Капитан Аххх!-мерика

Хотя прошла всего неделя с последнего сеанса, Баки делился новыми впечатлениями с Сэмом с таким пылом, будто не видел его несколько месяцев. Он помнил, как вошёл в офис, снял лёгкий пиджак и сел на привычное место в правой части дивана рядом с кофейным столиком. Как только Сэм сел и предложил ему воды, Баки начал рассказывать новые истории о Стиве и Наташе, о том, что он узнал о своих стойких товарищах и о себе. Когда-то ему легко было быть открытым и болтать о своей жизни; много лет назад, ещё до того, как он ушёл на войну — когда ещё учился в колледже, и жизнь была относительно беззаботной. Честно говоря, если бы Баки серьёзно задумался об этом, то с трудом бы определил, в какой момент растерял способность возбужденно болтать и откровенно говорить о себе. Но делать это снова, к тому же со своим терапевтом, было так же легко, как дышать. Возможно, всему виной обстоятельства; возможно, появившаяся открытость в отношениях с пришедшими в его жизнь людьми. И всё же Баки переходил от одной истории к другой, начиная с того, как хорошо Стив и Наташа восприняли подробности его плена, перескакивая на утешение и сострадательную привязанность Наташи и понимание Стивом его борьбы. Всё это время Сэм с мягкой улыбкой терпеливо слушал, время от времени кивая и вставляя свои комментарии то тут, то там, подбадривая Баки. Он не рассказывал о кошмаре раннем утром или о том, как ударил Стива. Как бы то ни было, он всё ещё справлялся с последствиями того утра и тяжёлым прошлым Стива, которым тот смело поделился с ним. Баки знал, что важно быть честным с Сэмом, делиться даже самыми мелкими деталями, чтобы полностью принять их, но он уже давно понял: кое-чем не стоит делиться сразу. Этот конкретный случай, решил он, был как раз таким. Вздохнув, Баки взглянул на Сэма и обнаружил на его лице теплую улыбку, которой никогда раньше не видел. — Что? — спросил он, тихо фыркнув себе под нос. Сэм медленно покачал головой. Воротник его свитера свисал достаточно низко, чтобы обнажить острую ключицу и поблескивающую на шее цепочку. — Просто сейчас ты намного счастливее, Баки, — медленно сказал он, слегка склонив голову набок. — Когда ты только пришёл ко мне, то был таким… замкнутым, таким затворником. И имел на это полное право, учитывая, что с тобой произошло и как с тобой обращались, когда привезли домой. Просто невероятно видеть, как ты изменился. Баки почувствовал, как лицо потеплело, румянец поднимался от горла к носу. Он на мгновение опустил взгляд на свои руки, солнечный свет отражался от его пальцев и отбрасывал блики на правую ладонь. — Я не… ожидал, что всё будет так. Я не ожидал, что эти люди окажут на меня такое влияние. Иногда мне самому кажется нереальным прогресс, которого я добился с ними, с тобой. Я… я часто беспокоюсь, что скажу или сделаю что-то слишком личное и потеряю их, но они всё ещё со мной. Я был вспыльчивым, я делился по-настоящему ужасными вещами, но они всё ещё со мной… — Они хорошие, понимающие люди, — просто сказал Сэм, улыбка не сходила с его лица. — Стив был солдатом, у Наташи был собственный опыт — они понимают, что мир и его обитатели могут быть ужасно жестокими. Они здесь, чтобы показать тебе, что ты можешь измениться, но стать лучше, чем был. — Я всё ещё не могу до конца поверить, что они появились в моей жизни. Это вышло случайно, а в итоге совершенно незнакомые люди поверили в такого мрачного и несчастного меня. Ощущаю себя героем блокбастера, романтической комедии или еще какого-нибудь дерьма. — Как думаешь, где берёт идеи Голливуд? Не с пустого же места, верно? — Сэм одарил Баки широкой улыбкой, обнажая щербинку между передними зубами, и Баки не мог не ответить ему взаимностью. Было приятно улыбаться и чувствовать лёгкость. Последние несколько дней казались такими тесными, что вызывали клаустрофобию, выжимая из Баки все соки, и только Наташа и Стив смягчали её настолько, чтобы дышать и спать. Но когда он проснулся в то утро и обнаружил два сообщения «доброе утро» — от белокурого красавца и рыжей мамочки-наседки, то почувствовал, как тяжесть упала с груди. Медленно сглотнув, Баки откинулся на спинку дивана, позволяя себе глубоко дышать. Иногда было трудно вспомнить, насколько легко всё могло бы быть на самом деле — зависело это только от него самого. Стив, благослови его господь, так часто пытался уговорить Баки сделать что-то, от чего станет легче; но он, как и сам Баки, знал, что бывают дни, в которые беззаботности и смеху просто не место. Но Баки начинал понимать: свет всегда вернётся, какой бы густой ни была тьма. — И всё же я хотел бы спросить тебя кое о чем, — сказал Сэм, смягчая тон. Баки снова на мгновение заглянул ему в глаза. В глубине сознания что-то зашевелилось, и он кивнул. — Ты ещё не думал об этом, чтобы позвонить своей семье? Если раньше