СЛОЖНАЯ СУДЬБА ОСМАНСКОГО ШЕХЗАДЕ.

Но, а когда приятно измождённые и запыхавшиеся любовники отстранились друг от друга и упали каждый на свою подушку для того, чтобы, хоть немного перевести дух и привести мысли в порядок, юная Эфсун Хатун поняла, что ей сейчас необходимо, как можно скорее собрать свои вещи с пола и, приведя себя в благопристойный вид, как можно скорее покинуть покои, чем она и занялась, привлеча к себе внимание, уже успевшего немного отдышаться и собраться с мыслями, Шехзаде Мустафы, который решительно схватил девушку за руку, благодаря чему, она инстинктивно вздрогнула и замерев, ойкнула: --Шехзаде!—но постепенно собравшись с мыслями, плавно обернулась к нему и увидела то, с каким искренним недоумением парень смотрит на неё. Это продлилось ровно до тех пор, пока он ни спросил у неё с оттенком лёгкого разочарования с удивлением: --Разве я приказал тебе уйти? Нет. Тогда для чего ты собираешься покинуть меня, Эфсун? Застигнутая врасплох, юная девушка залилась румянцем смущения, из-за чего скромно отвела от парня взор и, укутавшись в парчовое покрывало, которое обмотала вокруг стройного голого тела и, прекрасно понимая негодование с возмущением парня, чарующе улыбнулась ему и с невыносимой душевной печалью в мягком голосе объяснила: --А разве наложница не должна покинуть своего господина сразу после, проведённого ими, хальвета?! Кажется, так прописано в правилах гарема. Это вызвало в парне новую доброжелательную улыбку, с которой он ласково погладил дисциплинированную избранницу по румяным бархатистым щекам и чуть слышно выдохнул, подтверждая её слова: --Верно, Эфсун! Только в каждом правиле есть исключение, а это означает, что я хочу, вернее сказать, прошу тебя остаться со мной до самого утра.—и, не говоря больше ни единого слова, вновь плавно склонился к её чувственным губам для того, чтобы воссоединиться с ней в долгом, очень пламенном поцелуе, перед чем юная девушка не смогла устоять и полностью отдалась их пламенному взаимному желанию, что позволило парню, вновь увлечь её за собой на мягкие подушки, обрушивая на неё беспощадный шквал, состоящий из новых головокружительных ласк с неистовыми поцелуями, чему не было конца, во время которых пара самозабвенно растворялась друг в друге, даже не догадываясь о том, что, в эту самую минуту ко входу в покои юного Шехзаде Мустафы подошла Баш Хасеки Румейса Султан, путь которой преградил Гиацинт-ага, почтительно ей поклонившийся и, принеся искренние извинения, сообщил ей о том, что Шехзаде не сможет её принять, так как проводит время с наложницей из своего гарема по имени Эфсун Хатун, что резануло по самому горячо любящему сердцу молоденькую Султаншу, затаившую на несчастную девушку кровную обиду, с которой царственно развернулась и потеряно побрела обратно в гарем, провожаемая сочувствующим взглядом молодого венецианского заместителя хранителя покоев, служащего также кизляром-агой и личным слугой Шехзаде Мустафы. Только пришла Румейса в покои к дражайшей свекрови в тот самый момент, когда та, уже никого не ожидая из внезапных визитёров, просто вальяжно восседала на тахте, погружённая в прочтение какой-то очень интересной книги лишь для того, чтобы отрешиться от повседневных проблем перед сном, искренне довольная тем, что дражайший сын открыл, истерзанное невыносимыми душевными страданиями, трепетное сердце для новой любви, каковой для него стала его новая фаворитка Эфсун Хатун. Пусть. Главное, чтобы Мустафа перестал ходить, погружённым в невыносимую душевную печаль, но вот как Баш Хасеки Румейса Султан отнесётся к... --Румейса?!--потрясённо выдохнула Махидевран Султан, отведя взгляд от книги и, к своему негодованию заметив в покоях невестку, ворвавшуюся к ней в покои, подобно разъярённой львице, красивые выразительные изумрудные глаза которой блестели от горьких слёз, ручьями стекающими по бархатистым румяным щекам. --Это ведь вы отправили к Шехзаде эту проклятущую хорватскую девчонку для того, чтобы она увела у меня Шехзаде, Валиде!--не в силах больше сдерживать, обуревающие её пламенные чувства, яростно принялась возмущаться венецианка, чем заставила свекровь с царственной грацией подняться с тахты и, расправив складки на юбке шикарного платья, медленно подошла к невестке и, смерив её высокомерным взглядом, вразумительно произнесла, как бы возвращая невестку в чувства: --А, что я должна у тебя спрашивать о том, кого мне отправлять к моему сыну, а кого нет, Румейса?! Кто ты такая для того, чтобы предъявлять ко мне претензии! Не слишком ли высокого мнения стала о себе?! Забыла, что сама недавно была такой же обычной рабыней, как Эфсун Хатун! Ты, всего-то только одного Шехзаде родила, а уже возомнила себя Валиде Султан!