***
Спустя некоторое время.
Это будет второе Рождество, которое Кастиэль встретит в Белом Доме. Оно не особо должно отличаться от первого. Дело не в украшениях, хотя персонал превзошёл сам себя: идеально украшенные рождественские ёлки в каждом коридоре, мерцающие огни, отражающиеся на полированных полах, то, как запах специй и свежей сосны витает в воздухе, так что независимо от того, где Кастиэль находится, ему кажется, что он где-то прямо рядом с кухней. Но здание было также красиво и в прошлом году, когда его шаги громко и глухо отдавались в пустых коридорах, сверкали огни или нет. Нет, дело не только в том, как всё здание наполнилось тем чувством тепла, уюта и семьи, которое Кастиэль видел в рекламе и фильмах, но которое, казалось, никогда не совпадало с его собственным опытом проведения праздников. Кастиэль, конечно, знаёт, в чём заключается разница. В данный момент она сонно моргает зелёными глазами, смотря на него поверх подушки. — Счастливого Рождества, Кас. Улыбка Дина сияет ярче любых рождественских огней. — Технически… — Если ты скажешь, что сейчас только 23-е, я задушу тебя подушкой. — Мне стоит вызвать агента? Дин прикладывает руку к уху, имитируя телефонный звонок. — Привет, Бенджамин? Да, я только что пригрозил убить Каса. Да, снова. Почему? Потому что он зануда. Отлично, спасибо, — он убирает руку от уха, в его глазах пляшут искорки смеха. — Бенджамин говорит: «Вперёд». — Довольно впечатляющий театр одного актёра, — сухо говорит Кастиэль. Дин щёлкает его по носу. — Скажи: «Счастливого Рождества», Кас. — Счастливого Рождества, Кас, — это по-детски, но стоит того, потому что Дин стонет, перекатываясь на бок, чтобы сесть на краю кровати. — Как всегда такой уморительный. Эй, а когда приезжает твоя семья? — Дин потягивается, и Кастиэль пользуется моментом, чтобы полюбоваться на него. Он прекрасен в слабом утреннем свете. — Ты уже здесь, — говорит он, просто чтобы посмотреть, как Дин резко повернётся, смотря на него широко раскрытыми от понимания смысла этих слов глазами. Кастиэль сдерживает улыбку. — А мать и братья приедут в само Рождество примерно в два часа дня. — Чувак, — жалуется Дин, его щёки порозовели. — Слишком рано для этого. — Для чего? Дин прищуривает глаза. — Как будто ты не знаешь, что именно делаешь. Кастиэль сохраняет бесстрастное выражение лица так долго, как только может. Очень долго. Но в конце концов его губы расплываются в улыбке, и Дин бьёт его подушкой. — Не будь серьёзным до того, как я выпью кофе. — У меня есть встречное предложение: я буду серьёзен, когда захочу, а ты будешь терпеть это. — Фу, — отвечает Дин. — Ладно, Хемингуэй. Теперь очередь Кастиэля стонать. — Это было ужасно. — И это то, что ты получаешь, — Дин нависает над ним, оставляя поцелуй на его волосах. — Идём, нужно позавтракать, пока не приехал Сэм и не съел все наши запасы.***
В Западном крыле тише, чем обычно, когда они заходят, половина персонала уже разъехалась на праздники. Кастиэль и Дин проделывают долгий путь через здание, поздравляя с праздником тех, кто ещё здесь. У всех есть два выходных дня, и Кастиэль не собирается покидать резиденцию, если только не возникнет кризис, шанс на который всегда 50 на 50. Анна, как всегда настроенная на него, уже ждёт у двери своего кабинета, когда они приближаются к углу. — Лондон ворчит, — говорит она. — Тебе нужно будет позвонить Даунинг-стрит. Кастиэль вздыхает. — Это всё ещё из-за посла? — Конечно. Краем глаза он видит, как напрягается спина Дина. — Я не стану извиняться. — Я бы не стал просить тебя об этом. — Даже если это станет причиной инцидента? Нынешний премьер-министр ужасен, а его подлый школьный друг, которого он назначил послом США, ещё хуже. Кастиэлю удобно позволять им кипеть от злости. — Я был тем, кто вышвырнул его с территории, — говорит он. — Если кто-то и станет причиной инцидента, так это я. — Говорю как человек, который был вынужден встречаться с ныне бывшим послом множество раз, — добавляет Анна. — Я сожалею только о том, что в моей руке не было бокала, чтобы выплеснуть его на него. — Однажды ты и правда дала пощёчину сенатору. — И сделала бы это снова, — Анна очевидно глубоко довольна этим, а Дин явно настолько отвлекается, что готовность защищаться покидает его. — Стоп, я должен услышать эту историю. — В другой раз. — Ой, да ладно тебе… Кевин, высовывающий голову из своего кабинета, когда они проходят мимо, прерывает продолжающиеся попытки Дина вытянуть историю из Анны. — Быстрый вопрос… поскольку вы собираетесь быть в Южной Дакоте на следующей неделе, мы получили запрос на сбор средств для нашего кандидата в Сенат. Я знаю, что сейчас семейное время, поэтому спрашиваю, прежде чем подтверждать ваше присутствие. Кастиэль бросает взгляд на Дина. — Я думаю, мы… Кевин неловко переминается с ноги на ногу, а Анна оглядывается на них и смеётся. — Запрос адресован не тебе, а Дину. Кастиэль моргает. — Они часто просят его — только его — в эти дни. На самом деле, больше, чем тебя. Ох. Каким-то образом он превратился в утешительный приз, и отчего-то это делает его невероятно счастливым. Дин