Прощай, король! Грядущее темно,
Что сбудется, — нам ведать не дано.
Добавлю только, уходя отсюда:
Добром не кончишь, если начал худо.
— Уильям Шекспир, «Георг III»
— И всё-таки поразительно, насколько легко можно затеряться в городе-миллионнике… Эта мразь жила прямо через дорогу от Дома Правительства, а мы его даже не замечали! — закуривая очередную сигарету за утро, посетовал Пчёлкин. Напыщенно он выпускал дым кольцами к потолку, который такими темпами скоро окрасится во все самые противные оттенки жёлтого. — «Из чеченского плена в думское кресло», блядь… Им на Лубянке чё, нас мало стало, они решили и Каверина воскресить? — Ну, видимо умер он не насмерть, — Ева пожала плечами, наливая в чёрную керамическую кружку свежесваренный кофе. — Странно всё это. Чувство такое, будто на нас сверху ставки делают и смотрят кто первый к финишу придёт. — Надо поговорить с Белым, Володя — это его личный геморрой, а бизнес у нас общий. Я не для того столько лет пахал, чтобы проебать всё из-за мстительного мента. — Не переживай, если ты всё и проебёшь, то только из-за амбиций своего лучшего друга, — опрометчиво ляпнула девушка, вмиг осознавая, что сейчас начнётся. — Я миллион раз просил тебя думать перед тем, как что-то подобное в адрес Сани кидать, но ты продолжаешь! — ожидаемо одномоментно сдетонировал Витя. — Мне поебать, что ты там против него имеешь, он мой брат, и я всегда буду на его стороне, услышала меня?! — Что-то он о тебе не думал, идя на сделку с ФСБятиной, не думал, когда застрелить хотел два года назад, и сейчас не думает, ведь Каверин выборы уже заочно выиграл. Ты же не идиот, Вить, ну разуй ты глаза! — Мы оба знаем настоящую причину твоей ненависти. И это не я, — холодно отрезал Пчёлкин, отворачивая тяжёлый взгляд к окну, сквозь которое абсолютно неуместно проглядывалось декабрьское солнце. — Я до сих пор не понимаю, почему этой ручной псине Оли Беловой вы верите больше, чем мне, — девушка устало прикрыла глаза и сжала губы в тонкую линию. Очередная ссора по неизменной теме. — А, впрочем, Рома же был моим братом, не твоим, какой смысл тебе впрягаться, верно? — Об этом я и говорил, — Витя надменно усмехнулся. — Не прикрывай своё желание мести заботой обо мне. — Когда-нибудь ты начнёшь прислушиваться не только к друзьям, но и к женщине, которую наградил своей фамилией. Пронзительная трель мобильного телефона сработала громоотводом в этой наэлектризованной кухне. Воздух покалывал кожу счастливой пары острее отравленных игл трёх богинь судьбы из греческой мифологии. — Не кусала бы ты руку, которая тебя кормит, Ев, — недовольный Пчёлкин резко вышел из комнаты, чтобы взять трубку, по пути бросив сигаретный бычок в ещё недопитый кофе супруги. Упоминание Белова в стенах квартиры на Кудринской всегда работало одинаково, только успевай замерять баллы стоящего землетрясения, но чем ближе итоги выборов, тем чаще и резче всплывало имя потенциального депутата. Делёжка совместного бизнеса, нарастающее недоверие, то и дело всплывающие провокации и железобетонная уверенность Саши в собственной непоколебимости отравляли и без того бушующие течения жизни. Ева в кровь разбивала лоб о стены непонимания — Каверин вернулся с того света не по счастливой случайности, и даже сделанное исподтишка его фото с Введенским не сработало стоп-краном. Ведомая Белым упряжка катилась с горы на запредельной скорости, а кучер ослеп от сияния собственного эго и еле сдерживал ускользающие вожжи. Ева яростно швырнула в раковину кружку с окурком, размякшим в горячем напитке, и сделала медленный глубокий вдох, чтобы унять дрожь пальцев. Борьба с ветряными мельницами утомляла гораздо больше охоты на очередную цель, но почему-то сохранялось стойкое ощущение, что останавливаться нельзя. Всего лишь стометровка с препятствиями, и не такое бегали. — Саня звонил из больницы, — внезапно вернулся Пчёлкин со счастливой улыбкой на лице. — Фил очнулся!~
