***
В конце концов, он всё-таки возвращается в Канзас, но не совсем по своей воле. Когда Ханна вежливо, но твёрдо прерывает встречу с лидером сенатского большинства, он понимает, что она принесла плохие новости. — Торнадо, F4, — говорит она, — прошёл по западному пригороду Канзас-Сити, ущерб значительный, у меня на линии директор FEMA. Кастиэль всегда отличался отличными познаниями в географии, и годы, проведённые в разъездах по стране, только отточили их. Несколько месяцев назад он бы уже вспоминал все города, которые располагаются к западу от Канзас-Сити, а сейчас… Дин. Он позволяет себе всего на мгновение поддаться панике. На одно мгновение, когда стук его сердца ощущается в горле, не давая ему дышать, и единственное, что он может видеть, это то, как Дин смотрел на него пару дней назад, такой живой, тёплый и красивый даже через экран телефона; на одно мгновение его поглощает пучина первозданного страха. А потом он берёт себя в руки. У него нет времени на это. Он не может позволить себе быть слабым. Ему приходится напрячь руку, чтобы она не дрожала, когда он поднимает трубку. И в его голосе нет дрожи, когда он слушает доклад, спрашивает то, что необходимо спросить, благодарит директора FEMA за его работу. Потом он просит Ханну перенести его следующую встречу и возвращается в резиденцию. Дин не берёт трубку, когда он звонит. «Это голосовая почта Дина. Вы знаете, что делать». [14:14] Дин. Ты в порядке? [14:17] Пожалуйста, напиши, когда сможешь, чтобы я знал, что ты в порядке. [14:19] Я буду держать телефон при себе. Он старается мыслить здраво. Сейчас середина рабочего дня; сотовые вышки, вероятно, были снесены ветром; он даже не знает, где живёт Дин, и побывал ли там торнадо. Потенциально могли пострадать сотни миль, и шансы на то, что стихия обрушилась на то место, которое заставляет его сердце биться быстрее, ничтожно малы. Но опять же, разве шанс того, что они когда-либо встретятся, тоже не был ничтожно мал? В уединении своей резиденции, стоя в полном одиночестве, он позволяет себе судорожный, отчаянный вздох. Он прижимает телефон к груди, сжимая его так сильно, что сухожилия натягиваются под кожей. Затем он с трудом сглатывает ком, стоящий в горле, снова выпрямляет спину и убирает телефон в карман. К тому времени, когда он возвращается в Овальный кабинет, все следы эмоций с хирургической точностью оказываются стёрты с его лица.***
Следующие несколько часов Кастиэль действует на автопилоте. Все его ближайшие встречи перенесены, но он жаждет чем-то занять себя, чтобы отвлечься, и у него всегда есть бумаги, обязательные к прочтению. Только когда он садится в самолет, и Анна занимает кресло напротив него, он снова возвращается в реальность и удивлённо смотрит на неё. — Почему ты здесь? Конечно, он всегда ценит компанию Анны, но обычно, во время таких коротких поездок, он ожидает, что она останется в Вашингтоне, чтобы заниматься делами в его отсутствие. Может, она и является его доверенным лицом, человеком, который гораздо ближе к нему, чем большинство руководителей аппарата, но и своей работой ей тоже нужно заниматься. — Мы только что получили предварительный список пострадавших от FEMA, — говорит она, игнорируя его вопрос. Анна протягивает ему свой телефон, и он тянется за ним слишком резко, чтобы отрицать своё беспокойство. Конечно, она бы сказала ему… Он просматривает список имён — погибших не так много, как он боялся, но список пострадавших очень длинный. Дина в списке нет. Даже зная, что это неполная информация, Кастиэль чувствует, как что-то в его груди, подобное натянутой стреле, ослабляется. Он не может полностью расслабиться, пока снова не услышит голос Дина, но, по крайней мере, теперь он снова может дышать. Когда он возвращает телефон Анне, она внимательно смотрит на него. — Ты поддерживал с ним связь, да? Он не отвечает, но и не притворяется, что не знает, о чём она говорит. В конце концов, она была там и видела его лицо в тот момент, когда он встретил Дина. Должно быть, Анна находит какой-то ответ в его глазах. — Насколько у вас всё серьёзно? — Ничего такого, — говорит он, понимая, что не знает, ложь ли это. Ни один из них никогда не пытался навесить ярлык на то, что происходит между ними. С чего им вообще начать? — Всё… сложно. Анна кивает, и её глаза полны сочувствия. — Мы сядем в Канзасе через час, если ты хочешь предупредить его. Он не говорит ей, что Дин до сих пор не вышел на связь. Только то, что Дина ещё нет в списке пострадавших, не означает… Он сглатывает, отказываясь даже думать о других вариантах, и достаёт свой телефон. «Я скоро буду в Лоуренсе», — печатает он и сразу начинает сомневаться. Это… слишком бесцеремонно, вот так требовать времени Дина. Конечно, Кастиэль до боли хочет увидеть его — убедиться, что с ним всё в порядке, — но что-то в этом кажется неправильным. Он удаляет неотправленное сообщение. [17:08] Надеюсь, что ты в порядке.***
Кастиэль бывал в местах, переживших стихийные бедствия, — ураганы и лесные пожары, — но именно торнадо всегда пробуждали в нём мысли о Божьем гневе, направленном на них. Стремительные, жестокие и разрушительные, они спускаются с небес; непредсказуемые и устрашающие, они в мгновение ока ровняют с землёй всё, что попадается им на пути, а затем исчезают так же бесшумно, как и появились. Прошло много времени с тех пор, когда он ещё верил в то, что Бог играет активную роль в функционировании этого мира; будучи раньше убеждённым католиком, теперь он больше склоняется к деизму, если не к откровенному атеизму. И всё же, смотря на скрывающееся за горизонтом солнце и разрушения вокруг, он думает, что есть во всём этом что-то очень ветхозаветное. Суд, вершимый над людьми за какие-то непостижимые грехи. — Где вы разместили эвакуированных граждан? — спрашивает он координатора FEMA. — Мы устроили пункт временного размещения в спортзале средней школы, оборудовали там спальные места и организовали первую медицинскую помощь, — докладывает она. — Но здесь и в соседних городах многие жители готовы разместить пострадавших в своих домах настолько, насколько это будет необходимо. Поэтому я не думаю, что к ночи там кто-то останется. Кастиэль кивает, находя утешение в невероятной доброте, которую люди проявляют друг к другу после подобных катастроф. — Отведёте нас туда? Она указывает рукой на несколько чёрных машин, припаркованных на тротуаре. — Это как раз наша следующая остановка.***