выглядит самодовольным, но и не особенно удивлённым. Он, вероятно, уже знал, что это происходит, так как ему потребовалось всего около недели, чтобы очаровать весь персонал. Молодые сотрудники и стажёры взяли привычку ходить за ним по пятам, как маленькая стайка утят. Даже Ханна, которая заслужила репутацию человека, глубоко преданного Кастиэлю, — что отличное качество для секретаря, чья работа заключается в том, чтобы оберегать его время, — прониклась к Дину такой теплотой, какой Кастиэль даже представить себе не мог. Кастиэль подозревает, что Ханна — главный виновник того, что Дин отсылается на случайные политические сплетни, к которым у него абсолютно точно не должно быть доступа, а иногда даже упоминает истории, о которых сам Кастиэль ещё не знает. Пока что единственным человеком, который, казалось, мог устоять перед его чарами, был Кевин. Кастиэль думает, что он смутно помнит, как Кевин был в восторге от своей должности, но это было давным-давно — определённо ещё до того, как Дин начал работать в Детской национальной больнице. Почему-то у персонала больницы сложилось впечатление, что Дин будет там только во время церемонии, возможно, сделает несколько снимков, займётся сбором средств. Кастиэля может и не было там в первый день Дина, но он мог очень ясно представить себе, как это произошло, даже не услышав эту историю в очень эмоциональном пересказе Дина. — Я имею в виду, что снаружи были фотографы, как будто это было какое-то шоу, понимаешь? Поэтому я такой говорю: к чёрту это, разгоните всех, дайте мне прокрасться через чёрный вход и заставьте супервайзера дать мне нормальную смену, а не какую-то экскурсию для политиков с целованием детишек. Без обид, чувак. Кастиэль просто отмахнулся от этого оскорбления. — Ты ускользнул от спецслужбы? Они мне это не говорили. Дин попытался сменить тему, и Кастиэль вздохнул, всё понимая. — Нет, конечно, нет, потому что ты очаровал всех обученных правительственных агентов и теперь можешь убедить их сделать всё, что тебе угодно. — Эй, это не моя вина, если Руфус тоже думает, что вся эта ситуация с папарацци — полное дерьмо. — Мне жаль, что всё превратилось в цирк, — Дин настаивал на том, что не станет бросать всё и довольствоваться какой-то номинальной должностью. Сохранение постоянной работы, возможность заниматься любимым делом было одним из условий его переезда в Вашингтон, и Кастиэль почувствовал прилив вины из-за того, что даже это могло оказаться невозможным. Но Дин тогда ухмыльнулся, весёлый, несмотря ни на что. — Ты шутишь? Несколько часов спустя, когда я пошёл на перерыв, у входной двери всё ещё торчал один парень с камерой. А у меня шоколадный пудинг был размазан по всей передней части халата из-за… ну, неважно, долгая история, и я выглядел просто катастрофично, и Кевин, который там волосы на себе рвал, думая, что его уволят за то, что он потерял меня в первую же неделю или вроде того… он поднимает взгляд и… чувак, поверь, парень мог бы стать олимпийским чемпионом, учитывая то, как он бросился между мной и камерой. Никогда в жизни не видел, чтобы кто-то двигался так быстро, — Дин рассмеялся, запрокинув голову, при одном только воспоминании об этом, и Кастиэль просто не мог не улыбнуться в ответ при виде необузданного веселья Дина. Если бы кто-то предположил, что Дину не разрешат продолжать работать в больнице после подобного опыта, ему пришлось бы иметь дело с его начальницей Джоди, грозной женщиной, которая всего за один день решила, что Дин слишком хороший медбрат, чтобы позволить такой мелочи, как его бойфренд-президент, мешать ему работать в её отделении. И с тех пор бедный Кевин всё лучше осознавал, что Дин будет делать более или менее всё, что захочет, и тянуть за собой самого Кевина. Чем раздражительнее он становился, тем более настойчиво Дин пытался очаровать его, что делало его ещё более раздражительным, и так далее. Как будто читая мысли Кастиэля, Дин одаривает Кевина широкой улыбкой. — Уверен, что доверишь мне быть одному на таком важном мероприятии? Кто знает, что я могу сказать? Кевин даже не заглатывает эту наживку. Он явно учится. — Значит, это «да». Отлично. Дам им знать. — А мне можно присоединиться, или я теперь считаюсь вторым сортом? — сухо спрашивает Кастиэль. — Эй, уверен, что смогу достать для тебя билетик, — Дин озорно толкает его локтем, и Кастиэль — за неимением лучшего, — отвечает ему тем же. Анна подавляет желание закатить глаза, а Кевин смотрит вдаль, как будто пытается вспомнить времена, когда ему не приходилось видеть лидера свободного мира, ведущего себя как ребёнок, и звук знакомого голоса раздаётся позади них. — Всегда знал, что ты оказываешь плохое влияние на людей, но, чувак, это какой-то новый уровень. Дин буквально расцветает. Первое, о чём думает Кастиэль, это то, что Сэм — великан. Он видел его на экране телефона, и Дин предупреждал об этом, но встретиться с ним в реальной жизни — это совсем другое дело. Однако у него мягкое выражение лица и осанка, что компенсирует его устрашающий размер. Он заключает Дина в крепкие объятия, отпуская его с сильным