Перечитывая Шекспира

Мой глаз гравером стал и образ твой Запечатлел в моей груди правдиво. С тех пор служу я рамою живой, А лучшее в искусстве — перспектива. Сквозь мастера смотри на мастерство, Чтоб свой портрет увидеть в этой раме. Та мастерская, что хранит его, Застеклена любимыми глазами. Мои глаза с твоими так дружны, Моими я тебя в душе рисую. Через твои с небесной вышины Заглядывает солнце в мастерскую. Увы, моим глазам через окно Твое увидеть сердце не дано… Я посвящаю эту главу прекрасной, неповторимой bestbest. Юльча, с Днем Рождения! Живи и радуйся, дорогая)) 1. Хуже всего то, что он абсолютно здоров. Осознание этого делает положение ещe невыносимее и унизительнее. Три месяца в инвалидном кресле, и при этом никаких отрицательных показателей — это ли не злая ирония?! Неужели он так малодушно испугался вполне рядовой аварии? Конечно, улетевшая в кювет машина, и ты в ней, нелепо скорчившийся и вдавленный в руль — ощущение малоприятное. Но выбраться из машины было несложно, позвонить Майкрофту и попросить о помощи — тоже. А потом, неожиданно отключившись, вернуться в привычный мир, не чувствуя собственных ног… В этом определенная доля сложности уже есть. Бесконечные анализы и тесты, кричащие на все голоса — здоров! Здоров абсолютно! Ушибы незначительны, такие можно получить, свалившись с детских качелей. Но жизнь позабавиться любит. Что-то там закоротило в сверхмощном мозгу, какие-то неоновые вспышки высветили пугающую картину, и память услужливо запечатлела ее в подкорке… Все. Три месяца растительного существования с невозможностью самостоятельно принять душ. Шерлок трезво смотрит на происходящее, зная, что многое сейчас зависит именно от него, от его силы воли, от его мужества и желания выкарабкаться. Но признание этой истины не меняет положения вещей и не возвращает чувствительности его взбунтовавшемся конечностям — ниже колен они остаются для него несуществующими, как будто эта анатомическая единица стала кристально прозрачной, как будто некий волшебный экстракт растворил его кости и мышцы, сухожилия и суставы. * Пребывая в статусе немощного колясочника, Шерлок впервые осознает свое одиночество, как что-то реальное, имеющее цвет, вкус и запах. Цвет — темно-серый. Погруженная в предвечерний сумрак комната, где ты, как верный часовой, сидишь у окна, неожиданно ставшего для тебя единственным источником информации. Не безликий интернет, в котором ни настоящей жизни, ни настоящей смерти, а бесконечная даль, разделенная с тобой прозрачной преградой чисто вымытого стекла. Там не придуманное человечество бежит по своим делам, не замечая ничего вокруг, не останавливаясь даже на миг — спешит, спешит начать и закончить очередной свой день. Ты сидишь в полумраке, и некого позвать: «Эй, тебе не кажется, что в нашей гостиной стало довольно темно?» И попросить: «Включи, пожалуйста, свет». Ты можешь подкатить комфортабельное (последний писк инвалидной моды!) кресло к выключателю и самостоятельно осветить свою потускневшую жизнь (слава богу, такое тебе по силам), но ты не делаешь этого, упрямо продолжая сидеть в сгущающемся полумраке, постепенно сливаясь с ним и становясь невидимым. Так что цвет твоего одиночества практически черный. Как будто у одиночества бывает какой-то другой цвет. Вкус… Твое одиночество имеет вкус остывшего чая. Ты только что вскипятил чайник. Твоя не очень просторная кухня ворчливо протестует против нежданно вторгшегося на ее территорию монстра — довольно объемного инвалидного кресла. Она громыхает нечаянно опрокинутым стулом, жалобно тенькает потревоженными тарелками и стаканами, когда ты, не рассчитав скорости поворота, врезаешься спинкой кресла в посудный шкаф. Она поскрипывает, постанывает, недовольная незваным и неуклюжим пришельцем. Ты быстро завариваешь чай и с облегчением покидаешь некогда очень любимый