--что прозвучало для Баш Хасеки Румейсы Султан, подобно очень болезненной отрезвляющей пощёчине, которая, мигом заставила её стушеваться и, обиженно надув чувственные пухлые губки, разочарованно произнесла: --Ну, зачем вы так со мной, Валиде?! Я всего то пришла к вам для того, чтобы поговорить с вами о том, почему Шехзаде больше не желает меня принимать у себя. Махидевран постепенно смягчилась и, враждебно перестав нападать на, ошеломлённую и ничего не понимающую, невестку, тяжело вздохнула и вразумительно заговорила, вкладывая в слова искреннюю душевность с добросердечием: --А чего ты ожидала, Румейса?! Это гарем, где у Шехзаде могут быть и другие возлюбленные, кроме тебя. Ты никогда не будешь у него единственной. Конечно, это очень больно, когда у твоего возлюбленного есть другие женщины, но таковы правила и законы гарема, не говоря уже о том, что в исламе мужчине разрешено иметь до четырёх жён и множество наложниц, поэтому смирись и постарайся не устраивать склок с коварными интригами, направленными против Эфсун Хатун. Девочка тебе ничего плохого не сделала. Она такая же фаворитка, как ты. Лучше постарайся найти к ней дружеский подход для сохранения спокойствия в гареме. Переступи через себя. Вот только честолюбивая Румейса даже и не собиралась идти на поводу у свекрови и заводить дружбу с ненавистной соперницей. Вместо этого она решила бороться с ней, но, пока ещё не знала как именно, но для усыпления бдительности у свекрови, почтительно ей поклонилась и, пожелав доброй ночи, ушла, провожаемая её встревоженным взглядом, мысленно поняв то, что в гареме назревает жестокая война между Баш Хасеки и очаровательной фавориткой Шехзаде Мустафы, первая из которых, непременно начнёт мстить последней за то, что невольно посмела перейти ей дорогу, из-за чего измождённо вздохнула и вернулась к прочтению, отставленной немного в сторону, увлекательной книги, хотя мрачные мысли были уже очень далеко от текста, из-за чего опять измождённо вздохнула. А между тем, что же касается, оставившей её, Баш Хасеки Румейсы Султан, то она, обуреваемая яростными чувствами, сама того не заметила, как покинула покои дражайшей Валиде, сопровождаемая преданной калфой по имени Гюльнуш, отчаянно убеждающей Султаншу успокоиться и не совершать непоправимых поступков, от которых будет плохо всем, да и ничего уже будет не исправить: --Госпожа, успокойтесь! Не стоит так нервничать! Отпустите, обрушившуюся на вас, проблему в свободное плавание по сокрушительным волнам гаремных интриг. Только молодая Султанша даже и не думала никому уступать. Вместо этого, пылающая праведной яростью и непреодолимой жаждой немедленной мести, думала над тем, кого бы ей найти для осуществления жестокой расправы над проклятущей сопернице, посмевшей, перейти ей дорогу, сама того не ведая. --Госпожа, могу ли я быть чем-нибудь вам полезна?--с почтительным поклоном участливо осведомилась у неё одна из её преданных рабынь, которая, словно случайно угадав потаённые мысли, предложила непосредственную помощь, чем привлекла к себе её внимание, заставив, немедленно обернуться и, заметив её, погрузиться в глубокую мрачную задумчивость, хорошо видя то, как верная калфа внутренне вся напряглась, чувствуя неладное и мысленно умоляя госпожу, одуматься и, вернувшись к маленькому сыну, погрузиться в самозабвенную заботу с воспитанием о нём, чем пускаться в отчаянную борьбу с наложницами, попытавшимися схватить счастье за хвост. --Отправляйся в мои покои и займись моим сыном, Гюльнуш! Мои распри с проклятущей хорватской рабыней по имени Эфсун, тебя не касаются!--грозно рявкнула Султанша калфе, которая уже изрядно начала действовать ей на нервы своими нравоучениями. Та к своему глубокому разочарованию всё поняла и, не говоря больше ни одного вразумительного слова, почтительно откланялась и со смиренной покорностью ушла, провожаемая одобрительным взглядом Баш Хасеки Румейсы Султан, облачённой сегодня в изящное, но при этом, очень роскошное синее платье с серебряным орнаментом и дополненное тёмно-синим шифоном, из соблазнительной упругой груди которой произвольно вырвался вздох глубочайшего облегчения, но, вспомнив о, терпеливо ожидающей её внимания служанке, молодая Султанша, наконец, наставленчески заговорила так тихо, чтобы её слышала лишь одна собеседница: --Утром, крайне незаметно проберёшься в гаремный хаммам, где, вполне себе, что возможно будет мыться после хальвета Эфсун Хатун и устроишь ей устрашающую акцию, во время которой пригрозишь ей смертью в случае, если она и дальше продолжит и дальше посещать покои Шехзаде по собственной воле, либо его. Внимательно выслушавшая воинственную госпожу, служанка всё поняла и, почтительно поклонившись Баш Хасеки, заверила её в том, что утром выполнит всё так и то, что от неё требуют, благодаря чему, наконец, постепенно успокоенная Румейса Султан, погружённая в глубокую мрачную задумчивость, сама того не заметила, как пришла в свои роскошные покои и принялась готовиться ко сну, из-за чего совершенно забыла про ход времени, которое бежало неумолимо стремительно. Так незаметно наступило утро, яркие золотые солнечные лучи которого, озарили всё вокруг ослепительным блеском, проникшим во все просторные помещения роскошного дворца, заставив его обитателей незамедлительно проснуться, привести себя в благопристойный вид и после свершения утреннего намаза заняться повседневными обязанностями, что совсем нельзя было сказать о, ещё крепко спавших в объятиях друг друга, Шехзаде Мустафы с Эфсун Хатун, приятно измождённых после, проведённой ими ночи, головокружительной страсти, которой предавались на протяжении всей ночи напролёт, сумев заснуть, лишь под самое утро, буквально с первыми солнечными лучами, разгорячённые, запыхавшиеся, но очень счастливые. Только их безмятежному сну суждено было продлиться не долго, лишь до того момента, пока в дверь ни постучали, что заставило ещё сонного юношу откликнуться: --Да! Войдите!--и продолжить спать, за чем его и застал, решительно вошедший в покои к господину, хранитель Алтын-бей, являющийся греком по происхождению приятной внешности, почтительно поклонившийся Шехзаде Мустафе, уже успевшему, вновь проснуться и, нехотя разомкнув ещё сонные светлые глаза и, постепенно размаявшись, устремил крайне недовольный взгляд на, пришедшего, весьма некстати, друга-наставника. --Вы, уж меня великодушно простите, Шехзаде, за то, что вынужден разбудить Вас дерзко, но это очень срочно!--доложил, принеся искренние извинения, Алтын-бей, что заставило Мустафу тяжело вздохнуть и, с огромной нежностью взглянув на, уже окончательно проснувшуюся и успевшую одеться, дражайшую фаворитку, с доброжелательной, способной растопить самые крепкие льды, обворожительной улыбкой произнёс, смутно надеясь на то, что она его поймёт и не станет возражать: --Возвращайся в гарем и в свои покои, Эфсун. Увидимся вечером. Наложница всё поняла и, выбравшись из постели, почтительно откланялась ему с хранителем покоев, ушла, провожаемая, полным огромного обожания, взглядом Шехзаде Мустафы, который выждал немного и, проявляя к наставнику внимание, заинтересованно спросил, мучаясь в догадках о том, что случилось такого экстраординарного: --Что случилось такого, раз ты разбудил меня с моей Эфсун в такую рань, Алтын? Тот понимающе вздохнул и, не желая от венценосного подопечного ничего скрывать, сообщил, подбирая, как ему казалось, осторожные и деликатные слова: --Мне пришло известие от стражников о том, что Ваши дражайшие брат Шехзаде Селим и сестра Михримах Султан вот-вот прибудут во дворец, Шехзаде. Это известие о скором приезде желанных гостей помогло Мустафе окончательно размаяться и заставить его, стремительно подобрав с пола свою одежду, начать спешно одеваться и приводить себя в благопристойный вид, что проходило под внимательным взглядом Хранителя покоев, смиренно ожидающего от господина новых приказаний, которых так и не последовало, а всё из-за того, что венценосный юноша, глубоко погружённый в мрачную задумчивость, силился понять о том, что вдруг понадобилось его брату с сестрой у него в санджаке. Неужели Селим оказался настолько сильно раздавлен горем от потери возлюбленной, что их общая сестра Михримах, пару месяцев тому назад как овдовевшая, а теперь управляющая гаремом Селима в Конье, не нашла ничего лучше кроме, как приехать в Амасию для того, чтобы хоть немного помочь брату прийти в себя. Вполне возможно и так, от понимания о чём, Мустафа, вновь тяжело вздохнул и отправился в хамам для того, чтобы привести себя в благопристойный вид и отбыть встречать дражайших гостей на дворцовую площадь. А между тем, уже находящаяся в гаремном хамаме, погружённая в глубокую задумчивость, Эфсун Хатун сидела на тёплом мраморном выступе и омывалась, не обращая никакого внимания на, окутавший просторный