Перечитывая Шекспира

Покорный данник, верный королю, Я, движимый почтительной любовью, К тебе посольство письменное шлю, Лишенное красот и острословья. Я не нашел тебя достойных слов. Но, если чувства верные оценишь, Ты этих бедных и нагих послов Своим воображением оденешь. А может быть, созвездья, что ведут Меня вперед неведомой дорогой, Нежданный блеск и славу придадут Моей судьбе, безвестной и убогой. Тогда любовь я покажу свою, А до поры во тьме ее таю. Ради него я готов на все. Без преувеличения. На все. Хотя о чем это я? Зная его всего ничего, можно сказать, не зная совсем, я не задумываясь убил человека.Никогда не забыть мне своего безотчетного ужаса: сейчас он сделает это, и я снова останусь один. В пустыне без признаков жизни. Без него… Ну уж нет! И я нажал на курок. Начало преданности и любви было положено. Моя любовь началась со смерти — весьма символично. Я много об этом думал. По сути, мало хорошего, одна маета. Надеяться мне не на что и нечего ждать. Никогда этот человек не посмотрит в мою сторону заинтересованно. Ему, такому невероятному, это и в голову не придет. Почему я в этом уверен? Потому что зеркала легко уничтожают любые иллюзии. Что отражают они день за днем? Идеальный образ ничего из себя не представляющего середнячка во всей своей невеселой красе. А Шерлок… С макушки до пят — ослепительное совершенство. Впрочем, нет. Справедливости ради скажу: он уже в достаточной степени заинтересован во мне. Как в крайне удобном приобретении. Я заметил — с таким же благодарным интересом он рассматривал недавно купленные ботинки. Осень заливала Лондон дождем, и его туфли из тончайшей кожи промокали нещадно. А ботинки отличались добротностью, но при этом — боже, кто бы посмел сомневаться, — утонченным изяществом. Даже я со своим варварским вкусом понимал, насколько они хороши. Во всяком случае, мне до их уровня не дорасти никогда. — Удивительно качественная обувь, Джон. Ты не находишь? Не нахожу. Мне на такие рассчитывать не приходится. — Удивительно качественная, — повторяет он, продолжая рассматривать свои упакованные в недоступную роскошь ступни. — То что надо. Пройдемся? Есть над чем поразмыслить. И дождь, кажется, угомонился. — Может быть, и тебе пора угомониться? Уже поздно и я устал. — Пустяки. Свежий воздух вернет тебе силы. Не умаляй своих достоинств, Джон — ты вынослив как мул. Ладно скроен, крепок, силен. Удивительно качественный Джон. Я притворно вздыхаю и иду одеваться. И, черт возьми, счастье переполняет меня. Очевидно, то же самое происходит с преданной псиной, перед носом которой хозяин помахал поводком. Мы прогуливаемся. Он что-то болтает — необычный для Шерлока вариант глубокомысленных размышлений. Я поглядываю на небо: не видно звезд. Дождь вот-вот разразится, а мы конечно же не подумали о зонте. Я не подумал. И еще не факт, что его новые шикарные ботинки окажутся настолько прочны. О том, что мои собственные видавшие виды кроссовки уже не раз и не два нахлебались из луж, я почему-то не думаю. Я так сильно влюблен, что обрывается сердце. Всякий раз, когда я смотрю на него. И даже когда не смотрю. * Утром я спускаюсь в гостиную, где им уже наведен особый, уникальный порядок. И сам он в полном порядке: сияющий свежестью властелин моих беспокойных дум. Любуюсь его ослепительным блеском и принимаюсь ругать. За то, что мое чертово утро начинается с кофе, пролитого каким-то безруким болваном. За то, что пятно теперь ничерта не отмыть, и потому ковер можно спокойно выбрасывать. Миссис Хадсон будет довольна! За то, что чертов синий шарф снова