Пандемониум

Вздрогнув, Гинтоки проснулся — резко, без предупреждения, как будто у него в голове сработал будильник. В мягком предрассветном полумраке ему потребовалась секунда, чтобы узнать потолок над головой: тот был выше, чем в конторе, и с потемневшими от времени балками. Это был потолок комнаты в доме Шимуры, всё тот же, под которым он просыпался каждое утро в течение последней недели. Если ему и снилось что-то, то сейчас он не мог вспомнить, что именно, однако пульс грохотал в ушах, как сигнал тревоги. Повернув голову влево, он увидел Кагуру: та спала на соседнем футоне, лёжа на животе и уткнувшись лицом в подушку. Отаэ не одобряла, что Кагура спит в шкафу, но жилище Гинтоки было не настолько большим, чтобы каждому досталось по собственной комнате. Вероятно, сопение Кагуры его и разбудило или же она пнула его во сне; заснуть рядом с Кагурой было всё равно что вздремнуть на ринге для призовых боёв. Но потом он посмотрел направо и не увидел другого футона, только татами, и на секунду эта чёртова тревога в голове взвыла так громко, что почти оглушила. Гинтоки уже почти собрался встать, но потом вспомнил, в чём дело, досадливо тряхнул головой и снова лёг. Гостиная была ближе к кухне и ванной, а доктор посоветовал двигаться как можно меньше, поэтому Шинпачи и спал здесь рядом с ними всю неделю. Но прошлым вечером он наконец почувствовал себя достаточно хорошо и вернулся в свою спальню. Так что у Гинтоки появилось свободное место, чтобы расстелить свой футон вне досягаемости Кагуры — больше места, меньше шума; по идее, он должен был спать лучше, чем когда-либо. Но он проснулся задолго до рассвета — и уже не в первый раз на этой неделе. Проклятый фламбард Такасуги больше не влиял на мозги, так что, наверно, причина заключалась в том, что татами в доме Шимуры уступали татами в конторе Ёрозуи. Или, может, их гостевые футоны были не такими ровными, как его собственные. Или, чёрт возьми, может, они наоборот были намного лучше, а его спина просто не привыкла к комфорту. В любом случае, лучше бы столь ранние подъёмы не входили в привычку. Такое ответственное поведение было совершенно не в характере Гинтоки — если он привыкнет рано вставать, то что помешает ему устроиться на постоянную работу? А как только у него появится зарплата, он мог бы подыскать дом и взять ипотеку, собака уже была... нет, серьёзно, разве это подходящий образ жизни для кого-то вроде него? Затянутое дымкой небо за окном лишь слегка окрасилось розовым, и в доме стояла тишина, даже храп Кагуры заглушала подушка; но глаза Гинтоки никак не хотели закрываться. Неважно, как долго он смотрел в потолок — его веки отказывались тяжелеть. Переворачиваясь, он видел пустое место рядом на татами — это раздражало. Наконец он встал и пошёл в туалет, и, должно быть, спросонья на обратном пути в коридоре свернул не в ту сторону и оказался у спальни Шинпачи. Он обернулся, неуклюже задел локтем створку фусума, задребезжавшую в раме, и хотел открыть дверь, чтобы извиниться перед Шинпачи за то, что разбудил, но услышал шаги позади себя. — Гин-сан? — прошептала Отаэ, и Гинтоки поморщился, ожидая взбучки за то, что нарушил предписанный врачом отдых её младшего брата. Но Отаэ просто тихо сказала: — Я думаю, Шин-чан ещё спит. Конечно, ей пришлось бы перенести наказание на другое время и в другое место, чтобы не побеспокоить Шинпачи. Гинтоки быстро прикинул, где его одежда и далеко ли входная дверь, и сказал: — Хорошо… Я ухожу. У меня есть, эм, дело. В комнате было довольно темно, и он не мог разглядеть выражение лица Отаэ. — В конторе? — спросила она. — Да, конечно, — сказал Гинтоки. Последние пару дней она и так непрозрачно намекала на то, что неплохо бы ему с Кагурой вернуться к себе; похоже, сейчас был самый удачный момент, чтобы согласиться. — Хорошо, — кивнула Отаэ, — я им скажу, когда они встанут. Гинтоки поспешно согласился и, счастливый, сбежал. У него и впрямь было дело, отправиться по которому он планировал сегодня — правда, немного