Rummaging for Answers in the Pages

Наконец-то мой брат встретил равного собеседника, такого же блестяще одарённого, как он сам. Аберфорт Дамблдор, Пропавшее зеркало Очень раннее утро, воскресенье, 9 июля 1899 [Несколько красных строк, заляпанных чернильными кляксами и потому нечитаемых]. Часы только-только пробили полночь, и я с трудом удерживаю перо в попытке предать эти слова бумаге, но записать их я обязан, ведь нынче вечером мне выпала огромнейшая удача: я свёл знакомство с племянником профессора Бэгшот. Всё моё тело буквально трепещет, а душа будто объята пламенем. Впервые за почти восемнадцать лет, что я живу на этом свете, я встретил человека, который оценил не только и не столько мой интеллект, но принял и понял меня самого. Будто он и раньше меня знал. Мы провели совсем немного времени вместе, но этого мне хватило, чтобы почувствовать, что я тоже его знаю. Какими же словами описать Геллерта Гриндевальда? Он чудо. Восторг. Благословение. Но, пожалуй, начну с начала. Моя суббота началась совершенно обыкновенно. Мы с Арианой приготовили завтрак, Аберфорт ненадолго присоединился к нам за столом, после чего направился в сад, чтобы вернуться к работе над сараем. Я же, так и не сняв пижамы, провёл утро в своей комнате, попеременно продираясь через очередную главу Волхования всех презлейшего (про методы использования человеческой крови для усиления проклятий), делая заметки о различных способах применения новых знаний на практике и глядя в окно на наш сад, как только язык книги приводил меня в замешательство. Моя спальня расположена наверху, в мансарде под самой крышей, а окно её удачно выходит на юг, благодаря чему отсюда видна часть дома профессора Бэгшот. Живая изгородь, отделяющая её участок от нашего, заслоняет ближнюю половину сада, вдоль которой протекает ручей, а ветви большого дуба скрывают восточное крыло старого дома от чужих взглядов, однако я могу разглядеть краешек лужайки у кухонной двери на первом этаже, окно библиотеки — на втором, а также окно западной спальни — на третьем. Именно в это мансардное окно моей спальни я заинтересованно поглядывал, когда вскоре после обеда услышал звук, который невозможно спутать ни с каким другим звуком — негромкий хлопок трансгрессии. Появился высокий молодой человек, светловолосый, стройный, полностью — от сапог для верховой езды до дорожной мантии — одетый в чёрное. Он левитировал чемодан — к моему изумлению, не используя при этом палочку — по направлению к кухонной двери. Встретившая гостя профессор Бэгшот, быстро увела его с порога внутрь. Лица его я не рассмотрел. Беспалочковая магия. Вот теперь он меня по-настоящему заинтриговал. Разве профессор не обмолвилась, что её племянник одного со мной возраста? Я никогда прежде не слышал ни об одном моём ровеснике, способном на беспалочковую магию. Даже мои собственные эксперименты с беспалочковой левитацией и перемещением объектов до настоящего момента имели весьма ограниченный успех. Остаток дня я провёл в нетерпеливом ожидании того времени, которое профессор не сочла бы неприлично ранним для визита в её дом и знакомства с её внучатым племянником. Около пяти часов пополудни я, одевшись, спустился вниз, чтобы выманить Аберфорта и Ариану из их укрытий и взять в погребе бутылку вина, которую собирался вручить профессору. Втроём мы проследовали по садовой дорожке до калитки, перебрались через ручей и поднялись к старому дому. Стоило нам приблизиться к открытому окну кухни, как мы почувствовали плывущие сквозь него восхитительные ароматы запечённой курицы и картофеля. Когда мы вошли, профессор Бэгшот в выпачканном сахарной пудрой фартуке глазировала торт. Хаотично размахивая левой рукой с зажатой в ней палочкой, она управляла кухонной лопаткой, наносящей глазурь, правой же рукой — записывала что-то на пергаменте. Профессор обладает поистине невероятной способностью заниматься дюжиной различных дел, не прерывая при этом работы над рукописью. «Не обращайте на меня внимания, мои дорогие Дамблдоры, я здесь уже почти закончила, — сказала она, впрочем, так и не оторвав взгляда от пергамента. — Геллерт в гостиной. Если хотите, можете познакомиться с ним. Там же вас ждёт бутылочка лимонного ликёра, а совсем скоро подоспеет и ужин». Пристроив принесённое в подарок вино на кухонный ящик, я повёл брата и сестру в гостиную. И там я увидел его. Свесившись с кресла — свесившись в прямом смысле этого слова: правая нога упиралась в подлокотник, ступня в чёрном сапоге покачивалась, то и дело задевая обивку, — он читал Фауста Гёте. Он поднял на нас глаза, и я тотчас же застыл на месте, поражённый тем, насколько он красив. Как же он был красив, но при этом совершенно не походил ни на кого из знакомых мне юношей. Высокие скулы, гордый подбородок, поблёскивающие глубокой синевой глаза. Завитки светлых волос, ниспадающих на уши. И адресованная мне улыбка, выбившая весь воздух у меня из лёгких. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного, кроме, разве что, того случая, когда меня обезоружили в дуэльном клубе. Потому что новое ощущение, охватившее меня, было именно таким — целиком и полностью обезоруживающим. «Добрый вечер, — сказал он, откладывая книгу и выпрямляясь в кресле. В его речи слышался лёгкий, едва различимый акцент. — Я Геллерт Гриндевальд. Рад знакомству со всеми вами». Теперь мне стало совершенно ясно, что одежда, которую я при взгляде из окна своей комнаты принял за чёрную, на самом деле была глубокого тёмно-серого оттенка и превосходного качества. Я тут же остро осознал, насколько просто и неприглядно выгляжу в своём твидовом жилете и поношенной сорочке. Я собирался было ответить, но вдруг понял, что утратил дар речи. К счастью, Ариана, не испытывая никаких трудностей с голосом, быстро представилась сама, указав на Аберфорта, представила его, а затем очередь дошла и до меня. Сразу после Ариана набросилась на Геллерта с расспросами, в подробностях выпытывая у него, как именно ему жилось в Австрии, намного ли холоднее было в Дурмстранге и каким образом он так хорошо выучил английский. (Ответы Геллерта в соответствующем порядке были таковыми: «Скучно», «Да» и «Много практики»). Наконец, несколько минут спустя ажиотаж улёгся, и довольная Ариана, завершив допрос, уселась в «своё» кресло у пустого камина и пригубила порцию ликёра. А я только теперь заново обрёл голос. «Как тебе успела понравиться Англия, Геллерт?» — спросил я, мысленно обругав себя, как только вопрос сорвался моих губ. Можно было бы с тем же успехом осведомиться о его мнении насчёт погоды. «Я здесь всего лишь несколько часов, видел Портальное управление в Министерстве магии и сад Tante Хильды, да и то только краем глаза, — ответил он нам троим, потом с озорным огоньком в глазах церемонно склонился ко мне и произнёс: — Я правильно понимаю, что ваша страна намного больше? Или меня обманули?» «О, намного больше! — рассмеялся я. — По крайней мере, есть ещё и наш сад». На это он вновь мне улыбнулся. Его улыбка была подобна солнечному лучу, рассеивающему сплошную серость, которая стала моей постоянной спутницей. Профессор — тётушка Хильда! — позвала нас всех к столу, где я к своему удовольствию обнаружил, что она отвела мне место рядом с Геллертом. Любые сомнения, посетившие меня, когда в среду она предложила мне свести дружбу с Геллертом, рассеялись без следа, потому что я знал: дружба с ним — это именно то, что мне нужно. Вечер шёл своим чередом, и вместе с ним в моей груди росло ощущение удивительной лёгкости. Интересно, было ли оно связано с воздействием вина. Заворожённый, я слушал, как