Странник, блуждающий во тьме

      Лань Лин обернулся, не веря своим собственным глазам. Окружающие заклинателей все это время огненные бабочки вспорхнули в сторону незнакомца с фонариком, сильнее освещая низкую худощавую фигуру старца. Его морщинистое лицо украшала добрая улыбка, а прикрытые глаза излучали тепло. Весь образ мужчины выглядел точно таким же, как Лань Лин его запомнил. — Господин Пин…       В груди что-то рухнуло, стоило только этому человеку появиться в такое смутное время. Лань Лин замер, когда старец подошел поближе и положил свои дряблые, чуть дрожащие, руки на его плечи. Вымученная, но в тоже время благодарная улыбка появилась на лице заклинателя. Уголки его губ дернулись, а глаза заблестели в мерцании порхающих созданий. — Ты подрос, или это я стал еще ближе к земле?       Легкий смешок вырвался из груди, от чего все напряжение вокруг улеглось. — Господин Пин, что вы такое говорите? Вы совсем не изменились.       Перехватив руки мужчины, Лань Лин поклонился, выражая глубокое почтение к этому человеку. — Ну что ты! Поднимись, такой старик как я не достоин подобных почестей! — Вы помогли мне, когда я в этом нуждался. Всей моей благодарности не хватит, чтобы отплатить вам за проявленную доброту. — Мальчишка       С виду добросердечный и миловидный старец на деле оказался не так прост. Лань Лин при первой встрече, ведомый невинным видом мужчины, старался вести себя как можно более почтительно и мягко, за что в ответ получил неприятный удар по раненой руке. Несильный, но ощутимый всплеск боли прервал довольно ласковый, но в тоже время твердый голос старика. Весь выстроенный с первого взгляда образ перед глазами развеялся, проявляя заклинателю истинное обличие приютившего его человека.       Лань Лин чувствовал расходящееся где-то в животе тепло, словно золотое ядро грело его промерзшее под ночным ветром тело. — Господин Пин… — Сколько раз я говорил тебе не называть меня так! Зови меня дядюшка.       Вот уж точно упертый характер со временем не меняется. Заклинатель не позволял себе звать своего спасителя столь фривольно, хоть в душе и силился поддаться порыву. Он был благодарен ему за помощь, знания и так необходимое в то тяжелое время понимание. Еще в самом начале своего путешествия Лань Лин не знал куда податься. Он даже не имел четкого представления о том, как можно было обеспечить себя едой и кровом. Несколько дней он шел вдоль реки под знойным солнцем, пока не свалился на каком-то безлюдном берегу. В следующее мгновение, когда Лань Лин открыл свои глаза, он уже лежал на набитом сеном матраце, укрытый тонким одеялом, с раненой рукой.       Он не понимал, куда попал. Из соседней комнаты доносилось тихое бормотание, от котого Лань Лин насторожился. Заклинатель не был облачен в белые одежды клана, да и взять с него было нечего, так кому понадобилось подбирать «бродягу»?       Лань Лин, тихо поднявшись с кровати, настороженно двинулся к выходу, готовясь к любой неожиданности. Однако, стоило ему только добраться до дальней стены, как из проема показалась низкая фигура старика. Добросердечный вид и дружелюбный взгляд приглушили его бдительность, как оказалось — зря.       Еще долгое время в памяти Лань Лина всплывал день их знакомства. Он ведь тогда и не заметил, что при падении наткнулся на ветку, которая распорола его плечо. Господин Пин предложил ему обосноваться у него, пока он не оправится, а взамен помогать по хозяйству. Заклинатель, не думая, согласился. Податься ему все равно было некуда. Как оказалось, в быту он был абсолютно ни на что негоден.       Терпеливый, но от того не менее грозный хозяин дома обучал его всему. Лань Лин отдался делу полностью, даже его рана не могла помешать ему латать крышу под чутким руководством господина Пина. За несколько недель они сблизились так, словно были родными отцом и сыном. Лань Лин пытался разузнать о том, почему старик жил в одиночестве и вел такое большое хозяйство, однако каждый раз тот отмахивался. Лишь единожды он упомянул, что вся его семья ушла туда, откуда не возвращаются. Лань Лин все понял и перестал докучать приютившему его мужчине.       Заклинателю было горестно расставаться с господином Пином. Он видел печаль в его глазах, ведь за все время, что они провели вместе, никто из посторонних не заглядывал в дом, словно не знали, что в отдалении живет такой ворчливый, но дружелюбный старик. Лань Лин дал обещание навестить того. Они расстались с печальными улыбками на лицах и застывшими в глазах слезами.       