зал, густой пар, а всё из-за того, что романтические мысли её витали возле Шехзаде Мустафы, к которому испытывала огромную нежность с симпатией, но можно ли это уже считать любовью, девушка сомневалась, ведь для её возникновения должно пройти время, да и пара, практически не знала друг друга. Пусть они разделили друг с другом страстную ночь, но это ничего не значит, так как она пришла к Шехзаде наложницей и по его распоряжению из-за того, что не посмела ослушаться высочайшего распоряжения, ведь за отказ она была бы незамедлительно сурово наказана, да и сам Мустафа… Он испытывал к ней физическую привязанность, возможно страсть, влечение, но не любовь, а значит, им ещё предстоит хорошо узнать друг друга постепенно, если, конечно его внимание ни переключится на другую наложницу, что вполне себе ожидаемо, делая мрачные выводы о чём, юная девушка печально вздохнула и продолжила мыть себе голову, чем и воспользовалась одна из рабынь, бесшумно крадучесь, как мышка, подошедшая к ней сзади и с воинственными словами: --Это тебе привет от Баш Хасеки Румейсы Султан, Хатун!—грубо схватила Эфсун за шикарную темноволосую шевелюру и, решительно окунув её головой в приятную тёплую воду, принялась с силой удерживать девушку под водой, смутно надеясь на то, чтобы та утонула. Эфсун действительно начала захлёбываться водой, ведь нападение на неё оказалось на столько внезапным и неожиданным, что девушка не успела даже ничего понять, как жизнь пронеслась у неё перед глазами, буквально за одну секунду. И вот она уже, в данную минуту, находилась между жизнью и смертью, которая весела на таком тоненьком волоске, готовом в любую секунду оборваться и унести её безгрешную душу в вечность. Только этого не произошло, ведь, стоявшая над ней рабыня, внезапно вытащила её из воды и, внимательно проследив за тем, как несчастная жертва принялась с жадностью глотать ртом воздух, напоминая собой, выброшенную из прохладной воды на раскалённый песок, рыбу, из карих глаз которой ручьями текли горькие слёзы, смешанные со, стекающей с волос, водой. --За что госпожа приказала убить меня?! Я, ведь ей ничего плохого не сделала!—немного отдышавшись и постепенно собравшись с мыслями, попыталась выяснить у, издевающейся над ней, рабыни юная девушка, чем заставила ту мгновенно и с ещё большим презрением рассмеяться и небрежно ответить: --Ты перешла госпоже дорогу, уведя у неё нашего Шехзаде, Хатун, а значит стала её врагом! Бойся, отныне Баш Хасеки Румейсу Султан, ибо она станет твоим самым жутким кошмаром!—и, не говоря больше ни единого слова, наконец, ушла, оставляя ошеломлённую и перевозбуждённую Эфсун Хатун в гордом одиночестве, сидеть на тёплом мраморном полу, погружённую в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей теперь предстоит поступить в отважной борьбе за собственную жизнь здесь в гареме, благодаря чему, вновь измождённо вздохнула и продолжила мыться. Только, как говорится в народе: "Шило в мешке не утаишь.". Так и известие о приезде неожиданных гостей, которые, скорее всего уже находились на пороге их дворца, которое донесла до Махидевран Султан преданная Федан-калфа, пришедшая к ней в роскошные покои в тот самый момент, когда достопочтенная госпожа, облачённая сегодня в парчовое платье тёмного бардового цвета с дополнением красного шёлка, вальяжно восседала на парчовой тахте, согреваемая ласковыми золотыми солнечными лучами и погружённая в глубокую мрачную задумчивость о крайне неприятном разговоре с невесткой, состоявшимся поздно вечером, даже не догадываясь о том, что беспощадная гроза уже начала яростно бушевать в гареме, собственно как и её старшая калфа, которая, крайне бесшумно приблизилась к ней и, почтительно поклонившись, доброжелательно произнесла: --Доброго вам дня, Султанша!--чем привлекла к себе внимание Махидевран Султан, мгновенно опомнившейся и медленно поднявшей выразительные карие глаза на молоденькую собеседницу, не смеющую, поднять на неё робкого взгляда. --От Эфсун Хатун уже есть какие-либо известия о том, как прошёл хальвет с моим сыном, Федан?