хлопком по спине. Он гораздо более нерешителен, когда поворачивается к Кастиэлю, выглядя неуверенно, пока, наконец, не протягивает руку для рукопожатия. — Приятно познакомиться лично, Кастиэль, — стоит отдать ему должное, он почти не спотыкается о фамильярность такого обращения. Сэм должен знать, как громко рассмеялся бы Дин, если бы он попытался обратиться к Кастиэлю более официально. Они ещё не встречались вживую, но после нескольких месяцев присутствия во время их разговоров с Дином, не говоря уже обо всех сообщениях, которыми они обменивались, Кастиэль уже может назвать их друзьями. Он игнорирует протянутую руку — понимая, что пауза затянулась, и что Сэму слегка неловко, — и тянется, чтобы обнять его. Возможно, Сэм и удивлён, но он обнимет его в ответ. Он отлично обнимается. Должно быть, это что-то генетическое. Когда они отстраняются друг от друга, Дин сияет. — Не могу поверить, что вы двое никогда не встречались. — Кстати говоря, — говорит Сэм, — хочу познакомить вас с Эйлин. Ну, то есть, с агентом Лихи. Он указывает на агента спецслужбы, маячащую в нескольких футах позади него. Кастиэль чувствует, как его брови удивлённо приподнимаются. Это очень, очень нестандартно — представлять кого-то из охраны. Возможно, Сэм не знает об этом, но агент должна была ему сказать. — Я говорила, что вы не должны меня представлять, — говорит женщина, дублируя свои слова на языке жестов. Стоит отдать ей должное, она не выглядит смущённой, когда встречается взглядом с Кастиэлем. — Прошу прощения, сэр. Кастиэль подзабыл язык жестов, но раньше он знал его довольно неплохо. Он пробует сейчас, говорит ей, что это не проблема, и благодарит её за службу. В данный момент им нет особой необходимости соблюдать формальности, особенно в таком безопасном здании, как это. Она, кажется, довольна его языком жестов и отвечает тем же, пока Дин неловко переминается с ноги на ногу, не имея возможности принять участие в разговоре. Сэм внимательно следит за их руками, явно пытаясь не отставать, пока агент Лихи не начинает снова говорить, чтобы должным образом поприветствовать Дина. Сделав это, она отступает назад, бросив многозначительный взгляд на Сэма. Он слегка пожимает плечами, явно не особо обеспокоенный тем, что общается с ней как с другом, а не как с опытным агентом службы безопасности. Дин наклоняется ближе к Кастиэлю, пока они оба наблюдают за этим взаимодействием. Его голос — низкий рокот в ухе Кастиэля. — Ставлю двадцать баксов на то, что Сэм найдёт предлог, чтобы поймать её под омелой. Кастиэлю, на мгновение отвлеченному внезапной близостью Дина, требуется минута, чтобы осознать, что он на самом деле говорит. — Ты думаешь… Сэм и агент Лихи? Это… очень противоречит протоколу спецслужбы. Краем глаза Кастиэль видит, как Дин приподнимает бровь. — Так теперь нас волнуют протоколы? Кастиэль улыбается. — Туше. Дин не осознавал, насколько он привык к абсолютно сюрреалистической ситуации, в которой оказался, пока не увидел её глазами Сэма. Сэм таращится на всё и всех, когда Дин ведёт его через Западное крыло, задавая миллион вопросов в минуту, в то время как Дин отвечает на них с лёгкостью, которая появилась только после нескольких месяцев разведки и вникания в дела каждого. Технически, Восточное крыло должно было быть «его пространством», но он всегда чувствует себя не в своей тарелке, находясь в окружении строгих женщин из отдела каллиграфии и всех остальных. Кроме того он почти не занимается всем тем дерьмом, за которое обычно ответственны «Первые леди» — Кас заверил его, что они прекрасно справлялись с цветочными композициями Белого дома без него почти два года и будут продолжать в том же духе. Большинство сотрудников, всё ещё находящихся в здании, с головой погружены в попытки разобраться со своими делами перед отъездом на выходные, так что здесь тише, чем обычно. И Дина это вполне устраивает. Он почти уверен, что персонал по большей части не ненавидит его, хотя иногда он определённо слышит шепот за спиной. Старые инстинкты подсказывают ему, что они говорят о нём, перешептываются о том, что ему здесь не место, но становится всё легче и легче игнорировать эти мысли. Позволять глубокому рокоту голоса Каса заглушать мрачный голос в его голове. Чувствуя какую-то детскую потребность покрасоваться и заставить Сэма смотреть на него так, как будто он самая крутая вещь со времён изобретения нарезного батона, он ведёт их через вход в вестибюль. Этот путь до резиденции занимает больше времени, чем быстрый маршрут через Розарий, который они с Касом обычно используют по утрам, но это стоит того, потому что Сэм с благоговением смотрит на высокие колонны главного входа в резиденцию. Несмотря на холод, Дин останавливается рядом с Сэмом, чтобы насладиться видом. В старшей школе в отличие от Сэма он не был любителем истории — все эти имена и даты, сухие и далёкие, не задерживались в его голове. И он попал в этом мир совсем не так, как все остальные люди здесь. Он просто хотел Каса, а всё это прилагалось к нему. Но время от времени он делает паузу, чтобы позволить себе по-настоящему задуматься