Чёрная Жемчужина

      Утро наступило слишком быстро. Сонхва слышал, как танцор собирался: вот лёгкий поцелуй за ухом, скрип кровати, плавные шаги, шум воды в ванной комнате. Пак потянулся, вытягивая руки вверх и выгибая свою спину. Бёдра ныли от вчерашнего перенапряжения. Сонхва сладко улыбнулся, подумав, что надо бы заняться упражнениями, а то кряхтит каждый раз, как старик. Приоткрыв глаза, парень снова их закрыл – в комнате было темно, а солнце только-только показало свои первые лучи. Перевернувшись на другой бок и подогнув колени к груди, Сонхва снова провалился в дрёму. Мысли лениво плыли в его голове, не нарушая его общий покой. Приятный древесный аромат окружил его, к виску прикоснулись губами. Пак расплылся в улыбке, поворачиваясь и обхватывая шею парня в желании получить утренний поцелуй. Он услышал низкий короткий смешок, который осел приятным теплом в груди, почувствовал влажные и прохладные губы на своих губах.       – Скажи своё имя.       – Можешь звать меня Ги.       – Ги, – довольно протянул Сонхва, вырывая ещё один поцелуй. Он снова провалился в сон, даже не дождавшись хлопка закрываемой двери, и проспал бы ещё неизвестно сколько, если бы не противная вибрация телефона, которая с ритмом жужжала где-то рядом. С огромным трудом разлепив глаза, Пак с удивлением обнаружил свой телефон на прикроватном столике. Он совершенно не удивился, увидев, входящий от Юнхо. Кто ещё мог ему звонить? Сладко зевнув и ещё раз потянувшись, Сонхва ответил на звонок.       – Наконец-то! – недовольно воскликнул Чон. – Я хотел снова бежать, проверять твоё тело.       – Зачем звонишь?       – Ха! Узнать, не пора ли панихиду заказывать.       – Ты всё о своём… – Сонхва вздохнул и направился в ванную комнату, переводя разговор в режим динамика.       – Ты как? Мне подняться?       – Нет. Буду через 30 минут. Жди.       – Сонхва…       – М?       – Нет. Ничего. Жду.       Они дружили более десяти лет, и Сонхва чувствовал беспокойство друга. Но сейчас ему совершенно не хотелось копаться в этом. Приняв душ, снова поражаясь насколько же сильно ноют его бедренные мышцы, он спустился ровно через обещанные тридцать минут, занимая место пассажира спереди.       – Если есть что сказать, говори сразу.       – Тебе нравится этот парень?       – Он полностью мой тип.       – И какие планы?       – Трахаться пока молодой. Какие планы, Юнхо? О чём ты?       – Ты его проверял?       – Нет. Не вижу в этом смысла.       – Правда? То есть ты готов забить на все свои принципы, осторожность и безопасность только из-за того, что он ебёт тебя?       – Как бог. Забыл уточнить, что ебёт он, как бог.       Чон с силой сжал руль, готовый вырвать его с корнями и заехать баранкой по этой слишком уж довольной физиономии. Сонхва отвернулся, уставившись в окно, барабаня ноготками по подлокотнику. Он понимал всю правоту Юнхо, это, действительно, было странно и несвойственно для Пака, но он не хотел, да и не желал даже допускать мысли о том, что Ги (губы Сонхва невольно растянулись в улыбке) может быть совершенно не таким, каким видел его сейчас Пак. Да, то, что он знал о танцоре, можно пересчитать по пальцам одной руки. «Неужели из-за незабываемого секса я готов закрыть глаза на свои же правила?» – продолжал думать в данном ключе Сонхва, не отрицая всё же того факта, насколько он стал зависим от близости с танцором. Ненасытное желание быть с Ги 24/7 было новым для Пака, но самое странное, он совершенно не хотел игнорировать это желание. Почему-то сейчас в голове чётко вырисовался образ танцора в доме Сонхва: совместное утреннее пробуждение, завтрак, времяпрепровождение, секс и сон в обнимку. От этих мыслей стало тоскливо и одиноко, от хорошего настроения не осталось и следа. Однако, всё это теряло смысл и как-либо волновало Сонхва, когда он видел танцора. Он не хотел даже допускать мысли о предательстве или о чём-то подобном, а потому полностью переносился на маленькую планету под названием Счастье, которую открывал для себя при каждой новой встрече с Ги. Сонхва, несмотря на регулярные встречи, не чувствовал однообразия и скуки. Смотреть на танцора было приятно, разговаривать