Лань Лин и подумать не мог, что встретит господина Пина где-то настолько далеко от его родного дома. Он надеялся, что по окончании расследования успеет вернуться к нему. Попрощаться. Лань Лин бы никогда не позволил себе умереть на чьих-то руках, уж лучше он слукавит, недоскажет, но сможет отстраниться и свалиться замертво где-нибудь в лесу, вдали от чужих глаз. — Как вы оказались в Синьюане?       Старик довольно улыбнулся и потянулся к поясному мешку, пытаясь что-то в нем найти. Лань Лин направил всех бабочек к дряхлым рукам, следя за медленными движениями господина Пина. Он точно не ожидал, что из мешка покажется знакомая ему книга, из-за которой его охватило волнение. Старый и потертый сборник не имел названия, а записанные в нем тексты было тяжело распознать. Почерк автора был смазанным, чувствовалась торопливость в написании и легкая небрежность движений. Лань Лин с замиранием сердца принял книгу из рук старца, чувствуя, как собственные пальцы похолодели от ужаса. — Ты оставил эту книжицу у меня. Я ждал, что ты вернешься через месяц, но тебя все не было, поэтому я сам решил вернуть ее тебе. — Но как же ваш дом? Хозяйство? Как вы…       Господин Пин отступил на шаг, прикрыв глаза. Морщинки в уголках придали его лицу видимую мудрость, состарив его чуть сильнее. — Тяжело одинокому старику управляться с таким объемом работ. Я решил продать землю и купить себе домик поменьше, а жить на то, что осталось с продажи.       Лань Лин был растерян, ведь перед самым отбытием господин Пин рассказывал ему истории его дома, своей семьи, как они переживали войну и спасались от разрухи. Он бы никогда не подумал, что даже с нездоровым от старости телом этот мужчина, дороживший памятью о близких и дорогом ему месте, как собственной жизнью, пойдет на такой отчаянный шаг. — Господин Пин, это очень важно, скажите, в пути вы не столкнулись ни с какими трудностями? — Кроме моего старого и дряхлого тела ничто не мешало моему путешествию.       Незаметно для старика Лань Лин облегченно вздохнул и немного расслабился. Рукопись, что он держал, являла собой собственность Старейшины Илина. Если бы кто-то прознал, что у господина Пина была настолько ценная в мире темных заклинателей вещь, то… Он даже не хотел думать о том, чем могла обернуться его халатность и забывчивость.       Его руки слегка подрагивали от тяжелых мыслей, пока чьи-то теплые ладони не прикоснулись к его запястьям. Он совсем забыл о том, что помимо старца рядом находился еще один человек и слышал весь их разговор. Лань Лин не знал, чего ожидать от молодого господина Хуа, однако он уж точно не предполагал, что своим жестом тот безмолвно пытался поддержать его. Кровь хлынула к щекам, из-за чего они зарделись словно от сильного жара. Бабочки до сих пор кружили вокруг мужчины, скрывая самого Лань Лина и одетого в темные одежды наследника клана Хуа в тени.       Заклинатель не противился действиям Мэнмин-цзюня, хоть и хотел скинуть его руку. Однако это могло привлечь внимание господина Пина, который из-за плохого освещения и севшего к старости зрения, казалось, и вовсе не заметил постороннего. — Господин Пин, куда вы держите путь? — Несносное дитя! Ты каждый раз будешь пропускать мою просьбу мимо ушей?!       Лань Лин слегка смутился от такого напора, но все равно улыбнулся и издал легкий смешок. Этот спор длился еще с их знакомства, став чем-то настолько родным, что без этого было пусто на душе. Он не раз объяснял старику, что не может позволить себе такую распущенность в силу воспитания в довольно строгой семье, однако каждый раз мужчина отмахивался, приговаривая, что сейчас рядом нет никого, кто смог бы упрекнуть его за такое обращение. Заклинатель первое время смущался, стыдился и чувствовал себя виноватым за то, что не мог выполнить такую простую просьбу своего спасителя, однако вскоре такие шутливые ссоры начали его смешить. Он уже не мог представить ни один день без подобных высказываний и наигранной злости после отказа. Это были такие теплые мгновения, словно и вовсе родные его холодному сердцу. — Ха-а-а… Я хотел найти тебя и отдать эту книгу. К западу отсюда есть маленькая деревня, там жила семья моей супруги… Я уже долгое время собирался навестить их, но все никак не было повода и возможности отправиться в путь. — Вы наверняка устали с дороги, может зайдете на постоялый двор и отдохнете? — Как бы мне не хотелось принять твое предложение, но вынужден от него отказаться. Я уже стар, поэтому мне легче путешествовать ночью, когда солнце не напекает голову, а дорожная пыль не летит в лицо.       