Rummaging for Answers in the Pages

Суббота, 19 июля 1899 Вот и подошёл к концу первый день нашего путешествия, пусть он и представлял из себя лишь недолгий переход от точки трансгрессии к месту нашей первой стоянки у реки. Здесь царит благодатная тишина, единственные звуки, что нарушают её, — текущая вода, щебет птиц на деревьях и шорох, с каким Геллерт ходит по гравию, разбивая лагерь. Предложил ему свою помощь, однако он настоял на том, чтобы мы чередовали эту обязанность, и заявил, что сегодня его очередь. Наблюдаю за ним и пишу эти строки, удобно опершись о широкий ствол ивы. Какое райское блаженство — со всех сторон быть окружённым природой и свежим воздухом, ощущать прохладный бриз раннего летнего вечера! Холм Певереллов не входит в список популярных магических достопримечательностей, поэтому вряд ли по пути нам встретится множество других путешественников, если мы вообще хоть кого-нибудь повстречаем. Согласно путеводителям, ведущую к Холму тропу едва ли можно назвать живописной или увлекательной, неудивителен и тот факт, что подавляющее большинство волшебников даже не подозревают о том, что Холм имеет какое-либо отношение к Дарам Смерти. Мы, конечно же, только рады возможности тщательно исследовать тропу без постороннего присутствия. Вокруг — ни единой живой души на десятки и десятки миль окрест. Геллерт закончил устанавливать палатку (стандартную, защищённую антимаггловскими чарами, предназначенную для двоих туристов, внутри, по его словам, разделённую на небольшую жилую зону с печкой-толстобрюшкой и спальную зону с двумя походными койками) и теперь без помощи палочки приманивает разных размеров поленья и ветки для костра. Естественная лёгкость и природная грация, с коими он управляет магией, — особый вид искусства. Они пробуждают во мне неясное томление, мне одновременно хочется быть им и быть с ним. Та стыдливость, какую я испытывал, наблюдая за ним ранее, исчезла без следа. Сейчас, когда мне не приходится скрывать свои истинные чувства от постоянно находящихся поблизости родственников, я счастлив тем, что могу открыто выражать восхищение его магическими способностями. (Однако красотой его я продолжу восхищаться в тайне ото всех). «Ты и огонь можешь разжечь без палочки?» — спросил я его, когда он уложил последнюю щепу в будущий костёр. «Ещё не научился, — ответил он. Выражение лица его стало задумчивым. — Но зато я преуспел вот в чём…» Лента голубого огня вдруг вылетела из конца его палочки и, по мановению руки скрутившись в маленький шарик, легла к его ногам. Он управлял всем действом подобно тому, как маэстро дирижирует оркестром. Пламя взвилось вверх, заискрило и спустя миг угасло, оставив по себе выжженный клочок земли, на котором ещё минуту назад росла тонкая зелёная трава. «Для разведения костров, к сожалению, не подходит, — Геллерт пожал плечами, затаптывая золу. — Пожирает всё на своём пути». «Позволь мне, — я поднял свою палочку. — Инсендио! Порой самые простые решения лучше любых других». Его ответная улыбка лишь подтвердила мои слова. Да, самые простые решения действительно лучше любых других. Утром перед тем, как мы с Геллертом отбыли из Годриковой Впадины, профессор Бэгшот настояла на том, чтобы сделать нашу совместную колдографию. Геллерт закинул руку мне на плечо, и мы стояли, смеясь, пока она возилась с камерой, выбирала идеальный ракурс и искала выгодное освещение. С нетерпением жду того момента, когда после проявления плёнки смогу увидеть результат, увидеть навеки запечатлённую улыбку Геллерта. Предчувствую, что эта колдография будет очень дорога моему сердцу. Геллерт уже начал готовить ужин, а значит, пора мне отложить перо и помочь ему. А. Четверг, 20 июля 1899 Весь день идём размеренным шагом. Если сохраним сегодняшний темп, завтра к обеду выйдем