— Ев, можно на минуту тебя? — Приоткрыл скрипучую дверь Шмидт. Бледный от усталости и неврозов начальник охраны ждал окончательной поправки Филатова едва ли не больше Томы. От беспорядочной вакханалии в офисе «Курс Инвеста» наёмница пряталась целый день, оставив для себя фоном экран с подсчётом голосов. Красный и синий столбцы, то и дело перегоняющие друг друга, отрывали от дел активнее, чем того бы хотелось — казалось, что всё будущее сейчас заточено в бегущей строке под надписью «Результаты выборов по избир. кругу №18», и это чувство зависимости от строчки «Белов А.Н.» скребло на душе пуще обычного. — Для тебя я всегда свободна, — едва заметно улыбнулась Пчёлкина, отвлекаясь от пропуска очередного досье через трясущийся заполненный шредер. — Как там дела в штабе? — Ждут, когда всё это наконец закончится, — грузно Шмидт опустился в кресло напротив и положил на рабочий стол девушки помятую хлипкую папку без единой надписи. — Я думал попридержать и разобраться с этим завтра, но, кажется, времени нет больше. — Это то, о чём я думаю? — затаив дыхание, тихо пролепетала наёмница. Слабый кивок в ответ и грустные глаза наставника запустили сердцебиение сразу с первой передачи на четвёртую. Эта тонкая папка с единственным пожухлым листиком бумаги внутри стоила лучшему другу жизни. Бесценные сведения, от которых должно идти золотое свечение, как из чемодана в «Криминальном Чтиве», главная причина страданий и ноющей незаживающей раны где-то в середине грудины — вот они, здесь, только руку протяни. В уголках зелёных глаз своевременно блеснули слёзы обиды. — Я боюсь, — призналась Ева. В первую очередь самой себе. — Листы не отравленные, я уже открывал их, — придвинул папку ближе к девушке Шмидт. — Я не об этом, — отмахнулась она. От уровня стресса тремор рук стал обыденностью, и схожесть в этом с матерью-алкоголичкой сильно била по самооценке. Аккуратно открыв папку за краешек, Пчёлкина жадно бросилась поглощать информацию с листка бумаги, испещрённым именами, точными цифрами, датами — всеми доказательствами своей многолетней правоты. С каждым предложением красные ниточки в голове сходились в единой точке, перекрещиваясь друг с другом, сплетаясь в единую логичную картину, которая должна была выйти на свет годами ранее. — Откуда он у тебя? Где ты его нашёл? — Наёмница собрала себя по частям за доли секунды, а внутри забурлила горячая лава от ощущения собственной правоты и возможности наконец доказать её. — С Воркутой шороху навели в кругах воровских. Те пацаны, которых ты подпалила, по наводке сработали, но им не сказали под кем магазин Ромкин числился. — То есть всё, как мы с тобой и думали… Воздуха не хватало. На дворе декабрь, бушующая метель пробивается сквозь открытую форточку, а кислород будто выжали до нуля, захлопнули дверь в комнате, наполняющейся по миллиметру угарным газом. Макс и правда наслал на Рому головорезов за обнаружение этого листочка бумаги. В тонких пальцах Ева сжимала досье Карельского Максима, выходца ГРУ, спасённого от казни чеченскими боевиками одним хитрым люберецким опером. Тем самым, чьё имя зияет под синим столбцом в экране телевизора — «Каверин В.