--проявляя искреннее внимание к рабыне, измождённо вздыхая, осведомилась Махидевран Султан, пристально всматриваясь в приятное лицо калфы. Федан-калфа понимающе тяжело вздохнула и, ничего не скрывая, ответила: --Нет, госпожа, но, если хотите, я могу немедленно пойти в гаремный хаммам и лично всё узнать у неё, ведь, скорее всего она уже находится именно там, сейчас. Махидевран Султан одобрительно кивнула, позволяя калфе, незамедлительно отправляться в гаремный хаммам, но, чувствуя, что калфа что-то не договаривает ей, из-за чего, незамедлительно, вновь пристально уставилась на неё и поинтересовалась вновь: --Что-то ещё, случилось во дворце о чём я непременно должна узнать, Федан? Старшая калфа тяжело вздохнула и с той же откровенностью доложила: --Как мне сообщил Гиацинт-ага, Шехзаде Мустафа сейчас отправился встречать своего среднего брата Шехзаде Селима с их общей сестрой Михримах Султан, которые вот-вот прибудут во дворец погостить к нам на пару-тройку месяцев. Между молодыми женщинами воцарилось мрачное молчание, во время которого Махидевран Султан, наконец-таки разрулила проблему с Эфсун Хатун и с Баш Хасеки Румейсой Султан, тем-самым предотвращая бессмысленную и беспощадную войну, благодаря чему, её до сих пор ещё значительно привлекательное моложавое лицо озарилось загадочной улыбкой и восторженным блеском в ясных глазах. --Немедленно отправляйся к Эфсун Хатун и, найдя её, сообщи ей моё решение о том, что, пока Михримах Султан будет гостить у нас, она становится её служанкой, Федан! Старшая калфа всё поняла, мысленно признаваясь себе в том, что госпожа нашла самый подходящий выход из проблемы, который, непременно постепенно успокоит ревнивую Баш Хасеки, благодаря чему, почтительно откланялась и отправилась на поиски новоиспечённой фаворитки Шехзаде Мустафы, провожаемая одобрительным взглядом Махидевран Султан. Они встретились в просторном дворцовом мраморном коридоре, по которому шла Эфсун Хатун, из ясных глаз которой по бледным бархатистым щекам прозрачными ручьями стекали горькие слёзы, которые она стирала светлым рукавом простенького форменного светлого платья, хорошо ощущая то, как до сих пор учащённо колотится в груди трепетное сердце из-за непонимания того, почему величественная Баш Хасеки Румейса Султан ненавидит её так люто, что желает расправиться, ведь девушка совершенно не виновата в том, что её пожелал ночью сам Шехзаде, приказавший калфам с агами, приготовить и привести её к нему в покои. Эфсун всего лишь бесправная рабыня, которой приказали прийти, и она пришла, от осознания о чём, девушка печально вздохнула, что ни укрылось от внимания, стремительно подошедшей к ней старшей калфы, выпалившей с облегчением: --Ну, наконец-то, я тебя нашла, Эфсун! Тут такое у нас происходит, а ты не известно, где ходишь!—что прозвучало с оттенком явного возмущения с раздражением, пока Федан, внезапно ни заметив то, в каком плачевном душевном состоянии находится её подопечная, встревожилась и принялась обеспокоенно расспрашивать.—Эфсун, что с тобой такое? На тебе просто лица нет! Скажи мне, кто посмел обидеть тебя? Хотя старшая калфа прекрасно знала ответ—Баш Хасеки Румейса Султан, чего и следовало ожидать, учитывая то, как ревнива Султанша, которая ни за что не примириться с наличием у дражайшего Шехзаде новой избранницы, к которой у парня потянулась душа. --Я не хочу больше быть фавориткой и ходить к Шехзаде, Федан. Сделай меня лучше обычной джерийе и пристрой к нашей Валиде, пожалуйста!—с невыносимым отчаянием в голосе взмолилась несчастная юная девушка, готовая вновь горько расплакаться, чем заставила мудрую старшую калфу, вновь понимающе тяжело вздохнуть и решительно заговорить: -- Вот, что, Хатун, не тебе решать такие вопросы. Это зависит от желания нашего Шехзаде, а он от тебя, как я понимаю, ни за что теперь не откажется, да и быть фавориткой непросто. Это ты уже уяснила. Чтобы выжить и стать госпожой, тебе необходимо бороться за себя и ваше с Шехзаде взаимное счастье. Гарем—сборище гадюк, так и норовящих ужалить тебя со всех сторон, но не поддавайся им. Будь сильнее и мудрее, при этом проявляя глубочайшее почтение Султаншам.—и, выдержав небольшую паузу, столь же рассудительно перешла к делу.—Кстати о Султаншах. Вот-вот во дворец прибудет Михримах Султан, в услужение к которой для твоей же собственной безопасности, тебя и определила Махидевран Султан. Из-за чего между собеседницами воцарилось длительное мрачное молчание, во время которого Эфсун, хотя и порадовалась своему временному пристройству, но опасения с сомнениями всё равно остались, а всё из-за того, что она не знала, чего ей ждать от Михримах Султан, особенно то, как к ней Султанша отнесётся и какую сторону займёт. Вдруг, она примется поддерживать Баш Хасеки Румейсу Султан, а её, несчастную Эфсун, начнёт безбожно травить и унижать морально и физически?! Это привело к тому, что из груди юной девушки, вновь вырвался печальный вздох, с которым она