Герои? Злодеи? Пф! Деньги! И дайте жить спокойно!

      Саюки молчал. Всю ту неделю, что прошла с того момента, как ребёнка спас Всемогущий, Саюки молчал. Молчал и, крепко сжав в своих маленьких кулочках ткань больничного одеяла, смотрел перед собой.       Мария, подавив в себе эмоции, ждала. Выжидала, будто зверь, наблюдала, слушала, анализировала. А так же, пыталась адаптироваться. С того момента, как Саюки смог использовать не свою, а чужую кровь для атаки, он начал слышать голоса других людей. Точнее, отголоски. В небольшом радиусе до 10 метров. Но он их слышал. Будто сама кровь в их телах, словно радиоволны, транслировала в голову Саюки произнесенные слова. А его голова, как-будто радиовышка, принимала этот сигнал. И Саюки слышал биение сердца каждого человека. Это сводило с ума, пока Мария не поняла, что, чем сильнее она абстрагируется в свои мысли, тем тише звучат люди вокруг.       Она ждала.       И, наконец, дождалась.       В один из дней, когда Джейн находилась рядом со своим сыном и чистила ему яблоко от шкурки, к ним в палату зашёл полицейский, который вёл дело этой семьи. — Госпожа Вашингтон. Могу вас попросить выйти?       Джейн, положив яблоко и нож на прикроватную тумбу, поднялась. Она, наклонившись к сыну, поцеловала его в висок. — Я сейчас вернусь, Саюки.       И с ласковой улыбкой, адресованной сыну, покинула палату.       Саюки, закрыв глаза, сосредоточился. Он слышал биение нескольких сердец в радиусе десяти метров, но ему нужно было лишь одно. Ему нужно было знать, что скажет полицейский. Принесло ли его молчание хоть какую-то пользу. — Госпожа Вашингтон, сегодня мы получили чистосердечное признание трех преступников. Они сознались в том, что похитили вашего сына с целью выкупа. Так что, дело почти закрыто. Осталось только добиться показаний вашего сына, как потерпевшего и, как свидетеля. — Но… они молчали все это время. — Признанию поспособствовал ваш дальний родственник. Вы не знали, что Герой Мифрил участвовал в последнем допросе? — Н…нет, не знала. — В любом случае, обвинительный приговор будет выдвинут лишь тогда, когда ваш сын даст показания. Кстати, как он? — Психиатр утверждает, что его молчание скоро пройдет, как только он почувствует себя в безопасности. Он в шоке, до сих пор. — Понимаю, Госпожа Вашингтон. Вам нужно сообщить мужу…       Дальше Саюки не слушал. Он, приоткрыв глаза, нахмурился. После чего посмотрел в окно.       Как я и думала. Не зря ждала. Значит, подключился Герой Мифрил. Вот ведь твари… не прощу! И жалости от меня не ждите, ублюдки! Я уничтожу все, чем вы дорожите, не оставлю и кусочка. Как только вы посмели тронуть то, что принадлежит мне?       Саюки сжал зубы, а его губы растянулись в ужасающей, на этом детском пухлом личике, оскал. Белоснежный зрачок, в котором ранее окружающие люди видели лишь свет, казалось смог постичь самой бездны.       Чтож… раз так все обернулось, хорошо. Хорошо. Хорошо. Нужно выдохнуть. Успокоится. Горячая голова сейчас — самый серьёзный враг. Нужно думать и действовать хладнокровно. Что мы имеем? А имеем мы полную жопу. Нужно выстроить план. И для начала… я умолчу о том, что знаю. Пусть семья думает, что это сошло им с рук. Полиция в этом случае не поможет, а Всемогущий… нет, это именно тот случай, когда Герой лишь наломает дров, помешает. Не стоит забывать, что Мифрил — Герой номер два в Америке и его влияние настолько же велико, как и влияние Всемогущего. Да… я буду играть ребёнка, как и всегда. Пока у меня есть возможность. Ведь только эта личина может усыпить бдительность этих ублюдков. Но отсюда выходит