Е.». — Откуда Рома достал это? Это же… — Мысли путались, сбивая друг друга в полёте от одной стенки черепа к другой. — Это же явно откуда-то сверху? — Может у него тоже было какое-то знакомство, о котором ты не знаешь? Ну или это был обмен… Досье за досье? — мрачно рассуждал Шмидт, не моргая наблюдавший за тем, как Белый вырвался в лидеры третий раз за два часа. — Он бы не поступил так, — огрызнулась Ева, тут же отвергая все идеи о возможном предательстве. — Но вполне мог кого-то сшантажировать или попросить… Он рассказывал как-то, что через него покупалась партия немаркированного оружия одним из подразделений. — Сойдёмся на этом варианте, ведь не это главное сейчас. Делать-то что будем? Когда и кто будет сообщать? — Шмидт смотрел потолок, изучая бугристую штукатурку. Сейчас всё что угодно имело больше значения, чем результаты выборов, ведь каким бы ни был их исход — последствия, неизвестные и пугающие, казались неизбежными. — Надо сейчас, — собрав себя воедино, Ева решительно поднялась с места и сжала трухлявую папку до побелевших костяшек. — Я скажу. Слишком долго ждала этого момента. Наёмница открыла верхнюю полку своего рабочего стола, запертую на небольшой металлический ключ, и вытащила на свет чёрный пятизарядный револьвер. Тяжёлый, украшенный витиеватой гравировкой и подписью «the Firm» из чистого серебра — последний подарок Игнатова на день рождения подруге, контрабандой привезённый из Лондона. Несмотря на то, что гостинец был неожиданным и доселе невиданным, у Евы возникло ощущение, что где-то ей уже приходилось с ним сталкиваться — только она не никак не могла вспомнить где и при каких обстоятельствах. Рома в тот день взял обещание, что наёмница прибегнет к этому кольту только в действительно важном, стоящем деле. Невесомо касаясь холодными пальцами длинного дула, она словила себя на мысли, что это — то самое, заключительное дело, финальная жирная точка в бесконечной череде страданий. С каждой ступенькой костёр в груди разгорался всё выше и ярче, языки пламени будто становились обозримыми и касались несущих стен офиса на Солянке, накаляя температуру внутри и снаружи. Все эти годы правота была на стороне Евы, вот только радости от триумфа не ощущалось — несмотря на слова Шмидта, факты, изложенные на одном жалком листке бумаги, источали токсичный яд, вязкий, липкий, кровавый. Если бы Макс сейчас шёл навстречу — получил бы нож в самое сердце даже без вступительных слов. Девушка буквально влетела в офис «Курс-Инвеста», широко распахнув входные двери, но осталась незамеченной из-за взрыва торжествующих возгласов. Часы на стене показывали 23:01, а голубой телевизионный экран — победные 35% возле фамилии Белова, широко улыбающегося в своём крутящемся кресле. В ушах зазвенело от ощущения тревоги, хотя вокруг полным ходом разворачивалось празднование — музыка становилась громче, то и дело стреляли пробки от импортного шампанского, а Люда потащила приглашённых девочек в каморку за заготовленными нарезками, будто роль фигуристых эффектных особ заключалась сегодня ночью в разносе овощей и сервелата. Витя обернулся в сторону взволнованной супруги и ринулся было к ней навстречу с бутылкой коньяка в руках, но Ева проследовала прямиком к виновнику торжества, прислонив досье Макса к сердцу, гулко отдающемуся в рёбра. — Мне нужна минута твоего внимания, депутат, — без тени улыбки бросила наёмница, сев на край рабочего стола бывшего руководителя. — Тут уже очередь из желающих, но тебе отказать я не могу, — Саша и не скрывал чувства радости, поселившегося в его душе. Осознание того, что мучительная гонка позади и лежак под солнцем теперь полностью в его власти, плавно разливалось по всему телу, даря