Росса. Внутри неприятно ёкает. «Через Стефана Росса? А как же я не работаю в команде, Шерлок? Его имя — первое, что пришло тебе в голову». — Разумно. Хочешь, отправимся вместе? — Я буду с Джоном. Он выходит из Скотланд-Ярда, унося с собой материалы дела и сосущее чувство провала, который почему-то кажется ему неизбежным.*
Он всё же прибегнул к помощи Стефана Росса, потому что свалиться как снег на голову («здравствуйте, я Шерлок Холмс, выкладывайте всё, да поживее»), даже при условии, что он не сторонник подготовленных разговоров, кажется Шерлоку не самым лучшим решением. В любом случае рекомендация Росса преумножит доверие отчаявшихся родителей. В роскошном особняке Уилсонов он чувствует себя голым и уязвимым — Джона с ним нет. Запланированная операция, от которой нельзя отказаться. Ничего неожиданного, но у Шерлока возникает тоскливая мысль, что какие-то мутные силы намеренно их разделяют. — Может быть, ты отложишь визит? — огорчённо говорил Джон, собираясь в клинику и откровенно страдая, что, пообещав не оставить Шерлока ни на минуту, отпускает его одного. — Нет. Меня ждут. Не волнуйся, я же не в бандитское гнездо отправляюсь. Обычные люди, обычный дом, с той лишь разницей, что в нём поселилось несчастье. — И всё же мне как-то не по себе. Сегодня же возьму небольшой отпуск, думаю, мне не откажут. А там — поглядим… Не задерживайся надолго, ладно? И позвони. Он тоже чувствует это, подумал Шерлок, когда за Джоном закрылась дверь. Но что такое это, и откуда оно взялось? Стефан Росс тут как тут. Он встречает его едва ли не первым — на правах друга семьи. За его спиной маячит Джордж Уилсон, своим высохшим жёлтым лицом напоминая безнадёжно больного. После энергичного рукопожатия Росс встревожено смотрит ему в глаза и вполголоса спрашивает: — Всё хорошо, мистер Холмс? Вы очень бледны. И очень красивы. — Это лишнее, — бормочет Шерлок, ошеломлённый вопиющей неуместностью сказанных слов. На этот раз он не ослышался — Стефан Росс одарил его чувственным комплиментом на пороге дома, где отчаянием пропитано всё. Что происходит?! — Да, конечно. Простите, — поспешно извиняется Росс и представляет Шерлока Джорджу Уилсону. … Ничего нового Шерлок не узнаёт. Разговор достаточно бестолков. Уилсон нервничает, часто сбивается с мысли и открыто нападает на Шерлока, почему-то избрав его объектом своего недоверчивого сарказма. — Эти бестолочи из Скотланд-Ярда (и вы в том числе, мистер Холмс, потому что не верится, что от вас будет хоть какая-то польза) даром едят свой хлеб. Чертовы недоумки! Кретины! Целый год они морочат мне голову, а между тем я так и не знаю, жив ли мой сын… Вот вы знаете? — тычет он в Шерлока пальцем с нескрываемой яростью. — Джордж, успокойся. Шерлок… то есть, мистер Холмс только вчера ознакомился с делом. Дай ему время. — С делом… — ворчливо, но уже не так злобно цедит Уилсон, а потом снова взрывается: — Это не дело, это мой сын! И о каком времени, Стефан, ты говоришь?! По-твоему, у Габи есть это время?! — Отнеситесь с пониманием и не принимайте на свой счёт, мистер Холмс, — говорит Стефан Росс, когда они вместе покидают угнетающе горестный особняк. Не оборачиваясь, Шерлок шагает вперёд, Росс — следом за ним, на расстоянии вытянутой руки, деликатно оставляя Шерлоку и его досаде неприкасаемое пространство. — Это просто отчаяние. — Я понимаю. — Он останавливается и ждёт, когда Росс поравняется с ним. — Вы часто их навещаете? — Здесь я бываю чаще, чем где бы то ни было. Кроме того, в этом доме я вырос. Отец был слишком занят накоплением миллионов, мать — избавлением от морщин. А Барбара просто любила детей, позволяя нам больше, чем требует английское воспитание. На чердаке до сих пор хранится комод, который мы с Марком едва не спалили, выжигая на задней стенке наши инициалы. Мне было девять, ему — одиннадцать. Чудесное было время… — Марк Уилсон? — Марк Уилсон. Мой друг. Он живёт в Америке. — Я надеюсь… — начинает Шерлок, глядя в сторону дома. — О, да! — с жаром перебивает Росс. — Он приезжает при первой возможности, если вы об этом. Разве можно иначе, когда всё так… плохо. Но в Америке у него семья. Маленький сын. Бизнес, наконец. Сложно осудить Марка за… — Я никого не собираюсь судить. Произнеся это, Шерлок возобновляет путь к громоздким витым воротам — на выход. — Вас подвезти? — предлагает Росс ему в спину. — Нет. — Шерлок отвечает намеренно резко — как обрубает. Сказанные при встрече слова лейтмотивом звучат в его отяжелённой бессонницей голове. Он чувствует себя выжатым, но оказаться в замкнутом пространстве со Стефаном Россом, чьё поведение его напрягает, кажется ему невозможным. — Хочу прогуляться. — Далековато до Бейкер-стрит. Боюсь, прогулка покажется вам утомительной. — Нет, — повторяет Шерлок с отчётливой неприязнью и толкает калитку. — Устану — возьму такси. Прощайте. — Мистер Холмс! — догоняет его расстроенный голос. — Наверное, вы считаете меня… странноватым. Не то слово, думает Шерлок. Росс стоит перед ним, и по лицу его волнами несётся раскаяние. — Я бываю таким ослом! Говорю глупости. Поверьте, это от смущения и неуверенности. Сложно найти человека, более неуверенного, чем я, каким бы я ни показался вам в самом начале. Напускаю туману, рисуюсь, а на самом деле у меня поджилки трясутся от страха, что вы, такой проницательный человек, разгадаете во мне обыкновенного недотёпу, чьё семейство лопается от количества денег, и в этом вся его ценность. Не отталкивайте меня, прошу, не отказывайтесь от помощи только потому, что я вызываю в вас желание послать меня к чёрту. Я идиот, но не безнадёжен. Его губы слегка трясутся, глаза налиты влагой. В придачу к этому он по-мальчишечьи шмыгает носом и роется в карманах в поисках явно отсутствующего платка. Шерлок улыбается краешком губ. — Всё нормально. Я просто хочу пройтись. Всего наилучшего. — И всё-таки я чувствую себя негодяем, бросая вас на произвол судьбы, — доносится ему вслед. Шерлок улыбается шире и смотрит на Росса через плечо: — Я взрослый мальчик и могу о себе позаботиться, мистер Росс. Глаза Росса лучатся ответной улыбкой. — Насколько я понимаю, на просто Стефана мне рассчитывать не приходится, — констатирует он. Шерлок пожимает плечами и ускоряет шаг. Не то чтобы его мнение о Стефане Россе претерпело резкое изменение в сторону расположения. Купиться на дрожащие губы и ложную неуверенность — ну уж нет! Да и флиртует он чересчур очевидно и явно не от смущения. Хотелось бы знать, для чего… Но напряжение слегка отпускает. Может быть, он преувеличил степень опасности? Да и чем он опасен Шерлоку Холмсу? Папиными миллиардами? Не такие монстры с ним затевали игру, и где они все сейчас?.. Всё это глупости. Главное — то, что он до сих пор не знает, с чего начинать. Беседа с взвинченным Джорджем Уилсоном не дала ни одной зацепки. Возможно, содействие Росса, пусть не в качестве компаньона, но как человека, знающего ситуацию изнутри, будет не лишним. Одурев от жары и отсутствия версий, Шерлок останавливает такси и, устраиваясь на заднем сидении, ловит себя на мысли, что его тянет позвонить Стефану Россу, успокоив, что с ним полный порядок — едет домой…-2-
Впервые Шерлок испытывает такую адскую муку — муку собственной несостоятельности. Позади четыре недели, но он продолжает топтаться на месте. Дело изучено им наизусть — даже разбуженный посреди ночи, он может воспроизвести дословно любую страницу. (К слову сказать, ночей, когда он может похвастаться хотя бы пятью часам нормального сна, не так уж и много.) Лондон и его пригороды прочёсаны до последнего камня, изучена каждая трещина на асфальте, каждое дерево и каждый, самый пожухлый, куст. Но невозможно перерыть весь земной шар! Шерлока мутит от переутомления и запаха кофе. Он отчаянно близок к истерике. Выражение «рвать на себе волосы» понятно ему как никогда — он не раз выуживал из головы напряжённые пальцы, пропускающие пряди с неуправляемым гневом. Джон рядом настолько, насколько это возможно, но его короткий отпуск закончился, да и постоянное присутствие в качестве телохранителя теряет свою актуальность — Шерлоку ничто не угрожает. Вокруг него не кружат злодеи, готовые наброситься из-за угла, его не преследуют маньяки и психопаты. Он в полном вакууме, и где-то в этом вакууме, может быть, очень далеко, а может быть, в двух шагах, находится Габи Уилсон, живой или безнадёжно мёртвый, и с каждым безрезультатным днём эта точка становится всё недостижимее, а отчаяние Шерлока приобретает статус личного горя. Джон не находит себе места от беспокойства, вынужденный оставлять Шерлока в таком состоянии. — Иногда мне хочется уволиться к чёрту, — говорит он однажды, наблюдая, как Шерлок бесцельно бродит из кухни в гостиную. Шерлок останавливается и смотрит с напускным удивлением: — Для чего? — Чтобы быть с тобой рядом. — Глупости! — взрывается Шерлок, в глубине души благодарный Джону за то, что тот даёт ему возможность выпустить пар. — Зачем ты мне нужен сейчас, когда не происходит ровным счётом ничего?! Если только для того, чтобы оберегать от Стефана Росса, который таскается сюда как на работу?! Так этому супермену я и сам шею сверну, если понадобится. — Возможно, именно из-за Стефана Росса, — говорит Джон, сохраняя спокойствие. — Он мне не нравится. — Ты его даже ни разу не видел! — бросает Шерлок и вылетает из комнаты. — Что очень странно, ты не находишь? В самом деле, это довольно странно. На Бейкер-стрит Стефан Росс появляется часто (рассказать, что происходит в семействе Уилсонов, вспомнить очередную подробность