вопрос… расскажу ли я семье? Думаю… безусловно. Джейн и Давид показали себя людьми, способными думать прагматично, не позволяя эмоциям взять вверх. И это хорошо. К тому же, им понадобится дядя Джон. С учётом того, как быстро дядя вернулся в Америку, когда услышал о смерти бабушки, он сильно заинтересован будет в ситуации. А ещё Саша. Милая моя, хорошая Саша. Она должна знать, кого стоит опасаться. Я знаю, что Давид и Джейн не оставят эту ситуацию. А значит, у меня самого будет больше возможностей продумать мой собственный план действий.       Саюки продолжал смотреть в окно в то время, когда обратно в палату зашла Джейн. Женщина была задумчива. По ее осторожным шагам ребенок прекрасно понял лишь одно — она пытается понять всю ситуацию. И то, что она с радостью не бежит к своему сыну означает лишь одно — она не может принять то, что те, кто похитил ее сына, дали чистосердечное признание лишь тогда, когда в дело вмешался Мифрил — щит семьи. И все-таки Саюки достались прекрасные родители. Красивы, умны, но, что самое главное, они умеют и могут всем этим пользоваться. Джейн села на стул рядом со своим сыном и посмотрела на него, пока тот, казалось абстрагировавшись от всего на свете, смотрел в окно. — Саюки. Те… преступники… их ждет наказание. Но для того, чтобы они больше не причинили никому вреда, нужно чтобы ты заговорил и дал против них показания. Я знаю, что это тяжело, но… — Я понимаю, мама.       Голос, которым неделю не пользовались, звучал слабо и хрипло. Саюки, переведя свои лазурные глаза от окна к матери, кивнул. Джейн же, пересев на больничную койку, обняла сына и прижала к себе. — Тебе было страшно, что они вернуться? — Да, мам… — Мой хороший. Все хорошо. Они под стражей. Все хорошо.       Саюки чувствовал, как женщина дрожала. И он, обнимая ее, сжал пальцами ткань ее одежды. И заплакал. В то время, когда в его голове проносились сценарии расправы, один за другим, основных ветвей их ублюдочной семьи.       В одном из офисов полицейского участка находилось четыре человека. Полицейский, кто вел дело о похищении, ребенок, сидевший на стуле перед ним, а по оба плеча от него стояли герои. По правую руку Герой номер два Америки, Мифрил, непроницаемыми черными глазами глядевший исключительно перед собой. По левую руку, Герой номер Один, Всемогущий, время от времени бросающий встревоженные взгляды на худые плечи ребенка. Саюки за все пребывание в больнице сильно исхудал, это было видно невооруженным взглядом. И от этой картины сердце Всемогущего болезненно сжималось. Сколько же ужасов пережил юный Саюки. — Первого сентября я с бабушкой собирался в школу. Мама и папа повели сестренку в ее первый класс средней школы. Они должны были присоединится к нам чуть позже. Я собрался и с бабушкой сел в машину. На перекрестке я… я не помню точно, что тогда произошло. Последнее, что я услышал, был вскрик бабушки. А потом…       Саюки, сжав руки в маленькие кулочки, зажмурился. Полицейский, видя эту душераздирающую картину, единственное, что смог, так это встать со своего места, наполнить стакан водой из кулера, и подойти к ребенку. Он поставил стакан напротив него, на стол, сам присел возле ребенка. — Не беспокойся. Сейчас эти плохие люди не здесь. Они далеко от тебя. К тому же, рядом с тобой Герои.       