с ним было интересно, чувствовать его было волнительно. Да, разговоры с танцором были особым видом пыток для Пака, потому что он учился и старался контролировать свои слова, обдумывать их, дабы не обидеть или не задеть чувств Ги. Ему нравилось, что парень не из нежных, о любых неверных движениях Сонхва говорил открыто, без стеснения. Это и радовало, и огорчало Пака. Это было необычное, неиспытанное ранее чувство говорить с кем-то столь открыто, наравне. Сонхва наслаждался этим, невольно сохраняя в памяти все темы, которые они обсуждали. Но огорчало Пака осознание того, что, в отличии от него самого, танцор воспринимал их общение спокойно, с усмешкой, совершенно не чувствуя привязанности к собеседнику.       Они были в ванной комнате: маленькой, сырой, с неприятным влажным воздухом, потому что вытяжка не справлялась. Было крайне неудобно и тесно сидеть вдвоём в ванной, наполненной горячей водой, из-за которой светлая кожа Сонхва покраснела. Танцор сжимал своими бёдрами бёдра Пака, одна рука его покоилась на животе любовника, другая размеренно зачерпывала воду и поливала на плечо и волосы Сонхва. Пак уставший и разморённый обстановкой, откинул голову назад, на плечо танцора, уткнувшись носом в его шею. Так сладко!       – Ги. – тихо позвал Сонхва, слабо улыбнувшись и оставшись в остальном неподвижным. Парень протянул такое же тихое «м» в ответ. – Приходи в мой дом. У меня и ванная больше! Там есть всякие штучки…       Ги хохотнул. Чувствовать его движение груди своей спиной было необычайно приятно, и Пак чуть потёрся носом о щёку танцора.       – Какие же штучки у тебя в ванной комнате? – прошептал мёдом на ухо брюнету танцор. Сонхва смутился, хотел замахать руками, но его крепко сжали, намекая, чтобы не двигался и не портил эту идиллию.       – Ах! Я серьёзно, Ги!       – Ты не ценишь этого, – продолжая говорить шёпотом, Ги поднял руку Пака вверх, водя своими длинными пальцами по его ладони, повторяя её рисунок и изгибы. – Ты привык к роскоши?       – Нет! Не считай меня золотой молодёжью! Я вырос на улице и прекрасное знаю, что такое радоваться малому! Не учи меня жизни. Я повидал её из-за этого, – Сонхва поднял свою левую руку, практически чёрную из-за татуировки, – со всех сторон и из всех дыр.       Гнев мгновенно вспыхнул в Паке и он с силой ударил кулаком по воде, поднимая множество брызг. Но в ответ на эту вспышку он услышал лишь смешок и странное:       – Ух, какой рассерженный бандит!       – Не смейся надо мной.       – Тебе неприятно здесь находиться?       – Не в этом дело! – Сонхва замолчал, не зная, как более точно передать свои чувства. – Пожалуйста, пойми меня.       – Я понимаю. – заверил Ги, целуя кончик носа любовника. Сонхва понимал, что с упрямством танцора ему не справиться; расстраивался от того, что за все месяцы общения с ним он так и не нашёл рычаг управления. Может проблема была в самом Паке, который, начиная с 14 лет управлял всеми исключительно только силой, указывая безоговорочно, бескомпромиссно. Сонхва совершенно не хотелось действовать с Ги своими проверенными способами, а другие он не знал и даже не представлял, как можно ещё управлять человеком. Пресловутый пряник? Какой он?       Такие мысли не покидали голову Сонхва ни на минуту. Он медленно варился в них, теряя свою реальность. Ему хотелось это всё с кем-то обсудить, но он не знал к кому обратиться с такими вопросами. Юнхо? Тот снова начнёт читать нотации, что Сонхва ведёт себя хуже влюблённого пацана. Уён? Этот младший не оставит его в покое, пока не узнает все подробности, а узнав, начнёт подкладывать при каждом удобном случае. К такому Пак не был готов.       Его размышления прервал тяжёлый вздох юриста:       – Господин Пак. Нашу встречу можно было перенести, если вы не готовы слушать меня.       Сонхва посмотрел на парня, который довольно спокойно выдерживал каждый взгляд Пака, отвернулся и, крутя в пальцах карандаш, решил рискнуть.       – Господин Кан, мне нужен ваш совет.       – Я всегда к вашим услугам, господин Пак.       – Вы же знаете о методе кнута и пряника?       – Слышал о нём, – пожал юрист плечами.       – Что может выступать в роли пряника?       – Простите? – Кан опешил от такого вопроса, будучи готовым решить очередной юридический вопрос, который был нарушен «кнутом». Но пряник?       – Что может выступать в роли пряника?       – Я смотрю, вы не только ваши дела решили узаконить, но и поменять тактику. Вы же понимаете, что «пряник» используется в переносном смысле? Это может быть то, что нравится человеку.       – То, что нравится, – задумчиво протянул Сонхва, откидываясь на спинку стула, поглаживая свой подбородок большим пальцем. Кан Ёсан в очередной раз поймал себя на мысли, что засматривается на господина Пака. От него всегда исходила сильная и властная энергетика, сравнимая с энергетикой ледяной королевы. Сонхва был прекрасен: его внешность, его жесты, его речь – абсолютно всё в нём привлекало внимание. Его неизменная любовь к рубашкам и чёрным костюмам вызывала в Ёсане странную радость и наслаждение. Кан не относил себя к меньшинствам, но, будь он проклят, если при случае откажется от близости с таким человеком. Однако его принцип в работе не позволял сделать первый шаг для сближения и попытку поднять их взаимоотношения на новый уровень. Кан искренне желал увидеть того человека, кто непостижимым образом сделал из этой ледяной королевы такого задумчивого, вздыхающего, ранимого парня, которого хотелось обнять, скрыть от всех проблем мира и любить долго и сладко. В голове непростительным образом замелькали картинки воображения горячего содержания, и Ёсан смутился от своей же фантазии, отводя взгляд в сторону, боясь быть пойманным за мыслями. Пак, погружённый полностью в раздумья, не обращал внимания на юриста, и, повернувшись снова к нему лицом, даже не заметил лёгкий румянец на скулах парня.       – А что ему может нравиться?       – Здесь я не смогу ответить вам, потому что не знаю человека. Попробуйте стандартные вещи: гаджеты, дорогие вещи, украшения…       – Я не собираюсь его покупать! Да и это обидит его!       – Интересно.       – Он необычный человек. – с лёгкой улыбкой промурлыкал Сонхва. У Кана от этого голоса, наполненного нежностью, мурашки побежали по спине. Ещё немного и желание увидеть этого человека станет целью номер один для юриста.       – Мне сложно давать какие-либо комментарии по этому вопросу, господин Пак, так как я не знаком с человеком.       В этот момент телефон завибрировал, информируя о сообщении. Уён напоминал о их запланированном обеде. Пак постучал пальцем по экрану гаджета, затем громко хлопнул ладонью по столешнице, отчего юрист вздрогнул, чуть не втянув голову в плечи.       – Обед! Уверен, ему это понравится.       – Хороший вариант. Обед в дорогом ресторане…       – Нет. Я сам приготовлю.       – Сами? – от удивления голос Кана стал выше. Мысль, что господин Пак умеет готовить и готовит обед для кого-то, шокировала и задела юриста значительно сильнее, чем мог бы предположить сам Ёсан. Он продолжал думать в этом ключе, но резко сменившийся тон Сонхва заставил его отбросить на время все ненужные мысли.       – Передайте господину Киму, что я не согласен на его условия. Либо он меняет их на удобные нам, либо пусть забудет о сделке. Я вам отправил план госпожи Чхве, ознакомьтесь с ним.       – Отправили? – но не успел Кан договорить, как экран его смартфона засветился, показывая новое письмо. «Когда он успел?»       – Мне нравится её предложение. Проверьте его на все возможные подводные камни. И что там с моими девочками? Вопрос решён?       – Да, решён. Но я рекомендую закрыть заведение. Почти половина их выручки уходит только на уплату взяток.       – Закрыть? А девочки? Я не выброшу их на улицу! Почти все они работают с самого основания, помогли мне. Без них я бы не стоял здесь сейчас.       – Можно подыскать им другую работу, легальную. Пришлите мне их данные, образование. Опыт работы я сам пропишу для них.       – Образование? Да среди них только трое закончили школу. О каком образовании может идти речь?       – Прошу прощения. Я не знаю всех подробностей.       Сонхва помешал ответить громкий стук в дверь, и идущий следом звонкий оклик младшего:       – Хён, ну ты где? О! Я помешал?       