Хрестоматия глупости

Коко ритмично моргает на протяжении минут пяти, при этом постепенно краснея. Тишина, опустившаяся на них двоих каким-то ультразвуком, звенела у него в ушах, в то время как одно единственное слово продолжало воспроизводиться голосом Инуи в его голове снова и снова. «Поцеловать…» «Ты хочешь поцеловать меня.» Он продолжал прокручивать эту фразу, как на повторе, в попытках собрать мысли в кучу. Его взгляд опустился на губы Сейшу и так там и застыл, как будто бы он только сейчас осознал их наличие. С одной стороны, в них не было ничего необычного. Коко не раз слышал, как губы сравнивают с лепестками цветов или же идеальными мазками краски руками умелого художника, но с его точки зрения, это было все как-то неправильно, нереалистично. Губы Сейшу, которые он видел перед собой, были самим обычными, слегка двигающимися, когда он что-то произносил, потому что говорил он в целом достаточно лениво для того, чтобы полностью размыкать рот. И все же картина была достаточно привлекательной. Раньше, он не задумывался над тем, как завораживающе они выглядят, а сейчас, когда его буквально заставили обратить на них внимание, он не мог отвести взгляд. Коко наблюдал за ним, как хищник. – Я не понимаю, о чем ты говоришь, – произнес он, отводя взгляд в сторону, опомнившись и осознав, куда он все это время пялился. Сейшу в ответ только закатил глаза. – Правда? У тебя на лице все написано. Можешь не притворятся больше. Коко прикрыл глаза и опустил голову. Он знал, что скорее всего его лицо сейчас по цвету напоминает любимые красные толстовки Инуи, но отчаянно пытался игнорировать этот факт в угоду собственному упрямству. Хорошо, что в коридоре кроме них двоих никого не было. Наблюдай за этим всем хотя бы один человек, Коко сгорел бы со стыда еще в самом начале разговора. – Прекрати, – произнес он сдавленным тихим голосом. Что Сейшу вообще хотел услышать от него? Что в голове у него переклинивает каждый раз, когда он его видит? Что от неумения нормально коммуницировать он вечно глупо шутит? Что от какого-то всепоглощающе иррационального страха показаться жалким он вечно прячется за маской ехидства и высокомерия, а говорит зачастую совсем не то, что думает? Или что сам Инуи вызывает в нем настолько сильные эмоции с самой первой встречи, что Коко просто в ужасе и не знает, что с этим делать? Какая из этих мыслей его удовлетворит и при этом не заставит самого Коко захотеть провалиться под землю? Поэтому Хаджиме лишь продолжил молчать. Он понимал, что ответить ему все же придется, что он уже достаточно глубоко погряз в этой их игре «не-называй-вещи-своими-именами» и что больше так продолжаться не может. Но что в действительности он мог ему сказать? «У тебя постоянно настолько безразличное лицо, что я хочу увидеть на нем хоть что-то.» Или же. «У тебя настолько раздражающий вид, что я просто думать ни о чем другом не могу, бесишь.» Кажется, это было совсем не тем, что Инуи заслуживал услышать. – А я думал, ты уже перерос это, Коко, – прервал его голос Сейшу. Они все так же стояли друг напротив друга: один хмурился и молчал, пока второй безуспешно заглядывал в глаза, пытаясь вытянуть из собеседника хоть слово. – Может уже, наконец, скажешь правду, почему ты ко мне так цепляешься? – Инуи упер руки в бока, а его ноги совершили какое-то короткое, куцее движение, как будто бы он собирался сделать шаг вперед, но в последнюю секунду передумал. – Я, конечно, могу сделать это и сам, – Его слова все еще звучали достаточно громко и четко, как у строгого, но справедливого учителя, разговаривающего с провинившимся учеником. А затем он резко опустил руки вдоль туловища, сбрасывая с себя весь оставшийся груз притворства, и заговорил уже гораздо тише, все-таки сократив расстояние между ними, наклонившись к Коко, – но сомневаюсь, что тебе это понравится. Теперь Сейшу был настолько