«Видеть озадаченную мордашку Уингфилда после очередного удачного теста того стоило. Это была действительно увлекательная игра» — Stendhal Syndrome (Идеал Рациональности)
Физиологические реакции наиболее честные. Тело умело лгать только в результате длительных тренировок. Но далеко не все на это способны, и не всем это, в принципе, нужно. Для Стенли контроль тела — жизненная необходимость, это основа его профессии, но даже для него тотальный контроль недостижим. При этом Стен научился замечать свои и чужие телесные реакции, анализировал и с течением времени связывал с определенным раздражителем или своим состоянием. И да, тело не врёт, главное слушать его. Реакция на улыбку Ксено ошарашила. Это была не та ехидная, дьявольская ухмылка, которая появилась на лице Уингфилда до испытания центрифуги. Это была изумлённая и, вместе с тем, довольная улыбка. Гордая. И провокационная. «Что ты ещё мне приготовишь, Шнайдер?» — так и говорила она. Стенли готов сделать многое, чтобы увидеть такую улыбку снова. Пиздец.***
— Я, конечно, рад, что ты согласился приехать, Стен, но моя, как ты говоришь, чёрная жопа чует подвох, — Льюис медленно переворачивал барбекю для равномерной прожарки, не глядя на Стенли. Ему даже не нужно смотреть на давнего друга, чтобы знать, как он внешне спокоен, даже отстранён. Но за этим фасадом… О, там многое. Целый Ад, и чертей в нём дохрена и больше. — Понятия не имею, о чём ты, — отреагировал Шнайдер. Ха, даже потрудился рот открыть! Какая честь! — Ты согласился приехать ко мне спустя больше, чем месяц, как ты находишься на базе. Ты даже поиграл с Джес и потаскал её на шее! Не отказал, когда Саймон затеял войнушку, и даже рассказал о службе в Афганистане, — загибая пальцы, перечислил Доджсон. Снова глянул на морду кирпичом, которую сделал Стенли, признал этот случай, как бесполезный, и снова повернулся к барбекю. — Не узнаю тебя, зараза арийская. Льюис честно дал время Стену собраться с мыслями, чтобы он сформулировал хоть что-то, хоть какой-то ответ, или поднял тему, которая не давала покоя. Вот только, похоже, никто не собирался начинать всё это утомительное дело. — Ты знаешь, Шнайдер, не хочу на энном году дружбы узнать, что один из самых надёжных людей в моём окружении — грёбаный трус. — Топорно, Лью, очень топорно, — Стенли соизволил открыть рот и начать говорить. Ну хоть перестал строить из себя Эльзу! И да, Льюис знает, кто такие Эльза и Анна, у него дочка пяти лет. Стен сидел на ступеньке около двери и щелкал зажигалкой, он уже выкурил несколько сигарет, а сейчас как будто не знал, чем занять руки. Надо же, удивительно было видеть проявления нервозности у всегда собранного, спокойного Стенли Шнайдера. — Ладно. Я понял. Ты же знаешь, что можешь мне рассказать что угодно, Стен? — он хмыкнул, но склонил голову набок в согласии. Для Доджсона этого достаточно. Так Стенли даже похож на обычного человека. И тем не менее, Льюис видел Стена в разных состояниях, с разными проявлениями эмоций. Чёрт, он был рядом, когда молодому курсанту сообщили, что майор Шнайдер скончался в Берлине от сердечного приступа. Не спасли. Но это… Это что-то новое. — Рожай уже быстрее, мать твою! — не выдержал Доджсон: терпения у него никогда не хватало, даже для самых близких. Со временем, конечно, стало лучше, дети в этом плане особенно помогли. Но тут взрослый мужик не может собрать себя в кучу! Да еб твою мать, Стенли! — У меня есть вопрос. — Дерзай. — Ты всегда был таким занудой? Доджсон не отреагировал принципиально. Не поддастся он на такую идиотскую попытку съехать. Устроить разборки можно