из жизни Габи — «вдруг пригодится», — просто поинтересоваться продвижением дел), но ни разу ещё не столкнулся с Джоном Уотсоном, оставаясь для него фантомом с реальным именем и фамилией. Словно, досконально изучив расписание и привычки Джона, он обходит его стороной, как нежелательное препятствие. — Джон, бога ради, не начинай. — Шерлок возвращается и умоляюще смотрит. — Никогда я не чувствовал себя таким никчемным и слабым. И никогда не был так зол на себя. Если кому-то понадобится уничтожить Шерлока Холмса, не потребуются ни пуля, ни нож — достаточно этого! — Может быть, кому-то уже понадобилось? — тихо говорит Джон. — О чём ты? Уж не о Стефане ли Россе твоя печаль? Стефан Росс — главный злодей? — Почему ты не рассматриваешь это, как вариант? — Потому что в отличие от тебя ещё сохранил остатки мозгов! — Голос Шерлока полон ядовитых паров, которые обвивают Джона тонкими душными нитями, заставляя чаще дышать. — Не кипятись. Пока с делом Габриэля Уилсона тебя связывает только он. Он пришёл сюда, он тебя… нанял. — Думай, что говоришь! — Прости. Он познакомил тебя с этим делом и… — И Грегори Лестрейд познакомил меня с этим делом, не так ли? Во всех подробностях. Он тоже тёмная личность? Не забудь о папаше Уилсоне. По-твоему, все эти тёмные личности законопатили мои извилины до непродуваемого состояния?! Я просто отупел, Джон! В моей голове пустота! Джон не знает, что на это ответить. «Перестань думать, отдохни, сделай короткую передышку…» В данном случае это неподходящий совет. К тому же он и сам думает о Габриэле Уилсоне практически постоянно, он тонет в этом ни на что не похожем расследовании и тонет в Шерлоке, от которого так и пышет болезненной паникой. — И всё же, — бормочет он неуверенно. — Немножко попридержи коней. Грег уже боится к нам заходить… — Нет никаких коней, Джон, — устало роняет Шерлок, опускаясь в кресло и глядя в тёмный камин. — Есть только я — никуда не годный, и мне некуда мчаться. …Стефан Росс полон сочувствия, тщательно замаскированного под надежду и веру — в Шерлока, в его гений, который обязательно, непременно, без тени сомнения проявит себя в полную силу. Достаточно небольшого толчка. И это происходит. И только тогда Шерлок до конца понимает, что такое истинный ад. И как выглядит Дьявол.-3-
Росс является без предварительного звонка; дверь внизу ему отпирает миссис Хадсон, в квартиру на втором этаже он входит без стука — полное несоблюдение привычного этикета. Шерлока он застаёт в гостиной. На детективе свободные брюки и рубашка с короткими рукавами. Идти ему решительно некуда, но в последнее время его гонит на улицу звериное нетерпение и невыносимость находиться в четырёх стенах, поэтому он предпочитает быть одетым на выход, чтобы под воздействием этого гона не сорваться из дому в пижаме. — О, простите! — восклицает Росс, распахивая дверь с такой силой, что она врезается в стену. — Я, как всегда, неловок — даже не постучал… Шерлок вскидывается ему навстречу. Росса не было две недели, и его отсутствие отозвалось в теле Шерлока подобием ломки. Как выяснилось, он успел привыкнуть к докучливым, но необременительным визитам своего компаньона, и сейчас при виде его испытывает болезненное облегчение. После памятного разговора, больше напоминающего лёгкую ссору, он не хочет говорить с Джоном о деле Уилсона, барахтаясь в этом болоте в полном, никем не разбавленном одиночестве. В расследовании по-прежнему никаких подвижек, во всяком случае, ничего такого, что могло бы осветить хотя бы тысячную часть этой непроницаемой тьмы. — Здравствуйте, мистер Холмс. Шерлок молчит, пытаясь унять волнение — неожиданно слишком сильное — и вызывающее громкое сердцебиение. Росс растерянно улыбается, оставаясь в дверях. — Я не вовремя… — Здравствуйте. — Тон Шерлока слишком резок, даже рассержен, как будто он вот-вот накинется на Росса с упрёками, что тот бросил его на произвол судьбы. Но, по счастью, ограничивается приветствием и сдвинутыми бровями. — Меня не было две недели. Пришлось срочно уехать и… Наверное, надо было предупредить. Или хотя бы позвонить… — Пустяки. Проходите, что вы застыли. — Спасибо. — Росс закрывает дверь и проходит в гостиную. А потом плавно оседает в кресло Джона, вытягивая ноги и блаженно зажмуриваясь. Вместе с воздушной волной до Шерлока доносится запах пота — достаточно сильный, чтобы почувствовать его с того места, где он продолжает неподвижно стоять, — и это настолько противоречит всему облику Росса, что на короткий миг Шерлок сомневается в исправности своего обонятельного анализатора. Но это так. Запах несомненно присутствует — молодой, свежий, мужской; острый, мускусный, вкусный. Как будто Стефан Росс загнал себя до состояния взмыленной лошади, а потом, не потрудившись помыться, нацепил на потное тело дорогую батистовую сорочку и заявился на Бейкер-стрит — справиться о ходе расследования. И преднамеренность этого слишком прозрачна. Пикантный нюанс, незначительная деталь, приносящая ужас полного осознания. То самое, чего не доставало, чтобы хорошенько прочистить мозги. Просочившись сквозь тонкую ткань, запах этот оказывает на Шерлока ошеломляющее воздействие — как резкий удар по затылку, — и внезапно ему всё становится ясно. О, Джон… Господи, Джон… Шерлок едва не стонет. Его провели. Ему заморочили голову. Вовлекли в очередную игру, и на этот раз он обязательно проиграет. Он уже проиграл. Он не понимает, как такое могло случиться. Словно всё это время он находился под воздействием колдовского зелья — опоённый, ослепший, оглохший… — Ну что, мистер Холмс, как наш юный беглец? Всё ещё не нашёлся? Слова, произнесённые пренебрежительно и без тени малейшего интереса, уже не важны, они — лишь дополнение к открывшейся и до боли очевидной картине. Шерлок приказывает себе удержаться. Расшатанным нервам и истощённому организму это почти не по силам. — Это вы, — говорит он, и собственный хриплый голос заставляет его дрожать. — Это я, — подтверждает Росс, глядя на Шерлока недоумённо, во все глаза. — Вы меня не узнали? — Где вы держите мальчика? Он жив? — Простите? — По лицу Стефана Росса проходит мрачная тень, и взгляд его наполняется жалостью. — Оу! Вы… Мистер Холмс… Шерлок… Я даже не знаю, что на это ответить. Вы в самом деле загнали себя. Я уже сотни раз пожалел, что обратился к вам с просьбой. — Эти две недели, — продолжает Шерлок бесстрастно, — ведь вы навещали Габриэля Уилсона, да? Что вы с ним сделали и зачем? Стефан Росс поднимается с кресла и застывает перед Шерлоком символом сострадания. Он растерян. Он в полном смятении. Он смертельно обеспокоен душевным здоровьем великого детектива. Но в глазах его — о, да! и это не самообман! — в глазах его ликуют и бесятся демоны: наконец-то ты начал соображать, жалкий тупица! — Думаю, мне лучше уйти. А вам лучше прилечь. Вы говорите что-то настолько дикое, что мне по-настоящему страшно. Я и представить не мог, что стану виновником гибели единственного в своём роде ума. — Мой ум ещё не погиб, мистер Росс, — говорит Шерлок всё с тем же холодным бесстрастием, призвав на помощь еле дышащие остатки самообладания, — и не надейтесь. Я найду Габриэля. Теперь точно найду. — Бог в помощь, — бормочет Росс и торопливо покидает гостиную, словно боится заразиться развернувшимся перед ним безумием.*
Выдержка покидает Шерлока как только за Россом закрывается дверь; он громко стонет в сомкнутые ладони, покачиваясь в едва не сокрушившем его отчаянии. Ноги дрожат и подкашиваются, кровь молотит в висках. Лечь и умереть — вот он, выход! Не видеть, не слышать, не знать этого мира, где возможно такое непостижимое вероломство.*
…В кабинет инспектора Лестрейда он врывается ураганом. — Похититель — Стефан Росс! — Что? Кто? О чём ты? — Взгляд инспектора испуганно мечется. Шерлок похож на умалишённого: всклокоченные кудри, пылающее лицо, мятая, наполовину распахнутая рубашка, словно Шерлок рвал её на себе в приступе панического удушья, и маниакальный, наркотический блеск в глазах. Он дышит надсадно и громко, потому что, выскочив из угодившего в пробку такси, добирался до Ярда пешком — шагом, больше напоминающим бег. — Постой… — Лестрейд быстро выходит из-за стола, но тут же замирает на месте, не зная, в какую сторону двинуться: то ли навстречу Шерлоку, то ли вон из кабинета — за помощью. — Повторяю, это Стефан Росс похитил Габриэля Уилсона и прячет его где-то в течение года, — говорит Шерлок, наступая на Лестрейда и прожигая его глазами. — Где? — Я не знаю. Но это ничего не меняет. — Шерлок… Шерлок… Присядь. — Инспектор подходит ближе — взять за руку, усадить в своё кресло. Шерлок сардонически усмехается, но при этом часто моргает, и это несоответствие образов обрушивается на Лестрейда лавиной всепоглощающей жалости. — Думаешь, я свихнулся? — Думаю, ты просто устал. Четыре недели безрезультатной работы. Множество отринутых версий. Ни одного реального обвиняемого. Я понимаю… — Не стоит перечислять все признаки моей деградации. Просто арестуй Стефана Росса. — За что?! — Как бы ни было Грегу тревожно за состояние Шерлока, нервы его сдают. Сейчас начнётся словесная пытка… — Как подозреваемого в преступлении. — А дальше? Не говоря о том, что это чистейший бред, от которого у меня волосы дыбом встают, у тебя есть хотя бы одна улика? Допустим, я могу его задержать, предъявив твои мифические обвинения. И что? Через сорок восемь часов я его отпущу, а потом его папаша-миллиардер сожрёт меня со всем Скотланд-Ярдом в придачу! Шерлок, ты в своем уме? Что происходит?! — Он почти признался