близок к нему, что практически шептал свои слова ему в лицо. Коко буквально мог чувствовать его дыхание на своей коже, что определенно потревожило что-то в нем. Его кожа покрылась мурашками так, что только длинные рукава кофты скрывали вставшие дыбом волоски на руках. А прятать взгляд в таком положении было в несколько раз труднее. – Ты вообще не понимаешь, о чем говоришь, – в конце концов, произнес он. – Все я понимаю. У тебя все на лице написано, – Сейшу все же не отодвинулся от него, однако та притягательная интимность из его голоса практически исчезла. – Прочесть тебя совсем не сложно. Однако, несмотря на все старания Инуи, это совсем не помогло Коко почувствовать себя лучше. Он ощущал себя так будто бы за ним медленно, но верно закрывается дверь клетки, ключа от которой у него, разумеется, не было. Клетки, в которой ему придется выложить человеку напротив всю правду, какой бы она не была. Клетки, спрятаться в стенах которой у него не получится банально из-за того, что он уже и так у всех на виду. Коко прекрасно ощущал, насколько сильно сейчас колотится его сердце, зачем-то качая кровь прямо в голову. Голова от этого работать лучше не стала, зато лицо продолжало сохранять этот нездоровый красный цвет на протяжении всего разговора. Тогда Коко зажмурился, при этом слегка втянул голову в плечи и предпринял последнюю попытку капитуляции. – Серьезно?! – Чуть ли не прошипел это слово Коко. Его голос, как по команде, осип. – Зато я тебя совсем не понимаю! То ты весь такой холодный, ни слова мне не говоришь, то посылаешь меня далеко и надолго, а потом после всего хватаешь и уводишь на разговор по душам? – Коко вскинул голову и, наконец, взглянул Сейшу прямо в глаза. – Что я должен был понять из всего этого? Он ожидал, что от прямого выпада в свою сторону Инуи хотя бы немного растеряется, однако тот отнюдь нисколечко не изменился в лице. – Хочешь сказать, по-твоему, я специально издеваюсь? – Ничего я не хочу сказать! Сейшу слегка отодвинулся от него и скрестил руки на груди. Его лицо оставалось все таким же невозмутимым, и только брови приподнялись, сморщив его ровную кожу на лбу. Он выглядел сбитым с толку. «Если уж играть, то по-крупному», пронеслось в голове Коко. Он на секунду прикрыл глаза и представил то, что так яростно запрещал себе делать все это время. То, как они могли бы ходить по всем любимым кафешкам Коко и заказывать кучу еды только для того, чтобы не съесть ее и забрать домой, а потом, обнимаясь на маленькой и неудобной общажной кровати Коко, через силу доедать и смотреть сериалы, которые Хаджиме обязательно останавливал каждую секунду и комментировал все, что происходит на экране. То, как он сам мог бы приходить на тренировки Сейшу, где, поначалу, конечно же, ничего бы не понимал, но с интересом и восторгом смотрел бы за тем, как сногсшибательно его мальчик смотрится в форме. То, как в моменты, когда они остаются наедине открывались бы друг другу их сердца настолько, что они не могли бы насытиться друг другом часами, а искра, что и так присутствовала между ними все это время, разгоралась бы в настоящий пожар. То, как они вдвоем могли бы ходить по университету, заставляя всех вокруг задаваться вопросом, в каких же они отношения, и как на все подобные вопросы Коко, конечно, отвечал бы нулем слов и его любимой многозначительной ухмылкой. Да, Коко – романтик и мечтатель. Как жаль, что слово «мечтать» любит его не настолько же сильно, как он его. – Знаешь, у тебя все время такое скорбное лицо, будто у тебя кто-то умер, как я должен был понять, о чем ты думаешь? Проходит секунда. Две. Три. А затем время снова начинает нестись с бешенной скоростью, и до Коко, наконец, доходит. Кажется, он снова облажался. И в этом раз точно по-крупному. Сейшу же остолбенел. Его взгляд резко похолодел, казалось, градусов на сто, и Хаджиме прямо почувствовал, как прямо