***
Тарталью удивляло — как он смог стать прежней задницей уже через пару дней. Несмотря на свою бледность и порой натянутую ухмылку, он то и дело подкалывал агентов или исходил ядом в сторону некоторых новобранцев. Прежняя маска. Так легче? Он не знал. Уж лучше превратиться в ледяную статую, чтобы ничего не чувствовать. С утра ему пришлось проводить инструктаж девушкам из отрядов Магов цицинов вместо Капитано. Этот старик снова куда-то подевался и Царица, ткнув пальцем в небо, послала Чайльда. Вокруг Магов цицинов всегда стоял сильный запах туманной травы. Чайльд ненавидел этот запах. Он проникал прямо под голову, заставляя испытывать ужасную боль, будто по ней били топором. А ещё громкие шушуканья и куча кокетливых смешков от этих девушек. Архонты, это просто его добьёт. Потому что неосознанно начать сравнивать каждую из них с Люмин и понимать, что ни одна никогда даже близко не будет похожей на неё — Чайльд просто не мог. Не хотел и не мог. Но что-то внутри сжималось. Но всё правильно. Она — враг Царицы, он — один из Предвестников. Наверное. Архонты, немедленно уйди. Выметайся из головы. Он чувствовал, как морально съезжает в глубокую лужу грязи — медленно и мучительно. В кабинете царила привычная прохлада, как и в остальном доме. Но будто бы... не так. Тарталья зарылся пальцами в волосы и вздохнул, но выдох застрял в горле, когда в помещение ворвался Скарамучча. — Как вы все мне надоели. От голоса Скарамуччи, вклинившегося в сознания, Чайльд чуть не вздрогнул. — Ты, видимо, превратился в почтовую сову, раз так часто заглядываешь. — в голосе — яд. Такой чистый, что впору умереть на месте. — Как остроумно. — буркнул Сказитель. — Я одного сейчас не понимаю — у тебя какой-то особый пропуск в мой дом есть? Нужно держать себя в руках. Не разорвать Сказителя на куски от очередного приступа злости. Не выпотрошить и не избить до потери пульса за то, что просто существует. — У нас очередная группа новобранцев, Её Величество сказала, что завтра нужно произнести речь перед ними. А ещё у нас есть группа дипломатов на границе с Фонтейном. Что выбираешь? Он не хотел отвечать на этот вопрос. Сердце вдруг так яростно забилось, что, казалось, рубашка вздрагивала от этих ударов. И так всё равно. Так всё равно, потому что... — Люмин. Она нужна ему. И эта фраза действительно стала подобием фундамента. Зарыта настолько глубоко и накрепко, крепко держа. — Что? И всё. Его понесло. Понесло так быстро, позволяя со всей дури впилиться в стену, а потом упасть в грязь по самые уши. Падал. С диким свистом падал. — Скажи, Скарамучча. — рявкнул Чайльд, сжимая шею Сказителя. Тот обреченно закашлялся, болтая ногами в воздухе. — Скажи, почему после всего того, что ты натворил, Царица простила тебя? Почему после того, как ты скрылся с Сердцем Бога ты ещё здесь? И почему Люмин, сражавшаяся против собственного брата, сейчас вынуждена бежать? Я ни за что не поверю, что Царица просто так возилась с ней такой продолжительный период, слишком уж она продуманная во всех смыслах. И я ни за что не поверю, что волна элементальной магии, уничтожившая всех монстров на поле боя, взялась из наших технологий. Царица устроила этот спектакль нарочно, будто хотела что-то проверить. И была ли это проверка на безоговорочную верность? Он не мог выкинуть из головы образ того, как Люмин прижала остриё клинка к его шее. И вроде она выиграла эту схватку, но каждый из них понимал, что проиграл. Чайльду нужно было заставить себя зависеть только от себя самого. Вся его привязанность — глупость, жажда боли, но боль, испытываемая рядом с ней, была самым желанным чувством на всём свете. — Если я тебя правильно понял, то наши подозрения схожи. — Сказитель еле-еле мог говорить. — Ведь ты тоже думаешь, что твоя девчонка может быть намного большим, чем просто пешка? Тарталья разжал пальцы, откидывая Скарамуччу на приличное расстояние. — Царица хотела её заполучить. — откашлялся