***
— Чудесный вечер, правда? — спрашивает Маринетт, тихо закрывая за собой дверь на балкон. Нуар стоит, прислонившись к перилам локтями и смотрит прямо перед собой на затухающий в морозной тишине закат. — Очень подходит для твоего рождения. Маринетт говорит это, и у нее замирает сердце. Она не знает, как отреагирует Нуар, хочет ли он вообще говорить о своем дне рождения с ней, но не может просто проигнорировать. Он оборачивается на нее с таким удивлением, что Маринетт только смущенно улыбается ему в ответ, сжимая в пальцах коробку, обернутую подарочной упаковкой. Конечно, я помню, думает она с отчаянием, подходя к нему ближе и протягивая подарок дрожащими от волнения руками, даже если ты не говорил. — А откуда ты… вопрос снят: Плагг, — Нуар улыбается и смотрит на коробочку, которую она ему протягивает, как на что-то невероятное, несуществующее. Он забирает у нее подарок и пару мгновений разглядывает с таким выражением на лице, будто не заслуживает этого. Маринетт отчаянно хочется, чтобы он перестал так себя чувствовать, но она не может этого изменить, только любить его и помогать признать, что он имеет право получать заботу и что кто-то может искренне желать ему добра. — Ты не откроешь? — Красивая упаковка, — неловко смеется Нуар, не поднимая на нее взгляда. — Ты тоже в маске красивый, — говорит неожиданно Маринетт и, упорно встречая его удивленное выражение лица, улыбается: — Но, уверена, под маской еще лучше. — Да не то чтобы, — бормочет Нуар и все-таки начинает очень осторожно своими когтями открывать подарочную упаковку. Маринетт ждет очень терпеливо, ей даже нравится то, с каким трепетом Нуар достает свой подарок. Интересно, как давно их ему не дарили? По крайней мере, от всей души. Сердце ее сжимается, когда он открывает коробку и взгляд его становится совершенно неузнаваемым. Нуар смотрит на шарф с маленькими черными котятами с таким видом, будто Маринетт приподносит ему как минимум целую страну в безвременное пользование. — Я сама связала, — подсказывает Маринетт и смущенно краснеет. — Там еще открытка, — она прикусывает губу, чтобы не добавить «сама рисовала», потому что это звучало бы странно. Нуар смотрит на подарок таким взглядом, будто никогда и ничего в жизни дороже не получал, и Маринетт становится немного неловко от его внимания и реакции, она уже хочет что-то сказать, как Нуар радостно улыбается и накидывает шарф себе на шею. — Коты любят тепло! Спасибо. — Тебе очень идет, — улыбается Маринетт, не зная куда себя деть, не способная успокоить колотящееся в груди сердце. Она смотрит на Нуара, такого довольного, радостного, почти трепетно касающегося мягкой ткани и зарывающегося в него носом, и ей хочется подарить ему весь мир впридачу. — Он пахнет тобой, — с удовольствием говорит Нуар, все глубже в него зарываясь, а потом вдруг делает резкий и порывистый шаг и обнимает Маринетт, прижимая ее руки к телу так, что она едва-едва смогла поднять их, чтобы положить ладони на талию. — Спасибо, Маринетт, я так давно не… не чувствовал себя таким важным. — Мне несложно дарить тебе подарки, я люблю это делать, — Маринетт обнимает его в ответ, чувствуя буквально физически, как сильно ему одиноко было все эти годы, сколько обиды и горечи он прятал внутри себя, встречая свой день рождения каждый раз наедине с самим собой, как грустно и тяжело было сидеть в своей комнате, зная, что живёшь в одном доме с отцом, которому безразличен. Маринетт крепче сжимает пальцы на его талии. — Может, ты хочешь что-нибудь еще? — Провести с тобой время уже подарок, — глухо говорит Нуар ей