сейчас своими словами он зарядил пощечину. Вот только не по лицу Сейшу, а по своему собственному. Все-таки каким бы неловким во взаимоотношениях он не был, даже он понимал, когда стоит говорить определенные слова, а когда следует прикрыть свой рот и промолчать. Инуи резко разворачивается к нему спиной и, не говоря больше ни слова, так же быстро уходит. – Инупи– Словно гром в кромешной тишине раздался голос Коконоя по коридору. В пустоту. Рельсы под колесами вагонетки закончились в одночасье, и она, пролетев пару метров, звонко разбилась о твердую землю. *** Спустя пару дней дверь комнаты Коконоя резко распахнулась с такой силой, будто бы ее кто-то хорошенько пнул ногой, и ударилась о стену. На пороге с невозмутимым видом стоял Майки, но заходить от чего-то не спешил. Сам Коко, до этого лежавший лицом вниз в подушку и уже который день подряд предающийся меланхолии, резко поднял голову на источник шума. – Я, конечно, знал, что ты тугодум, но никогда бы не подумал, что настолько, – произнес Майки, проходя в комнату. Он ладонью остановил отскочившую от стены дверь и аккуратно, в разрез с тем, как он только что чуть не сорвал ее с петель, закрыл за собой. Коко, услышав своеобразное приветствие от друга, со стоном уронил голову обратно. – Чего тебе, Майки? – раздался приглушенный голос со стороны кровати. Парень продолжил стоять на пороге, сложив руки в карманы. В комнате Хаджиме, несмотря на то, что он находился в подавленном состоянии уже около недели, особо грязно не было. Разве что немного пыли скопилось в углах, а уличная одежда не висела привычно на стуле, а была брошена рядом с ним бесформенной кучей. Внутри было неописуемо холодно, потому что окно было открыто нараспашку. Какие-то бумаги, скомканные и яростно перечеркнутые ручкой со всех сторон, слегка шелестели по линолеуму, а рядом лежала несобранная колода карт. Майки по началу восхитился тем, как Коконой еще не успел продрогнуть до костей в таком холоде, однако бросив быстрый взгляд на него, по его уже чуть ли не синим ногам понял, что это не так. Почему он не закрыл окно? – Ты долго собрался тут сидеть и сопли жевать? – бросил Сано, все еще стоя на своем месте. Коко слегка заворошился на простынях, он так и не встал, но повернул голову в сторону, чтобы его голос больше не звучал слишком тихо из-за подушки. – Тебе-то какое дело? – Спросил он устало. Майки закатил глаза и взмахнул ногой перед собой, ударяя какой-то несуществующий предмет. – Мне-то никакого, – моментально ответил он, – но преподы с какого-то черта решили, что я твой лучший друг и каждую пару спрашивают меня, где ты, – продолжил он, показательно надув щеки. Всем своим видом Майки старательно пытался изобразить раздражение. Хаджиме вздохнул. – Просто игнорируй их. – Так же, как ты свои чувства к Инупи игнорируешь уже пару месяцев? Коко ничего не ответил, а просто повернул голову в другую сторону к стене. – Майки, я прошу тебя, закрой рот. Тот же не слушал его совершенно. – Кстати о нем, – произнес Манджиро, как бы между делом, будто бы это не была именно та причина, по которой он чуть не вынес дверь Коко. – Какого хрена ты ему наговорил вообще? Коконой, все так же продолжая гипнотизировать стену перед собой, резко ответил: – Это не твое дело. Со стороны Майки не раздалось ни звука, а затем послышался какой-то глухой удар чего-то о дверь – Майки резко откинулся на нее спиной. Он вздохнул, и Коко прямо мог представить, как он сейчас, отведя глаза в сторону, наигранно сердито хмурит брови. – Вот же заладил, – сказал он и цыкнул языком. Перенеся вес с одной ноги на другую, он оттолкнулся от двери и продолжил. – Знаешь, Коко, теперь это и мое дело тоже, – Проговорил он, и Коко захотелось закрыть уши руками. Последнее, что он хотел сейчас слышать от Майки – это нотации. – Один мой друг ходит, как в воду опущенный, уже пятый день, а второй