What they do in the shadows

RAIGN - Don't Let Me Go Темный, освещаемый лишь принесенным с собой тусклым фонарем подвал отдавал сыростью и холодом хранящихся здесь тайн, что пробирали до костей даже своих бессмертных хозяев. Покоцанные временем каменные стены со следами когтей, окровавленные цепи, всевозможные приспособления для пыток, словно сошедшие со страниц истории средних веков, и камеры, надежно запирающиеся на девять замков — все это сдерживало демонов, которые кишели внутри обитателей дома, их гостей и врагов. Слой земли, отделяющий «игровую», как нежно звал это место Йоонас, от жилого помещения, сдерживал нечеловеческие вопли, что раздавались тут средь бела дня, пока город жил своей жизнью, совсем не замечая ужасов, которые легендами обрамляли особняк на окраине. В самом углу, покрытый толстым слоем пыли и паутиной, забытый всеми, кроме него одного, замурованный в плотно сложенный у стены кирпич покоился иссушенный Нико. Парень, еще полгода назад влюблявший в себя всех и каждого широкой улыбкой и изумрудными глазами, а по ночам превращавшийся в не знавшего пощады хищника, теперь походил, скорее, на мумию: серый, морщинистый и не имеющий сил пошевелиться. Проведя рукой по шероховатой поверхности, вампир устало вздохнул. Братья были против того, чтобы обрекать Моиланена на десятилетия в погребении — часто тем, кто подвергался жесточайшему из наказаний, иссушению, доводилось проводить там целые века, — но отношения этих двоих всегда выходили за рамки принятых у них правил, всегда были «выше» этого. Йоэля Хокка уважали и боялись, за ним шли, а его слово было последним. Одного взгляда ледяных голубых глаз было достаточно, чтобы поставить врага на колени, а когда-то главную любовь жизни замуровать в камень и бросить гнить. — Мой Нико… — произнес блондин слова, что так часто срывались с его уст в порыве нежности, на которую черствая душа только была способна. Слова, теперь звучавшие, точно приговор — жизнь и смерть его Нико отныне были в его власти. Своему Нико старший готов был простить все что угодно. Когда-то подающий надежды пианист, так удачно сочетавший в себе человечность с бессмертием, чем удивлял всех вокруг, смог проникнуть в те потаенные закоулки души блондина, куда тот и сам боялся заглядывать. Проникнуть и осветить, пусть даже против воли хозяина. Моиланен целых пятьдесят лет — непростительно много для вечности — сдерживал шторм внутри Хокка, открывая миру лучшее, что в нем было. У каждого демона ночи должен быть свой ангел смерти, что оказывается рядом в редкие моменты слабости, не давая упасть на колени. Нико готов был стать для своего холодного возлюбленного всем, совсем не замечая, как тому стало скучно. «Я засыхаю рядом с тобой, кудряшка», — прошептал зловеще, но одновременно со всем оставшимся в замерзшем вновь сердце трепетом старший, навсегда запирая чувства, что тяготили его столько лет, на замок. С того рокового дня прошел год. Год, как великий и ужасный Йоэль Хокка воспользовался главной вампирской привилегией и отключил все эмоции, превращаясь в зловещую машину для убийств — кровавый след и привел братьев в Нуммелу, где блондина видели в последний раз. Именно этот небольшой городок, а точнее, один из недавно вернувшихся в него жителей разделил их отношения на «до» и «после». Блондин был готов простить своему кудрявому ангелу любой промах даже после того, как ушел, ведь он по-прежнему оставался его любовником, коих старший помнил и по-своему любил — любой, кроме Алекси. Моиланен допустил фатальную ошибку, когда, сорвавшись в порыве ревности, набросился на тогда еще светловолосого худощавого парнишку в модном бомбере и едва не лишил жизни. Кровожадный вампир не готов был простить бывшему возлюбленному смерти того, кто вернул его заледеневшему сердцу способность чувствовать. История Нико и Йоэля началась еще в 1848 году, когда обращенный двумя годами ранее в результате глупого несчастного случая шатен с элегантным каре — вкус всегда был одним из его главных качеств — увидел совсем недавно отведавшего человеческую кровь в первый раз парня, чьи клыки и вовсе выглядели, словно накладные. Он встретил Хокка