тобой уголок квартиры, напоследок нарочно вписавшись подлокотником в угол стола. Кружка уютно покоится на подоконнике, и тебе стоит только протянуть руку, чтобы насладиться согревающим ароматным напитком. Но ты о нем забываешь, пристально вглядываясь в кипящую за окнами жизнь, и некому на тебя прикрикнуть: «Шерлок! Ты снова заморозил свой чай! Сколько можно тебе говорить, что…» У твоего одиночества вкус… одиночества. Запах… У одиночества твой запах. Только твой и больше ничей. Им пропитаны твоя квартира и твоя жизнь. Любимый парфюм с нежным сандаловым шлейфом, крем после бритья, шампунь с едва уловимым ароматом бергамота и цитруса. Никаких посторонних примесей. Твой и только твой… Иногда он разбавлен запахом принесенной домохозяйкой выпечки, но это тоже всего лишь часть твоего одиночества, привычная и доступная изо дня в день. * Конечно, Шерлок не брошен на произвол судьбы. Не менее трех раз в неделю появляется Майкрофт, посматривая с тайной надеждой — что на сегодня? Какие сдвиги? «Шерлок, может быть, хватит валять дурака? По-моему, ты засиделся». От психотерапевтов разных мастей и уровня знаний Шерлок категорически отказался. Какой смысл изливать кому-то душу и слушать казенные фразы? Он и сам в состоянии разобраться. И обязательно разберется. Когда-нибудь… Майкрофт чрезвычайно расстроен. Более того, он непривычно растерян, и это Шерлока ранит больше всего. Маска самоуверенности на лице старшего брата куда надежнее. Растерявшийся Майкрофт — идущий ко дну корабль, и Шерлоку иногда становится страшно… Мысль о том, что все это может остаться с ним навсегда, обливает жаром с головы до проклятых, ничего не чувствующих ног. Он скрывает свой страх от брата, надевая похожую маску, но Майкрофта не обманешь — страх Шерлока он чувствует сердцем. Не забывает его и Лестрейд, забегая чаще, чем может себе позволить, усталый и посеревший лицом, взъерошенный и помятый. Рассказывает последние новости, спрашивает совета, если заходит в очередной смысловой тупик, и иногда, не дослушав длинную, подробную тираду, задремывает на диване, неловко скрючившись и свесив на грудь рано поседевшую голову. Шерлок рад даже этому. Настоящим сюрпризом становится посещение Андерсона. Тот криво усмехается и ехидничает, многозначительно покачивая головой: «Допрыгался». Но к своему немалому изумлению Шерлок видит в его глазах плохо скрываемое сочувствие и искреннее желание, чтобы этот затянувшийся ужас поскорее закончился, и жизнь снова вошла в привычное русло, словно сидящий в коляске Шерлок является для Андерсона символом рухнувшего мироздания. * Одному очень плохо, и Шерлок с каждым днем все глубже познает эту вечную истину. И если когда-то было иначе, то теперь ему есть о чем подумать и сделать правильный вывод. Его никогда не тяготили пустые комнаты, и вечерняя тишина, в которую гармонично вплетались шорохи улицы, мирно отходящей ко сну, да негромкие звуки с первого этажа, не вызывала в нем ни уныния, ни тоски. Он всегда был чем-то катастрофически занят, всегда куда-то бежал, торопясь все успеть, боясь упустить наиболее важную, решающую деталь… Жизнь сама остановила его безудержный марафон, усадив в это удобное кресло и лишив возможности мчаться во весь опор. И первой же здравой мыслью после упорядочения творившейся в его голове мешанины была мысль о том, что было бы неплохо поболтать с кем-нибудь, сидя вечерком у ярко пылающего камина. * День сменяет ночь, ночь — день, и так без перерыва. И почти без надежды. Окно остается единственным светлым пятном в поглощающем Шерлока мраке, и он жадно вглядывается в силуэты и лица людей, считывая их заботы и горести, прослеживая скрытые тропы их монотонных, безрадостных жизней. Случившаяся беда постепенно корректирует его зрение — в последнее время всё ему кажется непоправимо унылым и серым. Если в начале его вынужденной передышки каждый увиденный им из окна прохожий был уникален и интересен, то сейчас, на исходе третьего месяца, рамка обрамляет мутную, размытую акварель: безликая масса, обреченно текущая в сторону собственного конца. 