заперся в своей комнате и ни с кем не разговаривает, – проворчал Майки, а затем глубоко вздохнул. – Меня это заебало. Достань уже свой длинный язык из задницы и расскажи мне, что между вами произошло. Коко медленно сел на кровати в позу лотоса. Его голова была опущена ровно вниз, потому что мышцы шеи были абсолютно расслаблены. Волосы, которые он привычно педантично укладывал ровными кудрями на одну сторону, сейчас прямыми слипшимися пластами свисали на его лицо. Его привычный лоск и изящество куда-то испарились, оставив после себя лишь блеклую тень того Коко, что можно было наблюдать обычно. В целом он выглядел потрепано. Он сцепил руки в замок – попытка собрать себя в кучу – и крепко их сжал. Большой палец его правой руки снова и снова проходился по костяшкам, натирая их до такой степени, что ледяная кожа – спасибо холоду в комнате – начала моментально краснеть от нажима. Майки, наконец, прошел вглубь комнаты, но вместо того, чтобы подойти к кровати Коконоя или же усесться на стул, он выбрал пустое пространство на полу напротив Хаджиме. Резко плюхнувшись вниз, он откинулся спиной на стену, игнорируя всю пыль, которая, наверняка, скопится потом на его темных штанах после таких фокусов. Лицо его было невозмутимо. – Майки, я придурок, – Коко произносит это тихо, практически сходя на шепот. Но друг все равно его слышит. – Это я уже знаю. А теперь давай поподробнее. Коко прикрыл глаза и еще сильнее опустил голову, хотя со стороны казалось, что ниже уже некуда. Его пальцы еще сильнее сжали друг друга, челюсть сомкнулась настолько плотно, что не давала Коко произнести ни слова. Он практически мог сказать, что слышит, как его зубы скрипят. В небольших расщелинах между слипшимися за несколько дней прядями волос с ракурса Майки можно было разглядеть чужие глаза: Коко напряженно смотрел куда-то в пустоту перед собой, не моргая. В конце концов, он неуверенно начал: – Я сказал кое-что, что не должен был, – ветер, гулящий по всей комнате почти заглушал его голос. – Я не знаю, в чем была причина, но на этот раз, похоже, я реально задел Инуи. Я этого не хотел, правда, просто… Шея Коко вжалась в плечи. – Я уже не знаю, что мне делать со всем этим. Майки согнул одну ногу в колене и слегка наклонил голову в сторону. Его лицо, да и вся поза в целом, все еще не выражала той самой поддержки, которую все ожидают в таких ситуациях. Он просто слушал и смотрел куда-то перед собой, иногда кидая усталые или осуждающие взгляды на Коконоя, и в целом демонстрировал мало участия. Во всей этой ситуации он казался жутко неуместным. Коротышка с мертвым взглядом, сидящий на ледяном полу в одной футболке и спортивных штанах и слушающий саморазрушающе депрессивные мысли другого парня, пытается давать советы? Скажи Коко кто-нибудь, что он когда-нибудь попадет в такую ситуацию, он бы только рассмеялся. Сейчас было не смешно совершенно. Коко скорее хотелось плакать от бессилия. И все же Майки сидел и слушал. Пытался хоть как-то помочь своим друзьям выпутаться из того огромного клубка недопониманий в который они сами себя загнали, не прося ничего в замен. – Ну вот. Это правда было так сложно? – Произнес Манджиро спокойным голосом, не позволяя другу снова впасть в истерику. Коко же, напротив, не успокаивается совсем, а только вскидывает голову, и, наконец, за все это время впервые смотрит на Майки. – Да, блять. Не делай вид, что ты великий психолог. Майки ухмыляется и подносит руку к волосам, пропуская светлые пряди между пальцами несколько раз. – А я и не делаю, но кто-то же должен слушать о том, как ты опять успел себя накрутить. Майки замолкает на пару секунд, за которые притягивает к себе вторую ногу и поудобнее устраивается на твердом полу. – И что конкретно ты ему сказал? Коко мнется. Это заметно по тому, как бегают по всей комнате его глаза, а рот растягивается в непонятной гримасе. – Я