Rummaging for Answers in the Pages

Я был одарённым, выдающимся юношей. Мне хотелось свободы. Я хотел блистать. Хотел славы. Альбус Дамблдор, Кингс-Кросс Вечер, воскресенье, 9 июля 1899 Нет ничего удивительного в том, что сегодня я проснулся поздно. Часы почти пробили десять, когда Ариана вошла в мою комнату, чтобы узнать, будет ли на завтрак что-нибудь, кроме чая и тостов, а также чтобы сообщить, что сова доставила мне письмо от Геллерта.

Четыре пополудни у ручья, отправляемся на прогулку

Стоило мне вспомнить вчерашнее, как меня охватила радость, и я вдруг заметил, что той малой продолжительности сна, какую я мог себе позволить этой ночью, очевидно, было более чем достаточно для отдыха, потому что я тотчас же вскочил с постели. Позавтракав, я обустроил себе небольшое рабочее место в гостиной, чтобы можно было продолжать написание статьи, приглядывая за Арианой, пока она работает над своими рисунками. Кроме её мольберта и моего импровизированного письменного стола (пришлось для этой цели трансфигурировать стародавнюю креденцу), пристроившегося в углу, в комнате были только два потёртых кресла и обитая бархатом кушетка. Вдвоём мы несколько часов до обеда в приятном молчании занимались каждый своим делом, но, должен признать, что написанное мною в то утро и яйца выеденного не стоило, ведь мыслями я вновь и вновь уносился к Геллерту и прогулке, которую мы запланировали на сегодня после полудня. То и дело я ловил себя на том, что смотрю на полученное от него письмо, стараясь почерпнуть дополнительные сведения об авторе, основываясь на особенностях почерка и немецком стиле начертания прописных букв. Вскоре после того, как колокола на деревенской церкви отзвонили конец обедни, мы с Геллертом встретились у калитки в живой изгороди и отправились на восток по направлению к деревенской площади. Маршрут наш пролегал по тропинке, стелющейся вдоль ручья. По пути я рассказывал Геллерту о Годриковой Впадине. Показал ему четыре идущие строго с востока на запад улицы, населённые исключительно волшебными семьями, при этом все их сады, так же, как и наш с профессором Бэгшот, либо упираются в ручей, либо граничат с участками других волшебников. Такая геометрия застройки обосабливает и защищает всю магическую часть деревни, а также помогает держать магию в секрете от магглов. Дойдя до деревенской площади, я махнул рукой в сторону трёх маггловских улиц, расположенных к востоку, и обратил внимание Геллерта на дома к северу и югу от площади, в которых живёт смешанное население. Когда мы проходили мимо лавок и магазинов, я указал ему на те, которые управляются волшебниками и принимают наши деньги, а также на те, в которых приходится платить маггловскими бумажками или обходиться Конфундусом. «У нас тут просто потрясающая система, — пояснил я. — Можно расплатиться волшебной монетой, по ценности эквивалентной маггловским деньгам, оглушив продавца заклятием Конфундус. Гоблины Гринготтса зачаровали кассовые аппараты этих магазинов таким образом, чтобы они обменивали наши деньги на маггловские до того, как владелец начнёт подсчитывать выручку в конце дня». Затем я повёл Геллерта прямиком в лавку сластей, тоже волшебную и одну из немногих, открытых по воскресеньям. Внутри я сразу направился к прилавку, а рука сама потянулась к товарам, которые я неизменно покупаю там каждый раз: драже Берти Боттс для Аберфорта, мышки-ледышки для Арианы и маленький пакетик засахаренных лимонных долек с полки маггловских товаров для себя. Пока я расплачивался, Геллерт бродил по лавке, разглядывая яркие банки со сластями и открывая крышки тех, которые его заинтересовали. Полуденное солнце ласково пригревало, когда мы продолжили прерванную прогулку. Обогнув церковь и кладбище, мы снова вышли к площади, осмелившись вплотную приблизиться к маггловскому кварталу. Я всегда слегка побаивался маггловских улиц, полагаю, оттого, что идея страха перед магглами с малолетства внушалась детям в нашей семье. Меня преследуют постоянные предчувствия, что случится что-то нехорошее, что кто-то на нас нападёт. Но, естественно, ничего не происходит, никто нас не трогает, по крайней мере здесь, в Годриковой Впадине. Должно быть, Геллерт почувствовал мою насторожённость: он остановился, губы его напряглись, будто он не был уверен в том, стоит ли заговорить. Мгновение спустя он, пристально глядя на меня, сказал: «Надеюсь, ты не воспримешь это как оскорбление, но я нашёл одну статью в старых газетных подшивках тёти Хильды. В ней подробно описывались арест и суд над твоим отцом». «О», — я застыл на месте, ощутив, как краска заливает щёки. Прошло много лет с тех пор, как об отце упоминали в моём присутствии. «Зря я про это начал, — Геллерт покачал головой. — Извини». «Не надо, не