***
— Моя леди, ты так красиво режешь ткань, — мурлыкает Нуар, почти укладываясь перед Маринетт на стол, и та смотрит на него с выражением крайней незаинтересованности, едва заставляя себя не показывать улыбку. — У тебя так хорошо получается держать машинку для шитья! — Нуар, ты мешаешь, — мягко произносит она, тем не менее, не возвращаясь к работе, и тот поджимает губы, состроив грустную мордочку. Маринетт со вздохом треплет его между ушами, мгновенно в благодарность получая утробное мурчание, и все же находит себя рассеянно улыбающейся его открытости. — И что же мне с тобой делать, Котик? — Любить, кормить и никогда не бросать, — моментально отвечает тот с довольным лицом, и Маринетт чуть изгибает брови, показывая, что ни капли не повелась на его провокации. — А ты знала, принцесса, что я никому не позволяю себя трогать, кроме тебя? — Маринетт растерянно замирает, когда он ведет головой, подставляясь под ее пальцы больше, и, получив небольшой пинок, чешет его за ухом. — Ничьи ручки не касались этих волос, кроме твоих! — Ты очень преданный кот, — севшим голосом отвечает Маринетт, надеясь, что ему не было слышно, как он опустился и как в словах явно звучат слезы, и Нуар действительно ничего не замечает, жмурясь под ее пальцами. Она скучает по нему, даже когда они вместе. Скучает, потому что не может получить всего, потому что когда смотрит в его яркие глаза, видит все, что составляло ее жизнь так долго, но теперь безвозвратно потеряно. Она и сама чувствует себя потерянной, и лишь Нуар рядом держит ее в пределах этой временной линии, будто бы иначе она как воздушный шарик улетела бы по течению ветра. — Принадлежу только тебе, — соглашается Нуар, так радостно, что у нее снова замирает все внутри. Он ведь не может иметь в виду любовь, такого просто не бывает, она ведь не в сказке, где чары разрушаются во что бы то ни стало и возлюбленные всегда находят друг друга. — Поэтому если ты не будешь меня чесать, я смогу пожаловаться в общество защиты животных. Маринетт смеется и активнее чешет его за ушком, а затем опускается ниже и касается пальцами его подбородка. Нуар жмурится, совершенно разомлевший, и только что на спину не ложится, чтобы она чесала ему живот. — Ты ведь не животное. — Это не важно, главное, сам факт жалобы. Нуар мурчит и вдруг придвигается еще ближе, ластясь к ее плечу. Она тоже принадлежит только ему, всегда была и всегда будет. Ей казалось, она слишком устала, чтобы продолжать бороться, но сейчас, в это мгновение, она готова ради Нуара вновь и вновь прыгать в прошлое, если бы это снова понадобилось. Он гладит ее в ответ, обнимая за плечи, скользит мягкими волосами по ее щеке, почти целует, проводит носом по виску, щекочет ресницами ее лоб. Он весь — сама нежность. Маринетт так любит его, что сердце ее наполняется чем-то мягким, когда он ее касается. Она закрывает глаза и позволяет своим фантазиям унестись много-много дальше, чем она разрешала себе все это время. Она дала бы ему все, чего бы он не попросил, только вот он не просит, и Маринетт даже не уверена, что интересна ему как подруга не потому, что больше у него никого нет. У Адриана в ее мире был выбор, у этого Адриана — нет. — Принцесса? — зовет ее Нуар, чуть отстраняясь, а затем, когда она открывает глаза, снова почти укладывается на столе, забавно глядя на нее огромными глазами. — А у тебя кто-нибудь есть? — Ты, — отвечает Маринетт, даже не задумываясь. Все, что у нее есть — только Нуар. Он почти заменяет мир. Она от всего ради него отказалась и сделала бы так еще раз, но он-то этого не знает. Нуар смотрит на нее с таким потерянным выражением на лице, что Маринетт отворачивается и отчаянно быстро краснеет, закрывая глаза ладонью. Господи. — Ну, моя Леди, я же имел в виду, влюблена ли ты в кого-нибудь, — тут же поправляется