к речной переправе. Уже далеко за полдень, обжигающее солнце стоит высоко. Мы решили укрыться у реки, остудиться и перевести дыхание. Долой сбросили ботинки и носки, до колен закатали брюки и отпустили ноги в прохладную проточную воду. Обустроили место для пикника в самой густой тени, какую нам удалось найти. Останемся здесь до тех пор, пока жара не спадёт достаточно, чтобы мы смогли продолжить путешествие с удовольствием. Утром по дороге мы с Геллертом обсуждали важнейшие вопросы переустройства магического мира: каким образом раскрыть магглам правду на существование волшебников и колдуний, не спровоцировав при этом гонений, которые, несомненно, поставят весь наш план под угрозу? Как вершить данную нам от рождения магическую власть над людьми, априори слабее нас, не унижая при этом их человеческое достоинство? Какой статус в новой системе будет присваиваться магглорожденным волшебникам и колдуньям? Как быть с их семьями? Будет ли чистота крови в целом играть какую-либо роль или обладания врождённой магической силой будет достаточно? Теоретизируя на эти темы, я получил огромное интеллектуальное удовлетворение от того, что наконец могу беседовать человеком, равным мне по уровню умственного развития. Сложно себе представить ситуацию, в которой я стал бы обсуждать относительные преимущества и недостатки Международного статута о секретности с Элфиасом или ничтожно малое влияние, оказываемое чистотой крови на владение магией, с Харви Риджбитом. Что касается непосредственно похода, большую часть времени мы держались утоптанной тропы, лишь изредка сходя с неё в определённых местах, чтобы поискать новые, не замеченные ранее зацепки. Какое-то время исследовали небольшой грот, укрывшийся у излучины реки, которая в этом месте поворачивает на запад. Освещая влажные стены палочками, водили ладонями по камню в поисках любых необычных щербинок или зазубрин, перепробовали все известные нам обнаруживающие и отслеживающие чары, но остались ни с чем. В самом деле, мы так до сих пор не наткнулись ни на что, хотя бы отдалённо напоминающее знак Даров. Похоже, Геллерта это злит. Он совершенно точно неприятно удивлён тем, что к данному моменту мы так и не нашли ничего необыкновенного. Что же касается меня… Я испытываю удовольствие от путешествия, но начинаю понимать, что по сравнению с Геллертом возлагал намного меньше надежд на то, что нам действительно удастся отыскать нечто важное. Для меня наше путешествие стало бегством от ответственности, чудесной возможностью обсудить с Геллертом наши общие идеи, ценности, мечты, а паломничество к точке на карте, которую мы определили, как значимую для Сказки о Дарах Смерти, служит лишь приятным дополнением. Однако мне думается, что Геллерту наше путешествие представляется крестовым походом. А. Пятница, 21 июля 1899 Солнце взошло около часа назад, но Геллерт всё ещё крепко спит. Пользуясь случаем, пишу эти строки, пока у меня есть время: не уверен, как скоро появится следующая возможность взяться за дневник, ведь сегодня нам предстоит финальный марш-бросок вверх по руслу к ущелью, что окружает самый глубокий отрезок реки. По нашим предположениям, именно через это место братья из Сказки перекинули мост. Вчера после краткой передышки на берегу мы шли ещё около четырёх или пяти часов. День неторопливо остывал по мере того, как солнце опускалось всё ниже к горизонту, и вот наконец мы решили разбить лагерь у очередного изгиба реки. Песок там был странного чёрного цвета, а берега начинали вздыматься, формируя отвесные острые скалы. Я предпочёл установить палатку на небольшом поросшем травой участке земли чуть в стороне от тропы и реки. Тем временем Геллерт, оставшийся у кромки воды, вновь забавлялся с голубым пламенем, которое продемонстрировал мне ранее. Затем, поупражнявшись