долгожданное расслабление. — Много лет я твердила тебе, что Максу нельзя верить, но не знала, как доказать это, — Ева протянула драгоценную папку Белову в раскрытом виде, чтобы тот сразу увидел блёклое чёрно-белое фото своего охранника в уголке листа. — Посмотри, пожалуйста. Это важно. Молодой госслужащий насупил брови и смурнел всё больше по мере чтения. Глаза быстро метались слева направо, жадно поглощая данные — кажется, не нужно давать никаких пояснений, всё было предельно понятно и без сторонних ремарок. — Если он сейчас с Олей, отзови, — тихо произнесла девушка, видя, как самодовольная ухмылка медленно сползает с бледнеющего лица победителя. — Пусть приедет сюда сейчас же и объяснится, и так много времени потеряли. — Он не с ней сейчас, отгул просил на пару дней, но мы найдём его сегодня же… — отстранённо ответил Белый, пустыми глазами гипнотизируя беспрестанно звонящие рабочие телефоны. — Откуда у тебя эти данные? Они вообще правдивые? — Рома за них жизнь отдал, у меня нет даже повода сомневаться, — голос наёмницы едва заметно дрогнул, а тело свело секундной болезненной судорогой. — Позволишь мне поквитаться? Когда придёт время. Белов встал в полный рост, уверенно выпрямив спину, и протянул широкую ладонь для рукопожатия. Голубые стальные глаза, как тогда, ночью в больнице, вновь встретились с зелёными, искрящимися от гнева и отчаяния. — Обещаю, что позволю тебе отомстить.~
Губы Пчёлкина этой ночью были того же привычного вкуса, что и обычно — терпкий коньяк перемешивался с ярким лимоном, ментоловой жвачкой и крепким табаком. Поцелуй становился всё чувственнее и глубже, пока руки крепче прижимали к себе сидящую на коленях жену. Длинными ноготками она провела по изголовью дивана, цепляясь за его потрёпанные швы. Этот кожаный предмет мебели посреди офиса повидал немало на своём веку — Витя знал наверняка, что теперь, когда компания в его руках, офис потерпит ремонтные работы, и изменится в нём всё, кроме одной детали. Этот диван никуда не денется. Равно как и та страстная бестия, что сейчас мягко покрывала шею новоиспеченного босса «Курса Инвеста» поцелуями, не стесняясь толпы людей вокруг. — Я бы тебя взяла прямо здесь и сейчас, если б не мой статус жены такого влиятельного предпринимателя, — отстранилась Ева, выравнивая дыхание от долгого поцелуя. — Не хочется портить твой имидж. — Было бы что портить, — усмехнулся Витя, запуская пальцы в длинные мягкие волосы любимой. — Но этот кабинет теперь мой, а значит сможем делать что захотим. — Кстати, пока вы тут все смотрели телик целый день, я успела последние улики уничтожить, никто и не узнает, что рядом с депутатом толпа наёмников соседствовала, — довольно улыбнулась девушка. — Шмидт сказал, что примет дело обратно, как Фил поправится. — Вот же тебе в кайф этим всем заниматься, — Пчёла ехидно покачал головой, осматривая неугомонную суженую. — По морям катайся, деньги трать, но нет же, будет сидеть и наёмников по целям раскидывать, стратегии какие-то писать. — А ты только и ждёшь, когда я по морям поеду, чтоб, как и дружок твой лучший, в загул уйти, да? — Ева игриво вскинула бровь и сжала в руке пах мужа через плотные брюки, от чего тот шумно втянул воздух и чуть прикрыл веки. — Или сам поедешь к своей любимой… как её там… Шерон Стоун? Пчёлкин громогласно засмеялся, привлекая внимание всех окружающих. Не обернулся только Шмидт, уснувший на столе — после новости о грядущей казни Карельского, мужчина так старался расслабить взвинченные нервы, что седативный эффект водки сработал в троекратном размере — обессиленное тело обрушилось на