Капитан Аххх!-мерика

— До сих пор не могу поверить, что вы с Нат сговорились против меня. Она со мной никогда так не поступала, и… бля, Барнс, это было просто нечестно, — ныл Стив, и Баки пришлось прижать ко рту тыльную сторону ладони, пряча тихий смех. Прижимая телефон к уху, он ещё чуть теснее прижал к себе подушку. — По-моему, мистер Роджерс, вы сказали, что вам нужна возможность прижать мой зад, — поддразнил Баки, и Стив издал звук, похожий одновременно на стон и смех. — И, простите, чья задница в итоге пострадала? — Пошёл ты, Баки, — фыркнул Стив, и Баки тихо захихикал, закинув руку за голову и уставившись в темный потолок. — Хотя ужин был восхитительным, — сказал Баки, облизывая губы, а потом слегка прикусил нижнюю и закрыл глаза, вспоминая о прошедшем несколько часов назад ужине; Стив был одет просто, но все еще умудрялся поражать Баки своей красотой. Хорошо сидящие джинсы, футболка с v-образным вырезом и темный кардиган ему невероятно шли. К тому же он только что побрился и зачесал волосы набок. — Тебе следует почаще носить вещи с v-образным вырезом. Они тебе очень идут. — Думаю, ты предвзят, но это нормально, — пробормотал Стив. Баки услышал шорох простыней и одеял, и представил, как Стив ворочается в постели, пытаясь устроиться поудобнее. — Но в один прекрасный день мне бы хотелось увидеть тебя не в свитере, а в чем-нибудь другом. Не пойми меня неправильно, на тебе они сидят лучше, чем на любом из моих знакомых, но я начинаю думать, что твой гардероб состоит только из свитеров, джинсов и шерстяных пальто. И перчаток. Лицо Баки вспыхнуло, сердце неприятно застряло в горле, и он снова облизнул губы, медленно дыша. Он знал, на что намекает Стив, и хоть он и чувствовал сильное желание услужить, зуд желания сжаться в комок, спрятаться остался. Баки глубоко вздохнул. — Я знаю, — сказал он, медленно пожевывая губу. — Когда-нибудь. Обещаю. — Я знаю, Бак, — задумчиво произнес Стив, его голос звучал мягче, — я не имею в виду прямо сейчас, я знаю, что может быть трудно. Как получилось, что этот человек, казалось, так хорошо знал, что скрывает Баки, даже не зная, что он прячет на самом деле? Как бы они не кружили вокруг правды о руке Баки, у Стива была хорошая интуиция, а ещё— терпение и деликатность. Его слова попали в точку. — Это, — голос Баки дрогнул, и он сглотнул, проводя языком по нижней губе, прежде чем продолжить, — это не значит, что я не хочу… Я хочу. Вроде бы. Но мне очень сложно. И… ну, она немного другая. — Другая? Можно спросить, что ты имеешь в виду? Баки снова сглотнул, успокаивая учащенное сердцебиение ровным дыханием. — Она не… моя. Не совсем. В конце концов Стив издал тихое «ох», и Баки моргнул, отгоняя ползущий перед глазами белый туман. Сердце никак не могло успокоиться, и он дышал как можно медленнее, глубже и ровнее. Это было трудно — ему потребовались месяцы, чтобы поговорить об этом с Сэмом, не говоря уже о том, чтобы показать ему, и вот он говорит про руку Стиву. Говорит, что она не его, что она даже не живая, и все же… все же это было правдой. Это — его рука; она функционировала как настоящая его рука из плоти, он ощущал ею — вроде как — как живой рукой. — Значит, это протез, — коротко и тихо сказал Стив. Баки судорожно вдохнул и медленно вздохнул. — Ага. Вроде того. Это трудно объяснить. Она… да, но не совсем. Куда больше, чем любая похожая штука. По ощущениям — как часть ебаного Терминатора. — Стив хмыкнул, но в его голосе был намек на заминку, от которой Баки задрожал. Было ли это любопытство или отчаяние? — Нужны время и мужество, — успокаивающе начал Стив, — я хотел бы её увидеть. Похоже, это довольно тяжело, как физически, так и морально. Но я уверен, что там есть на что посмотреть. Баки улыбнулся, смаргивая теплую влагу, заполнившую глаза, и тяжело вздохнул. — Я имею в виду… — он сглотнул, голос дрожал. — Это было частью меня… черт… Я… я даже больше не знаю, — это была ложь. Он знал: эта рука принадлежала ему почти три