с беспалочковыми Манящими чарами, которые ему, очевидно, тоже скоро наскучили, он прямо из реки излёк маленький водяной шарик и принялся крутить его между ладоней, будто тот был кристаллом хрусталя. Время от времени шарик привлекал моё внимание, весело поблёскивая на солнце, и я то и дело улыбался, отвлекаясь от своей задачи. После ужина Геллерт выудил из недр своего рюкзака вино, и, едва стемнело, мы улеглись на землю и принялись смотреть на звёзды, отыскивая знакомые созвездия и отпивая прямо из бутылки, совсем как в ту ночь, когда впервые встретились. Там, лёжа на пледе для пикника и глядя вверх на звёзды, я чувствовал близость Геллерта. Ощущал тепло его тела, прижатого бок о бок к моему собственному, улавливал лёгкий аромат лаванды — так пахнет душистое мыло, столь любимое его тётушкой. Этот аромат, смешанный с природными запахами летнего пота и дорожной пыли, отнюдь не казался мне неприятным, напротив, он был столь привычным, что нёс успокоение. Время от времени Геллерт тянулся ко мне, чтобы хлопнуть меня по руке или накрыть ладонью плечо, и увлечённо живописал легенды о сотворении созвездий. При каждом его прикосновении по спине у меня пробегали уже знакомые мурашки, в животе разгоралось тепло, а в сердце рождалась невыносимая лёгкость. В какой-то момент Геллерт, придвинувшись ещё ближе, положил голову мне на плечо — светлые кудри приятно щекотали мне подбородок, пока он продолжал повествовать о сходствах различных культурных истоков мифа о Плеядах — и я понял, что целиком и полностью пропал. Голова кружилась, мне казалось, что я вот-вот скачусь вниз с того самого клочка земли, на котором лежу. Я забыл, как дышать, будто сам процесс дыхания — мелкая человеческая слабость — мог разрушить это прекрасное мгновение. Мысли метались. Я раздумывал, не предпринять ли нечто дерзкое, совершенно неожиданное. Именно тогда, в тот момент, пока Геллерт был настолько близко, что я почти чувствовал аромат вина в его дыхании, и о, как же я желал ощутить вкус того же вина на его губах! Слегка повернувшись ко мне, он взглянул на меня снизу вверх — глубокую синеву его глаз туманили какие-то необъяснимые чувства — убрал с моего лба выбившийся рыжий локон и… Я пришёл в себя, лишь когда Геллерт заметил, что вино закончилось, время уже позднее, а нам не помешало бы как следует отдохнуть — с сожалением должен признать, что точные его слова привести не могу: они развеялись в дымке хмельного возбуждения. Геллерт отправился в палатку, оставив меня лежать на пледе и сгорать от желания большего. Теперь же вспоминая минувшую ночь в прохладном свете утра, я испытываю угрызения совести и возвращаюсь к данному самому себе зароку не совершать тех поступков и не говорить тех слов, которые могли бы нанести урон нашей с Геллертом дружбе. …Хотя этим утром я, вероятно, решусь пойти на риск: намереваюсь разбудить Геллерта, вылив ему на голову ведро речной воды. Посмеёмся от души! В любом случае, мы уже опоздали и не сможем двинуться в путь в назначенное время. А. Постскриптум, полдень Студёная вода сделала своё дело — Геллерт тотчас же проснулся — хотя и задержала нас ещё на час: между нами разразилась водная дуэль, после которой нам соответственно пришлось подвергнуть чарам осушения всё в зоне досягаемости, прежде чем свернуть лагерь. Мы то и дело прерывались на смех, поэтому собирались довольно неаккуратно, но в конце концов нам удалось просушить вещи до удовлетворительного состояния и сложить их обратно в рюкзаки, затем мы вновь вышли на тропу. Сегодня наша беседа всё чаще возвращается к теме прорицаний: Геллерт раздумывает над способами, которые позволили бы ему делиться видениями с другими волшебниками и колдуньями. Говорит, что уже пробовал удержать воспоминания об увиденном, используя магический