об этом. Об истории и силе офиса, а также о том, как поздними вечерами Кас излагает ему свои идеи или мысли о проблемах, спрашивает Дина его мнение — мнение человека, который ни черта не разбирается в политике, но обладает огромным жизненным опытом, — и как всё это потом формируется в реальную честную политику. И, ну, это чертовски круто. Сэм, как и следовало ожидать, в восторге от главного входа — ещё более красивого, чем обычно, украшенного к Рождеству, — и от картин на стенах, и от дюжины других вещей, которые Дин уже почти не замечает. — Резиденция меньше, чем я ожидал, — говорит Сэм, всё равно звуча глубоко впечатлённым. — Да. И это вроде как хорошо. Если бы это место было ещё больше, не думаю, что я смог бы здесь жить, — Дин не раз терялся в резиденции. Во второй раз он каким-то образом забрёл на кухню, но именно благодаря этому он познакомился с Бенни, так что всё было не так уж и плохо. Бенни, шеф-повар Белого дома, позволяет ему болтаться на кухне и пробовать всё, над чем он работает. Дин почти уверен, что у Каса нет такой привилегии, но он также уверен, что Каса всё равно нельзя подпускать ближе чем на десять футов к кухне, поэтому это вроде как спорный вопрос. Он пытается провести Сэму достойную экскурсию, пока не понимает, что парень всё ещё таскает с собой спортивную сумку, и сразу же ведёт его на второй этаж. — Боже мой, Дин, это же президентская спальня, — Сэм оглядывает комнату широко раскрытыми глазами с немного чрезмерным интересом. Он осторожно прикасается к деревянному столбику кровати, как будто держит в руках драгоценный артефакт, а не что-то… ну, Дин не понаслышке знает, насколько прочны эти столбики. — Ладно, Кен Бернс, это и моя спальня тоже, так что остынь. Сэм смотрит на него, а затем снова на кровать. А затем поспешно отступает назад. — О, фу. Дин пожимает плечами. — Когда мужчина и президент очень сильно любят друг друга… — Да, я понял! — морщится Сэм. — Сейчас ты запятнал для меня огромный пласт истории. — Эй, мы с Касом творили историю буквально прошлой… Для гиганта Сэм может двигаться удивительно быстро с дополнительной стимуляцией. — Я так сильно ненавижу тебя! — кричит он в ответ из коридора. Дин смеётся, следуя за ним. — Хочешь спать в покоях Линкольна? Сэм, может быть, и девяти футов ростом, но Дин всё ещё видит в нём ребёнка, когда он с широко раскрытыми от волнения глазами идёт за Дином, как щенок, когда тот ведёт его по коридору. Дин не был в спальне Линкольна уже несколько месяцев, но она совсем не изменилась — по крайней мере, с того момента, как Дин переехал в Белый Дом после своего внезапного появления на публике. Дин проводит рукой по бледно-голубым обоям и вспоминает, какой напряжённой была та первая неделя, когда они оба были потрясены грандиозностью того, что только что произошло. Кас вёл себя тихо, и Дин начал по-настоящему волноваться, что Кас передумал и сожалеет обо всём, и тот факт, что его зачем-то поселили в отдельной спальне, на самом деле совсем не помогал. Кас сказал, что хочет предоставить Дину личное пространство, но коридор между ними казался таким же широким, как пространство между Канзасом и Вашингтоном. Он провёл три ночи, пытаясь уважать желание Каса, уставший и всё более раздражительный, лежал без сна, пока, наконец, ему не надоел этот проклятый Дамоклов меч, ожидающий падения. Если Кас хотел отвергнуть его, то Касу, чёрт возьми, пришлось бы сказать ему это в лицо, решил Дин, выходя в коридор, только для того, чтобы столкнуться нос к носу с Касом. С Касом, который застенчиво объяснил, что не мог уснуть и пытался отговорить себя от того, чтобы просто ворваться в спальню Дина. — Я хотел уважать твоё личное пространство, — сказал он, опустив глаза, как будто смущённый. На нем была футболка Дина, та самая, которую он стащил в их первую ночь в Лоуренсе. — Но… я скучал по тебе. — Ты тупица, — сказал ему Дин, но он был почти уверен, что это звучало так глупо, безнадёжно влюблённо, что не могло быть оскорблением. — Я проделал весь этот путь именно потому, что расстояние не было моей любимой частью в этих отношениях. Хватит с нас отдельных спален, ладно? Кас мягко улыбнулся. — Почему ты ничего не сказал раньше? И Дин мог бы рассказать ему о том, что его страх, что люди, которых он любит, бросят его, настолько глубок, что мог бы буквально быть выгравирован на его костях, но было поздно, и он устал, а Кас стоял так близко, что он чувствовал запах его шампуня. Момент был слишком спокойным, чтобы изгонять старых призраков. — Потому что я тоже тупица, — он осторожно потянул за поношенную ткань своей старой футболки, мягкую под его пальцами. — Давай, детка, пойдём спать. — Дин? — говорит Сэм, и Дин выныривает из воспоминаний. У Сэма забавное выражение лица, и Дин краснеет, понимая, что от одних только воспоминаний на его лице расплылась глупая улыбка. — Что? — выходит слишком резко в попытке скрыть смущение. — Чувак, ты был на другой планете. — Да, да, связь установилась, придурок, — он показывает Сэму средний палец. Сэм даже не делает ему одолжения, притворяясь оскорблённым, всё ещё