совсем молодым вампиром, только познающим себя, а потому не просто наблюдал, как тот становится зловещим принцем тьмы, но и шел с ним бок о бок этот путь, быстро став частью братства, все члены которого знали друг друга еще с тех пор, как их щеки были покрыты подростковым румянцем. Гостиная небольшого деревянного дома где-то на границе Швейцарии походила на поле боя: старая потертая мебель была перевернута, грязные окна выбиты, словно после взрыва, а на покосившихся стенах повсюду красовались багровые пятна крови. Буквально пару минут назад хозяин, что теперь в неестественной позе, словно мешок с костями, лежал в углу, из последних сил сражался с бледнолицым монстром, ворвавшимся в его обитель среди ночи. Облаченный в длинный черный плащ с капюшоном, скрывающим отросшие светлые волосы и налитые кровью глаза, зловеще осматривающие помещение, он просил ночлега, а едва переступив порог, набросился на старика, обнажая острые клыки и впиваясь в дряблую крестьянскую кожу. «Просроченные» — так бессмертный называл тех, чей возраст давно превышал допустимые для него 35 лет, после наступления которых кровь, по его высокомерному мнению, была уже не столь притягательной и не приносила удовольствия, лишь слепо утоляла жажду. — Что ты наделал? — ошалев от увиденного, спросил старшего, изменившегося до неузнаваемости всего за год, подоспевший шатен с длинными кудрями в мантии, что также скрывала его проклятие от непрошенных глаз. — Отужинал, — сладко протянул Йоэль, облизывая измазанные в крови длинные пальцы. Он стоял возле окна, что теперь пропускало внутрь ночную прохладу, и хищно поглядывал на луну, так ярко освещавшую пустынные зеленые луга вокруг. — Это пятый труп за неделю, нам пора уходить, пока местные жители не подняли шум, — подходя ближе к телу и оценивая обстановку, прошипел Нико, пытаясь образумить потерявшего рассудок блондина, что, казалось, совсем перестал его слышать. Любить Йоэля было сложно, любить безответно — еще сложнее, а пытаться спасти того, кто на твоих глазах превращается в кровожадного хищника, — и вовсе невыносимо. Усмехнувшись вмиг нахлынувшим воспоминаниям о прошлом и отгоняя их прочь, словно назойливых мух, Хокка вытащил пару кирпичей, точно там, где располагались глаза Моиланена, теперь закрытые, будто он и правда уснул вечным сном. Когда-то он восхищался чертами его лица, называя самого шатена не иначе как произведением искусства, героем картин Ботичелли, бриллиантом, которому не повезло с огранкой в виде холодного до проявления эмоций Йоэля. Пятьдесят лет назад, окончательно потеряв все то, что сохраняло в нем человечность, он впервые увидел в Нико красоту, что теперь казалась не более, чем фантиком, скрывающим внутреннее безумство. Дорогие, сотканные словно для них шелковые простыни прикрывают наготу бледных тел, покоящихся друг на друге. Вампиры, чья очередная бурная ссора перетекла в страстный животный секс, происходивший теперь все чаще, выравнивали сбившееся дыхание. Йоэль, на котором лежала голова едва не засыпающего теперь Моиланена, поглаживал шатена по мягким волнистым волосам, впервые ловя себя на мыслях о том, что тот красив. Не так, как те глупые куколки, каких бледнолицый с удовольствием выбирал на завтрак — непременно блондинки с миловидным личиком и голубыми глазами, — нет, Нико был совсем другим. Изумрудные глаза цвета листвы, когда не налиты кровью, согревали даже навсегда остывшее бессмертное тело. Белоснежная, но удивительно скрывающая клыки добрая улыбка располагала к себе любого, никогда не выдавая в ее обладателе страшного монстра. Эта бесконечно раздражающая привычка трогать волосы, точно проверяя, достаточно ли он хорошо выглядит. Черт, конечно, он выглядел потрясающе. Никого прекраснее, право, Хокка не встречал — и боялся признаться в этом даже себе самому. — Ты пялишься, — почувствовал его взгляд шатен, слегка приподнимаясь так, чтобы видеть лицо блондина. — Не обольщайся, кудряшка, — холодно, но в то же время заигрывающе протянул Йоэль, мрачнея: меньше всего ему хотелось, чтобы этот знающий себе цену эстет что-то заметил. Между ними не было ничего, кроме плотских утех время от времени