2. Но однажды утром картина меняется. Два дня хлещет не прекращающийся ни на минуту ливень. Две ночи Шерлок мечется на слишком просторной кровати, не спит, то и дело ощупывая безжизненные ступни, и плачет под шум дождя. Слезы, навернувшиеся внезапно и полившиеся соленым потоком, пугают его до чертиков. Это уже предел. А что дальше? Две ночи сорванных масок и отупляющего отчаяния. Боли. Ужаса. Звериной тоски. Окно становится для Шерлока символом краха. Вторая половина третьего дня радует неожиданно резкой переменой погоды. Словно перекрытый невидимою рукой, низвергающийся с небес ледяной душ прекращается, и, разметав остатки туч, на небо вываливается опьяневшее от сырости солнце. Шерлок подкатывает кресло к окну — освещенное яркими лучами, оно уже не так сильно пугает. И сразу же видит его. Он стоит в неглубокой луже, недоуменно рассматривая собственные ботинки. Молодой, невысокий, светловолосый мужчина с зажатым в ладони бумажным стаканчиком. Кофе? Ну разумеется… Шерлок с интересом рассматривает неприметного на первый взгляд человека, спешно анализируя увиденное и делая вывод: идет с работы и идет явно домой; устал… так сильно устал, что решил, не дожидаясь возвращения, на ходу взбодриться стаканчиком отвратительного напитка, благородную арабику напоминающего весьма отдаленно; отвлекся на плотно закрытый стаканчик и попал в дурацкое положение. Настолько дурацкое, что по-прежнему продолжает глупо топтаться в луже, растерянно оглядываясь по сторонам. Вид его так забавен, что Шерлок неожиданно для себя самого громко хохочет, резко запрокинув голову и больно ударившись затылком о подголовник кресла. Морщится, потирает место ушиба, и от этого ему становится ещё веселее. Словно услышав его беззлобный смех, парень вскидывает голову и смотрит… Нет, конечно, он не видит Шерлока, да и не может видеть, потому что, во-первых, даже не подозревает, что кто-то из дома напротив с любопытством наблюдает за его детской оплошностью, а во-вторых… И во-вторых, и в-третьих, и в-десятых он просто не может этого сделать! Но взгляд мужчины продолжает метаться по окнам и вопреки всякой логике встречается с взглядом Шерлока. Шерлок так ошеломлен невероятностью этого факта, что замирает в кресле, вытянувшись тонкой струной, не в силах отвести изумленных глаз от простого, но очень располагающего лица. Мужчина сконфуженно улыбается и, потоптавшись еще немного, выходит из лужи, смешно дрыгая ногами и чертыхаясь. Шерлок абсолютно уверен, что он чертыхается. Абсолютно! Стаканчик, вызвавший такое количество неприятностей, метко летит в стоящую неподалеку урну, а мужчина, снова взглянув на притаившегося за стеклом Шерлока, отправляется дальше, в свою неизвестную, таинственную жизнь. * Шерлок думает о нем весь остаток дня, прокручивая в памяти пятиминутный эпизод в таких мельчайших подробностях, словно наблюдаемый им афронт незнакомца занял добрую половину его жизни. Окно он покидает только по мере необходимости, рассматривая прохожих с давно утраченным интересом, как будто надеется еще раз увидеть ставшее почему-то очень знакомым лицо и понимая, насколько все это глупо… Но даже осознание этого не в силах испортить этот потрясающий день. Миссис Хадсон готовит ему легкий ужин, и неожиданно для нее Шерлок с аппетитом к нему приступает. Он шутит, он воодушевлен, и исстрадавшаяся женщина едва не плачет, видя в этой столь долгожданной смене его настроения предвестницу радостных перемен. Вернувшись к себе, она лихорадочно набирает номер Майкрофта Холмса… Тот приезжает довольно быстро, деловито приветствуя брата и жадно всматриваясь в его лицо. Он мгновенно