СЛОЖНАЯ СУДЬБА ОСМАНСКОГО ШЕХЗАДЕ.

Амасия. Дворец. И вот, уже полулежащая на холодном каменном полу, юная золотоволосая девушка постепенно приходила в себя после избиения палками по пяткам, совершенно не зная того, какое сейчас время суток, да и ей было на это абсолютно всё равно. Ей нанесено крайне несправедливое наказание, а значит, она непременно отомстит за себя, но как, пока не знала, да и думать об этом не хотела. Не было сил, да и невыносимая слабость, очень сильно клонила в сон. Вот только, сидящая на холодном каменном полу, прижав колени к соблазнительной упругой груди, Михрибану Хатун совсем не чувствовала себя виноватой в драке с Айше Хатун, хотя и прекрасно знала, что за такое поведение её могут лишить жизни, конечно, если за неё ни заступится Шехзаде Селим, находящийся, в данную минуту, на пятничном приветствии вместе со старшим братом, да и с другой стороны, как Махидевран Султан может отдать распоряжение о казни любимицы Шехзаде Селима, не спросив его мнения об этом?! Никак. Да и, он ни за что не позволит ей этого, от понимания о чём, юная девушка измождённо вздохнула и с нескрываемой надеждой принялась смотреть куда-то вдаль, что продлилось ровно до тех пор, пока вниманием Михрибану ни завладели резкие вразумительные слова Гюльшах-калфы, спустившейся к ней по мраморным ступенькам и пройдя немного по тёмному подвальному дворцовому коридору: --Вот же, неугомонная девчонка! Да, понимаешь ли ты, что за, учинённую тобой драку в гареме с наложницами из гарема Шехзаде Мустафы, тебя вообще полагается казнить через удушение и утопление в море?!—что прозвучало для девушки, словно, очень болезненная отрезвляющая пощёчина, эхом отозвавшаяся в её золотоволосой голове и мгновенно привёдшая Михрибану в чувства, заставив незамедлительно бросить воинственный взгляд на старшую калфу и с яростным вызовом бросить: --А нечего этому гарему оскорблять гарем Шехзаде Селима, Гюльшах-калфа! Это не их дело! Пусть лучше грызутся между собой, а не поливают грязью Баш Хасеки Нурбану Султан, которая, пусть даже сейчас и находится в опале у нашего с ней справедливого Шехзаде, но обязательно помирится с ним, ведь нельзя забывать о том, что она носит под сердцем нового Шехзаде.—что очень сильно пришлось по душе, крайне бесшумно подошедшей к металлической решётке, самой Баш Хасеки Нурбану Султан, одетой сегодня в роскошное парчовое платье нежного персикового оттенка. --Немедленно выпусти из темницы гёзде Шехзаде Селима, Гюльшах, и внимательно проследи за тем, чтобы рабыни привели её в благопристойный вид!—привлекая к себе внимание старшей калфы с Михрибану Хатун, последняя из которых, превозмогая невыносимую боль в ногах, поднялась с холодного пола и почтительно поклонилась своей спасительнице. Старшая калфа последовала примеру наложницы, продолжая её отчитывать за драку, что заставило Нурбану прикрикнуть на калфу.—Гюльшах-калфа, хватит! Девушка абсолютно права, считая о том, что происходит в гареме моего Шехзаде, там и должно оставаться! Не говоря больше ни единого слова, Нурбану Султан внимательно проследила за тем, как молчаливые стражники открыли решётчатую дверь и, выпустив из камеры Михрибану Хатун, которую немедленно увели обратно в гарем молодые калфы с евнухами для того, чтобы привести её в благопристойный вид. Их процессию замыкали Баш Хасеки Нурбану Султан с Гюльшах-калфой. Но, а, когда Михрибану Хатун, глубоко погружённая в мрачные мысли о том, с чего это вдруг Баш Хасеки их дражайшего возлюбленного Шехзаде селима стала к ней благоволить, раз даже приказала стражникам выпустить её из темницы, совершенно не заметила того, как вернулась в общую комнату, где, заметив своих подруг Эфсун с Нелюфер Хатун, сидящих на тахте и с крайним недовольством обсуждающих, несённое их общей дражайшей подругой по имени Михрибану, несправедливое наказание, а всё из-за проклятущей склочницы Айше Хатун. --Не стоит выносить сор из избы, девочки, за что Айше Хатун и поплатилась жизнью!—привлекая к себе внимание обеих подруг, беззаботно им улыбаясь, легкомысленно произнесла Михрибану Хатун, чем незамедлительно заставила их обеих замолчать и начать потрясённо переглядываться между собой, не в силах поверить в то, что их подругу выпустили из темницы, чем заставили её понимающе вздохнуть и радушно объяснить.