позднее. Прогулка по тихим утренним улицам Эдо, в трезвом виде и с чёткой целью, слишком напоминала обычную жизнь порядочного гражданина. Хотя в атмосфере только что проснувшегося города ощущалось что-то особенное: покой, который Гинтоки редко был в состоянии оценить. Обычно он всё же видел город на пороге ночи. А сейчас воздух был свежим, не холодным, но бодрящим, и свет всё ещё спрятанного за крышами солнца смягчал всё кругом, сглаживал неровности улиц, а мрачным лицам прохожих придавал умиротворенный вид. Благодаря этим нежным теням даже закоулки в районе, где располагались бары, приобретали некий флёр эфемерности. Гинтоки полной грудью вдохнул остатки ароматов ночной жизни города и тут же пожалел об этом: кашлять, зажимая нос, оказалось довольно больно. Но, по крайней мере, это избавило его от навязчивого привкуса ответственности. Кацура обнаружился в переулке за клубом, из которого звонил неделю назад. Благородный лидер Джоишиши был одет в старый заляпанный комбинезон, голову покрывала ещё более грязная бейсболка. Он был слишком занят, чтобы заметить приближение Гинтоки, — протаскивал тележку, набитую сплющенными коробками, в щель между мусорным контейнером и двумя мусорными баками. Та оказалась узкой, и тележка застряла, заставив Кацуру, кряхтя, поднимать и дёргать руль в тщетной попытке повернуть заклинившие колёса. Гинтоки с минуту наблюдал за эпической борьбой тележки и самурая, а потом пнул в сторону один из мусорных баков, освобождая колесо. — Отлично сработано, Элизабет, — сказал Кацура, затаскивая тележку в переулок. — Не Элизабет, а Гин-сан, — сказал Гинтоки и поморщился от формулировки. Кстати, о вредных привычках... — О, Гинтоки, — обернувшись, сказал Кацура. — Ты что здесь делаешь? — А ты что здесь делаешь? — парировал Гинтоки. — Я знаю, ты поклялся навести порядок в этой стране, но копание в мусоре — это слишком буквальная трактовка даже для тебя. — Не копание в мусоре, а переработка, — с достоинством сказал Кацура, обходя тележку и принимаясь доставать картон из мусорного контейнера. — Ты разве не зазывалой работал? — Я не могу рисковать, занимаясь тем, что делает меня слишком заметным в глазах общественности, — сказал Кацура. — А ещё меня, возможно, уволили за то, что я ушёл пораньше, чтобы купить торт. — Тебе действительно стоит быть осторожней со сладостями, — посоветовал Гинтоки. — По крайней мере, я зарабатываю себе на жизнь, — сказал Кацура. — Я заглядывал к тебе в контору, но там никого не было. Он бросил пару коробок из-под чипсов на тележку, опустил крышку мусорного контейнера и посмотрел на Гинтоки поверх неё. — Как бы там ни было, ты выглядишь гораздо лучше. — Сон творит чудеса, — сказал Гинтоки. — Хотя проблемы с волосами он вот не решает. Он поставил ботинок на тележку, чтобы Кацура не откатил её, и достал из-за пазухи толстый конверт. — Этот идиот Сакамото прислал мне кое-что. Сказал, что ты спрашивал его об этом, и он подумал, что мне тоже может быть интересно. — Вытащив верхнюю брошюру из конверта, Гинтоки вслух прочёл: — «Не упустите эту захватывающую возможность для бизнеса! Будьте первыми, кто получит выгоду от волнового воздействия. Развлечения с полным погружением — тренд будущего». Гинтоки покачал головой. — Если инвестируешь в мозговые волны будущего, Зура, то почему работаешь мусорщиком? — Переработка отходов. И Джоишиши не вкладывает деньги в предприятия, за которыми стоят аманто, — сказал Кацура. — Но Сакамото этим интересуется. Вместе с — о, глядите-ка, кто в списке инвесторов: Каваками Бансай. — Гинтоки бросил конверт на тележку. — Так когда Сакамото передал тебе эти горячие новости? — Я спрашивал его несколько дней назад. — Значит, ты знал об этом раньше? — Гинтоки слышал собственный пульс, такой же громкий, как и собственный голос. — Когда я разговаривал с тобой на прошлой неделе — ты знал, что это виртуальное дерьмо транслировалось в мою голову? — Нет! — Кацура посмотрел на него и тут же снова отвёл глаза: взгляд соскальзывал с Гинтоки, словно