замечает едва уловимые сдвиги: складка на переносице не так глубока, взгляд бирюзовых глаз уже не отрешен и не подернут серой, туманящей их невероятную яркость дымкой, губы не сжаты в  жесткую нить, а расслабленно пухлы, совсем как в детстве. — Не хочешь постоять под душем, Шерлок? Он делает это намеренно — произносит запрещенное «постоять», с замиранием сердца ожидая ответную реакцию. Но Шерлок спокойно соглашается: — С удовольствием. Если ты мне поможешь. Никаких сиделок на Бейкер-стрит не было и даже не предполагалось. Шерлок неплохо справляется со своим непростым положением, обслуживая самого себя довольно сносно и в чем-то даже удивительно ловко. Его приспособляемость восхищает. Только вот душ… Купать его имеет право исключительно старший брат. Он помогает Шерлоку раздеться и осторожно сажает его на дно душевой кабины. — Тебе удобно? — Вполне. Спасибо, Майк, остальное я сам. — Позови, когда будешь готов. Майкрофт счастлив и даже не пытается скрыть своего ликования: не сдался, не сдался, не сдался! Он проводит с Шерлоком весь этот вечер, наслаждаясь охватившим их обоих покоем. Они пьют кофе, сидя у камина и, заворожено глядя на искорки, вспыхивающие в его глубине, беседуют, строят планы… В десять часов, извинившись, Шерлок просит Майкрофта уехать домой, ссылаясь на мучительную сонливость и желание лечь в постель. Две полные безысходности ночи выбили его из привычного ритма — как правило, Шерлок редко укладывается раньше двенадцати. Майкрофт нехотя покидает уютное кресло и не потому, что готов провести в нем остаток вечера. Он тоже не выспался. Он не высыпается уже целую вечность — с тех самых пор, когда с ужасом осознал, как легко он может всё потерять. Сейчас Майкрофт панически боится, что предстоящая ночь унесет эти чудесные перемены, и Шерлок вновь погрузится в апатию и нежелание бороться дальше. Но он заблуждается. Шерлок спит очень крепко, без пожирающих мозг кошмаров. * Рано утром, сварив кофе покрепче и намазав маслом поджаренный тост, он быстро занимает излюбленную позицию. Окно встречает его многообещающим блеском. Уже рассвело, и первые, спешащие по своим неотложным делам фигурки заполняют пешеходную полосу. Шерлок хорошо понимает, что ожидание его безумно. Случайный прохожий, случайный взгляд… На что он надеется? На чудо? На чудо. И оно происходит. Незнакомец появляется в половине девятого (Шерлок автоматически отмечает время). На нем все та же дешевая куртка с выглядывающими из кармана перчатками, темно-синие джинсы и те же самые ботинки (они у него что, только одни?!), пострадавшие во время вчерашней неприятности (вряд ли он успел просушить их за ночь, и теперь ногам неприятно влажно). Ладонь его вновь сжимает стаканчик с кофе (не успел позавтракать. или некому накормить? живет один… один?). Мужчина несомненно спешит. Его походка, торопливая и слегка неуклюжая, вызывает в Шерлоке непривычное для него умиление. Боже мой, до чего же забавный! Мужчина несомненно спешит… Но, осторожно обойдя вчерашнюю лужу, он останавливается и поднимает глаза, безошибочно выбирая окно, в котором четко вырисовывается силуэт сидящего Шерлока. Шерлок не понимает природу разливающегося в груди тепла. Не успевает понять. Мужчина стоит и смотрит пару минут и тут же, как будто получив команду, круто разворачивается и продолжает прерванный путь. Улица пустеет. Лондон пустеет. Пустеет мир. Шерлок долго гладит пальцами прохладу стекла, и это гипнотическое действие завораживает его самого, погружая в приятный, расслабляющий транс. Он бесконечно благодарен окну — его бдения наконец-то вознаграждены. Почему он решил, что этот простоватый парень такой уж бесценный подарок, Шерлок не понимает. И впервые не имеет ни малейшего желания разобраться и дать самому себе единственно верный ответ. Он твердо знает, что ответа ему не найти, и так же твердо