пошатывающийся фанерный стол, хотя пальцы даже не разжали телефон, на который обещали позвонить, если операция по отлову сложится удачно. — Как думаешь, сколько придётся заплатить Шерон, чтоб она стала нашей суррогатной матерью? — выдал внезапно Витя и сделал широкий глоток конька прямо из бутылки, жалея, что вообще ляпнул столь неуместную шутку. — Странно, что ты вообще знаешь, что это такое, — насупила брови девушка. — Думаю, что мы прибегнем к этому способу, если вдруг вариант с ЭКО не сработает, — она кротко улыбнулась, поджимая губы. — Но только когда оба выйдем из игры. Себя-то Саня вывел, а ты теперь по уши в этом повяз. — Давай не будем возвращаться к этому пока, — отмахнулся супруг. — Я помню, что друзья для тебя всегда выше меня, и я даже не претендую на первое место, просто напоминаю, что плодить тебе наследников буду только в полной безопасности, — Ева пожала плечами и поправила смявшуюся юбку, гармошкой сложившуюся на бёдрах. — Смотри, какая у Космоса рожа довольная, неужто вмазался втихаря? Холмогоров, будто довольный кот, которому перепала целая куриная ножка со стола, расстилался перед Людой, держа её хрупкую ладонь меж своих. Совершенно не попадая в такт фоновой песни, он кружил девушку в танце и млел то ли от взгляда любимых глаз, то ли и правда от чего-то запрещённого законодательством. — Я женюсь на тебе, — тихо, чтобы слышала только партнёрша, произнёс Кос. — Ты шутишь что ли? — Люда смущённо хихикнула, видя во фразе очередную фирменную издёвку. Не злую, без грубого подоплёка. Просто глупую и несвоевременную. — Не веришь мне? Ну хочешь я на колено встану? — Расправил плечи парень и невесомо коснулся губами женской руки. Сердце Люды затрепетало, казалось со скоростью взмаха крылышек калибри, а дыхание тут же потеряло ритм. Пусть это не то предложение руки и сердца из сказок про принцесс, да и вокруг громкий пьяный кутёж вместо столика на двоих в «Пушкине», но главное же — этот трепетный нежный взгляд, обращённый к ней. Ярко-синие глаза, в которых хотелось тонуть без намёка на спасение, и широкая белоснежная улыбка, согревающая в самые холодные декабрьские ночи. — Пчёлкин, я женюсь! — объявил Космос, вылавливая пробегающего мимо друга. — Поздравляю, — едва кивнул тот, пропуская реплику мимо ушей. В серьёзность намерений друга и в трезвости-то верилось с трудом, а под влиянием бутылки «Наполеона» и подавно. — Вы свидетелями и крёстными будете, ясно вам? — продолжал Холмогоров, на этот раз ловя за локоть Еву, которой не удалось пройти незамеченной. — Ты мне жизнь спасла, помнишь? — Это Люда спасла, я так, просто на минуту заглянула, — вежливо отозвалась Ева, аккуратно вытягивая свою руку из сильной хватки парня. — Если у нас дочь родится — в твою честь назовём! — бросил напоследок Кос, уходя вслед за Пчёлкиным, который уже начал громко материться, стоя у входа с открытой пачкой сигарет. Люда смущённо оглянулась на подругу, касаясь вспыхнувших щёк руками, и шатко опустилась на мягкое кресло. Жар подкатил к лицу, голова шла кругом от неожиданности — всё ещё казалось, что предложение — это какой-то издевательский розыгрыш, и девушка отгоняла от себя все мечты и серьёзные мысли подальше, хотя в глубине души так хотелось надеяться, что всё происходящее — взаправду. — Пойду водички выпью, а то мне как-то нехорошо, — пробормотала Людмила, убирая спадающие пряди белоснежных волос от лица. — Тебе, кажется, наоборот слишком хорошо, — усмехнулась Ева, приобнимая будущую невесту за плечи. — Пойду с ребятами постою подышу, а ты давай тут приходи в себя, нам с тобой ещё свадьбу