в качестве разрядки, и давать надежду на большее он не намеревался. — Признайся, я тебе нравлюсь. Ты глаз с меня не сводишь! — допытывался Моиланен, удобнее располагаясь на широкой обнаженной груди старшего. — Еще одно слово, и я тебе этот глаз выколю и съем на ужин, — окончательно теряя всякое настроение на игры, отрезал Хокка и поднялся, демонстрируя голое и такое чарующее тело. Настала очередь Нико любоваться тем, по кому он сходил с ума вот уже 122 года. — Я любил тебя, — едва слышно прошептал блондин, прикрывая тяжелые веки и позволяя себе предаться прошлому окончательно. Он впервые произносил это вслух. Нико ни разу не слышал от него признаний, довольствуясь лишь собственническими жестами и взглядами, тем единственным, на что был способен старший, не знавший теплоты и ласки с самого детства. Только сейчас, спустя год после мучительного для обоих расставания, Йоэль смог запоздало сказать самые важные слова тому, кого сам же обратил в камень. — Ты не верил, но это так. Присаживаясь на камни возле своей похороненной под слоем кирпича любви и открывая стоявшую неподалеку бутылку выдержанного бурбона, Хокка, сделав обжигающий горло и слегка усыпляющий подступающую жажду глоток янтарной жидкости, испытал всепоглощающий стыд, что давил по вискам и заставлял на секунду желать собственной смерти. Это он, Йоэль, должен сейчас покоиться под грудой камня, сгорая от жажды крови в состоянии, подобном анабиозу. Это он должен страдать без Нико, своего Нико, что помогал не слететь с катушек и не потеряться окончательно. Это он должен унижаться и стоять на коленях, моля о прощении, а не Моиланен в тот день. Но блондин, словно последний трус, поспешил возвести непробиваемую стену и лишить себя чувств в тот самый момент, когда понял, что причиняет боль не только шатену, смотрящему на него глазами, полными слез, но и себе самому. Сбежал, даже не попытавшись объясниться с собственным сердцем и с тем, кто хранил его столько десятилетий. — Прости меня, — глядя в потолок, протянул Йоэль очередную фразу, что никогда бы не сказал Моиланену глаза в глаза из-за страха быть высмеянным, обнаженным до глубины своей мрачной, будто последние мгновения перед рассветом, души, — потому что я не прощу. Долгих пять десятков лет двое вампиров, встретившихся еще совсем детьми, разделяли грехи друг друга, несли один крест проклятых на бессмертие созданий ночи, убивали и воскрешали. Даже после расставания, пустившись в бега от самого себя в родную Финляндию и оставляя за собой кровавые следы из сотен трупов, блондин хранил глубоко внутри память о Нико, зная, что тот, как и братья, обязательно будет его искать. Даже тогда, будучи безжалостной машиной для убийств невинных, он готов был порвать любого за того, с кем делил постель. Пока Моиланен, руководимый испепеляющей ревностью и пожирающей его и непонятой старшим болью, не совершил, как оказалось, роковую ошибку и не набросился на мальчишку, ставшего кем-то большим, чем просто очередной голубоглазый ужин. — Йоэль, черт возьми! Он жалкий человечишка! Его жизнь ничего не стоит… — в отчаянии, замечая, как свирепеет лицо старшего, прокричал шатен, вдруг понимая, что теряет его навсегда. — Жалкий человечишка здесь ты, Вильхельм, и никакие клыки не изменят этого, — холодным, до дрожи пугающим даже бессмертных, собравшихся вокруг, голосом ответил Йоэль, подхватывая бездыханное тело светловолосого паренька, и тотчас исчез во тьме, оставляя за собой лишь горечь, что разливалась по венам Нико, лишившегося своей последней надежды. С размаху запустив пустой бутылкой в стену, сотрясая тишину подземелья оглушительным звоном стекла, с которым, кажется, разбилось и однажды уже остановившееся сердце, вампир теперь без стыда, но с внезапно накатившим презрением посмотрел на кирпичное захоронение, что сам же и соорудил, никого не подпуская к бывшему возлюбленному, и, глухо зарычав, покинул темные коридоры, оставив преданного ему и им шатена иссыхать. Возникшее еще утром желание простить и дать второй шанс исчезало каждый раз, стоило только вспомнить испуганные, яркие, словно льдинки, глаза Алекси, очнувшегося в больнице после обращения.