Лань Лин не был расстроен, он все понимал и был благодарен судьбе за неожиданную, но такую нужную ему сейчас встречу. Горячие ладони на его кистях скользнули к ледяным пальцам, мягко обхватывая их — согревая. Заклинатель вздрогнул от неожиданного движения, чувствуя, как от напряжения по виску стекла капелька холодного пота. — Жаль, что мы не можем поговорить подольше. Я искренне надеюсь, что мы еще встретимся с вами на обратном пути.       Легкая улыбка на морщинистом лице дрогнула, а в полуприкрытых глазах отразилась глубокая печаль. Лань Лин не понимал, что произошло. Неужели его слова так сильно повлияли на господина Пина? Он ведь не мог знать о том, что вот уже сколько дней заклинателя мучал кровавый кашель, который с каждым новым приступом приближал его на шаг к смерти. Даже сейчас, он чувствовал схватывающийся в горле комок, который в любой момент готов был вырваться наружу. — Как знать… Мне пора отправляться в путь. Прощай, Ван Лин.       Последние слова озадачили Лань Лина. Он уже хотел спросить господина Пина, почему тот прощается с ним, как вдруг все понял. Заклинатель застыл в неверии. Он прекрасно знал, какое плохое здоровье было у старика в последние дни перед его отъездом, но никогда бы не подумал, что тот в подобном состоянии захочет отправиться в путешествие к своим родным.       Господин Пин не видел изменений на его лице, но тишина сказала за Лань Лина больше, чем он смог бы выдавить из себя. Старик поклонился, продолжая удерживать на лице милую улыбку полную печали. Лань Лин не заметил, как собственные руки крупно задрожали, а согревающие ладони все сильнее сжимали его холодные пальцы. За спиной чувствовалось движение, но все его внимание было приковано к удаляющейся фигуре, окутанной блеклым светом потускневших бабочек и слабого фонаря. Он склонил голову, не в силах унять пробивающий все тело холод, лишающий его последних сил, и тихо сказал: — Прощайте… дядюшка.       Он уже не видел, как низкая фигура застыла на мгновение, словно хотела обернуться, но выпрямившись, продолжила свой путь. Лань Лину впервые хотелось заплакать, обнажить эту гнетущую тоску и горечь, чтобы та не сжирала его сердце и легкие, не обжигала адским пламенем горло и не топила его в собственном отчаянии. Он знал, что это была их последняя встреча. Но не мог противиться воле старика, хоть и хотел разубедить того и остановить. Они оба понимали, что отведенное господину Пину время уже подходило к концу.       Лань Лин бы рухнул на землю, если бы не вовремя поддержавшие его ослабленное тело руки. Он не хотел думать о том, что молодой господин лицезрел его в подобном состоянии, ему хотелось лишь отправиться в забытую чащу, чтобы там, среди тишины и одиноких деревьев излить всю свою печаль.       Ночь скрывала его лицо, не позволяя невольному зрителю его слабости разглядеть еще более неприглядный вид. Лань Лин попытался отстраниться, вырваться из кольца рук, опоясавших его поперек груди, но встретил лишь полное безразличие. Сейчас он не был уверен, что, выбравшись из хватки, смог бы устоять на дрожащих ногах. Сгусток крови в горле давил, ослаблял и без того немощное тело. Он хотел уйти, скрыться, чтобы страдать в одиночестве, хранить всю свою боль глубоко в душе, разрывая ее на части. — Отпустите. — Если я это сделаю, ты просто упадешь.       Хватка стала сильнее, от чего пробивной кашель уже вот-вот готов был вырваться наружу. И он задушенным голосом умолял: — Молодой господин Хуа, прошу вас, возвращайтесь на постоялый двор. Я позже догоню вас. — Он назвал тебя Ван Лином, почему?       «Почему вас вообще интересует подобное?» — подумал Лань Лин. Он был не в состоянии разговаривать с Мэнмин-цзюнем, а уж тем более препираться. Ему хотелось поскорее спровадить того обратно к благородным мужьям, чтобы, наконец-то, остаться одному. — Не думаю, что подобное должно интересовать наследника клана Хуа… — Я хочу знать.       