—Просто, мне на защиту пришла Баш Хасеки Нурбану Султан, приказавшая выпустить меня. Между девушками воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого они с недоверием думали о том, с чего это вдруг ревнивая до фанатичности Нурбану Султан соизволила сжалиться над опаснейшей соперницей, которая запросто может ночью ей горло перерезать. --Что-то здесь не чисто, Михрибану. Будь осмотрительнее и не доверяй сладким речам с обещаниями венецианки Нурбану.—настороженно предупредила подругу Эфсун Хатун, хотя и прекрасно понимала то, что та итак всё прекрасно знает, благодаря чему, тяжело вздохнула: --Мне, тоже что-то это уж слишком подозрительно, Эфсун!—и, плавно переведя задумчивый взгляд на Нелюфер Хатун, погрузившуюся в глубокую отрешённость, понимающе, вновь вздохнула и, доброжелательно ей улыбнувшись, мудро посоветовала.—Ничего, Нелюфер! Твоя младшая сестра уже отомщена. Можешь быть спокойна. Оставь злобу с ненавистью в прошлом. Жизнь продолжается. Только мстительная Нелюфер Хатун считала иначе, из-за чего горько ухмыльнулась: --Я успокоюсь лишь тогда, когда увижу венецианку Нурбану мёртвой!—и, не говоря больше ни единого слова, решительно встала с тахты и убежала прочь, провожаемая потрясёнными взглядами своих подруг михрибану с Эфсун Хатун, даже не догадываясь о том, что, в эту самую минуту, за ними с мраморной террасы внимательно наблюдают, стоявшие там, Махидевран Султан с преданной Гюльшах-калфой. --Не оставляй без внимания Баш Хасеки Нурбану Султан, Гюльшах. Что-то мне подсказывает о том, что Нелюфер Хатун ещё натворит таких дел, от которых нам всем придётся очень плохо.—предостерегающе распорядилась предусмотрительная Махидевран Султан, даже не глядя на, понимающую собеседницу, которая почтительно поклонилась дальновидной госпоже и, пообещав исполнить всё в лучшем виде, ушла прочь, провожаемая одобрительным взглядом Султанши, оставшейся в гордом одиночестве, стоять на мраморной террасе и с мрачной глубокой задумчивостью смотреть на гарем, где до сих пор продолжали находиться её подопечные гёзде Эфсун с Михрибану Хатун, даже не зная о том, как им помочь их несчастной подруге Нелюфер Хатун справиться с её невыносимой утратой, лишившей девушку здравомыслия с выживаемостью. --Нелюфер сама не понимает того, что таким своим воинственным рвением убить Баш Хасеки Нурбану Султан, лишь всё стремительнее толкает себя под удавку безмолвного палача!—печально вздыхая, заключила Михрибану Хатун, не обращая никакого внимания на, занимающихся приготовлениями к вечернему празднику в гареме, младших калф с евнухами, в чём им активно помогали другие наложницы, с энтузиазмом репетируя танцы и игру на музыкальных инструментах, что выглядело даже очень забавно. Так за всеми этими увлекательными приготовлениями, никто даже не заметил того, как наступил вечер, и за окнами великолепного дворца стало совсем темно, что нельзя было сказать о гареме, где из-за, горящих всюду канделябров и факелов стало светло, как днём. А между тем, в общей гаремной комнате постепенно начинался весёлый праздник с зажигательной музыкой и танцами, во время чего калфы раздавали всем сладости и угощали фруктовым и ягодным шербетом. Там же находились и Султанши, беззаботно за всем наблюдая и обмениваясь, ничего не значащими добродушными шутками, сопровождая их лёгким смехом, что продлилось ровно до тех пор, пока Баш Хасеки Нурбану Султан, случайно ни заметив, сидящую в компании простых наложниц, Михрибану Хатун, повелительным знаком приманила её к себе и, терпеливо дождавшись момента, когда наложница подошла и почтительно поклонилась всем госпожам, Нурбану доброжелательно улыбнулась сопернице и с легкомысленной весёлостью, заговорила: --Все мы знаем тебя, как отважную воительницу за справедливость, но вот умеешь ли ты танцевать. Если это так, то станцуй для нас! Михрибану совсем не посчитала это за оскорбление с тяжёлым трудом, благодаря чему, вновь всем поклонилась и принялась танцевать, что давалось ей с необычайной лёгкостью и природной пластичностью с грацией, отлично попадая в такт, проигрываемой музыкантами, мелодии. Ей приходилось: то извиваться, подобно змее, либо выгибаться в дугу, или кружиться, как заведённый волчок, что получалось волнообразно, а именно; то плавно и медленно, то стремительно и очень зажигательно, то, снова, подобно сонной мухе, что продлилось лишь до тех пор, пока её танец ни прервала Махидевран Султан: --Ладно, Михрибану Хатун. Достаточно. Ты очень красиво танцуешь. Только тебе сейчас необходимо отдохнуть и приготовиться к сегодняшнему жаркому хальвету с Шехзаде Селимом. Наложница поняла мудрую госпожу и, почтительно поклонившись всем Султаншам, отправилась вместе с Федан-калфой готовиться к хальвету, провожаемая понимающим взглядом с доброжелательной улыбкой Махидевран с Михримах султан, что нельзя было сказать о двух венецианских Баш Хасеки Румейсе с Нурбану Султан, совершенно не испытывающих морального удовлетворения от великолепного танца гёзде Шехзаде Селима Михрибану Хатун. --Вот и делай добро всяким бесправным рабыням!