Перечитывая Шекспира

Смежая веки, вижу я острей. Открыв глаза, гляжу, не замечая. Но светел темный взгляд моих очей, Когда во сне к тебе их обращаю. И если так светла ночная тень — Твоей неясной тени отраженье, — То как велик твой свет в лучистый день, Насколько явь светлее сновиденья! Каким бы счастьем было для меня, Проснувшись утром, увидать воочию Тот ясный лик в лучах живого дня, Что мне светил туманно мертвой ночью. День без тебя казался ночью мне, А день я видел по ночам во сне. Ординарностью поведения Шерлока не отличалось, к этому Джон привык и даже успел смириться. Более того, научился находить в жизни-как-на-вулкане особую прелесть и остроту: не заскучаешь, да и мхом раньше времени не обрастешь. Но в последнюю пару недель беспокойный сосед казался ему… как бы это сказать… не совсем нормальным. Повышенная возбудимость внезапно сменялась полным безразличием, энергичность — апатичной вялостью с явно выраженной кататонической неподвижностью всегда бойких, цепких зрачков, заинтересованно и любопытно шныряющих туда-сюда. А говоря проще, выглядело это так: только что Шерлок нервно вышагивал по гостиной, возбужденно жестикулируя и тараторя без остановки, и вот уже сидит, несуразно скрючившись и обхватив руками колени, смотрит, не мигая, в одну точку, и словечка от него не добьешься. А уж когда такой точкой становился сам Джон… Хоть из дому беги, до такой степени это нервировало. Да что там какие-то взвинченные нервы! По вздыбленному загривку морозно продвигался неподвластный контролю трепет — вот что происходило с Джоном Ватсоном под острым прицелом двух прозрачно-бирюзовых свёрл. Что-то несомненно сместило Шерлока с привычной орбиты. Что-то, исказившее привычный уклад и превратившее его в неуравновешенную, малопригодную для совместного существования личность. Иной раз таким недоуменным взглядом эта личность окидывала, что Джон на полном серьёзе ожидал вопроса: «Ты кто?» А иной раз… Горящий, пожирающий взор, и на дне потемневших глаз — нечто дикое, грозовое, потустороннее. Жуть да и только. Джон не обольщался: эта жаркая страсть никак не могла предназначаться его вполне заурядному лику. Вряд ли Шерлок вообще его замечал. Несложно представить, что за видения проносились перед остекленевшей лавой удивительных глаз: к примеру, пулевое отверстие необычайных размеров и противоестественной формы. Или особое расположение кровяных потеков на стене, поведавшее проницательному детективу о том, чем покойный поужинал, но упорно отказывающееся открывать тайну его любимого соуса. Да мало ли у Шерлока интересов. Круг их обширен и разнообразен, и Джон — далеко не самая увлекательная его часть. Но тем не менее озноб пробирал. И мурашки робкой стайкой ползли от основания шеи в сторону копчика. Так и хотелось прикрикнуть: «Чего уставился, прах тебя побери?! И без того хлопот полон рот: холодильник вон как-то странно урчит». * В этот вечер свёрла были особенно остры и настойчивы, и Джон решил отказаться от скромной мечты, взлелеянной в течение длинного трудоёмкого дня: посидеть у камина с газетой и позевать всласть. Бог с ней, с мечтой, в другой раз позевает. И бог с ним, с ужином. Можно и разгрузку устроить, тем более что пообедал он плотно, до завтрака точно не отощает. От этого ненормального лучше держаться подальше — не ровен час… Вон — сидит как сыч и не моргает. Он с сожалением отложил газету, тоскливо взглянул на славный, приветливый огонёк и покинул удобное кресло. — Джон, — вонзилось в уходящую спину. — Остановись. Есть разговор. Позвоночник тревожно заныл. Очень хотелось уйти от греха подальше, но такому Шерлоку лучше не возражать — всё равно достанет. — Ну? — Джон вернулся и, любовно поправив подушку, снова уселся, но уже без всякого удовольствия. И спросил по возможности строго — пусть этот мегамозг не воображает, что имеет над ним хоть какую-то