в волосы и, коротко, утробно замурлыкав, проводит по ним щекой, ластясь. — Разве смею я просить о большем? — О чем угодно, конечно, — смеется Маринетт, отстраняясь и чувствую себя немного неловко от его искренней ласки и радости. Не очень уверенно похлопав его по плечам, она наклоняется к окну и вытягивает со столика рядом две кружки. — Какао! — восхищенно говорит Нуар, будто никогда в своей жизни не видел какао, и Маринетт очень старается подавить ужасную мысль, что так и есть. Он делает глоток и в блаженстве закрывает глаза, откидывая голову назад. Некоторое время они молчат, смотрят на бледное, светящееся будто изнутри небо и думают каждый о своем, но, в целом, об одном и том же. — Какое странное чувство, — тихо говорит Нуар, и Маринетт медленно опускает голову, лаская взглядом его лицо. — Будто я очень много в своей жизни упустил. — Ну, у нас есть время наверстать, — улыбается Маринетт, незаметно облизывая липкие от сладкого напитка губы. — Чего ты еще не делал? Можем ограбить магазин, можем нырнуть в Сену в одежде, можем покататься на льду, залезть на самую вершину Эйфелевой башни и спрыгнуть без страховки! Чего ты не делал? Я вся в твоем распоряжении, — она неловко смеется, скрывая напряжение и волнение в голосе, и Нуар подхватывает ее тихий смех неуверенно и будто бы настороженно. — Я никогда не целовался, — отвечает он безмятежно и мечтательно, продолжая смотреть в небо, и Маринетт замирая, сжимая пальцами стакан так сильно, что он вот-вот треснет под ее нажимом. Она не может этого сделать, не сделает, конечно, нет! Или это был намёк? Что ей делать? Не сказал же Нуар «поцелуй меня», он просто сказал, что никогда не целовался, она не должна расценивать это как возможность моментально исполнить его желание. Хотя… она ведь спросила, чего он хотел, а он сказал про поцелуй. Возможно, если она просто попробует, ничего страшного не произойдет. Можно будет списать на желание, если ему будет противно или он скажет, что имел в виду не то. Она же Маринетт, она довольно часто все путает. Даже толком не разобравшись в своих эмоциях и чувствах, Маринетт наклоняется к Нуару ближе — благо, они итак сидели довольно близко друг к другу, — и, когда он опускает на нее удивленный взгляд, осторожно обхватывает теплыми от горячей кружки пальцами подбородок и прикасается губами к его губам. На пару секунд. Даже не целуя, просто дотрагиваясь. — С днем рождения, Нуар, — шепчет она срывающимся голосом и ласково ему улыбается. Глаза Нуара распахнуты так широко, что она видит в них свое отражение. У нее чуть дрожат губы и руки, когда она медленно отстраняется. Она так давно желала его поцеловать, напомнить себе, что все, что было между ними когда-то — имеет значение, существовало на самом деле, она себе ничего не придумала. Ей даже не страшно. Она не понимает, о чем он думает и что чувствует, не может прочитать это по его застывшему удивленному лицу, но это и не важно. Она сделала то, что считала нужным, и не жалеет об этом. Нуар останавливает ее, касаясь пальцами ее запястья. Он отставляет на чуть припорошенный снегом столик кружку и тянется за ней, будто не способен отпустить — неуверенно, но настойчиво, приоткрывая чуть подрагивающие губы. Маринетт резко выдыхает и обхватывает его ладонью сзади за шею, чуть наклоняя голову, чтобы ответить на его явное желание поцелуем. Они целуются так долго, что кажется, будто время снова замирает, позволяя Маринетт окунуться в это мгновение полностью и исчезнуть в нем навсегда. Она почти ни о чем не думает — не может, пока он так близко — и радуется только