—мрачно вздыхая, печально констатировала Нурбану Султан, чувствуя себя морально раздавленной, что вызвало язвительную усмешку у Михримах Султан: --А ты сама то, разве до сих пор ещё ни продолжаешь оставаться бесправной рабыней моего среднего брата, Нурбану?! Хотя ты и являешься главной наложницей, но тебя до сих пор никто не освобождал! Знай своё место и не задирай наложниц!—что прозвучало, подобно очень болезненной, но отрезвляющей пощёчине для честолюбивой венецианки, ошалело уставившейся на династийную обидчицу, уже потерявшую к ней свой интерес тем, что продолжила наблюдать за танцами наложниц и беззаботно беседовала с Махидевран Султан. Шехзаде Селим действительно ждал дражайшую возлюбленную, находясь в своих просторных покоях и удобно сидя на скамье за рабочим столом, увлечённо заполнял очередную страницу своего личного дневника, не обращая никакого внимания на, окутывающие его всего, словно шёлковым покрывалом, лёгкое медное мерцание, исходящее от, горящих в золотых канделябрах, свечей, что продлилось ровно до тех пор, пока, стоявшие по ту сторону широкой двери, молчаливые стражники ни распахнули тяжёлые дубовые створки и ни впустили во внутрь, облачённую в белоснежное парчовое платье с шёлковыми плиссированными рукавами, Михрибану Хатун, шикарные длинные вьющиеся золотистые волосы которой были украшены, вплетёнными в них, бриллиантовыми и жемчужными нитями, распущенны. --Шехзаде!—доброжелательно улыбаясь возлюбленному, нежно выдохнула юная девушка, почтительно поклонившись, чем и привлекла к себе внимание парня, заставив его, мгновенно прервать своё увлекательное занятие и, отложив кожаную тетрадь в сторону, выйти из-за стола и, мягкой уверенной поступью приблизившись к дражайшей возлюбленной, заворожённо принялся всматриваться в её бездонные голубые омуты, почему-то печальных глаз, что заставило парня понимающе тяжело вздохнуть и участливо спросить: --Ну, что же с тобой такое происходит, душа моя? Почему ты так печальна?—чем заставил возлюбленную, вновь измождённо вздохнуть и, ничего не скрывая, поделиться с ним своими душевными переживаниями: --Плачевное душевное состояние моей несчастной подруги Нелюфер Хатун тревожит меня, Шехзаде!—чем ввела юношу в состояние лёгкого негодования, с которым он, проявляя непосредственное искреннее участие, снова спросил: --А что с ней не так, Михрибану? --Меня пугает её фанатичная ненависть к Нурбану Султан вместе с отчаянным стремлением убить её. Махидевран Султан даже пришлось бросить несчастную Нелюфер в темницу и приказать стражникам задушить её ближе к утру, во избежание склок с беспорядками в гареме. Конечно, это право госпожи. Мы осуждать его не смеем, ведь Махидевран Султан является полноправной хозяйкой гарема, мы же с вами, Шехзаде, здесь всего лишь временные гости…—душевно с дражайшим возлюбленным юная девушка в тот самый момент, когда Шехзаде Селим самозабвенно играл её золотистыми локонами, накручивая их на пальцы и спуская. -- Конечно, девушку очень сильно жаль, Михрибану. Только ты действительно права в том, что мы уже ничем не можем ей помочь. Да упокоится её безгрешная душа с миром в раю.—печально вздыхая, заключил светловолосый венценосный юноша, плавно завладевая чувственными губами возлюбленной, успевшей лишь скорбно выдохнуть: --Аминь, Шехзаде!—перед тем, как их мягкие губы воссоединились в долгом, очень пламенном поцелуе, который оказался бесконечным, подобно целой вечности, если не больше, но, а когда возлюбленные его нехотя прервали и, крепко держась за руки, сели на парчовое покрывало широкого ложа, скрытого в густых плотных вуалях золотого газового и тёмного зелёного парчового балдахина, где между ними продолжился их очень душевный разговор. --Не хочу больше говорить о бедняжках Джемиле с Нелюфер Хатун, Михрибану. Жизнь продолжается.