***
Маринетт щурится на хитрое зимнее солнце, безжалостно бьющее прямо в глаза прежде, чем окончательно пропасть за горизонтом, и неуверенно макает валик в краску. Она никогда в своей жизни не красила заборы, но Маринетт рассудила, что это не может быть слишком сложно, особенно для нее, ведь она художница и знает, как обращаться с кисточками. Она убеждает себя в этом, примериваясь валиком на самую отвратительную и яркую надпись, и приступает к работе. В следующие полчаса Маринетт узнает две вещи: рисовать и красить заборы — не то же самое, и скабрезные надписи не так-то просто закрасить. Даже с третьего раза. Даже покрыв ругательствами всех родственников написавшего до восьмого колена. Она как раз рассуждает вслух, что сделает с заборомарателями, если встретит, когда справа слышит шорох и, повернувшись, замечает Нуара, вальяжно облокотившегося на свой шест локтем. — Портим культурное наследие, принцесса? Она улыбается ему, неловко, но все же уверенно, и взгляд Нуара падает на ведро с краской, кисточку в ее руках и на ее лицо, наверняка тоже испачканное в краске. — Оу, — выдает он многозначительное, видимо, осознав, что она-то как раз это культурное наследие спасает, и Маринетт смеется, протягивая ему валик. — Может, поможешь? Нуар замирает и смотрит на нее так, будто никогда в жизни не видел никого прекраснее. Она уже видела этот взгляд, несколько дней назад у нее дома, и он смущает ее ровно так же, как и тогда. Маринетт смеется, потирает щеку ребром ладони, и неуверенно окидывает взглядом плоды своего получасового труда. — Что? О чем ты подумал? — О том, что ты невероятная девушка, Маринетт, — признается внезапно Нуар, становясь рядом с ней, и Маринетт удивленно вскидывает подбородок, смотря ему прямо в глаза. Они смотрят друг на друга всего несколько минут, не отрываясь, но от его нежной улыбки, от его теплого взгляда, от того, как он произносил все эти слова, у Маринетт в который раз за вечность подгибаются ноги. — Ты действительно вышла закрасить забор особняка Агрестов посреди дня? — Ночью же не видно, — смущенно и со смешком отвечает Маринетт, торопливо отворачиваясь и с новым усердием приступая к покраске особенного витиеватого и неприятного слова, и Нуар прослеживает за ее движением с каким-то особым интересом. — Ну, и мне никто ничего не сделает, даже если подумает, что я какая-нибудь приспешница Бражника. Ты же рядом, ты меня защитишь. — Ты не знала, что я приду, — парирует с нечитаемой, но теплой эмоцией Кот Нуар, и Маринетт чуть приподнимает брови, опуская палец в банку с краской и проводя им у Нуара по щеке. Выражение его лица становится таким комичным, что Маринетт с трудом удерживает себя серьёзной. — Знала, а еще ты уже испачкан, так что не отлынивай от работы, мистер «зачем ты пошла к логову Бражника посреди ночи», — назидательно произносит Маринетт. — Я не отлынивал, я восхищался тем, как работаешь ты, — со смешком говорит Нуар, все еще немного удивленный ее поступком и тем, что она испачкала ему лицо, и бровью не поведя. Он все-таки достает свободную кисточку и встает рядом, неуверенно окидывая взглядом забор, кажущийся с их места почти нескончаемым. — Плагг будет очень недоволен. — Я его чем-нибудь задобрю, — обещает Маринетт, и они все-таки приступают к работе. Вдвоем дело идет намного лучше и веселее. Маринетт придумывает разные насмешливые истории про всех, кто делал здесь надписи, и буквально расцветает, когда видит, как Нуар смеется. Она действительно его ждала, знала, что он увидит ее из окна и придет. Она очень хотела, чтобы он увидел своими глазами, как закрашивается эта часть его жизни, и поверил, что то, что было раньше — неправильно, и ему не нужно стыдиться, если в следующий раз он самостоятельно выйдет к забору с баночкой краски. Ты не виноват, как мантру твердит про себя Маринетт, пока они