планировать. Передала я тебе эстафетную палочку, получается. Зимний воздух неприятно покалывал кожу, несмотря на то, что бушевавшая ещё час назад метель прекратила сгибать ветки деревьев и будто по щелчку превратилась в штиль. Сквозь тёплый свет искрящихся снопов огней и фейерверков едва виднелось ясное чёрное небо, не таившее в себе и намёка на скорый рассвет. Витя и Космос ушли далеко вперёд, увлечённо беседуя и то и дело здороваясь с прибывающими гостями, а девушка всё никак не могла оторваться от открывающегося пейзажа. Всё казалось отчего-то знакомым: сугробы, покрывшиеся серым налётом, хрустящий снег под подошвой сапог, эта ясная ледяная луна посреди бескрайнего мрака и гулкий треск отлетевшего в сторону шлагбаума. Карман, в котором заряженный револьвер ждал своего избранного часа, будто в одну секунду стал весить целую тонну. Дежа-вю. — Смотри, его ищут, а он сам сдаться решил, — хмыкнул Кос, пряча ледяные руки в карманах чёрного пальто. — Может, не в курсе, что его рассекретили? — Ты чё один, без командира? — прикрикнул Пчёлкин, не подавая виду. — Да он с Ольгой остался. Решительными широкими шагами Карельский двинулся к Космосу, доставая что-то из распахнутой настежь куртки. Будто в замедленной съёмке Ева бежала навстречу, не в силах издать крик, застрявший где-то в недрах её тела. Нож, вонзившийся вглубь живота Холмогорова, блеснул в свете горящей россыпи огней, и девушка будто отдалённо услышала вопрос, сорвавшийся с губ друга, даже не разобрав слова. Космос упал на спину, держась за рану, и сделал глубокий вдох, поворачивая голову к толпе зевак, безмолвно наблюдающей за происходящим с крыльца. Громкий выстрел из револьвера оглушил его владелицу, и вставшая перед глазами тяжёлая дымка не позволяла убедиться, что пуля вылетела в нужном направлении. Едва удерживая равновесие, Пчёлкина бежала в направлении бойни, уповая на свою удачу, которая была необходима как никогда. Гробовую тишину разорвало тихое, полное горечи: «Нет…» Витя сбросил с себя ещё живого Карельского и бросился на колени перед другом детства, чьи синие глаза медленно потухали в свете полной луны. Космосу казалось, что он кричал, хватаясь за зияющую рану, вновь молил о пощаде ту с косой, что поджидала его в бесконечном туннеле. Её знакомые объятья пахли сбивающим с ног смрадом, а костлявые пальцы сжимали горло, впиваясь длинными ногтями под кожу. Кровь пузырями выходила из вспоротого живота, выпуская последнее тепло навстречу ледяному ветру. Как с киноплёнки, Кос пересматривал свою жизнь, выходящую из его тела в вечный мрак. Тёплые объятья мамы на кухне, где пахнет горячим финским какао, сменялись походом за сливочным пломбиром в парк Горького с отцом, неловкое знакомство с друзьями на детской площадке двора переходило в их клятву на смотровой, а первый поцелуй в подъезде с одноклассницей Таней обернулся предложением руки и сердца любимой Люде. Пчёлкин опустил руки на рану друга, будто надеясь остановить кровотечение, но бессилие перед неизбежным окутывало всё больше с каждой секундой. Он перестал ощущать дыхание, когда последняя судорога проняла леденеющее тело, а сжимающие рану длинные пальцы Коса обмякли, продолжая окрашиваться в яркий алый цвет. Космосу казалось, что он кричал. И крик его был длиною в вечность. Наёмница, стоящая поодаль, молча наблюдала за местом непредвиденной казни. Хотелось верить, что всё происходящее — сон, который девушка смотрит с рождения на беспрестанной перемотке. Непрекращающиеся утраты, бесконечная слабость и уступчивость сводили с ума. «Ты мне жизнь спасла, помнишь?» От беснующегося