и позже. Стен это быстро понял и как-то сник. Плечи опустились, лицо расслабилось, следы усталости стали куда заметней. — Мне нужно пространство для манёвра, Лью. Только и всего. И сменить обстановку. — Так, блядь… Ладно, блядь. Я тебе в последний раз предлагаю поделиться по-хорошему, иначе начну трясти всех, с кем ты имел неудовольствие общаться последние пять недель. И начну я с Ксено, — о, есть контакт! Реакция невыраженая, но и её достаточно. Стенли едва заметно дёрнулся и скривился от собственной оплошности. Понял, что теперь не отвертится. — Так. Источник напряжения найден. Что он тебе сделал? Ты же и так ему отомстил, когда обблевал его шикарные кожаные туфли. Если бы я не держал твою тушку, поаплодировал бы, ублюдок это заслужил! — Стенли снова скривился, но уже от собственного позора. Вот только база считала Стена героем после этого, хотя он совершенно не горел желанием зарабатывать этот статус таким образом. И вообще, герой — это не про Стенли. Ему бы больше подошла роль злодея. — Слушай, ничего мне этот ублюдок не сделал, просто не хочу видеть его американскую наглую рожу. В последнее время натыкаюсь на него слишком часто. — Так-так. Значит, наш мистер-я-гуляю-сам-по-себе-и-срать-я-хотел-на-вас-всех заинтересовался кем-то, кроме своей сиятельной персоны? Чем же ты заслужил его внимание? — А мне по чём знать? — Стен уже явно жалел, что не отморозился, как хотел. Но Доджсон не планировал так просто отпускать Стенли. О нет, только не сейчас! — Не верю, — некоторое время они мерялись взглядами: кто первый моргнёт, тот и проиграл. — Хорошо, — победил Льюис, что удивительно. Кажется, состояние Стена куда хуже, чем казалось. — Мы говорили несколько раз. — О чём? — Хуй знает. — Шнайдер, хватит сучиться. — Иди нахер, Доджсон. — Так о чём?***
— Мне стоит подать в суд за преследование, уважаемый доктор Уингфилд? — Стенли не ожидал и не хотел компании, пока отдыхал на балконе. Место оказалось крайне непопулярное, поэтому так приглянулось Стену. Его вконец утомили желающие перекинуться парой фраз, выведать какую-то интересную информацию у тестировщика. Стенли бесился, посылал, и те, кого он послал, уходили, но приходили новые! Поэтому проще скрыться в укромном месте. Вот только Стенли не ожидал, что Ксено подастся в преследовали и даже вспомнит об их занимательном разговоре о прошлом. — Доказательств не будет, поскольку доступ к этому балкону есть практически у всех, но далеко не все хотят оказаться в такую жару на улице, — Ксено совсем не выглядел, как человек, страдающий от неудобств, скорее невыносимо самодовольным. — Кажется, мы перешли на ты, Стенли. — Не мы, а Вы, доктор Уингфилд. — Надо же, как холодно, Стенли, — если бы кот умел улыбаться, это была бы именно такая улыбка, как у Ксено. Стен не повёлся, но и не ушёл. Хотелось понять, чего от него хотел безумный учёный. А ещё он только начал сигарету, было бы жаль выкидывать. — Думаю, что заслужил компенсацию за испорченные туфли. — Это была моя компенсация за то, что ты устроил мне «веселье» с G12, — вот тут Шнайдер не собирался молчать! — Как легко оказалось перейти на «ты», — если до этого Стен считал, что невозможно стать более самодовольным, то сейчас пришлось признать, что он ошибался. Кажется, Ксено Хьюстон Уингфилд и наглость — синонимы. — Отлично, ты добился своего. Я могу покурить спокойно? — Поделись сигаретой, — Стенли с трудом удержал кашель. Кажется, мир сошёл с ума вслед за учёным. А с сумасшедшими лучше не спорить. Шнайдер протянул Ксено сигарету и отдал зажигалку. — Весьма добротно сделанная вещь. Элегантно, — заметил