балуются, рисуя краской друг у друга на коже. Ты не виноват, — она убегает от Нуара, почти сразу оказываясь в плену его цепких рук. Ты не виноват, — он смотрит на ужасные пожелания и сам придумывает в ответ на них шуточку вместо того, чтобы отвернуться. Маринетт надеется, что он услышит ее мысли, надеется, что это поможет. Потому что он не виноват. Они смеются, и Маринетт мысленно показывает средний палец всем, кто хотел, чтобы Адриан плакал. Я его вылечу, ублюдки, думает она, рисуя забавную рожицу котика на незакрашенном участке забора, и ни одно ваше слово больше не причинит ему боль. Их отвлекает вспышка камеры, и они с Нуаром одновременно оборачиваются, так неудачно, что Маринетт ведёт кисточкой по его волосам, а он едва не ударяет ее локтем в попытке перехватить ее руку. Они сдавленно смеются, пытаясь казаться серьезными, но через пару мгновений им все равно становится не до смеха — журналистка, сфотографировавшая их, подходит ближе неспешно, но не без интереса, и осматривает то, что они делают, с таким видом, будто на ее глазах они связали человека и наставили на него пистолет. — Кот Нуар, можете прокомментировать, пожалуйста, то, что здесь происходит? — интересуется она почти с безразличием, если бы не какая-то злобно довольная улыбка, расползшаяся по ее лицу, и протягивает к его лицу микрофон. Маринетт смотрит на него, взглядом прося прощения за эту ситуацию, но тот не отвечает на ее внимание, продолжая смотреть на девушку. — Справедливость, — говорит Нуар довольно спокойно и щурится, глядя журналистке в глаза без тени сожаления. — Здесь торжествует справедливость. — Вы можете официально заявить, что поддерживаете Габриэля Агреста? — глаза журналистки загораются недобрым огнем. Они мечутся между Нуаром и Маринетт, пытаясь ничего не упустить — она кажется такой же мерзкой, как и все, кто, решив, что могут выражать свое мнение, подписывал пожелания для Адриана. — Я могу официально заявить, что пытаться переложить ответственность за родителя на ребенка — недостойный доброго француза поступок, — вмешивается Маринетт, догадываясь, что сам Нуар никогда бы такое не сказал. — А вы его девушка? — тут же с недобрым тоном голоса интересуется девушка, и Маринетт вспыхивает — больше от злости, чем от смущения. — Я его друг! — тут же отвечает она с искренним возмущением за ее желание поживиться чем угодно, не разбирая подробностей. — И я считаю, что люди не имеют права осуждать человека, о жизни которого даже не догадываются. Можете так и записать! — распаляется она, подходя ближе и почти тыкая в небольшой блокнот журналистки. — Пишите, пишите, мое имя Маринетт Дю… — Мари, — шикает на нее Нуар, отстраняя за плечо в сторону, и та удивленно на него смотрит. — Что?.. Нуар отвечает ей очень выразительным взглядом и поворачивается к журналистке, очень спокойный и даже расслабленный. Маринетт не представляет, каких усилий ему стоит собственная защита и необходимость при этом держать лицо, оставаясь невозмутимым. — Могу подтвердить, что полностью разделяю слова моей подруги, — говорит Нуар. — Я никогда не оправдаю Бражника, но совершать такое над невиновным человеком все равно, что поддерживать жестокость, и без того наполняющую мир. — Ясно, то есть, тот факт, что сын самого главного злодея Франции не желает сказать этого самостоятельно и прячется в доме отца, подтверждая мнение общественности о его личности, ни о чем вам не говорит? — безэмоционально спрашивает та, и Маринетт снова раздраженно поджимает губы, скрещивая руки, и зажатая между пальцев кисточка чуть расплескивает по сторонам краску. — Насколько мне известно, общественности не на чем строить подобные выводы, — снова отвечает она вместо Нуара, который даже не успевает открыть рот. — Люди всего лишь придумывают то, что им хочется, не основываясь ни на каких фактах. — Маринетт! — снова удивленно