кристалл и карты таро, и даже пытался смастерить самодельный Омут памяти, но ни один из этих предметов не способен передать видение в мельчайших деталях, которые Геллерт хотел бы сохранить. К несчастью, я не могу предложить ему никакого решения: Прорицания не входили в список предметов, выбранных мной для изучения в Хогвартсе, и до тех пор, пока я не встретил Геллерта, мой интерес к этой области знаний был, мягко говоря, ограниченным. Однако надеюсь, что Геллерт оценил мою готовность выслушать и объективно взвесить все за и против уже имеющихся у него идей. Мы двигаемся с хорошей скоростью, хотя и немного медленнее, чем рассчитывали: с самого нашего выхода нынче утром тропа частенько сужается и становится всё каменистее. Судя по отметке сбоку от тропы, прямо сейчас мы остановились на привал в месте, от которого до ущелья остаётся всего лишь две мили. Наше совместное волнение столь сильно, что его практически можно коснуться рукой. И вновь вперёд к неизведанному! Жили-были трое братьев, и вот однажды отправились они путешествовать. Шли они в сумерках дальней дорогой и пришли к реке. Была она глубокая — вброд не перейти, и такая быстрая, что вплавь не перебраться. Но братья были сведущи в магических искусствах. Взмахнули они волшебными палочками — и вырос над рекою мост. Сказка о трёх братьях Утро, суббота, 22 июля 1899 Ещё вчера мы добрались до точки, в которой три брата из Сказки предположительно перешли реку, но так и не нашли никаких подтверждений присутствия братьев, Даров или моста, который мог там когда-то стоять. Я был рад наконец дойти до этого места, несмотря на то, что весьма скептически оценивал наши шансы найти там что-то важное. Однако я никак не ожидал того злого горького разочарования, которое выказал Геллерт, когда мы обыскивали берег реки на предмет каких-либо руин, напоминающих основание моста. Тропинка, карабкающаяся меж отвесных каменных стен, начала поворачивать обратно вниз по направлению к реке. У самого широкого места потока мы вдруг вышли на прогалину, со всех сторон окружённую голыми острыми скалами, что подобно башням возвышались у нас над головами. Река выглядела в точности так, как была описана в Сказке — слишком глубокая, чтобы перейти вброд, слишком быстрая, чтобы перебраться вплавь. Вода вспенивалась, разбивалась брыгзами, бурным потоком переливалась через валуны на своём пути. Прибрежные скалы блестели от влаги. В этом месте тропа внезапно прервалась. Предполагалось, что путешественники либо повернут назад, туда, откуда пришли, либо — не зря прогалина была защищена антимаггловскими чарами — трансгрессируют отсюда на противоположный берег, постепенно переходящий в лес и уводящий путников вниз по реке обратно к начальной точке путешествия. Мы с Геллертом, как и следовало ожидать, не предприняли ни того, ни другого. Вначале мы с энтузиазмом детально изучали прибрежный плáвник и гальку, однако спустя примерно час кропотливых исследований стало ясно, что мы не обнаружим здесь ничего, что имело бы отношение к Дарам. Скрупулёзность Геллерта сменилась разочарованной небрежностью, которая в свою очередь уступила место гневу. Он в ярости бросал на землю кучи отсортированных щепок, а затем и вовсе начал взрывать всё, что попадалось ему под руку, метал заклятие за заклятием, выкрикивал обрывки немецких ругательств, которые я не понимал. Мне в голову никогда не приходило, что этот дерзновенный, ироничный, умный молодой человек может оказаться во власти шквала эмоций. Полагаю, что такие срывы казались мне недостойными человека, обладающего его логикой, уровнем интеллектуального развития и сдержанной манерой поведения. И вот я своими глазами смотрел на то, как Геллерт, один из самых умных и сильных волшебников нашего поколения, злобными взмахами палочки стирает