власть: — Что у тебя? — У меня — ты, — заявил Шерлок и посмотрел так, будто именно Джон виноват во всех катаклизмах, сотрясающих сложный, изменчивый мир, а заодно сотрясающих и его, Шерлока. — Я? — Джон решил по возможности игнорировать яркую, искристую зелень, вскипающую за гладью спокойной пока бирюзы. — И что, скажи пожалуйста, я у тебя делаю? — Снишься. Он вскочил так неожиданно и так шумно, что Джон испуганно дернулся, крепко вцепившись в подлокотники кресла. В кожу воткнулись крошечные горячие жала, подмышки оросили соленые капли, над верхней губой блеснула испарина — до того струхнул отчаянно смелый Джон. Черт кудлатый — так и до сердечного приступа довести недолго! Сейчас начнет по гостиной носиться. — Ты можешь не вскакивать, как ошпаренный? И не мельтешить? Шерлок затормозил и недоуменно моргнул. — Ты услышал меня, Джон? Мои слова? — Естественно. До старческой глухоты мне ещё далеко. — И тебя это не удивляет? — Почему это должно меня удивлять? Ничего удивительного ты пока не сказал. — Ты. Мне. Снишься. — Я. Тебе. Снюсь. И?.. — Никаких «и»! — так и взвился Шерлок. — Какие к чертовой матери «и»?! На черта ты мне нужен во сне?! Мне и наяву тебя вполне хватает. Кроме того, ты вытворяешь такие непотребства, что я только диву даюсь. Ресницы Джона недоуменно вспорхнули. — О чем ты? Какие ещё непотребства? Считаешь, я способен на непотребства? А я способен на непотребства? Интересно… Шерлок снова бросился в кресло и тоже вцепился в подлокотники. Весь его вид говорил о немалом смятении, и Джон внутренне сжался: не станет Шерлок разыгрывать трагедию на пустом месте. Что же довело его до состояния, близкого к истеричному? Какие неведомые кошмары с непосредственным участием скромного и довольно уравновешенного соседа? — Способен. Ещё как способен. Ты даже не представляешь, Джон, на что ты способен там. Томительное предчувствие неожиданного, а возможно, даже постыдного открытия тоненькой змейкой шевельнулось в груди. — Что же такого непотребного я у тебя там вытворяю? — Джон слегка подался вперёд — ему и в самом деле очень хотелось узнать. — Ты… целуешь меня, — раздалось невнятное бормотание. — Очень эмоционально и очень… неправильно. Вот тебе раз! Ну и сны у великого детектива! Джон был готов ко всему: стать вурдалаком, серийным убийцей, чудищем с осьминожьими щупальцами... Исходя из образа жизни Шерлока, такие сны вполне вписывались в странности его неизведанной, можно сказать, уникальной психики. Но поцелуи, да ещё неправильно эмоциональные, да ещё с ним, Джоном… Колени вдруг задрожали и плотно сомкнулись, и движение это Джону не очень понравилось. Спокойно. С чего это он вдруг затрясся? Ну приснилось Шерлоку кое-что. Хотя, какое-же это, к дьяволу, «кое-что»? Это совсем не «кое-что». Джон беспокойно поёрзал в кресле, возвращая коленям их первоначальное положение. Спокойно. — И ты такой красивый, — продолжал между тем Шерлок, снова уставившись в одну точку, и слава богу на этот раз этой точкой он выбрал не Джона — вся пылкость взгляда досталась сумеркам за окном. — Ну там, во сне. Потрясающе красивый. На удивление. На удивление. — А не во сне я, значит, урод? — Джон пытался шутить, но в сердце болезненно кольнула досада: хотелось бы и в реальности быть ничего-себе-симпатичным мужчиной. И для Шерлока тоже. Даже вышедшие из послушания колени отошли на второй план. — Здесь… — Шерлок наконец оставил в покое окно и стрельнул глазами по углам и стенам гостиной, — … ты обыкновенный. Привычный. Мой Джон. «Мой Джон» прозвучало приятно, и досада перестала колоть. Сердце умильно дрогнуло, но умиление быстро сменилось изумлением, когда Шерлок произнес то ли недовольно, то ли восторженно, уловить Джон так и не успел: — Но там… О, Джон! Там ты вулкан. Огненный, жадный, напористый. Час от часу не легче. Я вулкан? Да ещё напористый? — Боже, Шерлок, с чего бы