года. Трансплантаты костей и кожи, металл, шрамы, её вес — все это принадлежало ему навеки. — И как… Я все еще не привык. Я все еще пытаюсь… — Пытаешься заглянуть сквозь ужас и увидеть добро? — закончил Стив, и Баки тихо поперхнулся. Блядь, что за мужик. — Ага. Блядь, Стив… Я… Я должен спросить. И я хотел сделать это ещё за ужином, но мы так хорошо проводили время, и я не хотел поднимать какую-то тяжёлую тему, но я просто… Мне нужно знать. — Знать что, Баки? — Когда мы играли в пейнтбол, в последнем раунде. Ты… чёрт, ты двигался так незаметно, я никогда не видел таких движений у кого-то, кто просто увлекается пейнтболом. Твоя тактика, твои лёгкие шаги и бесшумное дыхание. Я, блядь, знаю, как это делается, Стив. И то, как ты подошел ко мне в конце, и это выражение твоего лица, и то, как ты держал пистолет, и… Стив… — Баки. — В голосе Стива послышалась улыбка. Но было и предупреждение. И от этого Баки было ужасно больно. — Просто скажи: ты когда-то служил? В какой-то момент своей жизни? Сердце билось где-то в горле, пока он ждал; казалось, целую вечность он просто слушал свое сердце, прерывистое дыхание и тишину на том конце провода. И в этот момент он спрашивал себя, не задал ли неправильный вопрос, не был ли слишком бестактен и имел ли вообще право спрашивать. Он задавался вопросом, выставляет ли себя дураком, не ошибается ли насчет Стива. Но ошибки быть не могло: взгляд Стива, его движения, его понимание состояния Баки и его проблем. Ублюдок знал, что нужно сделать, чтобы помочь ему уснуть, знал, что нужно быть терпеливым и добрым, а не смотреть на Баки как на сломанную игрушку. И причиной этому может быть только одно. — Да. Служил. Несколько лет назад. Баки моргнул, обнаружив, что слезы уже потекли, но он не совсем понимал, почему плачет. Испытываемое им чувство не было похоже на облегчение, как и на сгущение. Это имело смысл, и все же Баки было грустно, что такому совершенному и доброму человеку, как Стив, такому красивому и талантливому, пришлось пройти через нечто, возможно, не слишком хорошее. Баки не знал ни одного солдата, которому не пришлось бы столкнуться с отчаянием и ужасом по долгу службы. Теперь он точно знал, что с этим пришлось столкнуться и Стиву, и это его убило. — Когда? — спросил он, стараясь не показывать, несколько разбит и эмоционально истощен. У Баки все внутренности сжались в комок, когда он узнал, что Стив служил; и все же было приятно понимать, что Стив знает, каким бывает восстановление. — В две тысячи шестом, незадолго до того, как мне исполнилось двадцать два, — медленно произнес Стив холодным и спокойным голосом. Но это было спокойствие без безмятежности, как будто Стив был собран только потому, что должен. Это не может быть легко; Стиву должно быть тяжелее, чем мне, и всё же именно я тут эмоциональная развалина. Блядь, Стив… — Господи, — выдохнул Баки, тыльной стороной ладони вытирая слезы и шмыгая носом. — Сколько времени? Какое… какое подразделение? Я имею в виду, знаю, что базы есть везде, бля, но я… — В две тысячи девятом; меня с позором уволили за неподобающее поведение и поступки, когда моя сексуальная ориентация стала известна моей эскадрилье и командиру, поскольку это было во время гребаного «Не спрашивай, не говори»*. Я служил в спецслужбах, в третьем батальоне, занимался ночными и полевыми операциями. — Боже, голос Стива был монотонным, и от этого у Баки по спине пробежали мурашки. Он был слишком холоден, слишком сдержан, и чем больше он говорил, тем сильнее сжималось и корчилось существо и душа Баки. — Блядь… блядь, прости, я знаю, что это будет нелегко, — пробормотал Баки, и Стив хохотнул, но голос его оставался пустым и ровным. — Всё в порядке, Баки. В смысле, да, я правда не люблю говорить об этом. Честно говоря, ненавижу этот период своей жизни. Но я пришел в армию с личными мотивами — я сделал это, чтобы помочь защитить людей. Я терпеть не могу хулиганов, и больше всего меня расстраивало, что худшими хулиганами, с которыми