Перечитывая Шекспира

Кто под звездой счастливою рожден — Гордится славой, титулом и властью. А я судьбой скромнее награжден, И для меня любовь — источник счастья. Под солнцем пышно листья распростер Наперсник принца, ставленник вельможи. Но гаснет солнца благосклонный взор, И золотой подсолнух гаснет тоже. Военачальник, баловень побед, В бою последнем терпит пораженье, И всех его заслуг потерян след. Его удел — опала и забвенье. Но нет угрозы титулам моим Пожизненным: любил, люблю, любим. Этот драббл я хочу посвятить всем моим дорогим читателям, милым, добрым и преданным. Нет. Бесполезно. Не стоит даже пытаться. К чему совершать над собой это бессмысленное насилие? В мире его и так предостаточно. Майкрофт кряхтя поднимается с жесткого (полезно для позвоночника) ложа и надевает теплый халат. Привычка кряхтеть появилась не так давно и пугающе быстро стала неотъемлемой частью некоторых его повседневных действий, требующих определенного рода усилий: подняться, наклониться, присесть на корточки, вернуться в исходное положение… Майкрофт испытывал брезгливую неприязнь к своему новому приобретению и всегда боялся издать этот отвратительный звук где-нибудь помимо собственной спальни или гостиной. Избави бог! Порой ему становилось смешно. Старик. Порою — грустно. Старик… Но такое бывало нечасто — человеку, облеченному властью, занятому крупномасштабными правительственными проблемами, некогда предаваться пустым сантиментам. Да и какой он старик? Сплошное кокетство! Он как никогда полон сил и энергии. Каждый мускул играет, каждая жилка поет. Бессонница Майкрофта мучила редко. Обычно он засыпал мгновенно, едва его перегруженная сведениями, сверхзадачами, планами и прочими серьезностями голова касалась подушки, источающей едва уловимый лавандовый аромат. Подушка не большая, не маленькая, не жесткая, не мягкая — такая, как надо. Одеяло теплое, пуховое (слабость великого человека), кровать удобная, просторная. Возможно, слишком просторная для одного, содержащегося в идеальном состоянии (необременительный вес, замечательный внешний вид, здоровые органы) тела. Сегодня бессонница всецело завладела Майкрофтом Холмсом. Он ворочается, кряхтит (черт возьми!), вздыхает. Он думает о Шерлоке, и мысли эти не дают покоя и гонят такой необходимый для полноценного отдыха сон. Ну что ж… Посидеть у роскошного камина с пятью капельками обжигающего горло напитка тоже неплохо. Посидеть, подумать, а потом спокойно уснуть. Он подбрасывает поленья в ярко пылающий жар… *** Майкрофт знал, что будет выдающимся человеком. Всегда знал. В подростковом возрасте, когда бушующие гормоны не давали его сверстникам связно думать, он мыслил вполне логично и здраво, без оглядки на свой, не менее настойчиво оповещающий о переизбытке сексуальной энергии, организм. Утренняя, вечерняя и даже ночная эрекции занимали его намного меньше, чем будущее родной Британии, которым он был по-настоящему озабочен, даже не осознавая еще почему. Судьба уготовила ему путь если не к славе (к славе Майкрофт относился спокойно, можно сказать, прохладно, считая стремящихся к ней людей глупцами), то к могуществу и власти. Это сомнений у серьезного, вдумчивого мальчика не вызывало. Каким будет его поприще, он предугадать не пытался — ему было безразлично, в какой области он добьется величия. Но бесспорно мир Большой Политики был ему ближе всего. Майкрофт жадно вслушивался в сводки новостей о громких политических скандалах, безошибочно угадывая в них ту или иную интригу, наслаждаясь своей незримой причастностью к разгорающимся страстям и с некоторых пор будучи абсолютно уверенным, что непременно займет в этом сладостном, пока еще недоступном царстве свое законное и не самое последнее место. Ныне Майкрофт Холмс добился всего, о чем так страстно мечтал в ранней юности, и шел теперь по жизни уверенной поступью человека, у которого наконец-то есть все: положение, связи, капитал и, самое главное, власть, не ограниченная ничем, кроме личных барьеров в виде чести, долга и совести. * И еще у Майкрофта был младший брат, которого он любил настолько сильно, насколько вообще способен любить. Но область эмоций и душевных волнений — самая недоступная и необязательная область в жизни такого занятого человека, каковым он являлся на данный момент. Да и Шерлоку ни к чему знать о том, что его значительный, очень важный родственник способен на обыденную и банальную нежность. Поэтому проявление братской любви ограничивалось у Майкрофта неустанной заботой о настоящем и будущем Шерлока. В глубине души он всегда признавал исключительность Шерлока, его невероятную работоспособность, его