тот был намазан маслом. Кацура никогда не отличался особым мастерством по части откровенной лжи несмотря на то, что был — какая ирония! — самым разыскиваемым в Эдо человеком. — Я понятия не имел, что с тобой не так. — Но ты знал, кто за этим стоит. — Да не знал я... догадывался, возможно, и ходили слухи, но... — Кацура выглядел оскорблённым, однако именно такой вид у него обычно и был, когда ему становилось стыдно. Он мог быть так же справедливо недоволен собой, как и кем-либо другим. Однако на данный момент это было лишнее, потому что Гинтоки уже был достаточно справедливо недоволен за них обоих. Однако, сделав над собой усилие, он небрежно обронил: — Я сам слышал кое-какие слухи. Например, о побеге Киджимы Матако: кто-то ей помог, а, может, она сбежала из тюрьмы самостоятельно — расследование еще не завершено. Хотя все остальные верные Кихейтай люди, которых Шинсенгуми арестовали во время последнего рейда, остались гнить в федеральной тюрьме. — Может, это связано с тем, что в день этого налёта — кстати, в тот же самый день, когда кто-то пытался убить важного посла аманто — произошёл взрыв на борту конкретного воздушного корабля. Это сорвало прикрытие Кихейтай в доках и вынудило их в спешке передислоцироваться обратно в открытый космос. Ну я об этом слышал. Вот почему люди, державшие в заложниках Часовых гекконов, не получили поддержки, когда прибыли Шинсенгуми. Следствие ещё выясняет, кто мог устроить этот взрыв, но... — Кацура вздохнул. — Да, это была моя бомба. Собираешься произвести гражданский арест? — Арестовать тебя? — произнёс Гинтоки. — Чёрт возьми, Кондо, вероятно, дал бы тебе медаль, если бы тот факт, что Шинсенгуми награждает известных террористов за терроризм, не выглядел слишком странно. Нет, я не собираюсь тебя арестовывать. — С этими словами Гинтоки сжал кулак и заехал Кацуре в челюсть. Если бы Кацура этого ожидал, он мог бы легко заблокировать удар. Но Гинтоки не зря старался, чтобы голос его не выдал: удар вышел что надо — Кацура кувыркнулся через тележку и угодил в мусорные баки позади неё. Грохот, с которым они опрокинулись, ощущался почти так же болезненно, как сбитые костяшки. — Уф. — Гинтоки поморщился, сгибая пальцы. Надо было использовать боккен. — Из чего сделана твоя челюсть, из адамантия? Что ты за мутант такой? — Сожалею, что мой скелет настоящего патриота слишком крепок для твоего ленивого кулака, — без тени сожаления в голосе сказал Кацура, потирая разбитый подбородок и сердито глядя на Гинтоки. — Ну и за что мне это? — За то, что отправился охотиться на Такасуги и не позвал меня с собой. — С каких это пор тебя стало волновать, что я не приглашаю тебя поучаствовать в делах Джоишиши? — С тех пор, как это не дела Джоишиши, — сказал Гинтоки. К счастью, уже не нужно было стараться сохранять хладнокровный тон — он отнюдь не был уверен, что ему бы это удалось. — Такасуги, возможно, плохо отзывается о ваших националистах, но морочил голову он именно мне. Так что это я вправе дать ему по башке в отместку — а то и снести её с плеч. Если бы ты сказал мне тогда, если бы мы пошли за ним вместе в тот день, тогда всё остальное, весь его чёртов план мог бы развалиться ещё до начала. — Может быть, — сказал Кацура, глядя на него снизу вверх, но уже не столько возмущённо, сколько задумчиво. — А могло быть и хуже. Ты сам сказал мне тогда, что был не в состоянии сражаться. — Нет, я сказал, что не могу никого защитить. Не то чтобы я не мог драться. — Гинтоки бы рассмеялся, если бы не понимал, что это будет неправильно; вместо этого он улыбнулся, но и так вышло не очень, судя по тому, как Кацура сморгнул. — Уж с дракой-то я бы справился. Когда Шинсенгуми арестуют тебя в следующий раз, спроси их, насколько я хорош в драке. — Я видел, — сказал Кацура. Он поднялся с земли и стряхнул с комбинезона прилипшие кусочки мусора — впрочем, разница едва ли стала заметна, поскольку он и так был весь в грязи. — Во всяком случае, недолго — Такасуги наблюдал за тобой. Он установил какую-то