тому, что все это на самом деле происходит. Нуар углубляет поцелуй, наклоняя подбородок, и они неловко сталкиваются зубами, тут же смущенно отстраняясь друг от друга. Маринетт смотрит ему прямо в глаза, красная до невероятности и такая же дрожащая от неверия, и начинает тихо смеяться, отворачиваясь и заправляя волосы за ухо. — Для человека, который никогда не целовался, у тебя довольно хорошо вышло, — бормочет она, когда тишина начинает затягиваться, и Нуар тоже внезапно вспыхивает — его щеки так забавно краснеют, что Маринетт снова не сдерживает улыбки. — Не знал, что ты настолько хочешь мне помочь, — неловко шутит Нуар, потирая щеки двумя руками на мгновение жмурясь. Маринетт смотрит на него с нежностью. Нуар такой открытый и уязвимый, и даже не пытается стать другим, не пытается закрыться от нее, показать меньше, чем может. Она любит его в этот миг еще сильнее, хотя думала, что сильнее просто невозможно. — Ну, я же сказала, я вся в твоем распоряжении, — Маринетт видит, что ему все еще неловко, что он, видимо, думает о том, что он ей нравится и что от этого он еще более смущен, чем от поцелуя, поэтому Маринетт заставляет себя улыбнуться, прислоняется локтями к перилам, и идет напопятую: — В конце концов, первый поцелуй будет приятнее с другом, чем на какой-нибудь вечеринке, где ты никого не знаешь, ну, или с человеком, который тебе даже не нравится. — Это был мой лучший поцелуй, — со смешком говорит Нуар, становясь рядом с ней, и Маринетт чуть возмущенно бодает его в плечо, заставляя смеяться увереннее. — Даже несмотря на то, что первый. — Всегда пожалуйста! — радостно отвечает она, действительно довольная тем, что ей удалось ему угодить, даже вот так, и отворачивается к ряду домиков, стоящему прямо перед ними, и темнеющему закату на их фоне. Она вздыхает. — Красиво. Нуар смотрит на нее, она чувствует это, и ей одновременно странно, и радостно, и неловко. Она сжимает край своего свитера, частично пропуская его через пальцы и улыбается, все еще скользя взглядом по красоте этого мира. Рядом с ним Маринетт чувствует себя способной видеть прекрасное. Внезапно она испытывает чувство всеобъемлещей благодарности к миру за ту красоту, что он дарит. И за то, что она может наблюдать ее с Нуаром. — Да, очень красиво, — соглашается Нуар и отворачивается, тоже глядя на закатные краски, разлившиеся по небу. — Можно, я обниму тебя? Ты, наверное, уже ужасно замерзла здесь со мной сидеть. — Нет, нисколько, но кто в здравом уме отказывается от объятий Кота Нуара? — она коротко смеется, явно его поддразнивая, и сама скользит ему под руку. Нуар треплет ей волосы, портя всю прическу, она в ответ несильно пихает его в бок, и они еще несколько секунд борются друг с другом под сдерживаемые смешки, пока Маринетт не прислоняется к нему боком, и он не обнимает ее за плечи. Не то чтобы так теплее, но морально он ее греет точно, так сильно, что тепло в груди кажется даже физическим. — На самом деле, я не такой популярный, каким ты меня считаешь, — признается он внезапно с какой-то странной интонацией в голосе, и Маринетт непонимающе на него смотрит, приподнимая подбородок. — То есть, я, конечно, герой Парижа, да… Но в основном люди не считают меня ровней Ледибаг. Я что-то вроде прикрытия для нее на случай, если она начнет справляться хуже, чем обычно. Так что если я вдруг появляюсь на публике, первый вопрос это «а где Ледибаг», и только третий, возможно, будет про меня. — Котик… — вздыхает Маринетт, прижимаясь к нему еще крепче, и гладит его по плечу. Она опускается ладонью ниже, осторожно, будто