***
— Не провожайте меня, — с улыбкой говорит Маринетт, последним обнимая Адриана на прощание. Друзья немного колеблются, но Маринетт машет им рукой, чтобы дать понять, что ее не снесет ветром в Сену и не случится ничего, если она пройдет пару кварталов одна, и они сдаются. Маринетт чуть ли не летит по улице от ощущения эйфории, которое ее наполняет. Они гуляли несколько часов подряд, веселясь и шутя, и это было восхитительно, потому что Адриан то и дело ее касался, тянулся к ней, улыбался в ответ на любую ее шутку и вообще вел себя так, будто был от нее без ума. Уже чуть хуже было то, что и Натаниэль вел себя абсолютно также, но об этом Маринетт старается не думать, чтобы не портить себе настроение. А пока — мастер Фу. Она несколько раз оборачивается, чтобы убедиться, что друзья не идут за ней и сворачивает в противоположный от своего дома переулок. Она идет привычной дорогой, несколько поворотов, перейти дорогу — упереться взглядом в небольшое помещение массажного салона. Маринетт торопливо стучит в дверь, ей открывает администратор, но, узнав ее, молча пропускает вперед. Она здесь так часто бывает, что почти становится своей — работники встречают ее с улыбками, предлагают угощения, когда мастера Фу не оказывается на месте или когда он задерживается, а одна из коллег даже взяла на себя обязанность следить за ее здоровьем. Пару раз Маринетт приходила домой с вывернутым в правильное положение позвоночником просто потому, что они не могли смотреть, как она носит на одном плече рюкзак. — Он у себя, — бросает Камиль, и Маринетт кивает, заходя внутрь отведенной мастеру Фу комнатки. — Привет, Маринетт, — здоровается он, занятый раскладыванием пучков каких-то трав, и, как только она закрывает дверь, к ней подлетают довольные квами. — Ты вовремя. Нам нужно поговорить. — К-конечно, — тут же выдав волнение, бормочет она, и Сасс вылетает из ее кармана, подбадривающе погладив по щеке. Что случилось? Он хочет забрать у нее квами? Сказать, что он должен принадлежать кому-то другому? Что-то произошло с самим мастером Фу? С Котом Нуаром? Может, ее желание все-таки имеет какие-то ужасные последствия, которые начинают проявлять себя только сейчас? Маринетт так сильно себя изводит, опускаясь на мягкий пуф у двери, что ноги ее почти не держат. — Не беспокойся так, Маринетт, — с легкостью считывает ее состояние мастер Фу и подходит ближе. Он присаживается рядом с ней, мимолетно подбадривающим жестом касается ее плеча и заглядывает ей в лицо. — Сасс останется с тобой, я никогда в тебе не сомневался. Мое дело куда сложнее и приятнее одновременно. — Да, мастер Фу? Маринетт поднимает на него глаза, с трудом переводя дыхание, и выдавливает из себя улыбку. — Я хотел поговорить с тобой о хранителях талисманов, — спокойно говорит мастер Фу, складывая руки на коленях. — Испокон веков они хранили равновесие сил добра и зла, защищая талисманы от злых людей, желающих завладеть сразу всеми силами. С тех пор, как Бражник был повержен, стало намного спокойнее, но я не рассчитывал бы, что это надолго. Маринетт, ты знаешь, как становятся хранителями? — Догадываюсь, — произносит она неуверенно, и мастер Фу чуть приподнимает бровь, призывая ее высказать свою мысль. — Так же, как и героями? Что-то вроде «достойнейший из достойнейших». Вы хотите, чтобы я посоветовала нового хранителя? — догадывается Маринетт. — Я хочу, чтобы ты сама стала хранительницей, — поправляет ее спокойно мастер Фу, и Маринетт от удивления икает, чуть сползая со своего кресла. — Понимаешь, Маринетт, хранитель должен выбрать себе преемника, обучить его, передать ему все знания, всю библиотеку, убедиться, что он