Внутри школьного спортзала царит хорошо организованный хаос. Раскладушки и переносные перегородки разделяют пространство; социальные работники, медицинские бригады и волонтёры занимаются своими делами, стараясь не мешать друг другу, скрипя обувью по нарисованным линиям баскетбольной площадки. Кастиэль сразу подмечает, что, по крайней мере, половина коек уже была освобождена после того, как семьи были приняты волонтёрами. Его внимание привлекает стайка людей в костюмах и щелчки камер вокруг них, и он сразу узнаёт губернатора Канзаса, разговаривающего с женщиной в медицинской форме. Хотя «разговором» это сложно назвать, потому что он не перестаёт говорить, кажется, даже не останавливаясь, чтобы перевести дыхание, при этом активно жестикулируя. Он двигается так, что становится ясно, что это просто показуха для телеканалов, и Кастиэль подавляет нарастающую в нём неприязнь к этому человеку. Несмотря ни на что, во всём этом всегда есть элемент театра: в ветровке с эмблемой, которую они, кажется, всегда выдают ему после стихийных бедствий, в том факте, что в такое время он мало что может сделать, будучи здесь. Но он знает, что его присутствие привлекает внимание, а значит и увеличивает приток пожертвований — крови, денег, еды, — в пострадавшее сообщество. И вообще было бы неправильно отсиживаться в Белом Доме, когда часть страны страдает, не быть здесь, чтобы хотя бы разделить горе с этими людьми. Он обязан быть с ними. Координатора FEMA отвели в сторону вместе с Анной, как только они вошли, и, поскольку губернатор решил устроить шоу, репортёры пока не заметили прибытия президента, поэтому Кастиэль, ещё не готовый к неизбежному политиканству, скользит за ряд белых перегородок, чтобы укрыться от объективов камер. Сегодня ему придётся много позировать для фотографий, но пока он пользуется редкой возможностью просто понаблюдать за происходящим. Его сопровождают только помощник и спецагент в штатском, поэтому он почти не заметен во всём этом хаосе. Он здоровается с ребёнком, с которым встречается взглядом, приносит соболезнования и обещает поддержку его родителям. Они слишком потрясены произошедшим, чтобы поднять шум из-за его присутствия здесь. Проходя мимо выстроившейся очереди, он минует пространство между перегородками, отделяющими медпункт. Через импровизированный дверной проём он видит мужчину в медицинской форме, присевшего на корточки перед маленькой девочкой. Кастиэль не видит лица мужчины, но что-то в нём замирает при виде него. Что-то инстинктивное, рефлекс, никак не связанный с его разумом, шепчет: «остановись». Мужчина говорит очень тихо, но на секунду, между волнами шума, в спортзале наступает затишье и… — …ни в коем случае, нет ничего круче… Дин. Облегчение обрушивается на Кастиэля с такой силой, что на мгновение у него подгибаются колени. Его сердце, освобождённое от удушающего страха и поражённое внезапной встречей с тем, кто в течение месяца был для него лишь голосом по телефону, начинает стучать в два раза быстрее. Кастиэль заходит в медпункт. Дин не замечает его, звук его шагов оказывается скрыт сотней других, а сам Дин слишком увлечён, рассказывая испуганной девочке, как круто она будет выглядеть, когда с её лица можно будет снять бинты. — А вдруг шрам останется? — спрашивает она. — Эй, если у тебя будет шрам, то я просто обзавидуюсь. Хотел бы я быть счастливчиком с таким крутым шрамом. Она с сомнением смотрит на него. — Шрамы мерзкие. — Да ты что! Все знают, что шрамы — это супер круто. — Все? — Все, — кивает Дин. — Даже дядя из телевизора? — спрашивает она, указывая через плечо Дина прямо на Кастиэля. Который замирает, внезапно чувствуя себя виноватым. Он подслушивал. Он вторгся сюда. — Ого, прямо из телевизора? — говорит Дин, поворачиваясь, чтобы посмотреть, на кого она показывает. Он выглядит усталым и измученным после бесчисленных часов, проведённых на ногах. Под его глазами залегли тёмные круги, и удивление застывает на его лице при виде Кастиэля в дверном проёме, и это самое прекрасное зрелище, которое Кастиэль когда-либо видел. — Ого, — говорит Дин, медленно поднимаясь с корточек, — этот дядя из телевизора. Его улыбка подобна восходу солнца. — Здравствуй, Дин, — немного робко говорит Кастиэль. — Чувак, нам нужно прекращать встречаться вот так. Дин делает какое-то порывистое движение, как будто собираясь дотронуться до Кастиэля, но потом сдерживает себя, оглядываясь по сторонам. Кастиэль не знает, то ли это из-за СМИ, или общественности, или спецслужбы, — или, возможно, он почему-то не уверен, что Кастиэль захочет этих объятий, что просто абсурд. Но так или иначе, он рад этому отрезвляющему напоминанию. Может Кастиэль и чувствует себя здесь как в пузыре — в этот момент, смотря на Дина, когда ему кажется, что больше никого и ничего не существует, — но он не должен ослаблять бдительность. Последнее, что им нужно, это чтобы такая очевидная симпатия Кастиэля была запечатлена на фотографиях, которые несомненно привлекут пристальное внимание к Дину. Дин оборачивается к девочке, сидящей на раскладушке. — Роза, хочу познакомить тебя с Кас… тиэлем, — говорит Дин, поспешно поправляя себя, как будто он вдруг вспомнил, что был тем, кто придумал и использовал это сокращение его имени. Кас улыбается Розе. — Я Кас, — уверенно говорит он. — И мой друг Дин прав. Шрамы — это супер круто. Дин благодарно улыбается ему. Взгляд Розы впечатляюще высокомерен, несмотря на подсохшие дорожки слёз на её щеках. — Приятно познакомиться, — говорит она. Дин шагает к Кастиэлю, отворачиваясь от Розы и наклоняясь ближе. Сердце Кастиэля бешено стучит под кожей от такой близости. — Её отец — один из пропавших без вести, — шепчет Дин ему на ухо. — А её мама сейчас там, пытается получить больше информации Кас поворачивает голову, чтобы ответить, и внезапно Дин оказывается так близко, и… — Вот вы где! Они отшатываются друг от друга, как поляризованные магниты. Сердце Кастиэля бьётся ещё чаще, когда он поворачивается к двери и видит, как медпункт заполняется людьми: Анна впереди, за ней губернатор, его сотрудники и координатор FEMA. Именно Анна была той, кто сказал эту громкую фразу; она, должно быть, увидела, насколько близко они стояли друг к другу, и пыталась предупредить. Натягивать непроницаемое лицо — старая привычка. Ни в выражении лица, ни в его позе нет ничего, кроме абсолютного спокойствия, но он стоял спиной к двери и не может знать, не увидел ли кто-нибудь что-нибудь. «Не то чтобы здесь происходило что-то, что можно было увидеть», — разочарованно думает он. Дин просто хотел убедиться, что Роза его не услышит. В этом нет ничего, за что можно было бы чувствовать себя виноватым. И всё же. Анна, вошедшая первая в ставшее слишком тесным пространство, протягивает руку Дину. — Анна Милтон, — говорит она, как будто они никогда не встречались, как будто на её столе не лежит подробное досье на Дина. И уже не в первый раз Кастиэль думает о том, как сильно ему повезло, что она есть в его жизни. — Спасибо вам за то, что вы делаете здесь. — Дин Винчестер, — Дин пожимает ей руку, без раздумий подыгрывая. Если он и сомневается в необходимости делать это, то никаким образом этого не показывает. Они втроём разыгрывают здесь странный спектакль. У Кастиэля неприятно покалывает шею. — Господин Президент! — улыбка губернатора неестественно белозубая. — Ваш визит — это невероятная честь для нас, — угодливо лебезит он, как будто не ходит раз в месяц на «Fox & Friends», чтобы разглагольствовать о неправильности «выбора образа жизни» Кастиэля. — Я бы хотел, чтобы мы встретились при лучших обстоятельствах, — отвечает Кастиэль, в его голосе нет ни капли эмоций. — Да, конечно. Вижу, вы уже познакомились с одним из наших местных волонтёров. Это