Бракованный дуэт

Внезапно для самого себя Витя проснулся посреди душной июньской ночи в холодном поту. Голова загудела, выдавая одну и ту же мысль, раскручивающуюся подобно моточку ниток, с которыми мама просит помочь каждый визит. Невозможно отпустить. До горечи обидно и больно, но никаких шансов. Он и не подозревал, что может испытывать такие чувства — мир не был таким безжизненным и пустым, даже когда Оля танцевала в белом платье с Саней, шепча ему на ухо признания в любви с нежной улыбкой на лице. Витя перерос влечение к порхающим легким девочкам, которые слушают каждое его слово с наивным трепетом и приоткрытым ртом. Не хотелось девушку-пластилин, из которой можно слепить, что душе угодно. Невесомые посредственные или нарочито идеальные девушки, налепляющиеся на него пачками, только снимай, — героини бульварных романов и женских мелодрам. Они жаждут отношений с Витей Пчёлкиным просто так, с чего-то решив, что являются вне конкуренции, и пальцем о палец не ударив. Чтобы почувствовать себя важными, находят недостаток и принимаются его исправлять, строя из себя мать Терезу — ведь расколдовать порочного принца может только «магия настоящей любви». Однажды очередная девушка из «Доллс» утром решила расспросить его о семье и детстве, видно решив, что секс снимает все личностные барьеры. Наивно полагать, что оголяя тело, люди оголяют и души, и Вите пришлось вежливо объяснять, что подобным недостатком жизненного опыта коварные люди будут пользоваться, покуда мечта о сказке не выбьется из головы. Лучше он скажет эту суровую правду прямо, чем несчастные особы будут тратить месяцы своей жизни на страдания о том, кто клялся в любви ради совместной ночи в трёхзвездочном отеле. Ева была не такой, она — воплощение проблем и вопросов. Тяжёлая и слишком реалистичная, требующая реальных усилий и равного отношения. Праздные девушки же окутывали лёгкостью, растворяя в своём беспечном уютном мире. Пчёлкин когда-то искреннее любил этот мир, в котором ему не нужно было стараться. Быть с безупречной и податливой — просто, а попробуй не спрятаться в катакомбах, рассмотрев в любимом человеке целый ворох недостатков. Постарайся не искать им оправданий, не переделывать, а понять по какой причине за воинственным характером тебя ждёт маленькая недолюбленная девочка. Подари эту любовь, не требуя жертвенности в ответ. Отношения не «Черкизон», чтобы играть в торгашей. Чёртова Ева. Чёртовы её зелёные глаза. Чёртовы её мягкие, словно шёлк, тёмные волосы, так плавно скользящие меж пальцев. Её грациозная поза кошки с выгнутой поясницей, на которой красуются женственные ямочки. Талия, которую так нравилось сжимать в объятьях. Рука сама спустилась вниз, под ткань нижнего тесного белья, призываемая внезапным приливом возбуждения. Резким движением парень скинул на пол мешающее одеяло и сжал свой влажный от сочившейся смазки половой орган у основания. Пчёлкин закусил нижнюю губу и громко вдохнул кислорода, которого так катастрофически не хватало в этой душной спальне на одного. От накрывающего возбуждения всё тело напряглось, очерчивая рельефные мышцы — этот вид бы точно снёс Еве крышу, и она набросилась на него, как изголодавшаяся пума. Активно двигая рукой вдоль члена, Витя представлял, как наёмница стоит перед ним на коленях и ритмично двигает головой, вбирая его в свой горячий рот, не отрывая страстного и бесстыдного взгляда своих изумрудных глаз. «Если ты прекратишь смотреть — я остановлюсь», — прозвучал её мягкий голос в голове. Парень раскинул бёдра шире, плавно толкаясь в кулак. По лицу потекла струйка пота, но останавливать внезапный порыв похоти не представлялось возможным. Дыхание сбивалось всё больше по мере приближения оргазма, а в глазах сменялись яркие грёзы, подобно калейдоскопу. Вот он держит Еву за волосы, прижимая ближе к себе. Вот она маняще стонет под ним на кожаном диване офиса, совершенно не тушуясь перед тем, что кто-то посторонний может её услышать. Наполняя спальную рваным дыханием и тихими стонами, которые совершенно не хотелось сдерживать, Витя, воспалённый собственными фантазиями, ускорял движение руки. От мощной волны оргазма виски запульсировали, а в расфокусированном помутневшем взгляде плыла луна, ставшая единственным свидетелем постыдного самоудовлетворения парня на воспоминания о бывшей. — Пиздец, докатились же, Пчёлкин… — выругался он тихо, вытирая бумажным полотенцем сперму с низа живота. — В «Метлу». Срочно. Загасить настоящие чувства легкодоступными.

