Пандемониум

— Так значит, на вас всё-таки не гекконы напали? — уточнил Ямазаки, пытаясь как-то уложить всё произошедшее в голове, но получалось плохо. — Нет, напасть-то они напали, — поправила Кагура. — Меня эти дурацкие ящеры покусали, а вот Шинпачи ранили совершенно другие парни. Хотя эти другие потом за нами не погнались, так что, может, их целью вообще были гекконы, а мы просто случайно оказались у них на пути. — Ямазаки-сан, — сказал Шинпачи, не вставая с футона, — вы уже дозвонились до Хиджикаты-сана или Кондо-сана? — Пытаюсь. — Ямазаки снова проверил свой сотовый и нахмурился. — Звонок переходит на автоответчик. У Кондо, вероятно, как обычно разрядилась батарея мобильного. Но телефон Хиджикаты всегда был включен — это была единственная полезная привычка, доставшаяся ему в наследство от Тошши. И если заместитель командующего был сейчас занят... — Я не понимаю, что происходит, — сказал Ямазаки, почёсывая затылок. — Если бы данна пришёл в контору — даже если к тому времени там уже никого не было, если бы он увидел разгром и понял, что произошла драка, разве он не попытался бы сначала разыскать вас? — Ведь он бы сюда позвонил, не правда ли? — спросила Отаэ, входя в комнату с ещё одной тарелкой риса: похоже, невероятное количество еды требовалось Кагуре, чтобы вывести остатки яда из организма. — В конторе же есть телефон, если я не ошибаюсь? — Если Гин-сан не забыл оплатить счёт в этом месяце, то есть, — сказал Шинпачи. — Хотя прямо сейчас... Он осторожно сел на футоне, прижимая руку к забинтованному животу, и взглянул на Кагуру — та подняла голову от тарелки и обменялась с ним загадочным, но определённо несчастным взглядом. — Что? — спросил Ямазаки. — Гин-сан был... сам не свой в последнее время, — сказал Шинпачи. — ... Да он и сейчас не особо в себе, — пробормотал Ямазаки. И тут же пожалел об этом, потому что и Кагура, и Шинпачи впились в него взглядами. — Ямазаки-сан, что именно сделал Гин-сан? — спросил Шинпачи. — Почему вы здесь? — Шин-чан, — сказала Отаэ, положив руку на его плечо, — постарайся не волноваться. С таким ранением тебе необходимо лежать. — Она повернулась к Ямазаки, мило улыбаясь. — Ямазаки-сан, я же просила вас: не беспокойте его, пожалуйста. Ямазаки так и не понял, где раньше видел эту улыбку — у Окиты или у медведя гризли. Он сглотнул. — ...Как я уже сказал, данна пришёл, чтобы увидеть посла гекконов. И был при этом очень… Хм. Настойчив. — И вам пришлось Гин-чана арестовать? — спросила Кагура с набитым ртом. — Потому что у него где-то припрятаны деньги, чтобы мы могли внести за него залог, если он попадёт за решётку. — На самом деле я думаю, что он всё потратил на последний выпуск «Джампа», — пробормотал Шинпачи. — Сейчас, может, он уже и арестован, — сказал Ямазаки. Он ещё раз нажал на кнопку быстрого набора номера Хиджикаты на своём сотовом и поднёс его к уху, прислушиваясь. — Если им это удалось… — Он что, сбежал? — спросила Кагура. — Вообще он шустрый, когда пытается сделать ноги. — Не настолько, — сказал Ямазаки. Голос Хиджикаты прорычал ему в ухо: «Оставь сообщение или повесь уже трубку». Опять автоответчик. И, кстати, за слишком большое количество сообщений тоже полагалось сделать сэппуку. Ямазаки нажал отбой. — Когда я видел его в последний раз, он пытался убить капитана Окиту... Кагура пожала плечами. — Ну, этот садист, похоже, сам напросился. Но глаза Шинпачи стали круглыми и огромными. — Ямазаки-сан... Гин-сан на самом деле не стал бы... — Конечно, на самом-самом деле он бы не стал, — сказала Кагура. Затем она посмотрела на Шинпачи, проглотила то, что было во рту, и отставила в сторону наполовину полную тарелку с рисом. — Шинпачи, Гин-чан не стал бы... даже если бы он был... он бы не... — У него был меч, — сказал Ямазаки. — Тот странный европейский меч с волнистым лезвием и бриллиантом в клинке. Шинпачи оттолкнулся от футона, чтобы подняться на ноги. Он побелел и пошатнулся, но Кагура уже оказалась рядом и поддержала его, подхватив под руку. — Нам нужно туда попасть, Ямазаки-сан, — выдохнул Шинпачи. — Шин-чан! — сказала Отаэ, беря его за другую руку. — Немедленно ложись обратно — тебе нельзя