что, подозрительный взгляд в его глазах? Мог ли он что-то увидеть? Вдруг Кастиэль слишком пристально смотрит на Дина? — Я только что познакомился с мистером Винчестером и Розой, — говорит он, стараясь, чтобы в его голосе не звучали защитные нотки. — Ох, Роза Кастро? — вмешивается координатор FEMA. — Кое-кто ждёт тебя у входа, — взгляды Дина и Кастиэля устремляются на неё, и она улыбается, изнурённая, но явно довольная хоть маленькой, но победой. — Папа? — тихо спрашивает Роза. — Живой и невредимый, — подтверждает она. — Идём, я провожу тебя. Когда Роза вскакивает с раскладушки и следует за координатором, взгляд Кастиэля останавливается на лице Дина, таком открытом от облегчения, что это почти опустошает. — Ну разве это не мило, — говорит губернатор, как будто на самом деле не имеет этого в виду. Кастиэль думает, что он, вероятно, раздосадован тем, что упустил такой отличный реквизит для фотосессии. — Итак, Господин Президент, думаю, что у вас пока не было возможности посмотреть новейшее оборудование, которое мы здесь установили, и наши местные СМИ были бы очень признательны, если бы вы сказали им несколько слов. — Конечно, — говорит Кастиэль. — Я могу провести вам экскурсию, — предлагает Дин, выводя всех обратно через дверной проём в коридор. — Вы уверены? — спрашивает Кас. — Я не хочу отрывать вас от ваших обязанностей. Дин качает головой. — Мы закончили сортировку двадцать минут назад. Всех новоприбывших перенаправляют в больницу. А я задержался, чтобы составить компанию Розе, — он ухмыляется. — Я почту это за честь, Господин Президент, — Кастиэль почти уверен, что никто, кроме него, не может видеть озорной блеск в глазах Дина, но всё, что он может сделать в ответ, это не закатить глаза. — Какая самоотдача, — говорит губернатор, напоминая им о своём раздражающем присутствии. Судя по его широченной улыбке, он, должно быть, заметил фотографа в конце прохода, направившего на них объектив, или растущее число мобильных телефонов, обращённых в их сторону теперь, когда они вышли из уединения медпункта. — Видите, Господин Президент, это и есть настоящие ценности Канзаса, которые заставляют меня гордиться тем, что я представляю этот великий штат. Готовность помогать другим. В глазах Дина вспыхивает неприязнь. — О, так вы хотите помочь? Около заднего входа, на разгрузочной платформе куча еды, которую пожертвовали люди, её не помешало бы перенести. Улыбка губернатора становится более натянутой. — Что ж, уверен, что этим уже занимаются наши волонтёры. — Да, но ещё одна пара рук никогда не помешает, — говорит Дин с широкой улыбкой, в которой нет ни капли искренности. — Ну, вы же знаете, этот старый добрый дух Канзаса! Кроме того, вы уже сфотографировались в каждом уголке этого места, не хотелось бы утомлять вас повторной фотосессией. Губернатор буквально закипает от ярости, и Кастиэлю приходится вмешаться, прежде чем всё выйдет из-под контроля, как бы ни был заманчив образ Дина, замахивающегося на него. — Я буду признателен, если вы проведёте мне экскурсию. Благодарю вас, — он целенаправленно направляется прочь от губернатора и фотографов, и Дин спешит за ним, подстраиваясь под его темп. Если другие последуют за ними, то им придётся поторопиться, чтобы их догнать, что приведёт к неудачным фотографиям. Это не то чтобы хорошо, но Кастиэль думает, что оно того стоит. Особенно потому, что так он снова сможет остаться наедине с Дином. Ну, настолько наедине, насколько это возможно в помещении с кучей людей, где за вами следят сотрудники и камеры. Помня о настырных СМИ, Кастиэль заставляет себя держаться на большом расстоянии от Дина, чтобы тот случайно не подошёл слишком близко. — Этот парень козёл, — прямо говорит Дин. И Кастиэль внезапно рад тому, что здесь слишком шумно, чтобы видеокамеры могли уловить слова человека, на котором нет микрофона. — Не думаю, что будет разумно с моей стороны соглашаться с тобой, когда вокруг столько камер, — всё равно отвечает ему Кастиэль, тяжело вздыхая. — Зачем ты вообще с ним любезничал, чувак? Он здесь только ради фоток. — Я здесь тоже примерно ради этого, — напоминает ему Кастиэль, но Дин отмахивается от него. — Нет, ты… это другое. — Полагаю, это негласное соглашение. Когда случаются стихийные бедствия, мы все откладываем политику в сторону и работаем бок о бок с местными должностными лицами. Независимо от того, насколько неприятными мы можем считать их лично или их политические взгляды. Дин раздражённо выдыхает. — Правда? Что ж, именно благодаря ему в больнице нехватка персонала, из-за которой нам потребовалось в три раза больше времени, чтобы эвакуироваться. А теперь он строит из себя супергероя, расхаживая здесь с тобой, хотя принёс людям больше вреда, чем любой торнадо, — Дин останавливается и поворачивается к Кастиэлю, расправив плечи и словно ощетинившись. — Всё, что интересует таких парней, как он, — это деньги и фотосессии. Но всё это дерьмо нереально. А знаешь, что реально? Люди. Семьи, которые еле сводят концы с концами. Те, кому сегодня повезло, что торнадо не обрушился на больницу, которую следовало эвакуировать намного быстрее. Кастиэль не уверен, что видят камеры, направленные на них. Кастиэлю наплевать на них. — Дин, — говорит он тихо, но уверенно. — Ты даже не представляешь, насколько я с тобой согласен. Необходимость работать с ним, с такими людьми… я ненавижу это, Дин. Но что мне делать? Заявить о праве собственности на место бедствия, отказать в допуске, дать ему ещё один повод для обсуждения того, как мало я уважаю жизни и ценности людей, которых он представляет? Дин словно сдувается. — Меньшее из двух зол, да, — вздыхает он. Кастиэль видит злость, усталость, разочарование, борющиеся на его лице со сдержанной покорностью, и так сильно хочет, чтобы они были наедине. Он продолжает идти, чтобы найти предлог, который не даст ему заключить Дина в объятия, чего он отчаянно желает, и испытывает облегчение, когда Дин догоняет его. Некоторое время они молчат. — Я очень рад видеть, что с тобой всё в порядке, — тихо признаётся Кастиэль. — Когда я услышал новости, то начал бояться худшего. Дин удивлённо вздрагивает. — Ты беспокоился обо мне? — выпаливает он так быстро, как будто вопрос слетает с его губ, прежде чем он успевает его обдумать. Кастиэль хмурится. — Конечно. Особенно когда не смог с тобой связаться. — Точно, — говорит Дин. Краем глаза Кастиэль видит, что он немного застенчиво опускает взгляд. — Забыл поставить телефон на зарядку прошлой ночью. FaceTime полностью разрядил аккумулятор. Я, эм… Я не хотел отключаться. Кастиэлю тоже приходится резко опустить взгляд, как будто он заметил на полу что-то, что привлекло его внимание, чтобы камеры не поймали выражение его лица. Он думает, что сейчас на нём отражается благоговение.***