По лицу Лань Лина сразу было понятно, что тот не горел желанием выкладывать все свои секреты постороннему человеку. Да, он был благодарен ему за проявленную добродетель и понимание, однако эти мимолетные действия не скроют в памяти долгие годы унижений и пререканий. Лань Лин не считал его врагом, но и друзьями они не были. Заклинатель не знал, как вести себя рядом с тем, кто одновременно вызывал в нем отторжение, горечь и восхищение. Он бы никогда не показал свои истинные чувства, скрыл бы их за завесой холода и отрешенности, и ясность ума не помогала бы прояснить ситуацию. Они словно застряли в подвешенном состоянии между знакомыми и совершенно посторонними друг для друга людьми. — Тогда для начала отпусти.       Тихий голос резал слух своим ледяным тоном и бесстрастием. Лань Лин уже давно уяснил, что отвязаться от молодого господина Хуа можно было лишь играя на его условиях. Даже в детские годы юный наследник проявлял завидную настойчивость в вопросах, интересовавших его взращенное в знатном окружением эго. Лань Лин еще тогда старался не привлекать к себе внимания, чтобы не наткнуться на непрошибаемую стену упрямства, которую можно было лишь задобрить, но не сломить.       Они стояли так еще с минуту, пока крепкое кольцо рук, наконец, не отпустило заклинателя. Тот в то же мгновение пошатнулся, но смог удержаться на неверных ногах. Покачиваясь, он отошел от застывшего на месте Мэнмин-цзюня на несколько шагов, не поворачиваясь к тому лицом. Не хотел видеть давящий и упрямый взгляд, требующий от него ответов. Лань Лин выпрямился, поправляя съехавший с плеча дасюшен. Он долго молчал, пока в одно мгновение стрекот цикад не прервал его голос: — После моего ухода, я не хотел, чтобы люди приписывали меня к именитому ордену. Потому и сменил фамилию, называясь перед людьми Ван Лином. — Это не все.       Несмотря на действие амулета, Лань Лин начинал чувствовать легкое раздражение от проницательности Мэнмин-цзюня. Это действительно была не единственная причина, но признаваться в том, что он позорно пытался избежать встречи с представителями ордена Шивэй Хуа и блеклой тенью своего прошлого — не собирался. Его самого тошнило от своих прежних действий, словно трус всеми силами стремившийся избежать заслуженной кары.       Лань Лин спрятал руки в широких рукавах, пытаясь удержать с таким трудом возвращенное спокойствие. Он не хотел продолжать этот разговор, но не знал, как отделаться от внимания неотрывно смотрящего на него человека. — Остальное вам знать не обязательно… — Ты хотел скрыться от меня?       За спиной послышались шаги, от чего Лань Лин вздрогнул и резко обернулся, когда легкий ветерок взметнул пряди его волос. Молодой господин Хуа за считанные секунды оказался слишком близко, на расстоянии чуть меньше одного чи, от чего по спине заклинателя пробежали мурашки. Разница в росте давала его оппоненту преимущество, из-за чего он сам был вынужден смотреть на него снизу-вверх, задрав голову. Неописуемо серьезный взгляд приковывал к земле. Лань Лин чувствовал разносящийся в груди холод, продолжая игнорировать сильные позывы. Кровавый комок застрял у самого горла, когда их глаза все же встретились.       У него не было сил продолжать этот фарс. Колени дрожали, вот-вот готовые предательски согнуться, а руки в рукавах тряслись словно в приступе, окутанные извечным холодом. Больше сказать было нечего. Лань Лин прикрыл темные глаза, собираясь молча покинуть молодого господина Хуа, но тот, явно недовольный подобным решением своего оппонента, схватил его за плечо, резко дернув на себя.       Выдержка Лань Лина, как и все, имела свои пределы. От сильного толчка перехватило дыхание и его пробил сильный кашель. В темноте было не видно, но заклинатель чувствовал, как его собственная горячая и густая кровь стекала по подставленной к лицу ладони. Прямо как во сне. Ощущения были слишком похожи: обжигающая кожу кровь, разрывающий легкие холод и щемящая сердце боль. Перед глазами так и мелькали фрагменты из видения, отчего голова ходила кругом. Он пошатнулся, готовый упасть коленями на голую землю. Они дрожали, как и все тело, а тяжелое и прерывистое дыхание то и дело сменялось удушающим кашлем.       Кто-то подхватил его под спину, помогая опуститься. Лань Лин в тот же момент согнулся пополам, прикрывая окровавленной ладонью лицо. Горло горело, глаза слезились, а легкие все никак не могли наполниться воздухом. В ушах стоял звон и треск пылающего дерева, словно рядом что-то горело. Он не слышал чужой голос, только завывание непокорного ветра доносилось до сознания. В нос ударил сильный запах гари и запекшейся крови. За закрытыми веками он видел лес, полный спокойствия и одиночества, словно дразнящий его своим покоем, пока сам Лань Лин пребывал в агонии. Внутренности скручивало тугим узлом, в то время как золотое ядро, до сумасшедшей рези, ломалось под натиском чужой злобы.       