идти в такую погоду, уж точно не в твоём состоянии. — Но, сестра… — И ты тоже, Кагура-чан, ты едва на ногах держишься — сядь, пока не упала и не ушиблась. — Сестрёнка… — Кьюуу-чан! — позвала Отаэ, удерживая их обоих с силой, наличие которой трудно было заподозрить в изящной девушке. — Да, Таэ-чан? — крикнула Кьюбэй из кухни. — Я думаю, тамагояки готов: он вроде бы правильного оттенка чёрного… — Иди сюда и проводи Ямазаки-сана, он слишком шумит. — Мне очень жаль, — сказал Ямазаки, пятясь к двери, — но это и впрямь могло бы помочь, если бы они... Раздался звонок мобильного телефона. Ямазаки взглянул на экран, однако номер не числился в списке его контактов. Значит, звонил не один из его начальников. — Алло, это Ямазаки? Звонивший явно задыхался; из-за этого его голос было трудно узнать, хотя он и звучал как будто знакомо. — Инспектор Шинсенгуми Ямазаки, да? — Это я. Что… — Готовится покушение на жизнь посла. Похоже, это кто-то, кого вы должны охранять. Прямо сейчас, в любой момент. — Посол гекконов, да, на самом деле мы знаем об этом, на него уже напали… — Не Гинтоки, — сказал незнакомец. — Он всего лишь пешка, которая вас отвлекает, в то время как другой убийца уже находится на территории дворца. — Дворца? Откуда вы знаете... — Вы должны остановить их. Убийцу — и Гинтоки тоже… я не могу добраться туда вовремя, поэтому рассчитываю на вас. — Откуда у вас эта информация? — Это неважно, главное, чтобы вы их остановили… Да, да, Элизабет, я скоро закончу. Обещаю, я куплю тебе карту пополнения баланса… — Кто это? — требовательно спросил Ямазаки. — Вы штатный информатор? — Не информатор, а Кацура! — рявкнул мужчина на другом конце провода и повесил трубку. Ямазаки открыл и снова закрыл рот, озадаченно уставившись на свой телефон. — ...Кажется, Кацура Котаро только что предупредил меня о покушении на убийство. — Убийство? — Посла гекконов… Похоже, что ваш босс отвлекает внимание, пока кто-то другой сносит послу голову. — Ямазаки убрал телефон в карман. — Я не могу дозвониться ни до Хиджикаты-сана, ни до кого-то ещё; мне нужно попасть туда прямо сейчас... — Нам нужно попасть, — решительно сказал Шинпачи. — Садахару! — крикнула Кагура и, сунув пальцы в рот, издала пронзительный свист. — Шин-чан, — сказала Отаэ, — ты не можешь... — Мы должны, — сказал Шинпачи. Он повернулся, чтобы посмотреть сестре прямо в глаза, и это был один из самых глупых или храбрых поступков, которые Ямазаки когда-либо видел – с его стороны или со стороны любого другого мужчины. — Сестра, я не знаю, что происходит, но, похоже, у Гин-сана какие-то неприятности. Если бы я попал в беду, Гин-сана не волновало бы, пострадает ли он сам; он бы всё равно пришёл мне на помощь — ты знаешь, что он бы это сделал. Так что мы должны пойти и помочь ему. — Нет. Некоторые женщины заплакали бы, подумал Ямазаки, но глаза Отаэ были сухими, а взгляд – таким же решительным и жёстким, как у её брата. — Гин-сан взрослый и чудовищно сильный человек; он может позаботиться о себе сам. Разве ты не говорил так ещё сегодня утром, Шин-чан? — Сестра… — Кью-чан, — решительно сказала Отаэ, - проследи, чтобы они все остались здесь. За исключением Ямазаки-сана, конечно. — Да, Таэ-чан, — сказала Кьюбей, вставая в дверном проёме, как миниатюрная статуя стража. — Сестрёнка, — сказала Кагура, — не волнуйся. — Она положила руку на плечо Отаэ. — Мы вернёмся, я обещаю. И не в таком плачевном виде, как раньше. Но сейчас нам надо идти. Пол задрожал под ногами, и Ямазаки услышал лай позади себя как раз вовремя, чтобы прижаться к стене и убраться с дороги гигантского белого пса, который ворвался в комнату и всем телом обрушился на Кьюбей. Она отскочила, положив руку на рукоять меча, но вид у неё был немного растерянный: она явно не знала, как правильно бросить вызов огромному остроухому клубку белого пуха. Отаэ закрыла глаза, выдохнула. — Кью-чан, — тихо сказала она. Та кивнула и отступила назад, когда Отаэ открыла двери на террасу, впуская влажный ветерок. — Вам лучше вернуться, — сказала она. — И этому идиоту с серебристыми волосами — тоже. Кагура уже помогала Шинпачи забраться псу на спину. Потом она запрыгнула