это мне стать вулканом? Но Шерлок раздраженно махнул рукой: заткнись, не вмешивайся в ход повествования. — Ты приближаешься, и всё во мне начинает пылать. Моя эрекция… Кадык судорожно дернулся — раз, другой. О чем это он? Какая ещё нахрен… — Твоя — что? — Эрекция, Джон. Не будь болваном и слушай. Она огромна, болезненна. Она жаждет… Вот как тут в ход повествования не вмешаться?! — Стоп. — Джон протестующе поднял ладони. — Тебе не кажется, что это уже чересчур? О твоей эрекции слушать я не намерен. Допускаю, что ничто человеческое тебе не чуждо, но описывать свой стояк будешь кому-нибудь другому, только не мне. — Джон, это во сне. Я говорю о своих снах, понимаешь? Сно-ви-де-ни-я, — раздраженно пояснил Шерлок. — Не разговаривай со мной, как с дебилом. — А ты не перебивай. Пожалуйста. На этот раз взгляд Шерлока не пробирал до печенок — он, можно сказать, умолял: выслушай меня, Джон, не дай низвергнуться в пропасть. — Черт с тобой. Продолжай. Только без интимных подробностей. — Спасибо. Я постараюсь. — И Шерлок продолжил: — Ты знаешь — я человек довольно рациональный, бесстрастный. От эротических бзиков далек. А они — от меня. Я всегда занимался делом. ДЕ-ЛОМ. А не всякими там пустяками и глупостями. — Да, ты довольно холоден… в этом смысле. — Вот именно. Но в своих снах я безрассуден и необуздан. Думаешь, я не отвечаю тебе? О, ещё как! Я весь горю. Моё тело превращается в неуправляемый пламенный вихрь. Что со мной, Джон?! Колени уже не просто дрожали — они сотрясались, ударяясь друг о друга в волнительной пляске. — Что-то я мерзну, — пробормотал Джон, с трудом вытаскивая из кресла враз ослабевшее тело, очень уж странно реагирующее на выверты подсознания взбалмошного соседа, и засуетился возле камина. — Подброшу-ка пару-другую поленьев. Огонь яростно набросился на сухое дерево — в камине оранжево полыхнуло. Шерлок терпеливо ждал, что же ему ответят. Посоветуют. А заодно, быть может, развеют сгустившийся мрак. Но Джон шуровал в очаге кочергой и с советами не спешил. — Джон, — не выдержал Шерлок, — вытащи нос из камина и сядь. Джон тяжело опустился в кресло, почему-то не осмеливаясь поднять глаза. Лицо пощипывало и горело — естественно, после усиленной топки. — Скажи хоть слово, мне важно услышать. В конце концов, снишься мне ты. Подтекст был очевиден: тебе и расхлебывать. Понятное дело — мне. Кому же ещё… Почесав бровь, прочистив неприятно саднившее горло, Джон как можно беспечнее произнес: — И чего ты разволновался? Тебе настолько это не нравится? — А тебе бы понравилось?! — Шерлок снова вскочил. — То, что целуясь с соседом по квартире, испытываешь блаженство? Пусть даже во сне. Понравилось бы?! — повторил он с надрывом, нависая над Джоном грозной, пышущей жаркой энергией массой. — Это же черт знает что! Мне уже страшно ложиться в кровать. Джон издал короткий, насквозь фальшивый смешок: на самом деле ничего забавного в фантастическом наваждении Шерлока он не видел. — Страшно? Не преувеличивай. Ничего страшного в твоей кровати нет и быть не может, — принялся успокаивать он взбудораженного компаньона. — Ты прекрасно знаешь, что наяву тебе ничто не угрожает. Поцелуи с тобой — это самая бессмысленная бессмыслица, которая могла бы произойти в моей жизни. Я бесповоротно натурален, уверяю тебя, и вряд ли когда-нибудь наброшусь на мужчину. Во всяком случае, с такой экзотической целью. Какие сны, господи? Какие поцелуи? Кстати, а какие они? — Джона вдруг обуяло нездоровое любопытство. — Можешь их описать? Спросите Джона, зачем ему это надо? Это чертово описание? Джон не ответит. Но вопрос уже задан, каким бы идиотским он ни был. — Могу, и они ужасны. — Шерлок страдальчески закатил глаза, но заметно оживился, будто только и ждал возможности блеснуть эротическим красноречием. — Безумные. Страстные. Очень страстные. Твой язык… — Что — мой язык? — прошептал