боясь спугнуть и берет его за руку. Нуар, мгновение помедлив, переплетает с ней пальцы и глубоко вздыхает. — Люди не понимают, что без тебя Ледибаг никогда не стала бы той, кто есть. Они не знают, как это важно, чтобы кто-то прикрывал спину, когда делаешь такую важную работу. Уверена, Ледибаг не смогла бы найти напарника лучше, чем ты, во всем мире. Нуар рассеянно улыбается и касается лба Маринетт легким поцелуем. — Ты самый добрый человек во вселенной, — говорит он очень тихо, будто боится что-то спугнуть. — И надо же, именно к тебе на балкон я упал. Наверное, это судьба. Ты веришь в судьбу? А то, может быть, тебе это кажется смешным… — Верю, — улыбается она кончиками губ. — Иначе бы, наверное, сошла с ума. Маринетт думает о том, что в их случае вообще нельзя забывать о судьбе. Что не верить в нее было бы так странно — каждый ее шаг, что бы она не делала и как бы не старалась, был предопределен. Она так пыталась все изменить, она прожила столько моментов, долгих, пугающих, странных, но неизменно разных, и все равно не могла изменить свою судьбу. Лишь одно-единственное желание, лишь отчаянный последний шаг — магия поменяла саму суть мироздания, изменила что-то важное, вынула одну нить ее жизни и переплела с другой. И, все же, они здесь, сейчас, и, если квами правы, Нуар может ее полюбить и не наступит конца света. Она бы действительно сошла с ума, если бы не верила. — Порой мне кажется, моя Леди, — еле слышно говорит Нуар, — что в твоих глазах знания всего мира. Когда ты на меня смотришь… у меня появляется ощущение, что ты знаешь обо мне то, чего я сам не знаю. — Ну, из нас двоих в маске ты, — произносит Маринетт, упираясь подбородком в ладонь. — Меня ты видишь, как открытую книгу, а ты для меня все еще загадка. — Я… — Нуар отворачивается и на мгновение прикрывает глаза. Она видит, как от внутреннего страха у него у глаз собираются мелкие, еле заметные морщинки, и протягивает руку по наитию, чуть разглаживая их кончиками пальцев. — Мне не кажется, что ты открытая книга. — Но ведь моя жизнь для тебя не секрет, — говорит Маринетт и прикусывает губу. Она не хочет, чтобы это звучало как упрек, но все равно звучит. — Если что, меня все устраивает! Чтобы ты не подумал, что я… — Да нет, ты права, — поспешно говорит Нуар, сжимая ее плечо, и все-таки смотрит ей в глаза. — Я просто трус. — Это не так, — мягко улыбается Маринетт. — Я постоянно вижу тебя в бою, для этого нужна большая смелость. — Я в маске, — повторяет ее слова Нуар, вздыхая, и вдруг коротко на нее смотрит. — Тебе для подобной смелости она не нужна. — Я просто безбашенная, — смеётся Маринетт, отмахиваясь, и, пытаясь скрыть смущение, поправляет волосы, убирая их за ухо. — Вечно лезу, куда не стоит. Наверное, поэтому я лучшая подруга блогерши, которая буквально фанатеет по вам и готова войти в горящий дом, лишь бы заснять материал. К тому же, моя неуклюжесть иногда бывает удачливой, — она встречается с недоуменно прищурившимися глазами Нуара и торопливо поясняет: — Ну когда поскальзываешься и вырубаешь врага случайно поднятой ногой, — Маринетт взмахивает руками в стиле «кунг фу», очевидно, показывая, как именно ее нога будет встречаться с лицом врага, и чуть не ударяет Кота по носу. — Демонстрация была необязательной частью, — смеется Нуар и, перехватывая ее запястье в миллиметре от своего лица, касается губами ее кожи под сползшим вниз рукавом. Маринетт в волнение замирает, стараясь держать себя в руках, и улыбается Нуару, когда он поворачивается к ней. — Извини, побочные действия у неуклюжести могут быть и