линзу, радиолокационную голографическую решётку с кристаллическими колебаниями — по крайней мере, Сакамото думает так. Возможно, часть приёмника волновых колебаний, хотя Сакамото и сомневался, что у тебя при себе было что-то настолько объёмное, а ты этого не заметил. — Как будто этот идиот сам может заметить что-то размером меньше Луны в хороший день, — пробормотал Гинтоки, больше чем когда-либо радуясь, что разбил дурацкий меч и связанное с виртуальной реальностью всевидящее алмазное око. Кагура на самом деле встала на колени, извиняясь за то, что сохранила фламбард — и это вовсе не было обычаем ято. Либо она научилась этому у Шинпачи, либо снова смотрела исторические драмы NHK * — так что Гинтоки досадливо вздохнул и простил. И даже виду не подал, что эта лёгкая досада была самым ужасным гневом, на который он был способен, да и то больше работал на публику, чем сердился всерьёз. Должно было пройти время, прежде чем он действительно сможет по-настоящему разозлиться на Кагуру или Шинпачи, однако Гинтоки не хотел, чтобы это было заметно. Шинпачи не стал бы этим пользоваться — во всяком случае, злоупотреблять, — но Кагуре угрызения совести были чужды. В любом случае, это была не её вина. Их всех обманули, всё было подстроено с самого начала. Вчера он зашёл в сад той самой старухи, но обнаружил, что поместье на самом деле сдаётся в аренду: каждую неделю там проходили вечеринки и конференции, и ни одна семья самураев, коллекционирующих мечи, не жила там добрых лет двадцать. Компания отказалась разглашать список своих клиентов за предыдущий месяц — как бы там ни было, теперь это не имело значения: Гинтоки и так уже знал, куда приведёт след. Меч в любом случае был только планом А; если бы они его выбросили, Такасуги перешёл бы к плану Б, или В, или пи-эр-квадрат. — Гинтоки, — сказал Кацура, — то, что сделали с тобой Такасуги и Каваками, используя подобные манипуляции с волновым воздействием… Это произошло лишь потому, что они знали тебя достаточно хорошо, чтобы откалибровать свою систему в соответствии с работой твоего мозга. Должно быть, потребовались недели, чтобы установить чёткую связь, и даже тогда это было эффективно только потому, что они точно рассчитали слуховые и визуальные стимулы, позволившие вызвать подавляющую психоэмоциональную реакцию. — Тебе это всё Сакамото рассказал? — скептически спросил Гинтоки. — Муцу-доно, возможно, добавила некоторые подробности. Если под «некоторыми» считать «большинство». Дело в том, что Такасуги изучил тебя достаточно хорошо и знает, на какие кнопки нажать, чтобы заставить отреагировать. Кацура не спросил его, что это были за кнопки. Гинтоки этого и не ждал; Кацура тоже знал его достаточно хорошо, чтобы догадаться. Даже лучше, чем этот ублюдок Такасуги. — Ты пытаешься сказать мне, что в случившемся не было моей вины? — Нет, — произнёс Кацура, слишком глубокомысленно для человека, одетого в комбинезон с пятнами от соевого соуса на груди и прилипшей к рукаву жвачкой. — Я имею в виду: то, что ты сделал, было… неизбежно. Мы такие, какие есть. Такасуги мог бы спровоцировать с таким же успехом и меня. И, возможно, мы могли бы проделать то же самое с ним, если бы захотели. Но даже в этом случае мы не можем изменить нашу суть — и, в конце концов, эта затея не увенчалась успехом, так ведь? Посол гекконов всё ещё жив; Шинсенгуми, как я слышал, тоже. Ты остановился. — Я остановился, — сказал Гинтоки. — Меня остановили. — Он помолчал, размышляя; с его стороны это было всего лишь предположение, но достаточно обоснованное. — Это было на грани, но ближе к концу случился момент, когда призраки... когда сигнал Такасуги оборвался. Я перестал что-либо слышать и видеть. А потом голоса вернулись, громче, чем когда-либо, но... — Мне жаль, - сказал Кацура. — Прихвати я бомбу помощней — вероятно, смог бы уничтожить весь корабль и полностью отключить сигнал; но у Такасуги был другой передатчик, и он, похоже, смог подключить его достаточно быстро, чтобы никто ничего не