every winter fades away (into the spring)

След не уходит, хотя и не темнеет. Эмма оказалась в странном подвешенном состоянии из-за этого, и она рада, когда, наконец, наступает осень и у неё есть повод снова носить куртки, которые в основном скрывают след. Реджина больше не спрашивает об этом, хотя она угрожающе говорит, когда они идут на «back-to-school» шопинг: – Если ты когда-нибудь оденешь Генри в такую... ​​бельмо на глазу... куртку… – Давай начнем с футболок и пойдем дальше, – предлагает Эмма. Реджина смотрит на неё с ужасом, прежде чем идет к клетчатым рубашкам. Генри смотрит на неё с болью: – Это была хорошая попытка, – говорит он, – думаю, если этой осенью я смогу ходить без шарфа каждый день, это будет успех. – Но у тебя такой красивый шарф, – рассеянно говорит Реджина, поправляя его шарф поверх пальто. Генри подчиняется, его взгляд тоскливо падает на футболку на следующей стойке. Эмма видит это и, когда Реджину отвлекает полка с рубашками с сильно завышенными ценами, прячет её в тележку под грудой брюк. Реджина замечает футболку на кассе, но только приподнимает бровь и кладет её на прилавок. Генри поднимает кулак в победном жесте, дает Эмме пять, прежде чем убегает через весь магазин к двум своим друзьям. Он по-прежнему тише, чем другие дети его возраста, по-прежнему больше заинтересован в борьбе с демонами со взрослыми, чем в юношеских драмах, но он, наконец, легче заводит друзей, и они, Эмма и Реджина, чувствуют облегчение довольствуясь этим. – Старшая школа, Эмма, – мрачно говорит Реджина, глядя на здание за пределами магазина. Средняя школа Сторибрука – место, которое Эмма посещала только для того, чтобы спугнуть подростков, ворвавшихся в неё посреди ночи. – Это последний рубеж. Я провела свои подростковые годы, живя с мамой, и я всё ещё взяла на себя это, имея дело с… этим. Эмма фыркает: – Ты смотрела слишком много фильмов с Линдси Лохан. Настоящая жизнь – это не… «кино», – почти продолжает она, прежде чем взглянуть на сказочного персонажа рядом с ней и пересмотреть своё мнение. – С ним всё будет в порядке, – обещает она Реджине. – Он умный ребенок с добрым сердцем. И он всегда может выписать любого, кто его обидит. Реджина улыбается, на мгновение мрачно и хищно: – Ему не придется, – произносит она, и кожа Эммы начинает странно дрожать, когда взгляд Реджины встречается с её взглядом. У неё чешется шея, она трет её так незаметно, как только может, переключаясь обратно на Реджину, прежде чем та снова заметит каракули на коже Эммы. – Пожалуйста, не убивай учителей нашего сына в этом году, – говорит она, закатывая глаза в шутливой молитве. – Или не насылай спящих проклятий, или не обвиняй в убийстве… Реджина ухмыляется ей: – Пока ты воздерживаешься от того, чтобы вырывать сердца его подруг, – парирует она. – Туше, – Эмма морщится. – Как насчет того, чтобы мы просто... взаимно договорились оставить Генри шрам на всю жизнь обычными мамиными способами? Реджина усмехается, её лицо снова светлеет: – И что же это за обычный мамин способ? – повторяет она, и смотрит на Эмму так, будто там… что-то есть. Ожидающая и немного дразнящая, её глаза светятся озорством и чем-то ещё. Эмма пожимает плечами, обнимая Реджину за талию, чтобы поддержать её, пока они идут к машине с пакетами: – Что ж, мы могли бы заставить его ходить в этом шарфе ещё десять лет. Это должно сработать. – Мгм, – соглашается Реджина, и, если она немного разочарована, не говорит вслух. Она наклоняется к Эмме, её голова на мгновение покоится на плече девушки, Эмма поглаживает её по спине, после берет пакеты из её рук, бросая их все в багажник. Сегодня хороший день, и они не совсем готовы ехать домой. Реджина предлагает по мороженому, погода достаточно теплая для этого. Они ходят по парку со своими конусами, облизывая их, ходя вокруг пруда в центре. – Помнишь, когда мы так же гуляли с моими потерянными воспоминаниями? – внезапно говорит Генри, Эмма хмурится, но он смотрит на Реджину. Она кивает, тень скользит по её лицу, и Эмма берет её свободную руку. Реджина сжимает руку в своей и говорит: – Я думала, это сможет… помочь. – Это было странно, – задумчиво говорит