И мужчина, ободряюще улыбаясь, положил свою руку на сжатые кулачки Саюки. Всемогущий же тоже не остался безучастным. Его массивная рука накрыла угловатое плечо в поддержке. И только Мифрил, все так же, с непроницаемым выражением лица, смотрел исключительно перед собой. Саюки, глубоко вдохнув и выдохнув, посмотрел на полицейского и кивнул. — Я… первое, что я помню, это то, как я очнулся. Я был голым, было холодно и страшно. Настолько страшно, что я не мог ничего сказать. Да и у меня во рту была тряпка. Один из них сказал, что это для того, чтобы я не причинил себе вред. Они говорили. Много говорили, но из-за того, как сильно болела голова, я не понимал о чем они говорили. Хотя, один из них сказал, что скоро придет выкуп и… как только они получат деньги, они…       Саюки, закрыв еще раз глаза, судорожно вздохнул. — Они хотели убить меня, а тело выкинуть в реку. Потом… хамелеону не понравилось, что я молчал. И он начал бить меня. По щекам, чтобы я заплакал.       На этих словах Саюки почувствовал, как рука Всемогущего на его плече сжалась. Но Всемогущий контролировал свою силу, он не желал причинить ему боль. — Но я был так напуган, что… я так хотел к маме и папе. К бабушке.       Саюки, тяжело сглотнув, обнял себя за плечи, таким образом становясь, будто, еще мельче, чем он есть на самом деле. — А потом хамелеона отбросил мужчина, который пришел на помощь. Он сказал, что… что он охранник того места, где меня держали. Но другой плохой человек, он достал пистолет и выстрелил в него. Я так сильно испугался, что… сам не понимаю как, но, кажется, я смог использовать свою причуду. Кровь того мужчины изменилась и на нее попал хамелеон. Я… я… я чуть не убил его. Я…       Плечи Саюки вновь задрожали, а от самого мальчика послышался всхлип. Полицейский успокаивающе погладил ребенка по алой макушке. — Успокойся. Ты не убил его. — Но я причинил ему боль. Он… он плохой человек. Я это знаю. После того, как его пронзила моя причуда, он так… так смотрел на меня. А из его рта полилась кровь… он плохой, плохой, но… я причинил ему боль. Он так смотрел…       Всхлип. Саюки, казалось, попытался сильнее сжаться, будто желал исчезнуть из этого мира. — А потом… подошел третий мужчина. Он прикоснулся к хамелеону. И его рана, ее как будто не было. Тогда хамелеон разозлился, а тот кто до этого выстрелил в того, кто мне хотел помочь, стал стрелять без остановки. Несколько раз. А потом он сказал, что хамелеон может делать все, что захочет. Что ему не нравятся герои. И хамелеон, он… он оттащил меня, бросил прямо перед мужчиной, который хотел мне помочь… и… он начал… начал трогать… он прикасался и говорил, что… что пока я буду умирать от кислоты, он будет меня… я… я хочу к маме… пожалуйста, верните меня к маме… я не хочу больше говорить, не хочу больше вспоминать, пожалуйста, отведите меня к маме!       Саюки, плача, забился в руках полицейского, который пытался его успокоить. А после повернулся, с глазами полными слез, к Всемогущему. — Пожалуйста, Всемогущий, забери меня! Отведи к маме, пожалуйста!       И мальчик вцепился в руку Героя, которая все еще лежала на плече ребенка. Всемогущий, не дожидаясь слов полицейского, наклонился к Саюки и, взяв того на руки, прижал к себе. — Дача показаний окончена. Ведь так, господин полицейский?       Впервые полицейский, как и Герой Мифрил, ощущали ледяную сталь в голосе Героя номер Один. Настолько это было необычно, что Мифрил, впервые за все время нахождения в офисе, посмотрел куда-то еще, кроме как перед собой. Черные, словно ночь, глаза смотрели на Всемогущего, будто увидели какую-то диковинку. Полицейский, выдохнув, поднялся и кивнул Герою. — Да. Вы правы, Всемогущий. Пожалуйста, отведите ребенка к его семье. А после позовите его родителей. Нужно подписать показания.       Полицейский отошел к своему столу, где до этого момента все слова произнесенные в помещении записывал диктофон. Всемогущий, с плачущим ребенком на руках, быстро покинул кабинет под немигающим взглядом черных глаз.       