скользя по нему оценивающим взглядом. — Я не видел тебя таким уже… Я даже не знаю, сколько времени прошло, Дин. Дин стискивает зубы. — Каким таким? — Счастливым, — прямо говорит Сэм. Это как удар под дых, и Дину мгновенно хочется защититься. — Ладно, доктор Фил, я и раньше был счастлив. — Нет, не так. Это так очевидно, Дин. Ты — это ты, но… даже больше. Это… ну, в этом нет никакого смысла, но оно так похоже на правду, что Дин даже не знает, что сказать в ответ. — Хватит, Сэмми, — вздыхает он, чувствуя неловкость. — Нет, я собираюсь сказать это. Я должен сказать, чувак. Я не знал, как всё это будет работать. Я знал, что ты без ума от Каса, но всё это? — он обводит своей гигантской рукой комнату, подразумевая всё здание и всё, что оно представляет. — Но просто видеть тебя здесь. Дин, я так рад за тебя. Сэм и правда буквально сияет. Дин потратил всю свою жизнь, пытаясь помочь Сэму обрести какое-то счастье, и вот в конце концов Сэм беспокоится о счастье Дина. Когда Сэм успел вырасти? Когда он успел стать таким мудрым? — Ты же знаешь, что я тоже рад за тебя, да? То, что ты сделал, вернул себе свою жизнь… — он смотрит в окно, переполненный эмоциями. — Мы справились, Сэмми. — Да, Дин. Мы справились. Солнце уже село к тому времени, когда Дин проходит через Южный портик в Овальный кабинет, он засовывает руки в карманы, чтобы согреть их, несмотря на то, что путь занимает всего две минуты. Ханна сказала, что после четырёх у Каса не было никаких встреч, значит он просто просматривает бумаги, чтобы наверстать упущенное, поэтому Дин не волнуется, когда заходит внутрь через дверь Розария. Он замедляет шаг, приближаясь к офису, дыхание паром застывает в воздухе. Свет из Овального кабинета тёплый и золотистый в темноте, и сквозь высокие окна он видит темноволосую голову Каса, склонившуюся над столом, знакомую и любимую. Его поза, как всегда, ужасна. Дин уже знает, что позже он будет потирать поясницу, и Дин скажет ему, что это то, что он получает за неправильное использование стула, и он будет смотреть на Дина большими грустными глазами, пока Дин не перестанет ворчать, не сдастся и не сделает ему массаж. Дин уже ухмыляется про себя при мысли об этом. Несмотря на холодный воздух, от чувства уюта в его груди так же тепло, как от костра. Он кивает дежурному морскому пехотинцу и, наконец, подходит к двери. Кас поворачивается, когда она открывается, и его глаза, наполненные любовью, останавливаются на Дине. — Это знак, что мне стоит закончить с работой на сегодня? — О, нет, пожалуйста, продолжай. Я тихонько посижу здесь и не буду тебя отвлекать. Кас бросает на него такой взгляд, который говорит, что он закатывает глаза, на самом деле не закатывая их. — Это было бы рождественским чудом. Хорошо, что я только что закончил. Он откладывает документы на край стола и встаёт. — Сэм выбрал, откуда мы закажем сегодня еду? Дин выдаёт свою самую обаятельную улыбку, смотря на Каса из-под ресниц. Кас вздыхает. — Насчёт этого. Помнишь, как мы договорились, что не будем дарить друг другу рождественские подарки? — Конечно. — Итак, я хочу, чтобы ты помнил, что технически я не нарушал это правило. Но… В любом случае, у меня есть для тебя сюрприз, — он выводит Каса за дверь, инстинктивно прижимаясь к нему, чтобы согреться, когда они выходят на декабрьский воздух. — Дин, — ворчит Кас. — Что ты сделал? — Ничего особенного, честно. — Ты же знаешь, я не люблю сюрпризы. — Этот тебе понравится, обещаю, — он надеется. Кас продолжает пытаться вытянуть из него информацию, пока они возвращаются в резиденцию и спускаются по лестнице на первый этаж. В этом месте есть целая куча официальных столовых с огромными люстрами и множеством вилок, но Дин выбрал для этого маленькую комнату рядом с кухней. Это меньше похоже на дипломатическую зону, а больше на дом. Кас поворачивается к нему у подножия лестницы, очаровательно сердитый. — Дин. Что происходит? Позади них из комнаты раздаётся смех. — Я же говорил, он ненавидит сюрпризы. Кас в замешательстве оборачивается. — Габриэль? Габриэль, ухмыляясь, опирается на дверной проём. — Привет, братишка. Кас притягивает Габриэля в объятия, всё ещё выглядя растерянным, даже если это и не так. — Думал, ты не приедешь до субботы. — Мама и остальные, да. А я приехал пораньше. То, куда их не приглашали, и о чём они не знают, им не навредит. — Приглашали куда? Дин, что ты устроил? — Семейный рождественский ужин, — говорит Дин. — Правильный. Какое бы официальное дерьмо не ждало их с мамой Каса, которой, Дин уверен, он уже не нравится, и с его братьями, которые любят осуждать жизнь Каса и пытаются воспользоваться его положением при любой удобной возможности, Дин хотел, чтобы у Каса было это. Кас пристально смотрит на него, даже когда идёт за Габриэлем в комнату. Сэм уже сидит за столом, когда они входят, а Анна стоит рядом со своим стулом, переминаясь с ноги на ногу, как будто не совсем уверена, что ей здесь рады. Глаза Каса загораются, когда он видит ее. Они обмениваются долгим взглядом, и Анна улыбается и садится, заметно расслабляясь. Это тот вид общения, который возникает