неприятными, — Маринетт улыбается ему в ответ, когда Нуар отпускает ее руку, и смущенно трет кожу рукавом, пытаясь избавиться от ощущения, будто она полыхает. — В общем, вряд ли я на твоем месте набралась бы смелости раскрыть свою личность даже очень близким людям. Маринетт отводит взгляд. В свое время для того, чтобы открыться, ей понадобилось очень много смелости и одна очень большая любовь. — Я почти уверен, что не понравлюсь тебе, — говорит Нуар, касаясь теплым дыханием ее волос. — Без костюма я не так уверен в себе, я бы даже сказал, полная противоположность. Стараюсь быть Котом Нуаром как можно дольше, пока Плагг не начинает умолять его отпустить. — Так и знала, что настоящий ты на самом деле мучает маленьких черных котят, — хмыкает с иронией Маринетт, а потом откидывает голову назад, утыкаясь макушкой Нуару в плечо, и смотрит ему прямо в глаза, ухватившись пальцами за его подбородок. — Давай поспорим, что я буду любить вторую твою часть под маской так же сильно, как и эту? — Маринетт… — выдыхая и закрывая глаза, произносит Нуар, но Маринетт не дает ему договорить, сильнее сжимая пальцы на его лице и стискивая щеки. — Да, Маринетт, спорим, или нет, Маринетт, я тебе доверяю, или, в конце концов, спорим, потому что я уверен, что ты будешь любить меня еще больше, — произносит она, смешно копируя его голос, и Нуар громко фыркает, освобождаясь из ее хватки. — Я не могу спорить с тобой на твою любовь, это слишком опасно, — он прищуривается, склоняется ниже, а затем вдруг без предупреждения кусает Маринетт в щеку. Она удивленно моргает, потому что это не больно, даже приятно, и приоткрывает рот, не зная, как спросить, что на него нашло, когда он отстраняется. — Это месть, — быстро поясняет он, не позволяя ей поймать мысль, и отводит глаза. — Я просто не хочу, чтобы ты разочаровалась. Тот, кто под маской, совсем не герой, даже наоборот. — Но он же ты, — мягко возражает Маринетт и гладит его по щеке, не опуская головы. Она знает, как все это звучит и выглядит, но не может остановиться, не может сдать назад. Она уже это сказала и готова была повторять раз за разом, даже если Нуар ей ответить не может. — Нельзя любить только какую-то часть, только половину. — Я откроюсь тебе, когда смогу стать таким же храбрым, как ты, — отвечает он с усталостью и обещанием, и Маринетт опускает голову, снова смотря вперед. — Тебе необязательно это делать, Нуар. Просто хотела сказать тебе, что если бы ты захотел это сделать, я бы приняла тебя, — произносит она с отстраненностью, не в силах совладать с дрогнувшим от волнения голосом. Она и так знает, кто он, но даже это знание не избавляет ее от сложностей. — В любом случае, если ты не хочешь, то и не нужно. Просто… — она прикусывает губу, не уверенная, что имеет право на это давить, но Нуар чуть толкает ее в бок, призывая продолжить, и она закрывает глаза, собираясь с силами. — Просто пытаюсь понять, собираешься ли ты делать так до старости. — Делать что? — с непониманием уточняет Нуар. — Приходить ко мне по вечерам втайне ото всех, — поясняет она со смущением, но не смотрит на него даже тогда, когда он пытается повернуть ее лицо. — Я бы хотела познакомить тебя с друзьями или сходить с тобой в кино. Хотела бы, ну знаешь, быть на твоей свадьбе, или там, поддерживать тебя после первого неудачного свидания. — Оно обязательно будет неудачным? — пытаясь улыбнуться, спрашивает Нуар, и Маринетт фыркает, отмахиваясь от него. — Какое-нибудь точно будет! У тебя еще столько интересного впереди, — она еще больше опускает голову. — Я не хотел бы это потерять, — голос