***
Королева Рей, собственноручно спустилась на задний двор, её предупредили о за полуночном возвращении сына. По тому, как он въехал через задние ворота, она поняла, что Кроу не хочет широко оглашать своё возвращение. С другого конца двора, при свете факелов, она видела, как он спрыгнул со взмыленного храпящего коня, передав поводья конюшему. Оглядев вернувшихся с ним телохранителей, она не обнаружила никакой привезенной с охоты дичи. По взмыленному виду коней она поняла, что возвращались они издалека. Один из Данов указал, на Кроу на неё. – О, матушка, – принц развернулся, сделав навстречу ей несколько шагов, и галантно, приклонив колено, поцеловал её руку, – не хотел беспокоить ваш покой. – Смотрю охота не была удачной? – О, напротив. Королева Рей вопросительно посмотрела на принца, ожидая объяснений. Трое суток, проведенных в неведении и беспокойстве требовали объяснений. Её мужчины словно сговорившись пропали из поля её ясновидения, словно она была простая смертная. Но, их разговор прервал появившийся священник. – Доброй ночи отец Стефан, – поприветствовал его принц. – Благослови вас Бог. Кроу словно что-то хотел сказать святому отцу, но её присутствие его сдержало, но одно она поняла точно, что эти двое что-то скрывали от неё, недаром её настораживало тесное сближение со священником из взятого Ярлом Кайло Люденбурга, которому поспособствовал покойный Король Ксизор. Не нравились ей и Даны сопровождавшие везде принца в качестве охраны. Она огляделась, не стоит ли кто-то из них поблизости, но Кроу, оказавшись под защитой дворцовой охраны, отослал их спать. – Мой сын, необходимо заменить охрану, после коронации нельзя чтобы в охране Короля оставались язычники. – Не волнуйтесь матушка, на днях они примут крещение, послужив примером другим язычникам. Как по мне, так это отличная примета для начала моего правления, не правда ли, Отец Стефан? Принц многозначительно переглянулся со священником. Сердце королевы, тревожно заныло, она знала, что бывшие дети Данов из Люденбурга отказывались принимать крещение пока не отомстят за павших родичей Конунгам Кайло Длинноносому и Хаксу Рыжебородому. – Я надеюсь ты понимаешь, что делаешь, сынок? – сдавленно спросила она. – Я ваш будущий Король, Королева Регент, и поступаю лучшим образом для страны – сухо ответил ей сын, всем видом показывая, что разговор окончен. Она хотела сказать сыну как волновалась, во время этой сумасбродной внезапной трёхдневной отлучки, но разговор перешёл из-за влияния посторонних, в такое русло, как будто они противники. Вернувшись в свои покои, Королева Рей долго не могла сомкнуть глаза, она посылала на розыск часть своего сознания, разыскивая Кайло, но доступные слои междумирья сотрясала гроза, пробивая её слои из глубины чудовищными разрядами молний. Она вспомнила, как юная плыла на норманнском драккаре и звала бурю, чтобы не дать захватчикам высадится на родной берег. И вот эта буря, рассекающая все сферы бытия, пришла, рассцвечивая пространство рваными плетьми молний, которые на мгновение погаснув, соединили небосвод и она почувствовала Кайло, но, сверкувшая следом молния разбила ухваченное ощущение на тысячу искрящих осколков, которые развернувшись отразили другой стороной лицо её сына. – Кроу, что ты наделал?! – с криком вышла она из забытья.Часть 36 Гроза
25 июня 2023 г. в 01:06
Длинноносый выбрался на берег к утру, к счастью драккары ожидали. Часовые узнали его по фигуре, но увидев его лицо, в первый момент, ощерились копьями, но, вглядевшись внимательно, Кало Норд приказал опустить оружие, задавая резонные вопросы, о том как он умудрился получить подобные ранения, и где его охрана. Длинноносый чувствовал, что его ответы вызывают сомнения в его душевном благополучии, он и сам бы насторожился, если бы такое услышал от кого-то другого, но не мог же он сказать правду. Но, пантеон их Богов допускал порой весьма странные вещи. Если Один мог пожертвовать глазом для обретения мудрости, то почему бы его жрецу, следуя его примеру, не положить на алтарь свою личину, а его людям не отдать себя богам во имя будущих побед? Его людей настораживало лишь то, что они не объявляли заранее о таком волеизъявлении.
