Враги Друзей

Эпонина всё знала. Всё знать было ее долгом начальницы и жены. Когда тебе известно абсолютно всё, твоя семья может быть в безопасности, а страна — хотя бы насколько-то в порядке. Итак, она всё знала, и поэтому совершенно не удивительно, что мимо неё не прошёл и факт основания нового революционного кружка. Эпонина быстро оглянулась вокруг, потушила сигарету, сгоревшую почти до фильтра, о стену, смахнула пепел на асфальт и выкинула окурок в мусорку перед дверью здания Службы Общественного Порядка. Так разумеется не стоило делать, но в этом маленьком бунте была хоть какая-то возможность выразить всё, что она думала о работе и пятницах, которые нельзя провести в кругу друзей. Раньше, конечно, она послала бы эту работу к дьяволу и сказала, что без неё тут прекрасно разберутся, а сама сбежала бы к Парнасу или ещё к кому. Но она стала гораздо серьёзнее: привыкла носить приличные строгие брюки, пиджаки и каждое утро собирать волосы в тугой хвост. Ей, пожалуй, даже шёл этот образ. Единственное от чего она так и не избавилась — пошловатая темно-красная помада, по следам от которой на окурках неизменно можно было понять, что ей так и не удалось бросить курить. Впрочем, с пиджаками она всё равно смотрелась уже далеко не так, как с откровенными рубашками и короткими юбками, которые она привыкла носить лет пятнадцать назад. Да, Эпонина могла собой гордиться. Начальница СОП, жена Люсьена Анжольраса, лидера страны, его правая рука… Она уже совсем не напоминала ту резковатую импульсивную девчонку, которая пришла на баррикады. Ни характером, ни взглядами она не была похожа на Эпонину Тенардье. И всё же остатки прошлого давали о себе знать всякий раз, когда она входила в здание СОП, где фотография Мариуса висела на стене среди фотокарточек других жертв революции. Почему-то ее глаза каждый раз успевали найти его изображение среди сотен других прежде чем она отводила взгляд. Рядом с фотографиями на той же стене висело зеркало. Эта безвкусная по общему мнению деталь интерьера радовала Анжольраса, который часто повторял, что каждый гражданин должен помнить о том, что на этой стене могла висеть и его фотография. Эпонина подошла к зеркалу и заново обвела губы помадой, повернула голову направо и налево, придирчиво осматривая получившуюся картину на предмет проплешин. Не найдя их, она коротко улыбнулась своему отражению и направилась в кабинет. — Мадам Анжольрас, — секретарша встала с кресла, взволнованно теребя край рукава, — мадам, к вам месье Лежан, просил передать, что у него срочное… — Пусть заходит. — Но тут ещё мадмуазель Сонзабри, и мадам Данглар, и месье… — У них всех что ли что-то срочное? — недовольно перебила её Эпонина. Секретарша работала у неё всего второй месяц и пока что слишком нервничала и боялась сделать что-то не так, чтобы выполнять свою работу качественно. Поэтому Эпонине приходилось иногда помогать ей. — Мадам, они именно так и сказали! Эпонина вздохнула. Что ж. Видимо сегодня она обойдётся без мадемуазель Сонзабри. — Сперва месье Лежан, потом остальные в том порядке, в котором они подходили к тебе. Кроме мадемуазель Сонзабри. Передай ей что я очень сожалею, но с ней мы увидимся завтра. Или же… — Эпонина вспомнила, что Люсьен всё равно собирался сегодня задержаться на работе, — пусть зайдёт ко мне в конце рабочего дня. Секретарша кивнула, села обратно в кресло и тут же вызвала Лежана. — Госпожа Анжольрас просит вас зайти. Эпонина зашла в свой кабинет и наклонилась над столом. Где-то тут должна была лежать папка с делом о кружке «Врагов». Они решили не давать ему более полного имени: «Враги» показалось всем достаточно ёмким. Всё было понятно: были Враги — новые революционные кружки, более опасные чем мечтательные роялисты, скучающие по старине. И были Друзья Азбуки, ныне ставшие благотворительным фондом под началом Курфейрака — злые языки поговаривали, что через него отмывались деньги. Что ж. Эпонина с удовольствием протолкнула мужу статью, по которой могла задерживать говоривших подобное и потребовать доказательств. Иначе виновному вменялся небольшой штраф в пользу фонда. Эпонина терпеть не могла слушать гадости о своих друзьях. — Мадам Анжольрас, месье Лежан пришёл, — донесся голос секретарши из динамика. — Пусть зайдёт, — ответила Эпонина. Она как раз нашла нужную папку и села за стол. Лежан был тонким, сухим, низеньким человечком под тридцать. Он был хорошим детективом, очень хорошим, но только пока сидел в кабинете. Полевой агент из него был ужасный. Именно поэтому ему доверили руководство операцией по поимке лидера «Врагов» — и его отчёты были самыми точными, полными и разумными из всех, что Эпонина читала за свою карьеру. — Что случилось, Лежан, почему на этот раз вы решили отдать отчёт лично мне в руки? — полюбопытствовала Эпонина, бегло просматривая последние бумаги, лежавшие в папке. Ничего нового в её отсутствие не подшили. Прекрасно. Она подняла взгляд на Лежана; тот стоял, переминаясь с ноги на ногу и, кажется, здорово нервничал. Эпонина указала на кресло у стола: — Прошу вас, присаживайтесь. Вам нечего бояться, Лежан, я крайне довольна вашей работой и понимаю, что в нашей профессии случаются проколы. Докладывайте. У неё ушло много времени, чтобы начать говорить «доклыдывайте» вместо «рассказывайте». И теперь она с особенным удовольствием произносила это слово. «Докладывайте» — это делало её серьёзнее и взрослее по крайней мере в собственных глазах. Лежан уселся на самый краешек кресла, весь подался вперёд, сжав тоненький файлик с отчётом между коленей. — Мадам Анжольрас, мы… Похоже что мы вскоре сможем поймать лидера «Врагов», — выпалил сыщик. Эпонина выпрямилась в кресле, поджав губы и прищурив глаза, резким и властным движением протянула руку. Лежан торопливо подскочил, вложил в раскрытую ладонь отчёт и затараторил: — Я подумал, что вам стоит услышать это от меня лично. Мало ли когда вы откроете бумаги. Я ведь не знаю. У вас должно быть полно других дел. На следующей неделе мы приведём вам их лидера. — Благодарю вас, месье Лежан, отличная работа, — кинула Эпонина, — но ход операции будьте любезны согласовать со мной в присутствии всех участников. Совещание в понедельник, десять утра. В пятницу жду от вас их список на одобрение. Лежан суетливо кивал на каждое её слово. Кажется, он был нехило взволнован перспективой поимки одного из врагов государства — да что уж там, ключевого внутреннего врага! — Мадам, пятница — это ведь сегодня? Ах ты чёрт, точно. — В таком случае у вас мало времени. План во всех подробностях составите в выходные. Поторопитесь. Свободны. Лежан кивнул ещё несколько раз и выскочил за дверь. Отлично. Просто замечательно. Когда они обезвредят лидера «Врагов»… Люсьену придётся подарить ей цветы. А он очень, очень давно не дарил ей даже одной полудохлой гвоздички! Эпонина улыбнулась — конечно, не цветам от мужа, она прекрасно понимала, что их свадьба не была следствием его романтических чувств к ней или её — к нему. Скорее она радовалась просто тому, что Люсьен будет доволен. У него выдалась довольно тяжёлая неделя. Будет чертовски приятно сказать ему что-то приятное. Она откинулась на спинку кресла и с довольным лицом осмотрела свой кабинет. Всегда приятно знать, что ты не зря занимаешь свою должность. На кого ещё Анжольрас мог бы положиться? Разве был кто-то кроме Эпонины, кто со всей горячностью был бы готов заставлять работать сложную сеть из следователей и агентов, которые по сути шпионили за всем народом? Кабинет был небольшим: несгораемый шкаф, в котором лежали все нужные документы и бумаги, стол, лампа, два кресла: одно для неё, одно — для подчинённых, абсолютно одинаковые, не считая того, что они стояли по разные стороны стола. Спокойные зелёно-коричневые тона, без лишней роскоши. Такие же кабинеты были у всех её подчинённых, которым они были нужны. На столе стояла фотография Анжольраса — в ней и было единственное отличие. Если у всех остальных это была официальная фотография с Лидером, то Эпонина на правах жены поставила на свой столик улыбающегося Анжольраса времён празднования победы их революции в Мюзене. Кажется, это был первый раз, когда у неё слегка дрогнуло сердце от его прикосновения: когда он в пылу радости крепко обнял её, а затем Козетту и очень мило смутился, увидев, что девушки пришли вместе. — Мадам Анжольрас, мадам Данглар к вам. — Пусть войдёт. Эпонина ещё раз посмотрела на фотографию Анжольраса, коротко вздохнула и кивком головы поприветствовала гостью. Понеслась привычная рабочая рутина.