редкий, практически гениальный ум, его одаренность в многочисленных областях науки и, что удивительно, даже искусства. К младшенькому природа была куда щедрее, чем к нему самому, изначально предоставив массу возможностей безо всяких усилий получить все, что только может пожелать нормальный человек. Нормальный. Но Шерлок нормальным никогда не был. Он всегда шел туда, куда хотел, а не туда, куда следовало; делал то, что казалось важным только ему, а не то, что могло бы легко вознести его на головокружительные высоты, где Майкрофт всегда мечтал лицезреть своего дорогого брата, и которые самому Шерлоку были глубоко безразличны. Несмотря на его явное тщеславие. И заносчивость. И высокомерие. И честолюбие. И надменность. Несмотря на все эти качества, присущие вполне заслуженному величию, уместные в жизни человека избранного и непревзойденного, и приносящие немало проблем среднестатистическому обывателю. Кстати, следует уточнить, что проблемы касались исключительно окружающих. Шерлок же чувствовал себя вполне комфортно, наступая периодически на чью-либо больную мозоль. Шерлок… Откровенно говоря, Майкрофт жаждал видеть его рядом с собой. Своим помощником, напарником, своим преемником в конце-то концов! Разумеется, он понимал, что это принесло бы достаточное количество осложнений в его устоявшуюся общественно-политическую жизнь, но ради будущего любимого брата Майкрофт готов был рискнуть даже жизнью физической. И что ни говори, Шерлок умел быть и очаровательным, и корректным, и сдержанным, если того требовало дело. На него можно было положиться в трудную минуту, жизнь доказала это не раз. Но это только мечты. Шерлок пребывал в полной гармонии с самим собой, увлеченно занимаясь тем, что Майкрофт, даже осознавая всю важность и пользу того, что тот упрямо именовал Работой, все-таки считал не совсем серьезным времяпрепровождением. Шерлок достоин самого лучшего! Но понятие о самом лучшем у Шерлока свое — довольно оригинальное. Например, Джон, и эта их любовь, так ошеломившая Майкрофта поначалу. Нет, он не был потрясен неожиданной гомосексуальностью брата. Господи! Майкрофт и сам в свое время кем только не увлекался… Но Шерлок и чувства показались ему настолько несовместимыми, что Майкрофт запаниковал: что еще придумал этот негодник?! Какой эксперимент решил провести над своим телом и разумом?! О Джоне Майкрофт тогда даже не удосужился вспомнить. В принципе, против Джона он ничего не имел. Этот отставной военный вызывал в нем уважение и, что уж греха таить, малую толику душевного трепета: Джон был так силен духом, что даже он, невозмутимый Майкрофт Холмс, порою терялся в разговоре с ним, пасуя перед обыкновенной, но такой яркой и светлой человеческой правдой. Когда он возник в жизни Шерлока в качестве соседа по квартире, Майкрофт очень обеспокоился — что из всего этого выйдет? Шерлок… Его можно либо возненавидеть, либо полюбить. Никакой золотой середины. Только не с Шерлоком. Джон его полюбил, это было ясно, как божий день. Тщательно, но тем не менее плохо скрываемое смятение, ослепительно сияющие глаза, волнение и желание — все это Майкрофт прекрасно видел и ничуть этому не удивлялся. Но чтобы его далекий от душевного и телесного возбуждения братец так неприкрыто пылал, так пожирал кого-то глазами… Игра. Конечно, игра. Очередная попытка доказать самому себе… Но что доказать? И зачем? Майкрофт терялся в догадках, искал ответы, сопоставлял факты, а Шерлок просто жил и, похоже, радовался своему новому, доселе незнакомому состоянию, как дитя. Неужели? Какая глупость! И куда это приведет? О чем вообще думает Джон?! Во-первых, Шерлок взбалмошная и увлекающаяся натура. Сегодня у него любовь, завтра — пятисотый вид табачного пепла. Да и сам Джон не очень-то похож на человека, чуждого семейным ценностям. Влюбится, женится, разобьет мальчишке сердце. О том, что мальчишке давно не двадцать, Майкрофт почему-то забыл. Два идиота, одуревших от слишком тесного контакта. Конечно, все так просто и так предсказуемо: сегодня Джон вышел из душа, благоухая чистой, распаренной кожей, завтра Шерлок заявился выпить кофе в помятой, ничего не скрывающей от посторонних (да-да, посторонних!) глаз пижаме, а послезавтра у обоих эротические сны с обоюдным участием. Но дальше… Дальше! Шерлок так молод. У него впереди вся жизнь. Столько возможностей и перспектив. Умен, хорош собой, образован. Майкрофт по-прежнему не оставлял надежду перекроить его будущее на собственный лад. Каким образом во все то, что он так любовно выстроил в своих тщеславных мечтах, впишется рядовой и уже достаточно зрелый врач? Любовник? Муж? Нянька? Пора прекратить это