Джон и, вмиг возненавидев себя за этот придушенный шепоток, повторил уже громче: — Что? Но получилось только хуже: хрипло, низко и слишком заинтересовано. Слава богу Шерлок внимание на этом не заострил — расстроен был не на шутку, да и описанием поцелуев увлекся. — Твой язык… имеет меня, Джон, — тихо выдавил он и покраснел по-девичьи ярко и нежно: скулы, мочки, подбородок — всё заалело так трогательно и так бесподобно, что Джон невольно завис, на время потеряв нить разговора. А потом ошарашенно вскинулся: — Что-о? Имеет? То есть? Куда имеет? — Господи, Джон, что за грязные мысли? — брезгливо скривился Шерлок. — Куда ещё может иметь меня твой язык? В рот, естественно. Но очень уж интенсивно. И глубоко. Он проникает в горло, извивается там, тычется кончиком в нёбо. Проникает в горло… Тычется кончиком… У Джона чуть сердце не выпрыгнуло. Пора прекращать явно зашедший на опасную территорию диалог. От Шерлока можно и не таких откровений дождаться. Кто бы мог подумать, что эта ледышка окажется столь велеречивой. — Ну и язык у меня… — Да, совершенно дикий язык. Адская мука, — заключил Шерлок, вздыхая. — Я просыпаюсь весь мокрый. — Мокрый? В смысле? — огорошено переспросил Джон и тут же осекся: он уже начал бояться себя самого — своих насквозь двусмысленных, противоестественных ассоциаций. Срочно прекращать! Срочно! Прямо сейчас. — В смысле — вспотевший. Или ты вообразил, что от твоих сексуальных атак я эякулирую? — Каких ещё атак? Что ты мелешь? Усталость накрыла внезапно — неподъемным, удушливым пологом. Сколько длится этот плотский разгул? Час? Полтора? И всё это вместо невинной газетки с её такими же невинным бульварным враньем?! К тому же надо признаться, не только усталость накрыла… Не сказать, чтобы Джон возбудился — нет, конечно. Вот ещё! Но по телу тут и там гуляли неясного происхождения волны. И по бедрам гуляли, и по мошонке… — Я женюсь, — брякнул он, в панике разгоняя эти совершенно аномальные волны. И вообще — весь разговор между ними, никогда не затрагивающими столь щекотливых тем, жившими за редким исключением душа в душу, выглядел сплошной аномалией. Продолжением одного из сумасшедших снов сумасшедшего Шерлока Холмса. — Женишься? Да что ты? — Шерлок вновь устроился в кресле и воззрился с поистине детским любопытством: глаза вспыхнули, рот приоткрылся. Почему-то Джону показалось, что он обрадовался: камень с души. И почему-то это сильно его обидело. Что, не терпится избавиться от героя своих полуночных недоразумений? А вот не дождешься! — М-м-м… Подумываю. — И когда? — Когда-нибудь. Я же не собираюсь коротать свою жизнь в окружении колб. Как ты, например. И вообще, я это к тому, что в принципе не могу тебя целовать, тем более — страстно. Даже если очень сильно этого захочу… Заткнись, чертов осёл! Заткнись! Куда тебя, идиота, вдруг понесло?! — … Но этого абсурда я не захочу никогда, потому что неисправимо гетеросексуален. Таким и умру. — Умрешь? — удивился Шерлок. — Зачем тебе умирать? У тебя вся жизнь впереди. — И мечтательно затянул: — Женишься… Твоя жена наверняка будет медицинской сестрой. Почему-то я не вижу рядом с тобой великой актрисы или министра финансов. Да, точно. Непременно — медицинской сестрой. Доброй, милой, скуч… симпатичной. Дадите друг другу обет верности и любви, сгоняете в свадебное путешествие. Заведете детей, собак и прочую живность. Обязательно купите дом. В рассрочку. Не большой и не маленький — средненький. Жена твоя посадит в саду гортензии… — Откуда ты про гортензии знаешь? — Джон уже откровенно злился — размечтался, мать твою! — Ты сыщик, а не садовод. — Видел однажды — очень красиво. Неужели ты забыл то кошмарное дело? Ну помнишь: сад, труп. Ты ещё так поэтично его назвал: «Расчленение с фимиамом поздних гортензий». — Ты очень кстати вспомнил о расчленении, рисуя прелести моего будущего семейного счастья. Шерлок