Rummaging for Answers in the Pages

Из-за этого нас и потянуло друг к другу. Двое умных, заносчивых мальчишек, одержимых одной и той же страстью. Альбус Дамблдор, Кингс-Кросс Четверг, 11 июля 1899 Запас зелий в нашем доме стремительно истощается. Стремительнее, чем мне того хотелось бы, учитывая, как часто они нужны Ариане в последнее время. Так как на изготовление некоторых из них требуется несколько часов, я решил одновременно сварить несколько разных в надежде избежать лишней суеты. Постановил, что сегодняшний день станет днём зелий. Мы с Геллертом планировали провести послеполуденные часы, как и вчера, вместе, в его комнате, за чтением книг из библиотеки профессора, но утром мне пришлось отправить ему сову с предложением перенести нашу встречу ко мне на кухню. В течение тех нескольких часов, пока я варил сонное и бодроперцовое зелья, а главное, большой котёл умиротворяющего бальзама для Арианы, мы с Геллертом беседовали. Он открыто признал, что его навыки зельеварения далеки от выдающихся, но с радостью согласился подавать мне нужные инструменты с полок и из буфета, когда я его о том просил, а также под моим руководством шинковать и давить ингредиенты. Наше совместное занятие напомнило мне об уроках Зельеварения, которые я посещал вместе с Элфиасом в первые годы обучения в Хогвартсе, ещё до того, как сформировались мои научные интересы. Должен признаться самому себе, что готовить зелья с Геллертом намного увлекательнее — с Элфиасом такого никогда не бывало. Время шло своим чередом, мне всё меньше требовалась непосредственная помощь Геллерта, поэтому я отправил его в гостиную за пергаментом и чернилами, чтобы мы могли делать записи о самых интересных и перспективных идеях, что рождались в ходе нашей беседы. Он вернулся с необходимыми письменными принадлежностями и экземпляром Сказок барда Бидля. «На английском я её ещё не читал, — сказал он, садясь за противоположный от моего конец стола, подальше от кипящих котлов. — Только на немецком». «Всегда рад тебе её одолжить, — ответил я и, повыше закатав рукава, принялся помешивать бодроперцовое зелье. Три раза по часовой стрелке, два – против часовой стрелке, ещё дважды — по, трижды — против. — У меня больше нет времени на сказки». «А ты когда-нибудь…» — начал Геллерт, наклонившись вперёд, но его прервал громкий стук в кухонную дверь. Мы услышали, как кто-то тяжело протопал вверх по лестнице, затем обратно вниз, и, наконец, голос Арианы позвал: «Альбус?» «Я здесь! Всё ещё занимаюсь зельями, — ответил я, улыбнувшись Геллерту. — И Геллертом». В дверь просунулась голова со влажными спутанными волосами. В руке Ариана держала расчёску. «О, вот ты где! Привет, Геллерт!» «Servus, Ариана». Помедлив пару мгновений, она всё же вошла на кухню. «Можно мне к вам?» Геллерт выдвинул соседний стул и жестом пригласил её присесть. «Конечно! Уверен, нам с Альбусом будет приятно провести время в твоей компании». (Честно говоря, лично я предпочёл бы ей отказать). «Когда ты постучала, — продолжил он, — я как раз собирался спросить твоего брата, думал ли он над тем, который из Даров, вручённых Смертью братьям в Сказке о трёх братьях, он выбрал бы, если б ему выпала такая возможность». «О, эта сказка у Альбуса любимая!» — воскликнула Ариана. Геллерт глянул на меня, демонстративно приподняв бледную бровь. «Да что ты говоришь! А он утверждает, будто у него нет времени на сказки». Я почувствовал, как краснею, и понадеялся, что Геллерт примет близость к котлам за причину моего румянца. «Больше нет», — пробормотал я. «Правда-правда, — настаивала Ариана, начавшая расчёсывать влажные волосы. — Я вот точно знаю, какой из Даров хотела бы себе. Мантию-невидимку. Тогда я смогла бы гулять по деревне днём, а не сидеть с утра до ночи в этой старой промозглой лачуге». «Понимаю, — сочувственно сказал Геллерт, и я ощутил укол вины за то, что это именно я заставляю её целыми днями сидеть дома. — А ты что выбрал бы, Альбус?» «Хм-м, — я вытер лоб ладонью и ответил: — Не очень хочется тратить время на приготовление хозяйственных зелий и стирку грязных носков. Возможно, Камень помог бы мне воскресить маму». Ариана застыла, так и не дотронувшись расчёской до волос, и воззрилась на меня огромными печальными глазами. Руки её мелко затряслись, дыхание сбилось. Лицо побледнело, смертельно побледнело. «Ариана, я не хотел…» — я только сейчас понял свою ошибку. Геллерт