вслед за ним и протянула руку Ямазаки: — Любишь собак, Заки? — Ну, да… — сказал Ямадзаки. — Но разве трое — это не слишком тяжело для него? Да и служебная машина стоит у дверей, так что нам не обязательно… Ааай! Не успел он закончить свои рассуждения, как Кагура схватила его за запястье и втащила наверх. Садахару рванул, словно ракета, и, перепрыгнув через стену, устремился на залитые дождём улицы. Хиджиката думал, что, должно быть, сходит с ума. Сначала он вообразил, что мёртв — меч Гинтоки опускался, а Сого не собирался вовремя оправляться от своего падения. Времени на раздумья не было — только на то, чтобы действовать как можно быстрей. После этого услышать голоса мертвецов, приветствующих его, было не так уж и удивительно. Он думал, что, возможно, слышал что-то и раньше за шумом дождя, но, когда он распластался на земле и внутреннее зрение заволокло тьмой, а холодный мокрый гравий заткнул одно ухо, шёпот стал отчётливее. «Продолжай идти». «Пожалуйста, ради нас». Хотя это было странно; если подумать, Хиджиката ожидал услышать другие голоса. Он сомневался, что смог бы узнать свою мать. Но Мицубу... нет, такого он не заслужил. Впрочем, Ито — если бы кто-нибудь и появился, то это наверняка был бы именно Ито. Или же любой из многих других, кто пал от его меча. Но нет, это были голоса ребят из Ёрозуи: Кагура и Шинпачи бормотали — возможно, обвиняя его в том, что он, в конце концов, ни черта не смог сделать ни для них, ни для их босса. Мне жаль, хотел сказать им Хиджиката, мне чертовски жаль, но, когда он попытался заговорить, простое движение челюсти вызвало чудовищную боль, прострелившую плечо и грудь так, словно тело ударили током, а затем подожгли. В этом не было никакого смысла — как, чёрт возьми, мертвец мог чувствовать боль? Самое меньшее, на что он рассчитывал в состоянии трупа, — чуть-чуть покоя и возможность расслабиться. Но нет, было больно; и стало ещё больнее, когда чьи-то руки перевернули его и нажали на грудь, вдавливая Хиджикату во влажный гравий. — Давай, Тоши, просто держись, с тобой всё будет хорошо... — К-кондо-сан? — попытался сказать Хиджиката, но подавился словами и закашлялся. Боль усилилась, и это стало ещё одним фактом, опровергающим гипотезу о том, что он мёртв. Когда он заставил себя открыть глаза, то увидел над собой лицо Кондо, и ухмылка на этом лице была неоспоримым доказательством. — Тоши, — сказал командующий, — а вот и ты, — как будто Хиджиката собрался куда-то идти, несмотря на то что едва ли не был разрублен надвое. Итак, он был жив — разве что, по-видимому, безумен, потому что по-прежнему мог слышать голоса мёртвых. «Ещё один, Гин-сан, просто пройди мимо него, и тогда никто тебя не остановит...» — Кто это, чёрт побери, такой? — требовательно спросил Хиджиката. — Что происходит? Улыбка Кондо растаяла. Лицо застыло, превратившись в маску, не имеющую с Кондо ничего общего. — Сого сражается с Ёрозуей. Сквозь шум дождя и эти бессмысленные перешёптывания Хиджиката слышал звон мечей и хруст гравия под ногами. — Нет, — запротестовал он, — он не может… Окита был хорош, чертовски хорош; но его противник был монстром. А Сого к этому моменту был уже измотан и ранен, весь в порезах и синяках. Они оба едва держались на ногах. Хиджиката втянул воздух и сел — оказалось, что если сделать это достаточно быстро, то боль пройдёт намного быстрее, да и рука Кондо, лежащая на его плече, помогла. Он прищурился, глядя на бойцов сквозь косой серый дождь: Окита против Широяши — Король садистов против легендарного Белого демона. Было трудно отличить одного фехтовальщика от другого: так быстро они двигались, вращаясь вокруг друг друга по смертельным орбитам. Клинки сияющими дугами рассекали капли дождя и сталкивались, когда противники наносили удары, парировали и атаковали снова. Окита был самым быстрым фехтовальщиком в Шинсенгуми — вероятно, лучшим во всём Эдо, не считая пришельцев и прочих монстров. И Хиджиката сражался с Окитой бесчисленное количество раз, почти столько же, сколько сражался бок о бок с ним, но никогда не видел, чтобы Окита двигался с такой силой и скоростью. Достойный соперник для демона. Почти