бросил короткий взгляд и пожал плечами: — К слову пришлось. Оба подавленно замолчали. Джон вспоминал то и в самом деле кошмарное дело, а заодно думал о том, что с Шерлоком будет очень трудно расстаться. Каким бы ни был он невыносимым порой, ни с кем и никогда ему, Джону, не было так уютно и так надежно. Прибившись к теплому берегу — Бейкер-стрит 221В, — он вдохнул самый восхитительный из всех существующих ароматов: аромат дома, аромат неугасающего очага. Стало грустно. И зачем он, дурак, о женитьбе заговорил? О чем думал Шерлок — загадка, но насупленный вид и сведенные на переносице брови тоже красноречиво оповещали о тягостности его дум. — Джон, — наконец подал он голос. — Это очень плохо? То, что мне снится? Мне так стыдно перед тобой. Ты вот жениться собрался, а я… — Ну что ты, Шерлок. — В душе распустилось что-то теплое, мягкое и большое — заполнило грудь до отказа. — Что ты. Тебе нечего стыдиться, поверь. Мы не властны над подсознанием с его неизведанными глубинами. Какой-то внешний раздражитель толкнул тебя на подобные сновидения — только и всего. — Может быть, ты и толкнул? — Я? Почему я? Снова я. Как всегда, я! — Джон, согласись — мужчина ты довольно любвеобильный. Твои романы… Чувственные флюиды… — Причем здесь флюиды и мои романы? Почему они чувственные? И когда в последний раз у меня был роман? Ты помнишь? Лично я — нет. А если следовать твоей логике, живя с тобой, я должен каждую ночь видеть во сне либо Лестрейда, либо морг — тоже своего рода флюиды. И только не говори, что позавидовал моим так называемым романам. — А на меня это похоже? — Нет. Но люди меняются. — Люди не меняются, — решительно возразил Шерлок. — Никогда. — Но потом глаза его затуманились. — А впрочем… Он задумался и снова ушел в себя, возобновив при этом изматывающий сверлёж. По спине Джона привычно помчалась изморозь. — Шерлок, не смотри на меня. Взгляд приобрел осмысленность и остроту. — Я разве смотрю? Кто бы сомневался! — Смотришь. И вообще, поздно уже. — Да-да, — оживился Шерлок. — Подведем итоги. Хвала небесам, кажется, наступил конец испытаниям. Да и слова Шерлока не имели провокационного подтекста и, судя по тону, носили уже чисто деловой характер. Разговор определенно затянулся, и напрягал изрядно обоих. Пора бы и точку поставить. — Подведем. — Я не извращенец. — О господи, — рассмеялся Джон, — конечно же нет. — И я в тебя не влюблен. Глаза тут же полезли на лоб: вот это итоги, вот это точка! — С ума ты сошел?! С чего тебе вдруг влюбиться в меня? Только этого не хватало! — Джон, остынь. Я же сказал — не влюблен. Значит, нет повода к беспокойству. — И тем не менее мне не нравится, как это звучит. — Джон решительно поднялся с нагретого места. — Довольно, Шерлок. Весь вечер ты терзаешь меня какими-то странными откровениями, конфузишь, сбиваешь с толку. Я терпеливо слушал, но терпение моё уже на исходе. Я устал, голоден и очень близок к тому, чтобы разозлиться. Шерлок тоже торопливо вскочил и как-то неловко засуетился. — Конечно, конечно. Прости, что нагружаю тебя проблемами. Но ты мой друг, Джон. С кем ещё я могу поделиться интимными, сокровенными тайнами? — И сделал в его сторону шаг. — Ты согласен? — В общем-то да, — неуверенно кивнул Джон. — В таком случае, у меня одна, последняя на сегодня просьба. Что ещё он задумал? Что ещё выкинет этот неугомонный? Рот стянула неприятная сухость — чаю бы сейчас горячего… — Какая? — Обними меня, Джон. — Обнять? — Он неожиданно и жарко вспыхнул. — Но зачем? Что за выдумки, Шерлок? На мой взгляд, это совершенно излишне. — Мне надо. Очень. Считай, что ты меня утешаешь. Как друг. Приводишь в равновесие мой пошатнувшийся мир. — И вдруг добавил: — Джон, меня давно никто не обнимал. От жалости заныло под ложечкой, и сердце откликнулось на плохо завуалированную печаль каждым своим ударом. Если разобраться, Шерлок так