его кажется очень глухим и взволнованным, когда Нуар, после продолжительного молчания, все же ей отвечает. — И тебя… тоже. Я ведь не думал, что так будет постоянно, я знаю, однажды тебе это надоест и ты меня прогонишь, так что мне точно нужно набраться смелости и… Маринетт находит его руку и сжимает его пальцы так сильно, что он вдруг перестает говорить. Все это так сложно, но, в чем она уверена абсолютно, так это в том, что будет рядом независимо от того, в какой форме он этого захочет. — Я тебя не прогоню, — обещает Маринетт и горько усмехается, радуясь, что он не видит ее лицо. — Ни таким, какой ты есть сейчас, ни того, что под маской. Ты же ради меня наденешь этот костюм на свадьбу? — Не уверен, что она у меня будет, — смеется Нуар, старательно скрывая свои чувства, но звучит это все равно очень и очень фальшиво. — Если я боюсь снять маску даже перед самой лучшей девушкой в Париже. — Перед Ледибаг? — отшучивается Маринетт, хлопая ресницами, и Нуар с возмущением снова треплет ей волосы. — Ай, ладно! Так бы и сказал, что это Хлоя Буржуа. — Не знал, что ты сменила имя и фамилию, могла бы предупредить, — Нуар чуть разворачивается и наваливается на нее, закрывая от холодного зимнего воздуха своим телом. — Я, может быть, хотел взять твою фамилию, ты не думала? А Буржуа звучит довольно фальшиво с моим именем! — Нуар Дюпен-Чен? — уточняет с удивлением Маринетт, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. — Мои родители не готовы к усыновлению! — Но красиво же звучит? — Нуар подхватывает ее под колени и, не обращая внимания на еле слышным писк, закидывает ее ноги на свои. — Ну, раз они не готовы к усыновлению, значит у нас есть только один путь! Зато тебе не нужно будет переживать, что ты не побываешь на моей свадьбе. — Так и вижу заголовки газет «Дочь знаменитых пекарей соблазнила героя Парижа», и наше совместное фото, где ты в пиджаке поверх костюма Нуара, а я в пижаме с нарисованными черными лапками, — Маринетт старается не думать, не думать, не думать, но мысли ее так и скачут в голове, как шарики от пинг понга, с таким поразительным рвением, что она не успевает их даже обдумывать, кроме как одну: Нуар говорит про их свадьбу. Точнее, шутит, конечно же, но про свадьбу. — А в моем паспорте будет красоваться: Маринетт Нуар. Или Маринетт Дюпен-Чен-Нуар. Или, может, Леди Нуар?.. Боже, наши дети будут все поголовно похожи на Плагга, — нервничая с каждым мгновением все больше и больше, тараторит она. — О нет, дети, похожие на Плагга? Неужели у нас дома всегда будет сплошной камамбер, мне этого не вынести, — Нуар подыгрывает ей, прижимая руку к своей груди и вздыхая. Но внезапно он чуть отстраняется от нее, будто бы только что поняв нечто очень важное, и смотрит ей в глаза. — А почему ты на свадьбе будешь в пижаме с лапками? Ах, так я и знал, ты говоришь несерьезно! Не могу поверить, я ведь уже представлял, как наши кольца принесут два маленьких котенка — белый и черный… — Чтобы надеть свадебное кольцо, тебе придется снять это, — Маринетт тычет пальцем в его талисман, и Нуар обиженно прижимает к себе руку. — И никаких кошек в доме, мне тебя с головой хватает. — Но ведь когда родятся маленькие котята… — Не думаю, что Плагг будет доволен, если мы будем делать детей при нем, — говорит Маринетт, намекая на костюм, и они оба неловко замирают. Она в ужасе начинает понимать, что перешла черту, которую не стоило переходить, когда открытые части лица и шеи Нуара заливаются краской. Умница, Маринетт, говорит она себе, растерянно сжимая пальцы Нуара и не зная, как исправить