~

Ева прекрасно понимала, с чего начались все её проблемы. Засыпая в кроватке под пьяные возгласы местной гопоты, девочка смотрела на то, как мама, потерявшая веру в вождя и социализм, стояла в углу на коленях, склонив голову перед крошечными иконками и молилась Серафиму Саровскому, чтоб он обкашлял вопросы с боженькой, и тот подарил семейству Романовых отдельную квартиру вместо коммуналки в центре Ленинграда и хорошего мужа в придачу. На ночь Нина Сергеевна прикладывалась губами ко лбам святых, а не собственной кряхтящей от испуга дочери. На первое сентября, с пожелтевшими от старости и грязи бантами, крошечная первоклассница Ева скромно стояла, изучая асфальт под черными туфельками, со скудным букетом вялых оранжевых бархатцев. Отец заботливо нарвал их на клумбах соседского двора в глубокой ночи, чтобы праведные до мозга костей жители дома не заметили этого преступления против тружеников комсомола. Мама ласково гладила дочь по голове, укладывая выбивающиеся тёмные волосики, и приговаривала: «Не высовывайся». Очень скоро Еву впервые побили за школой две пятиклассницы за еврейское имя. В семь лет девчушка не знала кто такие евреи и почему они так плохи. Да и избивающие её пионерки так объяснить этого и не смогли. Главной радостью жизни смурной зашуганной девочки был лучезарный светловолосый мальчишка из соседней комнаты. Погодки с разницей в месяц: Рома Игнатов родился двадцать третьего октября шестьдесят девятого года, а Ева — двадцать третьего ноября. Сами звёзды благословили этот тандем на счастливое взаимодействие, сделав их родственными душами с первых секунд знакомства в тёмном коридоре коммуналки. Именно Рома отбил свою подругу у малолетних антисемиток и помог дома смазать ссадины перекисью и марганцовкой. Именно Рома сел с ней за партой, когда все идеально собранные одноклассники морщили нос, проходя мимо свободного стульчика. Он никогда не сомневался в Еве, а вопрос почему они дружат, казался обоим абсурдным и глупым. У них двоих не было примеров для подражания, потому они стали им друг для друга. Паровозики, которые смогли — пыльные и грязные прут за собой десятки набитых под завязку вагонов, несмотря на караван лающих дворняг, бросающихся на пути отчаянных романтиков, гадящих в тамбуре бомжей, воров-кондукторов и алкашей-стрелочников. Ева для Ромы — полярная звезда. Самая яркая даже на рассвете и закате, согревающая на расстоянии тысяч километров. Рома для Евы — редчайший изумруд, в котором не разбирающиеся люди увидят лишь красиво переливающуюся стекляшку. Когда Ева ранним декабрьским утром девяносто седьмого заявилась на пороге Роминой квартиры с наспех собранной сумкой и заплаканным опухшим лицом — он не потребовал объяснений, просто упал вместе с ней на колени прямо в прихожей и прижал к себе, желая разделить боль на двоих, как это было всегда. Её громкие слёзы и дрожь тела разбивали его доброе сердце, которому было всё равно, что она страдает по собственной вине. — Я никогда, я больше никогда… — еле выговаривала девушка, стуча кулаками худощавому другу в грудь. С того дня прошло уже полгода. Тёплый июньский ветер то и дело хлопал приоткрытой форточкой в комнате, куда Рома разместил на временное проживание свою подругу. Множество раз она порывалась уехать, но Игнатов настаивал на том, чтобы она была под его наблюдением подольше — слишком сильно её расплющило расставание с Пчёлкиным. Глупо было надеяться, что наёмница найдёт себе партию из другого мира — Рома давно смирился с этим. К Вите Пчёлкину у него было скорее положительное отношение, отталкивало лишь то, что этот мажористый москвич не осознавал, что его ждёт в отношениях с уроженкой северных дворов-колодцев. Разные семьи, разное окружение, полярно разное прошлое. Даже Рома порой