способен будет в случае чего защитить талисманы, уметь быстро анализировать и принимать верные решения. И я считаю, что ты великолепно зарекомендовала себя, когда была Ледибаг. Твои нестандартные идеи, то, как ты выходила из самых сложных ситуаций, в конце концов, твоя жертва… Я никогда не смогу найти никого более достойного, чем ты. Но я, конечно, не могу сделать это против твоей воли. Ты позволишь мне выбрать тебя своей преемницей? — мастер Фу кажется серьезным и искренним, и Маринетт не может даже заставить себя поверить, что это может быть шутка или розыгрыш. Она? Хранительница? Да она ведь столько раз позволяла миру умирать, что после всего этого ей дорога только в пустую комнату с темными стенами — проживать жизнь в одиночестве и размышлять о том, сколько ошибок она совершила за свою жизнь. Мастер Фу, видя сомнение и борьбу на ее лице, неторопливо добавляет: — У тебя есть время подумать, Маринетт. Но я бы хотел, чтобы это была ты. Ты уже готова, ты знаешь, с чем иметь дело, ты ответственная, и, главное, я доверяю тебе. Тебе доверяет Кот Нуар. — Но я… я ведь так часто подводила вас… — растерянно произносит она, не находя в себе ни одной цельной мысли, ни одного ровного предложения, способного выразить ее мысли. — Я не знаю, справлюсь ли… — Так же ты думала и когда была Ледибаг, — мягко отвечает мастер Фу. — Но из меня вышла паршивая Ледибаг! — отчаянно говорит Маринетт, резко поднимаясь на ноги и начиная расхаживать по комнате. Она не может поверить, что это действительно происходит. — Я столько раз проигрывала мир Бражнику, и даже тот факт, что чтобы все спасти, нужно было сделать Ледибаг другого человека, не смущает вас? — Ни капли, — честно произносит тот, и Маринетт замирает посреди комнаты, сжимая в пальцах волосы. — Я пойму, если ты откажешься. У нее голова идет кругом. Почему мастер Фу решил, что она достойна? Почему он говорит, что она справится, когда, очевидно, это не так, она не способна ни с чем справиться, это ведь она изначально едва не привела этот мир к гибели, потому что допустила глупейшую ошибку, которую только могла допустить. Если у нее будут все талисманы, разве однажды, пойдя на поводу у чувств, она не может ошибиться так же, как тогда? Только вот не факт, что в этом случае будет возможность что-то исправить. — Я не могу, — шепчет она, но мастер Фу останавливает ее легким взмахом руки. Она смотрит на него, чувствуя себя почти готовой провалиться в панику, но молчит, отчаянно нуждаясь в его утешении. — Я хотел бы, чтобы ты не давала ответ столь опрометчиво, — мастер Фу смотрит ей прямо в глаза, спокойный и непоколебимый, отчего-то все еще в ней твердо уверенный. — Подумай, обсуди это с Сассом и доверься Нуару, — заметив, что Маринетт собирается начать свою любимую тему про тайну личности, мастер Фу добавляет: — Рано или поздно он узнает, Маринетт, так что, если будешь склоняться к тому, чтобы стать хранительницей, ему стоит рассказать. К тому же, это справедливо, ведь это и его жизнь была перевернута с ног на голову. Маринетт медленно опускает руки, проводя ими по своим плечам. Мысль, которую она так старательно отгоняет все время с тех пор, как они с Нуаром вновь начали общаться, настигает ее, едва почувствовав слабину. Чувство вины никуда не растворяется, оставаясь в ее жизни неизменной константой, потому что она знает — ее желание сломало не только ее жизнь. Она вспоминает глаза Адриана, его неуверенность, почти страх перед тем, чтобы начать общаться с людьми, жить обычной жизнью — он столь погружен в свое привычное одиночество, что не верит, будто кто-то может желать с ним общаться. Он растерян и разбит, и в этой