Уингфилд, закурив. Он несколько секунд рассматривал зажигалку, но потом вернул владельцу. — Можно сказать, семейная реликвия. Она пренадлежала ещё моему деду, он служил в Третьем Рейхе. — Вот как. Значит, самый настоящий нацист. — Самый настоящий, — язвительно повторил Стенли. Он не брезговал дедом, не отрицал прошлое и не собирался слушать от других обвинения в фашизме. Такое было время. Хотя это не оправдывало никого. В конце концов, Стен стал убийцей в условно мирное время, и он верил, что у его деда был выбор и он сделал его добровольно. Как ни странно, Ксено промолчал и не стал развивать эту тему. Такая тишина и напряжение не нравились Шнайдеру, и он хотел, чтобы ублюдок ушёл и оставил его в покое, хотя бы сейчас. — Тебя побила наука? Или у учёных принято дискутировать кулаками? — Уингфилд поднял бровь, требуя объяснений, а Стенли ухмыльнулся краем рта. — Синяки и мешки под глазами скоро начнут захватывать подбородок. — Пожалуй, да, наука меня побила, — Ксено дёрнул плечом и глубоко затянулся. У него крайне изящные кисти и тонкие длинные пальцы. Они казались одновременно утончёнными и сильными. С такими руками впору быть или пианистом, или оперирующим хирургом. Давно Стен не ловил себя на том, что залипал на внешность. По спине пробежала мелкая дрожь, стало одновременно мерзко и тепло внутри. — Под моим руководством одновременно несколько проектов помимо этого. Здесь просто нужно моё личное присутствие, остальные я контролирую дистанционно. Однако это утомительно, — Ксено докурил, выкинул окурок и продолжил, как ни в чём не бывало. — Мои лаборанты достаточно дрессированные для этого, других я не держу, но и они ведут себя не всегда так, как я бы хотел. Внешний контроль и личное присутствие всё-таки разные вещи. — И какие проекты ты ведёшь? — Стенли сначала спросил, а затем подумал, что не стоило этого делать. Чёрт за язык дёрнул. — Работаю над улучшением технических аспектов, последний проект, который веду, это поиск подходящего материала для создания двигателя. Пытаемся улучшить эффективность с минимизацией затрат. Это масштабный проект: работаем с русскими, поэтому знал Якова ещё до этого проекта. Вообще, моя мечта детства — это межгалактические перелёты, — Ксено выпустил облако дыма и едва заметно улыбнулся. — Но сейчас сфера моего интереса — исследование космоса, а основная специализация — это поиск экзопланет. — Для чего? — Конечно же для колонизации! Ведь перенаселение одна из самых глобальных проблем. Как бы человечество ни пыталось самоуничтожиться, рано или поздно мы столкнёмся с тем, что люди будут грызть друг друга за лишний кусок пригодной для жизни земли. Строиться вверх невозможно до бесконечности, у неба всё равно есть предел. А у космоса его нет, — Уингфилд смотрел вверх, но не с видом мечтателя, не как космонавт, желающий подняться как можно выше, а с видом завоевателя, который смотрит на горизонт с полоской земли где-то вдалеке, но до которого рукой подать. Стоит только захотеть. Вид настолько целеустремлённого человека поневоле вдохновлял. — Как я понимаю, только самые достойные смогут быть в составе тех избранных, кто будет бороздить просторы вселенной? — А ты быстро соображаешь для немецкой собаки. — У меня отпуск, могу позволить себе побыть «умным». — А куда весь этот интеллект девается, когда на плечах форма? — Стенли видел краем глаза, как Ксено ехидно улыбнулся. С одной стороны хотелось вмазать, с другой — посмотреть подольше. Это противоречие замкнуло мысли Стена в кольцо. — Китель застёгивается на таком гиганте мысли? — Застёгивается. У меня достаточно