every winter fades away (into the spring)

Итак, во-первых, Эмме не нравятся женщины. По крайней мере, она так не думает. Она любит Реджину, но это не совсем новость, и влюбленность в Реджину имеет определенный смысл, если она думает об этом достаточно долго. Потому что они семья, потому что они были… вроде как платонически женаты долгое-долгое время, потому что Эмма поцеловала её под омелой на Рождество и почувствовала, будто её мир рушится. Но родственные души должны притягивать, что означает огромный спектр эмоций, а также тот факт, что губы Реджины действительно полны, и она, Эмма, провела много времени, рассматривая декольте Злой Королевы. И она всё ещё немного получает удовольствие, думая о прикосновении к Реджине, думая об обнаженной Реджине, думая о том, чтобы заставить Реджину закричать. За исключением, может быть, всё это просто... проекция из-за имени на шее. Так что, может быть, она бисексуальна, а может Реджина – её единственное исключение или что-то в этом роде? Разве тридцатилетняя женщина не должна уже знать свои собственные желания? Но сейчас её сексуальность – второстепенная проблема. Теперь её основное беспокойство обострилось, надпись на шее больше не была неразборчива, а была чем-то, что любой смог бы прочитать, слишком чёткой, чтобы можно было принять за что-либо, кроме того, чем она является. Реджина. Написано на её коже, как будто надпись принадлежит ей, как и она принадлежит Реджине. Эмма сглатывает, видя это, со страхом думает о том, как Реджина может отреагировать на этот ревущий клаксон типа Эмма влюблена в тебя. Она не может потерять Реджину. Она не может потерять семью. По крайней мере, сейчас зима, и она может не беспокоиться об этом ещё несколько месяцев. Никто не ставит под сомнение её шарфы и свитера с высоким воротником, даже если Зелина делает ехидные комментарии о том, что в последнее время она покрыта одеждой, словно монахиня. Реджина тычет её локтем и в ответ покупает Эмме новый шарф, и Эмма носит его чаще всего, мягкая ткань трётся о след на коже. Рождественский снег мог быть делом Реджины, но снег, который следует за ним – это всё штат Мэн. До середины января у них две метели, и Эмма проводит большую часть своего времени полностью укутанной в одежду и подпрыгивает всякий раз, когда Реджине удается прикоснуться к её коже, а не к пальто. – Ты уверена, что с тобой всё в порядке? – Реджина требует за один раз слишком много, и Эмма неуверенно кивает. Она также смотрит на задницу Реджины, когда та входит в соседнюю комнату, что абсолютно точно делала до всего этого, и просто... ну, честно говоря, задница Реджины действительно отвлекает. Может быть, это из-за девичьей зависти, Эмма больше не может сказать. – Я в порядке, – говорит Эмма, спустя минуту. – Просто… холодно. Реджина хмурится, подпирая Робин бедром, и трогает лоб Эммы. Сегодня они присматривают за ребенком по требованию Зелины – ну, Реджина присматривает за ним, и она позвала Эмму, чтобы у неё была хоть какая-то взрослая компания в фермерском доме, пока на улице бушует метель. – Тебе действительно холодно, – неохотно признает она. – Садись. Я найду тебе пустой... Огни мигают, а затем гаснут, оставляя их в темноте. – Электричество? – голос Реджины звучит отовсюду. – Отключилось, – мрачно соглашается Эмма, потянувшись к Реджине. Их руки встречаются, и Реджина притягивает Эмму ближе, обнимая её рукой. – Робин в порядке? – бормочет Эмма, чувствуя на щеке теплое дыхание Реджины. – В самом деле, – говорит Реджина, и тут в маленькой руке Робин появляется небольшой всплеск зелёного волшебного шара, освещающий их троих. Реджина нежно смотрит на неё. – Умная девочка, – говорит она, потирая спину. – Ты делаешь это, когда твоя мать укладывает тебя спать? – Робин булькает неразборчивым ответом и прижимается к ней. – Все равно уже поздно, – говорит Реджина, – мы должны положить её, а затем сделать несколько звонков. Посмотри, только у нас отключился свет или у всего города. – Мы не можем, – внезапно говорит Эмма, вспоминая. – Отопление не работает. Мы не можем оставить Робин наверху. Поэтому они прижимаются друг к другу на диване, Робин жуёт свой маленький зелёный энергетический шар, а Реджина вызывает кучу одеял из бельевого шкафа. Она напевает, прижимая к себе Робин, колыбельная настолько успокаивающая, что даже Эмму убаюкивает. Она просыпается, вздрогнув, примерно через час. Робин крепко спит, голова Эммы лежит на плече Реджины, а Реджина рассеянно гладит её по волосам. – Мы единственные, у кого