Дин невероятен. Кастиэль не должен был удивляться, но то, как действует Дин в своей стихии — представляет Кастиэлю выживших, проверяет людей, чьими травмами занимался, веселит перепуганных детей, — всё равно его ошеломляет. В нём есть что-то, что, кажется, создаёт своё собственное гравитационное притяжение, побуждающее людей тянутся к его теплу, как мотыльков к пламени. Поразительное число людей знает его по имени. Когда Кастиэль обращает на это внимание, Дин просто пожимает плечами. — Город маленький. Половина людей так или иначе оказывалась в больнице. А некоторые знают меня ещё с детства. — Ты вырос здесь? — тема детства Дина никогда не всплывала в их разговорах. — Когда я был совсем маленьким, то жил здесь, да. Вернулся после медучилища, — Дин неловко переминается с ноги на ногу, эмоции на его лице невозможно прочесть, и Кастиэль не настаивает на подробностях. Их экскурсия затягивается, поэтому один из сотрудников даёт Кастиэлю понять, что репортёры начинают нервничать. Кастиэль, немного пристыжённый, сразу же направляется туда, где они уже установили свои штативы. Обычные слова — о невероятной стойкости и сплочённости сообщества, свидетелем которых он стал, — даются легко. Даже присутствие губернатора, который, естественно, появился как раз вовремя, чтобы оказаться рядом с Кастиэлем перед камерами, не мешает ему посмотреть мимо объективов, чтобы встретиться глазами с Дином, когда он говорит о том, насколько восхищён добротой и самоотдачей волонтёров. Он задаёт им несколько вопросов о поддержке, которую оказывают федеральные власти, но журналисты явно хотят поскорее закончить и опубликовать свои материалы. Половина из них, вероятно, живёт в городе, и Кастиэль задаётся вопросом, скольким из них пришлось эвакуироваться, а потом немедленно вернуться к работе. Как только выключаются камеры, губернатор направляется к выходу. — Долг зовёт, — говорит он Кастиэлю с улыбкой, в которой читается некая издёвка. — Прошу, передайте мои извинения тому, эм, медбрату и всем остальным. Паранойя снова овладевает Кастиэлем. Он просто зол на Дина из-за его слов, или он что-то видел? «Теперь уже ничего не поделаешь», — говорит себе Кастиэль. Даже если он сообщит об этом прессе, вряд ли этого будет достаточно, чтобы раздуть историю. Но, скорее всего, он подождёт, пока не придёт время просить выделить федеральные средства на его любимый проект, и тогда он сможет использовать это в качестве рычага давления. Кастиэлю требуется приложить усилия, чтобы выкинуть эти мысли из головы. В любом случае, у него есть всего пара минут, прежде чем его команда посадит его на самолёт. Он мог бы попытаться снова найти Дина, чтобы провести с ним эти последние минуты. А потом Бенджамин, один из парней из спецслужбы, который был в его команде ещё со времён предвыборной кампании, тайком указывает ему на боковую дверь спортзала. Эта сторона выходит на соседнюю среднюю школу, поэтому здесь нет шума машин, доносящегося с парковки. По запаху Кастиэль догадывается, что, должно быть, сюда сбегают ученики, чтобы покурить. В вечерней темноте стоит только одна фигура. — Дин. Он поворачивается, и даже в темноте Кастиэль может разглядеть его усталую улыбку. — Привет. Рад, что ты меня нашёл. — Не знаю, сколько у меня есть времени, прежде чем придётся уйти. — Да, — тяжело выдыхает Дин. — Я так и думал. Знал же, что это не дружеский визит. — Я хотел бы, чтобы всё было по-другому. Кастиэль подходит к нему ближе. Этот момент, под покровом ночи, когда вокруг нет никого, кроме Бенджамина, следящего за дверью, — самое близкое к уединению, что они когда-либо получат. Он внимательно смотрит на Дина, и Дин просто смотрит в ответ, спокойно и тепло. И Кастиэль использует этот шанс — делает то, что хотел сделать весь день и все дни до этого. В ту секунду, когда он заключает Дина в объятия, Дин подаётся ему навстречу, обнимая в ответ крепко и неистово. Кастиэль опускает подбородок на плечо Дина и чувствует себя более защищённым, более окутанным теплом, более любимым, чем… боже, он даже не знает испытывал ли когда-либо что-то подобное. Дин пахнет кожей и антисептиком, и Кастиэль чувствует, как поднимается и опускается его грудная клетка, когда он дышит, и осознаёт, что его собственное дыхание подстраивается под этот ритм. Кажется, что они стоят вот так несколько минут, просто обнимая друг друга. — Ладно, — наконец говорит Дин, неохотно отстраняясь. — Давай не будем усложнять всё больше, чем необходимо. Теперь, когда он больше не чувствует тепла Дина, ночной воздух кажется слишком холодным. По телу Кастиэля пробегает дрожь. — Мы скоро поговорим, — обещает Дин. И он прав — долгое прощание или вкус чего-то большего, чем то, на что они уже осмелились, только ухудшит ситуацию. Кастиэль кивает и пытается выдавить из себя улыбку. — До свидания, Дин, — говорит он и разворачивается, чтобы уйти.***
— Кастиэль. Анна ждёт его у джипа, и её взгляд слишком понимающий. — Хочешь, чтобы я отложила обратный перелёт, скажем, на день? «Да!» — хочет сказать Кастиэль, чувствуя вину за то, какой замечательной кажется ему эта мысль. — Я… мы не можем, — тоскливо говорит он вместо этого. — В твоём расписании на данный момент нет ничего, что было бы невозможно перенести, — говорит Анна. И это не безосновательное утверждение. Кастиэль знает, что она уже всё проверила. Он вздыхает, чувствуя себя опустошённым, стыдясь своих желаний. — Это было бы безответственно, Анна. — Кастиэль. Ты самый ответственный человек, которого я когда-либо знала. И то, что ты служишь общественным интересам, не означает, что у тебя нет права на частную жизнь. Семьи большинства твоих предшественников проживали в резиденции, ведь так? Он всё ещё сомневается в правильности подобного решения, и она подходит ближе, пользуясь своими привилегиями. — Ты же знаешь, что я скажу, если ты сделаешь что-то неправильное. А это? Ты не просишь тайно провести Мэрилин Монро в Белый Дом, ты не используешь своё положение, чтобы домогаться стажёров. Вы оба одиноки, вы оба взрослые люди, и он прошёл проверку. Кастиэль тяжело вздыхает. — Если это всплывёт… — Значит не дай этому всплыть, — говорит она, как будто это вот так легко. — Просто предупреди пиарщиков, прежде чем что-то обнародовать. — Анна! Мы ещё не на той стадии, — говорит он, смущённый этой мыслью. Слишком рано, слишком абсурдно даже думать о том, чтобы предложить Дину официально заявить об их отношениях. Но это не значит, что он не испытывает странного трепета, думая об этом. Она слегка пожимает плечами и улыбается. — Я рада за тебя, Кастиэль. Позволь мне заняться логистикой. Позволь себе быть счастливым. Кастиэль наклоняет голову. Он понимает, что глупо отказываться от такой возможности. — Двадцать четыре часа? — спрашивает он. — Если согласишься сделать несколько звонков, то я устрою тебе тридцать шесть часов и назову это подготовкой к переизбранию. Кастиэль недовольно морщится, заранее ненавидя это неизбежное зло — звонить крупным спонсорам, чтобы попросить их о поддержке, но он без сомнений готов пойти на это. — Договорились, — говорит он. — И… спасибо, Анна.***