Геллерт потчует нас историями о Дурмстранге и учителях, которым никак не удавалось уразуметь, что ему требовалось больше — больше учиться, больше делать, быть чем-то бóльшим — они прерывали его эксперименты и запрещали ему распространять пергаменты со своими размышлениями среди других студентов. Я был удивлён, когда услышал, что он не выпустился пару недель назад, как я изначально предполагал, а напротив — подвергся исключению! Он не дал никаких пояснений по этому поводу, а я вновь вспомнил его беспалочковую магию, которую видел днём. Неужели в Дурмстранге подобные вещи считаются неприемлемыми? На своём опыте обучения в Хогвартсе я знал, насколько обескураживающими могут быть школьные ограничения, и полагаю, что если бы я попытался на практике проверить некоторые из теорий, над которыми работал в школьные годы, вполне возможно, что тоже не доучился бы до выпуска. В течение всего ужина я только и хотел, что задать больше вопросов о различных видах магии, экспериментах и размышлениях Геллерта Гриндевальда, но как только в беседе намечалась пауза, Ариана или профессор Бэгшот тут же её заполняли, не давая мне возможности и слово вставить. Когда мою очередную, вероятно, пятую по счёту попытку открыть рот для вопроса, снова прервали, я случайно встретился глазами с Геллертом и был вознаграждён ещё одной его улыбкой. Он даже подмигнул мне. При этом в животе у меня странно затрепетало. Похоже, что к этому моменту я и вправду слегка опьянел. Наконец, подошла очередь десерта — очевидно, он представлял собой запоздалый торт ко дню рождения Геллерта, которому исполнилось семнадцать на прошлой неделе — и в девять часов вечера профессор объявила, что Ариане пора спать. Я неохотно встал со своего места из-за стола. «Придётся нам найти другое время, чтобы продолжить беседу», — сказал Геллерт, провожая нас к двери. «Ты имел в виду, начать беседу. Кажется, хватило бы пальцев обеих рук, чтобы пересчитать слова, которые мне удалось произнести за весь вечер». «Скорее, обеих рук и ноги», — усмехнулся он в ответ. «Так и есть». «Возможно, завтра? — предложил Геллерт. — Может быть, ты мог бы показать мне деревню, если, конечно, ты ничем не занят после обеда?» «С удовольствием! — ответил я. Ариана потянула меня за рукав, и внезапно я вспомнил, что мы не одни. — А сейчас я должен отвести сестру и брата домой. Спокойной ночи, Геллерт». Геллерт ответил мне странным пронизывающим взглядом. «Спокойной ночи, Альбус», — сказал он. На этом мы с братом и сестрой покинули дом профессора. Моя ночь, казалось, подошла к концу. Едва мы вошли в дом, как Ариана принялась тихонько готовиться ко сну, а Аберфорт с ворчанием направился в свою комнату, бормоча себе под нос об ещё одном чёртовом всезнайке, очередном гении, как будто тут только его не хватало для полного счастья. Я же заварил себе чаю с перечной мятой и отнёс его в мансарду, намереваясь прочесть следующую главу Волхования всех презлейшего в надежде, что чтение поможет мне уснуть. Желая вникнуть в рецепт одного из отваров, я потратил полчаса на изучение спряжения среднеанглийского глагола «присти́гнуть» (в данном контексте означающего «захватить»), однако сон ко мне всё не шёл, напротив — в голове я прокручивал события минувшего вечера. Я знал, что где-то в гардеробе должен был оставаться маленький флакон сонного зелья, и надеялся, что его успокоительные свойства окажутся сильнее чая и среднеанглийского. Я как раз искал зелье в ящике с носками, когда услышал лёгкий стук в окно. Держа пару толстых шерстяных носков в одной руке, я подошёл к окну и открыл его. В комнату впорхнула маленькая сложенная из пергамента птичка. Приземлилась на письменный стол и, развернувшись, продемонстрировала послание:

Не могу ждать до завтра. Присоединишься ко мне у ручья?