отключили электроэнергию, – говорит она. – Полагаю, это даёт возможность находиться в доме в глуши. Эмма слегка качает головой. Реджина зарылась в волосы Эммы, и Эмма боится сделать что-нибудь, чтобы это прекратилось. – Я пыталась телепортировать нас обратно к себе домой, – говорит Реджина, – но снег иногда имеет странное влияние на магию. Почти… рефлексивно. Мы исчезли и оказались здесь, – она вздыхает, просовывая пальцы под свитер Эммы и поглаживая её в месте, где нет отметки. Эмма вздрагивает, Реджина это чувствует, неверно истолковывает и вообще убирает пальцы. – Снег здесь не убирали уже несколько дней. Так что мы застряли, пока не починят линии электропередач. – Весело, – говорит Эмма. – Ты должна была слышать Зелину, когда я ей позвонила. Она была в восторге, – Реджина тихо смеётся. – Думаю, она наконец достигла точки, когда перерыв в материнстве звучит как отпуск. Это заняло у меня… больше времени . – Как долго? – с любопытством спрашивает Эмма. Её воспоминания о воспитании Генри, были искусственными, эфемерными записями, которые со временем исчезли, как сны. Иногда у неё случаются вспышки, она инстинктивно знает, что они – частички Реджины, и изо всех сил пытается удержать воспоминания, но это всё равно, что держаться за облако. Реджина грустно хихикает: – Несколько часов? Может, когда ему было три или четыре года. Не думаю, что когда-либо выдерживала отлучку от него дольше суток. В прошлом месяце он ходил в поход с твоим отцом и Аладдином, и я всё ещё скучала по нему, – она качает головой, освещённая в темноте зелёным светом, который обрамляет спящую Робин. – Я думаю, что часть меня всё ещё испытывает такой трепет перед тем фактом, что он у меня есть. Я не могу представить, чтобы отпустить его надолго. – Я знаю, что ты имеешь в виду, – бормочет Эмма. – Это... у нас всё в порядке, да? – Да, - повторяет Реджина, и её губы изгибаются в улыбке. – Эти последние… шесть месяцев или около того были… – она колеблется, внезапно теряя уверенность в себе, и Эмма придвигается к ней ближе. – Полноценными, – наконец заканчивает она. – И я действительно не могу понять, почему, но... впервые в жизни я действительно чувствую удовлетворение. У Эммы перехватывает дыхание, и они долго сидят в тишине, пальцы Эммы пробегают по руке Реджины, где они защищают Робин под одеялом. – Разве нет... разве ты не хочешь чего-то ещё? – она осмеливается сказать, потому что Реджина настолько полна любви, что даже не может думать, что этого достаточно. Иногда, когда она снимает свитера, водолазки и шарфы перед сном, ей приходится сталкиваться с надписью на шее. Она стоит в своей тихой квартире и смотрит на себя в зеркало, напоминая себе, что даже если бы она была влюблена в Реджину, Реджина не чувствовала бы того же. Когда-нибудь Реджина влюбится, и на её коже будет чье-то имя, а Эмма будет… её лучшей подругой, вечно тоскующей. И Реджина, кажется, знает, о чем её спрашивает Эмма, потому что её глаза на мгновение ни на чём не фокусируются, становятся задумчивыми. – Не знаю, – говорит она. – Может быть, когда-то хотела. Но теперь... всё, о чем я могу думать, это... эта договоренность, что у нас есть... Я бы не взяла на себя ответственность за привлечение кого-то нового в мою жизнь, чтобы вывести её из равновесия. Я счастлива, Эмма, – она сжимает руку Эммы под одеялом. – А ты? Эмма энергично качает головой: – Нет, – твердо говорит блондинка, и она ответила бы так же до появления отметки на шее. – Мне больше ничего в этом мире не нужно. – Ничего такого? – глаза Реджины озорные, когда она поворачивается, Зелёная магия Робин отражается в её карих глазах. Эмма сглатывает, немного поражённая. – Эмма, ничего страшного, если хочешь… ну, у женщин есть потребности, – размышляя сказала она, показывая кончик языка. Во рту Эммы пересохло. Она может только смотреть, её глаза широко раскрыты, а сердце колотится, и всё, о чем она может думать, это язык Реджины. – Я… – тупо говорит она. – Ты… – она глубоко вздыхает. – Я… – кажется, слов нет, и Реджина беззвучно смеётся, её глаза одновременно сверкают карими и неестественно зелёными. – Боже, Реджина, – наконец удается ей сказать, сильно пиная брюнетку по щиколотке ступнёй в носке. – Ты жопа, – на ум приходит вторая, менее приятная, но столь же бессловесная мысль, и её голова поднимается. – Почему? Ты хочешь сказать, что был… Она думает о Реджине с другими людьми, её тошнит и возбуждает, представляя, как тело Реджины движется с каким-то безликим мужчиной, представляя, как Реджина