знает, что проведет возле окна весь этот день, в надежде, что вечером… Но вечером по улице проплывают лишь безликие тени. Шерлок напряженно всматривается в каждого из проходящих мимо мужчин, неожиданно допуская, что на его незнакомце вполне может быть другая одежда. Глупо, конечно, так думать, но, черт возьми, почему бы и нет? Ведь никто не дает гарантий, что такой вариант фантастичен и лишен всякого смысла. Но кто как не Шерлок всегда разносил в пух и прах подобного рода заблуждения, кто как не он всегда был способен распознать истину и больно ткнуть в неё носом? Господи, где и зачем ему переодеваться?! Он просто вернулся домой другой дорогой. Да и что такого уж интересного забыл он на скучной, обывательской Бейкер-стрит, где только лужи и вполне здоровые инвалиды? Шерлок сидит на своем привычном посту до темна, уже по инерции, понимая, что сегодня ему нечего… и некого ждать. Впрочем, и завтра — тоже. И послезавтра. Но отголоски вчерашнего воодушевления еще живы, и когда миссис Хадсон, возникнув в дверях гостиной и робко предложив «не сидеть в темноте, как крот, а перекусить её великолепным соте», он вновь соглашается. Физического голода Шерлок не чувствует, но голод душевный сегодня особенно ощутим. Он ест, пьет очень сладкий чай и нежится в ее мелодичном щебетании, не вникая в смысл сказанного, лишь изредка кивая и произнося «угу» и «ммм». На большее миссис Хадсон и не рассчитывает. Шерлоку хочется поскорее закончить этот день, потому что на завтрашний у него обширные планы: утром — ожидание, днем (а вдруг?!)  — ожидание, вечером — ожидание. Давно его жизнь не была наполнена подобным разнообразием. Лежа в постели с закрытыми глазами, он снова и снова вспоминает его беспорядочные па в холодной луже, его глуповатый, растерянный вид и ласково улыбается. «Идиот». * Распахнув глаза, Шерлок резко садится в кровати, с ужасом понимая, что проспал. Неловко перебираясь в стоящее рядом кресло, он с грохотом мчится в гостиную, жестко врубаясь в двери. Сердце колотится в горле, высушивая язык и губы. Без четверти девять! Ему хочется закричать, разметать все на своем пути, но он делает несколько медленных вдохов и выдохов, усмиряя рвущееся наружу бешенство. Как он мог?! Конечно же незнакомец уже ушел… Почему-то сегодня Шерлок не сомневается, что тот проходил мимо дома и смотрел на окна. Все, все абсолютно носит печать его недавнего присутствия: улица, наполненная неярким утренним светом, машины, дома и деревья, даже воздух по-особенному прозрачен. Шерлок, наконец, успокаивается и критично осматривает себя. Ну и чучело! Полуголый, нечесаный, с выступившей за ночь щетиной. Свой утренний туалет он проделывает сегодня особенно тщательно. Завтракает. Подъезжает к окну. Минуты тянутся так невыносимо медленно, что к полудню нервы Шерлока начинают сдавать. Он мечется по гостиной в своем громоздком для небольшой квартирки кресле, то и дело подкатывая его к окну. Пробует читать, но вскоре бросает эту бессмысленную попытку хоть чем-то занять свой разум и заполнить чересчур длинный день. Да и глаза его непроизвольно возвращаются к привлекающему их пейзажу, изученному уже до тонкостей, но с недавних пор заигравшему новыми, полными жизни красками. Звонит Майкрофт, и они долго болтают о пустяках. Майкрофту нравится изменившийся голос брата: больше он не наполнен горечью, тщательно маскируемой ледяным сарказмом, его мягкие, душевные интонации обволакивают, поглаживают, и Майк с удовольствием погружается в редкое для их отношений тепло. «Тебе не пора возобновить свои химические опыты, Шерлок? Кажется, твоя домашняя лаборатория в полном порядке. Но если что-то понадобится, ты только скажи. Я тотчас это доставлю…» «Даже батрахотоксин*?» «Не уверен, что знаю хоть что-то об этой гадости… Ведь это гадость, я не ошибся?» «Не ошибся, Майк, как всегда, не ошибся!» «Люблю, когда