зовет Кот. — Нуар! — в тон ему отвечает та. — Не ведись на их журналистские провокации, — Нуар смотрит на девушку с таким видом, будто от нее его может стошнить, и отворачивается обратно к Маринетт. — Они мне ничего не сделают. Даже ложью. Можете писать, что хотите, — бросает он снова журналистке. — Только подумайте дважды, прежде чем это опубликовать: думаю, жителям Парижа будет очень интересно узнать, что вы клевещете на его защитника. Журналистка еще что-то пытается сказать, но Нуар уже не обращает на нее никакого внимания, отводя Маринетт подальше от нее и возвращаясь к работе. Когда они, еще немного их пофотографировав — Маринетт чуть не стирает в порошок собственные зубы от раздражения, — уходят, напряжение несколько теряет заряд и дышать становиться проще. — Прости, — решается первой подать голос Маринетт, действительно чувствуя себя очень неловко. — Она просто вывела меня из себя. Я могу… Хочешь, открою тебе маленькую тайну? — Что вы скрываете, моя Леди? — Нуар склоняет голову на бок. — Вы на самом деле Адриан Агрест? — Что?.. — Маринетт на мгновение замирает, хлопая глазами, а затем, поняв смысл его предложения, несильно толкает Нуара в плечо. — Нет, конечно, но в подростковом возрасте я его обожала и скупала с ним все журналы. — Надо же, ты защищала кумира, — с неровной улыбкой произносит Нуар, будто бы не уверенный, что должен радоваться, и Маринетт чуть опускает подбородок. — Я защищала человека, — Маринетт вздыхает и возвращается к работе. Она замирает, потому что хочет признаться Нуару, хочет, чтобы он услышал, но смелость все равно едва не подводит ее, когда она говорит: — Не люби я его когда-то, все равно бы защищала, ничего не изменилось бы. Все, что я говорила, было от чистого сердца. — Но ведь вы никогда не встречались, — удивленно произносит Кот Нуар, даже отрываясь от своего занятия, и Маринетт смущенно улыбается, коротко пожимая плечами. — Ну и что? Разве он не может быть хорошим человеком? — Маринетт опирается ладонью о забор, переводя дух, но тут же выпрямляется, с трудом возвращая себе прилипшую руку. — Я почти уверена, его столько раз проверяла полиция, что он не скрыл бы даже двойку по чтению в первом классе. — Сомневаюсь, что у него были двойки, при таком-то отце, — хмыкает Нуар, вдруг опуская кисть с краской, и коротко смотрит на Маринетт. Она ловит его взгляд, замирает и вопросительно приподнимает брови. — У тебя ведь есть друзья? Может, расскажешь о них? Не думаю, что ты проводишь со мной все свободное время, да и ведь с тобой невозможно не подружиться. — Зачем тебе? — лукаво спрашивает она, чуть улыбнувшись дрогнувшими кончиками губ. — Хочу узнать тебя получше, — открыто произносит Нуар, и Маринетт вздыхает, сдаваясь его любопытству. — Ну, у меня есть лучшая подруга, ее зовут Алья, она видеоблогер и журналистка, — на этих словах Нуар удивленно на нее смотрит. — Она была первой, кто заснял тебя и Ледибаг. Еще есть Нино, но с ним мы начали общаться совсем недавно, и то, потому что он нравится Алье, и она хочет, ну, знаешь, — Маринетт ведет глазами, не сдерживая короткой улыбки, — встречаться с ним. Он пишет музыку. А еще позже, буквально пару недель назад, наша компания пополнилась еще одним нашим одноклассником, его зовут Натаниэль, и он художник, как и я. И, кажется, Алья пытается нас свести. — Я тоже умею рисовать, смотри, — Нуар склоняется, поднимает с земли веточку и начинает рисовать на подтаявшем снегу. Маринетт опускается на корточки рядом с ним наблюдая, как он рисует неровную, безликую фигурку, и невольно улыбаясь. — Это ты. Ну как, я рисую лучше Натаниэля? Маринетт, не выдержав, смеется, и собирается было потрепать Нуара по волосам, но вовремя вспоминает, что все ее руки перепачканы краской. Поэтому она просто быстро целует его в щеку и отворачивается, начиная собирать снег в комочек. — Ты