What they do in the shadows

Muse - Supermassive Black Hole Оторвавшись от обескровленной девушки, что теперь бездыханным телом валялась возле его ног — Олли вновь прочтет лекцию о том, что устал подметать следы за не знающим грани блондином, — Йоэль облизнул остатки второй положительной, самой вкусной на его более чем столетний взгляд, с губ и откинулся на спинку красного бархатного дивана, взглянув вглубь комнаты из-под полуприкрытых от долгожданного насыщения век. — Алекси… Хриплый низкий голос взывал к недавно обращенному им мальчишке, который допивал свою жертву возле старинного камина — дом, в котором остановились Хокка с братьями в небольшом европейском городке, манил обилием антиквариата и роскошными интерьерами в старинном стиле. Услышав свое имя, брюнет, чьи иссиня-черные, пережженные недавним окрашиванием пряди так ярко контрастировали с бледной фарфоровой кожей, с трудом оторвался от блондинки с еле заметным пульсом и обернулся, хищно поглядывая на старшего. — Иди сюда, Алекси, — не терпящим возражений тоном прошептал тот. Картина, открывшаяся перед ним, сводила с ума, кажется, окончательно и заставляла и без того обостренные бессмертием эмоции бить через край. Каунисвеси, его нежный и наивный мальчик, словно был рожден для вампиризма: кожа сияла в лунном свете, пробивающимся сквозь большие завешенные окна, а сам он смотрел на Йоэля с голодом, так ясно читающимся в налитых кровью глазах. Намеренно не спеша преодолев расстояние между ними, Алекси, по подбородку которого еще стекала человеческая кровь — он знал, как блондина это заводило, — опустился на колени Хокка, заглядывая тому в глаза. — Хороший мальчик, — выдохнул в его приоткрытые губы старший, с трудом сдерживая пошлые мысли, возникшие в затуманенном сознании. — Я все еще голоден, — с хитрым прищуром протянул брюнет, откидывая его волосы и оголяя так маняще пульсирующую яремную вену. Обмен кровью — самая интимная часть бессмертия, возникавшая лишь между единицами из тех, кому дарована вечная жизнь. Далеко не каждый даже из взрослых вампиров позволял кому-то пить себя и уж тем более пить другого. Для многих это считалось грязным, едва ли не запретным процессом, сравнимым, разве что, с беспорядочным сексом, который так не приветствовался среди людей. Своя кровь не насыщала вампиров, но дарила наслаждение, которое трудно поддавалось описанию, а ощущения от укуса можно было сравнить с предоргазменными. Йоэль Хокка за целый век позволил попробовать себя лишь одному вампиру, а точнее, еще вампиренку, которого сам же обратил всего месяц назад. Слегка откинув голову и вновь обнажив острые клыки, Алекси впился в шею блондина с рваным стоном, настойчиво притягивая того ближе к себе. — Не увлекайся, — из последних сил прорычал Хокка, чувствуя, как мальчишка посасывает сочащуюся из него кровь, попутно проходясь языком по чувствительной коже. Будучи сам не в силах противиться желанию, он впился острыми зубами в запястье брюнета, самую лакомую часть новообращенного тела. Пожалуй, ни один человек, ни один вампир не был способен доставить такого удовольствия, как этот мелкий чертенок, что теперь, перейдя на темную сторону, манил только сильнее — если бы бессмертные могли покрываться мурашками, Йоэль непременно ощущал бы их сейчас. Почувствовав, что еще немного, и сил остановиться уже не хватит, Алекси отпрянул от ранки на белоснежной шее блондина. Едва ощутимо, но достаточно для несдержанного мычания, он прошелся влажным языком по особенно чувствительным точкам, оставляя алую дорожку, ведущую прямо к губам, что нехотя оторвались от его запястья. — Какой я на вкус? — заглядывая в пылающие кровью глаза Йоэля, заигрывающим тоном поинтересовался брюнет, прежде чем продолжить свое развратное путешествие по полуобнаженному бессмертному телу, выглядывающему из-под кожаной жилетки. — Ты — самое сладкое, что я когда-либо