смиренно и, не говоря больше ни единого слова, побрела следом за старшей калфой в общую комнату. А между тем, Шехзаде Мустафа уже помог выйти из кареты дражайшей сестре, которая была одета в светлое голубое дорожное платье и в головной убор, закрывающей ей половину хорошенького, напоминающего лунный диск, лица, то есть такого же светлого и залитого лёгким румянцем, при этом её шикарные светлые волосы развивались на ветру, затейливо играющим парчовыми складками, на которые двадцатилетняя девушка не обращала никакого внимания, собственно, как и на, сопровождающих её, рабынь, бросив лишь кратковременный взгляд на среднего брата, такого же светловолосого и голубоглазого, как она сама, который находился немного в стороне, не принимая никакого участия в радушной встрече сестры с их старшим братом, мужественное лицо которого озарялось доброжелательной улыбкой. --С приездом, Михримах!—радушно проговорил Шехзаде Мустафа, распростирая перед ней широкие крепкие объятия, в которые она вплыла с взаимным доброжелательным вздохом: --Мустафа, братец! Но, обмолвившись с ним парой добродушных фраз о том, что предпринимает достопочтенная Хюррем Султан для того, чтобы исцелить их несчастного брата Шехзаде Селима от любовной утраты и, как оказалось, Хюррем Султан уже действительно ищет достойную девушку, которая сможет заботой и лаской помочь Селиму забыть обо всех душевных и сердечных печалях, но, пока такой нет, ни в гаремах всех султанских резиденций, ни на базаре, куда кизляр-ага Сюмбюль ходит ежедневно регулярно. --Ну, ничего! Время покажет! Такая девушка, которая сможет противостоять ревности с коварством Баш Хасеки Нурбану, обязательно найдётся!—понимающе вздыхая, заключил Шехзаде Мустафа, нисколько не сомневаясь в том, что к смерти любимицы Шехзаде Селима, непременно причастна Баш Хасеки Нурбану и, бережно высвободив сестру из крепких братских объятий, мягко подошёл к, продолжающему, находиться где-то в стороне и крайне неуверенно, Шехзаде Селиму, до сих пор не понимающему того, для чего они приехали к брату Мустафе в обход запретам Повелителя покидать свои санджаки, хотя Михримах заверила брата в том, что весь гнев их отца она возьмёт на себя, а ему с Мустафой опасаться не о чем, но светловолосый юноша всё равно чувствовал себя крайне скверно и неуютно, из-за чего постоянно печально вздыхал и вёл себя отстранённо, что ни укрылось от внимания, мягко подошедшего к среднему брату, Шехзаде Мустафы. --С приездом, дорогой брат!—чем вывел парня из глубокой мрачной задумчивости, с которой он взаимно тяжело вздохнул: --Мустафа! Как хорошо, что мы снова встретились. Не говоря больше ни единого слова, братья пожали друг другу руки и крепко обнявшись, принялись стоять так какое-то время, не обращая никакого внимания на, слепящие их ярким золотым блеском солнечные лучи и приятный ветер, обвевающий их лёгкой прохладой, даже не догадываясь о том, что в гареме достопочтенная Махидевран Султан уже ведёт последние приготовления к встрече желанных гостей, пригласив к себе в покои одну из рабынь, которой предстояло стать душевным утешением для шестнадцатилетнего Шехзаде Селима. Этой наложницей стала очаровательная пятнадцатилетняя Джемиле Хатун, обладающая шикарными густыми светло-русыми длинными волосами, серыми выразительными глазами, чувственными алыми губами и стройной, как молодая сосна фигурой с упругими округлостями, надёжно скрытыми под плотными тканями форменного простенького платья-кимоно бирюзового оттенка, приведённая в покои к валиде Махидевран Султан старшей калфой Федан и не смеющая поднять на Султаншу взгляд, что той было очень сильно по душе, о чём свидетельствовала обворожительная доброжелательная улыбка мудрой Махидевран Султан, заговорившей с юной наложницей душевно-наставленчески, смутно надеясь на взаимопонимание юной девушки: --Возможно тебя интересует то, для чего я приказала старшую калфу привести тебя, Джемиле? Так вот, этой ночью тебе предстоит приложить все возможные усилия для того, чтобы помочь Шехзаде Селиму забыть обо всех душевных печалях с утратой любовной. Сделаешь его счастливым, заставив, вновь радоваться жизни, вознагражу счастливым устройством твоей жизни. Замуж выйдешь за молодого пашу, а нет—пожалеешь, что на свет родилась.