рисуешь лучше всех, — заверяет она Нуара, ставит комок на землю, сверху еще один и еще. Придирчиво осмотрев свое творение, она переводит взгляд на Нуара, который ощупывает свою щеку с очень удивленным выражением на лице. — Друзья очень помогали мне, когда я после аварии потеряла память. Надеюсь, я смогу тебя с ними когда-нибудь познакомить. Алья будет без ума от нас с тобой, так что мне уже страшно. Нуар коротко смеется и с улыбкой поднимается, помогая встать на ноги и Маринетт. — У тебя очень хорошие друзья. — Да, потому что ты один из них, — улыбается Маринетт, коротко погладив его руку, и Нуар широко улыбается ей в ответ, сжимая ее пальцы в своих. — Кстати, помнишь тот день, когда ты выкинул мои сигареты? — он кивает. — Алья подумала, что мы встречаемся, и я до сих пор выслушиваю ее планы по завоеванию тебя, — она неловко смеется, осторожно выскальзывая из хватки Нуара, внезапно окрепшей, и отворачивается, чтобы собрать разбросанные кисти. — Она назвала нашу пару МариКот. — А почему твое имя впереди? — с искренним возмущением спрашивает Нуар, и Маринетт тихо смеется. — Посмотрите на него. Это все, что тебя волнует? — улыбается Маринетт и делает шаг назад, окидывая взглядом проделанную работу. Они очень хорошо постарались, и хотя краску она выбрала неподходящего тона, теперь колонны хотя бы не выглядели так, будто здесь на прохожих могли наброситься, как в темном переулке. Она надеется, что когда сегодня вечером Нуар будет возвращаться домой, как Адриан, он остановится и почувствует, что существует не только ненависть, но и любовь. Внезапно Маринетт очень хочется плакать, настолько, что ей приходится отвернуться, притворяясь, что она пересчитывает кисти. — Конечно! Очень важно, чтобы наши фанаты понимали, кто здесь рулит, — отвечает Нуар и опрометчиво встает рядом с ней. Маринетт, не поднимая головы, тыкает ему локтем в бок, и Нуар тут же меняет направление своих размышлений. — И это, разумеется, ты, моя Леди, а я тебе поклоняюсь, — он молчит несколько мгновений и тоже смотрит на забор. — Не могу не поклоняться, потому что твоя душа белее снега. Спасибо. — Спасибо, что мое имя стоит впереди твоего? — с усмешкой спрашивает Маринетт, выпрямляясь, и внезапно для самой себя снова оказывается к Нуару так близко, что почти может почувствовать его дыхание на своей коже. Она замирает, боязливая и трепетная, в прострации размышляя, что все это начинает заходить за рамки, и Нуар устало улыбается уголком губ, будто просто пытаясь, но не в силах выдавить из себя улыбки, и заправляет испачканную в краске прядь волос ей за ухо, огладив пальцами щеку. Маринетт не отводит взгляда от его задумчивого лица. Как это каждый раз происходит? Я заново влюбляюсь в тебя. — Спасибо, что ты такая, какая ты есть, — поправляет ее Нуар, убирая руку медленно, с неохотой, и Маринетт еле слышно выдыхает, не способная дышать от его близости и внимания. — Ты замерзла. Донести тебя до дома? Со мной быстрее. — С удовольствием полетаю еще раз, — тихо говорит Маринетт, едва способная шевелить губами. Она замерзла. Она так замерзла, что только-только начинает оттаивать. У нее внутри были арктические пустыни, но вот они снова здесь, напротив его дома, он касается ее, ласкает взглядом, обнимает крепко и бережно, и она чувствует, как тает, как тепло разливается у нее в груди. Спасибо, что ты такой, какой ты есть. Маринетт обнимает его за шею, крепко сжимая пакет с кисточками и пустыми банками в другой руке, и закрывает глаза. Нуар слишком близко, настолько, что она чувствует его дыхание, и у нее ноги подкашиваются от этой близости и дрожат руки. Она хочет, чтобы это никогда не кончалось. Если бы ты только знал, как я люблю тебя, если бы только я могла тебе рассказать, если бы могла надеяться, что могу, думает она с таким рвением в душе, что она стучит о ребра, и наверняка