заметил. — Но я заметил, — сказал Гинтоки. — Это дало мне время подумать, взглянуть на то, что, чёрт возьми, я творил. Может быть, самого по себе этого недостаточно, но... — Он посмотрел на Кацуру. — К тому же, последнее, что нужно Эдо, — это мощный взрыв, устроенный тобой, Зура. — Всё равно, — Кацура упрямо склонил голову, сохраняя свойственную ему одному серьёзность, — мне жаль, что я не смог сделать больше, Гинтоки. — Ты сделал чертовски много. И Кацура, и чёртовы Шинсенгуми тоже. И Майора, и Король садистов, не говоря уж об их горилле-командующем: если бы они представляли, насколько близки были к... Хотя нет, они знали. Все они были, конечно, невероятными идиотами, но, тем не менее, достаточно хорошими мечниками, чтобы понимать, с чем столкнулись. И всё же они не отступили. Сумасшедшие и дураки, все до единого. Кагура и Шинпачи слишком молоды и неопытны, но остальные... быть окруженным такими болванами — чем он это заслужил? — Зура, когда ты в следующий раз решишь сцепиться с этим ублюдком Такасуги, тебе, чёрт возьми, лучше взять меня с собой. Иначе твоим лицом я не ограничусь. Кацура скрестил руки на груди. — К твоему сведению, у меня не только челюсть твёрдая. Гинтоки скорчил гримасу. — Не то чтобы я хотел это слышать. Но я серьёзно, Зура. Ты хорош, однако Такасуги… Этот ублюдок играет грязно. Как мы все в этом недавно убедились. И если он когда-нибудь, наконец, одержит над тобой верх... Тебе лучше не давать ему шанса. Какое-то время я был одержим жаждой мести. Должен сказать, это утомительное занятие. — Да, — к его удивлению, согласился Кацура. — Это так. Поэтому, прости меня, Гинтоки, я ничего не могу тебе обещать. У меня тоже есть дела поважнее, чем мстить за тебя постфактум. Все до единого идиоты. И что он должен был с этим делать? Гинтоки вздохнул и продолжил: — Ещё кое-что… Эти манипуляции с волновым воздействием. Предположительно, прибор настроен на мозговые волны одного конкретного человека, так? Такасуги должен был откалибровать свой передатчик специально для меня. — Насколько я понимаю, да. — Когда ты говорил с Сакамото, он упоминал о том, как можно перехватить эти волновые сигналы? Чтобы их мог поймать другой человек, который начал бы слышать те же голоса или что-то ещё в таком духе? — Хм. — Кацура задумался. — Я полагаю, если бы другой человек обладал очень похожей когнитивной структурой — если бы его мозг был достаточно похож на мозг цели, они могли бы существовать, так сказать, почти на одной волне... А ещё Такасуги после устроенного Кацурой взрыва увеличил бы мощность передаваемого сигнала, стремясь восстановить связь до того, как его план развалится, — и сделал бы трансляцию достаточно громкой, чтобы любой паршивый сукин сын с клинком в руках мог её услышать. Гинтоки покачал головой. — Я примерно это и подозревал. Просто чтобы ты знал, Зура: если ты когда-нибудь сболтнёшь насчёт этих схожих когнитивных структур кому-нибудь — особенно Шинсенгуми — где угодно и когда угодно, мне придется тебя убить. — Понимаю. — Кацура моргнул. — Нет, погоди, я не... — Не бери в голову, — сказал Гинтоки. — Возвращайся к своему мусору. Увидимся, Зура. — Не Зура, это Кацура. И это не мусор, а переработка отходов. И не увидимся… Гинтоки. Подожди. Тот остановился на полпути к выходу из переулка. — Чего? — Ты что-нибудь слышишь? — спросил Кацура. Гинтоки склонил голову набок, прислушиваясь. Утренний час пик ещё не начался, а последние ночные гуляки уже затихли или, спотыкаясь, направлялись домой. И не было никаких сирен, возвещающих о грядущем неминуемом аресте Кацуры. — Нет, в городе довольно тихо в такую рань. Я ничего не слышу. Должно быть, это твоё воображение. — Хорошо, — сказал Кацура и улыбнулся — исключительно по какой-то своей очень странной причине. — Тогда всё так, как и должно быть. Оставив Кацуру продолжать его чересчур тщательную уборку города, Гинтоки прогулялся по медленно просыпающемуся Кабуки-чо. В круглосуточном магазине он купил онигири и последний номер «Джампа», смутно