ты смеешься». В пять часов появляется он, и Шерлок вздрагивает всем телом, припадая к окну и окидывая долгожданную фигуру истомившимся, алчным взглядом. Черт возьми, это невероятно, но он страшно соскучился по человеку, которого видит третий раз в своей жизни. Мужчина идет не спеша, и осознание того, что делает он это нарочно, доставляет Шерлоку непередаваемую радость. На лице блуждает бессмысленная улыбка, глаза сияют, сердце дает сладкие перебои, но когда незнакомец останавливается и поворачивается в его сторону, Шерлок почему-то пугается и резко отъезжает назад, в глубину гостиной. Это непростительно глупо, это не имеет разумного объяснения, но он продолжает сидеть в двух метрах от окна, слушая грохот взбесившегося сердца. Пять минут… Шесть… Семь… А потом крадучись (оказывается, инвалидные кресла способны подкрадываться, как хищники в африканских джунглях!) возвращается к месту своего обозрения. Незнакомец все еще там, стоит, понуро сгорбившись и засунув руки в карманы. Мимо проходят как всегда спешащие силуэты, кто-то задевает его, кто-то окидывает недоуменным взглядом, но он остается на месте и продолжает упрямо… ждать. Ждет? Ждет?! Увидев в окне Шерлока, он радостно вскидывает руку и приветливо машет. Шерлок машет в ответ. Мужчина показывает пальцем на подсыхающую лужу и весело вскидывает плечи — болван. Шерлок смеется — точно, болван. Мужчина смеется тоже, а потом вновь пожимает плечами, но уже огорченно — пора. Стоять живым памятником посреди многолюдной улицы по меньшей мере странно, Шерлок конечно же это понимает. Он машет незнакомцу, и тот машет ему в ответ. День окончен. До завтра — целая жизнь. 3. Их «встречи» становятся регулярными, и Шерлок не пропускает ни одной из них. Иногда незнакомец проходит, не останавливаясь, лишь махнув на ходу рукой и показав на часы — спешит. Но Шерлок не обижается. Понимает. Иногда он стоит довольно долго, минут пять, делая Шерлоку знаки, явно обозначающие только одно: какого черта ты приклеился к этому окну? Выходи. Прогуляемся, поболтаем… Иногда Шерлок делает вид, что не понимает, иногда проводит по горлу ребром ладони — мол, дел невпроворот, и мужчина, недоуменно покачав головой, уходит. И каждый раз Шерлок боится, что видит его в последний раз. Он увлеченно фантазирует на тему его жизни: работа, дом, семья… Почему-то он твердо уверен, что тот либо врач, либо охранник, никакая другая профессия с его образом не совпадает. То, что он определенно не клерк, сомнений не вызывает. Женатым и окруженным детьми Шерлок его тоже не видит. Одет незнакомец всегда аккуратно, но гардероб его ни изысканностью, ни разнообразием не отличается. Сам выбирает себе одежду — удобную, прочную, недорогую. Да и кто, плотно подкрепившись приготовленным заботливой рукой завтраком, будет потом травиться сомнительного происхождения пойлом? Один. Конечно, один. Вряд ли у него есть роскошная пятикомнатная квартира. Наверняка, скромная, маленькая и неуютная. А миссис Хадсон вполне может найти местечко для ещё одного жильца… Шерлок понимает, что замечтался больше, чем надо, но страстное, почти маниакальное желание видеть незнакомца в этой квартире сводит его с ума. Он живо представляет их совместные вечера у камина, долгие разговоры, споры… Шерлок не сомневается, что его светловолосый друг ужасный спорщик и будет постоянно ему возражать, делать замечания и учить уму-разуму. А утром готовить завтрак и варить отменный кофе. Он варит отменный кофе, и это почти закон. Мечты эти отдают полынной горечью — Шерлок знает, что этого никогда не будет. Но он продолжает мечтать, обустраивая в мыслях их немудреный  быт. Эти мечты прочно держат его на плаву, не отдавая в колючие объятия уныния и безнадеги. 