я сталкивался, оказались люди, которым я должен был доверять свою жизнь, а не люди за границей, которых мне велели бояться и ненавидеть. Закрыв глаза, Баки представлял; Стив в форме, расхаживающий по базе и отбивающийся от членов собственного отряда, другой, которому не посчастливилось стать объектом преследования; Стив, что устроил драку в обеденном зале из-за обидных, невежественных слов; Стив, который стискивает зубы, когда командир говорит ему, что это не его дело, что он должен оставить остальных в покое и позволить им быть самими собой, потому что «Стив, в глубине души все мы просто мальчики и девочки. Мальчики останутся мальчиками, а девочки девочками, так что заткнись и держись подальше от неприятностей». Как Стиву указывают на коричневокожего врага, пока человек, которому он меньше всего доверяет, стоит рядом; как Стиву велят превратиться в беспечную, пустую, апатичную оболочку вместо сострадательного, яркого, страстного, красивого мужчины, которым он является на самом деле. Медленно дыша, Баки провел языком по нижней губе, по больному месту, которое пожевал и поцарапал зубами. Другая часть его видела Стива таким, каким он знал его, но в форме; Стива с горящими глазами и широкой улыбкой, шутливого, защищаюго близких; Стива, что с блеском в глазах притягивает в свою койку другого солдата, обхватив его за широкие плечи. Стива, что уединяется с другим добровольцем, потому что, блядь, никто не знает, доживут ли они до завтра, и зачем, чёрт возьми, отказываться перед уходом от хотя бы хорошего минета? Баки сочувствовал и страдал вместе со Стивом, но в то же время больше всего хотел, чтобы этот ублюдок в форме возвышался над ним и называл его рядовым. — Прости, — сказал Баки после долгой паузы, и Стив вздохнул. — Это не твоя вина, Бак. Не ты превратил мою службу в ад. Кое-что хорошее тогда произошло: я встретил отличных людей, подружился с кем-то. Но никогда больше не повторю. — Я тебя не виню, — Баки позволил себе грустную улыбку. — Спасибо, что рассказал. — Не за что. Я… Я давно хотел тебе сказать, правда. У меня было такое чувство, что ты начинаешь все понимать, и, честно говоря, я удивлен, что ты не заговорил об этом раньше. Но, думаю, если бы ты спросил раньше, я бы не признался. — Это еще почему? — Баки легко мог это представить и прекрасно понимал причину. — Потому что не уверен, что был бы готов. Да, я служил и вернулся пять лет назад, но я все еще просыпаюсь в холодном поту и не могу дышать, я все еще вижу первого человека, которого.… застрелил. Он… он был плохим человеком, у него было оружие, и он сделал бы больно другим людям, но это было неправильно; я пришел в армию не потому что хотел убивать людей. Я просто хотел защитить тех, кто не мог защитить себя сам. — Наверное, я хотел бы, чтобы ты был сейчас здесь, со мной… — задумчиво произнес Баки, и Стив хмыкнул. — Почему, солдатик? — Потому что я бы, блядь, тебя зацеловал бы, чтобы загладить свою вину. — Стив рассмеялся, искренне, легко, без прежнего холода и жесткости. Боль в животе и горле Баки ослабла от одного этого звука. — Может, сделаешь это, когда мы увидимся в следующий раз. Видит бог, я жду хорошего, страстного поцелуя от моего любимого солдата. Лицо Баки вспыхнуло: — Поцелуй меня в зад. Какое у тебя было звание? — Сержант разведки, — пробормотал Стив, — а ты, солдатик? — Рядовой первого класса**, — тихо сказал Баки. Если бы он не стал военнопленным, то, возможно, поднялся бы еще выше. — Вот это да, — усмехнулся Стив. — Не так чертовски модно, как служить в спецназе, солдатик. — Эй, — рассмеялся Стив, и Баки ухмыльнулся, — это мое личное прозвище. Придумай что-нибудь своё. — Ну… Нет, не подойдет. Из-за звания. — Что придумал? — Если я солдатик, ты можешь стать капитаном. — Капитан Роджерс. Звучит гораздо лучше, чем мистер Роджерс. — Ой, не любишь, когда тебе напоминают о кардиганах и путешествиях? — Не особенно. Баки тихо хихикнул. — Все в порядке, капитан, — сказал он. — Я тоже не особо.