валяется на каминной полке. Его место именно здесь? Не слишком ли много чести? За то, что снова жег в камине бумаги и вонь теперь не выветрить никакими ветрами — так и будем гнить в этом затхлом хлеву. За то, что люблю его страшно, до скрученных узлом потрохов. А он — не любит. И никогда не полюбит. Но я им заполнен. Рок, если хотите. Этим человеком дышит моя грудь. Не воздухом, нет. К черту воздух. Шерлоком. Шерлоком Холмсом. Для которого я — всего лишь удобное приобретение, всегда под рукой. — Доброе утро, Джон. Не ворчи. — Он рассматривает меня как свои новые туфли — благожелательно. Он удовлетворен тем, что видит. Его жизнь гармонична как никогда: Джон поворчит, посверкает глазами и ликвидирует хаос. Ковер заблестит чистотой. Камин будет вычищен. Дом проветрен. А шарф переместится в платяной шкаф. И все будет чудесно. — Позавтракаем? — Я не французский повар, нанятый твоим братом, — бросаю я. И отправляюсь готовить завтрак. Сходя с ума от любви. * Майкрофта Холмса я откровенно боюсь: он знает все. Он давно меня раскусил и каждый мой брошенный в сторону Шерлока взгляд расценивает безошибочно. Что с этим делать, не представляю. Надеюсь, он будет деликатен настолько, чтобы однажды не выразить сочувствие бедному доктору Джону, потому что своей реакции я предсказать не могу и за ее адекватность не поручусь. Но такта старшему Холмсу не занимать. Не того поля ягодка, чтобы не подумавши брякнуть. Хитрый лис привык к намекам и недомолвкам и его ребусы по зубам лишь равноценному оппоненту. Мне же остается только мозгами скрипеть, да и то не слишком натужно — плевать я хотел на их высокоинтеллектуальные состязания. Холмс & Холмс прекрасно друг друга поймут. А я пока приготовлю чай. Когда по странному стечению обстоятельств мы остаемся вдвоем, старина Майк произносит, задумчиво вперившись в потолок: — У моего пятилетнего брата был любимый оловянный солдатик. Облезлый, потертый. Не представляю, где он его откопал. Таких древних уже тогда днем с огнем было не сыскать. Он называл его мистер Солдат и не выпускал из кулачка даже во сне. Это и в самом деле была любовь, дорогой Джон. Наша мамочка опасалась, что однажды ночью солдатик проткнет ее малыша своим противным острым штыком. Или выколет ему глаз. Я уверял ее, что таким несерьезным орудием не выколоть глаз даже мышонку, но мамочка была непреклонна и оставляла без внимания мои веские доводы. Впрочем, какие веские доводы могут быть у подростка? Она упорно разжимала сонные пальчики и убирала мистера Солдата в коробку. Как же Шерлок орал по утрам — уши закладывало. С тех пор его пристрастия не изменились. Странная закономерность. И удивительное постоянство. Я слушаю затаив дыхание и в который раз думаю: о чем это он? И в который раз кажусь себе полным кретином. * С Лестрейдом легче. Он тоже давно обо всем догадался, но перед ним я открыт. Конечно, не до такой степени, чтобы признаться в своей безнадежной любви, но от стыда горячим потом не покрываюсь. Хотя бы. — Может быть, тебе лучше жениться? — говорит мне Грег, почему-то тоже посматривая на потолок. Мать твою, неужели на нашем потолке в подробностях изложена горькая история любви Джона Уотсона?! Спрашиваю: — Лучше чем что? — Ну… — мнется он, ерзая в кресле. — Ну… — Весь Скотланд-Ярд осведомлен или один ты оказался таким наблюдательным? — Ну… И я понимаю, что в своей прозорливости инспектор не одинок. Черт. — Черт! — Джон, да брось. С кем не бывает. — Вот влюбишься в Андерсона, тогда и поговорим. Грег обиженно вспыхивает: — Почему именно в Андерсона? Все все видят, и только