речную гальку и сухой камыш в пыль. В тот момент я не испытывал перед ним никакого страха, — хотя, возможно, и должен был — меня скорее зрелище его человечности, что, вероятно, приобрела объём и воспламенилась мощью бушующих в нём эмоций. И тем не менее я извлёк из кармана собственную палочку, прежде чем осторожно приблизиться к Геллерту. Он стоял, устало привалившись к скале и тяжело дыша. Глаза его полнились злыми слезами. Ослабевшие пальцы едва удерживали палочку. «Знаю, ты не так себе всё это представлял…» — начал я, вкладывая в интонацию столько сочувствия, сколько мог. «Не так себе представлял? — произнёс он ломающимся голосом, повернувшись ко мне. — Я ничего себе не представлял. Я видел. Нас с тобой. Мост, — умолкнув, он осел на землю. — Когда я только начал искать Дары в прошлом году в Дурмстранге, меня преследовало одно и то же видение. Тогда я ещё не знал, что человеком, который ко мне присоединится, будешь именно ты, но я видел это самое место. Ощущал здесь могущество, величие, — глядя на меня снизу вверх, он продолжил уже печальнее, мягче, — быть может, это могущество исходило от тебя. От тебя, а не от Даров». Сердце моё встрепенулось, но я с усилием подавил этот порыв. «Что, если это могущество исходило от нас? — спросил я. Мне в голову внезапно пришла потрясающая идея. — Что, если мы заставим мост появиться? В конце концов, разве мы, подобно трём братьям, не сведущи в магических искусствах?» Вскочив на ноги, Геллерт обнял меня так стремительно, что я едва устоял на ногах. «Альбус, ты гений! — воскликнул он, порывисто целуя меня в щёку. — Чистый гений. Мост ведь был волшебным! От него и следа не осталось. Его надо воссоздать, а не найти уже созданным!» Щека покалывала в том месте, где губы Геллерта коснулись кожи. Полагаю, в тот момент, когда он взял меня за руку и повёл к кромке воды, я весь, с ног до головы, залился краской. Несколько мгновений мы стояли на берегу, моя правая рука в его левой, палочки наизготовку, взгляды устремлены поверх ревущих вод реки на противоположный берег и густой лес, который, казалось, ожидает нас. «Как нам его сотворить?» — неуверенно спросил я, поудобнее перехватывая палочку левой рукой. «Ты же сам предложил эту идею! — рассмеялся Геллерт, а затем, посерьёзнев, добавил: — Думаю… мы просто почувствуем, что надо делать… сотворим его, как творим любые другие предметы…» «Или трансфигурируем из всего этого? — я указал на разбросанные обломки плавника. — Или, может быть, и то, и другое? Получится некий гибрид тех навыков, которые лучше всего даются каждому из нас». «Истинное воплощение наших дарований в единой форме, — он сжал мою руку, — и величие нашего с тобой единого могущества». В английском языке — как и во всех других языках, коими я владею — не найдётся слов, способных описать невероятное ощущение того, что мы всё делали правильно. Мы возводили мост, и магия, рвущаяся из двух палочек, пульсировала сквозь наши сплетённые пальцы. У нас перед глазами прямо из воздуха начали материализоваться стальные перекладины, куски плавника поднимались ввысь, меняли форму, занимали свои места. Галька раздувалась, превращаясь в твёрдые гранитные глыбы. Металл и камень, высекая искры, врастали друг в друга, сливались в единое целое, пока не образовали крепкую арку, перекинувшуюся над самым глубоким и опасным отрезком реки. Мост потрясал воображение. Мы лицезрели настоящее чудо! Он казался нам ещё прекраснее, оттого что олицетворял то, на что мы способны вместе. И так же вместе, не сговариваясь, мы одновременно бросились бежать по творению собственных рук. В ту секунду я не страшился ничего. Геллерт был со мной, и я знал, что вместе мы способны покорить весь мир. Он остановил меня, когда мы ступили на противоположный берег. «Думаю, нам следует оставить