Нуар с его чутким слухом слышит этот бешеный стук. Маринетт жмурится, крепче сжимая руки на его плечах и шее, когда они перескакивают очередную крышу. От него все еще пахнет мятой — мятой и колючим, ледяным воздухом с вершины Эйфелевой башни. А она все еще влюблена в него так сильно, что не может отдать свое сердце никому другому. Когда он опускает ее на ноги, не отрывая ладоней от ее талии, она думает, что не сдержится и во всем ему признается. Прямо в это мгновение, когда подходят сумерки, когда снова падает снег, когда его горячие руки чувствуются даже через ткань одежды, когда она сжимает пальцами его предплечья, когда они стоят, доверчивые и уставшие, на балконе у ее комнаты, а его лицо, нежное и такое любимое, освещают огни с ее комнаты. Я люблю тебя — в каждой ее звонко бьющейся мысли, в каждом движении, особенно когда она приподнимается на носочки, обхватывая его шею, и, потянув его на себя, снова целует в щеку. Медленным, осторожным поцелуем, таким горьким, что Маринетт боится, что Нуар поймет, что она вот-вот заплачет. — Мне нравится, как ты меня благодаришь, — говорит Нуар, очень тихо, почти на грани дыхания. Он все еще держит ее в своих объятиях, наверняка, растерянный, наверняка не желающий уходить, наверняка не понимающий, что за сила тянет его к ней. Маринетт очень хочет все ему рассказать, но знает, что это ничего им не даст, что это принесет лишь горечь. Достаточно и того, что она любит его так сильно, что находит в себе мысль, что пересекла бы еще все время мира вдоль и поперек, если бы понадобилось. — Знаешь, — тихо говорит Маринетт, уже не способная остановиться, и голос ее, надтреснутый и полный чувств, ломается на середине каждого слога, но она все равно продолжает: — Я хотела бы, чтобы этот вечер не заканчивался. Хотела бы вместе с тобой, смеясь, смыть эту краску, а потом сидеть, есть что-нибудь вкусное и смотреть самый глупый и самый нелепый сериал, который мы только смогли бы найти, — так мы и делали в прошлых жизнях, так много раз, что я сбилась со счета, добавляет она про себя, и, сделав вдох, еле слышно заканчивает: — Но между нами всегда будет твоя тайна. — Прости… — бормочет он обессиленно, утыкаясь носом в ее волосы, и Маринетт обнимает его крепче, прижимаясь на мгновение так сильно, что спирает горло. И отстраняется. Быстро, чтобы не успеть сожалеть. — Возможно, когда-нибудь я стану достаточно смелым, чтобы рассказать тебе… — Все в порядке, — она гладит его руку и отходит назад, стараясь держать улыбку искренней. — Тогда… до завтра? — Ты ведь не обиделась? — тихо спрашивает Нуар, и внезапно за его маской Маринетт видит бесконечно уставшего и уязвимого Адриана, которому тоже нужно то тепло, о котором она говорила несколько минут назад. Она очень хочет ему это дать, но знает, что стоит подождать, что не имеет права его торопить, что уже получила все и даже больше — возможность любить его и быть рядом. — Разумеется, нет, Нуар, — дрожащим голосом говорит Маринетт, с трудом держась, чтобы не заплакать. — Спи спокойно, я никогда не сумею на тебя обидеться. — Тогда до завтра, моя Леди, — Нуар кланяется ей, даже весь перепачканный в краске совершенно чарующий и галантный, и, выпрямляясь, смотрит прямо в глаза так, что у Маринетт снова почти подкашиваются колени. — Начну отсчитывать минуты, когда ты закроешь дверь балкона. — Я всегда оставляю окно открытым для тебя, — улыбается она в ответ. — Это считается? — Нет, пока я не рядом, — произносит он тоже с улыбкой. Нет, думает Маринетт, я всегда рядом, мои мысли, мои чувства, каждое мое устремление… просто ты не знаешь об этом, но, может быть, однажды, я расскажу тебе и ты подумаешь обо мне, когда тебе будет очень одиноко. Маринетт касается губ пальцами, задумчиво улыбаясь, и наблюдает за тем, как Нуар перескакивает через перила, зависая, чтобы посмотреть на