ситуацию, давай поговорим про секс с человеком, которому сегодня подарила первый поцелуй. — Ты так смешно смущаешься, — бормочет Маринетт, пытаясь не вспыхнуть от неуверенного страха, и треплет его по щеке, торопливо поднимаясь на ноги. — Принести тебе еще чаю? — Да, пожалуйста, — шепчет Нуар, прижимая ладони к шее под шарфом, и Маринетт поспешно выскакивает в комнату, встретившую ее уютным теплом. Она очень надеется, что Нуар не сбежит, пока она наливает чай, что он останется с ней еще на немного, потому что, пожалуй, ей стоит извиниться, а если он уйдет сейчас, то она просто сойдет с ума от беспокойства и… Маринетт делает судорожный вздох и хватается за чайничек с заваркой. Ей нужно успокоиться. Она не должна испортить день рождения Нуара, только не так, она себе этого не простит. Украдкой окинув кухню взглядом, Маринетт берет две кружки в руки и с большой надеждой, что не упадет по пути, поднимается по лестнице. Заметив спину Нуара, обтянутую костюмом, еще у люка, Маринетт с облегчением выдыхает. — Это тот самый, волшебный чай, — с улыбкой говорит Маринетт, опуская кружки на стол рядом с почти пустыми из-под какао и смотрит на Нуара, который прячет от нее взгляд. — Он заберет с собой все твои тревоги и оставит только хорошее. — Еще больше хорошего, и я лопну, — признается он так тихо, что сначала Маринетт кажется, будто она ослышалась. — Спасибо, — добавляет он уже громче и искреннее. — Не лопнешь, хорошего много не бывает, — она садится рядом, но уже не так близко, как в прошлый раз. Маринетт раздумывает, а стоит ли им вообще поговорить об этом поцелуе, потому что сигналы Нуар подает какие-то неоднозначные, но ей не хочется смущать его еще больше. В конце концов, если бы он захотел, разве не поцеловал бы ее еще раз? Возможностей было предостаточно, а слишком долгое обдумывание желаний за Котом Маринетт никогда не замечала. Она смотрит на то, как сжимаются пальцы Нуара на кружке, и решает, что не стоит. Ей с ним и так хорошо. — Жаль нельзя сделать запасы. — Что?.. — Нуар смешно морщит лоб, выскальзывая из своих мыслей, и Маринетт улыбается ему, даже не пытаясь скрыть своего удовольствия от его реакции. — Запасы счастья, — поясняет она. — Чтобы когда ты вернулся сегодня домой, ты достал бы их из тайного местечка и смог в них укутаться. — У меня есть шарф, — немного потерянно произносит он, все же чуть улыбнувшись. — И в нем тоже тепло. Маринетт, послушай… — он переходит на другой тон так резко, что Маринетт непроизвольно резко выпрямляется. — Прости, но… почему ты меня поцеловала? — Потому что я хотела тебя поцеловать, — моментально отзывается Маринетт еще до того, как мозг начинает обрабатывать вопрос, и тут же прикусывает губу. Она чувствует растерянность, потому что не собирается ему лгать, но и говорить напрямую тоже очень сложно, ведь она не знает, не отпугнет ли это его. — Нуар, я… это не было издевательством, попыткой доказать свое превосходство или чем-то таким. Ты сказал про поцелуй, выбрал его из всего многообразия и я просто… я подумала, что ты будешь не против, прости, пожалуйста. — Я не против, просто растерян, — Нуар тихо смеется, снова отворачиваясь, и делает неторопливый глоток из своей кружки. — Спасибо за подарки. — Прости, — снова повторяет Маринетт, стараясь унять сердце, колотящееся от слов «я не против», прозвучавших для нее почему-то как обещание. — Мне стоило спросить, по правде, так что это было довольно грубо. В следующий раз обязательно спрошу… — И кому еще ты хочешь подарить первый поцелуй? — Эм, ну, уже никому? — немного неуверенно бормочет