только в том случае, если вы по крайней мере десять лет были не разлей вода. Дин немного сомневался, приглашая Анну на это мероприятие, только из-за того, насколько она обычно профессиональна. Но она любит Каса, и он любит её, и Дин почти уверен, что она лучшая подруга Каса, хотя технически и является его подчинённой (хотя все знают, что на самом деле она главная). Он рад, что реакция Каса доказывает его правоту. — Дайте мне секунду, — говорит он всем, подталкивая Каса к одному из стульев. — Иди, сядь. Как и следовало ожидать, Кас не садится, вместо этого следуя за ним через широкие двойные двери на кухню. Его глаза расширяются при виде подносов с едой, которые Дин оставил там как раз перед тем, как пойти за ним. Ничего особенного, просто хорошая, вкусная еда: макароны с сыром, бургеры, тарелки с закусками и жареные овощи. — Бенни приходил в свой выходной? Дин слегка улыбается, нервничая по непонятной причине. — Нет, нет… Я приготовил это для тебя. Ну, для всех нас, но… для тебя. Счастливого Рождества, Кас. — Ты приготовил всё это? — глаза Каса невероятно искренни. — Дин. Спасибо. — Не благодари, пока не попробуешь. Возможно, на вкус это ужасно. Не ужасно. Дин знал, что это не будет ужасно. Он великолепно готовит, особенно когда Бенни разрешает ему попрактиковаться на этой модной кухне со всякими крутыми прибамбасами. И, несмотря на странность их пестрой маленькой компании, беседа даётся легко, а смех ещё легче. Габриэль и Дин неплохо поладили, когда он был в гостях в последний раз, Сэм и Кас сдружились по переписке, а Сэм и Анна обмениваются отчаянными взглядами каждый раз, когда Дин и Кас начинают препираться. Это легко. Это уютно. Это семья. Допив второе пиво, Дин смотрит на людей, сидящих за столом — на своего брата, счастливого и здорового; на людей, которые так сильно любят Каса и которые приняли его. И на мужчину, которого он любит и который любит его в ответ так сильно, что он до сих пор не может в это полностью поверить — он смотрит на них и чувствует прилив эмоций, такой сильный, что это почти болезненно. Из-за этого он не может дышать. Он отодвигает свой стул, находит предлог, чтобы вернуться на кухню, и там опирается на столешницу, пытаясь отдышаться. Это хорошо, это так чертовски хорошо, что он даже не знает, что с этим делать. Его тело не создано для такого огромного счастья. Он опускает голову и уже не в первый раз задаётся вопросом, как он сюда попал. Вдруг это сон, который закончится сейчас, когда он только начал ко всему привыкать. В воздухе пахнет дождём, и он ощущает знакомое тепло рядом с собой. Он подаётся навстречу руке на своей спине, не оглядываясь. — Дин? — Я в порядке. Мягкий взволнованный голос Каса — успокаивающий гул. — Разве? Он снова прижимается к руке Каса, и Кас автоматически перемещает руку со спины Дина на его бедро. — Больше, чем в порядке. Много эмоций, но это хорошо, Кас. Это правда хорошо. Кас опускает голову, чтобы упереться лбом в плечо Дина. Его волосы мягко касаются шеи Дина, а его голос приглушён тканью свитера. — Мне знакомо это чувство. Дин так чертовски сильно любит его. — Иди сюда, детка. Хочешь увидеть, что я приготовил на десерт? Должно быть, месяц назад Кас рассказал ему о своих смутных воспоминаниях о самых первых рождественских днях, ещё до ухода их отца, но Дин не забыл, как он говорил о перевернутом ананасовом пироге, который они ели, — как он не пробовал его с тех пор, боясь, что пирог никогда не сможет соответствовать его воспоминаниям. В конце концов, нет ничего слаще на вкус, чем ностальгия. Теперь Дин внимательно наблюдает за Касом, когда тот открывает блюдо с тортом. В течение долгой минуты его глаза непроницаемы. Дин неловко держит поднос, начиная беспокоиться, что перешёл границы с этим. — Эй, забудь, это была глупая… — Дин. Глаза Каса, когда он поднимает взгляд на Дина, сияют. — Ты… Как ты продолжаешь это делать? У Дина нет времени спросить, что именно, он едва успевает поставить поднос на столешницу, когда Кас наваливается на него всем весом своего тела, прижимая его спиной к столешнице. Он останавливается в шаге от Дина, близко, так близко, смотрит на него глазами, такими же широкими и голубыми, как небо Канзаса. У Дина перехватывает дыхание от удивления, которое он видит в них. Затем Кас сокращает последнее расстояние между ними и целует его. Дин, уже разбитый непривычной тяжестью безграничной радости, немедленно открывается Касу. Металл столешницы холодит его поясницу, но это не имеет значения, не сейчас, когда от Каса по всему его телу проходит горячая линия жара. Дин хочет, чтобы Кас остался под его кожей, хочет спрятать это тепло, удивление и любовь внутри своих рёбер, хочет позволить уверенности Каса наполнять его вены, пока все следы сомнений не будут стёрты. Дин хочет, и он хочет, и он хочет. Габриэль присвистывает, когда они застенчиво появляются с пирогом несколько минут спустя. Волосы Каса недвусмысленно взъерошены, и Сэм стонет и бросает в них салфетку, и Анна смеётся над ними всеми, и Дин беспомощно улыбается и позволяет себе быть совершенно, абсолютно