Шерлоку наплевать. * Он звонит мне во время приема. — Какие планы на вечер? — Мм… — Отложи. Ты мне сегодня нужен. И отмени все свидания. Все свидания? Да, это он хорошо сказал. Когда я в последний раз ходил на свидание? Но глобальные перемены в моей личной жизни прошли мимо Шерлока Холмса, смотрящего на мир глазами старого, опытного рентгенолога. В том случае, разумеется, если объект достоин его внимания. Я не достоин. А может быть, правда сходить? Пригласить в ресторанчик какую-нибудь малышку, выпить вина, потанцевать. Она будет мило хихикать и с жарким любопытством поглядывать на мою ширинку, оценивая масштабы предстоящего удовольствия. Я буду делать вид, что не замечаю ее любопытства, но во время танца прижмусь как бы невзначай, и она захихикает во сто крат милее. Клин клином… Но от одной мысли об этом портится настроение, и без того далеко не радужное. — Хорошо. Что-то серьезное? — Очень. Отложив все дела и все несуществующие свидания, я спешу после смены домой. Но Шерлок встречает меня в халате. — Мы никуда не идем? — Нет. Все проблемы уже решены. Я устало опускаюсь в кресло — стоило так торопиться… — Рассказать не хочешь? — Я же сказал — решены. Проведем этот вечер дома. Он швыряет на столик журнал и ненадолго исчезает где-то в недрах квартиры, откуда раздается требовательный и довольно сердитый окрик: — Куртку сними! Отдыхай. Как будто я против. * Больше года длится это безумие. На сколько больше, уточнять не хочу, потому что самому страшновато. А учитывая, что вряд ли этому когда-либо придет конец… Нет, лучше не уточнять. И все-таки с Шерлоком хорошо. Большую часть времени. К любви своей я привык — она прочно вплелась в канву моей жизни, став неотъемлемой частью даже самого незначительного события. Я привык к ощущению необратимости, смирился, принял все так, как есть, и не ропщу. Да и выбора нет. Выбирать между Шерлоком и не-Шерлоком? Боже упаси. Но бывает… Бывает, на меня накатывает такая черная безысходность, что в поисках выхода я задыхаюсь. С трудом справляясь с жалостью к себе самому, я замыкаюсь, мрачнею, без повода злюсь и сквозь зубы цежу каждое слово. Не самый приятный сосед. Вот и сегодня. Ничего сверхъестественного, обыкновенная свадьба обыкновенной влюбленной пары. Нарядная, воодушевленная Сара сообщает о предстоящем событии и приглашает на торжество. Это не удивляет — после неудавшегося романа мы смогли остаться друзьями. Такое бывает нечасто, но у нас получилось. Сара наваливается на меня надушенной грудью и звонко целует в нос. Она делает это нарочно, я понимаю, и легко прощаю ей эту маленькую месть. — Не ты, Джон, не ты, — произносит она нараспев. — Не ты. И все-таки мне чуточку жаль… Но Стива я очень люблю. Ничуть не меньше, чем могла бы любить тебя. Я улыбаюсь в ответ. Мне странно. Меня или Стива… Я или Стив… Ей действительно все равно? Она в самом деле не видит разницы? Да, конечно, у любви тысячи лиц. Только вот у моей — одно, и черты его неповторимы. Но сегодня постоянство и сила чувств не повод гордиться собой. Не тот день. Я возвращаюсь домой в препаршивейшем настроении, на душе — тонны зловонной мути. Моя застоявшаяся любовь воняет кислятиной. А сам я — лишь отработанный шлак, дерьмо, жалкое и безвольное. Неудачник с тоскливо опущенными уголками глаз и седеющими висками. Чертов страдалец. Радуйся, Сара, что эту безвкусную чашу ты пронесла мимо рта. Есть с чем поздравить. Любовь всей своей жизни я традиционно застаю на кухне, но сегодня мирная картина домашнего Шерлока, перебирающего свои драгоценности, завалившие добрую половину