мне, Грег! Он даже не был напуган. Он смеялся! — Знаешь, я тоже готов заржать, и только из уважения к тебе… — Мне не нужно твоё уважение. Делай свою работу, чёрт побери! — Успокойся, и поговорим серьёзно. Стефан Росс не может быть похитителем-мучителем-убийцей. Кстати, мы прорабатывали эту версию, как и множество остальных. Мы не исключили никого, даже престарелую няню! И, поверь мне, делали это профессионально. Забудь об этом, Шерлок. Считай это дело чем-то… потусторонним и … — Грег, ты обязан. — Нет. — Инспектор резко рубит воздух ладонью. Это уже не шутки! — Я не выставлю Скотланд-Ярд на посмешище. Если тебе взбрела в голову эта пламенная идея, разбирайся со Стефаном Россом сам. Звонок Майкрофта не удивляет. — Дружок нажаловался? — желчно интересуется Шерлок. Его сжигают самые недобрые чувства. Грегори Лестрейда он ненавидит — так, что готов убить. Старший брат своей значительностью и своей вечной осведомлённостью вызывает гадливость. Слишком предсказуемо, слишком! Сейчас он скажет что-нибудь укоряюще вежливое: ты несправедлив, ты необъективен, я не заслужил подобного тона… — Ты несправедлив, Шерлок. Ни я, ни Грегори Лестрейд не заслужили подобного тона. Да, он мне позвонил, что в этом необычайного? Я слежу за этим делом давно. И знаю Стефана Росса. — А меня ты не знаешь? — Шерлок… — Бессмысленный разговор. Шерлок борется с неодолимым желанием выбросить телефон. Два идиота! Ничего, он ещё поставит их перед фактом. Он неимоверно измучен, но он докажет, докажет, докажет, что Стефан Росс преступник, что он опасен, как бешеный волк! Надо только передохнуть, хотя бы немного. Присесть на скамейку, закрыть глаза. Его сердце горит и падает, головокружение накатывает одновременно с приступом дурноты, на лбу выступает испарина; у него болит голова, ломит всё тело, словно тысячи озлобленных ног пинали его, впечатываясь каблуками. Он останавливается, стараясь восстановить дыхание. Спокойно. Спокойно. Именно сейчас ему нужно быть особенно сильным, потому что он едет в загородный особняк Уилсонов с шокирующим заявлением. Он должен выглядеть непоколебимым настолько, чтобы родители Габриэля поверили каждому его слову. И тогда можно начать борьбу.*
Сегодня он застаёт чету Уилсонов в полном составе. Его встречают холодно, не скрывая презрительного разочарования. И это тот самый Шерлок Холмс? Последняя надежда? Подумать только! Оба выжидающе смотрят и не предлагают присесть. Но Шерлоку нет дела до собственной репутации. До глупых, смешных амбиций. Только возможность достучаться до сознания этих людей имеет сейчас значение. Разорвать пелену их горя и осветить их разум непостижимой, ужасающей правдой, которая, возможно, сведёт их с ума. Придав голосу максимальной твёрдости, он задаёт Джорджу Уилсону прямой, абсолютно нелогичный вопрос, не считает ли тот причастным к исчезновению сына друга семьи — Стефана Росса? Молчание длится достаточно долго, чтобы понять — Шерлока здесь не услышат. Никогда не услышат! Их воображение просто не осилит нарисованную детективом картину. Негодование летит от Джорджа Уилсона жаркими стрелами и впивается Шерлоку в кожу, пробивая защитную оболочку. Ещё немного, и он начнёт умолять их выслушать его и поверить. — Вы сумасшедший? — наконец подаёт голос глава семьи. — Посмотрите на себя в зеркало. Посмотрите! Как посмели вы прийти сюда в таком виде? Вы помяты, небриты и скорее всего пьяны. Вы похожи на лондонское отребье, на всех этих бездомных и наркоманов, которых я за людей не считаю, и при этом заявляетесь в порядочный дом, обвиняя в чудовищных вещах порядочного человека… Шерлок не произносит ни слова, позволяя Джорджу Уилсону выговориться. Его душа должна получить хотя бы частичное облегчение, а словарный запас — иссякнуть, и тогда разговор будет возможен. — …Стефан вырос у меня на глазах, наравне с моим старшим сыном; я рисовал им кораблики и каких-то чёртовых роботов, катал на спине, драл обоих ремнём, когда однажды застукал в саду с сигаретами; я научил Стефа водить машину, помогал советами в бизнесе, он ел и пил за моим столом, а я — за столом его отца, моего лучшего друга! Стефан и Габриэль друзья. Ещё малышом Габи не отходил от него ни на шаг. Мы одна семья, понимаете, мистер-как-вас-там? А вы… — Что ты перед ним распинаешься?! — раздаётся истерический вопль. — Эта надменная, бессердечная тварь издевается над нашим несчастьем! Гони его вон! Вон! Вон! Вон! Элегантная миссис Уилсон с визгом бросается к Шерлоку — вцепиться ногтями в глаза, в волосы, задушить, разорвать на части, — и останавливается только усилием Стефана Росса, который, словно материализовавшись из воздуха, перехватывает её поперёк талии и прижимает к себе. — Тише, тише, дорогая. Успокойтесь. — Зачем ты его привёл? — рыдает она в его грудь. — Он… он… боже… боже… — Он детектив, его обязанность строить самые невероятные версии и самые дикие предположения… Он хочет найти нашего мальчика… Тшш… Извините, мистер Холмс. — Росс поворачивается к Шерлоку, и губы его, налитые красным горячим соком, беззвучно шепчут: «Ничего не докажешь». …Сейчас он должен выбежать следом — так предполагает сюжет. Сказать что-то ехидное или непостижимо лживое, например, принести извинения за истерику несчастной леди Барбары. И тогда Шерлок задушит его прямо здесь, на дорожке, среди белоснежных лилий, насыщенный аромат которых способен лишить сознания. Но Росс не выбежал следом. Шерлок идёт в одиночестве, стараясь, чтобы его шаг не выглядел заплетающимся, и вдогонку ему несутся только ненависть и презрение. Всё не так. Совершенно не так. С той минуты, как Стефан Росс переступил порог Бейкер-стрит, жизнь Шерлока закрутилась спиралью, где каждый виток — разочарование, разочарование, разочарование. И только Джон. Джон Уотсон… …который конечно же будет на его стороне, каким бы свихнувшимся Шерлок ни выглядел. Единственное, что придаёт Шерлоку сил.*
— Ты уверен? Это не сомнение (Джон ни разу не усомнился в Шерлоке и не собирается этого делать) — это предосторожность: нельзя действовать сгоряча, нельзя наломать дров. Гиблое дело Уилсонов требует выдержки и здравомыслия, а добиваться их от Шерлока в данный момент — лишний раз провоцировать ядерный взрыв. Вот уже больше месяца тот напоминает запущенную юлу, которая кружится с бешеной скоростью, но не сдвигается с места. Джон никогда не видел его до такой степени заведённым и в то же время беспомощным. — Уверен! Уверен, Джон! — Шерлок вскакивает с дивана, на котором не смог усидеть больше минуты. — Я всегда чувствовал, что со Стефаном Россом что-то не так, а сегодня понял это с отчётливой ясностью. С самого начала он водил меня за нос. Меня и… всех остальных. — Джон слышит заминку и понимает, что это не облегчает разочарования Шерлока — сколько бы ни было этих одураченных остальных, он не мог, не имел права примкнуть к их числу. — В нём есть что-то звериное — в глазах, в повадках. Милейший молодой человек, в любую минуту готовый загрызть. — Что будем делать? — Не представляю… Джон! — Шерлок бросается к нему и хватает за плечи. — Ты правда мне веришь?! — Правда. Я верю тебе, я верю в тебя — настолько, что прямо сейчас накормлю и заставлю лечь. Прошу тебя, Шерлок, сделай это… для меня. И для мальчика. Ты слишком измотан, ты едва стоишь на ногах, а тебе понадобятся все силы. Пара сэндвичей, чай, отдых, и завтра ты снова — сияние разума. Джон готов уламывать его столько, сколько понадобится, до полной победы, приводя кучу самых убедительных доводов, возможно, даже бранясь. Но, к его удивлению, Шерлок соглашается с каждым словом — «да, конечно, да». А потом обнимает — крепко и благодарно. Он ест, пьёт чай, принимает душ и засыпает мгновенно, окутанный заботой Джона и его полным, нерушимым доверием.-4-
На этот раз он звонит и просит дозволения подъехать на Бейкер-стрит. В тот день и час, когда Джона Уотсона нет и не может быть дома. В этом Стефан Росс всё так же верен себе.*
С момента последней их встречи миновала неделя, в течение которой Шерлок либо носился по Лондону без намёка на результат, либо апатично лежал на диване, пытаясь думать, — с тем же успехом. Осторожная слежка ничего не даёт. Верная, быстроногая и остроглазая команда Шерлока Холмса делает всё от неё зависящее, только птицу такого полёта выследить нелегко. Но в одном его агенты сходятся единодушно: у наследника миллиардов довольно однообразная жизнь, не изобилующая приключениями. Во всяком случае, за пределы Лондона он не выезжает, злачные или просто не совсем обычные места не посещает, его шикарный автомобиль с не менее шикарным личным водителем явно выраженного латиноамериканского происхождения курсирует по привычным и довольно скучным маршрутам. Кроме того, Шерлок уверен, что о слежке Росс прекрасно осведомлён и тихонько посмеивается над его кропотливой, но бесполезной работой. Шерлок и сам понимает, насколько смешон. — Он держит мальчика у себя, — с уверенностью говорит ему Джон. — Это единственный вывод. — И самый рискованный. Его дом очень близко от дома Уилсонов. — Вполне ожидаемо от этого наглеца — рисковать так цинично. — Я думал об этом, Джон… И всё же это слишком просто, ты не находишь? Джон утомлённо трёт переносицу. Он мог бы сказать, что внешняя простота обманчива; что Шерлок погряз в поиске неординарных решений; что иногда наш мир — всего лишь блин на спинах трех слонов и большой черепахи. Но он не хочет затевать очередную дискуссию, потому что весь этот день они колесили по Лондону, каждый в душе понимая, насколько бесцельны эти лихорадочные