Чон Уён затормозил резко, поправляя свой пиджак, внимательно рассматривая посетителя, сидящего напротив его хёна.       – Нет, Уён-и, не помешал. Мы уже закончили. – ответил Сонхва, вставая из-за стола.       – Я Чон Уён, протеже господина Пака. – перейдя на формальную речь, представился парень, слегка склонившись в поклоне.       – Кан Ёсан, юрист господина Пака. – в ответ представились ему.       – Идёмте.       Как только Кан Ёсан сел за руль и отъехал от их офиса, Уён сразу же стал высказывать свои мысли по поводу этого юриста, откровенно говоря, что глаза у этого Кана хитрые, лисьи. Такие люди не вызывают доверия и Сонхва должен быть внимательнее.       – А то ты в последнее время витаешь в облаках. Ходишь весь такой мягкий и задумчивый.       – Мягкий? – сравнение заставило Сонхва улыбнуться.       – Да! Стал чаще улыбаться, нет привычного убийственного взгляда. Хочется есть мармеладки, смотря на тебя. О чём хоть думаешь?       – Думаю, может волосы подстричь?       – Подстриги, в чём вопрос. – Уён затормозил, широко распахнув глаза и открыв рот идеальной буквой «О». – Что ты сказал? Это правда? Ты же помнишь?       – Что за череда вопросов?       – Не увиливай! Скажи, кто это? Хён.       – Не понимаю, о чём ты.       Уён продолжал трещать без перерыва, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения, настолько его взволновала эта новость.              Юнхо был не в духе. Ему казалось, что такими темпами он и с закрытыми глазами сможет доехать до бара. Каждые понедельник и среду ровно в одиннадцать вечера они направлялись в бар. Чон чувствовал себя неуютно, лишним. Ему было стыдно за друга, который пускал сердечки из глаз, смотря на этого танцора. До скрежета в зубах Юнхо злился на запреты Сонхва проверить парня. И ладно, если бы это были обычные запреты, но нет, это были жёсткие запреты, которые обычно Пак отдавал мелким сошкам. Неужели Юнхо потерял доверие Сонхва? Неужели их дружба, их партнёрство теперь ничего не значили для Пака?       Они сидели за родным уже столиком. Сонхва полностью погрузился в созерцание танцора, который обслуживал их столик, расставляя тарелки с закусками и напитки. Пак невольно погрузился снова в раздумья, которые сводились к тому, что он хотел бы видеть этого парня ежедневно. Хотел засыпать, обнимая его, хотел просыпаться, выпрашивая приятные утренние поцелуи, хотел проводить время вместе. «Чем обычно занимаются парочки?» Сонхва никогда не был романтиком, потому что в его жизни такие слова совершенно отсутствовали, он никогда ни с кем не встречался. И от осознания этого становилось грустно.       Ги видел, что последние дни Пак стал более задумчивым, часто погружаясь в свои мысли, полностью игнорируя реальность. Он догадывался, что является причиной такого состояния, но его интересовали подробности. «Ему надоело? Устал? Пресытился?» Как бы танцор не противился чувствам, всё же он привязался к этому эффектному парню с татуировкой на левой руке и с неизменной чёрной перчаткой на ней. С ним было поистине интересно: он был активным собеседником, его эмоции ярко отражались на его лице, он был красив, он невероятен в постели, он как будто с другой планеты. Наверное, так и есть. Ги понимал, что Сонхва принадлежит к группировке, возглавляет её, но он не мог поверить, что этот красавец с нежным взглядом мог творить ужасные вещи.       После окончания смены танцор неуверенно подошёл к столику двоих: один задумчивый, второй готовый свернуть ему шею. Ги чувствовал себя лишним и навязчивым. Но взгляд Сонхва наполнился теплотой, когда он посмотрел на парня, нежное прикосновение прохладных пальцев к запястью. Ги хотелось обнять брюнета, но не был уверен в дозволенности этого поступка. Пак снова поднял тему посещения его дома. С одной стороны, танцор был не против, понимая, что брюнет привык к комфорту, да и любопытство крутилось перед носом – как же живёт этот человек, – но с другой стороны, Ги боялся сближаться с Сонхва. Он боялся влюбиться по уши в этого невероятного парня. Но любовь – это последнее, о чём он мечтал сейчас. Бизнес отца прогорел, оставив после себя огромные долги; родители попали в