Весь день Дина превратился в чёртовы американские горки. Всё началось с того, что он с трудом заставил себя подняться с кровати, чтобы успеть на смену к 6 утра, чувствуя себя полным идиотом из-за того, что забыл поставить телефон на зарядку, и радуясь тому, что всегда полагается на старомодный будильник, благодаря которому всё-таки смог выйти вовремя этим утром. А потом, конечно же, завыли сирены, оповещавшие о торнадо, и небо в окнах стало зловеще жёлто-зелёным, как бледнеющий синяк, и начался хаос. Попытка нормально организовать эвакуацию обернулась полным провалом из-за нехватки персонала и настолько большого количество пациентов, — наплыв которых обеспечило закрытие двух сельских больниц в начале этого года, — с которым они не справлялись и без стихийных бедствий. Сортировка пострадавших проходила ещё хуже, потому что больница не могла выделить достаточное количество людей, чтобы держать всё под контролем, и Дину — почти в конце его ставшей уже 12-часовой смены, — пришлось прийти на помощь волонтёрам. И Дин профессионал в этом, он это знает. Дело не в его самомнении, это просто правда. Половина ребят, оказавшихся там, только закончила медучилище. Они ещё не стали достаточно хладнокровными, чтобы смотреть на кого-то, истекающего кровью, и решать, что этот кто-то на данный момент не является приоритетом, пока нет. Так что да, это был просто наидерьмовейший день, и он сидел там, почти уверенный, что ему придётся быть тем, кто скажет Розе, что её отец не вернётся, а потом… Ни с того ни с сего, буквально из ниоткуда появился Кастиэль. И внезапно всё как будто стало лучше. С отцом Розы всё оказалось в порядке, и казалось, что теперь рядом был кто-то, кто мог бы взять на себя ответственность. Кто-то, на кого Дин мог положиться. Появился Кас, и Дин снова смог дышать. Дин видел, как Кас делает свою работу, только в том же свете, что и все остальные — видео с его выступлениями по новостям, пресс-конференции, на которых тот был в костюме и галстуке, и тому подобное. Он старался избегать мыслей о должности Каса, потому что это пугало его, если он думал об этом больше пяти секунд, но в глубине души он догадывался, что в этой работе много речей, костюмов и переговоров за шикарным столом. И он не ожидал того, что получил сегодня: Каса в джинсах и с закатанными рукавами, разговаривающего с грязными, уставшими людьми, собравшимися в спортзале так, как будто каждый из них был самым важным человеком, которого он когда-либо встречал. То, как он спрашивал людей об их состоянии, о том, как он может им помочь, как будто ему по-настоящему, искренне было не всё равно. То, как он подзывал своего сотрудника, чтобы убедиться, что дело будет взято под контроль, когда люди говорили ему, в чём они нуждаются. Дин уверен, что половина присутствующих там людей не голосовала за Каса. Чёрт, да по крайней мере четверть из них, вероятно, думала, что он будет гореть в аду и навлечёт на страну проклятие за избрание президентом открытого гея. Кас тоже должен это знать, но, похоже, это никак не влияло на то, с какой заботой и терпением он относился к этим людям. Дин соврал бы самому себе, если бы сказал, что не влюблялся в Каса всё сильнее с момента их первой встречи. Он так увлёкся Касом, что простые разговоры с ним, простое объятие было приятнее, чем все его свидания с другими людьми, с которыми он заходил гораздо дальше. Это вроде как пугает его и смущает, но в основном просто заставляет чувствовать какое-то глупое тепло внутри. И он собирался попытаться просто смириться с этим чувством, когда Кас ушёл, но потом Кас вернулся, немного робко, и было несколько поспешных обсуждений организационных вопросов, и теперь, каким-то образом, агент спецслужбы сидит у его двери, а Кас стоит на кухне, рассматривая их с Сэмом фотографию на холодильнике. Дин не совсем уверен, что понимает, как это вышло. Как он и сказал. День был длинным. — Я могу что-нибудь приготовить, — предлагает он, немного нервничая и чувствуя себя неловко. — У меня есть… сейчас посмотрим, — он направляется к холодильнику, но Кас встаёт перед ним, преграждая путь. — Дин, не стоит, — говорит Кас. — Ты очень устал. — Не, я в порядке. Всё ещё могу функционировать. — Я не дам тебе пытаться нарезать что-то и случайно отрезать себе палец. Можем просто заказать что-нибудь, — настойчиво говорит Кас. — Какие есть варианты? — В такой час? Плохой китайский ресторан, неплохой китайский ресторан, пиццерия или мексиканский ресторан. — Пицца, — решительно говорит Кас. — Любая, главное чтобы без оливок. Бенджамин? Тебя это устроит? Агент спецслужбы, о котором Дин старается не думать, говорит: — Вполне. Спасибо. — А парням в машине что-нибудь взять? — Они сами о себе позаботятся, — отвечает Бенджамин. — Отлично. Дин, заказ придётся сделать тебе. Он выжидающе смотрит на Дина, пока тот послушно достаёт телефон из кармана. «Верховный главнокомандующий», — думает Дин, когда Кас вот так берёт всё в свои руки. Возможно, это должно сильнее его беспокоить, то, что Кас ведёт себя так, как будто это он владеет этим местом. Но это… честно говоря, это вроде как приятно, позволить кому-то взять на себя ответственность. Пока они ждут пиццу, Дин усаживает Каса на диван. Он слишком остро ощущает, как мягкие подушки проминаются, прижимая их ближе друг к другу, дюймы между их бёдрами. Дин, как обычно, оставил обувь у двери, и Кас последовал его примеру, и теперь Дин с каким-то благоговением смотрит на его ноги в носках. Всё это кажется просто невозможным. — Скажи, если я слишком вторгаюсь, — говорит Кас. Его голос кажется даже более низким, чем по телефону. — Я не хочу тебе мешать. — Поверь мне, чувак, — говорит Дин, усмехаясь от недоумения. — Я бы сказал, если бы не хотел, чтобы ты был здесь. — Я пробуду в городе до завтрашнего вечера, если не случится ничего экстренного. — Если ты думаешь, что я устану от тебя за это время, подумай ещё. Кас улыбается, смотря на свои колени. — Ты работаешь завтра? — Смены в больнице у меня нет, и менеджер из венди написал, что они будут закрыты следующие двадцать четыре часа — мусор испортил крышу, поэтому нас не пустят, пока не убедятся, что это безопасно. Я собирался заехать в приют, посмотреть, не нужна ли там помощь, но кроме этого… Ты выбрал отличное время. — Хорошо. — Хорошо, — повторяет Дин, а затем стонет. — Чувак, что в тебе есть такого, что заставляет меня превращаться в полного идиота? — Прошу прощения? — говорит Кас, это больше похоже на вопрос, чем на утверждение. — Нет, не просишь. — Да. И правда не прошу, — лицо Каса как будто светится, когда он улыбается. Дин понятия не имеет, почему во всех агитационных роликах противники Каса, изображали его как какого-то робота, потому что у Каса одно из самых красивых и выразительных лиц, что Дин когда-либо видел. В отместку он толкает Каса локтем, а потом… ну, кажется, что проще просто оставить руку там, прижатой к боку Каса, а ещё проще вдобавок прижаться к нему плечом. Диван проминается, подушки притягивают их друг к другу, и Дин слишком устал, чтобы продолжать бороться с гравитацией. И к тому времени, когда доставщик пиццы добирается до квартиры Дина на окраине города, они прижимаются друг к другу, и Дина ведёт от тепла Каса. Он провёл на автопилоте так много времени, что даже не осознавал, сколько времени прошло с тех пор, как он что-то ел, пока аромат пиццы не пробуждает в нём