нее перед тем, как выпрыгнуть в ночь. — Значит, приходи поскорее. Нуар улыбается ей, широко и открыто, а в следующее мгновение его тень растворяется в темноте ночи. Маринетт прижимает растерянно подрагивающие пальцы к губам, будто не веря, что все это в самом деле с ней происходит, и Сасс, выглянувший из кармана ее куртки, смотрит на нее с мягкостью и радостью. Он знает, о чем она думает, знает каждую ее мысль, видит все ее чувства в ее глазах — он знает ее так хорошо, что это даже почти не больно, ведь Тикки знала бы больше. Нет, она не сравнивает, не смеет, и не жалеет — только немного о потерянном времени рядом с самой ее близкой подругой и о том, что не может ее сейчас увидеть, — но это не мешает ей любить Сасса открыто и трепетно нежно. Он ее друг, и если бы его не было рядом с ней, она бы, наверное, точно сошла с ума. — Хорошо, что ты захотел остаться со мной, — произносит она замерзшими синими губами, заходя в комнату и стягивая куртку, и Сасс улыбается ей в ответ, опускаясь на стол рядом со свернутым в комок маленьким одеялом и миской с крекерами. Маринетт смотрит на него с нежностью, распирающей грудь. — Я хочу спуститься вниз. Ты пойдешь или тут останешься? — С тобой, — тут же откликается квами, забираясь ей под свитер, и Маринетт рассеянно приглаживает воротник широкого горла, чтобы никто не заметил в нем Сасса. Она разворачивается, торопливо спрыгивая с последней ступеньки, и приземляется рядом с дверью, ведущей на кухню. — Мари? — спрашивает Сабина, выглядывая с основного зала. — Мы не видели, как ты зашла. — Я через черный ход, ма, — привычно коротко лжет Маринетт, подходя к ней и целуя ее в щеку — Сабина несильно сжимает ее талию в своих пальцах, обнимая. — Здесь не надо помочь? — Нет, но ты как раз вовремя спустилась, тебя хочет видеть один мистер, — отвечает Сабина, выводя ее в зал, и Маринетт удивленно идет следом за ней, даже не представляя, кого мама может иметь в виду. Она знает Натаниэля и Нино — с недавних пор — тоже, так что назвала бы их по имени. Может, Нуар вернулся и решил зайти через главный вход, познакомиться с родителями или купить булочку? Нет, Нуара не видно — Маринетт пробегает глазами по помещению, натыкается взглядом на низкую макушку и вдруг довольно пищит, перескакивая Сабину. — Мастер Фу! — не скрывая того, что не ожидала его здесь встретить, тянет она, тут же чуть приспускаясь на колени, чтобы обнять старичка, и тот с приятной ухмылкой хлопает ее по спине. — Мам, знакомься, это мастер Фу, мы с ним случайно познакомились. — Маринетт помогла мне когда-то, — вставляет мастер Фу, улыбаясь ее родителям, и Маринетт быстро-быстро кивает, подтверждая все его слова, какие бы он ни сказал. — У вас замечательная дочь! Вы прекрасно ее воспитали. На старости лет у меня совсем не осталось друзей, а она периодически приходит ко мне на работу, помогает с делами. — Рада познакомиться, — мягким тоном голоса произносит Сабина, пожимая ему ладонь, и выглянувший на звуки голосов Том проделывает то же самое под гордым и довольным взглядом Маринетт. — Маринетт говорила, что у вас самая вкусная выпечка в Париже, — смеясь, продолжает мастер Фу, которого Маринетт уже, хлопоча, усаживает за столик неподалеку, и ее родители тут же садятся рядом — других посетителей все равно нет. — И я решил заглянуть вам в гости. Надеюсь, вы простите мне это. — Что вы, не стоит, мы рады вам, — включается в разговор Том, тоже почему-то кажущийся донельзя радостным от этого знакомства. — Что вам подать к сладостям? Чай, молоко, кофе? — Я все сделаю! — тут же подскакивает на ноги Маринетт, почти улетучиваясь в сторону кухни, и, прежде чем перешагнуть порог, слышит, как пекарня наполняется тихим смехом. Она улыбается, встречаясь глазами с выглянувшим Сассом, и отходит к чайнику, снова чувствуя себя гармонично в этом новом для нее мире.***