Все это было не его. Эти чувства принадлежали не ему. Но ощущались они настолько четко, что само его сознание было не в силах отринуть страх и начать борьбу. Нестерпимая боль постепенно угасала, пока враз не исчезла вовсе. Только тогда Лань Лин смог сделать глубокий вдох, чувствуя накатывающее блаженство после перенесенных мук. Он весь покрылся холодным потом, от чего его пробила дрожь под легким дуновением ночного ветра. Заклинатель невольно сжался, только сейчас почувствовав чужое дыхание рядом.       Из-за случившегося бабочки, поддерживаемые его ци, опали на землю, полностью отдавая заклинателей в объятья ночи. Лань Лин не мог видеть лица молодого господина, но, через крепко сжимающие его тело руки, чувствовал легкую дрожь. Он хотел что-то сказать, однако губы онемели, а язык и вовсе не слушался. Лань Лин не понимал произошедшего с ним мгновение назад, да и не желал вдаваться в подробности. Его веки с каждой секундой становились все тяжелее, а сознание и вовсе было словно из ваты, почти потерявшим всякую связь с действительностью. Жутко хотелось спать, но окутывающий холод отрезвлял.       Он не видел, но краем уха слышал чей-то быстрый шаг, а то и вовсе бег, почувствовал резкие объятья тепла и света, пробивавшегося через смеженные веки. Чужие голоса были искаженны, однако в интонации прослеживались знакомые нотки и выражения. Лань Лин был еще в сознании, но всего его словно парализовало, а чувства обострились. Он каждой клеточкой своего тела ощущал легкие дуновения воздуха от широких рукавов мантии, кружащую в комнате ауру тревоги и мерно стекающую по стенам энергию ветра и только зародившегося дождя.       Чужая светлая ци проникала в его каналы, не находя отклика в его собственном даньтяне, словно там было пусто. Лань Лин не знал наверняка напугало ли это известие его спутников, тогда как сам он был необычайно спокоен. Он чувствовал слабое биение духовной энергии в опустошенных меридианах. Она не меркла, медленно угасая, лишь текла своим привычным образом, питая онемевшие конечности.       Он был словно в бреду, одновременно здесь и где-то еще. Там не было ничего, кроме всепоглощающей темноты, будто бы он погрузился в собственное пораженное сознание. Но осмотревшись, Лань Лин заметил странность, в одной стороне темное полотно искажалось, словно от обжигающего пламени сильного огня. Он протянул руку, надеясь коснуться неизвестного, однако не успела его ладонь даже приблизиться, как на том месте появилась чья-то фигура, окутанная темной энергией. Детали скрывали плотные всполохи, а сам силуэт казался смутно знакомым. Лань Лин не вздрогнул, когда неизвестный сам протянул ему черную, окутанную темной энергией злобы, руку, не чувствовал исходящей от него опасности, даже наоборот, что-то успокаивающее.       Заклинатель уже было потянулся в ответ, чтобы ухватиться за спасительную ладонь, как окружающая его тьма начала преображаться, проявляя знакомое лицо напротив. До ушей медленно начал доходить приятный голос, омраченный беспокойством — такой манящий. — Учитель… — Я здесь.       Брошенный в пустоту зов нашел свой отклик. Лань Лин даже взбодрился, когда, наконец, смог разглядеть мягкие черты лица и услышать не смазанный звоном голос. Комната освещалась всего парой свечей, отчего все вокруг выглядело мрачно. У его постели помимо учителя были и молодой господин с Ханьгуан-цзюнем. Лань Лин понимал, что вновь доставил всем неудобства своим слабым телом. Он попытался подняться, но ни руки, ни даже голова не слушались его. Лань Лин был парализован, словно находился под действием заклинания, только губы были способны к медленному движению. — Господин Вэй, что с ним? Это из-за преследователя? — Нет, амулет не дает отследить его и держит в узде темную энергию ядра.       Тонкие пальцы прощупывали пульс. Лань Лин отводил поникший и усталый взгляд, он был готов провалиться сквозь землю со стыда. Ведь вновь и вновь своим присутствием приносит только проблемы и беспокойства.       