—вразумительно произнёс Шехзаде селим, меняя тему на более приятную, что его дражайшая возлюбленная незамедлительно поддержала весьма растерянным тоном: --Сегодня во время весёлого праздника в гареме Баш Хасеки Нурбану Султан любезно попросила меня станцевать для неё восточный танец. Мне было это не трудно, даже в радость, да и, кто я для того, чтобы отказываться?! Вот только, чего она пыталась этим от меня добиться? --Может быть, таким образом моя Баш Хасеки пытается с тобой подружиться.—с нескрываемым сомнением в приятном бархатистом тихом голосе предположил Селим, с огромной нежностью сжимая руки возлюбленной в своих сильных руках и не говоря больше ни единого слова. Но, а чуть позже, когда приятно измождённый головокружительными ласками, Шехзаде Селим уже крепко спал, по крайней мере, юной Михрибану Хатун хотелось на это надеяться, она крайне осторожно выбралась из его крепких объятий и, надев на абсолютно голое стройное с упругими пышными формами тело белоснежное платье, покинула постель и, встав перед большим прямоугольным зеркалом в серебряной раме, принялась заплетать волосы в толстую косу, глубоко погружённая в романтические мысли об их с Шехзаде Селимом головокружительной страстной любви, что вызвало у юной девушки мечтательный вздох. --Ну и, кто тебе разрешил покидать постель, Михрибану?—выражая крайнее недовольство, попытался выяснить у фаворитки Шехзаде Селим, оказавшийся разбуженным её внезапным уходом от него, вернее он вообще не спал, а просто дремал, но, услыхав её тихий вздох, похожий на стон, очнулся и теперь пристально смотрел на девушку обличительным взглядом, чем заставил её невольно вздрогнуть от неожиданности. --Селим!—испуганно воскликнула юная Михрибану Хатун, ошалело уставившись на отражение парня в зеркале и, хорошо ощущая то, как бешено колотится в её груди трепетное сердце, хотя она и видела беззаботную улыбку дражайшего возлюбленного, который обмотав вокруг мускулистых стройных ног и бёдер шёлковую золотистую простыню, решительно выбрался из постели и, крайне бесшумно подойдя к возлюбленной фаворитке сзади, с огромной нежностью заключил в крепкие объятия и зарылся мужественным лицом в её шикарные густые, немного взлохмаченные волосы. --Неужели ты думала, что я так просто возьму и позволю тебе уйти, Михрибану?!—чуть слышно прошептал девушке на ухо юный Шехзаде Селим, обдав её нежную, словно шёлк, бархатистую кожу, чем заставил фаворитку инстинктивно затрепетать от приятного возбуждения, из-за чего она на мгновение закрыла глаза и судорожно сглотнула, залившись румянцем смущения, но, сумев справиться с чувствами, вновь открыло глаза и выдохнула откровенное признание, будто бы испытывая его на знание правил гарема: --А разве наложница ни должна незамедлительно покинуть покои своего господина сразу после их жаркого хальвета?—что прозвучало встречным вопросом, вызвавшим в юном Шехзаде новый беззаботный весёлый звонкий смех, во время которого он легкомысленно заметил: --И давно ли ты стала подчиняться гаремным правилам, душа моя?!—чем заставил фаворитку звонко рассмеяться в ответ: --И не думала даже этого делать, Шехзаде. Только приспосабливаться к жизни в гареме всё равно надо, хочу я того, либо нет. Я всего лишь Ваша бесправная наложница. Между возлюбленной парой воцарилось долгое мрачное молчание, во время которого юная девушка плавно обернулась и заворожённо принялась смотреть в бездонные голубые омуты глаз Шехзаде Селима, не смея больше произнести ни единого слова, что нельзя было сказать о юном Шехзаде, который одобрительно кивнул и разумно заключил: --Вот и правильно, Михрибану. Только всё равно лучше оставайся собой, а не скучной покорной клушей, каких много здесь и у меня в Конье в гареме.—и, не говоря больше ни единого слова, вновь решительно завладел чувственными губами возлюбленной и с неистовой страстью поцеловал. Вот только, приятно измождённые неистовыми головокружительными любовными утехами и уже крепко спавшие в объятиях друг друга возлюбленные Шехзаде Селим с Михрибану Хатун даже не догадывались о том, что, в эту самую минуту, находящаяся в тёмной каменной, словно склеп, холодной тесной темнице, юная Нелюфер Хатун, погружённая в глубокую мрачную задумчивость, сидела на мраморной плите, отрешившись от всего мира, но, при этом, совершенно не понимая одного, за что Махидевран Султан приказала стражникам бросить её сюда, но чувствовала, что это всё из-за того, чтобы обезопасить Нурбану Султан от возможных покушений, от чего из соблазнительной груди юной рабыни произвольно вырвался измождённый печальный вздох, что продлилось ровно до тех пор, пока по ту сторону тяжёлой дубовой арочной двери ни стихли мужские шаги и ни раздалось