Капитан Аххх!-мерика

В последовавшие после вмешательства семьи дни время стало ощущаться для Баки Барнса странно несущественным. Он осознавал его течение, понимал саму концепцию, видел, как сменяются день и ночь, и как с наступлением нового года темнеть начинает все раньше. Но для него это не имело особого значения; минуты казались длинными, как часы, а дни — короткими, как секунды. Возможно, это было вызвано душевной болью, или, может быть, недостатком движения, потому что Баки ходил только на кухню и ванную, а потом обратно в свою старую комнату. Если бы не мобильник, он бы, возможно, вообще бы не заметил, сколько дней прошло, но телефон постоянно услужливо показывал дату на главном экране. Баки наблюдал, как пролетали мимо одиннадцатое, двенадцатое, тринадцатое, четырнадцатое, пятнадцатое и шестнадцатое декабря. И вот наступила полночь восемнадцатого декабря. Он тихо вздохнул, отложив телефон в сторону, прежде чем снова перевернуться на спину. Он не был уверен, что хуже — бессонница или кошмары. Возможно, он чувствовал вину из-за того, как мало общался со своей семьей, и, может, даже попытался приложить усилия и ответить на все звонки и сообщения, но ничего не вышло. На самом деле он ждал только одного звонка и так его и не дождался (хотя он не забыл о пропущенном звонке без голосового сообщения). Наташа звонила или писала сообщения почти каждый день, выражая сожаление по поводу своих поступков, рассказывая короткие истории о своем дне или работе, а ещё упоминая, что очень скучает, и «пожалуйста, я знаю, что ты, наверное, все еще расстроен, и ты имеешь на это право, но я волнуюсь, Джеймс. Пожалуйста, позвони мне». От её сообщений всегда слишком сильно сдавливало сердце, а в горле вставал ком. Пальцы каждый раз блокировали экран прежде, чем он успевал заставить себя перезвонить ей. Когда Сэм позвонил во второй раз, Баки сумел сесть прямо и ответить, сначала извинившись за то, что не смог перезвонить раньше, а потом кратко объяснив, что внезапно возникли кое-какие личные дела, из-за которых он почувствовал недомогание. Они договорились о времени встречи, на которой смогут объяснить то, что произошло на прошлом сеансе. Сэм ясно дал понять, что Баки спокойно может отменить сеанс или назначить другое время, если потребуется, это вполне приемлемо, и что всегда готов его поддержать. — Я… я правда это ценю, Сэм. Спасибо. — Всегда пожалуйста, Баки. Отдыхай столько, сколько нужно, скоро увидимся. Баки не был до конца уверен, как пройдет их встреча, закончится ли она провалом, как предыдущая, или всё изменится к лучшему. Он должен был надеяться на последнее, но всё же готовился к худшему. Сэм был хорошим человеком и опытным терапевтом, потому должен был придерживаться определенных рабочих стандартов. Баки не мог винить Сэма за то, что тот ответственно относился к работе и своим инстинктам. Кроме того, если День Благодарения и доказал что-то, так это то, что Сэм был прав. Это, конечно, совсем не облегчало ситуацию, но было легче двигаться вперёд, признавая и принимая, что не готов, чем бороться вслепую и плакать. С губ Баки слетел вдох, и в этот же момент раздался тихий стук в дверь его комнаты. Он пошевелился, тихо заворчал, прежде чем дверь со скрипом открылась. Легкая тень на фоне слабого света в прихожей указывала на то, что его дорогая младшая сестра еще не спала, а её почти бесшумные шаги по ковру с нежностью напомнили ему о детстве. — Не можешь уснуть? — прошептала она, и Баки снова тихо заворчал. Она прокралась по комнате и скользнула в изножье его кровати, свернувшись у его укрытых одеялом ног. В темноте он чувствовал на себе ее взгляд. — У тебя всё в порядке, Джейми? Он обдумал её вопрос, и хотя, возможно, ответ был очевиден, Баки не мог определиться точно, что должен сказать. — Я не знаю, — сказал он приглушенным голосом, который звучал как скрип гравия. — Знаешь, в этом нет ничего плохого, — задумчиво произнесла Ребекка, снова ерзая у его ног. — Не на все можно найти однозначный ответ, верно? — Я думаю, — начал Баки и замолчал, слегка прикусив губу. Он перевернулся на левый бок, придвигаясь чуть ближе наклоняясь к Ребекке. — Я знаю… что должен чувствовать, наверное. Но не ощущаю просто ничего. — И что по-твоему ты должен чувствовать? Он медленно дышал. — Злость. Боль. Горечь? Я не знаю, я… просто не знаю. Ну, то есть, я чувствую обиду. И, может быть… совсем немного злюсь, но в целом я просто… думаю, мне просто