наш мост в память о Сказке и Дарах». Я кивнул в знак согласия, прижимая наши сплетённые пальцы к груди. «И в память о нашем с тобой паломничестве». Он тепло мне улыбнулся, но в глазах его всё ещё плескалась грусть и… нечто новое, нечто, что я не мог распознать. Его рука, разжавшись, выпала из моей настолько неожиданно, будто магия между нами развеялась. Какая магия ни свела бы нас вместе, теперь, когда мы больше не касались другу друга, она слабела. Я ощущал её утрату. Боль, должно быть, отразилась у меня на лице, потому что Геллерт от меня отвернулся. Мы больше не были предводителями великой революции ради общего блага всего волшебного мира, сейчас мы вновь стали всего лишь Альбусом и Геллертом. Двумя семнадцатилетними мальчишками, что вместе отправились в поход, прошли по тропе, оставили позади себя мост и намеревались по другой тропе дошагать до леса, который виднелся впереди. Когда мы углубились в лес примерно на полмили, начало темнеть. Выбрав подходящую лужайку, мы вместе принялись разбивать лагерь, освещая местность палочками. При этом мы едва ли перекинулись словом. За последние две недели мы много времени провели в приятном молчании, но тишина, повисшая между нами теперь, казалась гнетущей. Что касается меня, я не мог отделаться от воспоминаний о ярости Геллерта, его страстях и удивительной магии, что связала нас на мосту. Что угодно отдал бы за то, чтобы узнать, о чём думал в той тишине Геллерт. К тому времени, как мы разобрались с палаткой, ни у кого из нас не осталось ни сил, ни желания разводить костёр или готовить нормальный ужин, поэтому мы заклинанием вскипятили воду для чая и перекусили хлебом с вареньем. Покончив с едой, Геллерт поднялся на ноги, объявил, что идёт спать, и оставил меня одного в крохотной жилой зоне палатки. Я долгое время сидел там, поглощённый собственными раздумиями, физически слишком уставший, чтобы делать записи в дневнике, эмоционально слишком возбуждённый, чтобы сосредоточиться на чтении. Наконец и я отправился в кровать. Геллерт, очевидно, уже спал, свернувшись клубком на своей походной койке. Я видел лишь его спину. Забравшись на койку, я в свою очередь отвернулся от Геллерта, чтобы не смотреть на него и попытаться отвлечься от мыслей о нём. Постепенно меня, готового оставить прожитый день позади, окутала дрёма. Незадолго до рассвета небеса разверзлись. Меня разбудили звуки тяжёлых капель дождя, бьющих о брезентовый потолок палатки, матрас, прогнувшийся под чужим весом и вжимающееся в меня продрогшее тело. «Холодно», — шепнул Геллерт мне на ухо, стуча зубами. И только тогда сквозь сонный ступор я понял, что и сам замёрз, и в поисках тепла инстинктивно прижался к нему в ответ. «Снаружи буря», — успел ответить я, прежде чем провалился обратно в сон, позволив Геллерту меня обнимать. Именно так я и проснулся утром — в тепле рук моего дорогого друга, словно такое пробуждение было самой естественной вещью в мире. Я ощущал окутавшую нас близость и нечто практически сродни той пульсирующей магии, что искрила между нами на мосту. И даже большее… то самое томление, что охватило меня, когда мы вместе лежали под звёздами… Оно настолько меня ошарашило, что я осторожно выбрался из объятий Геллерта и, прихватив одеяло с его пустой койки, вновь удалился в жилую зону, чтобы, пока он спит, сделать несколько записей в дневнике. Откровенно говоря, не знаю, что и думать, как быть, как себя вести. Могу ли я с честностью подтвердить самому себе, что привязанность Геллерта не выходит за рамки обыкновенных дружеских чувств? Но как же вчерашний поцелуй? Возможно, между нами возникло межкультурное недопонимание? Или я всё же смею надеяться, что он питает ко мне взаимные чувства? Да что же я за гриффиндорец такой, если боюсь действовать перед лицом неизвестности? А.