ума, чтобы понимать, что для того, чтобы подчиняться, интеллект не важен, важна преданность. — Хорошие слова, правильные для цепной собаки. Такие тоже нужны в космических миссиях. — Может быть, но я не космонавт и никогда не стремился им быть, — Стенли и не заметил, как докурил. Горящая бумага и табак ожёг пальцы. Он выкинул окурок вслед за Ксено. Тот прекрасно понял, что разговор закруглялся, и развернулся в сторону выхода. — И что же ты здесь делаешь? — Уингфилд казался искренне заинтересовался мотивацией Стенли. А Шнайдер хотел как можно скорее уйти от этого разговора. Он чувствовал, что перешёл некую черту. — Развлекаюсь.***
Льюис смотрел со смесью изумления и недоверия. А ещё хотелось расхохотаться от всей души. — И сколько таких разговоров у вас было? — Несколько, — уклончиво ответил Шнайдер. — Ладно, а другие разговоры о чём были?***
Монотонность бега всегда успокаивала. Стенли не считал себя ярым поклонником этого занятия, но не мог отрицать несомненные плюсы и в плане физической подготовки, и в плане психологической. Мысли и тело приходили в порядок от многократного повторения одних и тех же действий, ощущение слаженной работы всего организма — это давало почувствовать себя относительно живым. — Показатели хорошие, пульс 120, дыхание равномерное, ритм стабильный, — Яков ходил с планшетом и заносил показатели в электронную таблицу. Данные с датчиков, закреплённых на руках, ногах и голове Стенли, приходили сразу же на компьютер и передавались к подключённым устройствам. За ним сидел Ксено и руководил оркестром: переодически он давал команды замедлиться, ускориться, дышать быстрее или медленнее, прочесть текст на большом экране, закреплённом перед беговой дорожкой. При этом он отслеживал изменения показателей мозговой активности, работу сердечно-сосудистой системы и прочее. — Ещё три километра, Стенли, — «обнадёжил» доктор Никитин. Он сиял, как «начищенный самовар» — цитата от заскочившего во время перерыва Юкио, помахал рукой и был таков. Иногда Яков останавливался возле Ксено, чтобы что-то посмотреть или уточнить, но Стенли видел, как напрягался Ксено от вторжения в личное пространство. Когда Никитин отходил, плечи Ксено расслаблялись и он снова принимался за работу. При том, что Уингфилд явно сосредоточен на работе, интуиция Стена всё равно подсказывала, что за ним пристально наблюдали. — Последний километр беги со всей возможной скоростью, Шнайдер, — Никитин сделал пометку в планшете, а Стенли ничего не оставалось, как ускориться до своего предела, но при этом стараясь контролировать дыхание. Сил уже почти не осталось, поэтому приходилось работать с тем, что есть. Шнайдер смотрел только вперед, он понимал, что стоит увидеть счётчик цифр, подходящих к концу, как организм начнёт непроизвольно расслабляться. Напряжение должно держаться до самого конца и ещё немного, чтобы даже в самом конце организм был готов к сверхусилию. Да, это исчерпывало ресурсы, да, это заставляло истощаться, но именно такие — на грани человеческих возможностей — усилия помогали чувствовать собственное тело невероятно остро, ярко. Почти то же самое Стенли чувствовал за секунду до выстрела. — Отлично! — Яков воскликнул и тут же нажал на экран планшета. Программа постепенно замедляла работу беговой дорожки, а Стенли понемногу восстанавливал дыхание. — Чёрт, ты действительно монстр, Шнайдер. Твои показатели улучшились с момента первых тестов. Приедешь на работу, придётся заново сдавать нормативы, — Никитин добродушно усмехнулся, а Стен скривился, представляя реакцию начальства на то, как он провёл свой вынужденный