чувство голода. У Дина урчит в животе, и Кас смеётся, потому что он придурок. Они едят молча, лишь изредка обмениваясь парой фраз, но не говоря ни о чём конкретном, и их обоих это устраивает. — Ты останешься на ночь или поедешь в отель с остальными? — спрашивает Дин, пытаясь скрыть нотку надежды в своём голосе, когда он озвучивает первый вариант, но безуспешно. Но какая разница. Кас здесь, в его доме, и он уже не в том состоянии, чтобы притворяться, что ему всё равно. Но… — Диван раскладывается. Так что, ну… это не, это не должно быть… никакого давления. Кас задумчиво хмыкает и смотрит на Дина. — Я слишком давно сплю один, — говорит он, и от такой прямоты у Дина что-то ёкает в сердце. — Я был бы рад компании. Если ты не против. — Я очень, очень не против, — совершенно честно отвечает Дин. Он подавляет улыбку, чувствуя жар на своих щеках. — Но хочу сразу предупредить, что я вырублюсь, как только моя голова коснётся подушки, — последнее, чего он хочет, это чтобы Кас ждал чего-то, чего он не может ему сейчас предложить. Если… когда… Если они захотят перейти на следующий уровень, он хочет быть хорошо отдохнувшим. — Думаю, что я последую твоему примеру, — Кас пристально смотрит на него. Это почти невыносимо, когда он так близко. — Дин, я должен сказать тебе, что я ничего от тебя не жду. От этого. Чем бы оно ни было, не похоже, что существует свод правил для того, что мы делаем. Быть здесь, разделить с тобой твоё пространство, — это уже больше всего того, о чём я мечтал. Боже. Что вообще на это ответить? Дин опускает голову, но Кас следует за ним, удерживая его взгляд, как будто может передать правдивость своих слов с помощью одного только зрительного контакта. Чёрт возьми, вероятно, он и правда может. — На днях я разговорился с девушкой на работе, — наконец говорит Дин. — С сестрой пациента. И она пригласила меня выпить. Кас замирает. — И? — Я сказал ей, что занят, — продолжает Дин. — Она была довольно милая, так что не то чтобы ему нужно было искать предлог, чтобы отшить её, но он открыл рот и сказал: «Извини, красавица, но я уже занят», даже не подумав об этом. Тогда ему это показалось совершенно нормальным, и только позже, сидя в машине, он воспроизвёл этот разговор в своей голове и подумал: «Да уж». — Ты имел в виду… — Кас замолкает, выглядя так, словно ждёт смертельного удара — Да, тупица, я имел в виду тебя. Дин хочет спросить, всё ли нормально, не слишком ли это самонадеянно. Но, видя, как радость вспыхивает на лице Каса, он понимает, что уже знает ответ.***
Кас, как настоящий джентльмен, настаивает на том, что помоет тарелки, пока Дин принимает душ. После самого длинного, самого немыслимого дня в жизни тепло душа расслабляет Дина настолько, что он чувствует, как адреналин покидает его тело. Он вытирается, натягивает фланелевые штаны и ощущает, как усталость начинает проникать в его кости, глаза слипаются, и всё кажется немного похожим на сон. Особенно когда он выходит из облака пара в спальню и видит Каса, который сидит на корточках и ставит свой телефон на зарядку с другой стороны кровати, как будто так и должно быть всегда. — Тебе придётся отвечать на экстренные звонки в два часа ночи? — спрашивает Дин. Кас не вздрагивает от звука его голоса, очевидно, он услышал, как открылась дверь. — Надеюсь, нет, — говорит он, вставая и поворачиваясь. — Это… Он замирает, выглядя удивлённым. Дин собирается спросить, всё ли в порядке, когда видит, как широко раскрытые голубые глаза Каса скользят по его обнаженному торсу. Через секунду взгляд Каса возвращается к его глазам. Мозг Дина плохо соображает, но он всё равно может прочесть выражение его лица, как открытую книгу. В их отношениях с самого первого дня всегда было это напряжение, и Кас ясно дал понять, насколько сильны его чувства к Дину, но всё это происходило на большом расстоянии. И конечно, идея секса по телефону или FaceTime была чертовски привлекательна, но Дину вроде как казалось, что в их ситуации в этом будет что-то… пустое. Он не предлагал этого, и Кас больше не поднимал эту тему после того первого неловкого упоминания. Он не раз думал о том, что, возможно, Кас асексуален, и был удивлён тем, насколько это ничего не меняло. Так что он не знал наверняка, будет ли когда-нибудь сексуальный аспект в их… — чёрт, в их отношениях, вот что это теперь, — до этого момента. Пока он не увидел, как Кас окинул взглядом его тело и встретился с ним взглядом, в котором читалось откровенное желание. Итак, значит, это на повестке. — Нравится то, что ты видишь? — спрашивает Дин и подмигивает, потому что он тоже вроде как немного придурок. Если сначала он думал, что Кас будет смущён и застенчив, то сейчас он приятно взволнован тем, насколько ошибался. Кас приподнимает бровь, смотря на него без капли смущения. — Не начинай то, что не сможешь закончить. И Дин очень, очень хочет начать, но Кас прав, он буквально засыпает на ходу. — Ладно, — ворчит он, — ты победил. Он окидывает взглядом Каса. — Чувак, ты же не собираешься спать в джинсах? — О, — выдыхает Кас, как будто он совсем забыл об этом. Дин завороженно наблюдает, как его длинные пальцы ловко справляются с пуговицами на рубашке. Но когда он тянется к пряжке ремня, Дину приходится отвернуться, схватив зубную щётку, чтобы оправдать этот жест. Его сила воли не так уж и сильна. Мгновения спустя Кас присоединяется к нему в ванной, вставая рядом перед зеркалом, такой мягкий и открытый в одних только боксерах и майке. Дин копается в ящике под раковиной в поисках запасной зубной щётки и протягивает её Касу, который с улыбкой принимает её. Локоть Каса сталкивается с его рукой, когда они чистят зубы бок о бок. Дин улыбается с щёткой во рту, когда ловит взгляд Каса в зеркале. Дин сплёвывает зубную пасту и полоскает рот, пока Кас делает то же самое. Кас возвращает ему жидкость для полоскания, и Дин кладёт её на полку, а потом хватает его одной рукой за бедро и притягивает ближе, прежде чем Кас успевает покинуть тесную ванную. Кас с готовностью подаётся ему навстречу. — Привет, — невпопад бормочет Дин и целует его. Они оба на вкус как жидкость для полоскания рта, и Кас не перестаёт улыбаться, поэтому просто невозможно целовать его должным образом, и это нежно, сонно и идеально. Это так правильно, что могло бы показаться, что они делают это в тысячный раз, если бы каждое прикосновение и каждый разделённый на двоих вздох не ощущалось как откровение. Кас выталкивает его из ванной, наклоняя голову, чтобы оставить крошечные поцелуи на плече Дина, пока тот пятится к кровати, зажигая на ходу свет. Когда колени Дина упираются в кровать, он позволяет себе упасть на неё, одной рукой обнимая Каса за поясницу, чтобы притянуть к себе. Они ненадолго отстраняются друг от друга только для того, чтобы забраться под одеяло и снова вернуться к прикосновениям. Дин смотрит на Каса, лежащего в его постели, и чувствует, как что-то внутри него, что было сломано, хотя он даже не знал об этом, снова становится целым, когда он смотрит на этого мужчину. Он проводит большим пальцем по скуле Каса, с трепетом наблюдая, как тот закрывает глаза в ответ на это прикосновение. Дин ещё не спит, но ему кажется, что он уже видит сон. Он с сожалением оставляет последний сонный поцелуй на губах Каса, а потом целует кончик его носа, прежде чем перевернуться на другой бок. Кас немного медлит, пока Дин не тянет его за руку, и тогда он двигается ближе, прижимается к Дину и обнимает его так идеально, как будто он был создан для этого. — Спокойной ночи, Дин. Голос Каса подобен рокоту, когда его грудь прижимается к изгибу спины Дина, и Дин чувствует его тёплое дыхание на своей коже. А ещё ему кажется, что мягкие губы целуют его шею, но, возможно, это просто сон.***