Всемогущий, как только переступил порог офиса, посмотрел на Давида и Джейн. И только мать хотела взять на руки Саюки, Всемогущий, прикрыв глаза, сказал. — Госпожа и господин Вашингтон, прошу вас, пройдите в кабинет, а я присмотрю за Саюки. Вам… вам нужно услышать то, что… вам дадут послушать.       И супруги, переглянувшись, в ожидании чего-то ужасного, все-таки согласились. Саюки, обнимая Всемогущего за шею, тихо всхлипывал.       Джейн и Давид вскоре покинули офис. Их лица были белее снега. Джейн сразу бросилась к своему сыну. А Давид, стоя возле своих любимых, сжимал крепко свои кулаки. Всемогущий же, когда отошел, поставил перед собой единственную цель — изловить и покарать столько Злодеев, сколько он только сможет. Чтобы этот солнечный ребенок больше никогда, никогда в жизни не испытал того ужаса, какой испытал неделей ранее. Нет, чтобы ни один ребенок в мире больше не страдал.       Давид оттягивал похороны Акеми так долго, как только мог. Он понимал, что похороны его матери и бабушки Саюки нанесет его сыну еще больше боли, но иначе он поступить не мог. Не мог, чтобы Саюки не попрощался с ней. Все-таки женщина была в возрасте, она не смогла выкарабкаться после операции. И ушла из жизни, так и не приходя в сознание.       Стоя перед гробом, Саюки сжимал руки в кулаки, в одном из которых находился стебель белой лилии. Лазурь его глаз потемнела.       Бабушка… Акеми… я клянусь, что отомщу. Те, кто посмели причинить вред нам и тебе… они жестоко поплатятся за то, что сделали. Я клянусь, даю тебе свое слово. Слово Саюки, твоего внука. И слово Марии, твоей внучки.       Белые лепестки коснулись черного гроба, уходящего под землю. И когда он был полностью закопан, все семейство, в тишине, пошли прочь с кладбище. Позади них, пока не ушли все люди, которые пришли проводить Акеми в последний путь, остался лишь один человек — Джон. Из-за черных очков никто не мог увидеть его глаз.       Вечер того же дня. Ужин проходил в скорби, в молчании. За семейным столом присутствовала не только семья, но еще и Крестный отец Саши и Саюки, Джон. И только сейчас, когда семья полностью осталась наедине с собой, Саюки, опустив глаза и вилку, заговорил. Время пришло… — Я солгал…       Саюки говорил тихо. Но этот тихий голос, едва ли не шепот, прозвучал как гром средь ясного неба. Все, даже Саша, с удивлением обернулись на самого младшего члена семьи. — Что ты имеешь в виду, Саюки?       Джейн, так же тихо, проговорила. — Я солгал полиции. Я… они говорили, когда у меня болела голова. И… я слышал то, о чем они говорили… — И… о чем же?       Давид, поднявшись, подошел к своему сыну и, сев на одно колено, своей рукой накрыл маленькие ручки шестилетнего ребенка. — Папа, я боялся… я боялся потому что там был… герой Мифрил… я боялся сказать правду…       Джейн, Давид и Джон неестественно выпрямились, словно все разом проглотили металлическую арматуру. Они, не сводя взгляда с ребенка, смотрели на него. Давид, как можно тише выдохнув, попытался говорить спокойно. — Почему ты боялся, Саюки? — Потому что… я слышал о чем говорили те люди. Они… они сказали, что… у них был заказчик. Они говорили… что это был кто-то… папа, прости, я просто так боялся Мифрила…       Всегда теплые глаза Джейн, казалось, в одно мгновение потемнели. Мама Саюки, поднявшись со своего места, села так же, как и Давид, на одно колено и, обняв Саюки, поцеловала его в висок. — Сейчас Мифрила нет, дорогой мой. Скажи, о чем ты солгал? — Мама… те мужчины говорили, что это был кто-то богатый. И что у этих богатых свои причуды. После этого один из мужчин засмеялся. Они так же сказали, что заказчик, он… он приказал им убить меня в любом случае. И что… что… тот мужчина сказал, что: они вернутся под крыло в поисках защиты. А еще сказал, что это какая-то херь… Мама, папа… Дядя… они ведь… они ведь не имели в виду, что меня приказала убить наша же семья? — Почему ты так решил, Саюки? Именно поэтому ты испугался Мифрила?       