извиняйся, — запротестовал я, опускаясь на скамейку у обочины. — Просто обычно люди избегают этой темы. Мы с Аберфортом тоже, потому что… в общем… когда Ариана с нами, мы стараемся делать вид, что ничего этого не было». Он присел рядом со мной. «Не хочешь об этом поговорить?» «Не очень», — честно ответил я, различая оттенок боли в собственном голосе. Рука Геллерта утешающе легла мне на колено. Вдоль позвоночника побежали мурашки. Мы сидели в тишине, так же, как и прошлой ночью у ручья, на сей раз наблюдая за проходящими мимо деревенскими жителями, и лакомились лимонными дольками, думая каждый о своём. Некоторое время спустя Геллерт повернулся ко мне, во взгляде его читалось напряжение. «Те магглы, те самые, которых убил твой отец… они обидели Ариану, так?» «Да», — подтвердил я. «Будь я на твоём месте, я бы ни одного маггла и на расстояние проклятия к себе не подпустил бы после такого». Я издал тихий невнятный звук, выражающий нечто среднее между согласием и раздумьем. «Так не должно продолжаться, Альбус», — голос Геллерта, звенящий силой, звучал предельно серьёзно, однако он не стал вновь поднимать эту тему, когда мы отправились обратно домой. Думаю, Геллерт нащупал некую правду, давным-давно живущую у меня внутри, правду, которую я до сего времени боялся озвучить. О том, что страх перед магглами и тем, что они могут сотворить с волшебниками, поселился во мне с тех самых пор, как на Ариану напали много лет назад. И Геллерт прав. Так не должно продолжаться. А. Понедельник, 10 июля 1899 Тем утром я вдруг понял, что в радостных волнениях прошедших дней совершенно забыл, что собирался обсудить с профессором Бэгшот мои заметки к Волхованию всех презлейшему. К тому же, визит к профессору явился бы идеальным предлогом для того, чтобы выйти из дома и навестить моего нового друга. Привычной тропинкой пройдя по саду, миновав калитку, перебравшись через ручей и поднявшись к профессорскому дому, я постучал в дверь кухни. Несколько мгновений спустя она распахнулась, обнаруживая Геллерта, на котором, несмотря на то, что стрелки часов уже приближались к полудню, всё ещё была пижама и накинутый сверху халат. При виде меня его лицо озарилось улыбкой, которую я с радостью ему вернул. «Не ожидал вновь увидеть тебя так скоро, Альбус, — сказал он. — Уже успел по мне соскучиться?» Я почувствовал, что краснею. Так и было, но я не собирался признавать это вслух. «Вообще-то я заглянул, чтобы спросить совета у твоей тёти насчёт кое-чего, что я недавно прочёл, — жестом я указал на книгу у себя под мышкой. — Но время, проведённое с тобой, станет приятным дополнением». «Проходи! Я только что поставил чайник на огонь, — он открыл дверь шире. — Тётя Хильда в библиотеке, работает над своей книгой». Я помог Геллерту с чаем, и вместе мы отнесли поднос наверх, в библиотеку. Войдя, мы увидели, что профессор Бэгшот освободила большой стол в центре комнаты от стопок книг, которые обычно на нём высились, и теперь выкладывает и перемещает по столешнице небольшие кусочки пергамента с выдержками из своей рукописи. «Спасибо, Геллерт, — сказала она, взяв чашку чая с подноса: — и здравствуй, Альбус, дорогой. Что привело тебя в мою библиотеку?» «Волхование всех презлейшее. Книга, я имею в виду, — смутился я. — Она столкнула меня в бездонный колодец, полный новых волшебных существ и чар, которые мне хотелось бы изучить». Я продемонстрировал ей небольшой список тем, подлежащих исследованию. Взглянув на список, профессор удивлённо воскликнула: «Сжигание ведьм и другие карательные меры? Любопытно... Прошлым Рождеством Аберфорт одалживал у меня книги на ту же тему». Эти слова застали меня врасплох, ведь прежде я никогда не замечал, чтобы Аберфорт интересовался книгами или чтением. Нагрузив меня несколькими томами на нужную мне тему, профессор указала на полку, где стояли книги, более углублённо рассматривающие феномен сжигания ведьм. Я мог взять их, когда закончу с первой стопкой. Мы оставили её наедине с её рукописью, и я уже сделал было несколько шагов вниз по лестнице, когда Геллерт остановил меня, мягко удержав за плечо. «Хочешь остаться? Почитаем вместе, — произнёс он почти застенчиво. — Мы могли бы подняться наверх, места там более чем достаточно. Можно заварить ещё чаю, да и торт остался…» Он говорил, а у меня в груди всё болело от той же лёгкости, которую я впервые испытал в субботу. Я ответил, не скрывая охватившего меня энтузиазма: «Да, с удовольствием!» Я решил, что Ариана с Аберфортом вполне переживут пару-тройку часов моего отсутствия. Геллерт повёл меня наверх, в комнату, расположенную точно над библиотекой, которая, насколько я понимаю, и была той самой западной спальней, чьё окно видно из моей мансарды. Комната оказалась просторной, но вся