отпуск. Когда Стенли спустился с отключившейся дорожки, ожидая, пока лаборанты снимут датчики, Ксено тоже подошёл, скрестив руки. Ребята явно не хотели находиться долго рядом с научным тираном и, очень быстро завершив работу, ретировались. — Даже удивительно, как быстро тело адаптируется к нагрузкам и позволяет выйти на новый уровень. Это говорит о том, что либо ты достаточно одарён физически, чтобы так быстро прогрессировать, либо не особенно старался. — Я думаю, доктор Никитин мог бы объяснить разницу, — одышка всё ещё мешала адекватно парировать ехидный укол. И да, то, что Стенли не послал Ксено, он считал своим личным достижением. — Обязательно, — Уингфилд склонил голову, не стесняясь, рассматривал потное лицо, обтянутые футболкой мышцы плеч и рук. Сканирующий взгляд Стенли чувствовал всей кожей. Как бы странно это ни звучало от снайпера, однако Шнайдер испытывал крайне знакомое чувство. Чувство, которое он знал по горячим точкам, военным операциям, столкновениям с противником, который настроен серьёзно. Чувство близкой опасности, угрозы жизни, готовности идти на крайние меры, до конца и дальше. Это чувство Стенли никак не ожидал ощутить под взглядом тёмных, пристальных глаз обычного учёного. Как дуло пистолета. Мёртвый взгляд. — Как? — вопрос не удалось, да и не хотелось сдержать. Их оставили практически одних, поэтому можно сказать, что это личный разговор. — Что ты имеешь ввиду? — Как ты стал таким? — Выражайся конкретнее, Стенли, или у тебя кислородное голодание? — слегка опершись плечом о беговую дорожку, Ксено ухмыльнулся. Тварь. Но уж слишком интересно было услышать ответ. — Как у тебя появился взгляд убийцы? — кажется, Уингфилд хотел съязвить, но, столкнувшись со смертельно-серьёзными глазами Стенли, передумал. — Я никогда не был милым ангелочком, как другие дети. Мне интересно было строить лаборатории из Лего, лепить солдатиков и воплощать военные стратегии македонцев и римлян, проводить опыты над воробьями и жуками, а не банальные глупости. Если ты хочешь знать, убивал ли я… Тогда я хочу эквивалентной информации. — Ты же понимаешь, что я многих убил, — ровно, как будто он не о чужих жизнях, ответил Стенли. — Ты понял, о чём я. Первое убийство, — наступила тишина. Ксено выглядел спокойно и в то же время внушительно, как будто стремился занять всё возможное пространство. Стен наблюдал за этим с лёгкими скепсисом, ведь он прекрасно знал, что такое авторитет и как он ощущался. И тем не менее не мог не оценить эффект, который производил Уингфилд. Он действительно внушал страх, особенно неподготовленному человеку. Почему бы и да. — Моё первое убийство, как ты его по-граждански назвал, произошло, когда я патрулировал Берлин. Это обычная практика — помощь дежурным Polizei, я не стал исключением, мне только исполнилось двадцать. В тот день нас направили в неблагополучный район, где обитали беженцы, наркоманы и самые бедные слои населения Германии. Мы с напарником уже возвращались, когда к нам пристала компания наркоманов. Хотели денег на очередной косяк, думали, что задавят нас количеством. Мы легко побили основную часть, когда их главарь достал нож, — Стенли до сих пор отчётливо помнил сверкающее в полумраке лезвие и его жилистую руку, которую он без проблем сломал. Парень, на вид — его ровесник, уже не раз пожалел, что связался с ними, а вот его дружок с расширенными зрачками совсем не контролировал себя. Он бросился на Стенли. Замах, пытался отнять оружие, короткая потасовка, ему удалось схватить Стена за шею. Лезвие мелькнуло быстро, кадет Шнайдер не колебался ни секунды. Парень