Капитан Аххх!-мерика

Его родители собрали сумку с одеждой и предметами первой необходимости, а после забрали из квартиры и увезли в свой дом. Часть Баки хотела протестовать, выразить отвращение к идее вернуться туда, где все развалилось. Ему хотелось покачать головой, сказать громко и ясно: «Нет, я не хочу туда возвращаться. Пожалуйста, не заставляйте меня возвращаться.» Но слова потерялись, и он мало что мог сделать — только надеяться, что ясно показал матери свое горе. Говорить казалось странным, а язык во рту всё ещё ощущался сухим и потрескавшимся. Удивительно было одно лишь то, что им удалось заставить его встать и идти, пусть и с трудом. И взгляд, которым одарила их консьержка, когда они медленно проходили через вестибюль, без сомнения, навсегда запечатлелся в памяти Баки. Брови нахмурены, губы поджаты, но глаза ясные и полные надежды. Сострадание. Он ненавидел признаваться в слабости даже самому себе. Он не мог смотреть на неё. Поездка на машине была тихой и короткой, но на то было несколько причин; отец немного превысил скорость, а мать и сестра отвернулись к окнам и смотрели на проносящиеся мимо улицы, хотя Ребекка ни на секунду не переставала сжимать его пальцы. Но его не беспокоила тишина. Она была приятной. Безопасной и удобной. К сожалению, из-за неё он остался наедине с собственными болезненными мыслями. Он ужаснулся, но едва ли удивился тому, что прошло две недели. После плена в его жизни уже случались похожие эпизоды: он приходил в себя и начинал осознавать время только через несколько дней. Именно на это в самом начале обратил внимание Сэм: он пытался убедить Баки, что необходимо лучше осознавать свою роль в мире и не позволять этому так легко ускользать. Сэм… Некоторое время назад он пропустил звонок от Сэма. И всё ещё не перезвонил. Но Баки не мог заставить себя переживать из-за Сэма, из-за того, что пропустил две недели из своей жизни, что прошло две недели с тех пор, как всё произошло, из-за Наташи или Стива … Всё вокруг стало таким приглушенным, придавленным, притихшим и замолкнувшим, что на это было легко не обращать внимания. Он помнил, как просыпался и кричал в агонии и муке, потому что единственное, что делало его целым, что делало его счастливым, помогало чувствовать себя дома, в безопасности и под защитой, исчезло… Но прямо сейчас он не мог заставить себя тревожиться из-за этого. Но глубоко внутри, под безразличием и болью, он все еще кричал. Но подавлял эти чувства, игнорируя реальность, позволяя себе уйти в отстраненность, замкнутость и изоляцию. Под болью и обидой скрывались гнев и печаль, воспоминания о прикосновениях, от которых кожа горела огнем, слова, которые шептали прямо в губы, нежные руки, которые поддерживали его. И было трудно различить фрагменты памяти, понять, кому принадлежали слова и голоса, но знал: они важны, как бы они ни были запутаны. Но они исчезли. Он исчез. Она сделала не намного больше, чем он. А я лучше? Нет. Я оттолкнул их? Возможно. Но разве они этого не заслуживают? Баки сглотнул, медленно моргая и пристально глядя в окно. Нет, это не так. Казалось, он лишь моргнул, а когда снова открыл глаза, то машина уже подъезжала к дому. Тот же аккуратно подстриженный газон, та же отделка стен. Казалось, что он возвращается в сон. Баки слегка вздрогнул, а потом почувствовал, как его пальцы сжали. Он повернул голову и увидел Ребекку, которая слабо улыбнулась, прежде чем отпустить его руку и выйти. Дверь машины открылась, и Баки отстегнул ремень безопасности. Мама помогла ему войти в дом, когда поняла, что он с трудом двигает ногами — две недели без еды и воды могут сделать это с человеком, сказала она, изо всех сил стараясь не отчитывать. Она позволила ему рухнуть на диван, где он быстро разулся и свернулся калачиком, положив голову на подлокотник, а потом исчезла на кухне. Ребекка и отец как раз появились в дверях и принесли сумку с вещами Баки, когда мать вернулась с бутылкой воды и плошкой супа. Им удалось найти в его квартире несколько сухих крекеров и, что удивительно, не заплесневелый сыр, однако заставить Баки нормально поесть не вышло. Через несколько минут на кухне послышался тихий шорох, а потом мама вернулась и поставила тарелку с супом на стол, пододвигая её поближе к Баки. — Давай, Джеймс, — сказала она, — садись и ешь. Он слабо запротестовал. — Вот не надо мне тут. Сядешь и поешь. И мы справимся все вместе. Желание отказаться росло, но он сжал челюсти и медленно сел. Взяв тарелку с супом в левую руку, Баки схватил ложку правой и начал медленно прихлебывать бульон. Тепло понемногу ослабляло голодную боль и напряжение, и когда миска наполовину опустела, Баки совсем расслабился. Ребекка устроилась рядом с ним на диване, а родители поставили стулья напротив. Они дали ему доесть суп и взяться за воду, прежде чем начать. — Что именно произошло у вас со Стивом? — спросила мама мягким и ровным голосом. Баки проглотил воду, облегчая сердцебиение