передвижения, и оба практически выдохлись. Ни разу в истории их детективного братства не происходило что-то подобное: они знают злодея, но не имеют ни одного доказательства его несомненной, но только для них очевидной вины. Впервые Шерлоку не за что ухватиться, кроме собственной убеждённости. Такой чистоты преступления он ещё не встречал. Иногда Шерлоку кажется, что его затянуло в долгий реалистичный кошмар и, проснувшись с горящим от крика горлом, он не скоро ещё сможет нормально дышать. Но самое горькое, что это не сон, и не во сне он слоняется по городу измученной тенью, не понимая, чем занят, и для чего выходит на эту игрушечную охоту — сосредоточенный, серьёзный и безоружный. Помимо физического утомления, Шерлок раздавлен морально. Чувство вины так огромно, что уже не вмещается в сердце, пожирая Шерлока изнутри и раздвигая свои границы. Он не уверен, что мальчик жив, совсем не уверен, и если в итоге окажется так, то и самому Шерлоку незачем жить — эта мысль сопровождает его на протяжении дня и не даёт уснуть по ночам. — Остаётся надежда на самого Росса, — говорит он за ужином. — Для чего-то он это затеял, ведь так? Для чего-то он держит мальчика… у себя. — Всё-таки ты допускаешь, что это может быть просто? Шерлок отводит глаза и едва заметно кивает — да, допускаю. Но вслух произносит другое: — Теперь он разоблачён и знает, что я не отступлюсь. Он непременно придёт с разговором, и тогда я наконец-то пойму мотив. — Ты в самом деле не знаешь мотив? — пристально смотрит Джон, и, кинув беглый взгляд в его сторону, Шерлок снова отводит глаза. — Брось, Шерлок. Не надо со мной играть. — Полагаешь, очередной Мориарти, — нехотя говорит Шерлок. Джон не хочет сердиться — не в этот раз и не при таких обстоятельствах, — но ему не нравится, что Шерлок юлит. — И не только Мориарти. Все эти психи имеют одну лишь цель. Я не думал, что нам придётся обсуждать это, как что-то новое для тебя. Конечно, это не новость. «…И очень красивы…» — Шерлок не забыл этих слов. Как не забыл то первое рукопожатие, то скольжение ладони о ладонь, слишком ласковое, чтобы сойти за случайность. Но разве он скажет об этом Джону? О том, что давно уже понял? И о том, что после каждой встречи со Стефаном Россом его внутренности пронзало жгучим, почти неодолимым желанием секса? Всё равно с кем. Какими словами описать исходивший от Стефана Росса голод? Эта тайна слишком постыдна, чтобы признаться в ней дорогому до сердечного трепета человеку… — Считаешь, если мальчик умрёт, то лишь потому, что я каким-то образом интересен Стефану Россу? Что однажды я возомнил, будто обладаю способностью к логическому мышлению и к мышлению вообще? Лицо Джона белеет. — О господи… Шерлок, нет! Я… Я идиот. — Он убил бы себя за эту непреднамеренную жестокость, за отключение всех предупредительных сигналов в его идиотском сознании. Он совсем рехнулся — говорить другу такое? Но сказанного не воротишь, и Джон готов разрыдаться от нанесённой Шерлоку раны, которая у него самого теперь будет болеть в тысячу раз сильнее. — Прости меня. Пожалуйста. Шерлок, прости. Ты… Ты не должен брать на себя вину. Просто не должен. Шерлок невесело улыбается: — Я постараюсь. На этом вечер закончен. Шерлок уходит к себе, и Джон остаётся один, тупо уставившись на его почти не тронутую тарелку и с невыносимой горечью понимая, что в эту ночь Шерлоку не уснуть… Призрак Стефана Росса, как чёрная тень, накрывает их дом.*
Тем не менее к встрече Шерлок готов — в многократно проигранных им сценариях. Как посмотреть, куда посадить, с чего начать разговор и каким образом его повести, чтобы в каком-нибудь слове или, быть может, взгляде обнаружить очередную зацепку. …И сейчас чувствует себя дурнем, расставляющим сети ветру. Снова всё происходит не так. Снова Стефан Росс ошеломляет его, повергая в состояние эмоционального паралича. Не произнося ни слова приветствия и глядя прямо перед собой, он устремляется к креслу — теперь уже к креслу самого Шерлока, — плюхается в него с мальчишеским озорством и, опередив все заготовленные Шерлоком ухищрения, деловито осведомляется: — На чём мы остановились? Где и зачем я прячу этого недоумка? Шерлок делает вдох для ответа, но Росс вновь опережает его, тараторя без умолку и подавляя Шерлока самым немыслимым образом, словно одним своим видом лишив его голоса: — Между прочим, Джордж поклялся вас уничтожить, стереть в порошок, раздавить как червя, и мне стоило немалых усилий убедить его в том, что вы просто устали, перенапряглись, пытаясь разыскать нашего драгоценного Габи. По счастью, в отличие от вас, убеждать я умею. Вам ли со мной тягаться? Вы слишком прямолинейны, рубите с плеча, нападаете, а люди этого не выносят и начинают обороняться — прежде всего, категорически отрицая то, что вы так грубо лепите прямо в лоб. Вам не хватает такта, мой восхитительный детектив. Немного вкрадчивости, уважительности, искренних сочувственных слёз — и вот уже Джордж Уилсон ест с ваших рук и верит каждому вашему слову. Он улыбается и выжидающе смотрит — что скажете, мистер Холмс? Скажите хоть что-то, вы же так хорошо это умеете! — За что вы их ненавидите? — наконец произносит Шерлок. Вопрос кажется ему подходящим, к тому же это единственное, что возникает в той мешанине из слов и фраз, которая роится в его голове с момента появления Росса. — Джорджа и Барбару? — удивляется тот, перестав улыбаться. — Ну что вы! Я их люблю. Они — моя вторая семья. Мамочка и папочка Уилсоны — абрикосовый джем и нежирный бульон, приторные духи, командный голос, отсутствие пыли… Я в самом деле предан им всей душой. — И похитили их младшего сына, — заключает Шерлок, убирая руки в карманы и, как за щитом, прячась за креслом Джона. — Вы признаёте это? — Ох, признаю. Конечно же, признаю, — сокрушённо вздыхает Росс и обнимает себя за плечи. Надломленность этого жеста парализует, сковывает движения и замедляет работу мысли до состояния медовой тягучести. Даже мир звучит приглушённее. Происходит непредвиденное: Шерлок не знает, что делать. Он не может сдвинуться с места, словно кости и жилы его накачали цементом; не может сказать ни слова — только смотрит в лицо, облитое золотом морского загара. (Две недели нежился где-то на побережье, подставляясь под очищающие солнечные лучи; почему он не заметил этого раньше?) Полученное признание повисает в воздухе — что теперь? Хватать и валить его на пол под глумливые возгласы («о, мистер Холмс, я ужасно боюсь щекотки!»)? Звонить в полицию и долдонить о злодеянии, в котором Росс не признается — никому кроме него? Выставить себя фриком на всеобщее обозрение? Не беда, был бы от этого толк. Но толку не будет. Не сегодня, завтра печатные издания запестрят заголовками о невменяемости знаменитого сыщика, посягнувшего на репутацию одной из самых уважаемых фамилий Британии, и из Стефана Росса сделают либо героя, либо мученика. — Бедный Шерлок, — усмехается тот с неожиданной нежностью. — Вы в тупике? Ну разумеется. Вы ожидали пронзительного «нет, нет, нет!», я полагаю? — Он буквально выпрыгивает из кресла и оказывается перед Шерлоком, жарко выдыхая ему в лицо: — А я говорю вам «да». Я похитил сосунка Габриэля, я его спрятал. И что с этим делать? Ничего. — Его высокое стройное тело приходит в движение — словно в изящном танце он кружится перед Шерлоком, то отступая на шаг, то приближаясь почти вплотную, и говорит, говорит, говорит: — Вы, такой умный, такой восхитительный, вы — бессильны. Вы бесполезны. Вы никогда не найдёте его — единственное доказательство моего преступления. Я даже стараться не буду. Я буду наблюдать, как вы агонизируете в своём поражении, и наслаждаться страстью вашего отчаяния и вашей ярости. Этот щенок подохнет под аккомпанемент ваших стенаний. Никто не услышит вас. Никто не поверит. Вас посчитают безумцем, свихнувшимся от собственной гениальности. Вы будете плакать, и я буду плакать вместе с вами — от жалости к бедному мальчику и к бедному мистеру Холмсу, который выдохся и за неимением лучшего готов оклеветать честного человека, друга семьи, вера в которого безгранична, и никакой ублюдочный сыщик с перекошенными нахрен мозгами не сможет её разрушить, хоть он сдохни на месте, хоть надорвись в своих невразумительных воплях. — Росс переводит дыхание и улыбается: — Уф! Я вас не утомил? Облитый жаром его дыхания, зажатый в угол его напором, Шерлок молчит. В каждом слове Росса столько неистовой страсти, что Шерлок чувствует себя изнасилованным. Ему кажется, что он не заговорит больше никогда, а если всё же откроет рот, то вместо привычно сочного, уверенного баритона из его горла хлынет задушенный клёкот. Наконец он произносит, еле разлепив одеревеневшие губы: — Я могу сделать запись нашего разговора — эта мысль в вашу голову не приходила? Росс хохочет, запрокинув голову и выставив на обозрение крепкую загорелую шею. — Разумеется, приходила, мой скучный, предсказуемый детектив! — говорит он сквозь смех. — Почему бы ей не прийти в мою голову? И почему бы ей не прийти в вашу, безнадёжно пустую, в качестве гениальной идеи? Если великий Холмс ни на что не способен, то что же ему остаётся? Пошлая запись в качестве доказательства. Бегите, несите свою единственную улику, а я тем временем прикончу сопляка Габриэля, компенсируя громкое разоблачение. Раз уж я так глупо попался — запись разговора, ну кто бы мог предвидеть столь изысканный ход! — надо заметать следы, как это принято у всех психопатов. К тому же он мне осточертел. Торчок, блудливая шлюха, пачкун, готовый душу продать