замер, зажимая шею. Кровь лилась толчками сквозь пальцы. Прошло всего несколько секунд, когда бешеное вращение глаз остановилось, наркоман издал последний хрип и мешком мяса и костей упал к ногам Стенли. Он коротко описал потасовку, закончив простым: — Я никогда не жалел о том, что сделал. Не хотел этого, но в тот момент это было решение, за которое я принял ответственность. Ксено уважительно склонил голову, принимая такой ответ Стенли. — Что насчёт тебя? — но прежде, чем Уингфилд успел ответить, его окликнул Никитин. Учёный дёрнул плечом, но отправился к коллеге. Кажется, не только Стен разочаровался, что их разговор прервали.***
— И что? — нетерпеливо подался вперёд Льюис, как только Стенли закончил пересказывать разговор. — Что «и что»? — Стен даже отодвинулся от такого энтузиазма. — Ты узнал о первом убийстве заносчивого ублюдка? — Да, — когда подробностей не последовало, Льюис поднял широкую бровь, прозрачно намекая. — Нет, я не буду рассказывать. Это не моя тайна. — Какие мы правильные, — съязвил Доджсон. — Хорошо, я понял, что вы сблизились. В чём проблема, Шнайдер? — В том, что я этого не хотел. И мне это не нужно. — Ой ли? А не ты ли хотел узнать его слабости, чтобы потом воспользоваться ими? — скептицизма во взгляде Льюиса хватило бы, чтобы целый взвод курсантов стушевалось. Вот только на Стенли и тогда не особенно действовало, не то что сейчас. — Допустим. Но я пока не вижу вариантов, как этим воспользоваться. — Ты не хочешь, — когда Стенли промолчал, Льюис понял, что попал в точку. Он давно не чувствовал такого сильного изумления. Чтобы Стенли Шнайдер отказался от своей цели? Да ладно. — Мне нужно время, Лью. Пожалуй, в этой ситуации майор Доджсон прекрасно понимал желание Стенли передохнуть. Таким людям, как он, необходимо много усилий и времени, чтобы принять новые вводные в намеченный план действий. Особенно если это касалось чувств.***
Сурдокамера NASA ничем не отличалась от других камер, которые использовались для тренировок снайперов. Для его профессии важно сохранять хладнокровие в любых условиях, даже без возможности опираться на большинство чувств. На самом деле, это были экспериментальные тренировки, предложенные немецкими учёными и Стенли был одним из первых добровольцев. Поэтому это будет далеко не первое его знакомство с полумраком небольшой комнаты, невозможностью услышать звуки извне. Но Стенли не мог не предполагать подвох от Ксено. Он уже доказал, что способен воспользоваться любой возможностью, чтобы усложнить задачу Шнайдеру. Первичный инструктаж проводил доктор Барр. Он коротко описал задачи Стенли: провести в условиях сенсорной и социальной изоляции три дня с учётом сна; в это время у него будет доступ к еде и воде, возможность отдыха; и ещё три дня в непрерывной деятельности, выполняя инструкции учёных без сна, еды и воды. Также они будут проверять его чувство времени, поэтому объявлять, сколько прошло с начала теста, они не будут. — Мы будем дежурить по очереди, всегда будет присутствовать бригада медиков и техников. Мы будем наблюдать за твоими показателями и в случае необходимости вмешаемся, — доктор Барр говорил спокойно, уверенно, ни секунду не сомневаясь в своих словах. Стенли не стал скептически смотреть на Уингфилда, занятого без сомнения крайне важным делом: отчитывал Луну неизвестно за что. Девушка едва блеяла что-то в ответ. Стивен мельком посмотрел на происходящее и откашлялся. — Что ж, вижу, ты уже готов. Желаю удачи, и да поможет тебе Бог. «Ни удача, ни тем более Бог мне не нужны. Я всегда был один», — хотелось именно так ответить