позвякивание ключей, что совершенно не напрягло Нелюфер, уверенную в том, что, возможно это пришёл по просьбе Михрибану Хатун Шехзаде Селим, чтобы спасти её, тем-самым, идя против жестокого распоряжения мудрой и справедливой Валиде Махидевран Султан, в связи с чем, замерла в смиренном ожидании возможного спасения, либо неизбежной казни, к которой рабыня была морально уже готова. Оно продлилось не долго, всего лишь до тех пор, пока внезапно ни открылась тяжёлая дверь, и в камеру ни вошли стражники, у одного из которых в сильных руках находился шёлковый шнур, предназначенный для удушения, увидев коевый, юная девушка незамедлительно поняла, что никто не спасёт её от печального завершения безвинной жизни, из-за чего презрительно фыркнула, но, сохраняя достоинство, плавно поднялась с каменного выступа и с рабской покорностью чуть слышно произнесла сквозь ровные белоснежные крепкие, как жемчуг, зубы, опустив голову: --Давайте! Покончите со мной скорее! Чего стоите и медлите?! Я готова достойно принять смерть, ибо там на небесах меня ждёт моя сестра Джемиле Хатун! Только в ответ ей была взаимная, но ядовитая усмешка, с которой стражники, не говоря ни единого слова, крепко схватили несчастную юную наложницу и, не позволяя ей, вырваться, принялись стремительно затягивать на её тонкой, словно лебединая, шее обычный шнур, из-за чего она начала задыхаться, пока ни потеряла сознание и, обмякнув, ни повисла на руках своих палачей, которые молча уложили её на холодный каменный пол, а сами отправились в подсобку за мешком со змеями, для чего им потребовалось всего пару минут. И вот, когда всё уже было завершено ими, стражники тайно от всех дворцовых обитателей вынесли мешок за пределы дворца и, увезя к ближайшему водоёму на небольшой телеге, выбросили труп в него, но, а затем, вернувшись обратно во дворец, разошлись по своим комнатушкам для того, чтобы забыться крепким сном. Так незаметно наступило утро, яркие золотые солнечные лучи которого озарили всё вокруг ослепительным золотисто-медным блеском, пробуждая всех обитателей великолепного дворца провинции Амасья от крепкого ночного сна и заставляя возвращаться к занятию обычными повседневными делами. Этого нельзя было сказать о, находящихся во дворце провинции Амасия, представителях Султанской семьи, которые, в данную минуту, постепенно пробуждались от крепкого ночного сна и, приведя себя в благопристойный вид, готовились к завтраку. Так и юные возлюбленные Шехзаде Селим со своей фавориткой Михрибану Хатун, уже успев удобно расположиться на мягких, разбросанных по мраморному полу с, устланными по нему, дорогими персидскими коврами, подушках с бархатными тёмного оттенка наволочками за низеньким круглым столом, который активно обслуживался служанками, возглавляемыми хорошенькой темноволосой крымчанкой с большими, обрамлёнными густыми шелковистыми ресницами, светлыми глазами, чувственными пухлыми губами, практически белоснежной кожей, стройной фигурой с пышными упругими формами, надёжно скрытыми под красивым шёлковым платьем яркого оранжевого оттенка с парчовыми вставками, которую юная Михрибану Хатун уже неоднократно видела среди тех рабынь, кто проходил гаремное обучение. Сейчас хорошенькая гедиклис увлечённо прислуживала ей с Шехзаде Селимом. --Как твоё имя, Хатун?—проявляя неподдельное внимание к, новоприобретённой служанке, любезно поинтересовалась у неё Михрибану, чем заставила рабыню мгновенно опомниться и, почтительно поклонившись ей вместе с Шехзаде, ничего не скрывая, ответила по-русски: --Моё имя—Роксан, госпожа, Шехзаде. Мне Махидевран Султан дала это имя из-за того, что я русская. Михрибану одобрительно кивнула золотоволосой головой, позволяя служанке вернуться к прямым обязанностям, чем та занялась незамедлительно. Так и юная возлюбленная пара продолжила вести ту душевную беседу, которую вынуждено прервала из-за того, что юная Михрибану Хатун отвлеклась на ознакомительный разговор с Роксан Хатун, а именно о скором приезде в Амасию их с Шехзаде Мустафой младшей сестре по имени Разие. --Разие овдовела в прошлом месяце во время восстания дервишей. Её муж Сенан Паша был убит ими прямо на глазах жены, которая мгновенно потеряла их ребёнка. Пара была жената всего три месяца.