***

— Мадам Анжольрас, к вам мадмуазель Сонзабри. Эпонина взглянула на часы. Семь вечера. — Благодарю, вы можете быть свободны, — ответила они секретарше, — Сонзабри, зайдите. Через минуту в кабинет проскользнула миленькая блондинка с короткой стрижкой. Софи Сонзабри. Как будто кто-то специально старался подобрать милое короткое имя, зная, что его обладательница вырастет ему под стать. Софи закрыла дверь и совершенно очаровательно улыбнулась Эпонине. — Ты похожа на беззаботного воробья, — улыбнулась в ответ Эпонина. Она убрала последнюю папку в несгораемый шкаф, закрыла его на ключ и подошла к девушке. Софи поставила сумку на кресло для посетителей и положила руки ей на плечи, Эпонина притянула её ближе и поцеловала. Не было никакого смысла искать глубину в их чувствах, ждать острокрылых бабочек в животе, слабеющих ног или мурашек от звука голоса. Всё было просто. Софи была миленькой и немного напоминала Эпонине старую знакомую, кроме того, кажется, Эпонина Анжольрас ей нравилась. Ещё она умела целоваться. С ней было приятно сбросить стресс. Эпонине вообще нравилось говорить, что она просто сбрасывает стресс. Ещё Софи никто никогда не ждал дома, и это тоже было очень удобно и хорошо. С Софи не надо было думать о работе, обязанностях, долге перед страной, и Эпонина с удовольствием выделяла на неё время, прекрасно осознавая, что если бы не эти получасовые встречи, когда им даже не нужно было полностью раздеваться, она бы ни за что не смогла быть женой Люсьена Анжольраса, надежды и будущего этой чертовой, ах, не останавливайся дорогая, этой чёртовой страны… Ах! Ты сегодня превзошла саму себя, Софи. Позволишь тебя отблагодарить? Эпонине нравился стук её колен о пол, шуршание чужой пышной юбки, нравилось переставать на некоторое время думать о муже и делах, нерождённых детях и брате с сестрой. Нравились тонкие пальцы в волосах, хриплые вздохи и её тёмно-красная помада на чужих бёдрах, редкие тихие стоны, имя «Эпонина», шуршащим шёпотом слетающее с приоткрытых губ. Нравилась растрёпанная причёска Софи и то, как она поправляла её перед зеркалом. Нравилось вспоминать о временах, когда она не была ничьей начальницей. Нравилось не быть мадам Анжольрас хотя бы тридцать минут в день.