счастливым. Кастиэль обедал с главами государств, рок-звёздами, кумирами детства. Его обслуживали лучшие повара мира. И никакая еда не сравнится с той, которую Дин приготовил для него сегодня вечером собственными руками, съеденной за маленьким столом с людьми, которых он любит. Он лежит в их постели, голова Дина тёплой тяжестью прижата к его обнажённой груди, и в сотый раз задаётся вопросом, что он сделал, чтобы заслужить это. — Я слышу, как ты думаешь, — щетина Дина щекочет кожу Кастиэля, когда он говорит, его голос всё ещё хриплый, и по телу Кастиэля пробегает дрожь. — Мм, ты же знаешь, что нарушил дух нашего соглашения об отказе от рождественских подарков. — Но не букву закона, — в голосе Дина слышится усмешка. — Нужно было читать мелкий шрифт. — Придержи эту мысль. Дин ворчит, когда Кастиэль шевелится под ним, протягивая руку, чтобы открыть ящик прикроватной тумбочки. — Я собирался подождать до завтра, — объясняет он, включая лампу. Дин приподнимается на локте, моргая от внезапного золотого света. — Если ты действительно купил мне что-то, то я… Он снова моргает, когда Кастиэль протягивает ему пульт от телевизора с тумбочки. Он выглядит точно так же, как обычно, за исключением крошечного бантика, который, видимо, прикрепил к нему Кастиэль. — Эм. Спасибо, чувак. — Не за что, — Кастиэль хочет по полной насладиться восхитительным замешательством Дина. Кроме того, он странно нервничает из-за того, что скажет Дин. — Хочешь, чтобы я что-то включил? — улыбка Дина полна веселья. — Это метафора. — Метафора! Как раз то, чего я всегда хотел. Кастиэль краснеет. — Я знаю, что это немного глупо. — Эй, Кас, нет, — Дин мгновенно становится серьёзным, обхватывая рукой запястье Кастиэля, чтобы притянуть его к себе. Его большой палец нежно проводит по сухожилию под кожей. — Скажи мне. — Я просто подумал… Эта жизнь может быть ошеломляющей. Для меня она до сих пор такая, а я живу в этом десятилетиями. Я добровольно подписался на это. Но, Дин, это не сделает тебя слабым, если иногда всего будет чересчур. И я знаю, что тебе трудно чувствовать, что ты не можешь отступить, не думая, что подведёшь меня. Дин опускает глаза. Его губы приоткрываются, но он ничего не говорит. Сейчас ему нечего сказать, и Кастиэль продолжает, уже сожалея о том, что начал это. — Это… я хочу дать тебе возможность поставить всё на паузу. В любое время, когда ты захочешь сбежать от всего этого, на день, на выходные, на сколько угодно. Без вопросов. Без объяснений. Просто скажи мне, и я всё устрою. Взгляд Дина остаётся прикованным к пульту, дурацкому и пластиковому, лежащему на кровати между ними. Под таким углом Кастиэль не может сказать, что у него в глазах. — Ты пойдёшь со мной? — Куда? — Куда угодно. На паузу. Это включает тебя? Комплексное предложение? Кастиэль застигнут врасплох. — Я… я мог бы, наверное, но я подумал, что, может быть, ты захочешь провести время вдали от меня. — Конечно, ты подумал, — Дин наконец поднимает взгляд, и его глаза сияют. — Ты чертовски хорош для меня, Кас. Ты же знаешь это, да? — Не говори ерунды, — говорит Кастиэль, чувствуя слабое облегчение от того, что Дин, похоже, не сердится на него из-за самонадеянности этого подарка. — Это… нормальный подарок? — Теперь ты говоришь ерунду, — Дин тянет руку Кастиэля к себе, оставляя поцелуи на костяшках его пальцев. — Да, Кас, он идеален. Но я должен спросить… Мы же всё равно можем продолжить использовать его как пульт от телевизора? Ошарашенный смех Кастиэля полон облегчения, и Дин улыбается ему. Кастиэль знает его уже достаточно давно, чтобы даже в темноте проследить каждую морщинку, сформированную смехом. Он думает о всех годах, что у них будут, о будущем, которое он намерен разделить с Дином, и о том факте, что, если ему очень повезёт, он будет наблюдать, как формируются новые линии, и также тщательно изучать их очертания. — Кас? — голос Дина — мягкий шепот в тишине их комнаты в ту же ночь. Кастиэль перекатывается на бок. В окна проникает достаточно лунного света, чтобы он мог разглядеть Дина, лежащего на спине и уставившегося в потолок. Он не осознавал, что Дин всё ещё бодрствовал, потому что сам почти заснул. Дин молчит достаточно долго, чтобы Кастиэль задумался, не следует ли ему предложить Дину продолжить. Когда он, наконец, снова говорит, его голос застенчивый, тихий, как будто он будет смущён, если слова будут слышны за пределами безопасного пузыря их кровати. — Ты веришь в судьбу? Кастиэль слегка хмыкает, давая знать, что он слышал вопрос, и ищет ответ на него. Будучи ребёнком, он бы ответил «да», не задумываясь, был бы абсолютно уверен, что его путь проложен для него любящим Богом. Но это было очень давно. — Что ж, полагаю, это сложный вопрос, — наконец говорит он. Дин тихо фыркает, слыша подобное преуменьшение, но позволяет Кастиэлю продолжить, не прерывая его. — Если ты спрашиваешь, верю ли я, что у Бога есть какой-то план для нас, или в какую-нибудь греческую идею о Судьбах, вращающих наши жизни, то ответ — нет. Но я думаю… Он прикусывает губу, пытаясь собраться с мыслями. Даже в темноте Кастиэль видит, как Дин