4. Но однажды он не приходит. День. Два. Неделю. Он не приходит целую неделю. Шерлок чувствует душную, гулкую пустоту. Он мертв, как и его проклятые ноги. Говорящий покойник в инвалидном кресле. Большего кошмара представить себе невозможно, и Шерлок замолкает. Чернота поглощает его стремительно. На исходе недели он перестает есть, спать, принимать душ, причесываться, бриться. Он невообразимо прекрасен и невообразимо ужасен. Отчаяние жадными щупальцами тянется ко всему, что его окружает, проникая на первый этаж, где плачет немолодая симпатичная леди; достигает головокружительных высот, на которых пребывает его высокопоставленный брат, окончательно потерявший надежду на лучшее. Грегори Лестрейд смотрит потрясенно и непонимающе — две недели назад Шерлок готов был выпрыгнуть из своей коляски и пуститься в пляс. Во всяком случае, выглядел он именно так. Окно зашторено плотно и навсегда. Шерлок до полудня не покидает кровать. * В это утро он просыпается рано. Его тело противно зудит — больше недели Шерлок не принимал душ, как ни уговаривал его Майкрофт «оставить это ребячество». Он кажется себе отвратительно грязным: немытые волосы, липкая кожа. На его звонок Майкрофт отвечает молниеносно. «Искупаться? О господи, Шерлок, да!» Необходимо срочно побриться, тщательно вычистить зубы. В конце концов, даже перед ликом Смерти надо достойно выглядеть. И зашторенное окно — непростительная ошибка. Глупость! Идиотизм! Мало ли что могло с ним случиться. Он не мог его бросить. Только не он. Настойчивый и громкий стук внизу его не пугает и интереса не вызывает. Рановато, конечно, но к миссис Хадсон может пожаловать кто угодно. Приглушенные голоса и шаги на лестнице заставляют слегка напрячься, и вдруг его сердце делает стремительный, сумасшедший рывок, от которого на минуту темнеет в глазах. Его опустошенное сердце понимает все раньше, чем разум. Шерлок впивается пальцами в подлокотники кресла, не чувствуя ни молекул, ни атомов своего безногого тела. Сейчас он весь — сплошное сердцебиение. — Я говорю вам, молодой человек, Шерлок Холмс больше не практикует. Он… — Миссис Хадсон возмущенно тараторит, явно пытаясь задержать того, кто слушаться ее не намерен и кого невозможно остановить. — Шерлок?! Ух ты, здорово! И что же он  больше не практикует, ваш… наш Шерлок Холмс? — раздается в ответ веселый голос, проникающий в каждую, самую крошечную пору, несущийся по кровеносным сосудам живительным весенним теплом. — Что за таинственная практика, а? Признавайтесь, леди, он ваш заложник? — Вы с ума сошли?! — взвизгивает миссис Хадсон. — Немедленно покиньте квартиру! — Ни за что. Они уже у дверей, и Шерлок слышит даже его дыхание. Дверь распахивается, и две фигуры застывают на пороге гостиной. — Шерлок, я сказала этому нахальному типу, что наши обстоятельства не позволяют… Увидев его, нетвердо стоящего на ногах, миссис Хадсон зажимает ладонью рот, захлебываясь собственными словами. Но в следующую минуту, сделав над собою героическое усилие (о, как восхищен Шерлок своей потрясающей домохозяйкой!), она продолжает, строптиво тряхнув кудряшками и делая вид, что возвышающийся над инвалидной коляской Шерлок — явление вполне заурядное: — А впрочем, разбирайся с ним сам. — Я попробую, — улыбается Шерлок. И, покачнувшись, пытается ухватиться за воздух. Миссис Хадсон испуганно вскрикивает, но испуг ее совершенно напрасен. Отныне и навсегда ей нечего больше бояться — за долю секунды незнакомый нахал оказывается рядом с Шерлоком и подставляет свое плечо… Люди находят друг друга по-разному. Раз и навсегда утвержденного плана не существует. Иногда для того, чтобы причудливая Судьба расщедрилась и вручила Главный Приз Твоей Жизни, достаточно оказаться в холодной луже. * Батрахотоксин (от др.-греч. βάτραχος — «лягушка» и τοξίνη — «яд»)  — сильнейший яд небелковой природы из группы стероидных алкалоидов. Содержится в кожных железах некоторых видов лягушек-древолазов из рода листолазов (Phyllobate)