глубоким вдохом. — Мы… Я… — он замолчал. Баки хотел сказать, что Стив слишком остро отреагировал, что неправильно его понял, что это Стив во всем виноват, но знал, что это ложь. Он знал, что лучше не сваливать всё на Стива. Они оба подвели друг друга. Вздохнув, он попробовал ещё раз. — Мы… не слишком хорошо поговорили. Для начала, так до конца и не прояснили, кто мы друг другу. И никогда не говорили о том, как подойти к теме его работы, если она когда-нибудь всплывет. И… и он просто хотел быть честным, а я боялся, что вы будете плохо думать о нем… и обо мне. Я… э-э-э… Я уже был на взводе и просто так боялся облажаться, что сделал именно это. Я облажался. И он тоже. Но… виноваты мы оба. — Я помню, что он пытался быть деликатным, — проговорил отец, складывая руки перед собой, — он говорил, что участвовал в чем-то вроде съёмок массовки и всё такое. Твоя реакция его расстроила? Ты ему объяснил? Баки сглотнул и кивнул, горло сжалось. — Да. Он… вроде как вытянул это из меня, но я был упрям. И злился. И боялся. Мне было больно. До сих пор, но… — он сморгнул слезы. — Я знаю, что это не только вина Стива, но, чёрт возьми, было бы так легко просто свалить всё на него. Тогда его… уход казался бы легче. Но не думаю, что получилось бы. — Нет, — медленно произнесла мама, — не было бы. И, честно говоря, меня очень впечатлило, что ты так легко признаешь вину за вами обоими. Потому что было бы легко свалить всё на человека, который причинил тебе боль. Баки кивнул, слегка прикусив губу. Он хотел обвинить Стива. Он хотел обвинить Наташу. Хотел изобразить жертву, злиться, грустить и огрызаться. Но, ради всего святого, он просто не мог. Сердце слишком сильно болело, а воспоминание о соли во рту от слез и криков было слишком ярким. Баки понимал, что виноват не меньше, чем они. — Он просто хотел… честности. А из-за меня подумал, будто я его стыжусь. А Нат… Нат просто… Она пыталась просто разобраться с этим и покончить с этим. И я злюсь на него, что он ушёл, а на неё — что сделала хуже, вот только и я тоже, и я не могу быть таким лицемерным, эгоистичным… — Баки замолчал, слезы жгли глаза. Ребекка придвинулась ближе и обняла его одной рукой. Джордж, сидевший напротив, поерзал. — Я понимаю, почему ты беспокоился. И мне жаль, что дал для этого повод. Мне жаль, что заставил тебя почувствовать, будто твои отношения со Стивом тут не одобряются, не принимаются и не поддерживаются. Я уже ничего не могу исправить, но, богом клянусь, хотел бы. Шмыгая носом, Баки покачал головой. — Всё в порядке, па… — Нет, не в порядке, — сказал тот строгим голосом. Баки поднял взгляд на отца. — Я повёл себя так, будто не одобряю что-то столь для тебя важное. Из-за меня ты почувствовал, что должен соответствовать каким-то стандартам, а значит, врать и бояться. Из-за этого ты потерял важных для тебя людей, и мне очень стыдно, что приложил к этому руку. Тебя не было шесть лет, Джеймс, а последние две недели были сущим адом, потому что я боялся снова тебя потерять. И я бы возненавидел себя, узнав, что ты сорвался и потерял того, кто тебе дорог, из-за моей реакции. Отец Баки никогда не был сентиментальным человеком, никогда не был эмоционально открытым. Баки не знал, было ли это особенностью его характера или последствием военной службы. Как бы то ни было, отец застал Баки врасплох: сейчас он говорил легко и так горячо, что у него на глазах выступили слезы. Сердце билось сильнее с каждой секундой, но отец не отрывал от Баки серьёзного взгляда, глядя прямо в глаза, даже когда по его щекам покатились слёзы. — Па… — прошептал Баки. — Мне очень жаль, — сказал Джордж, стиснув зубы. Баки знал, что если просто попробует сказать, что всё в порядке, то отец покачает головой и скажет, что это не так. Мама потянулась и взяла отца за руку, нежно поцеловав костяшки его пальцев. — Я прощаю тебя, — сказал Баки. — Джейми, — через мгновение вмешалась Ребекка, — с тех пор ты не говорил с Нат или Стивом? Может быть, стоит попробовать? Баки покачал головой, слабо усмехнувшись. — Я, честно говоря, удивлён, что вообще в состоянии разговаривать, не то что с ними. Ребекка нахмурилась. — Может, хотя бы с Нат? В смысле, тебе нужно поговорить и со Стивом, но я могу понять, почему ты пока не хочешь. Да, ты признал, что виноваты вы оба, но это он ушёл. Возможно, ему тоже нужно время. Но Нат беспокоится. Слова были не нужны — Ребекка и так всё понимала, потому Баки медленно кивнул. Я всё испортил…но и они тоже. Мы все приложили к этому руку. — Я знаю, — начал он, — просто… Ничего не могу обещать. Возможно, завтра я проснусь в кататоническом оцепенении или в гневе. Я чувствую… мне кажется, что всё вокруг разваливается, и может просто… — Замолчав, Баки вздохнул, опустив голову. — Побудь здесь несколько дней, — успокоила Уиннфред. — позволь себе отдохнуть, прочисти мозги. Мы можем поговорить ещё раз позже, и мы поможем, когда станет тяжело. Хорошо? Баки улыбнулся и медленно кивнул. — Спасибо.