Он все еще чувствовал боль от расставания с господином Пином, что еще сильнее отражалось на извечно спокойном лице. Прямо сейчас ему не хотелось держать эмоции в узде, но отпустить себя не позволяла привычка, крепко въевшаяся под кожу, глубоко засевшая в костях. Он лишь слегка расслабил брови, позволяя печали омрачить его лицо. Лань Лин лишь надеялся, что в полумраке комнаты эта вольность, которую он себе позволил впервые за столько лет, не бросалась в глаза.       Полная тишина давила, но все ждали решающего вердикта темного заклинателя, который, задумавшись, исследовал духовную энергию лежачего. Вэй Усянь догадывался о причине такого состояния своего ученика, однако его насторожило запоздалое действие последствий. Он открыл веки, окидывая взглядом прячущего глаза заклинателя, после тяжело вздыхая и скрещивая руки на груди. Он все понимал, потому и не злился на Лань Лина, учитывая все обстоятельства произошедшего много раньше. — Это последствия «сопереживания». — «Сопереживания»?       Вэй Усянь кинул на молодого господина Хуа проницательный взгляд, говорящий лишь об одном: «Я все знаю». Тот под ним даже слегка растерялся, после вновь взяв свои эмоции в руки. Старейшина был прекрасно осведомлен о том, что наследник клана Хуа в тот день подслушивал его разговор с учеником. Он не препятствовал, решив, что юному дарованию стоило бы узнать и обратную сторону извечно спокойного и отрешенного заклинателя, потому и позволил услышать чужую исповедь. — Какие последствия влечет за собой эта техника? — «Сопереживание» крайне опасно для неопытных заклинателей, к тому же проводить его в одиночку сродни самовольному лишению себя жизни. Зачастую при неправильном течении процесса применивший технику умирает. Было всего пару случаев, когда люди выживали после пропускания духа в свое тело. Но и те жили недолго. Их разум затуманивался, а воспоминания смешивались с тем, что они видели в «сопереживании». Они не могли отличить свое собственное прошлое, из-за чего их настигало искажение ци.       Лань Лин внимательно слушал, но головы не поворачивал. Он также, как и молодой господин Хуа, впервые услышал о столь ужасающих последствиях «сопереживания». Из книг Лань Лин знал лишь то, что эта техника намного эффективнее расспроса, но и во много раз опаснее. Не удивительно, что даже сам орден Юньмэн Цзян использовал ее в самых редких случаях. — На данный момент меня волнуют только два вопроса: откуда Лань Лин знает, как применять эту технику, и когда она была использована.       Даже сам заклинатель не мог ответить на эти вопросы. Если бы не Старейшина Илин, он бы так и продолжал списывать кошмары на свое разыгравшееся воображение, постепенно сходя с ума. Ему казалось, что он не знает о себе намного больше, чем есть на самом деле. Подобные мысли пугали. Ведь он мог уже множество раз перерезать горло десяткам невинных жизней, просто позабыв о своих деяниях под действием забвения. У него затряслись руки. Лань Лин пытался увести свои мысли в другое русло, но наступившая в комнате тишина не сопутствовала его желанию. — Учитель Вэй…       Он не узнал собственный тихий и задушенный голос, словно говорил через силу. Онемение понемногу отступало, Лань Лин чувствовал, как проводил пальцами по простыне, пытаясь двинуть кистью. Не сразу, но дрожащая рука легла на собственный живот, опадая от бессилия. — Можешь не говорить, я знаю, что ты ничего не помнишь. Я лишь не понимаю, почему последствия «сопереживания» настигли тебя только сейчас, а не намного раньше, как и должно было произойти. — Могла ли сдерживающим обстоятельством послужить темная энергия?       Лань Лин не знал ответа наверняка, но подобная последовательность показалась ему наиболее вероятной. — Вполне возможно. К тому же она могла стабилизировать твое ядро и предотвратить искажения ци. Я не уверен, но твое плохое состояние после использования большого количества темной энергии могло быть последствием истощения твоего собственного ядра, из-за чего болезнь вновь проявляла себя.       Про кольцо Вэй Усянь умолчал. Ведь следуя выдвинутой теории этот артефакт вполне мог быть страховкой Лань Лина после потери контроля. Тогда почему же в тот раз в Ланьчжоу оно возымело обратный эффект? Если смотреть на ситуацию с такой точки зрения, то получается, что их преследователь вероятнее всего пытался помочь Лань Лину. Это была благодарность или сочувствие? А может и вовсе злой умысел, частью которого является его ученик?       