—печально вздыхая, поделился с возлюбленной Шехзаде Селим, смутно надеясь на её взаимопонимание и не ошибся. Михрибану, хотя и испытывала огромную жалость к молоденькой Султанше, уже успевшей понести огромную потерю, но юную наложницу, очень сильно беспокоило то, какой окажется Султанша по отношению к фавориткам своих старших братьев. Вдруг, она будет придирчивой и высокомерной. Тогда ей с Эфсун и с другими девушками, туго придётся, из-за чего Михрибану тяжело вздохнула: --Дай, Аллах, постепенного душевного исцеления Султанше, Шехзаде! --Аминь!—поддержал возлюбленную юный Шехзаде Селим, благодаря чему, между ними воцарилось долгое мрачное молчание, во время которого они постепенно завершили завтрак, не обращая никакого внимания на, заботливо окутывающие их ослепительным блеском, золотые солнечные яркие лучи. Но, а, когда юная гёзде Шехзаде Селима вернулась в гарем, вознамерившись, пройти в свою с Эфсун Хатун комнату, расположенную на этаже для фавориток для того, чтобы взять чистое облачение и вместе с ним отправиться в хаммам, где сможет привести себя в порядок, но, а затем пойти в учебный класс, как, в эту самую минуту, застала там Достопочтенную Махидевран Султан, одетую в шикарное бархатное платье и восторженно беседующую с какой-то очень красивой черноволосой девушкой с выразительными серыми глазами, чувственными пухлыми губами и стройной фигурой, которая была надёжно скрыта под великолепным тёмно-зелёным платьем с парчовыми вставками, что придавало великолепному облику знойной красавицы царственное величие, подчёркнутое короной из белого золота с россыпью драгоценных камней. Михрибану Хатун им почтительно поклонилась и любезно пожелала Султаншам самого доброго дня, чем привлекла к себе их внимание. --Михрибану Хатун—гёзде Шехзаде Селима, Разие! Они познакомились во время охоты, где девушка проиграла Шехзаде Мустафе в поединке и по условию их договора вошла в гарем к Шехзаде Селиму.—представляя дочери очаровательную юную подопечную, доброжелательно улыбаясь, произнесла Махидевран Султан, чем ввела дочь в состояние лёгкого негодования, с которым она принялась смотреть на мать. --Это, конечно же личное дело моих братьев о том, кому из них следует владеть, захваченной ими в полон, девушкой, но на сколько я уже успела понять, Михрибану Хатун должна принадлежать гарему Шехзаде Мустафы, а не Селима.—не обращая никакого внимания на, молчаливо стоявшую возле них в почтительном поклоне всё это время, саму юную Михрибану Хатун, логически рассудила Разие Султан, чем заставила дражайшую Валиде с её золотоволосой подопечной не менее изумлённо переглянуться между собой. --Шехзаде Селим влюбился в Михрибану Хатун без памяти и с первого взгляда, Разие, собственно, как и сама девушка в него. Только можешь не беспокоиться. Они уже присягнули Шехзаде Мустафе на верность, как будущему Султану, а он разрешил им иметь семью.—собравшись постепенно с мыслями, вступилась перед дочерью за юных подопечных Махидевран Султан, подав Михрибану Хатун повелительный знак о том, что она может быть свободна. Девушка всё поняла и, почтительно откланявшись обеим Султаншам, уже собралась было развернуться для того, чтобы продолжить свой путь как, в эту самую минуту, медленно подняла голову и, заметив, стоявшую на мраморной террасе, Михримах Султан, которая повелительно мотнула белокурой головой, как бы подавая гёзде Шехзаде Селима приказ о незамедлительном приходе к ней в покои, что оказалось юной наложницей хорошо понятно, благодаря чему, она, почтительно поклонившись ей, отправилась в роскошные покои к госпоже, для чего ей потребовалось, буквально пару минут подъёма по мраморным ступенькам и преодоления пары коридоров, что юная девушка сделала не задумываясь. И вот, юная Михрибану Хатун уже стояла в почтительном поклоне перед, вальяжно восседающей на парчовой тахте и утопающей в ярких золотых солнечных лучах, Михримах Султан, которая сегодня была облачена в роскошное парчовое платье светлого оттенка и, доброжелательно улыбаясь дражайшей фаворитке горячо любимого среднего брата, вела с ней наставленческую предостерегающую душевную беседу о том, как им полагается вести себя в общении с Разие Султан: --Конечно, я не настраиваю тебя на то, чтобы ты враждовала с моей дражайшей младшей сестрой и даже не отговариваю от дружбы с ней, Михрибану, всё-таки ты наложница и, во избежание ненужных тебе проблем, просто обязана проявлять почтение со смирением, но вынуждена настоятельно тебя просить о том, чтобы ты внимательно прислушивалась к предостерегающему голосу собственной интуиции и бездумно не доверяла её сладким речам. Она очень коварна и непредсказуема. Внимательно вслушивающаяся в мудрые слова влиятельной госпожи, Михрибану Хатун итак прекрасно понимала, что доверять Разие Султан ни в коем случае нельзя, но вести себя в её обществе с любезным почтением необходимо, о чём с взаимной доброжелательной улыбкой заверила: --Можете ни о чём не беспокоиться, Султанша, ибо я хорошо чувствую людей!