грустно. Молчание Ребекки не беспокоило, но через мгновение начало раздражать, и Баки усиленно гадал, о чём же она задумалась. Он снова прикусил губу, сунул руку под подушку и ещё немного приподнялся. В темноте он мог смутно различить её силуэт. — Думаю, это вполне разумно, — согласилась Ребекка. — Тебе хочется обвинить кого-то, выместить злость, но кажется, что это будет перебор. В смысле, той ночью сам сказал, что тоже приложил руку к вашей разладке со Стивом. Но ты правда так считаешь? Нет. Порой будет казаться, что кто-то виноват сильнее другого, и иногда ты будешь считать этим человеком себя, а не Стива или Наташу. А потом воспринимать жертвой себя и просто опускать руки. Он не хотел признавать, что чувствовал именно это, но подозревал, что Ребекка уже в курсе. — Несмотря на это, — продолжила она, — знать, что должен чувствовать, и чувствуешь на самом деле — совершенно разные вещи, и это нормально. Никто не знает тебя лучше, чем ты сам. Даже Стив. — Иногда я задаюсь вопросом… — Баки вздохнул, на мгновение закрыв глаза. Ребекка что-то тихо пробормотала в темноте, нащупав его ногу под одеялом. Она просто касалась его, тепло и успокаивающее. — Я не могу говорить ни за кого из вас, и я недостаточно хорошо знаю Стива, но мне показалось, что ты важен ему, возможно, даже слишком. И я знаю, что тебе тоже не всё равно, Джейми. И, возможно, это было просто недопонимание, потому что вы оба и не подозревали, насколько цените друг друга. — Я постоянно говорил, как много он для меня значит и как сильно я его ценю, — нахмурившись, вмешался Баки. — А я знаю, что у тебя ужасная привычка много думать и никогда не говорить вслух, Джейми, — съязвила Ребекка. — Тебе вечно есть что сказать, но ты всегда молчишь. Баки нахмурился еще сильнее, в животе кололо, а мысли увлекало в растущий водоворот беспокойства и волнения. Неужели он действительно так и не озвучил свои чувства, не дал ясно понять Стиву, что значат для него их отношения? Он подумал… Нет, он сказал. Он должен был… Но тогда как насчёт срыва перед Стивом, перед тем разговором? Как насчёт выражения лица Стива, когда он сказал «партнер», а не «парень»? Как насчёт тех случаев, когда он чувствовал приятную боль в сердце и жар в животе, когда Стив смотрел на него, а Баки думал, что всем собой ясно показывает свои чувства. Как и когда целовал Стива, обнимал в моменты близости, как всегда улыбался ему, каждый раз, когда чувствовал себя в раю рядом с ним… Каждое мгновение. А как насчёт моментов без Стива? Были ли и они приятными? Или просто чуть темнее, совсем чуть-чуть… хуже? Неужели он думал, что сказал всё это, когда на самом деле молчал? Неужели он стал настолько зависим от того, чтобы вкладывать каждую унцию добра и тепла в мгновения, проведенные со Стивом, что не мог сохранить немного на время одиночества? Так вот почему сейчас так чертовски больно? Сжав челюсти, Баки повернул голову и зарылся лицом в подушку, медленно дыша. Он чувствовал себя… полным, абсолютным идиотом. А ещё ему было грустно — неудивительно, насколько токсичными, отравляющими организм могут быть столь агрессивные эмоции. Но ещё он чувствовал волнующий жар сожаления и стыда — в из-за того, что он сделал это с собой, со Стивом, со своей семьей. Он вернулся домой разбитым и измученным и сделал собственное выздоровление зависимым от других людей, их эмоций и поддержки. Нахуй всё это. Ему хотелось плакать. — Эй, — голос Ребекки отвлек его от мыслей, — где ты, старший брат? — Здесь, — пробормотал он. Горло болело, и он сглотнул. — Нет, не здесь, — задумчиво произнесла она, — ты за тысячу миль отсюда. Поговори со мной. Баки выдохнул, медленно облизывая губы. — Я просто… Я чувствую себя идиотом. — Почему? — Потому что я… я ушёл, а когда наконец вернулся домой, то не был собой. Мне было холодно, и мне было больно, я боялся и нервничал. И я получил… дар, с которым мне стало не так страшно, а теперь, без него, мне пиздецки плохо. Я чувствую себя идиотом, потому что сам сделал это и с ним, и с собой. Баки не видел губ Ребекки, но слышал улыбку в её голосе. — Это не глупость, Джейми. Это называется любовь. — Это называется счастливый билет, но ладно, — пробормотал Баки, и смеха Ребекки было достаточно, чтобы заставить его улыбнуться. — Называй как хочешь, старший брат, — сказала она, наклоняясь и целуя его в лоб, — но, думаю, утром тебе стоит пойти на прогулку. Прочистить голову. Дай себе возможность двигаться дальше. И позвони ему.