уже дословно не помню, – неуверенно начал Коко, – но что-то о том, что у него такое лицо, будто у него кто-то умер. Разумеется, Коко врет. Конечно же, он помнит каждое слово, каждый слог, складывающийся в то отвратительно предложение. Сано не стесняясь хихикает. Хаджиме тут же хмурится. – Ты пришел смеяться надо мной? Если так, то уходи. – Прости, но я не могу не. Как ты вообще додумался сказать такое? – Я не знаю, ладно?! Я запаниковал! Коко вскидывает руки в стороны и даже слегка выпрямляется на кровати. Его волосы откидываются в сторону от этого движения, демонстрируя бледное и помятое лицо. – У меня нет слов, Коко, – произносит Манджиро и действительно замолкает, однако не на долго. – Это реально не то, что тебе следовало ему сказать. Лучше бы о фантазиях своих ему поведал… Последнее предложение он прошептал, хотя даже сквозь шум улицы его слова можно было расслышать. – Хватит. Коко снова закрывает лицо руками и опирается локтями в колени. Не понятно от чего он пытается скрыться, но то, что он испытывает дискомфорт, – очевидно. Они какое-то время сидят в тишине, которую не очень успешно заполняют шелест листов на полу у ног Майки и шум улицы. Все это время Коконой не отнимает рук от лица и, кажется, практически не дышит, хотя если присмотреть можно заметить, как его грудь едва вздымается. Именно поэтому он не видит, как Майки медленно встает, небрежно оттряхивает свои штаны от скопившейся пыли, и подходит к окну. Его волосы, часть которых всегда крепко сцеплена на макушке, развиваются от сквозняка. – А если серьезно, – Произносит Майки, стоя лицом к Коконою, но тут же оборачивается назад. Волосы лезут ему в глаза, но он их игнорирует. – Ты должен извиниться перед ним. Ответ Хаджиме последовал незамедлительно: – Я знаю, но... – Опять это блядское «но». – Если честно, я боюсь. И вот она. Та самая правда, такая простая и глупая. Майки не отвечает. Он отходит от окна и направляется прямо к Коко, садясь рядом с ним на кровать. Он не поворачивается лицом к нему, а просто плюхается рядом на кровать, создавая еще больший беспорядок на ней, и смотрит в пустую стену напротив. – Кажется, ты не понял. – Да все я понял, – отмахивается от него Коко. Но ему словно совершенно неинтересно, что он ему скажет, поэтому он не слушает его и перебивает, все так же намертво, не моргая, вперившись в пространство перед собой. – У Инупи недавно умерла сестра. Коко дергается, убирает руки с лица и оборачивается к другу лицом. – Сгорела в пожаре где-то полгода назад. Я не должен был тебе этого говорить, это совсем не касается меня, но ты – мой друг. И он тоже. Коко чувствует себя так, будто ему перекрыли кислород, и он не мог не то, что говорить, он не мог нормально вдохнуть. Лицо его исказилось в ужасе от окончательного осознания того, что же такое он сказал тогда. В уголках глаз у него собираются слезы, и он прикрывает рукой рот, скрывая прерывистое дыхание. – Сейшу уже почти справился с этим, и старается жить дальше, но, сам понимаешь, с таким не шутят, Коко. Майки встает с кровати и, уже подходя к двери, оборачивается и, закрывая за собой дверь произносит. – Я надеюсь, ты поговоришь с ним. Нормально, Коко. *** Привет (?) Наверное, мне стоило написать тебе уже очень давно, но, к сожалению, я понял, какой я гандон, только сейчас. Ты в праве послать меня далеко и надолго, или же просто проигнорировать это сообщение, и это будет вполне заслужено. Я на тебя не обижусь, правда. Какое вообще право я имею обижаться на тебя после всего того, что натворил. Я говорил и делал ужасные вещи. И я так себя за это презираю сейчас, что, честно говоря, готов провалиться свозь землю лишь бы не писать все это тебе, но понимаю, что дальше так продолжаться не может. Ты этого не заслужил. А вот я заслужил очень многих вещей, но мы сейчас говорим не обо мне, да и я не настолько эгоист, чтобы превращать