обеденного стола, не вызывает привычного удовольствия. Я раздражен. Тело настоятельно требует активных действий — к примеру, схватить за шкирку непревзойденного химика и вышвырнуть вон. Хочется побыть одному, выпить чаю и подумать над каждым из своих поражений. Подвести итог. Начать новый отсчет, пусть даже отсчет в никуда. Когда-нибудь все изменится. Непременно. Исчезнет тремор, а вместе с ним — неуверенность в собственной состоятельности. Одна из самых престижный клиник Британии распахнет передо мной свои двери: добро пожаловать, мистер Солдат, здесь и только здесь ваше место. Я поднимусь, взлечу, воспарю. Куплю себе боты немыслимой красоты и цены. Смокинг. Длиннополое дорогое пальто. Обмотаю шею умопомрачительным шарфом. И стану похожим на… клоуна? К черту сомнения. Стану похожим на того, кто вправе рассчитывать на взаимность Шерлока Холмса. Он увидит меня другими глазами. Он сможет мною гордиться. Восхищаться. Любить. Я снисходительно брошу: «Ты, кажется, говорил о свидании? Знаешь, я решил пригласить на свиданье тебя. Выпьем по бокалу Dalmore, покушаем жирных, упитанных устриц, и, может быть, я тебя трахну…» Идиотизм. Наполняю чайник водой и забываю его включить. Размечтался. — Привет. Молчу. Хоть убейте, но сейчас я даже рта раскрыть не могу. — Ты чем-то огорчен, мой маленький Джон? Я изумленно разглядываю низко склоненный затылок, с трудом подавляя страстное желание опустить на него кулак. Кто я? Кто?! В груди разливается жесточайшая боль. Мое сердце зверски устало. Вот теперь, именно в этот миг, я отчетливо это осознаю. И сам я устал. Быть кем угодно, только не тем, кем страстно желал бы стать. Мало я вытерпел, находясь рядом с ним? Тоска, бессмысленное ожидание, томление… непроходящее, изнурительное томление жаждущего прикосновений тела. Прикосновений этих ухоженных рук. Только этих. Мои неисполнимые мечты — неподъемный груз. Тащить его нет больше сил. И тем не менее я тащу. Двужильный, ладно скроенный мул. Но маленький Джон — это уже перебор. Издевательство над безответной любовью. Я закипаю и выплевываю первые жгучие капли. Мой голос опасно тих. — Ты хорошо подумал, прежде чем такое сказать? Он наконец поднимает голову и смотрит непонимающе. Но искренности во взгляде нет и в помине. Сказанное он в себе выносил, это не вызывает сомнений. Смаковал, пробовал на вкус, а теперь выдал. Вот только зачем? С чего ему вдруг захотелось меня унизить? — Сказать — что? Я тебя чем-то обидел? Набираю побольше воздуха и сдержанно отвечаю: — Я не твой маленький Джон. — А чей? — Ничей. Шерлок пожимает плечами. — В чем же дело? Почему бы тогда тебе не стать моим? И вдруг меня осеняет. Да, видно так и выглядит гром среди ясного неба. Я понимаю, что Шерлок не шутит. Ни черта ни дьявола он не шутит. Зарождающийся внутри меня шторм утихает мгновенно, только сердце колотится еще торопливее — спешит хоть что-то понять. Я огорошен, растерян, сбит с толку и чувствую какой-то подвох, но подумать не успеваю — он поднимается, делает шаг, другой… Он наступает. Шерлок Холмс меня атакует — это не спутать ни с чем, тем более мне, знающему в атаках толк. Что происходит? Что происходит с моей задрипанной жизнью, на которой только что в сотый раз был поставлен крест? — В каком это смысле? — лепечу потрясенно. — В самом обыкновенном. Ты — мой. Я — твой. Проще некуда. — Что-что? — Прекрати. У тебя стопроцентный слух. И тупостью ты не страдаешь. Я — твой. Твой длинный, нескладный Шерлок. Меня куда-то уносит, а потом одним шквальным рывком приносит обратно. К его ногам. — Ты складный. — Это означает