Привычка, выработанная годами, не даёт ему спать дольше, чем до семи утра, даже если будильник не звонит, и ему не нужно никуда идти. Он пробуждается медленнее, чем обычно, чувствуя себя необычно хорошо отдохнувшим. Его тело тёплое, тяжёлое и… Его мозг, наконец, включается. Вчерашний день. Это был не сон. Это правда Кас, обвившийся вокруг него, как осьминог, тихо сопящий в его шею. Он всё ещё не может полностью в это поверить и потихоньку поворачивается в объятиях мужчины, чтобы не разбудить его. И да, это Кас. Здесь. Такой реальный. В постели Дина. Внезапно он совершенно глупо и абсурдно рад, что не может спать допоздна, потому что благодаря этому он видит тот самый момент, когда Кас просыпается, что-то ворча. Когда Кас открывает свои голубые глаза и сонно моргает, он сразу встречается взглядом с Дином, и Дин чувствует себя немного неловко из-за того, что его поймали с поличным, но Кас улыбается ему. — Значит, это не сон, — бормочет Кас. Его голос более хриплый и глубокий, чем обычно. — Доброе утро, солнышко, — говорит Дин, кладя свободную руку на бедро Каса. Большим пальцем он выводит мягкие круги на его коже, там, где майка задралась ночью, и Кас вздрагивает, уткнувшись лицом в его плечо. — Хочешь кофе? — спрашивает Дин, на самом деле не собираясь покидать тёплые объятия Каса. Которые становятся крепче. — Не уходи из постели, — требует Кас, прижимая его ещё ближе. — Такой властный, — жалуется Дин, на самом деле заинтригованный этим. — А вдруг кризис? — Придётся ответить, если позвонит Анна, или из Национальной Безопасности, или председатель комитета начальников штабов, — говорит Кастиэль в плечо Дина. — Остальные могут подождать. — Да? — спрашивает Дин, целуя волосы Каса. Они восхитительно взъерошены. И Дин хочет взъерошить их ещё сильнее. — Чего они ждут, хм? Кас отстраняется на несколько дюймов, ровно настолько, чтобы пристально посмотреть на Дина. — Не задавай глупых вопросов, — говорит он и втягивает Дина в поцелуй. Дину никогда в жизни не было настолько всё равно на его утреннее дыхание. Не тогда, когда Кас целует его вот так, не тогда, когда его широкая ладонь горячо прижимается к коже спины Дина, не тогда, когда всё, что казалось ему таким недосягаемым, находится здесь, в его руках. Дин просто не может упустить эту возможность. Он толкает Каса на спину, прижимаясь к нему, потому что может, и улыбается, прежде чем поцеловать. Кас в ответ запускает руку в его волосы, слегка дёргая их, чтобы обнажить шею Дина и оставить на ней несколько поцелуев. Они отрываются друг от друга только для того, чтобы стянуть с Каса майку, а потом снова целуются, и под одеялом так горячо и тесно. Дин был наполовину возбуждён с тех пор, как проснулся, и ощущение Каса в его руках мгновенно усиливает возбуждение, его дыхание сбивается, и в позвоночнике нарастает жар. Он думает, что они оба ждали этого слишком долго, чтобы не спешить или пробовать что-то необычное. В утреннем свете Дин может внимательно изучать Каса — то, как он реагирует на прикосновения Дина, или как он задыхается, закрыв глаза, когда Дин, наконец, просовывает руку под резинку его боксеров. — Дин, — стонет он. — Дин. Боже. Ощущать его, этот жар… Дин уже на грани. Это просто… это так легко, то, как их тела прижимаются друг к другу, и звук сбившегося дыхания в воздухе между ними. Есть сотня вещей, которые он хочет сделать для Каса, вместе с ним, но сейчас это просто близость, жар и лишённые всякого изящества поцелуи. Дин думает, что это не должно быть настолько хорошо, не так скоро. Это не должно заставлять кожу плавиться, не должно быть таким идеальным, но… — Сильнее, — говорит Кас, — ещё… да, вот так… — и Дин видит, как он распадается на части под его руками, его кожа раскраснелась, и волосы растрёпаны, и Дин впитывает это, и ему не нужно много, чтобы последовать за Касом к краю, срываясь… Он выдыхает в изгиб шеи Каса, дрожа рядом с ним. Сильные руки снова обнимают его. Дин слушает его прерывистое дыхание, постепенно успокаивающееся, когда его хозяин приходит в себя. Кас целует Дина за ухом, и Дин улыбается в его кожу. Боже. Он пропал. — Ты что-то говорил о кофе, — с надеждой говорит Кас, когда они возвращают контроль над своими телами, и Дин давится смехом, прижимаясь к нему. — Ты любитель покомандовать, да? — говорит он, щёлкая Каса по бедру, где кость выпирает под кожей. Кас вздрагивает, такой чувствительный, и Дин делает это ещё раз для верности. — Профессиональная деформация, — говорит Кас и внимательно смотрит на Дина. — Но мне кажется, что ты не против. Жар зарождается под кожей Дина. — Ты ещё и всезнайка, — ворчит он. — Выходит, я прав, — говорит Кас. — Буду знать.***
Кас принимает душ, пока Дин готовит кофе. У двери сидит другой спецагент — должно быть, в какой-то момент они сменились. И Дин очень старательно не думает о том, что он мог услышать этим утром. По крайней мере, Дин не забыл надеть нормальную одежду, прежде чем покинуть спальню, иначе это было бы действительно неловко. Он всё равно предлагает агенту кофе в качестве извинения. Кас выходит из душа быстрее, чем Дин ожидал, присоединяясь к нему на кухне. Он с благодарностью принимает чашку кофе и наклоняется, чтобы поцеловать Дина, у его губ вкус мятной зубной пасты. — Крутая футболка, — говорит Дин, когда Кас отстраняется. — Так странно, что мы оба были в Су-Фолс на пивном фестивале в «Old Town Bar & Grill» в 2007. Кас закатывает глаза, совершенно не раскаиваясь. — Я верну её перед отъездом. — Нет, оставь себе, — отвечает Дин, стараясь звучать спокойно, неожиданно взволнованный этой мыслью. — На тебе она всё равно смотрится лучше.***