целует кого-то ещё, будто она не была с Эммой под омелой. А затем Реджина качает головой, и образ мужчины рассеивается, и в её сознании. Остаётся только очень обнаженная Реджина, растянутая на кровати и ожидающая, пока Эмма… – Действительно? – говорит Эмма, в основном для того, чтобы избежать образа, из-за которого она слегка двигается под одеялом. Реджина смеётся без тени смущения: – Эмма, обещаю тебе, единственный мужчина, с которым я провожу День святого Валентина – Генри Дэниел Миллс. – Мы должны… – начинает Эмма, прежде чем пересмотреть свое решение, плохая идея, очень плохая идея, но Реджина выжидающе смотрит на неё. – Мы должны вместе отпраздновать День святого Валентина, – говорит она. – Если, ты знаешь, мы всё равно никого не видим и не хотим иметь дело со… всеми жалостливыми взглядами и снисходительными любовными советами… – Ты можешь просто сказать, что не хочешь быть в этот день с мамой, – Эмма снова пинает её. Реджина ухмыляется. – Похоже на план, – легко говорит она, и иногда легко избавиться от того, что она говорит, как от пустого слова. Иногда её глаза становятся тяжёлыми, прикрываются веками и становятся грустными, и Эмма одновременно замирает. Это сбивает с толку. Робин ёрзает у них на коленях, её энергетическая безделушка наконец тускнеет, и ни одна из них не делает никаких движений, чтобы зажечь ещё один волшебный свет. Они сидят в уютной тишине, рука Эммы поглаживает бок ребенка, а Эмма выпаливает в темноте. – Нам нужен ещё один. Реджина пораженно спрашивает: – Что? – Ребенок, – говорит Эмма, чувствуя себя глупо, что подняла этот вопрос. – Может быть, мы могли бы… усыновить приемного ребенка, или малыша, или… я не знаю. У нас всё в порядке с воспитанием детей, верно? И Генри был бы счастлив иметь младшего брата или сестру. – Ты хочешь, чтобы мы стали родителями ещё одного ребенка, – медленно говорит Реджина, смотря на Эмму нечитаемым взглядом в темноте. Лампочки мигают и снова всё работает. При свете это мгновение мягкого удивления, которое может быть связано с внезапно освещенной комнатой. Мгновение спустя в комнату входит Зелина. – Где моя малышка? – требует она, бросаясь к ним, чтобы вырвать у них ребенка. Робин сразу же просыпается, протестуя, и глаза Зелины сужаются. – Что ты с ней сделала? – требует она, взлетая вместе с ней по лестнице. Реджина качает головой, откинувшись на диван, когда в дверях появляются Мулан и Дэвид. – Потребовалось время, чтобы убрать снег и чтобы электрик позаботился о линиях, – извиняется Дэвид. – И Зелена на полпути решила, что не может больше находиться без дочери ни на мгновение, поэтому она была… компанией, – Мулан хихикает, а затем краснеет, удивившись своему веселью. – Как насчёт поездки домой? – предлагает он, протягивая руку Реджине. Мулан берет Эмму за руку и поднимает её, одеяла падают на пол. Они молча едут обратно к дому Реджины, слушая, как Дэвид рассказывает про все происшествия, которые они пропустили. – Нам нужно поговорить с Маленькой мисс Маффет о приемлемых зимних мероприятиях на свежем воздухе. А вы видели последний план «Допи» по отоплению дома? – Реджина прислоняется к окну джипа, наблюдая, как мелькает белый свет снаружи, и она выпрямляется только когда Дэвид останавливается перед её домом. – Вот ваша остановка, – соглашается он. – Эмма, где ты сегодня вечером? – В участке, я думаю, – она должна заменить Аладдина в его смену. Сезон метелей временами утомляет. – Подожди, – внезапно говорит она и выскакивает из машины вслед за Реджиной. – Реджина. Реджина! Реджина поворачивается на полпути, терпеливо ожидая, пока Эмма догонит её. Эмма резко останавливается, скользя по куску льда, прежде чем восстановить равновесие и сделать глубокий вдох. – То, о чем мы говорили, – говорит она, закусывая губу. – Прямо перед тем, как загорелся свет? – она боится сказать, что хочет ребенка, потому что ничего себе, это казалось гораздо более жизнеспособной темой для обсуждения в темноте. Реджина запрокидывает голову и смеётся, её голос звучит достаточно громко, чтобы Эмма вспыхнула в темноте. – Ты действительно самая нелепая женщина, которую я знаю, Эмма Свон, – говорит она и снова поворачивается к своему дому. – Разве это нет? – смиренно говорит Эмма. Реджина продолжает идти: – Нет, – говорит она, обращаясь к Эмме через плечо. Требуется время, чтобы понять, что она сказала. – Что… это да? – требует Эмма, её глаза расширяются. Реджина поднимается на крыльцо, открывает дверь и снова закрывает её, смеясь про себя. – Реджина! Реджина!