аварию, содержание матери в больнице было совсем не дешёвым делом, но он не оставлял надежду на её возвращение, отец, став инвалидом, потерявшим практически полностью подвижность левой стороны, разочаровался в своей жизни, ища любые способы остановить свои мучения; младший брат, у которого не пойми что творилось в голове, забросил школу, не желая даже немного помочь, существовал в своё удовольствие, и девушка брата, о которой, по совершенно неизвестной причине, Ги также сейчас заботился. Он был не против, потому что девушка помогала ему, заботясь о их отце, выступая в роли сиделки, благодаря чему Ги смог устроиться ещё на две подработки, которые позволили им даже иметь небольшой остаток в конце месяца.       – Ги, – едва уловимый запах сладости, тепло чужого дыхания на щеке, неуверенное прикосновение к ладони. Танцор от удовольствия закрыл глаза, слегка откидывая голову назад. – Устал?       – Не больше обычного, – с лёгкой улыбкой ответил танцор, рассматривая приятные черты лица. Больше всего в этой ситуации его расстраивало то, что ему совершенно нечего было предложить этому парню взамен. Своё тело? Секс? Навязчивое чувство, что он обычная дешёвая шлюха, не покидало его. Ни денег, ни времени. Да и далеко ли уедешь на одном лишь чувстве?       – Может тебе взять хотя бы один день и отдохнуть? Загоняешь себя и будешь чувствовать в свои 25 трухлявым стариком. – Сонхва смотрел внимательно в лицо парня. Несложно догадаться, что у Ги проблемы, иначе стал бы молодой человек бегать по пяти работам? Но Пак не понимал, почему танцор не верит ему, что он может решить его проблемы, абсолютно любые, меньше, чем за сутки?       Их разговор протекал медленно, лениво. Сонхва не сводил глаз с лица танцора. Сегодня он меньше улыбался, часто прикрывал глаза. Пак отлучился в туалет, а Юнхо сразу же наклонился через стол к танцору, маня его пальцем. Стоило Ги наклониться, как его схватили за грудки, с силой натягивая ткань футболки.       – Послушай меня, танцор! – зашипел Юнхо, злобно сверкая глазами. – Если из-за тебя Сонхва пострадает, я лично сломаю твою шею.       – Пострадает? – Ги, растерявшийся вначале, сейчас уже нацепил привычную ухмылку. – Не волнуйся, я нежный любовник.       – Ты! – казалось Юнхо потерял над собой контроль, лицо его стало безумным. Танцор же положил свою руку поверх его, с силой надавил между костяшками. Чон скривил губы, разжал кулак. Тупая, противная боль неприятно вибрировала по ладони. Детский приёмчик, но действенный. В этот момент вернулся Пак, по одному лишь взгляду друга поняв, что последний не сдержался и, не получив желаемый результат от Сонхва, накинулся на танцора. Он не стал сейчас что-либо говорить, но его ледяной взгляд ясно дал понять, что так просто он этого не оставит. Ги же тем временем, приобняв Пака за талию, подвинулся к нему вплотную, уткнувшись в шею, бросая мимолётный самодовольный взгляд на Чона. Сонхва, удивлённый таким неожиданным поведением танцора, моментально растаял, погружая свои пальцы в красные пряди. Он, не подумав, снова предложил танцору поехать к себе домой. Почувствовав, как замер на мгновение парень, Сонхва снова стал ругать себя. Однако Ги заглянул в глаза Пака, ответил:       – Хорошо! Но при одном условии.       – Любое.       – Без этого типа, – и чтобы не возникло никаких сомнений, какого именно типа он имеет в виду, указал пальцем на Чона.       – Исключено! – возразил Юнхо.       – Без проблем! – заверил Сонхва. У Юнхо чуть челюсть не отвисла до пола.       – Хён!       – Можешь быть свободен. Не появляйся, пока я сам тебя не позову.       – Ни за что!       Сонхва посмотрел на друга спокойным, сверкающим опасностью взглядом. Юнхо знал прекрасно этот взгляд, означающий последнее предупреждение, в противном случае ждало либо наказание, либо смерть. Неприятно было ощутить на себе этот взгляд.       – Тогда пошли! – танцор встал, чувствуя приятное удовлетворение, наблюдая за реакцией Юнхо. Настоящий преданный пёс. Ги задумался над тем, какие отношения, на самом деле, связывают этих двоих? Почему один так предан другому? Это дружба, служба, или что-то другое? Сам парень не особо верил в преданность, слишком часто встречаясь по жизни с предательством; не верил в искреннюю дружбу, так как на деле все друзья оказывались заинтересованными только в каких-то выгодах (деньгах), а когда перед танцором встала денежная проблема, все мнимые друзья вдруг резко потеряли свои телефоны и не замечали Ги. Но ничего нового, он не открыл для себя Америку. Не смотря на всё это он всё же не отрицал эти качества, просто решил для себя, что именно он недостоин их. Преданность и дружба.       Пак тем временем оплатил счёт, вышел из-за стола, заглядывая танцору в глаза. Парень подмигнул ему, притягивая его к себе, собственником положив свою руку на его бедро. Сонхва одновременно смутился (всё-таки он не был сторонником выставления своих чувств напоказ) и обрадовался (в груди как будто расцветал цветок счастья). Танцор уверенно повёл парня к выходу, помог ему с пальто. Оказавшись на улице, Ги уточнил адрес и заказал такси, мысленно считая, сколько у него останется на счету после этой не самой дешёвой поездки.       – Тебе не холодно? – поинтересовался Сонхва, прикасаясь к свисающим завязкам капюшона объёмного худи танцора. Парень улыбнулся, перехватывая руку Пака, поднёс к своим губам, оставляя едва ощутимый поцелуй на пальцах.       – Я горячий. Разве не заметил?       – Заметил. – почему он так часто смущается рядом с танцором? В голове мелькнуло непреодолимое желание, которое захотелось воплотить прямо здесь и сейчас. Потому что больше такой возможности может не быть, потому что Сонхва все чаще стал совершать странные, несвойственные ему поступки, потому что желание было выше разума. Он подошёл к танцору, обхватывая его шею, пряча свой нос в тёплых складках капюшона. Танцор, не ожидавший такого, немного покачнулся, но удержал равновесие, обвивая талию Пака в ответ.       – В последнее время ты другой. – усмехнулся Ги, слегка потеревшись щекой о волосы брюнета. Сонхва сказали об этом все, а кто не говорил открыто, тот делал глаза-блюдца. Да он и сам понимал это. Он слишком сильно поддался чувствам, которые были для него новы, не изведаны и приятны. Он промолчал, не зная, что ответить на это замечание, и лишь глубже зарылся носом, пьянея от аромата парфюма танцора, смешанного с его естественным запахом.       – Хва, – тихо и чуть хрипло позвал Ги. Пак медленно отстранился, заглядывая в шоколадные узкие глаза. «Как же он прекрасен», – табуном проносятся мысли в его голове. Глаза танцора светятся улыбкой и нежностью, которая растапливает Сонхва, как масло на солнце. Танцор поглаживал мягкие волосы Пака и, придерживая его голову, целует нежно, неспешно, сладко. Поцелуй настолько неожиданный, приятный и своевременный, что Сонхва начинает дрожать от переполняющих его чувств.       Их прервало остановившееся такси, и танцор, оставляя, как точку в предложении, лёгкий поцелуй в уголке губ Сонхва, помог тому сесть в жёлтую машину.       Юнхо, скрывавшийся в тени колонны рядом стоящего здания, наблюдал за двумя. Его распирала злость и презрение к танцору, хотелось разукрасить всеми цветами радуги его наглую морду. Однако эти чувства постепенно заглушались, сменяясь удивлением и даже смущением. Он не слышал разговор двоих, но прекрасно видел их лица и эмоции. Танцор был другим: в нём не было уже надменности, не было противной усмешки на губах, не было холодности и безразличия в глазах. А их поцелуй!.. Юнхо смутился так, как никогда ранее не смущался. Он чувствовал, как его уши горят огнём, а скулы пышут жаром. И он понял, что вовсе не присматривает за старшим, а просто-напросто подсматривает! Подсматривает за чем-то очень личным, что не должны видеть чужие глаза.       Чон резко отвернулся, радуясь, что сейчас никто не видит его покрасневшего лица, и направился к парковке. Картина, подсмотренная им, всколыхнула в нём воспоминания о девушке, которая являлась одной из причин его нынешнего образа жизни. Он не винил её в этом, не испытывал злости или разочарования. Тёплое, забытое и нежное чувство поглотило его, унося в воспоминания десятилетней давности, заставляя задуматься над тем, над чем Юнхо не хотел бы задумываться до самой своей смерти.