Сказитель. — Сильно хотела. Я случайно застал их разговор с Педролино. Точнее, сильную ссору. И тот был полностью убеждён, что от Путешественницы надо избавиться. — Настолько, что посмел перечить Царице? — внезапно злость сменилась на удивление. Сказитель притих, явно что-то обдумывая. Хмуря брови. — Вот дерьмо, это выглядело, будто она его уговаривала. Ещё минуту они разглядывали друг друга в попытках осознать, что оба Предвестника только что поняли. Воздух между ними вибрировал от напряжения, словно натянутые струны воображаемой лиры. Люди, смевшие перечить Царице, всегда расплачивались за подобную дерзость жизнью. Будь то высокопоставленные лица или обычные жители. Спустя минуту Тарталья снова заговорил: — Уходи. Выражение лица Сказителя ожесточилось. Он поджал губы. — Что ты будешь делать, гений? — Наведаюсь к Её Величеству и всё узнаю. Это всё слишком подозрительно. — Есть границы, которые нельзя пересекать. — Сказал тот, кто скрылся с электро Сердцем Бога в Сумеру, а потеряв его приполз обратно. Сказитель сжал челюсти, чтобы сдержать тяжёлый вздох. Развернулся и пошел к двери, но, положив руку на медную ручку, остановился. — Тарталья. — Что? — Разберись во всём этом, если никто из нас не может.***
Поднять на уши людей отца оказалось довольно легкой задачей, несмотря на нервозность. Один из таких даже выдал предполагаемый адрес в городе, где жил Предвестник. Чувствуя себя по-странному брошенной и опустошенной, Ирэн стояла на идеально выложенной городской дороге, глядя в одну точку на резной двери. Не решаясь постучать. Нервно оглянулась. С трудом сглотнула, мирясь с тем, что хуже, наверное, она не сделает. Обращаться за помощью всё равно не к кому. Она занесла руку над дверью. Постучала. И в дверях оказался Одиннадцатый Предвестник Фатуи. С последней встречи он ничуть не изменился, за исключением ощутимого чувства смертельной уверенности. Он лениво прислонился к дверному косяку, глядя на Ирэн сверху вниз. — Господин Тарталья. — Ирэн кивнула головой в знак приветствия. Сохранять спокойствие в такой ситуации по-прежнему было невероятно сложно, однако она пыталась. — Ого, какую личность нам принесли метели. — В его голосе чувствовалась усталость. Несмотря на то, что на лице играла фирменная ухмылка, глаза были какими-то пустыми. — По делам отца, я полагаю? — Я бы предпочла обсудить всё подальше от лишних ушей. — сказала она, беспокойно оглядываясь на улицу сзади. — Конечно. Ирэн миновала порог и входная дверь захлопнулась. Из коридора высунулась служанка. — Я могу помочь вам с плащом? — обратилась она к Ирэн. — Нет, Мария, можешь быть свободна. — ответил за неё Чайльд. — Мы сами справимся. Закинув верхнюю одежду на ближайшую вешалку, Ирэн заставила себя расправить плечи и медленно пройти за Предвестником в кабинет. Хотя хотелось бежать и кричать. — Присаживайся. — сказал он, плюхаясь в кресло. — Я тебя слушаю. — На самом деле, я здесь не ради дел отца. Хотя, Архонты побери, лучше бы ради них. — Вот как? — вопросил Чайльд с фальшивым восторгом. — В бездну формальности. Чайльд, одному человеку как никогда требуется помощь. — рыкнула Ирэн, понимая, что руки начинают ужасно трястись. — И к чему такая спешка? Некоторое время он оставался по-прежнему отстранённым, но, заметив тревожный огонёк в глазах Ирэн, который становится настоящим пожаром, быстро поднялся с кресла. — Что с ней? — его голос мгновенно опустился до хрипоты. Она молчала. — Ирэн, блять, что с ней? — уже рёв, от которого Ирэн вздрогнула. Кажется, оконное стекло дрогнуло. И Чайльд вместе с ним, сжимая кулаки, чувствовал, что ещё секунда молчания и его понесёт. Быстро, сильно. Он зарычал. В два шага перемахнул через кабинет, с ходу врезаясь в Ирэн, больно впиваясь пальцами в её плечи. Смотрел, просверливая, въедаясь голубыми радужками до самого мозга. — Если ты ещё секунду промолчишь, я клянусь... — Я-я не знаю. — Жительница Снежной мгновенно перебила