тот, вероятно, даже не заметив, что она поняла подтекст первого вопроса и вовсе не уходила от него, отвечая совершенно искренне. — Ну, у меня нет парня, если ты об этом, но у меня в самом деле есть один человек, которого я очень сильно люблю, — бормочет Маринетт почти на грани шепота, чтобы не добавить, что этот ответ все еще сходится с первым. — Вот как, — говорит Нуар таким тоном, будто все, во что он верил, оказывается ложью. Он кажется таким потерянным, что ей становится страшно, она хочет вцепиться в его руку, извиниться, сказать, что он не так понял, что у нее никого нет, но почему-то себя останавливает. — Почему ты никогда не рассказывала, принцесса? Я хочу знать что-то столь важное о тебе, у меня ведь нет никого дороже. — У меня тоже, — признается Маринетт, улыбнувшись, и все же тянется, сжимая пальцы Нуара своими. Он кажется ей почти успокоившимся. — Я не говорила, потому что, наверное, это безответная любовь. У нас с ним ничего не получится, просто я пока еще не привыкла к этой мысли. — Как тебя можно не любить? — искренне удивляется Нуар, и Маринетт несдержанно и тихо смеётся, наблюдая за его искренним возмущением, с которым он подскакивает на ноги, хватая ее руку, и трясет ее от эмоций. — Ты же такая прекрасная! Ты такая добрая, и нежная, и чуткая, и ты всегда за меня волнуешься, и кормишь, и я даже спал в твоей кровати! Ты сохраняешь мой секрет, а еще ты очень очень красивая. Этот парень просто идиот! Маринетт, смущаясь, чуть жмурится, продолжая улыбаться, и Нуар внезапно притягивает ее к себе, крепко обнимая за плечи. — Спасибо, Нуар, я думаю, он все это знает, — осторожно произносит она, неловко обняв его в ответ. — Просто ведь нельзя заставить себя полюбить кого-то, да? Даже если он очень нравится. — Я знаю, ты никогда никого не заставила бы любить себя против воли, — выдыхает ей в волосы Нуар, еле слышно мурлыкнув на таком успокаивающем тоне, что ей становится очень и очень хорошо. — Ты самый добрый человек, который только есть в Париже. И если он не любит тебя, значит, он недостоин, значит, не разглядел тебя настоящую. Хочу, чтобы тот кто будет рядом с тобой, ценил бы тебя так же, как я, — он целует ее в линию роста волос у лба и едва выдыхает, касаясь горячим дыханием ее кожи. — Не беспокойся, принцесса, я буду рядом. Можешь плакать мне в плечо сколько угодно, эту воду твой котик перенести сможет. — Ты такой милый, — признается она вдруг с легким смехом, задевая пальцами его колокольчик на шее, и тот звенит, заставляя Нуара удивленно отстраниться. — Спасибо большое, Нуар, но я давно привыкла. Это сложная история, но я рада, что теперь ты знаешь ее часть. А у тебя? — резко меняет она тему, видя, что Нуар собирается что-то ей ответить, и тот снова удивленно замирает. — Что у меня? — У тебя кто-нибудь есть? — спрашивает Маринетт с усталой улыбкой, будто уже знала ответ. Но она не хочет знать. Абсолютно точно нет. Даже если не влюблен — не хочет. — Я… — он замирает, такой растерянный, что прижимает к голове ушки. Маринетт касается его волос и проводит рукой по щеке прежде, чем окончательно отстраниться. Она чувствует, что что-то не так, ощущает, как он напрягается, растерянный и напуганный, не готовый говорить с ней об этом, и у нее спирает дыхание от того, насколько он не привык к тому, чтобы кому-то была интересна его жизнь. Маринетт уже очень сильно жалеет, что спросила, и собирается сказать, что он не обязан отвечать, когда Нуар, откашлявшись, берет себя в руки. — Ты же знаешь, рядом со мной никого нет. Мое сердце, разум и душа принадлежат лишь вам, моя леди, и ваш рыцарь никогда не найдет себе другую принцессу, потому что не станет искать. — Очень надеюсь, а то рыцарей сейчас, знаешь ли, осталось совсем совсем мало, — с серьезным выражением на лице произносит Маринетт, скрывая улыбку. — На всех