она, натыкаясь на донельзя странный взгляд Нуара, которым тот ее одаривает. — В смысле, как я могу подарить кому-то еще первый поцелуй, если он уже не будет первым? — Хочешь сказать, что ты никогда не целовалась и все равно поцеловала меня? — удивленно спрашивает он, и Маринетт густо краснеет, отворачиваясь. Насколько она знает, в этом мире это действительно ее первый поцелуй, хотя во всех остальных все ее поцелуи тоже принадлежали ему. — Почему бы мне было не поцеловать тебя? — наконец еле слышно говорит Маринетт, касаясь ладонями горячих от смущения щек, такая растерянная, что не может даже придумать себе оправдание. Она ведь сказала, что он хорошо целуется, а как она может это знать, если никогда не целовалась, но ведь она и правда не целовалась, по крайней мере, ни с кем, кроме Адриана, но Адриан — это Нуар, и… Маринетт дергает себя за волосы, собранные сбоку в расслабленный хвостик и делает глубокий вдох. — Потому что ты влюблена в кого-то, — слышит она довольно неуверенный голос Нуара и мельком смотрит на него, тут же отворачиваясь снова и с преувеличенным интересом разглядывая рукав своей кофты. — А ты отдала свой первый поцелуй мне лишь потому, что я его загадал, а не любимому парню… Маринетт от неожиданности и удивления поднимает голову, встречаясь с ним взглядом, и пару раз моргает. Она определенно загнала себя в угол собственными признаниями, что не очень хорошо, если она все еще хочет попытать удачу с Нуаром. — Ну, я же говорила, мы с ним вряд ли будем вместе, — Маринетт отворачивается, потом снова смотрит на Нуара в упор. — К тому же, как я и объяснила, лучше с другом, чем с кем-то другим, менее приятным. А ты мне дорог. Он кротко кивает и опускает взгляд, с интересом разглядывая плавающие чаинки. Из-за маски Маринетт не может понять до конца, что он чувствует, но почему-то сердце ее сжимается тревогой и неясной тоской, когда она смотрит на него. — Надеюсь, тебе не было неприятно, — отстраненно проговорил Нуар и поднял глаза, усмехаясь. — Я ведь совсем не знаю, как правильно и все такое, — Нуар вдруг отставляет кружку и поднимается на ноги. Его шея снова немного розовеет. — Наверное, я слишком злоупотребил твоим гостеприимством, тебе завтра рано вставать. — Мне понравилось, — быстрее, чем он успевает отойти, произносит Маринетт, тоже поднимаясь на ноги. Она неуверенно подходит к нему, кидает быстрый взгляд на его лицо. — Ты хорошо целуешься, Нуар! — Маринетт чуть пихает его в бок, улыбаясь, и тот чуть улыбается ей в ответ. — У меня даже ноги подгибаться начали. — Значит, мне пришлось бы действительно, как я и обещал, носить тебя везде на руках, — шутит Нуар и, мгновение поколебавшись, склоняется и обнимает Маринетт на прощание, но так, что она едва успевает ответить ему тем же. — Буду хранить это знание вечно, принцесса, и жалеть, что все остальные поцелуи достанутся твоему принцу. — Уже отказываешься от нашей свадьбы в пижамах? — сорвавшимся голосом спрашивает она и выдавливает из себя улыбку, стоит Нуару обернуться в ее сторону. — Ладно, ты прав, вставать завтра рано. До встречи, — она треплет его между ушей прежде, чем он перепрыгивает перила, и Нуар зависает на их краю, смотря на нее с другой стороны балкона. Маринетт очень хочет, чтобы он остался, но знает, что нельзя, что так будет только хуже. Она склоняется и быстро целует его в щеку, чувствуя, как морозный воздух ударяет ей в лицо от этого движения, смешиваясь с теплом, исходящим от Нуара. — До встречи, моя Леди, — почти шепчет он и, оттолкнувшись от перил, исчезает в надвигающейся на город темноте.***