временной линии никто не помог ему справиться с этим, никого не было рядом, потому что и близких у него нет. Маринетт знает, что виновата перед ним, как и то, что она не могла поступить иначе — и не сомневается, что изменилась не только его судьба, но и множество других. — Знаете, вы правы, — внезапно соглашается она, поднимая голову и смотря прямо на мастера Фу. — Если вы считаете, что я смогу справиться, значит, так и будет. Я согласна. Это лучше, чем забыть о вас или никогда не видеть, и вы видели меня в бою, — это решение неожиданно не дается ей трудно, даже наоборот, она будто ждала этого с того самого момента, как попала в эту временную линию. В ней есть задатки той Ледибаг, которой она была, того человека, которого она ненавидела в самой себе, но это все еще она и она все еще может быть полезна. — Это окончательное решение или тебе дать еще подумать? — спрашивает с легкой улыбкой мастер Фу, но Маринетт, коротко посмотрев на Сасса и получив его бессловесную поддержку, только кивает головой. — Окончательное решение, у меня получится, — она подходит ближе, и мастер Фу поддерживающе сжимает ее ладони подрагивающими пальцами. — Я сделаю все, что вы скажете. — Пока что я не отдам тебе камни чудес, — отвечает он. — Ты уже готова, и морально, и физически — это бесспорно. Но будет ряд некоторых тестов, в ходе которых мне станет понятно, когда именно я передам тебе эту ответственность. Пока что можешь идти домой, Маринетт, — он гладит ее по плечу, быстро и коротко, и почти сразу отходит, продолжая заниматься своими травами. — Я буду ждать тебя на следующей неделе. Маринетт кивает, словно завороженная. Раз мастер Фу говорит ей идти домой, она, естественно, выполнит его указание. Она привыкла доверять ему, и если он говорит, что выбрал ее, значит все это не просто так, для красного словца. Мастер Фу больше не оборачивается к ней, но зато подлетают поближе довольные квами — трогают лапками, обнимают и говорят ей такие чудесные, милые, важные слова, что она не представляет, как может отказаться от них. — До следующей недели, мастер Фу, — мягко прощается Маринетт, сминая в руках шапку, и на прощание посылает квами воздушный поцелуй. Сасс, помахав всем лапкой, юркает под воротник Маринетт, и они вместе выходят на улицы холодного вечернего Парижа. Маринетт шагает вперед, все еще будто бы не до конца понимающая, на что именно она согласилась, но твердо уверенная, что если может принести пользу этому миру, может хоть немного выплатить долг перед вселенной, она сделает это. Мысли снова возвращаются к Нуару. Мастер Фу сказал, что ей стоит ему довериться, но она не представляет даже, с чего ей начать, ей страшно, что Нуар решит, будто она его обманывала нарочно, если подумает, что она на стороне зла. Страшно, что ему будет больно — больше, чем если больно будет ей. Маринетт заходит с черного хода — основные двери пекарни давно закрыты, — и, сняв обувь и куртку, тихонько поднимается по лестнице в свою комнату, чтобы не разбудить родителей. Она по привычке пропускает четвертую и десятую ступеньки, потому что они всегда довольно громко скрипят, и приподнимает крышку люка, быстро заходя в комнату. Здесь темно и пахнет снегом с улицы, но Маринетт упорно не закрывает форточки и даже не включает свет, просто проходя вглубь комнаты и падая на кровать. Она стонет что-то неразборчивое и усталое и чувствует, как Сасс гладит ее по голове. — Все в порядке, Маринетт, он поймет, — мягко подбадривает ее квами. — Расскажем ему пока только про хранителя, а все остальное — как получится. — Но как я скажу, откуда знакома с хранителем? — почти взвывает Маринетт, поднимая голову и