его, всхлипнув, покачала головой. Голос был напряжен почти до предела. — Паймон появилась у меня в доме. Сказала, что Люмин сильно ранена, да ещё находится посреди ледяной тундры. И что... что она сама себя ранила. Это было внезапно. Как удар в живот. Резкое и острое понимание ситуации. Грёбанной ситуации, которую Чайльд совсем не ожидал. Не с Люмин. Не с ней, Архонты побери! Это сумасшествие. Она не могла. Люмин не могла сделать этого. Он пытался её напугать. Угрожал. Отталкивал. И что в итоге? — Оставайся в Столице. — Нет! Я не собираюсь бросать её в таком положении. — Слушай внимательно, дважды повторять не буду: на неё идёт охота, значит в городе ей появляться нельзя, а мне нужен надёжный человек здесь. Кого-то из Фатуи брать нельзя — большинство меняют стороны уж с очень быстрой скоростью. Ты поняла меня? Кажется, он никогда так быстро не выбирался за городские стены. Никогда так быстро не активировал форму духа. И никогда не испытывал такой жгучий страх и ненависть к самому себе. Форма действительно сказывалась на нем очень плохо, быстро высасывая жизненную энергию из тела. Он скрылся в темноте ночи и стало немного проще. Немного легче дышать. А в темноте ночи, как всем известно, мысли становятся в разы громче. Проникают в лёгкие вместе с быстрым и ледяным ветром. Его принцесса умирала. И это было отчасти из-за него. Если ему удастся ещё когда-нибудь её увидеть, даже на поле боя, он отдал бы свою жизнь в её руки. Лишь бы снова увидеть взгляд карих глаз. Он верил: то, что сейчас отрезало куски мяса от его тела изнутри — это ненависть, вызванная Формой Духа. Ненависть к себе. Привычная. Тягучая. Густая, словно патока. Правильная, первородная. Такая, какая и должна быть. Сила, оказавшиеся в его теле поднимала температуру до возможного максимума. Шпарила синим огнём по венам и разуму. Он не знал — больно ему потому, что Глаз Порчи медленно убивал его или от того, что где-то сейчас умирала Люмин. Он ненавидел себя и собственную жизнь, в которой ничего хорошего до появления путешественницы из другого мира не было. Ничего, что он делал бы по собственной воле. С четырнадцати лет Пульчинелла вкладывал в его голову устои, мнение и цели, которые были правильным для Фатуи. Правильными для их императрицы. Очищенный от порчи мир. Вечное превосходство над всеми, власть и страх, который они внушали лишь появляясь на горизонте. Да в бездну всё это. Просто в бездну. В этом мире ничего не будет иметь смысла без низкорослой бестии, которая суёт свой нос во всё что только можно. Просто не будет. Ощущения обострились и казалось, что сквозь всю эту метель он подметит каждое движение. А ещё казалось, будто его сейчас разорвёт от ярости. И он — был готов разорвать всё живое. Потому что кипел. Чуть ли не забывал дышать, находясь в Форме Духа, искры от которой расходились по всей тундре. Даже земля будто бы дрожала. Хотелось выть, раздирая глотку. Так, чтобы сводило дыхание. А эти ледяные просторы не заканчивались. Ели изнутри, прогрызая чёрную дыру, разрывая на мелкие кусочки, уничтожая. И всё вокруг также пусто, как и чернота внутри него. Огонь в жилах нарастал, не собирался успокаиваться. Чайльда сильно колотило. Но тут... Две фигуры. Что-то рассыпчатое. Что-то настолько знакомое, но перекрывающиеся густой пеленой первородного гнева и ненависти. Стало тихо. Будто вокруг всё мгновенно уснуло. И он увидел Путешественницу, лежащую на снегу, а рядом с ней её перепуганная подружка-консерва. Тарталья стиснул зубы и сделал один длинный рывок вперёд, который чуть не заставил Паймон зарыться в сугробах. Но она осталась порхать на месте, защищая Путешественницу. И лицо Люмин. Её руки. Вся она казалась практически прозрачной. Не обращая внимания на Паймон, он прижал к себе маленькое, почти бездыханное тело, чувствуя, как неведомая злость течёт по венам. Но вдруг вся она испарилась. От одного лишь до боли знакомого и любимого запаха ванили. Запаха Люмин.