пробовал, — протянул старший, медленно облизывая свои губы после столь притягательного десерта. Не позволяя ему закончить, Каунисвеси впился своими багряными пухлыми губами в его. В развязном и тягучем, смешанном с их кровью поцелуе оба вампира позабыли о телах, ожидающих вокруг, о других членах так называемого «клана», снующих по дому, и даже о том, что скоро рассвет, первых лучей которого стоило избегать. Ерзая и намеренно потираясь о пах Йоэля, мальчишка наслаждался тем, как ему удавалось вывести старшего из привычного хладнокровного равновесия, как он морщился и тихо постанывал ему в губы, параллельно проникая свободной рукой под полы бархатного халата Алекси. Если бы у опытного и повидавшего немало гражданских войн на своем веку Хокка спросили, что самое приятное в том, чтобы быть вампиром, он бы, не колеблясь ни секунды, вспомнил сначала о насыщении, которое приходит после первой же капли невинной крови, а затем — о чувствах, усиливающихся после смерти в несколько раз. Вот и сейчас, проходясь своими длинными пальцами по торсу мальчишки, он испытывал возбуждение, сносящее крышу сильнее, чем манящий человеческий запах, пугающее больше, чем огонь, способный уничтожить любого из них, заставляющее молить о продолжении громче, чем сам Алекси перед своим обращением в ту ночь. Издав нечеловеческий рык от нетерпения, Йоэль молниеносно скинул мальчишку с себя, располагая на дорогом ковре на полу. В одно мгновение затворив наглухо ведущую в комнату для гостей дверь — кормиться Хокка предпочитал именно здесь, не желая пачкать шелковые простыни своей спальни, — он опустился сверху на брюнета, снимая с себя жилетку, что вмиг стала совершенно лишней. — Ты — мой, — устрашающе-приторно протянул Хокка, зная, как подобные фразы заводят Каунисвеси, который не мог оторвать взгляда от мертвецки-бледного, но такого идеально-подтянутого тела блондина, подсвеченного лишь слабым сиянием луны. Тот был сложен идеально: стать, которой отличались далеко не все бессмертные, превозносила Йоэля над теми, кто смел оказаться рядом, а рельефные мышцы выдавали хищника, что скрывался за взглядом ледяных голубых глаз. — Твой, — вторил ему Алекси, как и тогда, в ту чертову ночь, когда блондин спас его и сделал не просто вампиром, а окончательно своим — даром, что про связь между обращенным и его создателем, возникающую из-за сильных чувств одного к другому еще до смерти, брюнет не догадывался. Будто в доказательство собственных слов, старший, нависнув над Каунисвеси и раздвинув края рубиновой ткани, что скрывала от него красоту тела вампиренка, начал медленно покрывать его небольшими укусами — так, чтобы не сорваться, лишь доставить удовольствие и продлить приятную пытку. Двигаясь сверху вниз, от еще недавно девственной шеи и ключиц к низу живота, блондин впивался в фарфоровую кожу снова и снова, воплощая свое самое заветное желание — несмотря на вопиющую жажду и затуманенный рядом с таким притягательным Алекси разум, клыки Хокка ни разу не касались его человеческого тела. Нежно кусая и легонько посасывая, блондин проходился языком по свежим ранам на теле парня, зная, что они затянутся, стоит ему дойти до следующего лакомого участка. Алекси, тихо постанывающий и все сильнее выгибающийся на встречу Йоэлю, вспоминал, как мечтал о том, чтобы тот обратил на него внимание. Ему хотелось стать единственным — неважно, человеком или вампиром, несмотря на то, что в парне не было особенного желания обратиться, коим отличались многие люди, — кого холодный и надменный, всегда сидящий поодаль и наблюдающий за жизнью, словно за спектаклем, Хокка подпустит к себе. Стоило только их компании появиться в Нуммеле черт знает для чего, как все вокруг, и диджей в прошлом в том числе, попали под влияние чарующего магнетизма всех пятерых вампиров. Сколько раз, чертыхаясь на самого себя за то, что попал под обаяние