Давид хриплым, от собственного напряжения, голосом спросил своего ребенка, после чего сжал своими пальцами маленькую ручку. — Они ведь сказали, что они должны вернуться под крыло… но ведь совсем недавно мама и папа, мы покинули семью, разве не так? Я ошибся? Я должен был все рассказать полицейским?       Глаза Саюки расширились. Давид видел в них страх. Страх из-за лжи, которую Саюки намеренно сказал представителю закона. И страх из-за, вероятно, не правильно понятых слов. Мужчине пришлось взять свои бурлящие эмоции под контроль так сильно, как никогда. Он, закрыв глаза, открыл их вновь и улыбнулся своему сыну. — Нет. Саюки. Все правильно. Ты правильно поступил. Саша, пожалуйста, уведи Саюки в его комнату. Нам с мамой и дядей Джоном нужно кое-что обсудить. — Д-да… папа…       Саша не была глупой девочкой. Ей досталась красота Джейн и ум Давида. И она, в связи с возрастом, смогла сделать правильные выводы. Именно поэтому, белая словно мел, на негнущихся ногах, Саша подошла к своему брату и, взяв того за руку, увела плачущего Саюки. Наступила тишина. Тишина прерываемая только тяжелым дыханием. Давид, поднявшись, прикусил свою губу так сильно, что прокусил собственную плоть. Струйка крови потекла по его подбородку. — Эти ублюдки… — Но, я не понимаю Мифрила. Разве он не против детоубийства?       Голос Джейн, наполненный сталью, задал единственный вопрос. На который нашел ответ Джон. Мужчина, поднявшись, подошел к окну и посмотрел вдаль, в темноту ночного Нью-Йорка. — Но ребенка не убили. Если бы убили, то Мифрил не принял бы на себя роль щита. А сейчас, в данной ситуации, что слова ребенка против слова Героя номер два? — Они не остановятся, Давид, Джон. — Я знаю, дорогая. Но пока у нас есть время. Всемогущий показал Мифрилу, что этот ребенок находится под его защитой. Впервые за эти годы я благодарен Всемогущему. — Согласен с Давидом, Джейн. Мифрил проследит, чтобы некоторое время семья ничего не предпринимала. К тому же он самолично услышал, что Саюки ничего не знает про заказчиков. — И мы должны воспользоваться этим временем, не так ли Джон? — Да, Давид. Твоя мать была… она была потрясающей женщиной. Иногда импульсивной, но любящей и заботливой. Именно она убедила твоего отца дать мне шанс на поступление в Оксворд. Именно она помогла оплатить мне первый курс, а потом я уже своими силами выкарабкался из всего того дерьма, в котором погряз с детства. Она мне стала второй матерью. Я… я не опущу эту ситуацию. — Что, в таком случае, мы будем делать?       Джейн встала рядом со своим мужем и, взяв того за руку, крепко сжала его пальцы своими. Давид, посмотрев на супругу, прикрыл глаза. — Я знаю всю внутреннюю кухню документооборота их бизнеса. Многие шаблоны, которыми пользуются эти твари, написаны мной. Я знаю, как разрушить то, что они строили. Начать сможем с отдела по недвижимости. А так как компания, связанная с недвижимостью, связана с их банком, то получится… — Ударь одного и боль почувствует другой. — Да. Я стану юристом-консультантом. — А я, в таком случае, найду всех тех, кого смогли провести эти твари за многие годы их афер.       