—что прозвучало, подобно понимающему, но очень измождённому вздоху, пришедшемуся по душе мудрой и предусмотрительной Султанше солнца и луны, вниманием которой завладело, крайне бесшумное открытие верными служанками дубовых створок широкой двери, а всё из-за того, что в покои к старшей сестре пришёл Шехзаде Селим, пребывающий в приподнятом настроении. --На твоём бы месте, я не вела бы себя столь беззаботно, дорогой братец, а наоборот бы насторожилась.—добродушно поддела среднего брата Михримах Султан, чем ввела его в состояние лёгкого ошеломления, с которым юноша переглянулся с дражайшей возлюбленной и добродушно выдохнул: --И тебе доброго дня, сестрица! --Перестань балагурить, Селим! Я не шучу! Наша воинственная младшая сестрица Разие вернулась в семью и, наверняка, примется за продвижение старшего брата в Падишахи, прекрасно зная о том, что на стороне Мустафы стоят все воинские подразделения с высокопоставленными сановниками. Дело за небольшим—устроить дворцовый переворот и убить Повелителя с его Хасеки Хюррем Султан и Шехзаде Баязида. Только Шехзаде Селиму было абсолютно всё равно на жизнь брата с Валиде, которые никогда его ни во что не ставили и всегда видели в нём лишь конченного неудачника, благодаря чему, старались ещё сильнее унизить несчастного парня, хладнокровно заключившего: --А я не вижу ничего плохого в воцарении на троне Наших Великих предков Шехзаде Мустафы, Михримах. Он достоин того, чтобы стать новым Султаном.—приведя это к тому, что между ними всеми воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого Луноликая Султанша, аж вся вскипела от, переполнявшего её всю, огромного негодования вместе с возмущением от ледяного безразличия к незавидной судьбе их родителей с Шехзаде Баязидом, но осуждать, изрядно от них всех натерпевшегося, среднего брата не могла, так как хорошо понимала его. Но, а немного позднее, когда юная Михрибану Хатун уже вернулась в свои скромные покои, оказавшиеся пустыми из-за того, что её дражайшая подруга Эфсун Хатун ушла в дворцовый сад прогуляться вместе с горячо любымым Шехзаде Мустафой, о чём Михрибану сообщила Федан-калфа, девушка стояла перед прямоугольным зеркалом в полный рост с серебряной оправой с россыпью драгоценных камней, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о том, что скоро им с её Шехзаде Селимом предстоит отправиться в столицу для того, чтобы получить назначение в новый санджак. только куда именно, юная Михрибану даже и подумать не могла, искренне жалея о том, что природа не одарила её ясновидением. --Мне совсем не важно то, куда меня отправит санджак-беем Повелитель, Михрибану. Главное, чтобы подальше от столицы, ведь дворцовая шумная жизнь не для меня. Мне больше по душе спокойствие.--тяжело вздыхая, поделился с возлюбленной светловолосый юноша, царственно восседающий на её парчовой тахте возле широкого арочного окна, сквозь золотую решётку которой проникали и заботливо окутывали его так, словно мягкой шерстяной шалью золотые яркие солнечные лучи. Это заставило очаровательную золотоволосую юную девушку понимающе тяжело вздохнуть: --Шехзаде, расскажите мне пожалуйста о Вашей достопочтенной Валиде Хюррем Султан для того, чтобы я знала о том, как вести себя в общении с ней, ведь, как я уже успела узнать от верной калфы Баш Хасеки Нурбану Султан Джанфеде, между Баш Хасеки и Вашей Валиде существует непримиримая вражда из-за того, что Валиде во всём поддерживает Шехзаде Баязида и принижает всеми возможными способами Вас, Шехзаде, что нельзя сказать про Нурбану Султан, которая, подобно отважной яростной волчице защищает вас, что я очень глубоко уважаю и ценю! Перед юной возлюбленной парой воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого юноша печально вздохнул и, ничего не скрывая, честно ответил: --Наверное, тебе стоит объединиться с Баш Хасеки Нурбану Султан, Михрибану, но и притворится самой любезностью перед моей матушкой для того, чтобы она ни в коем случае ни превратила твою жизнь в ад!