Выглянув в окно, я увидел Геллерта. Он махал мне, лениво прислонившись к калитке в живой изгороди. Не колеблясь ни секунды, я бросил носки, которые, оказывается, всё ещё продолжал держать, и трансгрессировал к нему. Летняя ночь была тёплой, а лёгкий ветерок — освежающим. Мы сидели у ручья в саду профессора Бэгшот, по ту сторону живой изгороди. Геллерт чарами призвал бутылку вина, которую мы так и не допили за ужином, а я сотворил маленький шарик света, который повис в воздухе, освещая нас. «Не желаешь выпить?» — спросил Геллерт, протягивая мне бутылку. Я с радостью её принял. «Твоё здоровье!» — салютуя, я приподнял бутылку, сделал глоток и передал её обратно Геллерту. «Prost! — отзеркалив мой тост, Геллерт выпил и сказал: — Тётя рассказала мне о вашей матери. Прими мои соболезнования». «Благодарю, — ответил я и, помолчав, добавил: — Если честно, меня уже подташнивает от чужой жалости. Всё кончено. Её больше нет. Теперь мне приходится собирать осколки того, что после неё осталось. И никакие сочувственные слова этого не изменят». «Но у тебя есть брат и сестра. Разве это тебя не утешает?» Невесело усмехнувшись, я порядочно глотнул из бутылки: «У нас с Аберфортом очень мало общего, а Ариане часто… — я замялся в поисках подходящего слова: — …нездоровится». Кивнув, Геллерт взял у меня бутылку и сделал небольшой, медленный глоток, затем сказал: «Тётя упоминала, что твоя сестра так и не овладела магией в обычном понимании этого слова». «Да, всё так. Её магия… — мне снова пришлось подбирать слова: — …дикая, внезапная, необузданная. Если она вообще хоть как-то проявляется». «Должно быть это…» — начал Геллерт. «Раздражает?» — помог я. Слегка нахмурившись, он покачал головой. «Я хотел сказать, что такая магия совсем рядом, должно быть, завораживает. Но и раздражает тоже, да. Могу понять». Несколько минут мы сидели в тишине, молча передавая друг другу бутылку и бросая камешки в ручей. Я наблюдал за тем, как Геллерт, используя беспалочковую магию, лениво поднимает камешек за камешком, на миг заставляя их зависнуть в воздухе, а затем небрежным взмахом запястья отправляет их в воду. Через некоторое время я заговорил: «Вот бы и мне этому научиться. Беспалочковой магии». Геллерт снова посмотрел на меня тем же пронзительным взглядом. «Тётя рассказывала мне и про тебя тоже, Альбус Дамблдор. Победитель всех возможных турниров и соревнований, какие только имеются в Хогвартсе, представитель магической молодёжи в Визенгамоте. Я читал твои статьи, твои авторские колонки. С чего ты взял, что беспалочковая магия тебе не по силам?» Движением руки он бросил ещё один камешек в воду. «Наверное, я никогда толком не знал, как с ней обращаться», — честно ответил я. «Множество волшебных народов по всему миру обладает своими секретами управления магией, при этом относительно немногие из них пользуются палочками, посохами и другими объектами для её подчинения, так почему же мы, европейцы, должны ограничивать себя устаревшими представлениями о магии? — теперь Геллерт развернулся ко мне лицом, голубые глаза его полыхали страстью. — Я твёрдо уверен в том, что нам не следует бояться силы, наоборот — мы должны с радостью принимать всё, на что способны». Он будто читал глубины моей души. Сердце в груди выстукивало да да да. Немного придвинувшись ко мне, Геллерт вытянул бутылку у меня из руки. «Позволь мне помочь», — сказал он, кладя мне в ладонь гладкий камешек. «Ощущаешь его вес, закруглённые края? Видишь крапинки на поверхности?» Я кивнул. «Теперь брось его на землю, закрой глаза и представь, что он всё ещё в твоей руке, почувствуй его». В сомнении я выгнул бровь. «Что ж, если ты настаиваешь», — я прикрыл глаза. Мысленно вообразил себе камешек, серый, испещрённый вкраплениями белого, гладкий, по форме напоминающий яйцо, но плоский, умещающийся в моей ладони. «Хорошо, — шепнул голос Геллерта мне прямо в ухо. По всему телу пробежала дрожь. — Хорошо. А теперь бросай его в воду». Я размахнулся пустой рукой, делая вид, что бросаю камешек, и услышал отчётливый «бултых» по воде. Глаза распахнулись сами собой. «У меня получилось?» Геллерт широко улыбался. «У тебя получилось». Я проделывал это снова и снова, с каждым разом всё легче, всё изящнее, камешки становились больше, расстояние — дальше. Каждый раз я смотрел на Геллерта, ожидая его реакции. И каждый раз видел, что он искренне радуется моему очередному достижению. Наконец, нам наскучило бросать камешки, а в бутылке не осталось больше ни капли вина. Поднимаясь с влажной травы, я спросил: «Увидимся завтра?» «Естественно, — потянувшись за мной, Геллерт поймал мою руку и бережно сжал её. — Буду ждать, друг мой». На этом мы разошлись. Друзьями. Удаляясь от Геллерта я чувствовал, что какая-то часть меня уходит в противоположную сторону вместе с ним. Вдруг понял, что пишу уже несколько часов. Неплохо бы успеть хоть немного поспать. Жду не дождусь завтрашнего — а точнее сказать, уже сегодняшнего! — дня, чтобы увидеть, что уготовила мне эта новая дружба. А.