письмо с извинениями (?) в поток оправданий и жалости к себе. Я думаю, ты бы назвал это именно так, потом посмотрел бы на меня как на ничтожество и просто ушел, оставив меня один на один с тем беспорядком в голове, что твориться там каждый раз, когда мы разговариваем. Знаешь, это так неловко. По мне не скажешь, но я, оказывается, очень плохо понимаю свои чувства и эмоции и с таким же трудом их признаю. До меня все это дошло только недавно, хотя, я уверен, все вокруг поняли это практически сразу. Я не знаю, почему я вел себя так все это время (ладно, я думаю, мы оба уже догадались почему, но можно я не буду говорить этого сейчас, пожалуйста? Такого количества неловкости и стыда я только не переживу). Но это не дает и никогда не давало мне никакого права обращаться с тобой так: говорить все эти гадости, специально задевать и в целом мешать твоей спокойной студенческой жизни. Наверное, если бы не я, она была бы у тебя намного проще. Мне действительно жаль, что я такой и что не умею по-другому. На самом деле, Майки рассказал мне… Знаешь, я не должен сейчас оправдываться тем, что не знал и все такое, потому что я в любом случае не должен был говорить тех слов. Я поступил отвратительно, и я это признаю. Еще в тот момент, когда я стоял перед тобой, и все… Мы же оба понимаем, о чем я? Я не хочу повторять это снова. Еще в ту самую секунду, когда слова вылетели из моего рта, я понял, что проебался, и, увидев твое лицо, окончательно в этом убедился. Я просто запаниковал, хорошо? Такое со мной происходит не часто (почему-то только в твоем присутствии), но давай об этом чуть-чуть попозже, ладно? Не думаю, что я именно тот человек, которому можно и нужно говорить, что ему жаль, что такое произошло с твоей сестрой. Я понятия не имею, что пережил ты и твоя семья, и не хочу лукавить, говоря, что понимаю твои чувства. Потому что, разумеется, я не понимаю. Я искренне надеюсь, что никогда не пойму. Кажется, я повторяюсь? Прости, но это действительно очень сложно. Я никогда не был знаком с твоей сестрой, да, черт возьми, я не могу даже сказать, что хорошо знаю тебя, чтобы говорить такое, но мне правда стыдно за свои слова. Я уже говорил, что ты вправе поступать с этим сообщением, как тебе заблагорассудится. Ты можешь даже его не читать. Я не прошу тебя о прощении, потому что знаю, что не заслужил его. Может показаться, что я, как всегда утрирую и драматизирую, и, скорее всего, так и есть. Но я слишком плохо чувствую себя из-за всей этой ситуации, потому что единственное, чего я хочу на данный момент, – это того, чтобы ты был счастлив и никакие придурки (в лице меня) не омрачали твои дни. Майки сказал мне еще кое-что… Он говорил это не раз на протяжении всех тех недель, что мы с тобой знакомы, но я, придурок, никак не хотел посмотреть правде в глаза. Все вокруг говорили мне, что ты хороший парень и, что мне стоит хоть раз посмотреть дальше своего носа, чтобы, наконец, увидеть это. Но знаешь, все было без толку. Не потому, что я ненавижу тебя или что-то подобное, а потому что я и так всегда это знал. Просто «ненавидеть» тебя было проще, говорить гадости в глаза, а потом подолгу злиться своим друзьям на «раздражающего Инуи Сейшу» в разы легче, чем сесть и подумать своей головой без страха, что кто-то осудит тебя на проявление симпатии. Ты просил у меня тогда, за что я тебя так ненавижу, теперь-то, думаю, что ты услышал ответ. Вот такая вот правда. Тебе противно? Пожалуйста, не отвечай. Наверное, здесь я буду заканчивать, пока у меня еще есть хоть капля храбрости не удалить все это, а все-таки отправить. Единственной целью этого письма было попросить прощение, а вот решение приниматься мои извинения или нет остается только за тобой, мой любимый Инупи. Единственное, что он увидел в ответ на следующее утро – это две галочки, сигнализирующие о том, что его сообщение прочитано.