этому лицемерному католику, но Стенли в который раз сдержался. В конце концов, не ему объяснять наивному человеку, как устроен этот мир. Шнайдер коротко пожал руку Льюису и Юкио, которые как раз ошивались неподалёку. Оба стояли с такими лицами, будто отправляли единственного сына на войну. Зубы заныли от того, как крепко Стен их стиснул. Парочка клоунов. — Ни пуха ни пера, — что бы это ни значило, сказал Сайонджи. — Встречу тебя бутылкой скотча и блоком твоего курева, — слегка напряжённо, но весело пообещал старый друг. Вот за это Стену и нравился Доджсон, не развозил сопли. На пороге сурдокамеры Шнайдера что-то дёрнуло обернуться. Он столкнулся с пристальным взглядом Ксено, стоящего на краю толпы, собравшейся, чтобы проводить местную знаменитость на один из последних тестов. Скоро всё закончится. Эта мысль вызвала непонятный комок, сжавшийся в районе солнечного сплетения. Что ж, у него будет достаточно времени понять, что это за эмоции и мысли. Целых шесть дней.***
«Как дела, Стенли?» — из динамиков раздался бодрый голос Якова. Прошло не более, чем три часа с начала тестирования. У Стена не было возможности наблюдать за временем, поэтому оставалось ориентироваться только на внутренние часы. Пока конкретных команд не поступало, Шнайдер старался экономить силы и проводил время за размышлениями или медитацией. Последнему он обучился по совету старших товарищей, когда шла снайперская подготовка. Это помогало контролировать и мысли, и тело, а сейчас это всё, чем мог управлять Стенли. — Я в порядке, Яков, — спокойно ответил Стен. «Сколько прошло по твоим ощущениям?» — Три часа. «Готов продолжать?» — Ага, — услышав смешок на свой уже коронный ответ, Стенли прикрыл глаза и сосредоточился на мерном счете, вдохах и выдохах.***
«Стенли?» — а вот и Ксено. — Да? «Думал, что ты заснул. Как проходит эксперимент по твоим впечатлениям?» — невозможно понять, серьёзно ли спрашивал Уингфилд или издевался. — Вполне приемлемо. Интересный вопрос к гвинейской свинке, — на заднем плане прозвучал тихий смешок. Стенли легко мог представить убийственный взгляд Ксено, направленный на несдержанного суицидника. «Итак, сколько времени прошло с начала эксперимента?» — Около семнадцати часов, — цифра очень примерная, чувство времени уже искаженно. «Точнее», — сказал как отрезал Уингфилд. — Семнадцать часов, тридцать девять минут, — в динамиках фыркнули, но Стен снова не понял, кто там веселился. «Скоро принесут еды и воды, после этого нужно будет выполнить несколько заданий», — Ксено в этот момент напомнил ведущую прогноза погоды — тупую пышногрудую блондинку, которая просто хорошо смотрелась на экране. В другое время такая ассоциация вряд ли пришла бы Стенли в голову, но сенсорная депривация уже начинала сказываться на мыслительных процессах. — Я понял, Ксено. «Есть ли признаки нарушения сознания?» Наверняка. — Думаю, да. Восприятие времени. «Хорошо. Готов продолжать?» — а вот это прозвучал тот самый Ксено Уингфилд. Никакой другой, кроме положительного, ответа этот вопрос не подразумевал. Шнайдер ухмыльнулся в камеру. — Ага.***