за свой жалкий оргазм, за жидкую сперму, которой провонял мой подвал, за отравленную кровь и вечный понос. Подумать только, сначала была любовь! Так он считал. Вешался мне на шею, скулил: «Стефан… Стефан… Стефан…» Только бы Стефан поглубже вставил ему в прямую кишку. Прямо из окна прыгнул мне в руки, чуть ноги не переломал, идиот. Загадочное исчезновение молодого Уилсона. В чём загадка?! Снова удрал, только на этот раз попал в небольшой переплёт. — Он отошёл на безопасное расстояние, дав Шерлоку возможность глубже вдохнуть. — О чём это я?.. Ах да! О любви. Мальчик меня полюбил. Но с каждым днём его любви становилось всё меньше, она растворялась в каплях красивого чайного цвета, и теперь его вены скручивала иная жажда. Скажете, я виноват? Ну, если только чуть-чуть. Я предложил попробовать — один раз, немного, для остроты ощущений. Он же умненький мальчик, в конце концов, всегда был таким, даже когда путешествовал, набив карманы папашиными деньгами. Потом я ему сказал: выбирай, или я, или это. И что, думаете, он выбрал? Кстати, проблемой выбора долго не мучился… Чёрт с ним! Сосать член, дрочить и клянчить порцию дури — вот суть малыша Габриэля. Содержательно, да? Для чего он нужен? За что его жалеть и спасать? В отхожую яму — по самые уши, а потом придавить, чтобы захлебнулся. Одним никчёмным существом станет меньше — и, по-вашему, мир разрыдается? Мир не переживёт этой утраты? Ну же, мистер Холмс! Насколько я знаю, вы отличаетесь трезвым мышлением и вам глубоко чуждо слюнтяйство. Отвечайте как на духу. — Эта семья… Эти люди… Они всегда вас любили. Были добры к вам… И Габриэль… — Шерлок с трудом подбирает слова, косноязычно мямлит и презирает себя за это. Где уверенность? Где жёсткие факты, которые он привык выкладывать карточным веером? Где он сам? Разве этот на голову разбитый вояка — он? Где его знамя добра? Может быть, его не было вовсе, потому что он никогда не был по-настоящему добр? — Габриэль… — Что — Габриэль? — Глаза Росса сужаются. — Вашему Габриэлю я посвятил немало личного времени, когда он был ещё сопливым щенком с круглыми доверчивыми глазами. Я покупал ему машинки, такие маленькие коллекционные штучки, от которых он приходил в счастливый восторг; я читал ему комиксы, водил его в зоопарк; я ходил с ним в кино. И однажды в этом самом кино он положил ладонь на моё бедро. Какая прелесть, да? Но на самом-то деле я был по-настоящему потрясён. Я был шокирован! Маленький Габи и всё это?! А как же машинки, комиксы, зоопарки? Каким образом это связано с моим членом, господи боже? Я решил подождать, что дальше. Он сопел в темноте и под какофонию выстрелов, воплей и лживых рыданий терзал мою плоть — весьма умело, надо сказать. О, как сильно я был разочарован, мистер Холмс! Но что было делать, скажите? Разбить мальчику его эротические мечты? Его любовь? Я же не изверг. Я дал ему то, к чему он так жадно стремился, потому что по-своему тоже его любил. — Странные представления о любви, — замечает Шерлок, с отвращением вслушиваясь в собственный голос — бесцветный, глухой, угасший. Росс разворачивается на каблуках и впивается в него взглядом. — Вы что-то знаете о любви, мистер Холмс? — Глаза его вспыхивают наигранным интересом. — Ну-ну, давайте, удивите меня. Рассмешите меня! — Неожиданно он подходит вплотную и устало роняет голову Шерлоку на плечо. Гладит ладонью грудь, очерчивает живот и замирает ниже — там, где берёт начало лобок. — Вот она, ваша любовь, вся тут, — произносит он голосом, полным печали. Его губы прикасаются к шее Шерлока — трепетно, нежно, — а потом с первобытной яростью впиваются в кожу, оставляя болезненный багрово-алый засос, который он осторожно зализывает языком. По телу Шерлока проносится жар — жажда убийства, вспыхнувшая в самом центре груди, ослепительно яркая и беспощадная. Он в миллисекунде от края. — Отойдите. Пожалуйста. — Простите, — шепчет Росс, обдавая его невинной прозрачностью глаз. — Не смог устоять. Я влюблён в вас, Шерлок. Могу ли я надеяться на взаимность? — В его голосе — дрожь и боль, во взгляде — насмешливый холод. — Я всегда был хорошим, правда. Может быть, в меня вселился дьявол, как вы считаете? — Может быть, вы и есть сам дьявол? — Может быть. — Росс отходит, с жадностью рассматривая фигуру Шерлока — исхудавшую, покачнувшуюся в слабой попытке отпрянуть — и фиксируя взгляд на заклеймённой им шее. — И ты думаешь обо мне день и ночь. Разве не этого я добивался? Ты ещё не мастурбировал под носом у своего дорогого доктора? Не кончал, сжимая зубы до хруста, чтобы, не дай бог, не выкрикнуть моё имя? Ты не сможешь сопротивляться, и не старайся. Я уже у тебя в крови, и с этим фактом тебе придётся смириться. Как и с тем, что иногда любовь толкает на низменные поступки. Думаешь, я не понимаю, как низко пал? Но кто в том виновен, Шерлок? Чей замораживающий, непроницаемый взгляд? Однажды он свёл меня с ума — своим девственным льдом, своей неприступностью, — и мне захотелось, чтобы он заискрился слезами. Шерлок вздрагивает, как от удара. — Мальчишка Уилсон очень мне пригодился. Как и его любовь. Такая удача — редкостный случай. Джек-пот. Как я и сказал, «новое дело Шерлока Холмса» буквально прыгнуло мне в руки — распалённое юной страстью, на всё готовое. Он играл в своё любовное приключение с полной отдачей, не думая о семье, даже не вспоминая убитых горем родителей. Мой член оказался ему дороже — добра, заботы, самопожертвования и всепрощения. Год я выжидал, как зверь в засаде. Когда эти олухи наконец-то обратятся к нему? Когда он возьмётся за это дело? Шерлок Холмс не может пропустить такую загадку — таинственное исчезновение несчастного мальчика. И тут на сцену выступлю я — близкий друг, знающий множество семейных секретов и готовый во всём оказать содействие. Почему, думал я, почему они медлят? В чём причина? Но как выяснилось, ты давно уже всё знал, только вот судьба мальчишки оказалась недостойной блистательного ума. Это было слишком банально, да? И слишком скучно. — Это было… — Шерлок пытается вставить хоть слово, но Росс обрывает его. — Это было скучно, не спорь. И теперь, когда всё стало так ясно, ты погребён под чувством вины, ты готов превратиться в городского сумасшедшего, в пугало, доказывая, какой я злодей. Но даже если случится чудо, и кто-то в это поверит (Джон Уотсон не в счёт, как человек, с фанатичной верой заглядывающий тебе в рот), ты не найдёшь мальчишку. Поэтому я безнаказанно буду любить его и обкалывать героином. Пока не убью. Хотя на данном этапе это не обязательно. Достаточно просто выбросить его на ближайшую свалку. Он вообще ничего не соображает, представляешь, и вряд ли помнит собственное имя. Шерлок верит каждому слову. Он знает, что Росс не блефует, что он загубил жизнь семнадцатилетнего мальчика ради тесного контакта с Шерлоком Холмсом. И что жить с этим невозможно, невыносимо. Нельзя. Даже если сейчас он убьёт Стефана Росса — одним точным ударом — это не принесёт ему облегчения и не обратит время вспять. — Думаю, мне пора, — слышит он сквозь бессильную тяжесть, овладевшую всем его существом, — ваши прекрасные глаза слишком опасно горят, а затевать потасовку в такое адское пекло… Вы не знаете, когда обещают похолодание?-5-
…Джон видит автограф, но никак это не комментирует. Возможно, ему противно, думает Шерлок, возможно, он меня презирает, хорошо понимая, чьи губы оставили внушающий омерзение след. Шерлок настолько измучен, что ему всё равно, как относится к этому Джон. Его жизнь разрубили напополам, грубо и больно, и Джон со всем остальным, нормальным и немного провинциальным миром супермаркетов, неоплаченных счетов, пакетиков льда в морозильнике, раскалённых мостовых и фонтанов, охлаждающих город хрустальными брызгами, остался на другой стороне. А на этой — ирреальной, мертвящей — лишь Шерлок, его поражение и Стефан Росс, для которого ничего не стоит его добить. Пусть остановится моё сердце, думает Шерлок, пусть оно остановится прямо сейчас. — Надо закрыть это пластырем, — говорит Джон, глядя куда-то вбок. — Чтобы ты не мучился так. — Может быть, лучше отрезать мне голову вместе с этим, чтобы я не мучился так? Джон делает неуверенный шаг, приближается и одним сильным рывком прижимает его к себе, обвивая руками. — Шерлок… Какой ты худой. Я… я очень… волнуюсь. Почему меня нет с тобой рядом?! — Ты рядом. — Шерлоку бесконечно хорошо и одновременно больно — ни этих рук, ни этого горячечного порыва он не заслуживает. — Всегда. — Но не тогда, когда появляется он. Безумие! Это настоящее безумие! — Джон прижимает Шерлока крепче. — Я не знаю, как с этим быть. И как тебя уберечь. — И я не знаю. — Против того, что его надо беречь, Шерлок не возражает, потому что нуждается в этом как никогда. Он чувствует себя напуганным мальчиком, заблудившимся в непроходимой чащобе и не понимающим, как он здесь очутился. — Послушай, — произносит Джон после небольшого молчания, поглаживая Шерлока по плечам и лопаткам. — Может быть, нам… просто пережить это? Как-нибудь. Даже если… даже если Габриэль никогда не найдётся. — Думаешь, у меня это получится? — У тебя, возможно, и нет, но у нас… Попробуем? Шерлок с неохотой высвобождается из объятий. — Я ещё не сдался, Джон, для того, чтобы пробовать. Надеюсь на второе дыхание. — Хорошо. — Джон снова притягивает его к себе, словно не может насытиться близостью. — Просто отлично. Вот что. Предлагаю провести эту ночь вместе, — говорит он и быстро добавляет: — Здесь, в нашей гостиной. Будем смотреть телек, пить пиво и, возможно, ты