да? Ты согласен? Я правильно понял? Проклятье, но я и в самом деле не глух и не туп. Шерлок предложил мне себя — вот так легко и просто решил проблему, для которой, на мой взгляд, не имелось решения. Но почему-то я тоже кидаюсь в атаку. Я должен выиграть время, должен… Я ничерта не знаю, что должен. От сладкого ужаса я матерюсь. — Блять, Шерлок, что за херню ты несешь? Согласен на что? Шерлок вздыхает и улыбается. Ну конечно, ведь на моем лице ураган. Он превращает мои черты в пылающие руины. И Шерлоку это по вкусу. — На то, чтобы я стал твоим. Твоим. Может быть, хватит, Джон? Мучиться и мучить меня. Ты же глаз отвести от меня не можешь. Под твоим взглядом я горю с головы до ног. Насколько я хоть что-нибудь понимаю, это свидетельствует о чувствах. Да? Меня начинает трясти. — Да. Я говорю ему да? Да. Да. Да. Боже, мой боже… Он и правда горит — такого красного Шерлока я вижу впервые. Красный-прекрасный. Ему очень к лицу оттенок пожарной машины. — Но позволь уточнить одну существенную деталь, — продолжает мой (моймоймой?) красный-прекрасный Шерлок. — Маленькую, но существенную. Пойми, Джон, для меня это крайне важно. Распланировать свою дальнейшую жизнь я могу, только зная наверняка… Подготовившись к любому удару… О чем он бормочет? — К удару? — Да, к удару. Я неопытен и наивен. Влюблен и от этого слеп. Не хотелось бы пострадать очень сильно. Одним словом, кто я для тебя? Очередная Сара-Джессика-Джейн? Или… Врезать? Поцеловать? Даже не знаю. — Ты для меня идиот, — отвечаю я этому идиоту. — Единственный и неповторимый. С первого взгляда и на всю жизнь. — Хорошо. Это хорошо. Можно подумать, Шерлок Холмс ожидал другого ответа. Он замолкает и смотрит — внимательно и мучительно долго. И начинает дрожать. Это очень заметно и немножко смешно. Дрожащий как суслик Шерлок: руки, ноги, плечи, даже беспорядочно взбитые завитки (кудряшки)  — предмет моих самых сладостных грез. Но мне не до смеха. Я тоже смотрю — настороженно. И тоже дрожу. Моя дрожь выглядит вполне органично, во всяком случае, для меня. К ней я тоже давно привык. Жду. Что еще такое сверхумное он сейчас ляпнет? Я не чувствую ног. Голова пылает. И это все готово меня разрушить. Говори уже, черт бы тебя побрал! — Ты любишь меня? Не сказать, чтобы неожиданно, но действует ошеломляюще. Дрожь усиливается. О ногах вообще можно забыть. О голове, кажется, тоже. — О-очень. Его тихий довольный вздох меня оглушает. Покачнувшись, я хватаюсь за край стола. Разрушаюсь. Силюсь задать закономерный вопрос «а ты?», и вдруг понимаю, насколько это нелепо. По нему же все видно! Не пойму только, как я мог все это проморгать?! Жизнь преподнесла хороший урок, да и к Шерлоку давно надо было прислушаться: «видишь, Джон, но не наблюдаешь»… Бирюзовый взгляд мечется и снова останавливается на мне — глаза в глаза. Взгляд испуганный, совершенно не шерлоковский. Восхитительное дополнение к пламенеющим скулам и влажным подмышкам. Никогда не видел Шерлока в таком диком волнении. Его губы сжаты в бескровную нить. А потом они приоткрываются — распускаются чистым, невинным цветком. Что еще тебя беспокоит, любовь моя? — И мы будем… спать… вместе? Я взрываюсь изнутри миллионами раскаленных осколков. Сгораю мгновенно. В огне своей сумасшедшей любви. Об этом я почему-то не думал. Но теперь непременно надо будет подумать. И подумав две с половиной секунды, я отвечаю: — Да. Если захочешь. На это меня, слава богу, хватает. А потом заканчивается воздух. В моих легких. В нашей квартире. На всей Земле. Шерлок опускает глаза и молча выходит из кухни. Я — за ним…