Ответил Джон. И только сейчас он обернулся к супружеской паре. После чего подошел к ним и крепко обнял этих двоих за плечи, прижимая к себе. — Я верну долг госпоже Акеми. И не дам в обиду своих крестников. — Что будем делать с Сашей и Саюки? — Предлагаю играть по той схеме, которую Саюки выстроил для общественности. Не будем уезжать из Нью-Йорка. Я найму учителей для Саши и Саюки для домашнего обучения. — Джон… — Не перебивай, Джейн. Пока я буду искать им телохранителей, они будут обучаться на дому. Как только безопасность моих крестников будет гарантирована, тогда и мы сможем расправить в полной мере крылья. — В таком случае, я настаиваю на том, чтобы они начали обучаться тому, чтобы постоять за себя.       Не разрывая крепких объятиях произнес Давид. Они стояли в этом треугольнике, как единая команда. Нет, они и были единой командой. Истинной семьей. — Я за. Джейн, я настаиваю на том, чтобы ты с Сашей изучала ее причуду более подробно. Нужно, чтобы она умела постоять за себя. Давид, Саюки мальчик умный, на примере твоей причуды воды, думаю, он сможет понять, как пользоваться своей причудой. Нельзя допустить того, чтобы мои крестники не могли постоять за себя в экстремальной ситуации. — Согласна. Я составлю расписание для своих детей. — То, что мы попытаемся провернуть… это будет долго. Но в результате, наше ожидание оправдает себя. Я в этом уверен.       Джон, посильнее стиснул в своих объятиях дорогих ему людей. Именно в этот момент он мог сказать лишь одно — его единственная любовь на все времена — деньги, отошла на второй план.       Саюки, лежащий в обнимку со своей сестрой, которая успела заснуть от насыщенного на эмоции дня, слушал. Внимательно слушал. А после, сжав Сашу в своих детский руках посильнее, уткнулся ей в плечо лбом. На его губах была очень злая улыбка, более подходящая под оскал. Для того, чтобы провернуть всю эту операцию по манипуляции ему пришлось прибегнуть ко всем своим козырям. Поставить на кон все. И, в результате, этот спектакль со слабым и надломленным ребенком принес свои плоды. Саюки никогда больше в жизни не прольет так много слез. Но эти слезы были необходимы.       Шли дни плавно перетекающие в недели. Сашу и Саюки перевели на домашнее обучение, пока Джон искал им телохранителей. Саюки, понимая какую роль он играет, постепенно выходил из того состояния надломленности. Медленно, но верно. И однажды он подошел к своему Крестному отцу, который, на это время, передав свои обязанности по собственному бизнесу своим помощникам, прописался в доме Вашингтонов.       Джон сидел на диване, просматривая бумаги. И в это время, Саюки, слабо улыбаясь, подошел к мужчине. — Дядя Джон, я тебя не отвлекаю? — Ммм? Саюки?       Оторвавшись от бумаг, мужчина обратил внимание на ребенка, что тенью, в последнее время, ходил по дому. А после, улыбнувшись, протянул ему руку. И как только Саюки вложил свою маленькую ладошку в руку мужчины, он притянул крестника к себе и усадил на диван рядом. — Нет, не отвлекаешь. Эти дела могут подождать. Как ты, лисенок? — Ммм… уже получше. Я стараюсь так же сильно, как и вы. Поэтому мне уже почти не снятся кошмары.       Неловко похвастался ребенок. После чего вообще перебрался к мужчине на колени и, обняв того за шею, прижался ближе. — Дядя Джон, ты выбираешь нам телохранителей?       Саюки не ходил вокруг да около. Он давно понял, что Джон любит говорить и действовать в лоб. Если, конечно, дела не касаются бизнеса. В этом плане он, как истинная акула, любил понаворачивать круги вокруг своей жертвы. — Да. Выбираю очень придирчиво, как видишь.       