ёрзает на подушке, наблюдая за ним, не сводя с него глаз. Он не уверен, что происходит в голове Дина, но что-то в тоне его голоса, в самой тишине комнаты говорит ему, что это имеет такое значение, какое он пока не может понять. — Но если задуматься об этом, о том, что всё, что когда-либо происходило во Вселенной, было результатом случайности… Вероятность того, что атомы столкнутся таким образом, чтобы создать Большой взрыв, или что одна планета окажется на орбите одной звезды на нужном расстоянии, чтобы породить жизнь, или что какая-то странная рыба сможет выбраться на сушу и выжить, когда ни одно другое существо не могло… Статистически всё это в принципе невозможно. И всё же мы здесь, дышим воздухом на планете, которая каким-то образом не сжигает нас заживо и не замораживает кровь в наших венах. — Спасибо за эту картинку, — бормочет Дин с нежным раздражением. — Не за что. Полагаю… Я верю в невозможное. История Вселенной — это 14 миллиардов лет преодоления трудностей. Из всего, что когда-либо случалось, все крошечные ответвления на нашем пути, о которых мы почему-то даже не задумываемся… и каким-то невероятным образом случаются хорошие вещи. Дин делает глубокий вдох, и в тишине комнаты он звучит громко и обрывисто. Кастиэлю хотелось бы, чтобы было больше света, и он мог видеть выражение в глазах Дина, но он думает, что какой бы разговор они сейчас ни вели, Дину нужна для него темнота. Он позволяет Дину сделать ещё один прерывистый вдох в тишине, и ещё один. А потом говорит, как можно мягче: — Почему ты спрашиваешь? — Не знаю. — Дин. — Да, да, ладно, — Дин перекатывается на бок, полностью поворачиваясь лицом к Кастиэлю. Его плечо закрывает окно позади, его лицо — просто тень. — Я просто подумал. Я имею в виду, что я не особо в это верю. Ни в каком смысле этого слова. Но, Кас, в Лоуренсе ночью открыты сотни заведений. Да, это маленький городок, но всё-таки не Юта, понимаешь? Чтобы ты оказался у Венди, у этой конкретной Венди, в одну из ночей, когда я там работал. Из всех заведений… если бы я был верующим, у меня нашлось бы много слов, чтобы назвать это. — Судьба, — говорит Кастиэль. — Удача. Совпадение. Предназначение. — Все они. Потому что это? — Дин жестикулирует в пространстве между их телами, имея в виду тысячи невидимых вещей в тени между ними. — То, что есть у нас, у тебя и меня? Это совсем не обычное дело, детка. — Возможно, это и есть любовь, — бормочет Кастиэль. — Статистическая аномалия. Дыхание Дина сбивается из-за тихого смеха. — Возможно, это наименее романтичные слова, что я когда-либо слышал. — Дин… Я не знаю, как так вышло, что мы нашли друг друга. Может быть, судьба и правда приложила к этому руку… мы никогда не узнаем. Но в одном я уверен. Дин, я решил оставить тебе номер, а ты решил позвонить мне. Тогда я выбрал тебя. Я всё ещё выбираю тебя. Никто не сделал этого за нас, — он подчёркивает эти слова тем же жестом, который сделал Дин, обводя воздух между ними. Дин тянется, чтобы взять руку Кастиэля в свою. Он прижимает его ладонь к своей груди, к выцветшему логотипу Йельского университета на футболке, которую когда-то стащил у Кастиэля. Под хлопком Кастиэль чувствует биение сердца Дина, трепещущего, как крылья птицы, слишком драгоценного, чтобы это не разрывало сердце. — Мы выбираем друг друга, — голос Дина хриплый, и его глаза сверкают. Кастиэль может только догадываться, почему его слова так сильно повлияли на Дина, хотя у него есть кое-какая идея. От этого у него всё равно перехватывает дыхание. Кастиэль проводит пальцами вверх от сердца Дина, позволяя им быть его глазами в темноте. Хлопок мягкий под его пальцами, но не такой мягкий, как нежная кожа у основания шеи Дина. Когда он сглатывает, Кастиэль чувствует, как его горло дёргается под его пальцами. — Кас, — бормочет он, и Кастиэль чувствует и это движение тоже. Его пальцы скользят по линии челюсти Дина, зачастую слишком напряжённой, и выше, туда, где грубая щетина уступает место коже щеки. Дин смотрит на него широко раскрытыми глазами. Они оба затаили дыхание. Нежно, так нежно, он прикасается подушечкой большого пальца к влаге под глазом Дина. Сначала под одним, потом под другим. Его рука дрожит, совсем чуть-чуть. «Бог не имеет к этому никакого отношения», — отстранённо думает Кастиэль, но это не делает этот момент менее святым. — Я люблю тебя, — просто говорит он вместо этого, единственные слова, которые сейчас имеют значение. Дин судорожно вздыхает. — Боже, да, я люблю тебя. После тишины, затянувшейся между ними, внезапность его движения подобна накату волны: руки тянутся, чтобы крепко обхватить Кастиэля, дрожат там, где они касаются его спины поверх футболки, лицо плотно прижато к шее Кастиэля. Он чувствует влагу слёз Дина на впадинке у основания своего горла и думает, насколько правильно то, что солёная вода предназначена для очищения. Кастиэль обнимает Дина за плечи, держа его и чувствуя, что его держат. Любя и чувствуя себя любимым. Неважно, как они нашли друг друга, неважно, насколько это было невозможно в бесконечной Вселенной. Важно только то, что они это сделали.