равный. И всё же, Окита был вынужден отступать. Когда противники кружили вокруг друг друга и мечи сверкали, как стробоскопы, это было не так очевидно. Но Широяша делал шаг вперёд, а Окита — шаг назад, и катана Окиты больше парировала, чем наносила удары. Первый отряд вместе с остальными членами Шинсенгуми, стоя под дождём, наблюдал за поединком, широким кольцом окружив место схватки. Вмешиваться не рисковали: на такой скорости любой, кто попытался бы встать между бойцами, скорее всего, был бы проткнут насквозь — либо клинком Окиты, либо мечом Широяши. И, возможно, никто из них не мог сказать, насколько их капитан был близок к поражению. — Кондо-сан, — сказал Хиджиката. — Да, — сказал Кондо и кивнул Хараде, стоявшему позади них. У Харады была базука, вероятно, из личного арсенала Окиты. Держа её в руках, он выглядел таким же довольным, каким был бы Окита, увидь он базуку в руках Харады. А вот у Кондо был совершенно несчастный вид. Ведь Кондо знал Сого лучше, чем кто-либо другой, и прекрасно понимал ход этого боя. Но, чёрт возьми, разве это не лишало происходящее смысла? Голоса ребят из Ёрозуи всё ещё шептали в ушах Хиджикаты – мягко, но обвиняюще. — Кондо-сан, мы не можем, — прохрипел Хиджиката, изо всех сил пытаясь сесть поудобнее, поджать под себя ноги и встать, хотя проклятые конечности не хотели подчиняться. Его пальцы шарили по гравию, ища меч — тот должен был быть где-то рядом. Меч был у него, когда Хиджиката упал, даже если блокировать удар пришлось скорее собственными костями, чем сталью. — Это не... мы мечники, а не террористы, и он... то, за что он борется... Кондо, посмотрев на Хараду, снова повернулся к Хиджикате, и его лицо смягчилось: нехарактерная маска сменилась знакомым решительным выражением. — Ты прав, Тоши, — сказал он. — Было бы неуважением по отношению к нему, да и к ним тоже, пытаться покончить с этим подобным образом. Он сжал плечо Хиджикаты — тот подавил крик боли — затем отпустил и поднялся во весь рост, выпрямив спину. «Неуважение» было не совсем тем словом, о котором подумал Хиджиката, и, кроме того, куда Кондо собирался направиться… — Кондо-сан? — сказал Хиджиката, слишком поздно осознав свой просчёт. Кондо был из тех командиров, кто не стал бы просить своих людей ни о чём таком, чего не сделал бы сам, — даже если бы это было то, чего он не мог сделать. Не то, чтобы Кондо не был самураем и сильным фехтовальщиком, но он не был демоном. Не говоря уж о том, что… да, у него сейчас не было меча… — Кондо-сан… Кондо проигнорировал его, шагая к сражающимся и крича: — Сого! Уйди, моя очередь! Окита не обратил на него никакого внимания. Несмотря на то, что командир отдавал приказ, он не смог бы услышать, даже если бы захотел: его сознание было целиком сосредоточено на противнике — на Широяше и его мече с волнистым лезвием, на битве, настолько яростной и стремительной, что один неверный шаг мог стоить жизни. — Сого! — заорал Кондо, размахивая руками. — Иди позаботься о Тоши! — Кондо-сан!.. — крикнул Хиджиката, прежде чем его идиот-командир подошел ещё на шаг ближе, рискуя лишиться руки — это, конечно, если ему повезёт, а когда им вообще-то везло? Окита, наконец-то заметив чужое присутствие, чуть повернул голову в их сторону. Этого оказалось достаточно: меч Окиты поймал следующий удар Широяши под неверным углом и вместо того, чтобы отразить его, принял на себя всю вложенную в него силу. Если бы Окита не был ранен, возможно, он бы и устоял; но сейчас его колено подогнулось от напряжения, и он едва не упал на землю, а попытка парировать следующий удар отбросила его в сторону, как тряпичную куклу, перед безжалостной свирепостью Широяши. Хиджиката услышал, как позади потрясенно ахнули солдаты Шинсенгуми — лучше бы ублюдки ахнули погромче, когда он сам упал, с раздражением подумал Хиджиката — и Харада настойчиво спросил: — Заместитель командующего? У меня есть чёткое... А потом Кондо шагнул вперёд и оказался на линии огня — может, случайно, а может, и нет. Однако встать перед мечом Широяши, между ним и Окитой — это не было случайностью. — Ёрозуя, — сказал беззащитный перед демоном командир, подняв руки, — остановись!