Капитан Аххх!-мерика

Он собирался посмотреть «Тактический ввод», но вместо этого схватил «Под кожей» и вставил его в плеер. Сбросив штаны и ботинки, Баки заполз на кровать прямо к началу фильма. Сначала была только тьма, потом звук удара плёткой, за которым последовал вздох. Камера сфокусировалась на дрожащем пламени свечей, и снова удар и шипение. Под пламенем проступило название и развеялось дымкой. Снова удар и тихий стон, несомненно – Стива, который заставил Баки задрожать, и, чёрт возьми, он знал – эта ночь будет длинной. Камера двигалась вдоль миль кожи, в которых Баки узнавал спину и широкие плечи Стива. Тонкие, темнеющие красные рубцы собирались в линии; хвост плётки мелькнул, поцеловал кожу снова, и плечи Стива напряглись. Баки осознал, что он связан, когда камера продемонстрировала стянутые за спиной руки и чёрную полоску стрингов – кружева, больше похожие на трусики-танго – на изгибе бедра. Камера отъехала дальше, показывая Стива, стоящего на коленях со слегка разведёнными ногами, с повязкой на глазах, и женщину в чёрном латексе, входящую в кадр. На ней были каблуки, делая её ещё выше по сравнению со Стивом – таким маленьким и сжавшимся на её фоне – рыжие волосы вились вокруг её лица и плеч. Перчатки с обрезанными пальцами на руках, в которых она перекидывала плётку, из правой в левую и обратно. Алые, как кровь, губы и подчёркнутые тёмным макияжем глаза. Женщина дьявольски ухмыльнулась, плавно повела рукой, и плётка снова встретилась с кожей Стива. Жалобное хныканье, сорвавшееся с губ блондина, звучало восхитительнее, чем Баки вообще мог представить. Он привык слышать его ворчание и удовлетворённые вздохи, приказы и стоны, окрашенные иногда даже чем-то похожим на привязанность, но хныканье, жалобное почти шипение из этих губ – это просто… это было так ново, так неожиданно, и у Баки встал быстрее, чем в любой другой раз.  — Ты был непослушным, Роджерс, — о Боже, этот голос. Даже в фильме он звучал столь же страстно, как и в магазине, и Баки почти не мог поверить, что был в одном помещении с этой женщиной, чувствовал её прикосновение. Он непроизвольно, но удовлетворённо вздрогнул, когда скользнул правой рукой к яйцам, взял их в ладонь и медленно перекатил. У ног женщины – мать твою, как же её звали… Н-нат… Наташа? Да, на коробке было написано «Наташа» – дрожащий и стонущий Стив напрягал шею и пытался повернуть к ней голову. Но она двигалась, позволяя хвостам плётки скользить по его коже, заставляя его тихо стонать. Баки прикусил губу, а Наташа остановилась перед Стивом.  — Ты знаешь, что я делаю с непослушными мальчиками? — задумчиво спросила Наташа, алые губы изогнулись в, возможно, самой совершенной улыбке, которую Баки видел в жизни. Он вздохнул и привалился к изголовью, пальцы крепче сжались вокруг яиц. Он снова прикусил губу с тихим стоном, а Наташа перевернула плётку, подцепив рукоятью подбородок и заставляя Стива поднять голову. Его губы были чуть покрасневшими, смотрелось, как размазанная помада. Линия челюсти казалась мягче, менее ровной, и Баки думал, что это из-за лёгкой небритости. Ему идёт лёгкая небритость.  — Что. Я. Делаю. Роджерс? Стив заскулил у её ног, облизывая губы. Без сомнений, он должен был чувствовать вкус помады. Баки было интересно, какая она – сладкая или терпкая? У неё вообще был вкус? Он был наполовину готов и всецело хотел попробовать её с языка Стива и проверить, сможет ли почувствовать вкус.  — Вы их наказываете, — простонал Стив, и у Баки перехватило дыхание. Стив звучал так разбито, Наташа определённо довела его до грани ещё до того, как включили камеры.  — Верно, — Наташа провела рукоятью плётки по горлу Стива, а потом обошла его снова, встряхнув плёткой, прежде чем резко повернуть запястье. Хвосты поцеловали бёдра и ягодицы Стива, тот выгнул спину и тихо вскрикнул. В тишине своей комнаты Баки зашипел, а его собственные ягодицы поджались.  — Хорошо, мальчик, — Наташа усмехнулась, хлестнула Стива снова, вырывая из него ещё один крик. — Продолжай издавать эти милые звуки. Она отклонилась назад и снова ударила, в этот раз сильнее, зарабатывая более громкий, почти испуганный крик наслаждения, а на коже начали проступать рубцы. Либо его кожа была очень нежной, либо она била намного сильней, чем показывала камера. Как бы то ни было, пальцы Баки сжались вокруг основания члена. Он знал, что это будет как с «Всё или ничего», когда он кончил в первые десять минут фильма. Хотя это отличалось. В этом было что-то гораздо более эротичное: наблюдать за Наташей, страстной, покрытой чёрным латексом, портящей золотого, идеального Стива плёткой, видеть, как сжимаются его бёдра и напрягаются плечи, как он натягивает верёвку на запястьях и вскидывает голову, словно пытаясь сбросить повязку с лица. Смотреть, как стекал пот по его спине. Смотреть, как сияли её зелёные глаза, словно пылающие изумруды, когда она расчерчивала его кожу свежими отметинами. Казалось, она продолжала минут десять, пока спина Стива не превратилась в мешанину красных линий. Она ни разу не порвала кожу, не оставила ничего, кроме вздувающихся рубцов, но в её движениях, в распределении веса, в том, как охуенно плавно она двигалась, пока хлестала, было что-то до боли красивое. Баки готов был поклясться, что видел даже, как она поднялась на цыпочки – на каблуках, охуеть, – развернулась и ударила снова, словно кружилась с лентой, как гимнастка. Стив продолжал сжиматься и вздрагивать, но не сдавался, и его голос никогда не поднимался выше тихих вскриков. Он не кричал, не орал, он хныкал и стонал, и он, блядь, умолял о большем. Баки просто лежал и смотрел, тяжело дыша потея под курткой и медленно лаская свой член, а пальцы на ногах, где-то в груде брошенных простыней и одеял в изножье кровати, поджимались от ощущений. И когда она остановилась, ему пришлось заставлять остановиться – себя, член ныл и истекал смазкой, а Баки наконец обратил внимание, как Стив дрожал всем телом. Наташа отошла – каблуки застучали по дереву – и отбросила плётку в сторону. Она потянулась за свечой, осторожно взяв стеклянную банку, развернулась и медленно вернулась к коленопреклонённому Стиву. Она поставила свечу на столик рядом с большим мягким креслом, плавно повернулась снова и, преодолев последние три фута, погрузила пальцы в волосы Стива. Она потянула, Стив задохнулся и застонал, пополз на коленях по полу, а Наташа продолжала тянуть его за волосы к креслу, в которое, в итоге, опустилась. Она медленно перекинула одну ногу через подлокотник, а вторую забросила Стиву на плечо, притягивая его к себе, прижимая икру и каблук к спине. Он заскулил и послушно наклонился, прижимаясь губами к внутренней части её бедра. Потянувшись левой рукой к банке со свечой, она медленно улыбнулась и снова зарылась пальцами правой в волосы Стива. Наташа провела по ним почти нежно и ласково, а губы Стива скользнули по латексу в поисках выреза, обнажающего её киску. Прошли годы, осознал Баки, с тех пор как он в последний раз был с женщиной, а Наташа – была настоящим зрелищем, достойным величайшего уважения. В отличие от большинства порнозвезд, она не была выбрита начисто – хотя, вроде бы, аккуратно подстрижена – и завитки на лобке были темнее, чем на голове. И он смотрел, с вновь обретённым восхищением и крепче сжимая член, как Стив водит носом по этим завиткам, прежде чем проследить губами путь до влагалища, медленно, дразняще. Наташа в кресле тихо застонала, запрокинула голову назад, расслабленно и удовлетворённо. Стив покрыл поцелуями края латекса, вернулся к коже и волосам, а потом скользнул языком по всем складочкам. Когда он дошёл до клитора, Баки увидел явный проблеск влаги, заставляющий поверить, что, несмотря на демонстрацию силы и контроля, Наташа так же возбуждена, как и они оба: Стив – в своих кружевных трусиках — и Баки. Она застонала, прикрыв глаза, когда нежно потянула его за волосы, притягивая ближе.  — Вот так, Роджерс, — сказала она, слегка сдвигая бёдра ближе к его губам, а он снова скользнул языком по клитору. Баки смотрел, быстро двигая рукой на собственном члене, как Наташа снова нащупывает банку со свечой, как медленно поднимает её, пронося над своей ногой и головой Стива. Сердце тяжело колотилось в груди, давление внизу живота нарастало, пока она наклоняла банку. Звуки, которые издавал Стив были совершенно первобытными, болезненным, животным ворчанием, превратившимся в яростный крик возбуждённого зверя, когда воск перелился через край и потёк по ранам на его спине.