--и, не произнося больше ни единого слова, плавно поднялся с тахты и, мягкой уверенной походкой приблизившись к дражайшей возлюбленной, заключил её в крепкие объятия и зарылся лицом в её мягкий золотистый шёлк распущенных длинных густых волос, что заставило Михрибану Хатун всю затрепетать от, переполнявших её хрупкую, но очень воинственную душу, приятным возбуждением, благодаря которому, она инстинктивно закрыла голубые, как небо в ясную безоблачную погоду, глаза и тяжело вздохнув, пообещала возлюбленному: --Я конечно попытаюсь быть с вашей Валиде, очень любезной, милой и покорной, но только до тех пор, если она ни начнёт ущемлять Ваши интересы, Шехзаде!--чем сама того, не ведая, заставила парня добродушно звонко рассмеяться ей в ответ: --Воительница моя!--и, нехотя вынырнув из её шикарных волос, заворожённо приняться с огромной страстью всматриваться в бездонные голубые омуты глаз возлюбленной, в которых он добровольно тонул и, плавно накрыв её чувственные мягкие губы своими тёплыми губами, поцеловал с огромной нежностью, плавно перешедшую в обжигающую головокружительную страсть, перед чем юная девушка не смогла устоять и, инстинктивно обвив его мужественную мускулистую шею изящными руками, полностью растворилась в их огромной пламенной, как самая знойная пустыня, любви. Вот только им нехотя пришлось прервать их пламенный поцелуй, а всё из-за того, что, в эту самую минуту, бесшумно распахнулись дубовые створки широкой двери, и в скромные покои для фавориток стремительно вошла, чем-то очень сильно встревоженная, Махидевран Султан, что ни укрылось от внимания возлюбленной пары, с огромным негодованием переглянувшейся между собой и, проявляя искреннее участие к ней, поинтересовавшейся, вернее, это сделал сам юный Шехзаде Селим, добродушно ей улыбаясь: --Случилось что-то, очень важное, госпожа? Махидевран Султан постепенно собралась с мыслями и решительно произнесла: --Я только что беседовала с Шехзаде Мустафой во время нашей с ним прогулки по саду, так вот, никакой вашей поездки в столицу не будет, Шехзаде. Это коварная ловушка, устроенная Вам проклятущей Хюррем Султан, внедрённые к нам во дворец, шпионы которой успели донести ей о том, что Вы, Шехзаде, присягнули на верность Шехзаде Мустафе, как уже нашему будущему Султану. Их вычислением и допросом сейчас занимаются наши люди. Вот только по её научению, Повелитель уже принял решение, относительно Вас. Скоро сюда прибудут безмолвные палачи для того, чтобы казнить вас. Только можете не волноваться. Шехзаде Мустафа этого не позволит. Да и в столице уже всё готово к перевороту. Моему сыну остаётся лишь отдать приказ.—чем заставила юных возлюбленных ошалело переглянуться между собой, а юного Шехзаде Селима с невыносимой душевной печалью заключить: --Значит, всё-таки, дворцового переворота нам не миновать!—хорошо ощущая то, с какой искренней заботой дражайшая возлюбленная обнимает его за мужественные мускулистые плечи для того, чтобы он чувствовал её моральную поддержку. --Получается, что всё обстоит именно так!—печально вздыхая, заключила Махидевран Султан. Между ними всеми воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого пара не могла поверить в то, что слышит от Султанши, о чём свидетельствовала их внезапная бледность, возникшая на очаровательных лицах. --И, что же нам теперь делать, госпожа?—собравшись постепенно с мыслями, с невыносимым беспокойством в приятном тихом голосе спросила у Махидевран Султан юная Михрибану Хатун, вновь почтительно ей поклонившись в знак искреннего приветствия, что оказалось Султаншей хорошо понятно, иначе она бы ни вздохнула и, доброжелательно им улыбаясь, ни ответила: --Продолжать жить у нас и терпеливо ждать известия из столицы о, свершённом нашими преданными людьми, дворцовом перевороте. Мы все вместе отправимся в столицу для того, чтобы Шехзаде Мустафа занял трон Великих предков, а Вы отправитесь в новый санджак. Думаю, что ждать осталось не долго.—приведя это к тому, что между ними всеми, вновь воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого они потрясённо переглядывались между собой, не зная того, что и сказать друг другу, да и юный Шехзаде Селим находился в глубоком шоке от жестокости родителей, решивших в угоду своему любимчику Шехзаде Баязиду, лишить жизни двух старших сыновей, которых любит и уважает весь османский народ с вышестоящими сановниками, воинскими подразделениями и религиозными конфессиями, благодаря чему, юноша, обхватив голову сильными руками, сел на тахту и погрузился в ещё большую мрачную задумчивость. Это не укрылось от внимания Махидевран Султан с Михрибану Хатун, продолжающих душевно беседовать друг с другом.