тут же опуская ее обратно на подушку. Из-под ткани слышится еле слышное: — Я не хочу ему лгать. — Тогда расскажи ему правду, — советует Сасс, перебираясь на ее шею и немного щекоча ее хвостом. — Расскажи, как тебе подбросили шкатулку с талисманом, не со мной, но с кем, тебе говорить нельзя. Расскажи, как случилось нечто, из-за чего тебе пришлось расстаться с прежним талисманом. Расскажи, как недавно пришла к мастеру Фу и он отдал тебе меня. И, в конце концов, подберись к самому главному. Это ведь не будет ложью, лишь сокрытием части правды. Маринетт проводит рукой там, где хвост Сасса все еще касается открытой кожи и вздыхает в подушку. Даже так это будет слишком сложно, ведь она притворялась перед Нуаром, что знать не знает про все это, а теперь вдруг оказывается, что она экспертка и без пяти минут хранительница. — Что, если он меня не простит? — Он твой друг, — осторожно напоминает Сасс, скромно улыбаясь. — В конце концов, вам вместе работать. Думаю, он будет рад, что это ты и что ты все знаешь — так между вами будет меньше тайн. — Наверное… — не очень охотно соглашается Маринетт, но добавить ничего не успевает — раздаётся стук в окно, и она медленно поднимается с кровати. Она не хочет открывать дверь балкона, наверное, впервые в жизни — если она ничего ему не расскажет, все между ними останется так же, как и было. Они будут друзьями, даже если между ними будут тайны, ведь правда? Она все объяснит, когда они станут ближе. Маринетт замирает в тени у окна. Но ведь это не честно. Молчать — нечестно. Привязывать его к себе еще больше, чтобы потом ему пришлось простить ее ложь, лишь бы остаться хоть с кем-то, — нечестно. Он имеет право выбирать, имеет право знать, а она не должна решать за него. Она итак довольно долго откладывала этот разговор. — Маринетт? — звучит неуверенное с балкона, и она, вздохнув, впускает Нуара в комнату, вот только выдавить привычную улыбку совсем не получается. Она надеется, что он не заметит, но он замечает мгновенно — останавливается прямо перед ней, сжимает пальцами плечи и смотрит так проникновенно, глубоко, что становится нечем дышать. Не от любви. От обиды. За него. За то, что она не рассказывала, не справилась, за то, что в очередной раз разрушила мир, чтобы прийти в новый и разрушить и его тоже, но в этот раз не для всего человечества, а только для них двоих. — Что случилось, принцесса? Ты сама не своя. Тебе нужно объятие? — он тянется к ней, но Маринетт упирается ладонью ему в грудь и опускает голову, но, прежде чем он успевает окончательно запаниковать, находит его руку и крепко ее сжимает. — Знаю, как все это выглядит, но нам снова надо поговорить, — на этот раз ей удается улыбнуться кончиками губ, чтобы хоть немного подбодрить его. Нуар все равно выглядит обеспокоенным. — Присядь, пожалуйста. — Моя леди, я не совсем понимаю, у тебя теперь новый рыцарь и мне нельзя приходить к тебе в башню? — Нуар пытается спросить весело, но голос его подводит, и Маринетт не может его в этом винить. Так и не выпустив его руки, она чуть отворачивается в сторону кровати, находит глазами спрятавшегося в складках одеяла у подушки Сасса и вздыхает. — Сасс, ты не мог бы… подойти сюда, пожалуйста, — просит она на грани шепота, и квами послушно подлетает, тихо и неуверенно, зависая у нее над плечом, но не рискуя на него опускаться. Глаза у Нуара становятся такими большими и удивленными, что он, кажется, перестаёт дышать. — Кв… — начинает Нуар, но тут же замолкает, будто бы забывает, как звучат слова и умеет ли он вообще разговаривать. Маринетт еле слышно, с дрожью вздыхает и крепче сжимает пальцы Нуара, будто он прямо сейчас куда-нибудь