уставал и брал перерыв, не в силах выдерживать психику Евы, собранную из говна и палок, чудом держащуюся на синей изоленте. Но Витя мог расположить к себе. Он был предельно честен, причём в первую очередь с самим собой, а это значит, что доверить ему Еву, много раз обжигающуюся на лжи, было вполне возможной опцией. Когда сидя на больничной кушетке, Рома услышал их взаимное признание в любви друг другу — искреннее, светлое, обнадёживающее, он всё осознал и ушёл в сторону сию же секунду, не желая мешать счастью своей родственной души, которая уже давно заслужила получить то отношение, что ей даровал этот высокий светловолосый парнишка, стойко принявший новость о невозможности когда-либо стать отцом. Игнатов уважал его за то, что он стал крепкой опорой для Евы. По ее словам, Витя — тот тип людей, что готов порвать за своих, а остальных считал лишь инструментом для достижения цели. Семью, любимую, друзей он защищал и укрывал тёплым одеялом заботы, в то время как к чужим не испытывал и капли сострадания. Эта жестокая первобытная храбрость подкупала. Он не истязал себя жертвенностью, не обмазывался мыслями о том, что все вокруг ему должны — минимум рефлексии, максимум действий. Именно такой мужчина должен быть с неукротимой калекой-Евой, но кто же знал, что именно она решит вдруг свернуть не туда. «Трусиха и дурында», — приговаривал Ромка, гладя по голове наконец засыпающую после долгой истерики подругу. — Есть лишь одно «навсегда» в моей жизни, — тихо произнесла она, когда Игнатов на цыпочках пошёл в сторону гостиной, где обитал уже шестой месяц. — Ром-Ром? — Парень обернулся и улыбнулся, так тепло и ярко, что ощущалось даже в кромешной темноте спальни. — Ром-Ром, — Ева искренне улыбнулась в ответ, повторяя прозвище, которое они вместе придумали в тринадцать лет для их дружбы, наслаждаясь видом разводящихся мостов на фоне белой ночи. Парень уже почти захлопнул за собой дверь, когда услышал изменившийся голос Романовой, разорвавший непроглядную темноту ночи. — Поехали развлечёмся? — Выдала она вдруг. — Надоело киснуть лежать, нажраться охота. И потанцевать. — Рабочая схема, чтобы решить все свои проблемы, — хмыкнул Рома. — Небось в «Метелицу» поедем? В царство Виктора Павловича? — Этого царя давно пора сместить с его высокого чина, не по сеньке шапка, — девушка включила ночник возле кровати, и тёплый свет озарил её коварную улыбку. — Бога ради, тебе уже тридцать почти, а ты всё такой хернёй занимаешься, будто мы в десятом классе! — Рома картинно закатил глаза и неодобрительно покачал головой. — Напомни, сколько времени я тебя в себя приводил после той вашей встречи в коридоре подъезда Космоса? — Что-то там в углу пиздеть команды не было, — усмехнулась Ева, кокетливо направляясь навстречу Игнатову. — Ты со мной или нет? — Порой я ненавижу, что не могу ответить тебе «нет», — он улыбнулся краешком рта и тихо вздохнул. — Ты самоубийца, набитая дура и будешь вечность гореть в аду, осознаёшь это? Наёмница поцеловала друга во впалую щёку и внимательно посмотрела в его зелёные глаза. — Ты там будешь со мной, никуда не денешься, и перед смертью мы должны хорошенько так пожить! — Ева игриво вскинула брови. — В душ ты идёшь первый. Она с озорным хохотом вытолкала ворчливого парня за дверь и села на кровать, приложив трясущиеся руки к лицу. Абсурдная идея привела с собой внезапную тревогу, а хорошее настроение по щелчку превратилось в страх и панику, от которой мурашки побежали по затылку, спускаясь вниз до кончиков пальцев. Вдох-выдох. Повторить ещё пять раз, чтобы заземлиться и прийти в себя. Субботним вечером вероятность встретить Пчёлкина в «Метле» равнялась ста одному проценту. Ева боялась этого так же сильно, как и желала. А со своими желаниями надо быть аккуратнее.