он. – Думаю, как дежавю. Я чувствовал себя... как будто знал это место, но не знал почему, – он хихикает, – значит, ты стала странно относиться к Уолшу, и я был уверен, что это какой-то заговор. – Я не… – защищаясь, говорит Реджина. Эмма спрашивает: – Странно насчет Уолша? – Уолш – не то воспоминание, которое она хотела бы вспоминать, но она не знала, что Реджина вообще знала о нём до того, как шутки о летающих обезьянах стали семейным продуктом. Генри лукаво смотрит на другую маму. Реджина качает головой, её рука напрягается в руке Эммы. – Ага. Когда я рассказал маме о Уолше, она замолчала, и её голос стал очень высоким, типа «ох?» – имитирует он. – И я был очень сбит с толку, почему ты вообще нас представила тогда или почему мэр хотела пообщаться со мной. Так что я подумал, что это... Рука Реджины всё ещё находится в руке Эммы, её глаза устремлены на Генри, а Эмма облизывает рожок мороженого и повторяет. – Подумал, это что? Генри пожимает плечами: – Я подумал, что вы двое, вроде… бывших любовников или что то в этом роде, и что мама вернулась в Сторибрук за тобой. Реджина убирает руку из руки Эммы. Эмма спрашивает, всё ещё сбитая с толку: – Ты думал, что Реджина и Уолш были бывшими любовниками? – у Генри всегда было активное воображение, но это на шаг дальше, чем весь город состоит из сказочных персонажей, а ты спаситель. Генри смотрит на неё: – Нет, – говорит он голосом, который предполагает, что она идиотка. – Я думал, что ты и мама. Ты бегала за ней всё время, когда дралась с Зелиной, выполняла секретные миссии и оставляла меня с тем, кто был готов присматривать. Это был естественный вывод, – он снова пожимает плечами, переводя взгляд с Реджины на Эмму. Эмма смеется: – Думаю, это имело немного больше смысла, чем Злая Ведьма Запада, нападающая на Белоснежку и Королеву, – признает она. – Но совсем немного, – Эмма снова тянется к руке Реджины, но вместо этого Реджина берет мороженое: – Хотя, я имею в виду, если бы мне нравились женщины, твоя мама определенно была бы первой в моем списке, – говорит Эмма Генри. – Я польщена, – сухо говорит Реджина. Её голос звучит немного напряженно, и Эмма пытается снизить тон. Она не думала, что Реджине будет неудобно... ну, у Генри две мамы, но Зачарованный лес казался немного регрессивным. – Что? Ты хочешь сказать, что меня нет в твоем списке? – Да, Эмма, – говорит Реджина и выдыхает от собственного смеха. – Если бы мне нравились женщины, ты бы точно была в моем списке. Генри морщит нос: – Это действительно больше информации, чем мне нужно, – сообщает он, уносясь вперед. – Что, у меня хороший вкус? – кидает ему вдогонку Эмма. – Твоя мама – красотка! – это правда. Эмма может и не быть лесбиянкой, но она определенно может оценить красивую женщину, а Реджина... в значительной степени самый привлекательный человек, которого она когда-либо встречала. Она почти уверена, что её не раз доводили до безвольного восхищения, и она всё же гетеро. Это просто... иногда легко забыть обо всём, когда дело касается Реджины. А Реджина – её идеальная пара, её лучший друг, её семья, и это… хорошо, да, может быть, Генри прав. Обидно, что они не вместе. – Я иду домой! – Генри кричит ей в ответ, и Эмма говорит: – Оставим шрам ему на всю жизнь. Смотри, – и целует Реджину в щеку, когда он поворачивается к ним. Генри корчится и бежит вперед, огибая пруд, чтобы вернуться к машине. Губы Эммы покалывают. Кожа Реджины… очень-очень мягкая. Она трет шею костяшками пальцев, облизывая губы, и Реджина на мгновение смотрит на нее, прижав кончики пальцев к щеке. – Мы должны вернуться к машине, – наконец говорит Реджина. – Становится холодно. – Всё в порядке, – говорит Эмма так легко, как только может. Что-то в этом разговоре её внезапно потрясло, и она знает, что не хочет выяснять, что именно. – У Генри есть шарф, – Реджина тычет её локтем в бок, и она уклоняется, теряя при этом половину порции мороженого. Эмма скулит, когда Реджина самодовольно стоит рядом с видом ты это заслужила. Но после этого всё в порядке. Эмма снова ловит руку Реджины, их руки вместе размахиваются, когда они проходят ещё раз вокруг пруда и возвращаются к своему сыну.