принцесс может и не хватить. — Не говори, что р-р-ревнуешь, — мурлыча, произносит он, прижимаясь макушкой к ее предплечью и ведя по нему щекой, как настоящий ластящийся кот. Не уверена, что смогла бы даже дышать, обнимай ты кого-то еще. — Конечно, ревную, — она тихо, немного вынужденно смеется, и гладит его по шее, по крошечным кусочкам кожи между маской и воротником. — А как же наш курс лечения? Нет-нет, я не готова пока делиться своим медицинским котом и отдавать его в чужие объятия. — Я польщен твоим вниманием, — лукаво говорит Нуар, и Маринетт тыкает пальцем ему в щеку, улыбаясь. Нуар целует ее руку, когда она начинает ее убирать. Маринетт снова треплет его волосы. У нее щемит сердце от того взгляда, которым он на нее смотрит и который, она точно знает, уж точно не может означать любовь. Ей слишком страшно надеяться, что ее желание обернулось для нее не слишком печальными последствиями. — А как вы с ним познакомились? — тут же интересуется Нуар, складывая руки на ее столе и упираясь в них подбородком, и его хвост довольно мечется. — Мне очень интересно, что в нем такого, расскажи, ну пожалуйста! Маринетт неловко смеется, отворачиваясь. Она и сама не понимает, что в нем такого, а еще не понимает, зачем это Нуару. Его любопытная натура когда-нибудь точно доведет ее до чего-нибудь не очень хорошего. — Ну, он умный, образованный, галантный, милый, у него смешные шутки, он искренний и добрый, — начинает перечислять Маринетт привычным для себя списком, который мысленно повторяла из раза в раз в других временных линиях, чтобы вспомнить, ради кого она все это делает. — У него приятная улыбка и очень красивый смех, — добавляет Маринетт, стараясь не смотреть на Нуара, чтобы не видеть выражения лица или, не дай Бог, не начать описывать по нему самому. — Еще очень теплые руки. — Вы близки? — снова спрашивает Нуар, и Маринетт почему-то старательно игнорирует тот факт, как меняется его голос. — Я… не знаю, — отвечает она потерянно, не понимая, что отвечать, ведь с Адрианом здесь она не была знакома, и она не хочет его обманывать, даже если он никогда об этом не узнает. — Все слишком сложно. Нуар молчит довольно долго, так, что ей становится почти невыносимо не видеть его глаз. Она молча смотрит на его руки, затем на чуть подрагивающий хвост и все-таки поднимает голову. Почему-то она чувствует себя виноватой перед ним, ей становится страшно, что он ее осудит, что он найдет ее слишком легкомысленной, хотя для этого нет никаких причин. Но ведь он сказал, что предан лишь ей одной, и теперь она жалеет, что не сказала тоже самое, пусть и в шутку. Нуар смотрит на нее с невыразимой тоской, будто кто-то незнакомый и чужой может отнять ее у него. — Наверное, он очень хороший человек, — выдыхает Нуар и касается ее пальцев, сильнее нависая над столом. — Пообещай, что если он сделает тебе больно, ты обратишься ко мне? — Нуар, — Маринетт переворачивает ладони и Нуар тут же опускает на них свои руки. — Никто меня у тебя не отнимет, я тебе обещаю. — Я знаю, мы же друзья, — слабо улыбается Нуар, но Маринетт не может заставить себя улыбнуться ему в ответ. — Прошло несколько месяцев с начала нашего общения, а я чувствую себя так, будто знаю тебя всю жизнь. Странное ощущение, но ты мой единственный друг. Прости, если я навязчив. — А ты мой лучший друг, — произносит Маринетт, погладив его пальцы. — Тебе не стоит волноваться об этом, я по своей воле никогда не стану тебя бросать. У нас же договоренность! — Тебе есть с кем отмечать Рождество? — спрашивает внезапно Нуар, застав ее врасплох. — В смысле, конечно, есть, твои родители и твоя подруга, но… То есть, моя леди, я хотел спросить, можно ли мне потом прийти к тебе?.. После Рождества. Хотя бы вечером. — Приходи отмечать с нами, — Маринетт устало улыбается, когда Нуар непонимающе