сможешь поспать на диване. — А ты? — Ну и я… — Джон оглядывает комнату и улыбается, — где-нибудь. Согласен? — Согласен на скотч. После второго бокала он засыпает. Отключается практически на ходу, неловко привалившись к спинке дивана и едва не сползая на пол. Джон укладывает его, с максимальной осторожностью выпрямляя ноги и прекрасно осознавая при этом, что даже если сейчас он прокричит Шерлоку в ухо, реакции не последует — его сон так глубок, что напоминает обморок. Он приглушает звук телевизора и приносит из кухни пиво и чипсы — скотч не идёт совершенно, вызывая рвотный рефлекс. Тишина гостиной, пусть и обманчивая, покачивающаяся на тонкой нити большой проблемы Шерлока Холмса, умиротворяет. На спящего Шерлока приятно смотреть: впервые за последнее время он не зажат до состояния тетивы и выглядит очень молодо — с приоткрытыми по-детски губами, взлохмаченными кудрями и густой тенью ресниц. …Его будит спокойный, но достаточно громкий голос: — Джон. Это ледяное спокойствие повергает Джона в не подвластный контролю ужас, как будто прямо сейчас Шерлок скажет ему, что умирает. На ватных ногах он вываливается из кресла, в котором прикорнул не более часа назад, вполглаза досматривая нечто вампирское, леденящее кровь, и наслаждаясь свежестью, втекающей через открытые окна. — Шерлок, ты… — Со мною что-то не так, — продолжает Шерлок всё с тем же спокойствием. Он сидит на диване прямо, не шелохнувшись, и в полумраке гостиной, освещённой лишь бликами телевизора, это выглядит жутко. — Я перестал быть собой. — Господи… — Джон трясёт головой, прогоняя тяжёлый морок. — Что… О чём ты? — Мой подвал. Он сказал: мой подвал. А я как будто не слышал. Я ничего, ничего не слышу! Что со мной?! — Шерлок стонет и сжимает руками голову. Глаза его пылают от скопившейся соли, которая разъедает веки и сжигает ресницы. Снова Джон оказался прав! Разгадка в самом деле до смешного проста. Настолько проста, что его гениальный мозг (хотя бы одна из высокомерных извилин!) не потрудился отнестись к этой фантастической простоте, как к чему-то, достойному интереса. — Он держит его в подвале. Не в доме, Джон! Не в одной из комнат своего безобразно огромного дома, а в подвале. Как вещь на выброс… Надо бежать! Бежать к нему! Немедленно! Он вскакивает, падает на диван, будто подкошенный адской косой, снова вскакивает, и Джон с трудом удерживает его рвущееся костлявое тело, упрашивая подождать до рассвета, баюкая, словно ребёнка, у себя на груди. — Он прикончит его, Джон. Он знает, что до меня наконец-то дойдёт, и не захочет этого дожидаться. Мы должны… — Шерлок, ты понимаешь, что нас арестуют? Мы ворвёмся в его владения ночью, и нас, как взбесившихся псов, тут же посадят на цепь. И это будет конец всему. Утром мы отправимся к Грегори… — Не говори мне о Грегори! — Шерлок снова рвётся из рук и едва не шипит. — Он трус и предатель! — Неправда. Ты обвиняешь его напрасно, а между тем он места себе не находит. Не его вина, что он смотрит на ситуацию по-другому. Для него преступление Росса — немыслимый и недоказуемый факт. — Он-то как раз на своём месте. Прирос к нему намертво. Джон, прошу тебя… — И я прошу тебя, Шерлок. Послушай меня. Сейчас половина четвёртого. Прими душ, наведи свой привычный лоск. Мы выпьем кофе и только потом выйдем на улицу. Немного пройдёмся, подышим… Да приди ты в себя, наконец! Нельзя превращаться в гребаного неврастеника, когда на кону чья-то жизнь! Ты можешь бесноваться, можешь носиться по городу, и всё это закончится клиникой, куда тот же Майкрофт тебя упрячет из самых благих побуждений. Шерлок прижимает лицо к коленям, и Джон со страхом отмечает, как легко он сложился — будто в теле его совсем не осталось костей.*
В кабинете Лестрейда Шерлок на редкость корректен. Он здоровается в своей обычной манере, а потом требует проведения обыска в доме Стефана Росса. Глаза инспектора лезут на лоб. Он потрясённо смотрит на Джона, лицо которого непроницаемо как лицо ледяной скульптуры. — Вы оба… — Лестрейд замолкает, поражённый масштабом свалившейся на него проблемы. Джон?! То, что он предан Шерлоку всей душой, известно давно и вызывает в Лестрейде тайное восхищение, но это уже перебор. Джон разумный человек и не раз пресекал чудачества Шерлока, направляя его чересчур стремительный интеллект в благодатное русло. Сколько пользы от этого было! Что же случилось теперь? Почему именно в этом деле Джон принял позицию Шерлока, хотя как никогда должен был оградить его от неверных… да что там — от роковых шагов? Он что, тоже окончательно сбрендил, коли стоит сейчас рядом с ним, плечом к плечу, явно поддерживая его воспалённый бред?! — Если ты мне откажешь, я до конца своих дней не посмотрю в твою сторону, не подам тебе руки, не пущу на порог, — заявляет Шерлок спокойно. На миг его голос срывается, почти незаметно, но Грег замечает, и этот отчаянно сдерживаемый огонь убивает его наповал — он понимает, что сопротивляться не в силах. — Шерлок… боже… Кто даст мне постановление? Ни одного серьёзного аргумента, кроме твоих подозрений, до смешного нелепых. Меня просто не станут слушать. Обыск в доме Стефана Росса… Ты сам-то представляешь такое?! Иисусе, как мог я дожить до такого дня… — Не время для сотрясания воздуха, Лестрейд. Мальчик может погибнуть в любую минуту. — Грег, — начинает Джон. — Что — Грег?! Что, мать твою, Грег?! Что же вы делаете, черти… Его мучения так велики, что у Шерлока сжимается сердце — инспектор действительно уверен в невиновности Росса и сейчас жестоко ломается под напором, оправдать который не в состоянии. — Хорошо. — Его тон заметно смягчается. — Сделаем так. Мы отправимся к Россу, и ты попросишь, в качестве любезности и для того, чтобы этот чокнутый Холмс наконец-то оставил тебя в покое, позволить осмотреть его дом и подвал. Такое возможно? — Невозможно! Совершенно невозможно! Ты понимаешь? — Лестрейд и рад бы разораться на весь Скотланд-Ярд, но из него будто выкачали все силы и единственное, на что его хватает сейчас, это попеременно поминать то бога, то чёрта. — Если завтра в твой дом явятся с обыском без особой на то причины… — Что-то похожее припоминаю, — задумчиво тянет Джон. — И, как мне кажется, все участники тех давних событий остались в живых. — Чёрт! Господи! Чёрт, чёрт, чёрт! — почти воет инспектор. — Ну, хорошо… Хорошо! Только ты, — он показывает на Джона, — останешься здесь. — Почему?! — в один голос восклицают Шерлок и Джон. — Потому что я не собираюсь устраивать представление! Если речь идёт о любезности, мы поедем вдвоём. Я не возьму даже водителя. Я буду кретински улыбаться и нести чушь… даже не представляю, какую. «Пустите нас, блять, в ваш подвал, мистер Росс, кажется, мы там что-то забыли». Господи, Шерлок, на что я иду ради тебя?! Ради твоих заскоков?! Надеюсь, чёртов Росс не расстреляет нас из пулемёта. Шерлок хмыкает и смотрит на Джона: — Ты останешься здесь или… — Буду ждать тебя дома. — Хорошо. Это не просто хорошо, это счастье. Что бы ни случилось у Росса, Шерлок вернётся домой, где его будут ждать. Где его будет ждать Джон. Джон Уотсон, который удержит планету на месте и не позволит ей сорваться с орбиты… Даже дни терзаний и мук могут быть ясными.*
Короткая эйфория проходит, стоит Шерлоку оказаться на территории Росса, а если быть до конца откровенным, проходит она в полицейской машине. Джона нет, их опять разделили, на этот раз — Грегори Лестрейд, и это кажется Шерлоку особенно диким. Словно весь мир ополчился против него. Владелец особняка встречает гостей с улыбкой — удивлённой, но добродушной. Он немного заспан, немного растрепан, однако свеж и невероятно красив. Слишком для обыкновенного утра. И Шерлок понимает — его здесь ждали. А ещё он понимает, что опоздал — мальчика в доме нет. Его увезли, скорее всего, роскошный латиноамериканский водитель, в преданности и истинном предназначении которого Шерлок не сомневается. Он гасит панику насколько это возможно, надеясь увидеть хоть что-то. Маленький след. Крошечную деталь. Ему приходилось раскручивать безнадёжно запутанные клубки, потянув даже не за нить — за еле заметную петельку. Не до такой же степени он одурманен! Он прекрасно осознаёт, что никто не позволит ему планомерно, дюйм за дюймом, осматривать дом, и уж тем более — заветный подвал. Но кто знает, какой утешительный приз заготовлен судьбой? В любом случае, ничего другого он придумать не может. Шерлок Холмс выдохся и с трудом владеет собой. Тем не менее в дом он входит уверенным шагом — следом за Лестрейдом, которому явно не по себе, и за гостеприимным хозяином, который быстро оглядывается, окидывая его свирепым уничижительным взглядом. Дом чист. Чист и подвал. Нет вони, о которой с такой брезгливостью говорил ему Росс, не слышно ароматов освежителя или моющих средств. Застарелая пыль, пустота… — Я не пользуюсь подвалом и не понимаю, чем он так заинтересовал мистера Холмса. — Росс виновато разводит руками. — Вы в самом деле думаете, что я чудовище, господин инспектор? — Я так не думаю. И никогда не думал, — нервно бросает Лестрейд, спеша на выход — к чёрту от стыда и позора. — Прошу извинить нас и… — Ну что вы, я не в обиде! Дело есть дело. Вам хорошо известно, как заинтересован я в поисках Габриэля. — Да, разумеется. Всем это известно. Ещё раз простите за этот… — сдвинув брови, Лестрейд смотрит на Шерлока, — …нелепый визит. Шерлок держится из последних сил. В груди сотрясается сердце, в ушах стоит неумолкаемый гул — ещё минута, и он потеряет сознание. Он снова попался — как простофиля, как глупый