ощущая, что через пару часов, возможно, будет уже достаточно хотеть спать, чтобы устроить сиесту. Вполне в его ленивом духе... Он остановился, когда понял, куда его привели ноги. Он ходил по этому тротуару бесчисленное множество раз, но сейчас мог думать только о том, как это было в тот раз. Дождевые тучи над головой, последний кусочек мягкого мороженого, тающий на языке… Небо сегодня было скорее голубым, нежели серым, и тучи после вчерашнего ливня рассеялись, а полуденные облака ещё не набежали. Но всё же... Это твой дом, идиот, сказал себе Гинтоки. Его собственный дом, где на самом деле ничего не случилось, ничего такого, что нельзя было бы исправить с помощью швабры, веника и пары новых оконных стекол. Ничто не мешало ему пройтись по улице, вернуться в контору и почитать «Джамп», валяясь на диване в потоках солнечного света. Конечно, ничто не мешало ему продолжать идти по главной дороге, пока он не доберётся до салона пачинко, или бара, или магазина, где продавались парфе... Тихий внутренний голос, который звучал ужасно похоже на Кацуру, или, может быть, Кагуру, раздался в его голове: «Мужик ты или мышь дрожащая?» «Ты серьёзно хочешь, чтобы я ответил?» — раздражённо переспросил Гинтоки. Но развернулся и пошёл вниз по улице. Отосе стояла в дверях закусочной и курила. Обычно Гинтоки пытался незаметно проскользнуть мимо неё — он подозревал, что арендную плату надо было внести ещё на прошлой неделе, хотя и не был в этом уверен, и тем более, не мог вспомнить, на сколько месяцев уже её просрочил, — но сегодня он решил поприветствовать Отосе. В конце концов, существует же обыкновенная вежливость. Если уж подумывал о том, чтобы вставать в разумное время, то мог бы с таким же успехом прикинуться ответственным парнем. И дело вовсе не в подспудном желании потянуть время, чтобы не подниматься по лестнице в контору, — и неважно, на что там намекает раздражающий голосок в голове. — Доброе утро, карга. Отосе приподняла бровь, глядя на него. — А я тут стою и думаю, не сдать ли комнаты кому-то другому. Желательно кому-нибудь, кто действительно будет за них платить. — Я понял, сегодня отдам деньги, — соврал Гинтоки. Старуха изучающе посмотрела на него сквозь сигаретный дым. — Итак, ты вернулся. Гинтоки спросил себя, что ей известно. Скорее всего, достаточно многое. Императрица Кабуки-чо, возможно, и ушла на покой, но её глаза и уши всё ещё были острыми, и до сих пор их у неё было полно. — Да, — сказал он. — Похоже на то. Отосе задержала взгляд ещё на секунду, а потом слегка улыбнулась. — Выглядишь получше. Кажется, где-то он уже это слышал. — Хочешь сказать, что я не всегда хорошо выгляжу? Твои старые глаза просто не могут оценить красоту современного мужчины. Отосе фыркнула, предупреждающе покачав головой. — Не переусердствуй. А то проиграешь. — Я вроде как в порядке, — сказал Гинтоки. Он мог бы сказать ей, что всё кончено и что это никогда больше не повторится; но она прожила слишком долгую жизнь, чтобы поверить обещаниям плохого парня. Однако, эта жизнь была достаточно долгой и для того, чтобы она смогла распознать честность. — Рада это слышать, — сказала Отосе. — Значит, ты принесёшь арендную плату сегодня днём? — Сегодня, да-да, — сказал Гинтоки. — Пришли за ней Таму… И кстати о Таме: можно нам одолжить её ненадолго? У нас дома образовался, э-э, небольшой беспорядок. Когда на нас напали. Безо всяких причин, между прочим. — И почему я должна предоставлять тебе мой персонал? — Я же не могу принимать клиентов в грязном кабинете, так? О каком профессионализме тогда речь? А без клиентов не будет денег, чтобы платить за аренду. И Шинпачи ещё не в форме, чтобы делать уборку, — он был ранен в ходе того нападения: ужас, что произошло... — Ха, — заметила Отосе. — Недавно он выглядел неплохо. — ...