бурное увлечение, вернув жизнь в привычное русло. Пока не поздно. Джон замечательный специалист (допустим), его карьеру легко можно устроить… где-нибудь подальше, за пределами Лондона. Прекрасная современная клиника, хорошая должность, обширная практика… И Шерлок придет в себя, одумается, забудет свой… чувственный опыт. Оба еще благодарны будут! *** Вот что так настойчиво терзает сейчас Майкрофта Холмса и не дает ему спокойно спать этой бесконечно долгой, утомительной ночью, вот что заставляет его то и дело подбрасывать поленья в ненасытную пасть камина и пить дорогой выдержанный коньяк. Утро застает его измученным собственными сомнениями и изрядно захмелевшим. Прекрасно! И чего ты добился, Шерлок? Твой старший брат пьян в половине седьмого утра! Майкрофту наплевать, что еще слишком рано, и оба влюбленных (боже!), конечно же, крепко спят в жарких, страстных объятиях (что за пошлая лирика ни свет ни заря?) друг друга… Но Шерлок отвечает быстро, и голос его совсем не похож на голос только что проснувшегося человека — он бодр и слегка удивлен. — Майк? Что-то случилось? — Ничего. — Почему ты звонишь так рано? — Почему ты не спишь так рано? Легкий вздох. Опечален? Опечален… Черт побери, еще немного, и я заговорю стихами! Расстроен. Раздосадован. — У Джона сегодня дежурство. Мы собираемся вместе позавтракать. Позавтракать?! Это непостижимо! Кто бы мог подумать, что неуправляемый, строптивый Шерлок может быть таким… пусть даже наполовину… домашним, что он может так прикипеть к обыкновенному (на первый взгляд), ничем не примечательному (если не присматриваться) доктору и выглядеть при этом таким… умиротворенным. Опасность сильнее, намного сильнее… Майкрофт хмурит брови и недружелюбно смотрит на зажатый в пальцах пустой бокал. — Шерлок… Возможно, я не совсем прав… Возможно, это не мое дело… Тебе не кажется, что ты заигрался в любовь? — Заигрался? Странный разговор для раннего утра. И не очень приятный. — Твой огромный потенциал… — Господи, Майкрофт, ты сам себя слышишь? Я собираюсь просто позавтракать. При чем здесь мой огромный потенциал? — Но… Может быть, плеснуть себе еще несколько капель? — Майк, ты напился? — В голосе легкая тревога. — Глупости. Я плохо спал. Думал. — О чем? Он так громко и так внезапно кричит «Иду!», что Майкрофт испуганно вздрагивает, отшатнувшись от трубки. — Куда ты идешь? — Никуда… Так о чем ты думал всю эту ночь? — О тебе. Ты не считаешь, что Джон имеет над тобой слишком большую власть? Две секунды полной тишины. Оглушающей. Физически ощутимой. — Не смеши меня, Майк. Кто вообще может иметь надо мною власть? А уж тем более слишком большую! Покажи мне такого… Иду-иду! Господи! Что там у них происходит?! — Шерлок… — Прости, Майкрофт, но я заканчиваю. Джон бывает недоволен, если приходится долго ждать меня к завтраку, а он звал меня уже дважды. Майкрофту становится ужасно смешно. Он едва сдерживает рвущиеся из горла звуки. А потом его обволакивает мягкое и какое-то туманно-слезливое тепло. Возможно, во всем виноват коньяк? — Дважды? Он звал тебя дважды? Шерлок, это серьезно. Но Шерлок не слышит насмешливых ноток. — Понимаешь, может остыть бекон. И это звучит весьма… убедительно. Майкрофту хочется поцеловать телефон. — Беги, Шерлок, беги. Тебя ждут. — Да… Надеюсь, что ты в порядке. — В полном. Живо представляется небольшая кухня на Бейкер-стрит. Там что-то постукивает и позвякивает, вкусно пахнет поджаренным беконом и свежемолотым кофе, а эти двое сидят за столом, поглядывают друг на друга, улыбаются и, конечно, болтают. Болтают о пустяках — незначительных и не имеющих великого смысла, бесполезных для Англии и Короны… И внезапно Майкрофт понимает, что счастлив. За Шерлока. За его состоявшуюся жизнь. За его неожиданную любовь, которую, видит Бог, Майкрофт Холмс никогда не мог предсказать. Он наливает себе еще и оглядывается по сторонам. Пусто. Ну и что. Он не настолько стар, и все еще очень возможно. И потеряно далеко не все. А еще Майкрофт вспоминает, что когда-то очень давно он верил в Рождественское Чудо, и оказывается, не перестал верить в него до сих пор. Кто знает, как повернется жизнь… В какой день и час все может круто перемениться, встать с ног на голову, взвиться бешеным вихрем и закружить, закружить его в своем стремительном, страстном танце. Кто знает… В конце концов, любой, даже самый плотный график самого загруженного, самого напряженного дня самого занятого в мире человека можно слегка изменить. Немного подвинуть. Совсем чуть-чуть. Незаметно для окружающих. И, глядишь, освободится крохотное местечко — для раннего утра, пустой болтовни, улыбок и поджаренного бекона…