юнец. На что он рассчитывал? На то, что в одном из углов найдет бесчувственное тело Габриэля Уилсона? Или зловещую надпись «Спасите!», нацарапанную ногтями на бетонной стене? Росс никогда не держал Габриэля в подвале. Очередная его провокация, очередная его западня, в которую Шерлок влетел на предельной скорости своего изношенного ума. Что может быть пошлее мрачных, холодных подвалов? Только запись на диктофоне… Если у него и оставалась вера в себя, старательно поддерживаемая Джоном, то прямо сейчас она развеяна в прах. Между тем Росс огорчённо вздыхает: — Мне жаль, что ничем не смог вам помочь. — Цинизм этих слов убийственен. Ещё хуже, что Лестрейд, уже вцепившийся в ручку двери, чтобы поскорее вырваться из этого ада, возобновляет свои извинения. — Хватит! — Короткое слово перекрывает воздух, и надсадный кашель рвётся из пересохшего горла Шерлока хрипом и лаем. — Господи! — испуганно восклицает Росс. — Я принесу вам воды. Одну минуточку, не уходите. Инспектор, вы не подождёте мистера Холмса в машине? Лестрейд уходит, неопределённо кивнув и не посмев протянуть на прощание руку. Ему хочется удавиться — на первом же суку или на собственном галстуке, который он за каким-то дьяволом нацепил. В машине он не сдерживает бушующий гнев и со всей силы лупит по рулю и приборной доске. Зараза! Всё-таки умудрился подставить! Да что с ним такое?! Неужели в самом деле свихнулся? Жди теперь благодарности от грёбаных Россов, чтоб им всем провалиться, и только успевай уворачиваться от дерьма… Чёртова работа! Чёртов Шерлок! — …Глупо выглядишь, — цедит Росс, белея губами и разворачивая к себе ослабевшего Шерлока. Приступ кашля заканчивается, и из глаз Шерлока выкатываются слезинки. — Глупо. Я был уверен, что ты здесь появишься, — но один. Я ждал тебя. Я ждал тебя! Я признался тебе в любви, и чем ты мне отплатил? Притащил сюда этого дурака?! Делать обыск? Обыскивать меня?! Сколько ещё разочарований, Шерлок?! Надеяться, ждать, мечтать — для чего? Чтобы увидеть перед собой шута?! — Верните мальчика, — сипит Шерлок стянутым спазмами горлом. — Ради всего святого, сделайте это, Стефан. — Ради… чего?! — Росса колошматит мелкая дрожь. Его лицо перекошено совершенно искренней болью, грудная клетка вздымается, сотрясая палевый хлопок рубашки. Впившись зубами в ладонь, он закрывает глаза. — Я мог бы сделать всё что угодно — ради тебя, — говорит он несколько мгновений спустя — тихо и обречённо, — ради того, чтобы быть к тебе ближе. Любоваться тобой. Добиваться тебя. Обожать. Но ты отвратителен. Жалок. Неблагодарен. И главное — глуп. Глуп как пробка. Убирайся. Видеть тебя не могу. — Он снова хватает его за плечи, снова разворачивает, на этот раз в сторону двери, и толкает с бешеной яростью — так сильно, что Шерлок едва не падает, вылетая в любовно ухоженный дворик. — Убирайся к чёртям! — Он ядовито шипит, в его голосе не остаётся ничего человеческого. — Слышишь? Пошёл вон! И не смей попадаться мне на глаза, иначе на собственной шкуре узнаешь, что такое подвал. Мимо полицейской машины Шерлок проходит, не останавливаясь. — Куда ты? — несётся из окна сначала раздражённый, а потом встревоженный голос инспектора. — Эй, Шерлок! Садись в машину! Шерлок, чёрт тебя подери! Чёрт бы вас всех подрал… Да пошёл ты! — Лестрейд заводит мотор и срывается с места, проклиная день, когда родился на свет.*
Нет никакого Шерлока Холмса. Он не помнит дороги назад — помнит лишь детский страх, пульсирующий в такт сердечным ударам. Впервые в жизни он готов пасть на колени и просить у бога пощады. Защиты. Милости. Потому что не в силах противостоять этому Злу. Он чувствует себя центром мистического сражения, в котором бесславно проигрывает, теряя себя. До Бейкер-стрит он добирается, шатаясь как пьяный, и застывает на пороге пустой квартиры. Нет ни миссис Хадсон, ни Джона, нет никого, и это становится очевидным с первой минуты. Но всё-таки он произносит: — Джон. Джон, где ты? Квартира безмолвствует. Ну конечно… Сколько он пропадал, блуждая по городу? Блуждая в самом себе. Кажется, за окном уже вечер? Наверняка Джон ушёл по своим делам. У Джона есть и свои дела. Были и будут всегда. Возможно, очень скоро случится так, что Шерлок останется здесь один, потому что… потому что у Джона — свои дела. Это нормально. Это естественно. Но как же больно. Жизнь как будто утекает из Шерлока. Покачиваясь из стороны в сторону, он поднимается вверх по лестнице — дойти до дивана. И всё. И ничего больше. От звука отпираемой двери он вздрагивает и резко поворачивается всем корпусом. Голову заволакивает тонкий звенящий шум, он нарастает, нарастает, нарастает, как рёв самолёта, и, теряя сознание, Шерлок кубарем катится вниз по ступенькам…*
— Шерлок… Господи, наконец-то! Его голос вливается в уши тёплой волной, и Шерлок снова закрывает глаза, не в силах перенести блаженства. — Где я? — говорит он, спустя секунду. — Дома. Ты дома. Правда, у миссис Хадсон в квартире. Это ничего? Извини, тащить такую каланчу вверх по лестнице я не решился. Как ты? Шерлок хочет подняться, но Джон наваливается на него всем весом, прижимая к узкому канапе. — Лежи! Прошу тебя, Шерлок, не дёргайся. Ты был в отключке больше четверти часа. Ты упал и ударился. Ничего страшного, слава богу, пара синяков, которые тебя только украсят… Но всё же полежи, пожалуйста, ещё немного, а потом мы пойдём к себе, — просит он, пресекая очередную попытку Шерлока сесть, и прижимает пальцы к его запястью, считая пульс. — Хочешь пить? Голова болит? Кружится? — Да. Нет. Не знаю. Где ты был? — Шерлок не может забыть то ощущение катастрофической пустоты. — Я вернулся, а тебя… — А меня не было дома, я знаю. И я не мог позвонить, потому что в спешке забыл телефон… Шерлок всё же садится, морщась от тяжёлой боли в висках. — В спешке? Говори внятно. Что случилось? — Шерлок… — Что случилось, Джон? Джон садится рядом, откашливается. — Гм… В дверь позвонили. Я был уверен, что это ты, и удивился. Потом подумал, что ты забыл ключи. На столике в прихожей или… Или, может быть, потерял… Миссис Хадсон… — Он смотрит трагично и виновато, и у Шерлока холодеют пальцы. Беда. — Что с миссис Хадсон? — говорит он так спокойно, словно внутри него ничего не осталось — только это спокойствие, ледяное, как арктический ветер. — Нет-нет! — восклицает Джон, глядя с испугом. — С миссис Хадсон всё хорошо. Нормально. Она закричала… — Он снова откашливается. — Раздался звонок, я удивился, потом она закричала, потом я… Шерлок, — наконец, говорит он решительно, злясь на собственное замешательство, — нас не было дома, потому что мы были в больнице. Кто-то оставил у наших дверей тело мальчика. Тело Габриэля Уилсона. — Тело? Он… — Он жив. Пока… — Пока? — Положение критическое, и я бы не стал надеяться. Его организм подвергся сильному разрушению. Если честно, я вообще не понимаю, на чём он всё это время держался. — Наверное, на любви, — говорит Шерлок и закрывает лицо руками. — Это невыносимо, Джон. — Я знаю. И всё же… крепись. Нам ещё многое предстоит. — Ничего нам не предстоит, — произносит Шерлок, поднимаясь с уютного цветастого диванчика миссис Хадсон. — Ничего, кроме травли и унижения. Но всё это мелочи, если мальчик умрёт. Джон пожимает плечами: — Надеюсь, Джордж Уилсон сделает всё возможное… — Например, договорится со смертью. — Шерлок движется в сторону выхода, еле-еле передвигая ноги. Джон идёт следом. — Шерлок… — Я отказываюсь от этого дела, — говорит Шерлок, выходя за порог. — И от дел вообще. Я больше не детектив. Нет смысла сражаться с тем, что непобедимо, что имеет тысячи глаз, тысячи зубов и тысячи чёрных сердец. — Он поворачивается к Джону и смотрит пусто и безразлично. — Я не желаю слышать о Габриэле Уилсоне и о Стефане Россе. Ночь Джон проводит без сна — сидит в своей комнате, время от времени спускаясь в гостиную, чтобы взглянуть на худую спину, выгнутую на диване искривлённой дугой.-6-
Утром начинается ад. Весть о том, что найден исчезнувший малыш Уилсон, и найден у дверей Шерлока Холмса, вызывает в Лондоне взрыв. Пресса осаждает Бейкер-стрит, повергая в ужас и без того насмерть перепуганную миссис Хадсон и доводя до бешенства Джона. Шерлок лежит на диване, словно вся эта суета касается его не больше, чем засуха где-то в Марокко. В свою комнату он не уходит, но отказывается говорить, отказывается даже повернуться лицом, и Джон не знает, спал ли он за это время хотя бы четверть часа или так и лежал без сна, проворачивая в голове свои страшные мысли. Наверное, иногда он дремлет, потому что временами дыхание его становится глубже. Наверное, он поднимается — выпить воды, помочиться, — когда Джон ненадолго покидает гостиную для того, чтобы принять душ; или, не выдержав гнёта больного молчания, спуститься к миссис Хадсон выпить с ней по чашке кофе; или разъярённым корридным быком вылететь к журналистам, давая очередное нецензурное «интервью». Передвижения Шерлока не оставляют заметных следов — он будто застыл в своей неизменно скрюченной позе, вступив с диваном в горестный симбиоз. И без того кошмарно худой, он худеет ещё больше, и кажется, что его измождение достигает предела, с каждым часом приближаясь к критической точке. На третий день Джон придвигает к дивану стул и садится. — Я понимаю, как тебе плохо. — Он не рассчитывает на ответ, но он больше не может безучастно молчать, потому что происходящее переходит за грань выносимого. Ясно же, к чему всё идёт. — А может быть, не понимаю. Но и меня преследует этот ужас. И я не могу спать, думая об этом несчастном