—чем ввела юную собеседницу в состояние лёгкой ошеломлённости, из чего Джемиле сделала для себя неутешительный вывод в том, что Валиде Махидевран Султан таким образом отдаляет её из гарема Шехзаде Мустафы, но противиться воле госпожи не смела, да и, кто она такая для того, чтобы возмущаться и сопротивляться? Никто. Бесправная рабыня, жизнью которой распоряжались так, как заблагорассудится. Что остаётся сделать ей? Да, ничего! Смириться и покориться, от печального внимания о чём, юная наложница печально вздохнула и заключила: --Как вам будет угодно, Султанша! Услыхав эти уступчивые слова юной наложницы, царственно восседающей на парчовой светлой тахте, Махидевран Султан вздохнула с огромным облегчением и, отпуская наложницу, произнесла: --Вот и хорошо, Джемиле! А теперь возвращайся в общую комнату. Вечером готовься идти в хамам для того, чтобы потом, принарядившись, отправиться в покои к Шехзаде Селиму! Девушка всё поняла и почтительно откланявшись, ушла, оставляя старшую калфу наедине с госпожой, которая, выждав немного, заинтересованно спросила: --Ну как прошла ночь у моего сына Шехзаде Мустафы с Эфсун Хатун, Федан? Что говорит сама девушка? Старшая калфа поняла достопочтенную госпожу, в связи с чем, одобрительно кивнула и, ничего не скрывая, доложила: --Эфсун Хатун рассказала мне о том, что ночь прошла хорошо. Шехзаде оказался доволен так сильно их общим хальветом, что пригласил её этой ночью снова, госпожа. Это пришлось по душе Махидевран Султан, в связи с чем она понимающе вздохнула и заключила: --Это, конечно, всё хорошо, Федан. Только новый хальвет между Эфсун Хатун с Шехзаде Мустафой состоится в том, случае, если в его заботе с вниманием ни будут нуждаться наши дорогие гости.—но, выдержав небольшую паузу, распорядилась.—Но, на всякий случай, подготовь Эфсун с Джемиле Хатун к ночи с обоими Шехзаде. Вдруг, мальчики пожелают провести время с ними! Федан-калфа всё поняла и, почтительно откланявшись, ушла выполнять, возложенное на неё, поручение, провожаемая одобрительным взглядом мудрой госпожи, из соблазнительной груди которой вырвался новый измождённый вздох. Они даже не догадывались о том, что, в эту самую минуту в покои к Михримах Султан, которая уже успела немного отдохнуть после дальней дороги и собиралась отправиться в дворцовый хаммам, стоя перед прямоугольным зеркалом в золотой раме, охватывающим её с головы до ног, глубоко погружённая в мрачную задумчивость о том, как ей за эти несколько недель помочь среднему брату как можно скорее прийти в себя, справившись с невыносимой душевной болью, что вызвало в Султанше солнца и луны новый печальный вздох, невольной свидетельницей чего стала Эфсун Хатун, бесшумно вошедшая и почтительно поклонившаяся ей: --С приездом, госпожа!—доброжелательно ей улыбаясь, произнесла юная наложница, чем и привлекла к себе внимание госпожи, заметившей её приход в отражении зеркала, благодаря чему, одобрительно кивнула светловолосой головой, затаив в серо-голубых глазах немой вопрос: «А ты кто такая, Хатун? Что ты тут делаешь?», что ни укрылось от внимания проницательной наложницы, понимающе вздохнувшей и осторожно объяснившей: --Я Эфсун Хатун—фаворитка Шехзаде Мустафы, приближенная к вам достопочтенной Хасеки Махидевран Султан в услужение.—что пришлось очень сильно по душе молоденькой Султанше, ведь она о подобном гостеприимном жесте доброй воли Махидевран Султан и подумать не могла, хотя ей и стало это очень приятно, благодаря чему она одобрительно кивнула и, проявляя к наложнице неподдельный интерес, спросила: --Ты давно ли находишься здесь в гареме, Хатун? Кто ты и откуда? Юная девушка тяжело вздохнула, но, ничего не скрывая, поделилась, продолжая до сих пор стоять в почтительном поклоне: --Меня привёл Шехзаде Мустафа в свой гарем ещё вчера днём, выкупив у жестокого работорговца. Он сжалился надо мной, за что ему огромное спасибо, а так, до попадания в Османскую Империю я была хорваткой. Меня похитили османские пираты при одном из нападений на мой город. Много людей захватили в плен во время праздника на площади возле губернаторского дворца, дочерью которого я являлась. «Только вчера попала в гарем и сразу прошла по «золотому пути»?! Да! Ну Мустафа и торопышка! Не дал девушке хорошенько освоиться и начать проходить необходимое для наложницы обучение»--пронеслось в голове у Михримах Султан, благодаря чему она понимающе ухмыльнулась, произнеся лишь одно: --Понятно!