Недавно? — Когда они с Кагурой пришли сюда. Может, полчаса назад — они сейчас там, наверху. — Отосе нахмурилась, глядя на него. — Ты не знал? Я-то думала, ты там уже был, готовился встречать этих своих клиентов. — Нет у нас никаких клиентов. — А как насчёт аманто, которые только что заглянули? Явились минут пятнадцать назад, и, когда услышали, что Ёрозуя здесь, сразу же поднялись наверх. Они уже в третий или четвёртый раз приходят, разыскивают тебя — четверо в странных фиолетовых мундирах, из того клана ящериц, о котором говорили в новостях... Они вернулись — проклятые Часовые гекконов, снова забрались в его дом, и на этот раз это была не виртуальная галлюцинация. И Кагура с Шинпачи были там, наверху… Гинтоки взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, с грохотом рванул входную дверь и помчался по коридору с боккеном в руке, крича: — Эй вы, чешуйчатые засранцы, вам стоило знать, что лучше меня не доводить… Если вы что-то с ними сделали, я... Он распахнул дверь, и там, в конторе, увидел ящеров в их фиолетовых мундирах, всех четверых… мирно сидящих по двое на диванах, неловко поджав хвосты, тогда как Кагура примостилась на краешке стола, а Шинпачи подавал всем чай. Шесть голов повернулись в сторону неожиданно ввалившегося Гинтоки. — Ты — что, Гин-чан? — заинтересованно спросила Кагура, барабаня пятками по доскам стола. — Гин-сан, — прошептал Шинпачи, убирая руку от чайника и заводя её за спину, чтобы яростно замахать Гинтоки, и одновременно с улыбкой шипя сквозь стиснутые зубы, — это наши клиенты. Убери боккен! — Наши... кто, прости? — Не так уж много времени прошло с тех пор, как мы работали, Гин-сан, — пробормотал Шинпачи и повернулся обратно к гекконам. — Итак, как мы вам уже говорили, это наш босс. За ним решающее слово, возьмёмся ли мы за ваше дело, но проблем быть не должно. — Проблем быть не ...? — недоверчиво повторил Гинтоки. Шинпачи схватил острие его боккена и с силой наклонил вниз. На его лице, обращенном к гекконам, застыла болезненно-вежливая улыбка. Часовые посмотрели на Гинтоки, а потом все как один поставили свои чашки и встали с диванов. Гинтоки покачнулся на пятках, чтобы принять стойку, не поднимая боккен, но и не убирая его — ни у кого из Часовых не было лучевых ножей, однако он знал, как быстро могут двигаться ящеры. Униформа ближайшего геккона была украшена зелеными полосками поверх фиолетовых. — Широяша, — начал он. — Гин-сан, — поправил Гинтоки. — Или — для вас — Гин-сама. — Гин-сама, — охотно продолжил Часовой геккон. — Мы приносим извинения за наши предыдущие вторжения в ваше жилище. Мы действовали из лучших побуждений, но опирались на неверную информацию. Мы не хотели вас обидеть, — и он вежливо склонил голову. Другие Часовые повторили его жест. — А что, если я все равно захочу обидеться? — спросил Гинтоки, постукивая пальцами по рукояти своего боккена, как флейтист, исполняющий соло. — Это нечестно, — надулась Кагура. — Шинпачи не позволил мне отметелить даже одного. А тебя они даже ни разу не укусили. — Извините, мы на минутку, — сказал Часовым Шинпачи. — Гин-сан, — он оттащил Гинтоки в угол и торопливо зашептал, — что бы ни случилось раньше, прямо сейчас это наши уважаемые клиенты, которые проделали долгий путь, чтобы попросить нас о помощи.Они риехали сюда из очень могущественной и очень, очень богатой империи… — А, — сказал Гинтоки. — Да, точно. Профессиональная улыбка далась ему с некоторым трудом, но он постарался на славу, выпрямившись и помахав ящерам. — Пожалуйста, присаживайтесь, джентльмены, и расскажите, в чём проблема. Я уверен, мы справимся, что бы это ни было. — Именно так нам и сказали, — кивнул старший Часовой. Он снова сел, остальные аманто последовали его примеру с той же синхронной чёткостью, с которой сражались. — Когда мы объяснили ситуацию Шинсенгуми, капитан Окита заверил нас, что вы сможете помочь нам и будете рады это сделать. — Да, Окита-кун, конечно, — сказал Гинтоки и широко улыбнулся, несмотря на растущее чувство страха, такое же сильное, как и то, которое он испытал, когда бежал вверх по лестнице, хотя и совершенно иное по своей природе. Но он действительно был в долгу перед Шинсенгуми... — Так в чём же дело? Часовой гекконов