сбежит, хотя он даже не сдвигается с места, просто глядя на Сасса во все глаза. — Прости, что не сказала раньше, — шепчет Маринетт, понимая, что если не заговорит сама, они так и будут сидеть в тишине. Нуар переводит на нее взгляд, едва двигаясь от шока, и несколько раз моргает. — Я получила своего первого квами, когда мне было четырнадцать, — ее голос опускается почти до шепота, а к горлу подступает комок, будто она вот-вот заплачет, но без слез, сухими рыданиями. — Несколько месяцев назад мир немного изменился и я… мне пришлось отдать моего квами. Точнее, меня никто не спросил. — Мы были знакомы? — еле слышно спрашивает Нуар, каким-то образом безошибочно попадая в точку. — Моя тяга к тебе, мои сны… Я знал тебя? — Знал… — соглашается она с таким тихим трепетом, что все внутри у нее заходится в бешеном стука. Она хочет зажмуриться, и чтобы все провалилось прямо под землю, чтобы вся история была рассказана одним лишь движением глаз, и чтобы ей не пришлось вытягивать из себя по слову в попытке сохранить отношения, которых у нее даже нет. — Прости меня… Никто не знал о том, что произошло, кроме меня, и квами, и… хранителя. Сначала я думала, что помню только я, поэтому в первую нашу встречу не рискнула рассказать. На самом деле, я трусиха, и если бы не Сасс, я бы, наверное, вообще бы не нашла смелости рассказать тебе хоть что-то. — Но почему рассказываешь сейчас? — спрашивает Нуар, так и не выдергивая своей руки из ее захвата, но Маринетт чувствует, как похолодели его пальцы, и ее саму начинает трясти. — П-потому что хранитель, мастер Фу, он хочет отдать мне остальных квами, — у Маринетт от сильнейшего страха, волнения, от чувств, обуревающих ее едва попадает зуб на зуб. — То есть, я имею в виду, сделать меня хранителем. И я… я согласилась. — Оу-у, — все, что говорит Нуар, глядя на нее во все глаза, и накладные уши его прижимаются к голове так низко, что почти прячутся под волосами. Маринетт прикусывает губу, совершенно не понимая его реакцию, не зная, что он чувствует, о чем думает — его лицо и его глаза для нее в этот миг пустые, полные одного лишь нескончаемого шока. — Прости меня, Нуар, — снова повторяет она, не выдерживает, склоняется ниже, прижимаясь щекой к его волосам, к кожаным ушкам, жмурится, начиная дрожать еще сильнее, и упрямо шепчет: — Я собиралась рассказать тебе, просто не знала, с чего начать, не была уверена, что могу это сделать, не подвергнув весь мир опасности, я и сейчас не до конца уверена, но и лгать тебе я тоже больше не могу… Она ощущает на своем плече его дыхание, ей кажется, что весь мир в это мгновение остановился, растянулся, позволяя ей в нем плавиться и растворяться, и когда Маринетт уже хочет отодвинуться и еще раз попросить прощения, Нуар вдруг обнимает ее за талию, прижимая к себе еще ближе. Маринетт кажется, что она сейчас расплачется — она прижимает голову Нуара к своей шее, все еще боящаяся его реакции, его чувств, и тихо всхлипывает, не выдерживая давления. — Ну что же ты, принцесса? — он гладит ее по спине, медленно, успокаивающе, позволяет сжимать себя в почти болезненных от страха объятиях и обнимает ее в ответ. — Не плачь, леди, все ведь хорошо. — Мне т-так жаль, Нуар… — бормочет она сквозь слезы, пряча лицо в его волосах. — Я так боялась теб-бе рассказывать, потерять тебя… Но даже это еще не вся правда, ты… ты понимаешь?.. — Расскажешь потом, — он чуть отстраняет ее от себя, несмотря на ее почти отчаянное сопротивление, и берет в ладони ее лицо, целуя в лоб. Маринетт перехватывает его за запястья, жмурясь от подступающих слез. — Тебе не нужно открываться мне так сразу. Я так рад, что ты рассказала