садится. — Мои родители, конечно, удивятся, но все поймут. Уверена, они давно в курсе, кто вечно ломает мои цветочные горшки. — Прости, — покаянно бормочет Нуар, смотря на нее в упор со всей возможностью растерянностью. — Я же шучу, Котик, ломай, сколько хочешь, — она упирается локтем в стол и смотрит ему в глаза. Она представляет, как они отмечают праздник, как обнимаются, сидя у камина, как смеются, представляет, как хорошо и тепло будет Нуару, которому столько лет приходилось встречать праздник в одиночестве, и на душе у нее становится чуть легче. — Я была бы счастлива, если бы мы провели Рождество вместе. А вечером бы пошли смотреть рождественские огни на крышу, — она прикусывает губу, чтобы не добавить «помнишь, как это красиво, особенно, если разогнаться посильнее?», потому что, конечно же, он не помнит, это было не в его жизни, только она хранит эти воспоминания теперь и единственное, что им остается, это создать новые. — Моя принцесса точно в прошлой жизни была драконом, — тихо смеется Нуар, все еще очень растерянный и смущенный, но будто бы нашедший немного смелости в глубине своей души. — Так любит крыши и всякие балконы, что того и гляди расправит крылья и полетит. — К сожалению, крыльев у меня нет, — больше. Маринетт отворачивается, снова продолжая сшивать несколько кусков тканей вместе на швейной машинке, и Кот снова подлезает ей под руку, едва не заглядывая в глаза. — Придется тебе всю жизнь таскать меня по Парижу на руках. — Да хоть всю вечность, — очень довольно произносит Нуар, вдруг хватает ее под руки, соскользнув руками на талию, и кружит по комнате, прижав к себе. Он почти роняет ее на кровать, якобы действительно поскользнувшись, и Маринетт вцепляется в его плечо. — Буду ходить с тобой на руках везде, где мы только появимся. — Немного неловко будет в некоторых местах, — усмехается Маринетт и смотрит Нуару в глаза, когда он останавливается, все также держа ее над полом. Он удерживает ее, будто она ничего не весит, и ей при этом совершенно не больно. Нуар всегда был таким, во всех вселенных, он никогда не причинял ей боль даже случайно, что бы она не говорила, что бы не делала с ним, он всегда подставлял ей вторую щеку, всегда защищал и без раздумий кидался в бой, чтобы помочь ей. — Особенно целую вечность… Вечность — это очень мало для того, чтобы тебя любить. Маринетт прикрывает глаза от нахлынувших эмоций, и бессильно вздыхает. Иногда она забывает, что те слова говорил ей другой человек, но все равно порой чувствует и видит в его глазах то, что хочет видеть, то, что знает о нем, хотя в этом мире знать не должна. — Так поразительно, что мы с тобой встретились, — улыбается Нуар, опуская ее на пол, но не выпуская из своих рук, и даже упершись ладонями ему в плечи, Маринетт ощущает его горячие ладони на своей талии — такие горячие, что кажется, будто они способны прожечь ее насквозь. Она замирает, смотря на него с непонимающим и ожидающим выражением, пытаясь скрыть свои эмоции, так явно проявляемые ее подсознательной частью, как Нуар вдруг чуть наклоняется, обжигая ее не только руками, но и своим дыханием на ее щеке. Маринетт почти цепляется за его костюм в отчаянном страхе выдать резко забившееся сердце. Нуар касается губами ее скулы. — Спасибо тебе большое, что не прогнала меня тогда. У меня никогда не было друзей, и я рад, что именно ты стала моим другом. — Ты сокровище, Нуар, — говорит Маринетт, стараясь, чтобы это звучало как шутка, но голос ее все же срывается. Она чувствует себя так, будто вот-вот заплачет, будто слезы, так яростно сдерживаемые, просто прорвутся, и она не успеет их удержать. И не сможет больше никогда остановиться. Она хочет, очень хочет поверить, что у нее есть шанс, она почти переступает эту черту, даже если знает, что нельзя. Конечно, она не попросит