Они узнали уже столько деталей, но так и не смогли сложить их воедино, чтобы понять последовательность всего происходящего и цель следившей за ними тени. — Тебе нужно отдохнуть. Завтра мы отправимся в поместье клана Чэнь, возможно, там мы сможем узнать что-то и о твоей особенности.       Мягкая, отческая улыбка озарила лицо темного заклинателя. Лань Лин не удивился, лишь посмотрел на учителя с благодарностью, жалея, что не может ответить ему тем же. В раннем детстве у него не было никого, кто мог проводить с ним время после ужина, гулять по Облачным Глубинам, да и просто разговаривать обо всем. Шисюны были заняты тренировками, а учителя занятиями. Он свыкся, но первые пару лет было очень тяжело. Ему пришлось учиться всему. Не жалея сил, ребенок внимал каждому слову слуг, что помогали убирать дом, стирать одежду и растирать чернила. Ему было стыдно допускать ошибки, но даже так он упорно просил объяснить по новой, чтобы попробовать еще раз.       После нескольких лет упорной работы слуги перестали заглядывать в его сянфан, лишь приносили поднос с едой из общей кухни. Он не жаловался, хотя после каждого изнуряющего дня хотелось плакать, но Лань Лин терпел, а после это и вовсе вошло в привычку. Ему некому было высказаться, даже просто рассказать о своих проблемах казалось ему слишком обременяющим для другого человека. Потому он смолк на долгие годы. — Учитель…       Вэй Усянь видел немую просьбу в темных глазах, отчего лишь мягко кивнул, поправив краешек одеяла. — Лань Чжань. — Мгм.       Не проронив больше ни слова, Лань Ванцзи направился к выходу, взглядом утягивая за собой молодого господина Хуа. Тот хотел бы остаться, но источаемый золотыми глазами холод пронзал до дрожи. Перечить великому Ханьгуан-цзюню было неуважением, потому молодой господин Хуа без лишних вопросов и препирательств, но с явно читавшимся на лице желанием остаться на месте все же проследовал за благородным Нефритом, кидая на кровать последний нечитаемый взгляд.       Лань Лин не знал, как учитель лишь по выражению лица и голосу понимал его желания. От этого было даже немного жутко. Создавалось ощущение, что темный заклинатель при помощи своих умений был способен проникать в разум и читать мысли, хоть в подобные бредни и верилось с трудом. Вэй Усянь был нетерпелив. Это с лихвой выдавали его глаза и постоянные ёрзанья. Лань Лин только сейчас заметил, что учитель ждал его вопрос. Видимо за столько дней понял, что напирать на ученика не стоило, а лучшим решение было дать ему собраться с мыслями и самостоятельно высказаться, чем выпытывать из него ответы на так и не заданные вопросы. Эта деталь приподняла Лань Лину настроение. Его руки были слабыми, но он все же смог достать из рукава цянькунь спрятанную ранее книгу.       Лань Лин не смотрел в глаза Старейшине, зная, как это сейчас могло выглядеть со стороны. Он протянул руки, склоняя голову. — Учитель Вэй, я хотел бы вернуть вам ваши рукописи, прошу. — Откуда они у тебя?       Теплая улыбка исчезла, уступая место озадаченному выражению лица. Лань Лин и сам не знал, как этот сборник оказался в его мешочке цянькунь, куда он положил все свои вещи из сянфана. Он никогда не интересовался темными искусствами, да и подобные вещи всегда хранились в запретной части библиотеки Облачных Глубин, куда нет доступа даже у старших учеников. — Когда я покинул клан, то после нескольких дней скитаний обнаружил их среди других книг, которые я забрал с собой. — Ты знаешь, что в них?       Лань Лин даже из любопытства никогда не читал книгу, прекрасно осознавая, чем это могло грозить не только ему, но и людям поблизости. Потому он отрицательно покачал головой, все также упираясь взглядом в опустевшие руки, схватившиеся в волнении за одеяло. К тому же одного взгляда на почерк хватило, чтобы закрыть сборник еще на первой странице. — Эти рукописи хранились в запретной части библиотеки Облачных Глубин, но каким-то образом перед самым уходом оказались у тебя. — Я понимаю, как все это видится со стороны, но, учитель Вэй, этот ученик в самом деле не помнит, как рукописи оказались у него. — Знаю.       На этом моменте Лань Лин от неожиданного ответа даже вскинул голову, увидев задумчиво глядящего на сборник Старейшину. Он не был зол или расстроен, в его образе прослеживалась лишь сосредоточенность и спокойствие. — На них наложена печать, которая не позволяет обычным заклинателям даже прикоснуться к обложке. Сломать ее можно только с помощью темного пути.       