бледнолицего, он представлял их вместе, сколько раз мечтал о нежном прикосновении к своей коже, сколько раз крыл благим матом Йоэля и всю его компанию за то, что те творили в городе: бессмертные вызывали в Каунисвеси бурю эмоций, справиться с которыми он так и не смог. Не смог, поэтому присоединился к клану и покинул родные места, став тенью, что всюду была рядом, и луной, освещающей путь старшего. Хищно взглянув на тающего от ласки и приятной боли мальчишку, блондин медленно, словно нарочно доводя вампиренка едва ли не до мольбы, расстегнул ширинку и приспустил до колен черные узкие брюки, что в сочетании с бархатным рубиновым халатом смотрелись на брюнете невыносимо горячо. Устроившись, словно пума, в ногах Каунисвеси, Йоэль начал дорожку влажных поцелуев от самого пупка, спускаясь все ниже, к внутренней стороне бедра: там проходит крупная вена, так любимая теми бессмертными, кто не желал оставлять на жертве своих следов. Нарочно не уделяя внимания подрагивающему в предвкушении члену немалых размеров, он лишь слегка прошелся по нему ладонью — Алекси издал рык, предвещающий, что еще пара минут подобных игр и он не выдержит, прижав Хокка к камину и заставив уже его молить о развязке, как в тот их первый раз. Расценив это как сигнал, старший запрокинул голову, откидывая белоснежные пряди с лица и обнажая острые клыки, и впился в тонкую кожу бедра мальчишки. — Йоэль! — стон, с криком вырвавшийся из парня, слышали, должно быть, на всех этажах особняка, обитатели которого давно привыкли к развратным игрищам самого старшего из них. Едва Хокка оторвался на секунду от своего любимого лакомства, посмотрев на Алекси взглядом, полным крови и возбуждения, как тот стремительно перевернул их, попутно скидывая с себя последние остатки одежды — блондин, лишь сильнее распаленный такой наглостью младшего, не намерен был отдавать инициативу, а потому следом за парнем избавился от последних элементов ткани на своем бледном теле и вновь сменил положение. Со стороны эти двое выглядели как животные, что за долю секунды оказались полностью обнаженными и лишь меняли позы на дорогом ковре, оказываясь то сверху, то снизу. Наконец, одной ладонью заводя руки Каунисвеси за голову и прижимая их к полу, Йоэль грациозно прогнулся в спине и двумя пальцами второй вошел в тугое кольцо мышц мальчишки, используя его же кровь вместо смазки — картина представлялась до боли пошлой, что заводило обоих еще сильнее. Слегка морщась от неприятных ощущений, Алекси всем телом подался навстречу умелым пальцам старшего, то и дело отрывая ягодицы от пола. — Хочу как тогда, в Уэльсе, — вспоминая жаркую ночь в одном из склепов маленького английского городка, протянул брюнет, облизываясь и демонстрируя набухающие под глазами вены. В тот раз они разнесли половину чьей-то фамильной гробницы, на нечеловеческой скорости сшибая все на своем пути в поисках удобного положения. В тот раз они были пьяны выдержанным виски, что бил в голову сильнее человеческой крови. В тот раз Алекси впервые пил того, о ком мечтал столько месяцев. С хищной ухмылкой вампир откинул мешающиеся пряди и наклонился ближе к вампиренку, который мгновенно притянул его к себе за шею и надкусил кожу, посасывая начавшую струиться кровь. Опьянение оттого, что Йоэль Хокка, наконец, принадлежал ему — поверить в это до сих пор было трудно, — окончательно лишило рассудка, а потому он даже не заметил, как, растянув анус до нужного размера, блондин резко вошел в него на всю длину. Из глаз посыпались искры: чувствовать бессмертного в себе было слишком хорошо. Поначалу, в самые первые их разы, Каунисвеси не переставал задавать глупые, но, как ему казалось, логичные вопросы о том, как в фактически мертвом теле может быть кровь и уж тем более как в этом случае возможно возбуждение. Все подобные выпады старший парировал легко вздернутой светлой бровью, надменным выражением