понял всё быстрее меня. Потянувшись, он спокойно взял расчёску из руки Арианы и — к моему удивлению — начал расчёсывать ей волосы. Он заговорил мягким, успокаивающим тоном. Каждая фраза перемежалась взмахом расчёски. «А знаешь, что выбрал бы я, Ариана?» Взмах. «Бузинную Палочку, что превыше всех Даров». Взмах. «Палочку, настолько могущественную…» Взмах. «Настолько древнюю…» Взмах. «Впитавшую в себя столько мудрости за все эти столетия». Взмах. «Мне нравится думать о её могуществе…» Взмах. «О великих деяниях, которые я мог бы совершить…» Взмах. «Обо всём, что мог бы изменить с её помощью…» Постепенно руки Арианы перестали дрожать, дыхание выровнялось, а глаза блестели уже не от страха и грусти, но от удовольствия. Зачарованный, я наблюдал, как длинные пальцы Геллерта скользят по волосам Арианы, заплетая их в простую косу, которую он завязал сотворённой только что лентой. Я смотрел на них — на своего нового друга и свою сестру — златовласых и прекрасных, не познавших ещё груза ответственности взрослой жизни. Внезапно меня накрыло незнакомое ощущение, настолько сильное, что колени чуть было не подогнулись. Мне вдруг страстно захотелось оказаться на месте Арианы, чтобы со мной говорили тихим ласковым голосом. Чтобы мои волосы заплетали и гладили. Чтобы кто-нибудь утолил все мои печали. Чтобы… Вновь почувствовав, как жар заливает мне лицо, я спешно принялся разливать по флаконам готовые зелья, отыскивая оборванную нить нашего разговора, с которой его можно было бы продолжить, чтобы отвлечься от мыслей, в которые мне на тот момент совсем не хотелось погружаться. «Что если собрать все три Дара вместе? — предположил я. — Вероятно, их обладатель станет повелителем самой Смерти? Только представьте, как можно было бы распорядиться такой силой!» «Что если, вероятно, только представьте, — Ариана привычным раздражённым движением обернулась ко мне. — Аберфорт правду говорит. Тебе только теории да разговоры подавай, не умеешь ты веселиться». «На твоём месте, Ариана, я не был бы столь категоричен, — Геллерт перехватил мой взгляд и улыбнулся мне той самой обезоруживающей улыбкой. — Мне все его теории и разговоры кажутся чрезвычайно весёлыми». Ариану его слова не убедили, и в конце концов — благодарение Мерлину — она ушла из кухни, чтобы вернуться к тому, чем занималась до прихода к нам. Геллерт помог мне закупорить оставшиеся бутыльки и флаконы с сонным зельем, а затем заварить чай. Оставив умиротворяющий бальзам тихо побулькивать на медленном огне, мы направились в гостиную, где Геллерт опустился в потрёпанное кресло, а я — на кушетку, и продолжили наше общение. «Знаешь, Дары Смерти — Палочка, Камень, Мантия — у меня есть основания полагать, что они действительно существуют, — Геллерт заговорил, понизив голос почти до шёпота и вынимая из кармана свой потёртый дневник. — Несколько лет я собирал всё, что мог о них найти в европейских источниках, малейшие упоминания, пытался проследить корни этой легенды, и всё вело меня к одному и тому же заключению: они существуют». Должно быть, в это мгновение на моём лице отразилось чистейшее потрясение. «Только не говори, что по-настоящему в них веришь». «Верю, Альбус, — в его голубых глазах снова полыхнул уже знакомый мне огонь, — более того, я верю именно в то, что предположил ты сам: обладатель всех трёх Даров сможет подчинить себе Смерть». Я смотрел, как он, открыв свой кожаный дневник, перелистывает его в поисках нужной страницы. «Но как..?» — начал было я. «Вот, — сказал он, присаживаясь ко мне, чтобы показать свои записи. — Прежде всего я, конечно, проследил судьбу Палочки. Можешь считать меня эгоистом». Страницы дневника были заполнены мелким почерком – записями на немецком, английском, латыни и даже на кириллице, хотя мне и не удалось с первого взгляда опознать конкретный язык — и небольшими рисунками. Геллерт вносил в дневник сведения о палочках необычайной силы, о Жезле Смерти, Палочке Судьбы, использовании бузины в изготовлении волшебных палочек. Много времени мы провели, сидя вдвоём на кушетке: Геллерт переводил и подробно рассказывал мне о собранных им доказательствах, я же в свою очередь предлагал ему новые трактовки этих сведений, которые он ещё не рассматривал. Когда, наконец, настало время ужина и Геллерту пришла пора возвращаться домой к тёте, я проводил его до калитки в живой изгороди. «Знаешь, ты просто