мне, ведь я даже личность не могу тебе открыть. — Я… Нуар, послушай, я… — она вдруг дрожит еще сильнее и сжимает его руки так крепко, что Нуар вздрагивает. — Я знаю, кто ты. — Знаешь?.. — выдыхает он на одном слоге, распахивая глаза так, будто она ударила его в живот. — Ты знаешь? Но… Я не… — Ты ведь не думал, что я к первому встречному обниматься лезу? — с нервным, истерическим смешком, тут же перешедшим в новую волну слез спрашивает Маринетт и пытается опустить голову, но Нуар снова ей не дает это сделать. — Но я не подглядывала, ни когда мы фильмы смотрели, ни когда ты уходил, ни разу, нет, я узнала… потому что ты мне когда-то об этом рассказал, — Нуар внезапно выпускает ее лицо, и Маринетт опускает голову вновь, сползая ниже, на колени перед ним, и утыкается лбом в его плечо. — Г-господи, прости, я так долго играла эту тупую комедию… — Ты не… ты… — пытается собраться с мыслями Нуар, а в следующее мгновение его вдруг охватывает яркая зеленая вспышка — очевидно, против его воли, — и Маринетт, окончательно севшая на пол на свои ноги, закрывает лицо ладонями. — Она давала тебе время раскрыться самому, — слышит она ворчливый голос Плагга, но от него почему-то совсем не становится легче. — Ты тоже знал! — почти обвиняюще произносит Адриан, и Маринетт склоняется к полу еще чуть ниже, призывая себя дышать ровно и спокойно, чтобы снова не заплакать, но беззвучные слезы все равно текут по ее щекам. — Ты знал, но не сказал мне ничего! — Ты не понимаешь, чем пожертвовала девочка, чтобы ты жил! — повышает голос Плагг, и это становится последней каплей — Маринетт поднимает голову, стараясь не смотреть на Адриана, и тянет к квами руку. — Плагг… — И чтобы жил весь мир тоже, — добавляет он, игнорируя ее, и Маринетт резко поднимается на ноги, отходя в сторону и сжимая дрожащими пальцами плечи. Нет, она не хотела, чтобы он узнал так, она не хотела рассказывать все сразу, не хотела настраивать Плагга против Адриана. Все идет не так, она снова не справляется… Маринетт делает несколько нервных шагов по комнате, сопровождаемых молчаливыми взглядами присутствующих, и пытается успокоить саму себя в первую очередь. Дыши, Маринетт, думает она, лишь бы не обернуться и не посмотреть Адриану в глаза, не увидеть там презрения, разочарования, горечи, ненависти. Дыши. — Что он имеет в виду, Маринетт? — наконец спрашивает Адриан, и Маринетт останавливается, будто упирается в невидимую стену, и смотрит куда-то в бок, почти в пол, продолжая обнимать себя ледяными от беспокойства руками. Все должно было быть не так. — Я имею в виду, мальчик, что Маринетт в четырнадцать лет пришлось стать Ледибаг, — отвечает вместо нее Плагг, и Маринетт резко на него оборачивается, смотря во все глаза. — Она влюбилась в тебя, но ты был настолько не способен совладать с собственными эмоциями, что тобой овладевала акума бесконечное количество раз, а Маринетт постоянно возвращалась назад во времени в попытке это исправить, и знаешь, почему? Потому что ты уничтожал весь мир! Все были мертвы. — Подожди, Плагг, все ведь было не так… — дрожащим голосом пытается вмешаться Маринетт, но квами только отмахивается от нее, не давая договорить. — Она так долго пыталась исправить твои ошибки, что могла бы в реальном времени уже состариться, но она пыталась и пыталась — ради тебя, между прочим, хотя ты под акумой говорил ей просто убить тебя. Ей пришлось самой загадать желание с помощью камней чудес, чтобы спасти эту несчастную маленькую планетку, и теперь она живет в мире, в котором даже не может быть самой собой, где никто не знает ее такую, какой она была последние пять лет! — заканчивает Плагг, взмахивая