У Дина редко бывают выходные, не с двумя работами, и когда у него есть свободное время, он обычно старается запастись продуктами, прибраться или выспаться. Прошло чертовски много времени с тех пор, как он мог просто… расслабиться вот так. Просто остаться дома, смотреть какую-нибудь фигню по телевизору и целоваться на диване. По негласному взаимному согласию они не выходят из дома. Дин знает, что Кас здесь только до вечера, и не хочет тратить время на такие глупости, как надевание обуви. Ему немного жаль, что он не сможет познакомить Каса с Деткой, но они скорее всего не позволили бы Касу разъезжать в незнакомой машине. Особенно в той, чьи ремни безопасности, возможно, не совсем соответствуют современным стандартам безопасности. Вместо этого Дин знакомит Каса со своей любимой мыльной оперой. — Итак, она думает, что это её давно потерянный сын, который на самом деле клон… что… стой… вон тот парень, с усами? Он придумал клонов, потому что хочет создать армию и завоевать сердце вон той женщины, но он не знает, что она лесбиянка. Сюжет правда очень захватывающий, честно. Кас, прищурившись, смотрит на экран, мило наклонив голову. Восемь минут спустя он медленно поворачивает лицо к Дину. — Ничего из того, что ты мне сказал, не было правдой. Дин пожимает плечами и игриво ухмыляется: — Я не говорю по-испански, чувак. — Ну, а я говорю, — отвечает Кас, пристально смотря на него. Дин продолжает раздражающе очаровательно улыбаться, пока губы Каса тоже не растягиваются в улыбке, и Кас говорит, закатив глаза: — Ты невыносим. — Да? Что ж, а ты тот, кто не прочь меня вынести. Дин сам понимает, что намёк ужасен, но глаза Каса всё равно глупо смягчаются. В этом нет смысла и логики. «Мы отвратительны, — думает Дин. — Это просто нелепо». Но он просто целует Каса, потому что может.***
Дин готовит им кесадильи на обед, основываясь на содержимом его почти пустого холодильника. У него какое-то время не было возможности сходить в магазин, и он жалеет, что не может приготовить для Каса настоящую еду, — по крайней мере что-то, в чём больше двух ингредиентов. — Позволь мне оставить немного денег на продукты, — говорит Кас, когда Дин ковыряется со сковородкой. Это вызывает в Дине неловкость, какой-то странный привкус во рту от того, что он как-будто словно содержанец какой-то. — Ты не обязан это делать, — говорит он, напрягая плечи. — Конечно, обязан, — отвечает Кас из-за стола. Он кажется озадаченным. — Кас, я знаю, что не особо богат, но мне не нужно, чтобы ты… платил за меня. — О, — Кас понимающе хмыкает. Дин слышит, как он подходит к нему, и ощущение его руки на пояснице немного снимает напряжение, которое нарастало внутри. — Дин, в твоём доме два дополнительных человека, которые едят твою еду. Я всего лишь хочу покрыть разницу, вот и всё. Было бы грубо не предложить этого. Дин вздыхает, подаваясь навстречу руке Каса. — Ладно, — говорит он, — но ты завариваешь следующий раунд кофе. — Твоя стратегия переговоров невероятно странная, — отвечает Кас. — Но я принимаю твои условия. Дин проверяет свой телефон, когда они обедают, чувствуя себя виноватым, потому что Сэм множество раз пытался с ним связаться. Дин сообщил ему, что он жив и здоров, сразу после торнадо, но Сэм явно был обеспокоен радиомолчанием, последовавшим за этим. [12:13] боже попридержи коней я в порядке [12:13] он жив! чудо чудесное! [12:13] какой же ты настырный [12:13] просто выдались сумасшедшие деньки Его телефон начинает вибрировать, когда Сэм пытается позвонить по FaceTime. Сначала Дин думает о том, чтобы просто сбросить, но ему правда стыдно из-за того, что он заставил брата волноваться. И… ну, какого чёрта. Он захотел это сделать спустя двадцать минут после первой встречи с Касом. — Эй, — он привлекает внимание Каса, который делает что-то несомненно невероятно важное на своём ноутбуке, сидя напротив него за столом. Кас поднимает голову, смотря на Дина, и Дин показывает ему экран телефона с не самой лучшей фотографией Сэма, стоящей у него в FaceTime. — Ты не против, если Сэм увидит тебя? — спрашивает Дин. — Он придурок, но секреты хранить умеет. Но ты можешь сказать «нет», я просто перезвоню ему по аудио. — Я доверяю твоему решению, — говорит Кас. — Я доверяю тебе. Это глупо, то, как безоговорочно верит ему Кас уже сейчас. Глупо, насколько Дину приятно это слышать. — Да, хорошо, — говорит он, принимая вызов. Под этим углом Каса не видно, но его ноги прижаты к ногам Дина под столом. — Вау, кто тут у нас, — с сарказмом говорит Сэм, когда связь устанавливается, но видно, что он испытывает облегчение, видя Дина. — Я чуть было не забыл, как ты выглядишь. Слишком давно не виделись. — Хотел бы я забыть, как ты выглядишь, но ни у кого больше нет настолько дурацких волос. — И это говорит парень, который обновляет стрижку каждые три недели и врёт всем об этом. — Иди ты, — говорит Дин. Он просто обожает эти эмоциональные и душевные перебранки с Сэмом. Сидящий напротив Кас потягивает свой кофе и завороженно наблюдает за Дином. — Куда ты смотришь? — настороженно спрашивает Сэм. — Эм, помнишь, как я упоминал, что вроде как встречаюсь кое с кем? — слишком небрежно говорит Дин. Сэм закатывает глаза. — Ты имеешь в виду то, что не рассказываешь мне ничего, но не можешь перестать улыбаться, как идиот, каждый раз, когда… — Хорошо, да, точно, — смущённо перебивает его Дин. Кас уже знает, что у Дина рядом с ним «плавятся мозги», но ему не нужно слышать, как Сэм рассказывает об этом. — Эй, Кас, иди сюда. — Стой, сейча… Если Сэм выглядел удивлённым изначально, то выражение его лица, когда Кас обходит стол и наклоняется, чтобы втиснуться в кадр позади Дина, просто невозможно передать словами. Дин делает скриншот. Рот Сэма беззвучно шевелится. Дин делает ещё один скриншот. — Дин, это… Голос Сэма никогда не был таким высоким с тех пор, как ему было двенадцать. Это восхитительно. — Сэм, это Кас, — говорит Дин, небрежно махнув рукой между ними. — Кас, это Сэм. — Приятно познакомиться, Сэм, — улыбается Кас. — И для протокола, удивлять тебя подобным образом было не моей идеей. Дин закатывает глаза. — Предатель. Сэм наконец находит слова. — Это… вау… для меня большая честь познакомится с вами, сэр. — Чувак, не называй моего парня «сэр». — На самом деле это корректный протокол, — тихо говорит Кас. Дин косится на него. — Хочешь сказать, что я должен называть тебя «сэр»? Кас морщится. — Пожалуйста, не надо. — Слава Богу. Выражение лица Сэма абсолютно бесценно. — Извините, это… это не шутка? Ты… господи, Дин. Ты встречаешься с президентом? Дин ни за что в жизни не собирается упускать такую возможность. — Да что ты такое говоришь? — спрашивает он Сэма, удивлённо приподняв брови. — Что? — Это просто нелепо. Я встретил Каса в Венди. Он не может быть президентом. — Ты просто издеваешься надо мной, — говорит Сэм, но его голос звучит неуверенно. — Ты не можешь… ты не можешь не знать. Быть того не может. — Дин, — угрюмо говорит Кас. — Я давно собирался тебе сказать… Срань господня, Кас ему подыгрывает! Дину приходится прикусить щеку, чтобы сдержать улыбку. — Кас! Как ты мог не сказать мне? — ахает он, чересчур драматично; Сэм говорит: «Да пошёл ты», и на непроницаемом лице Каса появляется потаённая, довольная улыбка, когда Дин заливается смехом. В его радости есть какая-то дикая истерическая нотка облегчения, когда он видит, как эти двое взаимодействуют. Это делает Каса реальным; Каса, который до этого момента вполне мог быть просто затянувшейся на месяц галлюцинацией, так как никак не был связан с реальной жизнью Дина. Это… реально, он здесь, в футболке Дина, сидит за дешёвым икеевским столом, и он прижимается к плечу Дина, чтобы видеть экран, и он подавляет смех, чтобы не обидеть Сэма. И всё это кажется таким правильным. Опасно правильным. У Дина не может этого быть. Что-то хорошее никогда не остаётся в его жизни надолго. Но, боже, как он хочет, чтобы Кас остался.