Враги Друзей

— Эпонина! Люсьен! — Гаврош встретил их прямо в прихожей и помог снять пальто. Через минуту Азельма вышла с кухни, помахивая рукавицами. От неё пахло выпечкой, яблоками и корицей и она широко улыбалась. Тёмные кудри были завязаны в пучок-швабру, розовое домашнее платье всё было в каких-то пятнах. — Я сделала шарлотку, — Азельма привычно проглотила приветствие и извинение за внешний вид. Впрочем, Эпонина тут же подумала, что не так давно и она могла проигнорировать необходимость переодеться при гостях. А вот Анжольрас кажется удержался от замечания только потому что перед ним была сестра его жены, но на его лице всё равно было ясно написано недоумение. Официальные приёмы здорово его изменили. Эпонина вздохнула. Может, хоть такие семейные посиделки отогреют обратно? Гаврош между тем затащил их на кухню и весело расспрашивал Анжольраса про выставку, на которой они вчера побывали. Жалел, что не пришёл сам, шумно восхищался сдержанными и скупыми описаниями, что Анжольрас давал каждому экспонату — словом, всячески поддерживал светскую беседу, насколько это было в силах мальчишки, выросшего на улице. Эпонина вдруг поняла, что сейчас заплачет от нежности, переполнившей её сердце. Она притянула к себе Гавроша и крепко обняла. Тот притих на минуту, видимо, смутившись неожиданной лаской, а затем коротко и неловко поцеловал её в щёку. — Да ладно тебе, Эпс, вот лучше попробуйте шарлотку Зельмы, я сейчас чаю нам налью, — пробормотал он. Эпонина выпустила его и он тут же повернулся к плите и чайнику. — Может, перенесём всё в гостиную? — спросила Азельма, — там удобнее. Анжольрас согласно кивнул и галантно взял на себя тарелку с пирогом. Азельма достала чашки и мотнула Эпонине головой, мол, иди давай. В гостиной стоял стол, кресла и огромный книжный шкаф. Когда Эпонина зашла, Анжольрас стоял рядом с ним и изучал названия книг. — У твоего брата неплохой вкус, — он одобрительно показал на томик с речами основных деятелей Французской Революции. — О, если ты так думаешь, не советую открывать эту книгу, — улыбнулась Эпонина, — у него бывают специфические комментарии к пафосным речам. — Ты думаешь, у него бывают специфические комментарии и к моим речам тоже? — холодно поинтересовался Анжольрас и потянулся к томику. Эпонина замялась, не зная, что ответить мужу так, чтобы не подставить брата за невинные, в общем-то, шутки. Не сажать же его теперь за насмешливый характер! На её счастье, именно в эту секунду в дверях показались Гаврош с Азельмой. В руках у них были четыре чашки с чаем. — Посторонись! — громко воскликнул Гаврош. Анжольрас быстро посмотрел на него и отошёл от книжного шкафа к столу. — Анжольрас, а ты читал ту статью в «Ля Нюи Де Франс» про какого-то бедолагу журналиста, сорвавшегося ночью с моста? — спросил Гаврош, как только они расселись. В уголках его глаз прятались смешинки, и Эпонина с тревогой смотрела на мужа — заметит ли? — Читал, — сдержанно кивнул тот, — поразительно бездарно сляпана. И надо же было умудриться обвинить в несчастном случае правительство! То, что ему было запрещено публиковаться ещё не делает из нас убийц. — Согласна, — активно закивала Азельма и Эпонина с благодарностью взглянула на неё. Та коротко и тепло улыбнулась в ответ. — Но свобода прессы... — начал было Гаврош, но Анжольрас перебил его: — Свобода прессы — прекрасная цель, Гаврош, и ты сам понимаешь, это один из идеалов. Мы к нему стремимся. Но ты помнишь, что сделали с Курфейраком, когда я позволил статье о коррупции в «Друзьях Азбуки» — совершенно клеветнической, давай заметим, — появиться в журнале? Разумеется, они все помнили нападение на Филиппа. Эпонина сама ездила к нему в больницу по пять раз на неделе, часто видела там же Азельму с заплаканными глазами — кажется, у них с Курфейраком в то время был какой-то лёгкий роман. Вот и сейчас она активно поддержала Анжольраса: — Вот-вот. Невозможно же позволять печатать очевидно вредные для государства вещи. — Не знаю, правильно ли говорить, что на Курфейрака напали именно из-за той статьи. Слишком уж малозначительный повод. — Коррупция по-твоему малозначительный повод? — Анжольрас, я провёл детство воруя деньги у богатых месье, чтобы было на что купить хлеб. Я вижу очень мало страшного в том, чтобы тем же самым занимался кто-то ещё. Были бы деньги, а вор найдётся. Гораздо хуже… Впрочем, не важно, — Гаврош примирительно улыбнулся, — давайте лучше поговорим о том, какой у Азельмы чудесный пирог. Эпонина с облегчением выдохнула. Анжольрас задумчиво смотрел на Гавроша, но через несколько минут напряжённой тишины всё же переключил своё внимание на еду. — Шарлоттка и правда хороша, Азельма, — сдержанно похвалил он, и Эпонина чуть не расхохоталась увидев, как широко улыбнулась её сестра. Надо бы её предупредить, что ловить тут нечего, а то глядишь повторит печальную судьбу Грантера. — А я тут встретила очаровательного юношу на работе, — неожиданно сказала Азельма, — он позвал меня в кафе, мы на следующей неделе идём. Так что, Гаврош, освободишь квартиру на следующих выходных? — О, не сомневайся, — весело откликнулся Гаврош и коротко посмотрел на Эпонину — или ей только показалось? — Ты прелесть, — Азельма широко улыбнулась и посмотрела на Анжольраса, — как ты думаешь, мы поженимся? — Эмм, — ответил застигнутый врасплох Анжольрас. Гаврош и Эпонина дружно захохотали, и разговор тот час ушёл в более мирное русло: обсудили последний вышедший сборник стихов, вспомнили друзей, которые ещё остались общими друзьями, Эпонина пообещала достать Гаврошу и Азельме билеты на ближайший концерт — Анжольрас заметил, что сам не пойдёт, но Эпонине будет полезно отдохнуть, потому что на этой неделе предстоит много работы. Эпонине казалось, что Гаврош выглядит слишком уж напряжённым, но она ничего не сказала ему. Наверное, он просто нервничал в присутствии Анжольраса — она легче выяснит, что его тревожит когда они встретятся втроём. И всё же напоследок, когда им уже пора было уходить, она подхватила Гавроша под руку и они успели обменяться парой реплик, пока Азельма и Анжольрас вежливо прощались в коридоре. — Гаврош, зачем ты дразнишь Анжольраса? — спросила Эпонина. Он удивлённо посмотрел на неё. — Разве же я дразню? Просто интересуюсь мнением родственника. — Ты же понимаешь, это опасно. — Что именно? Быть собой в своём доме? Как будто я до восстания не спорил с ним. — Ребёнок может позволить себе больше чем… — Чем брат первой леди страны? — Да, Гаврош. Он только пожал плечами. — Знаешь, когда мы не на публике я всё-таки предпочту быть собой. Давай, тебе пора идти, Эп. Гаврош ещё чуть помолчал, а потом резко и крепко обнял её — всего на несколько секунд — и шепнул: — Люблю тебя. Эпонина кивнула, с трудом проглотив ком в горле, и улыбнулась.