мальчике. Думая о Россе, который остался чистым. Грязь осталась чистой — я не могу такого постичь, Шерлок, и мне тошно смотреть на мир. Но я так сильно люблю тебя! И я не смирюсь. Никогда. Пожалуйста, не уходи слишком глубоко. Я боюсь, что у меня не получится тебя вытащить… Шерлок поворачивает голову и смотрит, а потом садится — ужасный, некрасивый, вывернутый наизнанку. Любимый до сумасшествия. Единственный в мире. — Любишь меня? — Выражение его лица не меняется — в нём всё та же отрешённая пустота. Но в глазах… В глазах что-то плещется. — Да. Я люблю тебя, Шерлок. Ты разве не знал? Бледное лицо преображается внутренней вспышкой — Шерлок ещё не до конца осознал, а радость уже пылает маленьким солнцем. Но глаза его тут же тускнеют, и в них читается горькое понимание. — Пытаешься подсластить мне пилюлю? Джон усмехается: — Наоборот, делаю её ещё горше. Странно, да, что гениальный Шерлок Холмс до сих пор не вычислил то, что ни для кого уже не секрет? Давно не секрет. Послушай... — Больше Джон не хочет говорить о любви. Его сердце и без того почти разорвалось, и не дай бог Шерлок начнёт это обсуждать. Только не в этот раз. А лучше вообще никогда. Слова получаются дрожащими и отрывистыми: — Как бы там ни было, мальчик в больнице и хоть крохотная надежда, но есть. По-твоему, это не результат? — Я ничего не сделал для этого, Джон. Моё расследование — фарс. Росс преподнёс мне его на блюдечке и даже мальчика положил прямо на мой порог. Ты называешь это результатом? Я буду несчастен всю свою жизнь. — Нет. Ты будешь счастлив, уж я постараюсь. — Как ни крути, придётся открыть ему душу, думает Джон, но неожиданно вместо досады чувствует лёгкость. В самом деле, сколько можно носить в себе это, прятать, как что-то дурное, грязное? Шерлок делает вид, что не слышал его признания, что, прозвучав, оно растворилось бесследно. Ну и что? Разве это так важно? Важно совершенно другое. — Я понял только сейчас. Глядя на тебя, такого прекрасного и такого… растерянного, я не мог ни о чём больше думать. Послушай. Счастье — оно не требует многого. Это мы делаем его чем-то недосягаемым, превращаем в сияющую звезду. Всё проще. Я живу с тобой в этой квартире. И… вот. Ты понимаешь? Ничего больше не нужно. Никаких особенных звёзд. Собственно, у меня никого нет, кроме тебя. И никогда не будет. Извини, что сорвался на пафос. И вообще, это не имеет отношения к… ко всему, что случилось. Но… Тебе сейчас больно, и я так остро чувствую эту боль! Попробуй справиться, ладно? Как-нибудь. А я буду поблизости. Ты можешь не любить меня, это не обязательно. Просто не уходи и прими от меня… поддержку. Господи, надеюсь, ты понял хотя бы слово из всей этой ахинеи. — Я должен побыть один. — Шерлок поднимается с дивана и идёт в свою спальню — прямой, невозмутимый, далёкий. Но на пороге он оборачивается: — Я тоже люблю тебя, Джон. Давно и безнадёжно. Но сейчас мне надо… Прости. Дверь за ним закрывается. Ключ в замке поворачивается. И наступает тишина, в которой Джон практически глохнет.*
Шерлок плачет. Он может плакать весь этот вечер и всю эту ночь, и будет мало. Его грудь разрывают рыдания — беззвучные, горячие, горестные, — и он глухо стонет в подушку. Можно ли быть убитым горем и одновременно ужасно счастливым? Развалинами и в то же время величественным сияющим храмом, воздвигнутым в одночасье? Шерлок не знает. Он ничего не знает, кроме того, что Джон его любит. Что между ними любовь, о которой он боялся даже мечтать — во все свои одинокие ночи, дыша одним воздухом с ним, прислушиваясь к его шагам наверху и не веря, не веря, не веря. И вот оно — так просто случилось, на грани смерти, которой Шерлок так жаждал, которую так страстно к себе призывал. Он плачет, горько и сладко, всхлипывая как ребёнок; мутный едкий поток, разъедающий кожу, постепенно мелеет, а потом исчезает вовсе, и последние слёзы выкатываются прозрачной чистой росой. Шерлок судорожно вздыхает, вытирает лицо краешком простыни, а потом, невзирая на тёплую ночь, кутается в покрывало и вскоре засыпает, спрятавшись в этом мягком гнезде от всех своих бед. Его утро ясно. И хотя душе тесно в груди, а лицо похоже на оплывшую гротескную маску, он всё-таки дышит, а значит — живёт. И надежда пробивается робким ростком. Теперь ему ничего не страшно. Сейчас он увидит Джона и скажет, что ему ничего не страшно. Рядом с ним. Шерлок набрасывает халат — прежде чем умыться и принять душ, он должен увидеть Джона. Или просто постоять у дверей его спальни, прислушиваясь к сонным звукам, родным навсегда. А может быть, Джон уже на ногах — варит кофе для них обоих… Он толкает дверь, но она заперта. Шерлок вздрагивает — Джон его запер? Но через мгновение тревожного изумления он вспоминает, как сам поворачивал ключ — прятал от Джона свои страдания и свои слёзы. И это было так глупо! Росс не так уж далёк от истины — Шерлок ужасно, ужасно глупый. Но сейчас это делает его ужасно, ужасно счастливым, и Россу этого никогда не понять. Распахнув дверь, Шерлок едва не ахает и быстро зажимает ладонью рот — он видит Джона, прикорнувшего в углу между его спальней и ванной. Джон сидит, подвернув под себя одну ногу, а другую согнув в колене. Руки раскинуты по бокам, голова опущена, подбородок упирается в грудь… Как давно он здесь? Шерлок опускается рядом и долго смотрит на небольшое крепкое тело. На то, как нервный озноб несётся по мышцам спины. Как дёргаются и слегка сжимаются пальцы — чистые, сильные. Как он устал. Как он прекрасен. И пусть от этого снова хочется плакать, но по губам Шерлока пробегает улыбка. Словно почувствовав его присутствие и его тепло, Джон коротко всхрапывает и меняет положение тела. Он почти падает Шерлоку в руки и просыпается. — Ох. — Давно здесь сидишь? Джон кидает смущённый взгляд и потирает затекшие плечи. Сонные, утомлённые рваной, тяжёлой ночью, очень дорогие глаза… — С вечера. Шерлока это не удивляет — по-другому и быть не могло. Он отчётливо помнит своё отчаяние и выплеск столь редкой для него слабости, но ему не стыдно. Он спрашивает просто, как само собой разумеющееся: — Ты всё слышал? — Конечно, слышал. — Джон улыбается. — Но даже если бы и не слышал, достаточно на тебя посмотреть: нос распух, глаза заплыли. Не сложно догадаться вообще-то. — Это было минутное помрачение. — Он говорит это по привычке, как и полагается говорить Шерлоку Холмсу, далёкому от сантиментов и прочих несовершенств. — Минутное? — усмехается Джон и добавляет ворчливо: — Говоришь так, будто стыдишься. — Не стыжусь. И тем не менее я не должен был так распускаться. — Должен, не должен — какая чушь. — Кряхтя, Джон поднимается на ноги и потягивается всем телом. — Кто ты? — говорит он без тени улыбки. — Я? — глядя на него снизу вверх, Шерлок оторопело хлопает ресницами, не зная, что ответить на такой простой, хотя и немного странный вопрос. Но Джон отвечает сам: — Да, ты. Обычный мальчишка. Взрослый для того, чтобы брать на себя ответственность за каждого существующего на земле придурка, но при этом совсем зелёный, чтобы реветь в три ручья. — Он наклоняется и потирает колени. — Ну и ночка у меня была. Отлично понимая, что пребывание на пороге спальни затянулось и стало неловким, Шерлок, тем не менее, продолжает сидеть. Ему кажется, что поднявшись, он нарушит, разобьёт вдребезги происходящее между ними чудо. За внешней обыкновенностью движений и слов таится что-то великое, и нельзя, ни за что на свете нельзя упустить его воздушную невесомость и вместе с тем грандиозность. — И за эту ночку ты… — начинает он и замолкает, собираясь с духом, — … ты не успел меня разлюбить? Сердце Джона падает с сумасшедшей скоростью, но всё же он сохраняет присутствие духа (удивительно, но как-то это у него получается) и протестующе фыркает. — Ответь, — требует Шерлок, наконец-то вставая и замирая напротив Джона. Глядя ему прямо в глаза. — Мне это важно. Джон притворно вздыхает: — Я отвечу, а ты потом задерёшь нос. — Не задеру. — Ладно. За эту ночь я полюбил тебя ещё больше, хотя больше, кажется, невозможно. Но сейчас не время для романтики, как ты считаешь? — тут же переводит он тему. — Кстати, который час? — Рано. Едва рассвело. Может быть, выпьем чаю? — И съедим слона. Нет, трёх слонов! Я не помню, когда в последний раз ел что-то серьёзнее печенья миссис Хадсон. — Не уверен, что в нашем холодильнике найдётся хотя бы один. Джон самодовольно хмыкает: — Плохо ты меня знаешь! Пока ты умирал на своём диване, я успел поохотиться. Шерлок делает шумный вдох и обнимает его за шею. Притягивает к себе. Прижимается губами к виску, упиваясь дрожью, вмиг охватившей Джона. — Как же мне повезло — ты умеешь охотиться на слонов. В ответ на это Джон тихо смеётся. А потом произносит — так же тихо, но твёрдо: — Мы сделаем его, Шерлок, вот увидишь. Не знаю как, но мы всё докажем. Я не успокоюсь, я не смогу жить, пока эта мразь не получит своё. — Он дьявол, Джон. — Ну, значит обломаем ему рога. Шерлок отстраняется и заглядывает Джону в лицо. И Джон отчётливо это видит, и тяжкий груз покидает его измученную, вконец отчаявшуюся душу: взгляд Шерлока мерцает, а потом загорается знакомым азартом. — Но сначала — чай, — слабо улыбается он. — И ты что-то говорил про слона.*
Джон смотрит на Шерлока. Джон смотрит на Шерлока — на то, как он дует в чашку, как делает первый глоток, как строгие, отточенные страданиями черты становятся мягче, — и сердце его наполняется гордостью. Шерлок. Мой потрясающий Шерлок. Сломанный, но не сломленный — никем и никогда. У мира есть шанс не сгореть дотла.