потрясающе справился с ситуацией сегодня днём». «Спасибо, Альбус, — серьёзно ответил он. — Твои слова по-настоящему много значат для меня, очень много. Нет сейчас человека во всём мире, чьё мнение было бы для меня важнее твоего». Сжав мне руку на прощание, он удалился, оставив меня у ручья наедине с собственными мыслями. Мыслями о… Что ж, скажу так, многие из этих мыслей мне хотелось бы предать бумаге, но не сегодня. А. Среда, 12 июля 1899 Получил сову с довольно-таки интересным предложением по работе, намного более заманчивым, чем должности в Министерстве, которых я так страшился и которые полагал уже почти неотвратимыми. Председатель Визенгамота, Блэкмор Дженкинс прошлым летом, должно быть, настолько впечатлился моим вкладом в работу организации в качестве представителя волшебной молодёжи, что предложил мне занять должность научного сотрудника. Как следует из письма, нынешняя научная сотрудница, мисс Блишуик, в сентябре переводится в преподавательской состав Илвермони. В послании Дженкинса говорится, что они учли мои «семейные обстоятельства» и, хотя я и обязан буду присутствовать в Министерстве в те дни, когда Визенгамот собирается на слушания или дебаты, в остальное время они предоставляют мне возможность работать дома, в Годриковой Впадине. Должен признать, что это было бы идеальным вариантом: я мог бы досконально вникнуть в работу Визенгамота, зарабатывая при этом достаточно, чтобы содержать семью. Тем не менее, у Геллерта это предложение большого энтузиазма не вызвало. «Кто в здравом уме станет тратить время на пословное записывание речи за какими-то чиновниками? — сказал он с ноткой отвращения в голосе, когда я нынче утром отправился домой к профессору Бэгшот, чтобы поделиться с Геллертом новостями. — Одни только формальности и процессуальные тонкости. Какая скукота». «Но что представляет из себя любое правительство, если не разумное претворение в жизнь закреплённых законом формальностей и процессуальных тонкостей? К тому же, мне предлагают должность научного сотрудника, а не судебного секретаря». «О, действительно, ведь продираться через старые пыльные статуты и черновики отменяющих их постановлений намного интереснее», — Геллерт закатил глаза. «Тебе легко говорить. У тебя в Гринготтсе сейф, полный денег. Тебя не тяготит ответственность за других. — Я бросил в него подушкой, которую он поймал и отправил обратно в меня. — Некоторым из нас приходится кормить голодные рты своих родственников». Настроение у меня было игривое, и я был уверен, что Геллерт тоже воспринимает мои слова, как шутку, но он вдруг сказал со всей серьёзностью: «Не соглашайся на это предложение вот так сразу. Ты способен на большее. Я уверен, что ты способен на нечто гораздо большее». У меня возникло странное чувство, будто он не просит, а отдаёт приказ. Впрочем, его слова заставили меня задуматься о том, не слишком ли я поспешу, если тотчас же выкажу свой интерес к предложенной мне должности. В ответном послании к мистеру Дженкинсу я написал, что обдумаю его предложение в течение лета и что, если он готов ждать, приму решение, как только Аберфорт отбудет в Хогвартс, а мои «семейные обстоятельства» ограничатся присмотром за Арианой. А. Четверг, 13 июля 1899 Сегодня Геллерт, вновь присоединившись ко мне в гостиной нашего дома, занялся переводами своих эссе — очевидно, в Дурмстранге он успел написать несколько текстов, снискавших популярность, и теперь желал распространить их как можно шире — в то время, как я заканчивал свою статью для Трансфигурации сегодня. Через некоторое время оба занятия нам наскучили, и мы вернулись к теоретизированию и беседе о том, где могли бы сейчас находиться настоящие Дары Смерти. В какой-то момент, когда Геллерт в очередной раз превозносил неоспоримые достоинства и могущество Бузинной Палочки (впредь я буду называть её именно так, вместе с Воскрешающим Камнем и Мантией-невидимкой соответственно, как мы с Геллертом и условились), в комнату вошла Ариана. Она хотела забрать рисунки, оставленные ею на мольберте у окна. Услышав восторженные утверждения Геллерта о том, что, хотя Палочка многократно усиливает способности любого волшебника, её мощь, вероятно, возрастает в геометрической прогрессии в соответствии с изначальными способностями той или иной колдуньи или чародея, Ариана чуть склонила голову набок и будто бы невзначай произнесла нараспев старинную поговорку: «Палочка из бузины доведёт до беды». Я заметил, что черты Геллерта омрачила туча. Будто бы внутри у него всё застыло от холода, и холод этот поднимался всё выше. Голубые глаза его приобрели оттенок речного льда, острого и обманчивого. Но эта тень исчезла с его лица так же быстро, как и появилась, и с жаром увлечённого исследователя он ответил: «Ты так уверенно произнесла эту фразу, Ариана, но знаешь ли ты, откуда она пошла?» «Пф-ф, — фыркнула Ариана, выходя из комнаты. — Ты точно такой же, как и Альбус». Сколько бы я отдал за несколько спокойных дней вдали от брата и сестры! Озвучил свои сетования Геллерту, и он предложил завтра ещё раз прогуляться по деревне, выразив интерес к посещению деревенского кладбища, хотя и не объяснил мне, зачем ему туда понадобилось. Что ж, очевидно, всё откроется завтра. А. Пятница, 14 июля 1899 Сегодня была очередь Аберфорта присматривать за Арианой, пока мы с Геллертом гуляли по деревне. Вначале мы долго разглядывали всяческие безделицы в антикварной лавке, изрядно мешая другим посетителям своим шуточным поединком на обнаруженных нами мечах и зонтах, пока старый мистер Поттер не выдворил нас из лавки. Когда мы, смеясь, выскочили на улицу, меня охватило сильнейшее чувство, что именно так, просто веселясь вместе с Геллертом, я и должен провести своё лето. В тот день, когда моя мать умерла, у меня украли эту простую радость, последнее лето юношеской беззаботности. Геллерт открыл мне глаза на то, что везде должно царить равновесие, что моя жизнь не ограничивается заботами о брате и сестре. По пути к деревенскому кладбищу я заметил, что волнение Геллерта всё нарастает и нарастает. Он потянул меня в направлении каких-то старинных могильных плит, высящихся на дальнем конце церковного погоста. «Теперь расскажешь, что же такое ты хотел мне показать?» — спросил я, когда он замедлил шаг. Остановившись, Геллерт указал на большое, изъеденное ветрами каменное надгробие. Приглядевшись, я увидел, что на нём выбит тот же странный треугольный символ, что украшает обложку дневника Геллерта. «Место упокоения Игнотуса Певерелла, третьего брата из Сказки». «Нет! — в изумлении воскликнул я. — Не может быть!» «Все сведения, собранные мной о Мантии, указывают на то, что её первым владельцем был именно он. Взгляни, символ Даров. Какие ещё доказательства нужны?» Я почувствовал лёгкий стыд, ведь значение треугольного символа открылось мне только сейчас. Но как только Геллерт упомянул о нём, я тотчас же всё понял: треугольная Мантия, круглый Камень, вертикальная Палочка. Геллерт сделал в своём блокноте несколько карандашных набросков разных частей надгробия и повёл нас обратно домой. «Дары Смерти были одной из причин, по которым я решил наведаться в Годрикову Впадину». Это меня не удивило, ведь я уже успел ознакомиться с его записями. Тем не менее, вслух я поинтересовался: «Одной из причин? Каковыми же были остальные?» «Горячий обед и крыша над головой, — смущённо ответил Геллерт. — Немногие мои родственники отнеслись к моему исключению из Дурмстранга с таким же пониманием, как тётя Хильда. Ещё одной причиной стала обещанная ею компания молодых соседей». «Стóящая причина, в самом деле», — сказал я, шутливо толкнув его в плечо, и он тут же просиял, толкая меня в ответ. Вместе мы бросились бежать по тропинке вдоль ручья. Я догнал его, и мы оказались у калитки одновременно, наскочив друг на друга. Но вместо того, чтобы отодвинуться, Геллерт притянул меня к себе, положив одну руку мне на предплечье, а другой — обняв за талию. «Можно доверить тебе секрет?» «Да», — выдохнул я. Сердце бешено колотилось. Я буквально чувствовал каждое место, где его тело касается моего. «У меня было видéние, Альбус. В тот момент, когда несколько дней назад я предложил тебе вместе творить историю… Такое случалось и раньше… Появляется… мысль? Ощущение? Иногда я вижу будущее ясно и однозначно, иногда видения загадочны, изменчивы. Но ты… Я вижу в своём будущем тебя. Вершащего великую революцию». Сердце билось в груди всё громче, в голове стучало, пока я силился понять, о чём он говорит. «Ты провидец?» «Да, я провидец, — он ещё крепче прижал меня к себе. Во взгляде его плескалось отчаяние. А я будто снова разучился дышать. — Но это ведь ничего не меняет, правда, Альбус?» «Нет, — с трудом выговорил я: — Ничего». Задаюсь вопросом, что же ещё видел Геллерт в нашем с ним будущем? А.