Хорошо, дядя Джон. Очень хорошо. Я верю, что ты сможешь найти лучшее из предоставленного тебе разнообразия, чтобы защитить Сашу. Вот только мне нужно совершенно другое. Мне нужен будет тот, кто будет подчиняться только мне. Мне нужен мой телохранитель. Мой щит. Поэтому, ты уж прости, но я покапризничаю. — Дядя Джон, а могу я попросить тебя найти информацию по тому мужчине? — Мужчине? Какому? — Мужчине, который попытался спасти меня. — Зачем тебе это, Саюки?       Джон, поглаживая ребенка по алым волосам, опустил к нему голову и посмотрел тому в глаза. Саюки, слегка улыбнувшись, честно ему признался. — Я хочу, чтобы он был моим телохранителем. Именно он помог мне. — Сторож той… свалки? Ты… уверен? — Да, дядя Джон. Всех этих людей я не знаю. Но этот мужчина… я видел, что он хотел помочь. — Но не помог, Саюки. Он не подходит… — Но ведь он просто сторож. Его ведь всегда можно обучить, не так ли?       Саюки, подняв голову, требовательно смотрел на своего дядю. — Хм, с обучением это все будет долго… — Разве я не должен чувствовать себя рядом с телохранителем в безопасности? — Ты беспокоишься, что эти люди причинят тебе боль? На этот счет не беспокойся, Саюки.       Вот ведь… не пробиваемый. Ну, хорошо. У меня есть секретное оружие, из-за которого твоя крепость падет, дядя. — Я чувствую себя в безопасности только с мамой, папой, Всемогущим и… с тобой, мой крестный папа.       Детские ручки покрепче обняли шею мужчины, который, кажется, завис. Он, расширенными глазами, смотрел перед собой, пытаясь понять, что только что услышал. А после, повернув, очень медленно, голову в сторону крестника, сглотнул и проговорил. — Ч-что? Что ты сказал, Саюки? — Ммм… что я чувствую себя в безоп… — Нет, последнее. — А! Крестный папа!       И ребенок улыбнулся невинной улыбкой. Это был страйк. Прямое попадание в сердце мужчины. И тот, крепко обняв ребенка, улыбнулся во все свои выстроенные в несколько рядов зубов. — Саюки! Ах ты маленький чертенок!       И хоть мужчина старался казаться просто радостным, однако порозовевшие скулы явно давали понять, что он смущен. — Хорошо. Так уж и быть. Только… почаще зови меня так…       Последнее Джон прошептал очень тихо.       Ты что, Цундере?! — Хорошо, папа Джон!       И Саюки, продолжая улыбаться, поцеловал мужчину в щеку. И эта часть плана была выполнена.       Когда Саюки вернулся в свою комнату, он прошел к своему столу и сел за него на стул. Он смотрел на выключенный экран монитора его новенького компьютера, в свое отражение, подводя в своей голове итоги.       Итак, что мы имеем на данный момент? Мы выступаем, хоть и не напрямую, но на конфронтацию. Это будет война умов. А война умов всегда идет очень долго. Сейчас время — наш союзник. Но вот мое тело — мой враг. Я не могу помочь своей семье в этой войне ничем. Кроме… работы из тени. И если основную семью считать древом, могучим деревом, то Давид, Джейн и Джон — лесорубы. А я… а я приму на себя роль термита, пожирающего это чертово древо изнутри. Для этого я все подготовил. У меня есть год на то, чтобы найти свое собственное оружие. И нужно будет очень сильно постараться, включить свою голову на максимум, ведь помимо моих поисков, мне нужно будет отыгрывать роль ребенка с посттравматическим синдромом. И за этот год… излечится от этого расстройства. По истечению года тот Бык станет моим телохранителем, а это значит, раз его выбрал я, я смогу ему доверить многое из моих планов. Все то, что я не смогу сделать самостоятельно, так как я — ребенок. А моим оружием будет… чертова иголка в стоге сена. Мне нужно будет найти идеальное оружие. Мне нужен хакер.