наклонился вперёд, прикрыв выпуклые жёлтые глаза полупрозрачными перепончатыми веками, и, понизив голос, сказал: — Для начала поймите, что это вопрос имперской безопасности. Если какие-то из этих сведений станут известны широкой общественности, мы определим источник утечки и примем меры. — О-о? — Кагура спрыгнула со стола и наклонилась ближе, её глаза расширились от любопытства. — Так это засекречено? Сверхсекретная шпионская операция? — С нами ваша безопасность в безопасности, — заверил Гинтоки. Правительства были готовы платить большие деньги, чтобы убедиться, что хранители их секретов куплены с потрохами. — Мы абсолютно, на сто процентов надёжны. — Шинсенгуми так и сказали, — произнёс геккон. — Очень хорошо. Пятый принц династии Гайко, младший сын императора, первый среди всех императорских сокровищ, пропал без вести. Он был похищен — украден из колыбели несколько месяцев назад, когда на имперский флагман напали пираты. После долгих поисков имперские Часовые наконец взяли след, ведущий на эту планету и в космопорт этого города. Но с момента нашего прибытия мы не смогли найти принца. — Так вот почему дипломатическая миссия на самом деле сюда прилетела? — спросил Гинтоки. — Значит, вы ищете этого своего потерянного принца? — Конечно. — Чешуйки на горле Часового поднялись и опустились от удивления. — Иначе зачем Империи гекконов вообще интересоваться этим дурацким булыжником? — О, но это такой милый маленький булыжник, — сказала Кагура. — Кагура-чан, ты говоришь о нашей планете, — вздохнул Шинпачи и выпрямил спину. — Но что касается принца… Разве вы не говорили что-то подобное, когда напали на меня и Кагуру-чан на прошлой неделе? Будто мы похитители...? — Так вот почему вы каждый раз сюда вламывались? — заявил Гинтоки. — Искали своего принца? С чего вы решили, что он у нас? Мы к пиратам отношения не имеем. — Да, мы пришли к такому же выводу, но… — Одно из век Часового дрогнуло, поднялось и снова в смущении опустилось. — В оболочку принца было встроено устройство слежения. Оно должно было всё время излучать подпространственный сигнал, но, вероятно, передатчик оказался повреждён. Нам не удавалось обнаружить никаких следов, пока мы не достигли Земли. Прибыв сюда, мы обнаружили то, что, по-видимому, было сигналом, периодически поступающим из вашего жилища. Однако, учитывая, что мы так и не нашли здесь никаких следов принца, передача, должно быть, каким-то образом была фальсифицирована. — Да, — мрачно сказал Гинтоки. Это объясняло и ещё кое-что, так что за Такасуги нарисовался ещё один должок. Этот его меч оказался настоящим подарком — годился на что угодно, чёрт возьми, кроме нарезки хлеба. — Не волнуйтесь, сейчас этот источник сломан. Ложных сигналов вы больше не получите. Хотя, если оригинальное устройство слежения попало в руки Такасуги от пиратов Харусаме, он мог бы сделать это снова. С другой стороны, вероятно, они могли бы использовать этот вариант, чтобы найти принца, перепрограммировав передатчик или что-то вроде того. А если принц гекконов был у Такасуги, это могло стать запасным планом, который позволил бы обрушить гнев гекконов на Эдо... — Что это за «оболочка», о которой ты говорил? — спросила Кагура. — Ты сказал, что пробор слежения встроен в неё… Она как панцирь черепахи? — Как яичная скорлупа, — сказал Часовой. — Пятый принц — младший сын императора; он ещё не вылупился. — ...«Вылупился», — повторил Шинпачи. Его глаза за стёклами очков округлились. — Э-э, господин старший Часовой, а какого размера яйцо принца? — Примерно такого, — сказал Геккон, очерчивая когтистыми лапами шар приблизительно в два раза больший, чем его голова. — Белое яйцо? — спросил Шинпачи. — Большое белое яйцо... — Ммм, я проголодалась, — сказала Кагура. — Большое белое яйцо с принцем внутри... маленьким принцем, — сказал Гинтоки и улыбнулся. Они должны быть благодарны Оките за то, что он всё-таки подкинул им это дело. — Итак, джентльмены, сколько вы готовы были бы заплатить за то, что мы это яйцо найдём?