обычно безэмоционального лица и ответным «так же, как ты мечтаешь впиться в меня своими новенькими клыками, родной», чем лишал мальчишку всякого желания задаваться вопросами бессмертного бытия. Ускоряя темп — оргазм подступал теперь гораздо быстрее и накрывал с головой так, как людям не снилось и в самых жарких фантазиях, — Хокка опустил свою руку на ноющий без внимания член брюнета. Если Алекси таял и смотрел на старшего с обожанием, реализуя свои давние желания, наслаждаясь близостью, то сам Йоэль хотел мальчишку ничуть не меньше. Слишком долго он был его Адамовым яблоком — даром, что проклятый на вечную жизнь более сотни лет назад он насмехался над религиозными притчами. Слишком долго вампир, презирающий человечество как давно устаревшую ступень эволюции, мечтал не просто попробовать смертного, а обладать им от и до, заполонить его разум и каждую клетку, полностью подчинить себе и не отпускать. Едкие, словно чертовы солнечные лучи, мысли о парне со слегка волнистыми выжженными волосами, тонким вздернутым носом и такими яркими, заглядывающими в заледеневшую душу глазами поселились в его голове и не отпускали ни днем, когда он прятался среди мрачных коридоров и спален особняка, ни ночью, когда он, наконец, мог выйти и, тяжело опустившись на стул в самом углу местного бара, так, чтобы его не было заметно, наблюдать за проводившим очередной веселый вечер пареньком. Теперь же, когда ранее мечтавший о карьере музыканта юноша был привязан к нему кровными узами, Хокка никак не мог насытиться, окончательно теряя остатки самообладания. Утробное рычание, смешанное с рваными стонами, наполнило комнату, предвещая мощный синхронный оргазм. Йоэлю нравилось растягивать удовольствие, отсрочивать наслаждение до последней капли: вампир сходил с ума от подобных игр, умело управляя еще не таким опытным в этих вопросах Алекси, который плавился в его руках, словно воск в канделябрах особняка, но сейчас затуманенный страстью рассудок желал только взять вампиренка здесь и сейчас, больше не оставляя ни минуты на лишние нежности. — Я уже… — не успел выплюнуть, сдерживая крики, Алекси, как голова закружилась от накатившей развязки, а силы вмиг покинули сотрясающееся в судороге тело. Грубо толкаясь в своего податливого и размякшего мальчика в последний раз, Хокка бурно излился, опуская потяжелевшую голову на крепкую грудь брюнета. После каждого раза с ним он испытывал давно забытые ощущения, словно он вновь новообращенный 27-летний парень, который только завершил болезненный, но такой долгожданный переход от жизни к бессмертию, и теперь энергия покидала его, чтобы через пару мгновений вернуться с новой, ранее неведомой силой. Обычный секс с себе подобными никогда не доставлял Йоэлю ничего, кроме выброса накопившегося стресса, пары минут кайфа, но Алекси… С ним все было совсем по-другому. — Томми убьет нас за то, что мы снова распугали его ужин, — усмехнувшись, протянул старший, отрывая голову от тела Каунисвеси и поднимаясь в поисках штанов. — Какая жалость, что мы уже мертвы, — хихикнул тот, — но нотаций про шумоизоляцию нам все равно не избежать… — В следующий раз воткну тебе кляп. Будет ему шумоизоляция, — хитро подмигнул блондин под звонкий смех мальчишки. Натягивая жилетку цвета кровавых разводов и поднимая опрокинутое в порыве страсти кресло, Йоэль бросил в брюнета его бархатный халатик, вспоминая, как сам подобрал его среди кучи тряпья, веками складировавшегося в этих стенах. Алекси был словно рожден для бессмертия, дорогих интерьеров, роскоши и тому подобного, и старшему нравилось наблюдать за тем, как из худощавого паренька он превращался в настоящего чертенка, что знал себе цену. В его чертенка. Последним, что он услышал, прежде чем покинуть комнату и отправиться на поиски названных братьев, оставляя Каунисвеси вновь убирать следы бурной ночи, был тихий шепот: — Ты тоже сладкий.