лапками, и Адриан вдруг смотрит прямо на Маринетт, будто безмолвно спрашивая, правда ли это. Маринетт вспыхивает, отворачиваясь, и сильнее сдавливает пальцами плечо. Он молчит так долго, что Маринетт начинает казаться, будто она придумала Адриана. Но нет, он здесь, она слышит его тяжелое дыхание, слышит, кажется, стук его сердца, отчаянный, быстрый, громкий — а, может, это ее сердце заходится так, что, кажется, будто над ее маленькой комнаткой бьет колокол. Она боялась этого больше всего на свете, боялась, что Адриан узнает это так, что он не простит ее, возненавидит, что он никогда ее не поймет, потому что она так много уничтожила ради того, чтобы стоять сейчас здесь и вновь требует его любви. — Значит, это правда, — дрожащим голосом говорит Адриан, не спрашивая, а утверждая. — И я… я повинен в том, что тебе пришлось принести в жертву всю свою жизнь, я… значит, мне нельзя… Но почему ты не сказала до того, как я к тебе привязался? — его голос срывается от отчаяния, он почти кричит, и Маринетт поворачивается к нему резко, испуганная, мгновенно замечая, что по щекам Адриана скользят беззвучные дорожки слез. У Маринетт в голове будто бы что-то щелкает. Она буквально слышит этот звук и даже не уверена, что он прозвучал лишь в ее сознании. Она смотрит на Плагга, который завис рядом с Адрианом недовольный и слегка сердитый, снова на Адриана, и делает к ним шаг. — Ты не виноват, Адриан, — от осознания она сама будто бы отключает все свои чувства и даже перестает плакать. — Плагг, что ты такое… Он не прав, ты не был повинен в том, что случалось, это все твой отец, только он. И я, потому что это я запускала ту цепочку событий, как бы ни старалась все изменить, — она подходит ближе и пытается дотронуться до Адриана, но он вдруг отстраняется, наклоняясь ниже. — И это был не ты, не в полной мере… Тот ты, который здесь, сейчас, он больше никогда не разрушит вселенную. — Откуда ты можешь знать?.. — спрашивает он так тихо, что ей сначала думается, будто она ослышалась. — Откуда тебе знать, что все не повторится? — Ну, — Маринетт заставляет себя слабо улыбнуться, но от улыбки становится почему-то еще больнее, чем от слез. — В конце концов, я ведь Ледибаг, и я… знала, что загадывала. В том, что происходило, не было твоей вины и не будет. В том мире мы не могли сопротивляться акумам Бражника, он управлял эмоциями, как игрушками. Она смотрит на Плагга, готовая пнуть маленького котика, если он скажет еще хоть слово, — а он явно собирался, потому что уже открывал рот, — и тот тут же отлетает подальше к Сассу, не прячась за ним, но прижимаясь, очень точно уловив ее настрой. — И что ты загадала? — шепчет Адриан, не поднимая головы. Маринетт судорожно вздыхает. Закрывает глаза. Сжимает пальцами виски, снова выпрямляется и встает так ровно, словно если хоть немного согнется, то сломается. — Я загадала, чтобы ты никогда не любил Ледибаг. Адриан медленно поднимает голову. Его губы изгибаются в горькой усмешке, и он, не глядя, вытирает ребром ладони щеки. Его взгляд такой, будто там поселилась вся боль мира, но Маринетт не отводит глаза, зная, что заслуживает этого. — А что мне делать, если я уже люблю тебя? — он почти задыхается на последнем слоге, но снова берет себя в руки. — Или ты хочешь сказать, что это не любовь, что я себе все придумал, что мне нельзя, потому что я снова не справлюсь со своими чувствами и теперь уже магия квами уничтожит весь мир?.. — Нет, — Маринетт качает головой и касается ладонью груди, сжимая пальцы на кофте у солнечного сплетения, будто хочет вытащить невидимое лезвие. — Ничего из этого я не хочу сказать, потому что я больше и не Ледибаг. И никогда