его реакцией стал бы сжавшийся желудок, сопровождаемый нервным трепетом и беспокойством, скручивающим все внутренности, то сейчас Баки ощутил спокойствие. Он не придал этому особого значения, учитывая, что был так занят другими стрессовыми проблемами. Но Сэм… сейчас Баки понял, что тот пытался донести неделю назад. То ли из-за своего собственного упрямства, то ли просто из-за незнания, Баки не воспользовался возможностью связаться с семьей. Однако Сэм был прав: было несправедливо по отношению к его семье — сестре, матери и отцу — оставлять их в неведении. Прошло больше года — простят ли они его? Поймут ли его потребность побыть одному, побыть вдали, осознать, что он уже не тот парень, который ушел на войну, а изменившийся до неузнаваемости, преследуемый призраками прошлого мужчина? Конечно: они твоя семья, и они любят тебя. Папа ветеран, как и ты. Если мама смогла помочь ему, то сможет и тебе, и Бекка тоже. Всё будет хорошо. Медленно вздохнув, Баки осторожно прикусил нижнюю губу. — Нет, буду честен. Но… может быть, раньше я просто был не готов связаться с ними. И, кто знает, может быть, мне до сих пор не вполне комфортно, но… Я не могу прятаться вечно. Сэм медленно кивнул, его взгляд смягчился, а губы растянулись в слабой понимающей улыбке. — Я рад это слышать. Не могу обещать, что всё пройдёт легко, могут возникнуть трудности. Но после твоих рассказов у меня возникло чувство, что всё пройдёт лучше, чем ты ожидаешь. По крайней мере, они кажутся людьми, которые сделают все возможное, чтобы принять тебя таким, какой ты есть. Баки взглянул на него. Прядь волос свисала прямо на глаз, и казалось, что он неуверенно подглядывает сквозь тонкую занавеску. — Ты правда так думаешь? — Я хотел бы в это верить, да, — успокоил Сэм, складывая руки перед собой. — У тебя ещё остались их номера? Баки медленно кивнул, вытаскивая телефон из кармана. Он провёл пальцем по экрану и открыл контакты, пролистал, находя номер мобильного телефона матери. Он открыл информацию о контакте, большой палец завис над маленькой иконкой телефонной трубки, и тут Баки заколебался. В груди снова появилось давящее чувство, а когда он попытался сглотнуть, ему показалось, что глотка забита песком. — Всё в порядке, — успокоил Сэм. — Если ты не готов, то не обязательно делать это прямо сейчас. Но если хочешь, то, пожалуйста, попробуй. Всё зависит от тебя. То самое ощущение вновь сковало грудь, и Баки медленно выдохнул. Глубоко внутри он знал, что беспокоиться почти не о чем; это его мама, женщина, которая родила и вырастила его, которая наблюдала, как он рос, за его свершениями и ошибками, за тем, как он уходил на войну, чтобы чего-то добиться и заставить свою семью гордиться собой, как сделал его отец. Баки мог представить, как после его отъезда она, спасаясь от беспокойства, занята чтением или рукоделием. Как она изо всех сил пытается не паниковать после звонка с известием о том, что он пропал. Как она каждый день молилась и верила в его благополучное возвращение. И как позже получила еще один звонок — на этот раз сообщающий, что Баки найден и возвращён домой, и что он разыщет её, когда будет достаточно стабилен. Она каждый день с ума сходила от беспокойства, но убеждала себя в том, что сын вернется, когда будет готов. Потому что Баки всегда был таким — делал всё в свое время, в своем собственном темпе, не обращая внимания на то, чего от него ожидают другие. Он все делал по-своему, даже если нарушал общепринятые нормы. И, возможно, мама все еще цеплялась за это. А может, и нет. Но Баки не мог знать наверняка, пока не попробовал. Поэтому он нажал на иконку и поднёс телефон к уху, слушая гудки. Он прозвенел один раз, но ответа не последовало. Часть его хотела остановиться прямо здесь и закончить разговор. Но что, если мама перезвонит — заставит ли он себя ответить? Нет, он должен был это сделать. Он подождал, прислушиваясь ко второму гудку. Что, если она сменила номер? Нет, точно нет. Она бы этого не сделала, пока не убедилась, что со мной всё в порядке. Вот такая она — ничего не меняет, пока не узнает, что у нас с Бекс всё в порядке, и мы можем связаться с ней. Она всегда была такой. Третий звонок, и неприятное напряжение начало сжимать горло, мешая дышать. И как раз в этот момент раздался щелчок, и усталый, постаревший, но твёрдый и тёплый голос — голос, который пел ему перед сном в детстве, который подбадривал его, когда он пробовал что-то новое и достигал вех, голос, который ругал его, когда он плохо себя вёл, голос, который уверял его, что всё будет хорошо, Джейми, — сказал: — Да? Баки тихо выдохнул, на мгновение забыв, как дышать. Его внезапно захлестнула волна эмоций. Прошло шесть лет с тех пор, как он слышал мамин голос, и вся его решимость улетучилась, превратив в беззащитного и уязвимого, крошечного мальчишку. — Ма?