вихря мыслей отвлёк тихий звук шороха нейлоновой куртки о снег — Карельский отчаянно полз в сторону улетевшего в снег ножа с деревянной рукоятью, сплёвывая кровь, которая тонкими струями сочилась изо рта. Ева медленно, будто дикая хищная пума, настигала мужчину, наслаждаясь багровым следом, тянущимся за ним. Носом ботинка она отпихнула нож в сторону и усмехнулась тому, как разочарованно Макс опустил голову к земле. — Ты, наверное, очень рад, что именно я пущу пулю тебе в лоб, да? — Лицо Евы украсила пугающая свирепая улыбка. — В других обстоятельствах я бы над тобой поиздевалась, но сегодня у тебя хороший день. — Это точно, — прошипел сквозь зубы Максим, переворачиваясь на спину с громким стоном от торчащей в лопатке свинцовой пули. — Филу тоже наверняка понравилось. Слова хлёстко ударили прямо в солнечное сплетение, под дых. Девушка обернулась на Пчёлкина, накрывающего тело Космоса своим — плечи его едва заметно тряслись, вся одежда насквозь пропиталась засыхающей кровью, а происходящее вокруг стало лишь фоном для горя, разрывающего нутро. Только пустота, отчаяние и единственный вопрос: «Как жить дальше?» — Убил, — слабо кивнул Карельский и сжал зубы от боли. — Но сначала жене глотку перерезал. Прямо на глазах у него. Ева всмотрелась в лицо корчившегося на земле охранника. Казалось, будто он в состоянии болевого шока и оцепенения нёс околесицу, но уж слишком безжалостным и непробиваемым был его взгляд. Фил не мог умереть, только выкарабкавшись из комы. Не мог смотреть, как на жёстком кафеле истекает кровью любовь всей его жизни без возможности помочь и спасти. Не мог медленно и бездвижно прощаться с жизнью, проклиная тот роковой день, когда встал на дорожку бандитизма. Наёмница перезарядила револьвер и направила его прямо в лицо Максима, хладнокровно ожидающего приговора. От прогремевшего выстрела кто-то за спиной издал испуганный крик, а предатель даже не моргнул, видя, как пуля приближается к переносице. Опознать по лицу его будет невозможно. Да и некому, впрочем. Все, кто относился к нему с неравнодушием, пали жертвой своего же непоколебимого доверия. — Что тут?.. Белов растерянно осматривал сложившуюся картину, отвергая её реалистичность каждой клеточкой тела. Счастливый Олимп, выстроенный в мечтах, растворился в недосягаемости в одну секунду, хотя строился на протяжении всей жизни. Счастливая семья, друзья, с которыми старость казалась бы очередным приключением, высокий чин, успешная карьера и безмерное влияние — всё это лежало здесь. Разбитое вдребезги, растоптанное, утонувшее в крови. В крови его же близких, будто мало их он оставил позади. — Мы проиграли, Саш, — мрачно ответила на вопрос Ева, сжимающая в руке револьвер. — Восемь лет назад. И сегодня. Тяжёлый взгляд со стоящими горячими слезами бывшего начальника мог бы разорвать душу в клочья, если бы не это внезапное осознание, повисшее крестом на спине девушки. Карельский был лишь очередным кусочком паззла, не главной целью, не самым важным делом. Он лишь выполнял приказ, как палач, заносящий над головой казнённого острое лезвие гильотины. Остатки рационального растворялись в воздухе — гнев, мучительная боль, ноющее чувство вины и горечь, заполнившая тело до краёв, привели к помешательству. Всё вдруг стало чёрно-белым, кроме одного элемента, пульсирующего в огненно-красных тонах. За отрывистым стуком сердца совсем не слышались крики родных и незнакомых голосов, смешавшихся в одну непонятную кашу. В воздухе эхом отдались два выстрела, стремительно последующие друг за другом. Заключительное, важнейшее дело было исполнено.