одинок. Ну кто у него есть? Майкрофт? Мраморное изваяние с зонтом и безбрежным океаном сарказма. Эта квартира, миссис Хадсон и он, Джон — вот и всё. Ничего больше. — Давно? — Даже не помню когда. — Ну хорошо. Да, конечно. Мы ведь и в самом деле друзья. Иди сюда… И Джон обнял Шерлока. Прижал к себе теплое тело, приятно расслабившееся в его руках. Доверчивое. Очень близкое. Очень дорогое. Прильнувшее трепетно, вздохнувшее едва слышно. И слабое дуновение, выпорхнувшее из таинственной глубины, нежно согрело шею. — Спасибо, Джон. Мне стало гораздо легче. В самом деле, чушь какая-то. Подумаешь — сон. Джон отстранился, с трудом преодолевая притяжение космической силы. Можно сказать, с кровью оторвал от себя успокоенную, мерно вздымающуюся грудь. — Вот и славно. — И только потом заметил, что ладони продолжают сжимать предплечья и даже поглаживают ласково и обнадеживающе. — Всё, всё, — сказал он не столько Шерлоку, сколько своим не желающим угомониться ладоням. — Всё. Думаю, равновесие восстановлено. Да? — Да. Я в порядке, Джон. Не сомневайся. Слава богу. Наконец-то перестанет дурить. Да и я… Стряхивая с себя необъяснимую негу и деловито потирая руки, он бодро спросил: — Поужинаем и в постель? Сердце отчаянно бухнуло о грудину: куда его снова несёт?! Мысленно чертыхаясь, уточнил взволнованной скороговоркой: — Спать. Ты у себя, я — у себя. Каждый в своей комнате. В своей кровати. — А разве возможно как-то иначе? — Шерлок недоуменно приподнял бровь. — Невозможно, — отчеканил Джон и поспешил в сторону кухни. Догнал его раскатистый смех. Смешно ему, балбесу! И сам не выдержал, рассмеялся — громко, весело, облегченно. — Шерлок, провокатор ты чертов, совсем задурил мне голову. Признайся — ты изрядно приукрасил свои страдания? — Прости, Джон, но — нет. Говорил чистую правду. Даже не знаю, как смог угодить в такой переплет. — Да ладно тебе. — Продолжая посмеиваться, Джон любовался его улыбкой: Шерлок довольно скупо баловал улыбками своего многотерпеливого соседа и друга. — Не такой уж это и переплёт. Но, между прочим, тебе не мешает подумать о личной жизни. — Я подумаю, Джон. Обещаю. Помочь тебе с ужином? * Они ужинали, пили чай, болтали. Шерлок продолжал улыбаться краешком губ, был сама доброта и покладистость. И глаза его ярко блестели. — Хорошо, — неожиданно произнес Джон. — Да, — согласился Шерлок, посмотрев долго и странно. Джон отчего-то смутился. — В смысле — нормально. Уютный вечерок получился. — Да, — снова согласился Шерлок. — Всё будет замечательно, Джон. — Думаешь? — Уверен. — Что ж. Ты всегда знаешь, что говоришь. * Заворачиваясь в одеяло и блаженно жмурясь (уставшие за день мышцы наконец-то расслаблены, в спальне тепло, за окном темно — как тут не жмуриться?), Джон думал, что о женитьбе всё-таки надо поразмыслить всерьез. Возраст солидный, заработок, слава богу, стабильный, да и всё остальное не должно пропадать почем зря. А Шерлок… А что — Шерлок? Шерлок — это Шерлок. Он сладко зевнул и закрыл глаза. Хорошо. * Джону редко доставалась легкая ноша. Судьба подчас бывала к нему сурова, и тихое, безоблачное счастье — уж точно не его стезя. Вселенная кружится в вечном, прекрасном танце. Её искрометные па восхитительны в своей грациозной непредсказуемости. При этом она насмешливо скалит белоснежные зубы, хохочет заливисто и самодовольно — всегда молодая, сияющая, охваченная горячей пульсацией нескончаемых зарождений. Хорошо тебе, Джон? Конечно же, хорошо. По-другому и быть не должно… Не прошло и двух дней, как Джону приснился Шерлок. Приснился так, что жаль было просыпаться. И снился теперь почти каждую ночь. * А Вселенная всё кружилась и танцевала. И смеялась. И лукаво подмигивала всеми своими звездами. И сужались пространства. И расстояния сокращались. И жизнь наполнялась радостью. Посвящается Первым Двум Сезонам и Тому Прекрасному, Неповторимому Времени