Глаза Вэй Усяня устремились прямо на застывшего в недоумении ученика. Он явно намекал на что-то. Заклинатель пытался понять смысл данной загадки, как вдруг все осознал. Его пальцы еще крепче ухватились за одеяло, а все тело напряглось, словно приготовившись к сильному удару. — Вы хотите сказать, что я проник в запретную секцию и каким-то образом смог сломать печать? Но в таком случае, получается, что к тому моменту я уже долгое время изучал темное искусство?       Подтверждением стал отведенный и полный сожаления взгляд. Лань Лин схватился за голову, пальцами накрепко вплетаясь в спутанные волосы. Глаза были широко раскрыты, а губы дрожали. Он ничего не понимал. Как он вообще мог пойти по темному пути? Что такого могло случиться, чтобы вынудить его сделать этот злосчастный выбор? Почему память скрывает от него такие существенные детали, которые могли стать ключом ко всему? — Но как же… как же так?       Лань Лин не спрашивал ответа, ведь и сам его не знал. Кто лучше него мог рассказать о его судьбе и обо всем, что только творилось в его короткой жизни? Вэй Усянь видел терзания ученика, но не знал, как того успокоить. По всему выходит, что Лань Лин связан с их преследователем не только одинаковой темной ци, но еще и его рукописями. Он не винит его в краже, ведь прекрасно понимал, что с его характером такое просто невозможно. Оставался только один разумный вариант развития событий — заклинателя заставили потворствовать незнакомцу. Запутанный клубок истории, становился еще более спутанным. Не было никаких предположений о том, какой следующий шаг сделает их «дражайший друг». — Лань Лин, не волнуйся, никто не станет тебя винить. Для начала нам нужно все разузнать. Я не верю, что ты добровольно мог пойти на такое, так и ты поверь в себя.       Шепот сорвался с онемевших губ: — Мне страшно…       Он столько лет не говорил эти слова, что вновь произнести их стоило ему многого. Но Лань Лин больше не мог. Он понимал, что не справится в одиночку, что не сможет противостоять тому, что грядет. Глаза жгло, но Лань Лин по-прежнему сдерживал порыв, крепко сомкнув веки, не давая позорной слабости выйти наружу. А так хотелось. Он впервые в жизни не понимал, что ему делать. — Все мы чего-то боимся. Никто не всесилен. Ну же, хватит распускать сырость, на улице и без того льет в достатке.       Эта попытка вывести заклинателя из отчаяния выглядела жалко. Вэй Усянь и сам это понимал, но не знал, как можно утешить заблудшую в собственных терзаниях душу. С детьми было легче, они с удовольствием отвлекались, стоило им только увидеть перед носом маячившую игрушку, как слезы сами слетали с их щек под давлением лучезарной улыбки. Старейшина положил теплую ладонь на чужой лоб.       Лань Лин слегка вздрогнул, а затем все его тело расслабилось. Руки опустились на живот, а сведенные брови приподнялись. Слегка искусанные и перепачканные кровью губы чуть приоткрылись. Темный заклинатель провел по ним большим пальцем, тонким слоем размазывая заживляющую мазь. Под действием заклинания Лань Лин не сможет ее слизать, а за ночь та затянет все ранки. Он посмотрел на ученика с сочувствием, ведь и сам прекрасно понимал какого это быть частью чьего-то коварного замысла и самому не осознавать этого удручающего факта. Вот только у Лань Лина, в отличие от него, был шанс раскрыть тайну до того, как последствия чужой игры станут непоправимыми.       Старейшина Илин еще раз поправил одеяло и распустил ученику волосы, укладывая их на подушку. Он прикрыл ставни, чтобы холодный ветер не проникал в небольшую комнатку и покинул спящего, плотно прикрывая за собой дверь. Темный заклинатель уже хотел было вернуться к мужу, как заметил мелькнувшую у противоположной стены тень. Он прислушался. Никаких шагов или следов потаенной злобы — не враг. Догадаться о том, кто это был не сложно, учитывая, что Вэй Усянь нутром чувствовал чужое присутствие за закрытой дверью. Лань Ванцзи бы не позволил ему такого, значит сбежал из комнаты и вернулся, чтобы подслушать разговор.       Все эти игры и недопонимание между юношами уже порядком поднадоели темному заклинателю. Он задумчиво подпер подбородок рукой, медленно шагая вдоль коридора. Мотивация молодого господина была очевидна, чего не скажешь о его ученике, который не проявлял каких-либо знаков согласия или наоборот. Вэй Усянь не хотел вмешиваться в их и без него непростую ситуацию, но постоянно смотреть на два недовольных и печальных лица — надоело.