её обстановка ограничивалась массивной кроватью с пологом на четырёх столбиках, письменным столом, стоящим у одной стены, и шкафом — у другой. Чемодан, который Геллерт левитировал к дому в тот самый первый день, как я его увидел, лежал у изножья кровати, вокруг были в беспорядке разбросаны мантии и книги. Геллерт провёл ладонью по светлым кудрям, зачёсывая их назад, и смущённо взглянул на меня. «Приношу свои извинения за бардак. Не думал, что у меня будут гости». Я рассмеялся. «Это ты ещё моей комнаты не видел! Всё в порядке». Пока Геллерт ходил вниз на кухню за припасами, я удобно расположился на краю массивной кровати и, разложив одолженные мне профессором книги, принялся выбирать ту, с которой разумнее всего было бы начать. Вернувшись, он присоединился ко мне на кровати. Откинувшись на подушки, одетый в полосатую пижаму, он пил чай с такой аристократичной элегантностью, о какой я мог лишь мечтать. Какое-то время мы читали молча, периодически прерываясь на то, чтобы вслух прочесть друг другу интересный отрывок, черкнуть быструю заметку и наполнить чашки свежим чаем. Внезапно я услышал, как Геллерт ахнул и на одном дыхании прошептал: «Unmöglich». «А вот это придётся тебе перевести, — иронично произнёс я. — Что ты нашёл на этот раз?» Оторвавшись от страницы, я увидел, как на лице Геллерта промелькнуло странное выражение, будто его почти поймали на чём-то запретном, но он тут же ответил: «Я… э-э-м… Просто никогда не задумывался над тем, скольких волшебников и колдуний казнили в Средневековье». «Разве в Дурмстранге не преподают Историю магии?» — я вопросительно изогнул бровь. «Конечно, преподают, — ухмыльнулся Геллерт. — Я тоже её изучал, точнее, посещал занятия. Просто у меня не было потребности запоминать что-либо, что я в тот момент не считал жизненно-важным». «И что же ты считал жизненно-важным?» — спросил я. «Рождения и закаты империй, силу магии, умнейших волшебников и колдуний, которым удалось перехитрить смерть, — буднично ответил он, переворачивая страницу. — Ну, знаешь, всякие интересные вещи». «Рукопись твоей тёти… Думаешь, она тоже пишет об «интересных вещах» в истории?» «Полагаю, она составляет заметки на множество различных тем. Там внизу, на столе, этих заметок наберётся больше, чем на одну книгу». Поднявшись с кровати, Геллерт принялся что-то выискивать в чемодане. Я наблюдал, как он вынимает дневник в чёрном кожаном переплёте с выгравированными на обложке годом, 1898, и большим треугольным символом, и кладёт их на кровать. «Альбус, — сказал он тем же серьёзным тоном, каким говорил со мной вчера, сидя на скамье у обочины. Глаза его блестели. — Я не хочу читать написанные тётей книги по истории. Я хочу творить историю». От его слов меня бросило в дрожь. «Этот дневник — одна из причин, по которым меня исключили из Дурмстранга, — сказал он, собственническим жестом прижимая книжицу к груди. — Это собрание моих размышлений на тему взаимодействия волшебного мира и мира магглов, мои идеи о том, как можно сделать этот мир безопаснее, чтобы мы могли свободно использовать магию, вести себя так, как считаем нужным, и быть теми, кем хотим быть. О том, как я мог бы возглавить революцию». Он говорил с горячей страстностью. «А ты хочешь творить историю, Альбус?» И точно так же, как в минувшую субботу, когда Геллерт заговорил о силе магии, сердце в моей груди снова застучало да да да да да. «Да». Наклонившись ко мне, он взял меня за руку. «Давай творить историю вместе». Много позже, когда я вернулся домой, объективная реальность вновь подняла свою уродливую голову: с Арианой приключилась очередная истерика, Аберфорт беспрестанно упрекал меня в том, что я отлучился. Весь вечер я был занят тем, что убирал кавардак, который они устроили, и готовил ужин, всерьёз раздумывая над тем, во что мне обойдётся содержание домашнего эльфа, пусть и работающего только полдня. Наступил вечер, дом снова погрузился в тишину. Пишу эти строки, мыслями возвращаясь к предложению Геллерта и то и дело поглядывая на свет в окне его комнаты, отделенной от меня ручьём. Я всегда хотел быть лучшим учеником класса, быть на голову выше однокашников, хотел, чтобы со мной считались и уважали благодаря знаниям и талантам, а не тёмным деяниям, ославившим моего отца… но никогда ещё мне не приходило в голову искать источник той неведомой силы, в существовании которой Геллерт так уверен. Возможно, этим мы и отличаемся друг от друга, Геллерт и я. Я желаю снискать успех и власть, заняв своё место в устоявшейся системе. Геллерт же жаждет сокрушить её и на её руинах возвести собственный миропорядок. Мы — двое самых блестяще одарённых волшебников своего поколения. Неужели нам действительно суждено вместе творить историю, суждено возглавить революцию? А.