Сон и действительность начали размываться. В полумраке можно было различить слабые очертания предметов, но, в целом, ощущение искажённого пространства очень уж напоминало ночные видения. Единственным ориентиром оставалась связь с внешним миром — динамик и еда, которую приносили через неравные промежутки времени. «Как дела, Стенли?» — и снова на связи Никитин. Они дежурили по кругу, вопросы задавали хаотично. Прошло уже четыре цикла, то есть это уже пятое дежурство Якова. Следующий будет Ксено. — Всё в порядке, — Стен сидел, откинувшись на стену. Ощущение физической опоры давало чуть больше ощущения реальности. «Отлично. Сколько прошло времени?» — Пятьдесят девять часов, — он прекрасно понимал, что цифра очень условная. Наверняка он сильно завышает её, но это давало хоть какое-то ощущение контроля происходящего. Страшно. Хотелось. Курить. Мысли о сигаретах Стенли старательно гнал от себя, потому что понимал: стоит зацепиться за неё, как мозг замкнёт и никотиновый голод затмит сознание. Поэтому оставалось терпеть и ждать. Ждать Шнайдер умел, как никто. «Какие признаки нарушения сознания?» — Наверняка нарушено чувство времени, переодически дереализация, плывёт перед глазами. «Понимаю, Стенли. Ты готов продолжать?» — Ага. «Хорошо. Скоро будет период, когда ты не сможешь спать, пить и есть. Мы будем давать команды через экран. Приготовься», — голос старика звучал твёрдо. Это хорошо. Значит, всё идёт так, как нужно.***
«Стенли, ты должен будешь последовательно собирать и разбирать механизм, который сейчас передадут в твою камеру», — инструкцию давал наверняка Ксено, по характеру задания и самому тексту понятно. Значит, пришла его очередь. Быстро. Хотя это понятие стало для Стенли крайне относительным. Он уже выполнял команды Якова, они, в основном, направлены на контроль и управление телом: последовательное сжимание и разжимание рук, нейрогимнастика, простоять на руках и считать от одного до трёхсот двадцати и обратно и так далее. — Я понял. «Сколько времени прошло с начала эксперимента?» — Восемьдесят часов. «И?» — И двенадцать минут, — Стенли закатил глаза, помня, что на камере все его движения отлично видно. «Хорошо. Ты готов продолжать?» — если бы вопрос прозвучал из динамиков, интонация наверняка была бы прежней. Отлично, Стенли не собирался сдаваться. — Ага.***
Чтобы не заснуть, пришлось отказаться от медитации в сидячем положении, сознание мимо воли соскальзывало в полудрёму. Пока он выполнял простые монотонные действия: ходил, приседал, делал лёгкую разминку, он мог сохранять относительную ясность рассудка и дыхания. Контроль дыхания стал тем якорем, который Стенли выбрал для себя в таких условиях. Он не слышал своего дыхания, но чувствовал вдохи и выдохи. На четыре счета вдох, на четыре — выдох. «Сколько прошло времени, Стенли?» — высветилось на экране. — Сто двадцать семь часов, пятьдесят минут. «Отлично. Теперь тебе нужно будет имитировать ремонтные работы. Через несколько минут в камеру запустят аппаратуру, тебе нужно будет выполнять последовательные действия по инструкции». — Я понял. «Как ты, Стенли?», — какой интересный вопрос. Стен затруднялся ответить. В тех условиях, которые ему создали, относительно нормально. Человек тварь такая, ко всему привыкает. Вот и он привык. Наверное. Ничего не оставалось, кроме как адаптироваться. Прекращать эксперимент Шнайдер по своей воле не собирался. Это означало проигрыш. Кому и в чём — не понятно, но само ощущение того, что он сдался, комком отвращения сжимало лёгкие. Поэтому… — Я в порядке. «Готов продолжать?» — Ага.***
«Стенли, как ты себя чувствуешь?» Стенли не знал. Не мог понять. Мысли текли вяло. Сфокусироваться на одной удавалось с трудом. Даже сформулировать внятный ответ, не то, что озвучить его, давалось титаническим усилием. — Я в норме. «Какие признаки нарушения сознания?» Все. — Сложно сказать. Двигаться тоже не получалось, руки еле поднимались. «Стенли? Я рекомендую закончить эксперимент». Шнайдер едва мог прочесть слова, не то, что понять. — Ага. Сознание мягко окутало тьмой. Но Стенли всё равно доволен. Он выиграл.