Их вороватый пройдоха бог оставил ему много лазеек, и, Кало Норд, с видимым сожалением, со вздохом, огласил великую новость о том какую великую жертву во имя побед принесли Конунг Кайло и их соратники. Была ли эта ложь кощунством, или это можно было считать, за один из преподанных ему Одином уроков, Длинноносый не мог сказать. Дружинники смотрели на него в страхе, священное безумие порой даже приветствовалось. Порезы, оставленные на его лице у священных камней, словно приоткрытые пасти, тянули этот ужас через междумирье, прямиком в Хельхейм. Он чувствовал себя проводником, чужих чувств, которые проходили сквозь него не задевая, скапливаясь где-то за гранью этой реальности. Это было, с одной стороны даже хорошо, так как чужое назойливое внимание не задевало его, но, с другой стороны, эти раны не были простыми, здесь играла роль воля жреца творящего обряд, но у его сына не было жреца, и во главе священнодействия встал сам Кроу, принадлежащий другому богу. Другому ли? Эта непрошеная мысль заставила его усмехнуться. Это минимальное движение мускулов лица заставили его оцепенеть от боли, которая оставалась с ним, не уносясь в Хельхейм, подобно чужому ужасу.
Он не мог много говорить, и потому поручил Кало Норду командовать погрузкой на судна и отплытием. Взойдя на палубу своего драккара, он скрылся под тентом от насторожившихся взглядов своих воев, пытающихся угадать какого злого духа Длинноносый привёл за собой. Драккар качнулся под ногами, распоров ему лицо разрядами молний, которые ветвясь заметали его сознание между болью и вспышками видений. Вот он держит в своих руках своего первенца, накрывая полой рубахи в знак своей защиты, в тот момент он стал его кожей и бронёй. Но вот его сын вырос, перестав помещаться в его шкуре, и она разрывается в районе лица, выпуская из себя его свет.
На вспышку в ужасе смотрит Рей, Кайло закрывается, она не должна это видеть, ведь то что произошло между мирами навсегда изменило не только их физический облик, но и их ментальные отпечатки, и это уже не тот розовый младенец, которого она произвела на свет когда-то, и сам Конунг Кайло трепыхается рваными лоскутами среди возмущений безвременья, словно плацента. Перед внутренним взором всё темнеет, потом видения начинают быстро сменять друг друга, вот они в детстве с Хаксом бегают по полю и дурачатся, меряются силой, подражая взрослым борцам, Кайло перебарщивает, с сожалением глядя на побратима, лежащего на земле с разбитой губой и носом. Боль в собственном лице заставляет вынырнуть его из страны памяти переплетённой с грёзами.
Над ним, не слушая протесты, с иголкой в руке, трудился знахарь, штопая его лицо, как прохудившуюся рубаху.
– Раны воспалились и Урд, Верданди и Скульд [Три норны – прошлое настоящее и будущее определяющие судьбы всех живых существ, в т.ч. Одина.] начали забирать ещё жертвы от твоего лица, Длинноносый. Чувствуешь же, что дух твой принялся странствовать?
Длинноносый кивнул, покорившись знахарю, который проявил храбрость вмешавшись в область богов, ведь только жертвующий определяет меру своей жертвы. Но видимо дела были совсем плохи, раньше у Длинноносого раны никогда не воспалялись. Больше не споря, он послушно принял из рук лекаря отвар, который ему пришлось пить через соломину, так как зашитая губа отказывалась открываться шире.
Они плыли к побратиму, снадобье знахаря подарило ему немного покоя, но когда его действие прекращалось, боль возвращалась, вместе с чувством вины за гибель его людей, которые пали охраняя его. Длинноносый едва не повернул свой флот с намеченного курса, ему казалось, что он ведёт беду к порогу друга, ему вновь приснилось как Рыжебородый лежит в траве, сражённый отравленным ножом, а они с Рей ничего не могут поделать. Видимо он разговаривал в полусне-полубреду, Кало Норд будил его, считая, что их бойцам многого лучше не слышать, он просыпался к сожалению сознавая, что рядом не Рыжебородый. Его душа стремилась излить свою беду близкому человеку, но показываться в таком виде Рей он не мог.
Его затянувшаяся болезнь, имеющая глубокие ментальные корни, по мере приближения к Ибернии, всё же начала потихоньку проходить, его тело, как и душа стремились восстановить целостность. Верданди наконец вернул его разуму причину оставаться в настоящем, напомнив о других его детях. Длинноносый верил своему старшему сыну, что он сделает всё чтобы защитить братьев и сестер, но отцом всё равно оставался он.