ей не была. — И что это может значить? — спрашивает он с горькой усмешкой. Маринетт чуть опускает голову. — Во-первых, это значит, что из-за моей ошибки больше не разрушится вселенная, — произносит она спокойно и тихо, и Адриан смотрит на нее с непониманием и удивлением. — Что бы Плагг ни говорил, это я совершала ошибки, которые раз за разом приводили к катастрофе. Чтобы все исправить, пришлось выбрать кого-то, кто оказался более достойным быть Ледибаг. И, как видишь, у твоей напарницы вышло. — А во-вторых? — снова спрашивает он. — Я не переставала любить тебя ни мгновения, — признается Маринетт, хотя это признание дается ей тяжелее всех предыдущих — оно почти вырывает ей из груди сердце, больно, с чувством, без сожаления. — Скажу честно, когда я загадывала желание, я очень надеялась, что не буду помнить ни тебя, ни своей любви — мне не хотелось повторить свои ошибки, не хотелось жить в мире, где я бы все еще тебя любила, а ты бы меня не мог, потому что я так загадала. И, раз я больше не Ледибаг, а судьба дает мне очередной шанс, я могу любить тебя, не боясь, что снова могу все испортить. Но я пойму, если ты захочешь уйти… — добавляет она шепотом, опуская подбородок и смотря в пол. — Просто… ты должен был знать. Теперь знаешь. — Теперь знаю, — повторяет Адриан за ней заторможенно, горько, будто во сне, будто пытаясь примерить на себя все, что она рассказала. Маринетт не станет винить его, если это будет для него последней каплей, если он уйдет и никогда больше не захочет иметь с ней дел, потому что так проще, так точно будет проще, не так больно, не так страшно, что все может повториться. — И ты действительно уверена, что эта попытка ничего не разрушит? Маринетт кивает, не поднимая головы. Уверена, она совершенно в этом уверена, хоть и не может понять, почему ее преследует это знание и не выдает ли она желаемое за действительное. Но мысль эта, кажется, идет даже не из глубин ее сознания, а много дальше, — может быть, из той точки, где она загадывает желание, просто потому что устала бороться. — Я действительно в этом уверена. — Тогда, моя Леди, я хочу попробовать еще раз. — П-прости? — Маринетт вскидывает голову, смотря на него широко распахнутыми от неверия глазами, и Адриан внезапно поднимается на ноги, подходя к ней медленным, но уверенным шагом. Он останавливается прямо перед ней, смотрит ей в глаза, внимательно, долго, искренне-нежно, и Маринетт смотрит на него в ответ, просто не в силах отвернуться. — Давай попробуем еще раз, Маринетт, — повторяет он, тянется к ней, гладит ладонью ее лицо, и Маринетт закрывает глаза, бездумно подаваясь навстречу его ласке. Она действительно так сильно хочет попробовать. — Пожалуйста. — Хорошо, — соглашается она сорвавшимся голосом — как будто бы могла не согласиться, — и вдруг улыбается, сама не понимая, почему, но сердце ее наполняется таким робким счастьем, что она невольно перестает дышать, боясь спугнуть его. Адриан приподнимает ее лицо выше, обхватывает ладонями, частично прижимая холодные пальцы к ее шее сзади, и Маринетт распахивает глаза, чтобы вновь увидеть, увериться, что все это ей не кажется. Адриан улыбается ей в ответ, медленно склоняясь — целует в уголок глаза, в переносицу, в кончик носа, в щеку и касается губ дрожащими от волнения губами. Маринетт в этот же миг отвечает ему, приподнимает голову ему навстречу, углубляет поцелуй, откуда-то зная, что сам Адриан никогда не осмелится, и получает в десять раз больше, чем отдает. Если она и могла о чем-то мечтать с тех пор, как оказалась в этом мире, в этой временной ветке, так это об этом моменте и о том, что ее проклятие станет наградой.***