—и, не говоря больше ни слова, принялась снимать с себя все украшения, вновь повернувшись к зеркалу, тем-самым давая собеседнице понять о том, что та может быть свободна. Эфсун всё поняла и, вновь почтительно поклонившись, подошла к двери и, взявшись за медные ручки створок, открыла их и лишь только после этого ушла, также бесшумно как и пришла, провожаемая благодарственным взглядом Луноликой Султанши, наконец-то, оставшейся наедине с мрачными мыслями, не заметив даже того, как медленно подошла к, находящейся возле окна, тахте, на которую плавно опустилась и с задумчивым выражением на хорошеньком личике, принялась рассматривать, выполненные в светлых песочно-розоватых и сливочных тонах, просторные дорого и роскошно обставленные покои, напоминающие по воздушности зефир, либо крем-брюле, разбавляемые золотой многочисленной лепниной, колоннами и ажурными арками. Но, а, что же касается юной фаворитки Шехзаде Мустафы Эфсун Хатун, она уже находилась в общей комнате гарема, душевно беседуя с кем-то из, окруживших её, других наложниц, обмениваясь с ними лёгкими шутками, разбавляя их беззаботным звонким смехом, увлёкшись так сильно, что никто из них даже не заметив того, как к ним важной царственной походкой приблизилась, одетая в шикарное бархатное красное платье, Баш Хасеки Румейса Султан, вероятно, возвращавшаяся с прогулки по дворцовому саду, из-за чего пребывала в превосходном расположении духа, что продлилось лишь до того момента, пока она ни увидела среди других наложниц, ненавистную ею, Эфсун Хатун, благодаря чему, беззаботная улыбка мигом сошла с красивого лица Баш Хасеки, сменившись праведным гневом, с которым она внезапно остановилась и, враждебно смотря на рабыню, с ледяным безразличием приказала: --Эфсун Хатун?! Немедленно подойди сюда!--что заставило очаровательную юную новую фаворитку Шехзаде Мустафы мгновенно прервать беззаботную весёлую беседу и, измождённо вздохнув, робко приблизиться к, терпеливо ожидающей её, Баш Хасеки и, почтительно ей поклонившись, доброжелательно улыбнуться и осведомиться: --Чем я могу быть вам полезна, госпожа?--при этом, не смея, поднять на неё застенчивого взгляда, даже не догадываясь о том, что, в эту самую минуту, за ними с мраморной террасы пристально наблюдает Михримах Султан, заинтересованная тем, кто из фавориток старшего брата более достоин её покровительства, хотя итак уже испытывала огромную неприязнь к венецианке Румейсе, бывшей Лукреции, а всё из-за проклятущей невестки по имени Нурбану--Баш Хасеки Шехзаде Селима, убившей, приближённую ею к нему, наложницу по имени Михришах, выкидыш со смертью которой вероловно подстроила проклятущая венецианка, сообща с венгеркой Фердевс Хатун, заманив несчастную беременную наложницу в бойлерную и зверски избив её, что и спровоцировало, в итоге выкидыш, о чём Луноликой сообщили преданные соглядатаи Хюррем Султан Газанфер-ага с Джанфеде-калфой, служащие в гареме шестнадцатилетнего Шехзаде Селима в качестве кизляра-аги и ункяр-калфы. Только Михримах Султан решила не отправлять проклятых Фердевс с Нурбану на казнь, чего те были, вполне достойны, а решила вместе с матерью выкупить у работорговца подходящую для отчаянной борьбы с ними рабыню и воспитать лично так, чтобы наложница смогла с лёгкостью отправить проклятых венецианку с венгеркой в небытие, но, пока таковой не находилось, хотя на днях от крымского Хана пришло письмо о том, что у него в гареме уже есть такая рабыня, захваченная в плен татарами, но, пока знатная московитянка, ещё находится на личном обучении у его старшей жены и будет отправлена в Османскую Империю через полтора года. Но, а, пока Султанше солнца и луны ничего другого не оставалось кроме, как наблюдать за, практически сцепившимися друг с другом, фаворитками старшего брата. --Да как ты, жалкая рабыня с куриными мозгами, смеешь не проявлять мне, Баш Хасеки Шехзаде Мустафы Румейсе Султан, почтения и продолжать вести глупую беседу с другими такими же бестолочами?! Совсем стыд потеряла?! Так я тебя, мигом отправлю на фалаку!--яростно пригрозила, ни в чём неповинной, сопернице Султанша, что та выдержала со смиренным спокойствием и с достоинством, из-за чего, вновь ей почтительно поклонилась и, доброжелательно улыбнувшись, извинилась, даже не глядя на неё, а всё из-за того, что смиренно ждала от госпожи на то позволения: --Если чем посмела вас прогневить, великодушно простите меня, госпожа, ибо у меня и в мыслях такого проступка не было.--что прозвучало, словно на выдохе, хотя в душе у юной гёзде бушевали нешуточные бури, рвущиеся наружу и заставляющие её, начать защищаться, что повлекло бы за собой, крайне неприятные для неё последствия, чего девушке, категорически бы не хотелось, что нельзя было сказать о самой Румейсе, отправившейся в покои к Михримах Султан для засвидетельствования ей искреннего почтения.