большее, конечно, она никогда не поверит, что он любит ее. Маринетт чувствует себя такой отвратительной и низкой, раз вообще думает об этом. Но ее не оставляет постоянное «почему», которое она задает и задает себе. Почему, почему она, почему они, почему именно им нужно было пожертвовать всем? Чертова Вселенная с ее чертовыми законами. Маринетт хочет злиться, но может только сжимать зубы, сдерживая слезы, и цепляться за Нуара, желая попросить, чтобы он держал ее еще крепче. — Красивый, но непонятно куда деть? — Что? Нуар улыбается, едва отстраняясь, и проводит ладонью по другой ее щеке. — Ты назвала меня сокровищем. А все сокровища обычно… — Дурак ты, Нуар, — с нежностью говорит Маринетт, прижимаясь к его руке крепче и на мгновение закрывая глаза. — Я тоже рада, что моим другом стал именно ты. — Если бы у нас были дети, они бы точно написали сказку про пряукрасную принцессу и ее не менее замурчательного рыцаря, которые томились каждый в своем одиночестве, а потом нашли любовь и жизнь друг в друге, — мурлыкает Нуар, окончательно выпуская ее из объятий, и Маринетт неуверенно выпускает его из рук. — Зачем ждать детей? — Маринетт прикусывает язык, понимая, что говорит что-то совсем не то, но остановиться уже не может, колесо приходит в действие и летит со скоростью света вперед. — Давай сочиним свою сказку? Я могла бы даже нарисовать для нее иллюстрации, — Маринетт проводит ладонью по хвосту Нуара, когда проходит к столу, чтобы достать из него планшет. — Акт первый — рыцарь, сражаясь с драконом, падает на балкон принцессы. Акт второй — принцесса тоже очень хочет сражаться с драконами, но рыцарь похищает ее и… — Эй, такого не было! — Нуар подлезает к ней и прижимается щекой к ее щеке, будто пытается увидеть, что она рисует, хотя Маринетт даже не касается экрана пальцем. — Принцесса, оказывается, врунишка? — Как много у меня ипостасей, — смеется Маринетт и немного толкает его в бок. — Так вот, рыцарь хватает ее и закидывает на крышу. А в третьем акте внезапно заявляется к ней и, о надо же, драконы — это лишь их боль и одиночество, нашедшие отражение в реальном мире. Они собираются против них в поход, но, оказывается, что драконов больше нет, все повержены еще до того, как они подняли меч… — А что будет в четвертом акте? — Нуар смотрит на нее с едва уловимым напряжением, будто, несмотря на шутливый тон, для него это очень важно. Маринетт понимает это и тоже сбрасывает с себя маску. — Я не знаю, Нуар, ведь мы пока еще не победили драконов. — Дай знать, когда это случится, — осторожно улыбается Нуар, и Маринетт отвечает ему тем же. Кольцо пищит, предупреждая о скорой отмене трансформации. Он всегда здесь сидит до последнего, каждый Божий раз. Маринетт гладит его руку, показывая, что ему пора — потому что в прошлый раз он сидел на ее балконе едва ли не до последнего кружочка зеленой лапки. — Прости, леди, но твоему рыцарю пора обратно в свою часть башни. Она понимающе кивает. И ни разу за эти дни они не поднимают тему раскрытия его личности, как будто ее у него нет, как будто есть только Нуар, а за маской у него было спрятано лицо Габриэля Агреста. — Береги себя, рыцарь, — целует его в щеку Маринетт, когда провожает его на балкон, и краснеет так сильно, что чувствует, как печет шею. Она целовала его бессчетное количество раз, но этот, в этом мире, лишь немного. Нуар теряется лишь на несколько мгновений, а затем опирается одной рукой о перила, другой обхватывает за талию и оставляет быстрый поцелуй на ее виске в ответ. Взгляд, которым он ее награждает, пронзает ее дрожью насквозь. — Мысли о тебе меня сберегут, — улыбается Нуар, неохотно выпускает ее и отступает так поспешно, будто боится, что не сумеет уйти, что откроет ей свою личность, потому что вновь остаться в одиночестве для него перспектива куда хуже, чем открыться.***